Глава седьмая
Валютное управление в Москве — Государственное хранилище ценностей (Гохран) — Коронные регалии и коронные драгоценности — Драгоценные камни и жемчуга — Церковные книги — Иконы — Борьба с начальником Гохрана — Церковное серебро — Передача музейного серебра Оружейной Палате в Москве — Эпизод
Валютное управление в Москве
Валютное управление, в котором работало много бывших банковых служащих, бывших чиновников министерства финансов, юристов и прочих интеллигентов, при моем вступлении имело двух заместителей начальника: И. И. Шлейфера, который фактически исполнял обязанности начальника, и профессора Л. Н. Юровского, выдающегося специалиста по финансовым вопросам. Валютное управление, кроме того, в видах политического руководства, было подчинено члену коллегии народного комиссариата финансов.
После краткого делового совещания с моими коллегами, я принял на себя управление всеми коммерческими функциями валютного управления, руководство Монетным Двором и Государственным Хранилищем Ценностей, председательство в «Комиссии по реализации государственных ценностей», организацию продажи платины и реализацию тех ценностей, которые стали собственностью государства вследствие революционных событий (серебро, золото, драгоценности, драгоценные камни). Я также взял на себя задачу финансирования платино- и золотопромышленных предприятий и рудников, каковые все без исключения находились в руках государства.
В первое время мне пришлось оперировать на крайне неустойчивой почве. Я не имел кругом себя никакой поддержки и ни единого друга. Коммунисты относились ко мне, как ко всем специалистам вообще, т. е. как к необходимому злу, а в то-же время и сами специалисты, среди которых имелись чрезвычайно сведущие люди, вели себя в отношении меня чрезвычайно сдержанно и выжидающе. О политике я не говорил ни единого звука, ни с коммунистами, ни с беспартийными.
Гохран
Особое мое внимание я обратил на Государственное Хранилище Ценностей (Гохран), каковое я подробно осматривал в течение нескольких дней немедленно-же после моего вступления на службу. Гохран помещался в напыщенном, но безвкусном, построенном в псевдо-русском стиле, около 1890 года, здании Московской Ссудной Казны. Здание находилось в центре города, вблизи Страстной площади, в доме № 3 по Настасьинскому переулку.
Гохран был тем местом, где сохранялись все драгоценности государства и все наличные запасы драгоценных металлов, принадлежащих государству: коронные регалии и коронные драгоценности, платина, золото и серебро в слитках и в монете.
Гохран был также центром, куда со всей России, не исключая самых отдаленных областей, сливались целые потоки драгоценных металлов, драгоценных камней и других ценностей, отчужденных и конфискованных государством у дворянства, у буржуазии, у церкви и у банков. В Гохране скопилось конфискованное серебро, золото, драгоценные камни, жемчуг и секвестрованное церковное имущество в таких громадных размерах, что в Западной Европе об этом не могли бы сделать себе даже и отдаленного представления. Я проходил через громадные залы, в которых помещались по обеим сторонам нагроможденные друг на друга до потолка всякого рода сундуки, чемоданы, ящики, корзины, баулы и другие вместилища. Ко всем этим «местам» были прикреплены ярлыки с номерами. Эти места по большей части вовсе еще не были распакованы и рассортированы, частью же они прошли лишь поверхностную, так называемую «грубую сортировку» и ожидали ныне так называемой «детальной сортировки».
Для того, чтобы дать представление о той громадной работе, которая имелась перед Гохраном, если сортировка, т. е. исследование содержания мест, действительно была-бы проведена рационально и точно, я привожу здесь лишь следующие данные:
В Гохране находились к 1-му июля 1923 года 17.319 мест, которые вовсе не были сортированы, и 2.837 мест, которые прошли через грубую сортировку и ныне ожидали детальной сортировки, а именно:
мест с золотом — 536
мест с серебром — 1.045
мест с ценными бумагами, документами, бумажными деньгами и т. д. — 896
Всего 20.156 мест.
Эти цифры представятся еще более внушительными, если принять во внимание, что Гохран, несмотря на свой довольно значительный состав служащих, был в состоянии разобрать ежемесячно в порядке грубой сортировки лишь 700 мест и в порядке детальной сортировки лишь от 50 до 60 мест. Так как к тому же тогда в Гохран прибывало ежемесячно еще до 400 новых мест, то естественно, что Гохран стоял перед задачей, осуществление которой могло продлиться в течение целого ряда лет.
