Нью-Джонсон был небольшим идиллическим городком, в котором никогда не рождались великие люди. Там появлялись на свет только младенцы. В городке насчитывалось десять тысяч жителей, тридцать церквей и полсотни кабачков. Добрая половина населения городка родилась пешеходами — им не хватило мест для парковки автомашин. Нью-Джонсон не привлекал к себе туристов, хотя путеводитель превозносил его прекрасные виды и, особенно, его экзотических женщин, обладательниц самых широких бедер и тончайших в мире талий. По официальной статистике, в городе обитали только богатые и только бедные. Одну половину своей жизни бедный люд проводил в одалживании денег, другую в выплачивании долгов. Доходы богатых шли на покрытие четырех основных статей: налогов, платы психиатрам и адвокатам, а также на содержание прежних жен.

Нью-Джонсон славился своим прекрасным климатом, типичным для западного побережья, который поэты сравнивали с мордой молодой лошади: «такой же бархатный, теплый и влажный». Летом жители ходили под зонтами от солнца, зимой от дождя, или же прозябали в вечной тени, подобно кротам и летучим мышам. В городке не было ни одного небоскреба или ресторана со стриптизом, не было в нем и лагеря нудистов или книжного магазина. Мужчины ходили в рубашках, а женщины в прекрасных платьицах размером с мужской галстук. Самый известный филателист города одевал свою супругу в бальный наряд из трех почтовых марок, а мэр города потчевал гостей избитыми анекдотами. Итак, Нью-Джонсон был местом поистине прекрасным для всех его обитателей, кроме почтальонов. Дело в том, что каждый, кто имел собственный дом и сад, имел и собаку. Для сбора неуплаченного собачьего налога городу пришлось учредить пять дополнительных должностей сборщиков налога, форма которых ошибочно напоминала одежду почтальонов. Поэтому-то у последних и была самая опасная в городе профессия. Ежедневно на прием к доктору Фордхему являлось несколько из них с разорванными штанами и следами собачьих клыков на икрах.

В общем, случаи не были тяжелыми. Время залечивало раны, а доктору шел гонорар. Других пациентов у доктора Фордхема почти не было, поскольку он был узкий специалист по собачьим укусам и зуду, вызываемому укусами комаров, Поэтому, естественно, доктор Фордхем любил собак, которые продолжали поставлять ему пациентов.

Однажды жены почтальонов провели совещание, на котором единодушно постановили: а) что их мужья должны сами чинить свои штаны, б) что злых собак должны держать на привязи и в) что почтальонов следует одеть в новую форму — такую, которая не напоминала бы одежду сборщиков собачьего налога, приводящую собак в состояние бешенства. Собрание избрало депутацию из трех дам во главе с г-жей Сандерс, муж которой подвергался нападению собак одиннадцать раз. Депутация нанесла визит вежливости городскому шерифу. Когда разговор коснулся разорванных брюк почтальонов, шериф нашел нужные слова:

— Уважаемые дамы! Ваши жалобы вполне уместны. Обязанности жен заключаются не только в том, чтобы латать мужнины штаны или втирать мазь, прописанную д-ром Фордхемом, в седалищные мускулы своих супругов. Только одинокие мужчины вправе утверждать, что мужчина — глава семьи. Брак напоминает штаны: в верхнем конце они в единственном числе, а книзу уже во множественном, а множественное как раз и правит семейными делами.

— Но не у нас, — заметила г-жа Уайт, которой, говорят, всегда приходилось мириться с волей супруга. — Мой муж презирает демократию. К тому же он всегда так спешит… Ему некогда даже помыть посуду, поэтому он предпочитает есть прямо из котла. Но если он разносит почту, то тут уж он не спешит. Три собачьих укуса — вот сумма его приключений. Надеюсь, что этот счет больше не будет расти.

— Успокойтесь, дорогие дамы, — промолвил шериф, — Обещаю вам при первой же возможности позаботиться о том, чтобы ваших мужей могли впредь только облаять, но не укусить. Итак, дорогие дамы, я предлагаю, чтобы собак отныне держали либо внутри помещения, либо на привязи на улице. Что касается униформы почтальонов, то вопрос будет передан на рассмотрение сената и обсуждение его продлится по крайней мере семь месяцев…

— Семь месяцев! — воскликнула г-жа Уайт. — Мир и то был создан за семь дней.

— Извините, — перебила ее г-жа Сандерс, — мир был создан всего за шесть дней. Седьмой был выходным.

