Рид вернулся в Восточный Берлин, в свой опустевший дом. В феврале 1978 года он развелся с Вибке, позволив ей и Наташе еще какое-то время пожить в нем, но пожелал, чтобы к моменту его возвращения из Соединенных Штатов они переехали в другое жилище. Как Рид объяснял своему брату Вернону, эта женитьба была основана на хорошем сексе, поскольку поначалу супруги не могли говорить на языках друг друга, а как только смогли, обнаружили, что не вполне совместимы. Сразу после развода в письме Патону Прайсу он обрисовал еще мрачнее глубины.

«Я так счастлив, что больше не связан с Вибке, — написал Рид. — Сейчас она, конечно же, делает все, чего я ожидал от нее прежде, и то, что она отказывалась делать. Она преподает и принимает участие в политике (как переводчик на фестивале политической песни). Мы почти не ссоримся и трахаемся почти как прежде. На часть тех денег, которые я отдал ей, чтобы получить развод, она должна купить дом в пяти минутах от меня и переехать туда в июле. Жизнь в одиночестве иногда может быть тоскливой, но уж лучше время от времени испытывать одиночество, чем жить ненавидя того человека, с которым живешь. Никогда больше я не хочу отправляться на работу с ненавистью в сердце из-за женщины, которая живет со мною. Не знаю, почему я каждый раз женюсь на женщинах, которым хочется меня подавлять? Я отказываюсь каждодневно сражаться за равенство!!!»

Рид следовал расписанию гастрольных поездок по Советскому Союзу и другим странам за «железным занавесом». Он записывал альбомы: попурри в основном из американского и британского рок-н-ролла, кантри и собственные авторские композиции. Он также выпускал на государственном восточногерманском телевидении первые буффонады, в духе старых шоу Эда Салливана. Рид представлял зрителям девушек-танцовщиц, артистов с дрессированными животными и певцов со всех уголков мира. Бывало, для разогрева публики он вспоминал свое университетское гимнастическое прошлое и проходился по полу на руках. В 1979-м друг Рида Гарри Белафонте принял предложение стать гостем его программы. Однако к назначенному дню Белафонте отменил свое участие, и Рид, подыскивая ему замену, решил обратиться к своему старинному приятелю Филу Эверли.

С появлением в 1964 году группы «Битлз» слава «Братьев Эверли» меркнет, но им все же удается удерживать своих верных почитателей, продолжать записывать альбомы и выступать с концертами. В июле 1970 года они еще настолько привлекательны, что телевизионная компания «Эй-Би-Си» запускает в эфир «Шоу братьев Эверли» — эстрадное представление, на одиннадцать недель заменившее «Шоу Джонни Кэша». Увы, гармоничное звучание торговой марки «Братьев Эверли» существовало только во время их выступлений. Вне сцены голоса братьев диссонировали в бесконечных перебранках по профессиональным и личным мотивам. Все обрушилось 14 июля 1973 года в Театре Джона Вейна на Нотс-Берри-Фарм в Голливуде. В тот день у братьев было намечено три выступления, но уже на середине второго театральный арт-менеджер остановил шоу, поскольку был недоволен выступлением Дона Эверли. Фил Эверли со злости разбил свою гитару, убежал со сцены и выскочил из театра. Дон Эверли согласился исполнить соло в третьей программе, в которой и объявил о распаде группы, сказав: «"Братья Эверли" умерли десять лет назад». Фил продолжил записывать музыку, вначале для «Ар-Си-Эй», затем под британской маркой. Особого интереса эти работы не вызвали, но в 1978 году он появился в триумфальном фильме Клинта Иствуда «Победить любой ценой», в котором спел дуэтом со звездной коллегой Клинта по фильму Сондрой Лок.

Фил Эверли и Рид не общались в течение многих лет, но Прайс держал их в курсе дел друг друга. Когда Рид напрямую позвонил Филу и попросил его выступить на восточногерманском телевидении, Эверли решил, что было бы весело провести шоу вместе со старым приятелем и интересно посетить коммунистическую страну. Эверли, консервативного республиканца, в Восточном Берлине потрясли два открытия: первое — экономическая и политическая ситуация была хуже, чем он себе представлял, и второе — его друг здесь невероятно громадная звезда. «Его знали все, — вспоминал Эверли. — В любом ресторане к вам обязательно выходил шеф-повар. Все знали Дина. Если вы останавливались в его доме, это было трудно понять, но каждый день на дороге, ведущей к его дому, толпились по десять, пятнадцать девушек с цветами. Я в это не верил, пока не увидел сам». Возвращаясь домой, Эверли, вместо того чтобы пересечь Чек-пойнт и сесть на самолет в Западном Берлине, направился в восточно-берлинский аэропорт. Его, как и других вылетавших на Запад пассажиров, отвели в пустую комнату под присмотр охранников с автоматами. День близился к концу, только что закрылся магазин в аэровокзале, когда вдруг объявили, что рейс отменен. Перед Эверли возникла безрадостная перспектива протомиться в той комнате всю ночь. Американец наблюдал, как грубо обращался охранник с каждым, кто приближался к нему с вопросами, задаваемыми на немецком языке, поэтому у него не было никакого желания просить об одолжении, имея в распоряжении только английский. Взвесив все за и против, певец все же пришел к выводу, что провести ночь в той комнате аэропорта — намного хуже, чем быть обруганным, или даже побитым, солдатами. Обратившись по-английски, с добавлением нескольких немецких слов, указывая и жестикулируя, Эверли сумел довести до сознания охранника, что он знаком с Дином Ридом и что у него есть его телефонный номер. Услышав имя Рида, стражник быстро открыл магазин, позволив Эверли воспользоваться телефоном. Когда через короткое время прибыл Рид, благоговеющий перед знаменитостью охранник — с автоматом, висящим уже за плечом, а не зажатым в руках, — вывел к нему Эверли. Все остальные пассажиры рейса оставались в аэропорту до следующего дня.

В то время как для Эверли эта поездка являлась подтверждением его подозрений о том, насколько ужасна жизнь в коммунистической стране, Рида все лишь забавляло. Приятели встретились там, где расстались почти двадцать лет назад: они вели себя как закадычные друзья-студенты накануне выпускного вечера. Рид показывал Эверли городские достопримечательности, они обедали в ресторанах, репетировали для шоу и часто смеялись. А также они спорили, Эверли — республиканец, приверженец Рональда Рейгана, и Рид — американец-марксист, живущий в Восточном Берлине. Рид не был слеп к проблемам. «Он знал, что там было не так. Думаю, ему бы хотелось ощущать себя там более, как дома, — вспоминал Эверли. — Мы ехали в машине по Восточной Германии и шутили: если бы они в Америке продавали такие же апельсины, мы бы объявили войну. Апельсины были из России и выглядели так, будто бы из них уже отжали весь сок».

И все же Рид настаивал на том, что коммунистические правительства идут по верному пути, несмотря на плохие апельсины и тому подобное. По крайней мере каждому обеспечено необходимое количество продовольствия, одежды, крыши над головой и медицинского обслуживания, даже если качество продуктов и не дотягивает до капиталистических стандартов. Люди не будут голодать, жить на улицах или в будках, как это происходит дома, в Америке, говорил Рид. Однако Эверли продолжал атаковать. Он указывал на то, что мясник, сосед Рида, принесет ему мясо на дом, так что американцу не придется выстаивать часами в очередях, как большинству восточных немцев. Эверли отмечал, что у Рида есть машина и прекрасный дом — два символа благополучной жизни, обладателями которых никогда не станут многие жители его новой страны. «Он сказал, что "правительство предоставило мне дом", — вспоминал Эверли. — Я спросил: "А что случилось с тем парнем, у которого они его забрали? " Он рассмеялся и заметил: "Прямо в точку"».

Фил Эверли не сомневается в том, что Рид действительно был искренен, возводя горы похвал над коммунистической системой и выражая открытое пренебрежение к политической стратегии Америки. При этом он убежден, что Рид никоим образом не торговал душой с Восточной Германией или Советами в обмен на прекрасный дом, кинофильмы и контракты со студиями звукозаписи. Дин Рид по-прежнему противостоял этим правительствам, когда они просили его поддержать то, во что он не верил. Филу было известно о том, что Рид исполнял песню «Моя еврейская мама» в СССР. И он свидетельствует, что в популярном телевизионном шоу Рида в Восточной Германии зачастую принимали участие исполнители, которым не благоволил местный комиссар от музыки — человек, обладавший абсолютной властью решать, кто будет работать, а кто нет. Рид не обращал на это внимания и приводил тех людей, которых ему хотелось, включая артиста, однажды убежавшего на Запад. «Я думаю, что для себя он избрал такой путь… он называл себя марксистом, — рассудил его неповиновение Эверли. — Дин имел эту независимость от (коммунистической) партии, являясь мощным инструментом в их пользу, поскольку он был из Америки».

Рид рассказывал Эверли о своих поездках и выступлениях по всему миру, во всех подробностях, включая те случаи, когда его шутки проваливались. Выступая перед палестинцами, он рассказал одну из своих стандартных баек о восточногерманском самолете, крылья которого отпадали всякий раз, как только он оказывался в воздухе, что приводило к фатальному падению. Немцы привлекали к работе над этой проблемой своих лучших ученых, но что бы они ни делали, крылья все равно отваливались от фюзеляжа, в результате чего самолет вертелся по направлению к земле. С отчаяния руководство обратилось ко всем гражданам страны за советом. Человек из Восточного Берлина сообщил инженерам, что его осенило, пока он сидел на толчке. Он предложил инженерам просверлить отверстия в крыльях близко к местам их крепления к фюзеляжу. Так и сделали, самолет взлетел, пролетел более часа и благополучно приземлился. Ученые и инженеры прибежали к тому человеку и спросили его, почему это сработало. Он ответил: «Туалетная бумага тоже никогда не рвется от перфорации». