Даже революционеры нуждаются в отдыхе. Прилетев в Париж, Рид купил автомобиль «Пежо», и супруги отправились в путешествие. В следующие два месяца они побывают во Франции, Австрии и Германии, затем пересекут восточно-берлинский чекпойнт Чарли и посетят коммунистические Восточную Германию, Чехословакию и Венгрию. Их первой остановкой по возвращении на демократический Запад станет Италия, и затем Испания.

На Западе Европы было весело, и для девчонки из Южной Калифорнии путешествие означало романтический способ оставить в прошлом все невзгоды, пережитые ею в Аргентине за последнее время. Но настроение Патриции испортилось, как только супруги пересекли границу восточного блока. Всего двадцать лет назад здесь бушевала Вторая мировая война и зверствовали нацисты, Патриция видела множество отметин террора, развязанного Адольфом Гитлером в этих странах. А после лишения Германии ее господствующего положения свобода была отобрана коммунистическими режимами. В Венгрии на зданиях все еще можно было видеть следы от пуль там, где советскими войсками было подавлено восстание в 1956 году, когда венгерское правительство попыталось выбраться из-под влияния Советов и направить свою страну к капиталистическому и более свободному существованию. «Я думала, что все это ужасно, — сказала Патриция, вспоминая поездку по Восточной Европе. — Люди были напуганы, они не улыбались, они не разговаривали со мной, а я привыкла к общению. Мне там все время было страшно».

Рид не был напуган. Он принимал все, и ему доставляло удовольствие находиться в тех местах, которые большинство американцев уже не посещали. Он не понимал тревог и рыданий своей жены и принялся сердиться на нее за то, что она больше времени проводит в отеле, вместо того чтобы прогуливаться по тротуарам. В Праге напряжение достигло такого накала, что Рид пригрозил оставить жену раз и навсегда. Что-то происходило с ним. Когда Патриция обращала его внимание на страх в глазах местных жителей, Рид отмахивался и отвечал тем, что здесь никто не будет голодать так, как дети в бедных районах Аргентины, и что здесь никому не отказывают в медицинской помощи из-за бедности.

Завершив свое автомобильное путешествие, Дин и Патриция выбрали не самое привлекательное место для жизни. Они арендовали дом в пригороде Мадрида, в Испании. Дом был замечательным во всех отношениях, включая бассейн и теннисные корты, но невозможно было найти правительство более неподходящее Риду, чем фашистское диктаторство Франсиско Франко, вступившего в третье десятилетие своего абсолютного всевластия. Тем не менее Рид планировал съемки двух фильмов, включая картину совместного производства киностудий Испании и Аргентины с аргентинским режиссером Энрике Каррерасом.

Также в Испании проживало мощное сообщество экспатриантов из Аргентины, в которое входил бывший ее президент Хуан Перон.

Рид постигал странности жизни приверженца левых взглядов в стране, управляемой правыми. К некоторым пустяшным законам Франко Дин и Патриция относились с презрением. Они целовались на заднем сиденье автомобиля в нарушение закона, запрещавшего целоваться публично. И все же в этот период их жизни Патриция постоянно нервничала. Рид все игнорировал, посвящая свое внимание съемкам фильмов и выступлениям в клубах. К тому же он трудился над описанием европейского путешествия, печатая его на своей портативной пишущей машинке. Позже он отправит страницы Патону Прайсу, который продаст эти истории газетам и журналам в Соединенных Штатах и перешлет вырученные за них деньги юной паре. Рид описывал предыдущие поездки, а в это время уже принимала свои очертания следующая. Выступление на шумной конференции в Хельсинки прошлым летом и, что более важно, его антиамериканские высказывания, привлекли внимание одного из членов советской делегации. Официальная позиция советского руководства в отношении рок-н-ролла состояла в том, что эта музыка загнивающего капитализма недопустима в СССР. Однако Советский Комитет защиты мира, при поддержке в правительстве, сделал предложение, от которого Рид отказаться не мог. Он был приглашен на гастроли в Советский Союз с выступлениями в одиннадцати городах бескрайней империи. Рид пришел в восторг от такого предложения и принял его незамедлительно: Дин Рид откроет новые горизонты, даже более широкие, чем в Южной Америке, эта поездка предоставит ему возможности распространить свое послание о мире между народами планеты, и оно многократно отзовется в аудитории, потому что с этим призывом придет к ним американец, их враг.

Рид также увидел в этом приглашении еще одну хорошую возможность, хотя и не настолько альтруистичную, как мир во всем мире. Когда бы редкий американский артист ни приезжал в Россию с концертами — обычно исполнитель народных песен, какой-нибудь хор или оркестр — это событие находило, по крайней мере, небольшой отклик в прессе Соединенных Штатов. Но Рид отправляется в Советский Союз в качестве самого первого рок-певца. Ни Элвис, ни «Битлз», ни Дайана Росс и «Сайпримс», ни даже его давние друзья «Братья Эверли» не удостоились этой чести. Нет, когда коммунистический режим наконец-то решился на ослабление жесткого контроля над искусством, обратились к ДИНУ РИДУ с предложением представить стране рок-музыку. Вне всякого сомнения, это событие вызовет гигантскую волну публикаций в Штатах. И тогда даже наитупейшим парням из звукозаписывающей компании (а Рид знал, что там много таких) придется осознать, что подобная известность заслуживает контракта на записи и мгновенной организации тура по Соединенным Штатам, дабы не упустить выгоды от появления музыканта, встряхнувшего СССР. Рид намеревался показать в Советском Союзе все, что ему известно о том, что такое настоящее шоу.

Как обычно, публичные выступления Рида не были согласованы с представителями официальных структур Соединенных Штатов, и сотрудники посольства в Москве были потрясены, увидев рекламные плакаты какого-то американца и прочитав в коммунистической газете «Правда» отзыв о его представлении 4 октября.

В посольстве понятия не имели о том, кто такой Рид, и были заинтригованы высказываниями в «Правде» о его «поразительной биографии» и о том, что он «покинул свою страну в знак протеста против несправедливой военной кампании во Вьетнаме». Дж. С.Гатри из американского посольства накатал трехстраничный отчет о его поездке, признаваясь, что Рид в посольстве не появлялся, посольским работникам не удалось достать билеты ни на одно шоу, проведенное им в Москве и в других городах его гастрольного тура, и им пришлось положиться на информацию, полученную из других источников.

«Его успех как исполнителя колоссален, — написал Гатри. — Билеты на его московские представления достать было практически невозможно, даже для советских театралов, владеющих способами их добывания. Сражения за билеты на его шоу, по всей видимости, временами угрожали перерасти в общественные беспорядки, и реакция толпы была практически сравнима с бурным приемом, оказанным в западных странах группе "Битлз"».

Журналист из Америки, которому удалось побеседовать с Ридом и побывать на его московском представлении, сообщает следующее. «Его программа включает широкий диапазон различных композиций: рок-н-ролл, калипсо, негритянский спиричуэл и хиты из бродвейских мюзиклов. Он пел одну из своих собственных протестных песен о войне во Вьетнаме. Рид обладает хорошим голосом, раскован и очень умело устанавливает контакт со зрителем. Он побуждает публику к соучастию, танцует твист с девушками из зала в проходах между рядами и, исполняя некоторые песни, буквально заставляет присутствующих подпевать, хотя для них это все абсолютно внове. Реакция зрителей была восторженной, и это относилось не только к молодежной "реактивной публике"».

Канадский дипломат присутствовал на выступлении Рида 26 ноября на практически полностью заполненном 20-тысячном московском стадионе, он признает хорошие вокальные данные Рида и отмечает его заурядные навыки игры на гитаре.

Профессионализм Дина Рида в американском посольстве сомнений не вызывал. Как это бывало обычно, за неимением собственной группы, он составил небольшой ансамбль из советских музыкантов, которые сопровождали его в поездке и аккомпанировали его пению. После двухнедельных репетиций и нескольких выступлений, Рид и его музыканты превратились в единую команду. Барабанщик, бас-гитарист и другие оркестранты освоили непривычные ритмы, однако в их отношении к своему американскому лидеру и к тому, что он делает на сцене, начинала проявляться фамильярность. За полчаса до старта одного из выступлений Рида охватила тревога: не приехал Владимир, его барабанщик. Прибежавший администратор театра что-то прошептал переводчику Дина.

— Только что звонил Владимир. Он болен и не может выступать сегодня, — сказал переводчик Риду.

— Вот как! Что ж, я тоже сегодня выступать не смогу, — ответил Рид.

Помощник режиссера побледнел.

— Он говорит, что остальные музыканты здесь. Зрители здесь. Они пришли услышать тебя. Они даже не поймут, что барабанщик отсутствует, — передал переводчик слова администратора.

— Правильно. Они пришли услышать Дина Рида. Но без барабанщика шоу Дина Рида не будет полноценным. Я не выйду в зал до тех пор, пока вы не доставите сюда Владимира.

— Но он болен. Вы же можете это понять, идите и выступайте.

Рид припечатал управляющего пристальным взглядом и произнес медленно и четко своему переводчику:

— Скажи ему, что я профессионал. Я полностью отдаюсь этому делу и ожидаю от всех такого же отношения. Я не намерен представлять зрителям хреновое недоделанное шоу и позорить себя. Ясно?

— Он говорит, что у тебя контракт на сегодняшнее выступление. Если ты не выйдешь на сцену, оплаты не будет. Он расскажет партийному руководству, они отменят дальнейшие гастроли и выпроводят тебя из страны. Ты никогда не сможешь выступать в СССР снова.

Рид хмыкнул.

— Скажи этому недоумку, чтобы он не пытался торговаться с капиталистом. Это я ему нужен. Партийное руководство как раз находится там. Давай, пойди расскажи им. На самом деле, думаю, я сам им скажу, что мой треклятый барабанщик не явился и портит все дело.

Управляющий просил Рида не ходить к партийным работникам, и двое продолжали спорить, однако Рид отказывался сдвинуться с места. Время начала шоу уже наступило и потекло дальше. Прошло полчаса, и зрители, не привыкшие к тому, что представление не начинается в назначенный час, были озадачены. За 40 лет правления коммунистов люди были отучены открыто выражать эмоции в больших аудиториях, так что в зале не раздавались ни выкрикивания, ни свисты, обычно применяемые американской публикой в случаях, когда артисты медлят с выходом на сцену. Вместо этого в зале слышалось негромкое роптание. Наконец, Рид согласился на компромисс. Администратор нашел замену барабанщику, чтобы можно было начать шоу, и пообещал притащить Владимира в театр. После долгой задержки Рид выскочил на сцену, и публика взревела. Ближе к середине представления управляющий приволок в театр страдающего жутким похмельем Владимира, и он протиснулся на свое место за ударной установкой в промежутке между номерами.

Посольство отслеживало газетные интервью Рида. В одном из них он привел свое любимое латиноамериканское выражение: «если молодой человек не является коммунистом, он является трусом», и добавил, что хотя, к сожалению, он не родственник Джону Риду (американскому автору, который жил в России и писал о социалистической революции), но всегда старался быть на него похожим. Рид завершил интервью словами, что советские молодые люди — самые счастливые из всех, с кем ему доводилось встречаться в мире.

«Вывод, к которому пришли в посольстве, заключается в том, что Рид позволил Советскому Союзу манипулировать собой, особенно это проявляется в публикациях, обслуживающих советскую антиамериканскую кампанию в отношении Вьетнама. Основным эффектом его публичных выступлений, однако, явилось представление огромной и восхищенной советской аудитории некоторых образцов популярной музыки, модной в настоящее время у молодежи на Западе».

Риду все напоминало Чили 1961 года. Гигантские толпы, распроданные билеты на шоу и обожающие зрители, которые, вначале не понимая, что им нужно делать, вскоре следовали каждому его примеру. Советские подростки были привычны к виду исполнителей, истуканами стоявших у микрофонов и певших свои баллады и народные песни. Прежде они не видели и не слышали никого, похожего на Рида. Иногда он надевал узкие брюки, белую рубашку и строгий жилет, но без галстука. В другой раз он выходил в стильном костюме с полосатыми расклешенными брюками и в рубашке с орнаментом. Музыка заражала своими ритмами, и певец постоянно передвигался, то пересекая сцену, то спрыгивая в зал и вытягивая с кресел девушек и танцуя с ними во время исполнения песни. Используя свой старый трюк, он научился произносить по-русски «Вы очень красивая» и говорил эту фразу девушке, с которой только что танцевал, ее матери или пожилой даме, сидящей в зале. Уловка работала безотказно. Женщины всегда улыбались и таяли перед ним. Парни в не меньшей степени наслаждались шоу, и публике всегда его было мало. «Я помню концерт в России, — рассказывала Патриция, сопровождавшая мужа в его первой поездке. — Я двигалась в такт музыке и хлопала в ладоши, а зрители не знали, что им делать. Но он (официальный сопровождающий), флиртуя со мной, начал делать то же самое, что и я, затем за нами последовали зрители».

До первого выступления Рид не был уверен ни в себе, ни в своем репертуаре. Все, что он знал о советских людях, было прочитано им в американских газетах и журналах. Партийный контроль над обществом и предвзятое отношение заезжих репортеров к еще одной мировой ядерной супердержаве в соединении приводили к стереотипному тождеству. Репортажи последовательно сообщали о зарепрессированном обществе, в котором люди выстраиваются в очереди за дефицитными товарами. А также они выстраиваются в боевом порядке частей одной из величайших армий мира, готовые броситься на штурм Западной Европы по первому слову своих помешанных на власти лидеров.

«В Москве в то время мне было еще очень сложно, — вспоминал Рид о своем первом концерте в Театре Эстрады, расположенном через дорогу от Кремля. — О советских людях — о чем они думают, как они чувствуют, что они любят, — я знал, конечно же, еще меньше. Большая часть моего репертуара того времени, должно быть, этой публике была незнакома. "Besame Mucho" ("Целуй меня крепко"), например, эта сентиментальная латиноамериканская песня о любви, рок-н-ролл или кантри, и даже такие хиты, как "I Did It My Way" ("Я все делал по-своему"), давно уже были известны по всему миру, но я думал, что этим популярным мелодиям не удалось проникнуть за "железный занавес", который, как я все еще полагал в то время, существует. Но когда я пел, мне сразу становилось очевидно, как трепетно советские люди относятся к простым житейским историям. Публика в Театре Эстрады слышала в ковбойской песне то, что в ней поется о людях, которые хотят отдохнуть после тяжелой работы, устраивают ли они шумные скачки по улицам маленького техасского городка, сидят ли у костра в прериях или ухаживают за девушками. Каким-то образом появлялось ощущение, что эта песня выражает те же чувства, что и у русского деревенского парня, когда он вечером играет на гармони на улочке, выдает гопака или обхаживает соседскую дочку. Прошло всего минут пятнадцать, и я больше не чувствовал себя иностранцем. Я был за тысячи километров от моего дома, но люди, находившиеся напротив меня, неожиданно стали мне близки настолько, насколько могут быть близки люди».

Годами ранее, когда Рид жил еще в Чили, он познакомился со Львом Яшиным, знаменитым советским футболистом, в то время когда команда приезжала в Южную Америку на игры Чемпионата мира 1962 года. Встреча спровоцировала небольшой инцидент, когда футболист пригласил Рида на матч, а Рид ответил приглашением на одно из своих шоу. Чилийские политики и персоны, формирующие общественное мнение, предположили, что Рид втирается в доверие к советским товарищам, так как сам является скрытым коммунистом. Рид это обвинение отрицал. Однако в качестве компромисса он договорился с радиостанцией Сантьяго о своем выступлении перед советской командой. Футболисты так и не увидели представления, но Рид и Яшин стали друзьями. И здесь, в Советском Союзе, Яшин побывал на одном из шоу Рида и после выступления присоединился к нему за кулисами. Дин был счастлив увидеть своего давнего друга среди всех тех русских, которые жаждали с ним познакомиться. Гастрольный тур для него уже начинал превращаться в сплошную вечеринку. Повсюду людям хотелось пожать его руку. Шампанское и водка текли реками. Рид пытался воздерживаться, поскольку намеревался твердо стоять на ногах в своих последующих шоу и так же потому, что никогда не имел большого пристрастия к алкоголю. Уже в первую неделю гастролей Дин и Патриция почувствовали на себе «медвежью хватку» с непременным наполнением рюмок и тостов, следующих по кругу один за другим. Они пили за дружбу, пили за мир, пили за Рида, пили за Патрицию, и супруги провозглашали ответные тосты за хозяев и своих новых друзей. Вскоре все оказывались пьяны, а на следующее утро американцев ожидало тяжкое похмелье. Они промучились несколько дней, прежде чем кислород и физические упражнения вытеснили алкоголь. Подобные сцены повторялись практически ежедневно, и юная чета пришла к выводу, что их молодым организмам не выдержать состязания с многоопытными хозяевами. Но, применяя небольшие хитрости, им все-таки удавалось поддерживать хорошие отношения, завязанные не совсем честным образом. Корням находившихся поблизости растений довелось впитать немало спиртного, и супруги стали чаще наведываться в ванную комнату, возвращаясь со значительно меньшим количеством содержимого в своих бокалах. Кроме того, Патриция держала при себе в сумочке пустую бутылку и потихонечку наполняла ее крепкими напитками. Но даже если русские хозяева замечали эту проделку, они никогда не говорили и слова, и приемы продолжались. Так Риду и Патриции удавалось придерживаться трезвого образа жизни.

Работа американца оплачивалась наполовину советскими рублями и наполовину долларами США. Рубли были абсолютно бесполезны в других странах мира, но на них можно было приобретать товары в России. Пока Рид репетировал, Патриция посещала музеи и театры, приобщаясь к истории и культуре страны, затем, переключив внимание на магазины, она купила большие русские шапки и теплые меховые пальто, посуду и настоящее столовое серебро. Также она приобрела видеокамеру, чтобы иметь возможность снимать на пленку то, что ими будет увидено.

Патриция наслаждалась поездкой. Рид, довольный оказанным ему приемом, радостно хвастался своей женой перед сопровождавшими его музыкантами, российскими официальными лицами и звездами эстрады, с которыми встречался за кулисами. Патриция, как она это часто делала со времен начала их совместной жизни, брала с собой 35-миллиметровый фотоаппарат и делала снимки, документирующие выступления Рида, или жизнь, увиденную по дороге. Патриция обладала хорошим взглядом фотографа, что позволяло ей делать снимки, которые позже могли служить в качестве рекламных для продвижения карьеры ее мужа. В письмах матери она описывает оркестр из 18 музыкальных инструментов, сопровождающий Рида, его песенный репертуар, включающий рок-н-ролл, народные или собственные композиции и некоторые этнические мелодии Гарри Белафонте. Рид всегда включал в программу хит 1961 года Чабби Чекера «Твист» («The Twist»), потому что под него легко танцевать. Маленький профессиональный секрет Рида состоял в том, что он не мог по-настоящему танцевать под свою собственную музыку, за неимением тех заводных ритмов, которые бы позволяли его ногам и бедрам свободно двигаться. Твист служил Риду камуфляжем, который никогда не подводил, поскольку не оставалось ни единой девчонки, испытывающей сомнения в том, что перед нею король танца.

Все шло превосходно. На одном из своих первых концертов Рид шесть раз выходил на бис, прежде чем наконец смог удалиться в гримерную. Но двадцать минут спустя организаторы концерта умоляли его вернуться на сцену, поскольку публика не хотела расходиться. Когда он появился вновь, в зале случилась небольшая потасовка, так как поклонники ринулись к сцене, пытаясь дотянуться до певца. На следующее утро в 8 часов зазвонил телефон, российские журналисты хотели взять у него интервью, и такие звонки продолжались почти весь день. Гастроли привели их сначала в Ленинград, где было холодно и снежно, а затем на юг, в Грузию, Армению и города Черноморского побережья, где было тепло, и которые напоминали Патриции Калифорнию. Затем они вернулись в Москву, чтобы дать больше концертов в столице.

Когда же, завершая свое турне, Рид поспешил в другую советскую республику, Патриция осталась в Москве, с одним из официальных представителей, который помогал в организации гастрольного тура. Патриция была беременна, и пока Рид находился вдали, знакомая беда преждевременных родов вновь посетила ее. Она срочно была госпитализирована в московскую клинику, а Риду отправили телеграмму, спрашивая его разрешения на прерывание беременности. Рид телеграфировал согласие, а затем прислал еще одну телеграмму, в которой говорилось: «Пэтти, держись, потому что я люблю тебя». Следом за этой телеграммой пришла еще одна: «Наша любовь высока, словно горы, наша любовь глубока, словно море, наша любовь — теплый летний день, наша любовь всегда будет французским поцелуем. — Дино».

Находясь в кремлевском госпитале, Патриция познакомилась с женами революционных лидеров Мозамбика. Советский Союз поддерживал их попытки свержения правительства, и Патрицию потрясли истории, рассказанные этими женщинами. Когда супруги, наконец, воссоединились, Патриция поведала Риду все, что услышала. Рид обернул ее рассказы в песню «Свобода — главное слово сегодня» («Freedom is the Word of Today»).

Всем африканским народам, от Анголы до Мозамбика, от Родезии и до Южной Африки нужна сегодня свобода.

Храбрецам из Вьетконга известно, откуда летят к ним бомбы, их орудия смотрят в небо — им сегодня нужна свобода.

Итальянские рабочие, правосудие вскоре предвидя, маршируют против насилия, им сегодня нужна свобода.

От Бразилии до гаучо-земли начинают вставать народы, они потребуют независимости — им сегодня нужна свобода.

И в нашей стране, в США, говорить начинают люди: несправедливости больше не будет, — нам свобода сегодня нужна. [144]

Двухмесячное турне Рида по Советскому Союзу повсюду имело грандиозный успех. Его встречали огромные и восторженные толпы зрителей. Им нравились и музыка, и сам американец. Но каким-то образом «железный занавес» заблокировал эту новость. Если представители студий звукозаписи США и слышали о фуроре, произведенном Ридом в России, они не подавали никаких признаков. Недели перетекли в месяцы, а Рид не имел никаких известий с родины. Следуя маршруту своего путешествия, он направился обратно, в испанские апартаменты, но уже намечая подыскать новый дом в Италии. По дороге Рид сделал остановку в Праге, Чехословакия, где исполнил несколько песен на государственном телевидении и дал интервью на радио. Так же, как он поступил с некоторым количеством рублей в Советском Союзе, Рид пожертвовал плату за выступление в помощь Вьетнаму. Фактически теперь он оказывал денежную поддержку северным вьетнамцам — именно тем бойцам, которые убивали не только своих братьев с юга Вьетнама, но также, и во все больших количествах, солдат американских войск. К пожертвованиям подталкивали практические соображения. В Советском Союзе и его сателлитах пользовались деньгами, которые практически невозможно было обменять на доллары или другие западные валюты. Хотя и существовали какие-то способы решения этой проблемы, они были слишком замысловаты, и Рид подумал, что для него будет проще, и для повышения его репутации в глазах хозяев будет лучше, если он оформит безвозмездную помощь. Обдумав проблему, Рид нашел оправдание денежной поддержке врагов его страны. «Люди Вьетнама и всех стран мира имеют право устраивать свои дела так, как они того желают, и решать свои внутренние проблемы путем революции, если необходимо. Нашим солдатам нечего делать во Вьетнаме, это агрессия».

Дин Рид больше не тот пацифист, которым являлся благодаря своему другу Патону Прайсу. Пройдет всего несколько месяцев до завершения этого интеллектуального путешествия, но Рид уже начинает расценивать вооруженный конфликт как законный, если он служит делу революции. Если революция происходит от имени людей, пытающихся привести к власти правительство, которое служило бы всем гражданам, Рид одобряет вооруженное восстание. По завершении этого идейного обращения он попытается объяснить его своему отцу. «Ты упоминаешь, что "ненавидишь" Патона Прайса, так как он оказал на меня дурное влияние, — писал Дин Сирилу Риду. — Думаю, что должен сказать тебе о том, что Патон не пишет мне уже более пяти месяцев, потому что ОН ТАКЖЕ ПОЛИТИЧЕСКИ СО МНОЙ НЕ СОГЛАСЕН! Ибо, как ты знаешь, Патон — пацифист, в полном смысле этого слова, он не согласен с тем, что у одного человека есть право отбирать жизнь у другого. А я больше в это не верю. Я верю, что каждый вьетнамец имеет право и обязанность застрелить любого американского солдата, вступившего на землю Вьетнама. У него есть право и обязанность сбить любой иностранный самолет, пролетающий над его страной, несущий пожары и увечья его женщинам и детям. Так что, как видишь, Патон и я теперь по разные стороны, поскольку он считает, что даже у них нет прав убивать. Я считаю, что любое убийство — это злодейство, но что все взаимосвязано. Очевидно, что человек, защищающий свою землю, страну и дом, имеет право уничтожить захватчика, который оккупирует его дом и землю. Только так справедливо».

Риду не удалось повлиять на отцовские взгляды, такое вряд ли было возможно, да он и не стал тратить на это время. Перед ним была более широкая аудитория для обращения. Мышление Рида изменилось как раз в то время, когда он стоял на пороге самых плодотворных лет своей жизни — как актер и как радикал.