Между женщинами чуть было не завязалась милая перебранка, но шериф возвысил голос и продолжал:

— Уважаемые дамы! Не могли бы мы с вами договориться о том, что мир был создан по меньшей мере второпях, поэтому все время нужны ремонтные рабочие? Я намерен предложить законодательной комиссии, чтобы в Нью-Джонсоне больше не разрешали держать собак на свободе. Если закон пройдет, тогда не потребуется и новой униформы для почтальонов, и отпадет потребность в латании мужских брюк.

— А д-р Фордхем лишится своих пациентов! — злорадно вставила г-жа Сандерс.

Через неделю небольшой городок Нью-Джонсон был объявлен демилитаризованной зоной, или, говоря по-простому, девятьсот двадцать собак города было запрещено спускать с цепи. Болонку надлежало носить в авоське, а более рослых собак водить на поводке. Всем злым собакам полагался намордник.

Это была единственная социальная льгота, которую общество предоставило почтальонам. Но одновременно эта мера лишала доктора Фордхема его практики. Для него жители города вдруг превратились в музейные экспонаты: ими разрешалось любоваться, но трогать их было нельзя. Это был жестокий удар по источнику доходов врача-специалиста. Собакам запретили кусать, а укусы комаров уже не действовали на жертв. По данным медицинской службы, вся мелкая мошкара постепенно гибла от алкоголизма, если ей случалось сосать человеческую кровь. Настали дни, когда на приеме у доктора Фордхе-ма присутствовало не больше двух пациентов. Их болезни были ему не известны, и он отправлял их к другим специалистам.

Но вот недели через три после запрета спускать собак с цепи на прием к доктору Фордхему пожаловал, хромая и охая, почтальон Сандерс. Он жаловался на головную боль, бессонницу, отсутствие аппетита, а также повышенную восприимчивость к свету и шуму. В правом седалищном мускуле он чувствовал нестерпимую боль и вся правая нога была словно разбита параличом.

— Опустите брюки и поднимите рубашку, — приказал врач.

Пациент повиновался, и доктор приступил к изучению причин боли.

— У вас тут воспаленный шрам. Явный след собачьего укуса.

— Верно. Сюда приложилась одна шавка. Но с той поры прошло уже недели четыре.

Врач покачал головой:

— Дела плохи. Собака заразила вас опасным вирусом, инкубационный период которого тянется до десяти и даже до двенадцати недель. У вас не было судорог или припадков бешенства?

— Да… Живот сводило… А сегодня я пришел в ярость, когда жена призналась, что подрезала мозоли лезвием моей бритвы… А мне бриться нечем было.

— Сильно потеете, и слюны выделяется больше обычного?

— Потею, как котелок с водой, который женка ставит на электрическую плитку… А слюны набирается во рту столько, что и проглотить не успеваешь.

По лицу врача пробежала тень.

— Случай серьезный… Очень даже серьезный. Г-н Сандерс, вы болеете бешенством или водобоязнью — «ра-бик», как ее называют по-латыни.

— От этого умирают?..

— Одни умирают, другие становятся еще бешенее.

Почтальон вынул — из кармана карандаш, схватил со стола блокнот и принялся что-то записывать.

— Г-н Сандерс, если вы намерены писать завещание, то вам лучше обратиться к помощи какого-нибудь юриста.

— Это не завещание, я записываю адреса. Меня покусали одиннадцать собак, а теперь я в свою очередь искусаю их владельцев.

— Что вы, г-н Сандерс;- испуганно произнес врач. — Вы же будете распространять водобоязнь.

— Именно это я и собираюсь сделать.

На лице пациента появилось собачье выражение, он угрожающе приблизился к врачу и зарычал:

— Коновал! Скоро два года, как вы лечите меня, а в результате у меня теперь водобоязнь! Вот они, ваши излечивающие мази! Смажьте ими петли ворот вашего дома, чтобы скрип их не мешал людям спать по ночам. Прощайте!

Не расплатившись с врачом, почтальон Сандерс опрометью выскочил из кабинета.

— Люди — странные существа, — думал врач. — Достаточно укусить их в ягодицы, и они теряют рассудок.

Д-р Фордхем был уверен, что теряет выгодного пациента. Он собрался было вызвать полицию, но во время поисков телефонного справочника его всего словно передернуло от страха. Человек не знает, что он собой представляет, до тех пор, пока не предстанет перед судом. Доктор Фордхем любил собак, но боялся полиции. Он передумал звонить. Постепенно страх его улегся, он стал рассуждать о своем благополучии и своей молодой жене, которая пускала деньги на ветер быстрее, чем муж успевал добывать их. И тут лицо его расплылось в довольной усмешке. Он бессердечно пожелал, чтобы почтальон Сандерс как можно скорее совершил свой «обход», в результате которого у него появится одиннадцать новых пациентов…

Но надеждам врача не было суждено сбыться. Сандерс успел укусить лишь одну старую деву за ухо. Сандерса тотчас же задержали и доставили в лечебницу. Исследовав его, специалисты по различным болезням, наконец, установили, что он страдает тяжелым воспалением седалищного нерва. Симптомы ишиаса действительно сильно напоминали симптомы бешенства у собаки. Больной ощущал нестерпимую боль в бедре, страдал бессонницей, отсутствием аппетита, повышенной чувствительностью. К тому же он мгновенно впадал в ярость.

На д-ра Фордхема обрушились и другие напасти. В местной газете сообщили, что всем собакам Нью-Джонсона, когда они были еще щенками, сделали прививки от чумы и водобоязни, поэтому диагнозы д-ра Фордхема были одной болтовней, а как известно, «только болтун и верит в свою болтовню». В этой же статье рекомендовали всем болеющим ишиасом обращаться только к «настоящим» специалистам.

В общем, д-р Фордхем почти полностью лишился практики, ибо для нее больше не было основы.

— Плюнь ты на свою практику, у тебя от нее только больше морщин становится, — убеждала г-жа Фордхем своего мужа, который впал в беспредельный пессимизм. — Уедем из этого паршивого городишки. Я уверена, что в другом месте тебя ждет большое будущее. Ну, милый, выше голову! Ты же полон энергии и к тому же у тебя такой волевой подбородок…

— Подбородок, подбородок, волевой подбородок! — сердито огрызнулся специалист. — У Муссолини тоже был подбородок, но это не помогло ему обеспечить себе великое будущее.

На протяжении двух недель на прием к д-ру Фордхе-му не явился ни один пациент. Охота на сборщиков собачьего налога и почтальонов была запрещена. Если же какая-то сердитая собачонка и кусала своего владельца, тот сам зализывал свои раны и помалкивал. Но затем небо над д-ром Фордхемом немного просветлело. Национальный союз собаководов направил правительству обращение, в котором содержались следующие положения:

1. В нашей свободной стране каждый волен делать все, что ему вздумается. Собаки тоже должны иметь полную свободу собраний и передвижения, особенно в период собачьих свадеб, поскольку это способствует преодолению сегрегации, о которой сейчас так много говорят.

2. Бесчеловечно и противозаконно заставлять собак носить намордники, не дающие им возможности обнюхать ДРУГ друга не только в период собачьих свадеб, но и в обычное время.

3. Почтальоны и сборщики собачьего налога должны быть одеты в такую форму, которая была бы не по зубам собакам.

4. Шерифа Нью-Джонсона следует немедленно отстранить от должности ввиду его действий, оскорбляющих всю нацию и особенно друзей собак, а вместо него избрать человека, который уважал бы свободу всех налогоплательщиков.

5. Если нынешний запрет не будет немедленно отменен, мы, избиратели, на следующих выборах больше не проголосуем за членов законодательной комиссии. Ограничение свободы граничит с национальным позором, особенно если оно направлено против собак — гордости нашей страны.

Благородный призыв в защиту такого прекрасного дела привел к великолепным результатам. Через неделю собаки Нью-Джонсона получили свободу лаять и кусать, причем не только сборщиков собачьего налога и почтальонов.

Однако пострадавшие больше не являлись на прием к доктору Фордхему. Неверный диагноз, поставленный им Сандерсу, навлек на него сперва подозрения, а затем явился причиной специального расследования. Шериф, которого не только не отстранили от должности, а напротив, облекли дополнительными полномочиями, пригласил д-ра Фордхема сперва к себе в гости, а на следующий день в участок. На продолжительном перекрестном допросе выяснилось, что д-р Фордхем по профессии был собаководом. Титул доктора медицины он купил у своего близкого родственника — ректора двух малоизвестных частных университетов.

После трехлетней врачебной практики в идиллическом городке Нью-Джонсоне г-ну Фордхему пришлось убедиться в том, что, кроме могильщиков, остальным вновь приходится начинать свою работу с самых низов.

Г-жа Фордхем горевала не столько о муже-неудачнике, сколько о том, как бы побыстрее найти себе нового супруга. О прочих ее добродетелях можно было бы рассказывать долго, но они вряд ли интересуют кого-либо. Кроме того, самые смачные сплетни рассказывают всегда шепотом.