Во время одного из первых осмотров Гохрана я заметил на стенах аппараты для тушения пожара. Путем немедленного испробования таковых я установил, что аппараты не функционируют и что служители отдельных помещений не имели ни малейшего понятия о том, как надо обходиться с аппаратом в случае пожара.
Я озаботился поэтому о немедленном образовании и назначении комиссии, при участии опытных инженеров, которой была поставлена задача обследовать здание Гохрана в отношении его пожарной опасности и сделать соответствующие предложения о мерах для полного обеспечения безопасности здания в пожарном отношении.
Конечно, Гохран тщательно охранялся отрядом солдат, помещавшимся в противолежащем здании.
Коронные регалии и коронные драгоценности
Коронные драгоценности русского Двора, накоплявшиеся с конца 17-го века и собранные в особенно большом количестве любившей роскошь императрицей Екатериной II, сохранялись до начала Мировой войны в закрытых стальных ящиках в так называемой «Бриллиантовой Комнате» Зимнего Дворца в Петербурге. В эту комнату и к самим драгоценностям имели доступ только два-три определенных лица и то исключительно по особому каждый раз письменному приказу императора. Коронные драгоценности были недоступны для публики, никогда публично не выставлялись и никогда не были научно описаны. Существовали только инвентурные списки, касающиеся отдельных вещей.
Немедленно после начала войны (23 июля 1914 года ст. ст.) девять ящиков с коронными регалиями и коронными драгоценностями были отправлены в Большой Дворец в Москву. Оттуда они были перевезены через некоторое время в Оружейную Палату в Москве, где они лежали в течение многих лет, среди других ящиков с ценностями. Эти девять ящиков были отправлены в Москву с такой поспешностью, что не успели изготовить и вложить в ящики никаких ведомостей о их содержании.
В марте 1922 года ящики были найдены в Оружейной Палате, и 10 апреля 1922 года, после составления протокола и инвентаря всех вещей, регалии и драгоценности перешли в собственность советская правительства.
Через несколько дней был образован Комитет из представителей науки и экспертов, под председательством профессора А. Э. Ферсмана, который в первом своем заседании принял решение, что коронные регалии и коронные драгоценности являются национальным достоянием, которое никогда не должно быть продано или отчуждено. Это решение было одобрено советским правительством и означенные 9 ящиков были перевезены из Оружейной Палаты в Государственное Хранилище Ценностей, где они отныне и должны были храниться.
Русские коронные регалии и коронные драгоценности представляют собой 271 объект и состоят из 406 отдельных предметов. Из них 52 объекта относятся ко времени Петра I и Елизаветы I, 110 ко времени Екатерины II, а остальные ко времени последующих императоров.
Эти ценности состоят из: Коронных Регалий (Большая Корона, две Малые Короны, Свадебная Корона, Скипетр и Держава), коронных драгоценностей (семь орденских цепей, 23 звезды, кресты и эмблемы, 12 диадем, 10 ожерелий, 6 бриллиантовых нитей, 56 брошек, 10 гребней, 185 шпилек, серег, колец, запонок, медальонов, браслетов, пряжек и т. д., 7 отдельных камней, 19 золотых табакерок) и 60 различных предметов украшения из золота.
Всего русские коронные ценности содержат приблизительно: 25.300 карат бриллиантов, 1.000 карат изумрудов, 1.700 карат сапфиров, 6.000 карат жемчуга; кроме того множество рубинов, топазов, турмалинов, александритов, аквамаринов, хризопразов, бериллов, хризолитов, бирюзы, аметистов, агатов, лабрадоров, альмандинов и т. д.
Среди Коронных Регалий на первом месте стоить Большая Императорская Корона, высокой художественной работы французского ювелира Позье, 1762 г., украшенная чудным большим рубином в 402 карата. В Большой Короне находятся бриллианты общей сложностью в 2.900 карат.
Малая Императорская Корона относится к 1801 г. Когда в 1896 году имело место коронование последняя императора Николая II в Москве — в коем кроме императрицы Александры Феодоровны принимала участие также и вдовствующая императрица Мария Феодоровна (супруга Александра III) — то для императрицы была изготовлена новая корона в точности по образцу старой. Старая корона во время коронационных торжеств была носима вдовствующей императрицей. Обе Малые Короны выдающейся ювелирной работы и украшены превосходными камнями.
Императорская свадебная корона относится вероятно к 1840 году, но она не стоит, на том же высоком художественном уровне, как остальные короны.
Держава относится к 1784 году и украшена сапфиром в 200 карат и синим бриллиантом в 47 карат. Скипетр украшен знаменитым бриллиантом «Орловым».
Из коронных драгоценностей многие, в особенности те, кои относятся к 18-му столетию, представляют из себя предметы чудеснейшей работы и исключительной красоты.
Русские коронные ценности содержать 7 отдельных исторических камней, а именно, большой изумруд в 136 карат, большой сапфир с Цейлона в 260 карат, большой так называемый Настольный бриллиант, большой хризолит в 192 карата, большой рубин в 402 карата, бриллиант «Орлов» и бриллиант «Шах».
Относительно первых четырех камней не имеется исторических данных. Большой рубин, украшающий Большую Корону, вероятно, происходить из Афганистана. Он был приобретен в 1676 году царем Алексеем Михайловичем в Пекине, через посредство его посланника в Китае, Николая Спафария.
Знаменитый бриллиант «Орлов», являющийся украшением скипетра, найден в начале 17-го века в Голконде в Индии и весил первоначально 300 карат. По желанию его первоначального владельца, великого могула Иехан Шаха, камень этот был перешлифован и получил свою нынешнюю форму, весом около 192 карат. Этот камень также как и находящийся ныне в английской короне знаменитый бриллиант «Кои-Нор» (Koh-i-noor) находился во владении великого могула Ауренг-Зеба в Дэльи, во дворце коего французский путешественник Тавернье видал оба бриллианта в 1665 году. Засим оба камня перешли во владение персидского правителя Надир-Шаха, который завоевал город Дэльи, столицу великих могулов, в 1737 году. Камень «Орлов» в то время именовался «Дериай-Нор» (Derya-i-noor), т. е. «Морем Света», между тем, как второй камень назывался «Кои-Нор», т. е. «Горой Света». Камень «Орлов» всякими тайными путями попал в Амстердам, где он был приобретен князем Григорием Орловым, в 1774 году, для Екатерины II за цену в 400.000 золотых рублей. Камень «Кои-Нор» в 1852 году был приобретен английской короной, перешлифован, и ныне весить 166 карат. Бриллиант «Орлов», сохранивши свою историческую форму, ныне может считаться самым крупным и самым знаменитым бриллиантом в мире.
Бриллиант «Шах» весом в 88,7 карат, длинноватый, желтоватый, только по нескольким ребрам шлифованный бриллиант, найден еще до 1591 года. На камне имеются три гравированных персидских надписи и выгравирован желобок. — Первая надпись, относящаяся к 1591 году, свидетельствует, что камень этот принадлежал Бурхам-Низам II Шаху, правителю провинции Ахмеднагар. В 1595 году камень перешел во владение великих могулов, завоевавших провинцию Ахмеднагар. — Вторая надпись от 1641 года свидетельствует, что камень принадлежит великому могулу Иехан-Шаху, сыну Иехангир-Шаха. В 1660 году камень перешел во владение великого могула Ауренг-Зеба, сына Иехан-Шаха, после его войны со своим отцом и после завоевания трона. В 1665 году французский путешественник Тавернье видел этот камень при дворе Ауренг-Зеба, подвешанным «на шнуре, украшенном драгоценными камнями, к балдахину трона». В 1737 году камень перешел во владение персидского правителя Надир-Шаха. Третья надпись от 1824 года свидетельствует, что камень принадлежит персидскому правителю Фач-Али-Шаху, из Каджарской династии. В 1827 году этот камень был торжественно преподнесен персидской делегацией, под предводительством персидского принца Хозрев-Мирза, императору Николаю I, в знак траура, по случаю убийства российского посланника в Тегеране, знаменитого русского писателя Грибоедова. С этого времени «Шах» принадлежит к русским коронным ценностям.
Комитет, образовавшийся под председательством проф. А. Э. Ферсмана, издал после нескольких лет тщательной работы сочинение под заглавием: «Российский бриллиантовый фонд» («Russias Treasure of Diamonds and Precious Stones»), которое было опубликовано народным комиссариатом финансов в Москве, в четырех томах, в 1925-6 г. и которое заключает в себе точное научное описание всех коронных ценностей, снабженное многочисленными прекрасно исполненными иллюстрациями.
Коронные драгоценности подверглись в 1922 году оценки со стороны Комитета, состоявшая из опытных ювелиров. Стоимость оценки отдельных драгоценных камней была установлена не только на основании рыночной стоимости камней, но также сообразуясь с их исторической ценностью, так что согласно этой оценке коронные ценности представляли собой огромную сумму в несколько сот миллионов рублей. В действительности же продажная стоимость отдельных предметов была значительно ниже. Вопрос о продаже коронных драгоценностей всплывал неоднократно, но осуществление продажи встречало непреодолимые препятствия, ибо для объектов, как исторических коронных ценностей, покупателей не находилось, между тем, как драгоценные камни, украшавшие эти объекты, в случае их отдельной продажи, могли бы принести лишь весьма незначительную часть их оценочной стоимости.
Немедленно после моего вступления в службу и после принятия на себя руководства Гохраном, я подверг подробному осмотру коронные драгоценности и убедился в том, что эти объекты сохранялись тщательно и в образцовом порядке.
В июне 1923 года все предметы были вынуты из ящиков и футляров и помещены на большую подставку для того, чтобы быть сфотографированными во всей их массе. Блеск и сияние на солнце разноцветных драгоценных камней представляло собой картину исключительной красоты. Случайно в Москве находились представители французской ювелирной фирмы, которые имели в виду покупку драгоценных камней. Так как так называемого «готового товара», т. е. драгоценных камней вполне подготовленных к продаже, не имелось, а следовательно французам нечего было показывать, то решено было показать им, по крайней мере, коронные драгоценности. Оба француза осмотрели коронные драгоценности и единогласно заявили, что они не имеют ни малейшего интереса в приобретению подобных предметов. Обычно покупатель на рынке считается только с рыночной ценой камня. Исходит ли камень из императорской короны или с кольца обыкновенной гражданки — для покупателя совершенно безразлично. Даже, наоборот, камни старой гранки (например, камни 18-го столетия) приходится продавать с большим трудом и весьма часто их удается продать лишь после того, как они подвергнутся перешлифовке согласно требованиям современной моды.
Осенью 1924 года английская финансовая группа обратилась в торговое представительство в Лондоне и заявила, что она согласна купить товара на сумму нескольких миллионов фунтов стерлингов. Так как в распоряжении Гохрана готового к продаже товара не было, то была сделана попытка выяснить, не купить ли эта группа коронные драгоценности. Но группа ответила, что она к коронным драгоценностям никакого интереса не имеет, и желает приобретать исключительно обычный рыночный товар.
Вследствие этого, надо думать, что коронные драгоценности вероятно и по сей день в большинстве своем являются нетронутыми. Ныне коронные драгоценности хранятся в Государственном Банке в Москве, в особых стальных шкафах, за толстым стеклом, и изредка показываются, в виде особого одолжения, приезжающим знатным иностранцам.
Драгоценные камни и жемчуга
Кроме коронных драгоценностей, о продаже которых не могло быть речи, в Гохране находились также драгоценные камни и жемчуга, которые были конфискованы вследствие революционных событий у населения и в банках и которые теперь тщательно подготовлялись для продажи т. е. сортировались, взвешивались, регистрировались и оценивались.
Помещения, в которых происходила сортировка драгоценных камней (бриллиантов, изумрудов, рубинов, сапфиров и т. д.) и жемчуга, были строго отделены от других рабочих помещений Гохрана. Все рабочие, работавшие в этих помещениях, должны были при окончании работы, до ухода со службы, раздеваться совершенно донага, причем они подвергались самому тщательному досмотру. Несмотря на это, все же иногда происходили незначительные кражи. Так, например, однажды при моем осмотре Гохрана, мне предъявили два крупных плоских изумруда, на которых были выгравированы изображения святых. Эти камни были найдены под ковриком, лежавшим у выходной двери. Было ясно, что вор присвоил себе изумруды для того, чтобы в удобный момент незаметно подложить их под коврик, в надежде, что ему как нибудь удастся вынести их из здания. Но вследствие чрезвычайно строгого и в данных условиях абсолютно необходимого контроля, это его намерение было предупреждено.
В Гохране камни подвергались прежде всего грубой сортировке со стороны ювелиров, служивших при Гохране. Бриллианты, сапфиры, изумруды, рубины, жемчуга, следовательно, прежде всего распределялись на соответственные группы, а затем отдельные группы уже подвергались тщательной экспертизе. Драгоценные камни и жемчуга сообразно своей величине, цвету, отсутствию пороков и прочим рыночным свойствам тщательно сортировались и складывались в особые запечатанные железные ящики. Особенно затруднительным представлялась сортировка жемчуга, коего имелось громадное количество как раз самых худших сортов. Можно с уверенностью утверждать, что вряд ли где бы то ни было существовало такое скопление драгоценных камней и жемчугов, наилучших и наихудших сортов, как в Москве, в начале 1923 года, перед тем как начались крупные продажи.
Сортировка совершалась в маленьких помещениях, в которых, кроме ювелиров, сортировавших камни, также присутствовали по два так называемых «глазных работника». Дело этих двух служащих заключалось исключительно в том, чтобы зорко следить глазами за тем, чтобы ни один камешек не пропал.
Церковные книги
При осмотре Гохрана я в одном из зал заметил рабочего, сбивавшего серебряные оклады со старинных церковных книг. Я осмотрел одну из книг, это была старинная церковная книга конца 17-го столетия, и я спросил рабочего, на каком основании он сбивает серебряный оклад с этой книги. Он ответил мне, что делает это по определенному поручение начальника Гохрана и что он этой работой занимается уже месяцами. Конечно, эти оклады весьма тонки, но так как церковные книги имеют большой формат, а ему пришлось сбивать уже много таких окладов, то в результате этим добыто уже изрядное количество серебра.
Русское церковное искусство в общем не стояло на очень высоком уровне. Изготовлявшиеся обычно из серебра иконные ризы и обиходные церковные сосуды не представляли собою высоко художественных изделий. Все же, именно оклады церковных книг были изготовляемы с особенной любовью наилучшими ремесленниками того времени. Весьма часто в эти оклады были вделаны цветные медальоны из эмали с изображениями святых и др. церковных сюжетов, сбивание таких окладов с церковных книг во всяком случае было вандализмом, который не должен был иметь места ни при каких условиях. Стоимость серебра, полученного от переплавки такого серебряного оклада, была ничтожна и не стояла ни в каком соответствии с той ценностью, денежною или антикварною, которую представляла из себя церковная книга в старинном неповрежденном серебряном окладе.
Иконы
В некоторых других помещениях Гохрана я нашел ряд женщин, снимавших жемчуг, зерно за зерном, со старинных жемчужных иконных риз. Причем эти ризы состояли не из драгоценного отборного жемчуга, а из простого дешевого речного жемчуга, так называемого «бурмитского зерна». Женщины снимали отдельный жемчужины, очищали, сортировали и нанизывали их, сообразно величине, на отдельный нитки. Эти нитки предполагалось потом продавать. Таким образом были уничтожены сотни икон, из них очень много 18-го века и большое количество икон 17-го века. Правда, жемчужные иконные ризы, в большинстве своем, не имели высокой художественной ценности, но во всяком случае это были предметы трогательного благочестия, изготовленные всегда чрезвычайно тщательно, а иногда и высокохудожественно. Уничтожение этих икон являлось недопустимым со всех точек зрения, так как путем продажи дешевого ручного жемчуга, за вычетом стоимости этой работы, получались смехотворно низкие с бюджетной точки зрения суммы, между тем как религиозные, антикварные и подчас высокохудожественные ценности безнадежно и окончательно уничтожались.
Борьба с начальником Гохрана
Возмущенный этой бессмысленной работой и с твердым решением сделать все, чтобы положить конец этому вандализму, я имел краткий разговор с начальником Гохрана, тов. Никифоровым, рабочим лет 45-ти, заслуженным членом партии, с большим политическим прошлым. Он посмотрел на меня с нескрываемой ненавистью и ответил на мой вопрос, почему происходят подобные вещи, просто:
— Это происходит потому, чтобы уничтожать церковное имущество. Вот почему. Вот моя цель.
Я понял уже после этих нескольких слов, что разговаривать с этим человеком совершенно безнадежно и поэтому издал письменное распоряжение на имя начальника Гохрана, в коем предложил ему немедленно-же приостановить «работу по срыванию серебряных окладов со старинных церковных книг» и взамен этого приступить к исполнению гораздо более срочных указанных мною работ.
На следующий день после получения этого распоряжения Никифоров явился к моему коллеге Шлейферу и возмущенно жаловался ему по поводу моих действий. Шлейфер меня вызвал и Никифоров сказал мне прямо в лицо:
— Я даже и не подумаю исполнять ваших распоряжений. Ваше распоряжение явно контр-революционное. Я сам бывший министр-президент Дальне-Восточной Республики и не позволю, чтобы человек, стоящий вне партии, мне что-либо предписывал.
Шлейфер указал ему в моем присутствии на то, что Сокольников вызвал меня из за границы в Москву в виду того, что я благодаря моим финансовым и прочим знаниям несомненно способен рационально провести классификацию и реализацию находящихся в Гохране ценностей.
Я попытался затем убедить Никифорова, в самой вежливой форме, в правильности моего распоряжения. Я сказал ему, между прочим, что церковная книга, вырванная из оклада, почти ничего не стоит, во всяком случае стоит неизмеримо меньше, чем если бы она была в окладе. Я указал ему и на то, что в Москве на Никитской улице имеется лавка, в которой совершенно официально и с разрешения советского правительства продаются церковные сосуды нового изготовления для православной церковной службы. Если советское правительство, следовательно, ведя борьбу против религии, не считает необходимым запрещать верующим покупку новой церковной утвари, то ведь вполне естественно, что церковная утварь 17, 18 и 19 столетия, поскольку она еще не повреждена, должна быть тщательно сохранена хотя бы для того, чтобы возможно было впоследствии употребить таковую в качестве предмета продажи православным религиозным общинам. Во всяком случай, как бы то ни было, уничтожение этих предметов, даже и с чисто бюджетной точки зрения, является прямым преступлением. Никифоров злобно посмотрел на меня и сказал мне:
— Так, так! Вы значит заявляете, что ежели церковные книги вырвать из переплетов, то они ничего больше не стоят. Прекрасно. Очень хорошо. Отныне я буду вырывать все церковные книги из переплетов. Серебряные переплеты немедленно переплавлю, а церковные книги буду шинковать.
Я ответил ему, что я не религиозный человек и не принадлежу к какой либо религиозной общине, поэтому совершенно ошибочно предполагать, чтобы я, делая мое распоряжение, руководился стремлением поддерживать какую-либо определенную, в данном случай православную, религию. Дело идет совершенно о другом. У русского народа, как и у всех других народов, искусство впервые появилось в религиозной области. Все, что мы знаем о русском искусстве самых ранних времен, прямо или косвенно имело отношение к религиозному культу: кафедральные соборы и монастыри, иконы и рукописные книги, книги печатные и серебряные оклады, ризы и облачения, епископский посох и митра, кресты и потиры, серебряные сосуды и шитье. Мною следовательно при издании этого распоряжения руководило лишь желание или, вернее говоря, сознание обязанности, сохранить в области русского искусства все то, что возможно.
Я, к сожалению, не мог переубедить Никифорова и дело представлялось безнадежным. Шлейфер объяснил ему, что он обязан или подчиниться моему распоряжение или принять на себя все последствия, ибо целесообразность моего распоряжения мною подробно обоснована. Никифоров удалился со словами:
— Что-ж, там видно будет, что нужно делать. Это распоряжение во всяком случай контр-революционное.
Когда Никифоров вышел, Шлейфер мне сказал:
— А я бы вам лучше предложил взять пока обратно ваше распоряжение. Вы все таки не забудьте, что Никифоров является очень старым и заслуженным членом партии и что он не только был министром-президентом Дальне-Восточной Республики, но и председателем Ревтрибунала и что к его голосу в партии особенно прислушиваются. Конечно, с вашей точки зрения, распоряжение ваше пожалуй совершенно правильно, но я не думаю, чтобы для вас имело смысл подвергнуться из за этого такой опасности.
Так как в скором времени, именно в начале поля 1923 года, я все равно должен был по служебным делам выехать за границу, то я заявил Шлейферу, что я моего распоряжения, как такового, обратно взять не могу, ибо с чисто деловой точки зрения я абсолютно прав, но что, конечно, я должен предоставить ему, намерен ли он провести мое распоряжение на деле или нет.
Церковное серебро
Как известно, советское правительство в 1922 году конфисковало все имущество русской церкви, заключающееся в серебряных сосудах, драгоценных церковных книгах, иконных ризах, и священнических облачениях. Было бы бесполезно в настоящее время спорить о том, представлялось ли это мероприятие необходимым или нет; во всяком случай, когда я прибыл в Москву, я стоял уже перед совершившимся фактом. Конфискованное церковное серебро, стекавшееся со всех концов России в Москву, в Гохран, поступало в таких громадных количествах, что пришлось освободить особое большое здание на Боровой улице для вмещения и хранения прибывающего церковного серебра. По сообщенному мне тогда приблизительному подсчету из всех углов и закоулков необъятной Империи прибыло в Москву около 30.000 пудов церковного серебра. Несомненен факт, что большая часть этого серебра, в особенности церковная утварь, относившаяся ко времени после 1830 года, не имела никакой художественной ценности. Управление музеями (Главмузей) сделало все, что было в его силах, чтобы выделить из этого огромного количества церковного серебра наиболее ценные с музейной, художественной или чисто исторической точки зрения предметы. Директор Эрмитажа проф. С. Н. Тройницкий устроил из конфискованного церковного серебра замечательную и весьма ценную с художественной точки зрения выставку в залах Эрмитажа. И в Оружейной Палате в Москве — музее чрезвычайно богатом серебром — был устроен новый отдел специально для церковного серебра. Это собрание содержит особенно ценные и характерные для русского искусства предметы, в особенности из Соловецкого монастыря и других старинных монастырей.
Далее следует признать с удовлетворением, что художественные, исторические или музейные ценности вряд ли погибли с конфискованием церковного серебра. Напротив, серебряные церковные сосуды, которые столетиями лежали в ризницах или в сокровищницах отдельных церквей, таким путем увидали свет и стали доступны для науки и искусства. Правда, конфискованные церковные сосуды и ризы иногда прибывали в Гохран в совершенно невероятном состоянии. Я сам видел, как открывались ящики, в которых серебряный ризы, по объему своему не входившие в ящик, были вложены просто согнутыми в два или даже в четыре раза. Отдельные вещи лежали одна на другой безо всякой прокладки: не было ни бумаги, ни соломы, ни другого упаковочного материала. Часто в серебряные церковные потиры были вделаны наивные, но не лишенные интереса с художественной точки зрения эмалевые медальоны. Эти медальоны в большинстве случаев были превращены в осколки или сильно помяты и стоимость потира вследствие этого понижалась до минимума. В эти же ящики одновременно были вложены и ценные церковные книги в серебряных окладах, также снабженные эмалевыми медальонами, которые часто при распаковке ящиков оказывались превращенными в осколки. В некоторых случаях, как мне сообщали музейные служащие, как раз раздавленные и согнутые предметы или ризы представляли собой наибольший интерес и в таких случаях музею приходилось эти разбитые и согнутые предметы и ризы опять выгибать, исправлять и вновь приводить в первоначальное состояние.
Передача музейного серебра Оружейной Палате в Москве
После кратковременной работы в Гохране, я установил, что некоторое время тому назад представителями главного музейного управления уже был отобран ряд серебряных предметов для музеев, передача каковых, однако, все затягивалась под всякая рода предлогами.
Это музейное серебро находилось в Гохране. Я снесся с Наталией Ивановной Троцкой (женой военного комиссара Льва Троцкого), которая в то время стояла во главе всех музеев, и она обратилась в валютное управление с письменным требованием о выдаче означенного серебра Оружейной Палате. Чтобы дать представление о том громадном художественном и музейном богатстве, которое собралось в Гохране, я замечу, что серебро отобранное музеями весило более 400 пудов. Я дал затем Гохрану письменное предписание о немедленном перевозе музейного серебра в Оружейную Палату.
Оружейная Палата, учрежденная в 17-м веке московскими царями, помещается в Кремле и ныне представляет собой несомненно самый богатый музей в мире в отношении старинного серебра. В ней помещаются также чудные и весьма своеобразные собрания старинных тканей и парчи.
Транспорт серебра был произведен под военной охраной и Оружейная Палата должна была принять серебро от представителей Гохрана. Приблизительно дня три спустя после прибытия серебра в Оружейную Палату я был срочно вызван в Кремль, где директор Оружейной Палаты сообщил мне, что представители Гохрана отказываются выдать Палате некоторые предметы. Оказалось, что начальник Гохрана т. Никифоров приказал тем двоим служащим, которые должны были произвести передачу серебра Оружейной Палате, выдать ей только по одному экземпляру одинаковых вещей. Никифоров был того мнения, что этого для музеев вполне достаточно. Так что, если, например, Оружейной Палате должна была быть передана пара характерных или художественно-выдающихся серебряных канделябров, то его подчиненные имели поручение передать музею только один канделябр, между тем как другой должен был быть вновь водворен в Гохран.
Так как я собирался вскоре выехать за границу и прекрасно знал отношение Никифорова к музеям, то я не счел возможным просто приказать служащим Гохрана, не исполнять приказа их непосредственного начальника. Так как передача столь громадного количества серебра, связанная с составлением особых актов по отдельным предметам, должна была продлиться нисколько недель, то я предложил служащим Гохрана, чтобы они поместили все предметы, передача коих Оружейной Палате покажется им спорною, другими словами все так называемые «одинаковые» предметы, в особые ящики, которые я назвал «спорными» ящиками. Я объяснил им, что после моего возвращения из за границы я лично вновь осмотрю все спорные предметы и тогда сообща решим вопрос на месте.
Когда в октябре 1923 года я вернулся в Москву и вошел в Оружейную Палату, то нашел там три огромных ящика со спорными серебряными предметами. Я призвал моих помощников из Гохрана и прочел им короткую инструктивную лекцию о значении художественного ансамбля: речь шла в особенности о передаче Оружейной Палате шести громадных серебряных люстр 18-го века из церкви в Филях под Москвой. Я им указал, что считаю передачу Оружейной Палате всех спорных вещей, как с музейной так и с художественной точки зрения, абсолютно необходимой. Я им одновременно разъяснил, что совершенно независимо от приведенных музейных и художественных мотивов, возврат спорных предметов Гохрану не имеет ни малейшего смысла, так как продажа старинного русского церковного серебра 18-го века возможна лишь по цене чуть-чуть превышающей стоимость самого металла в оплавленном виде. Ибо на иностранном рынке почти вовсе не существует никакого спроса на русское серебро, между тем как внутреннего рынка для серебра не существует, а для церковного серебра и подавно. Несколько спорных вещей, которые для Оружейной Палаты не представляли особого интереса и на передаче которых директор Оружейной Палаты и не настаивал, я распорядился возвратить Гохраиу. Я затем спросил присутствующих, протестует ли кто-либо против передачи всех остальных спорных предметов Оружейной Палате, но никто не заявил протеста. В виду этого я формально передал спорные предметы Оружейной Палате. Этим путем был избегнут ненужный конфликт
Эпизод
Среди массы ежедневных событий я хочу отметить здесь лишь следующий характерный эпизод.
Однажды в мой кабинет явился курьер и доложил мне: «протоиерей Марсов вас желает видеть». Я велел просить. Вошел высокий худощавый человек средних лет, одетый не как священник, а как частное лицо в длинное желтое непромокаемое пальто.
— Это вы будете начальником валютного управления?
— Да, пожалуйста присядьте.
— Я пришел к вам с письмом митрополита Антонина. Я уже был у начальника Гохрана, тов. Громадского, но он послал меня к вам. Мы нуждаемся в епископском облачении. Вы не думайте, мы не хотим иметь его даром, мы вам за это заплатим. Конечно, мы не можем купить драгоценного облачения из золотой парчи. Мы хотим иметь простое дешевое облачение. Ведь у вас в Гохране имеется много священнических и епископских облачений и я бы хотел одно из них себе выбрать.
Действительно, при секвестре церковного имущества вместе с церковным серебром были конфискованы из ризниц также и многие церковные облачения.
Лично я не видел причины, почему желание митрополита не могло быть исполнено, тем более, что в Москве, на Никитской улице, в особой лавке, совершенно открыто продавались новые церковные сосуды и новые церковные облачения. Все же я телефонировал заместителю начальника Гохрана Громадскому и спросил его, почему он направил ко мне священника.
— Видите ли, по моему мнению, это политическое дело, ведь мы до сих пор никому не выдавали ни единого церковного облачения и ни единого церковного сосуда. Если вы мне прикажете, то я облачение выдам, но без вашего ордера я этого не сделаю. Я бы на вашем месте также не брал на себя ответственности.
— Хорошо, я вижу, что выдача облачения является принципиальным вопросом и поэтому я представлю это дело на разрешение высшей инстанции.
Я ответил священнику, что я лично не вижу препятствий к исполнению желания митрополита. Но дело это является принципиальным вопросом, так как к Гохрану с подобной просьбой еще не обращались и так как до сих пор ни церковных сосудов, ни облачений никому еще не выдавалось. Я поэтому представлю это дело соответственной высшей инстанции и постараюсь добиться положительного принципиального решения по этому вопросу.
Священник казался удовлетворенным тоном моего ответа и сказал, что он его передаст митрополиту. Он благодарил меня за любезный прием и заявил, что вполне понимает, что при данных условиях исполнение его желания должно быть отложено до принципиального решения высшей инстанции.
Я переговорил по этому вопросу с моими коллегами, но не встретил благоприятной почвы.
Мне настоятельно советовали не вести принципиальной кампании в пользу такого деликатного и безнадежного дела. Продажа или выдача конфискованного церковного имущества несомненно имеет политический характер и высшая инстанция несомненно по самым различным причинам откажет в принципиальном своем согласии.
Я должен был примириться с обстоятельствами. Желание митрополита осталось неисполненным.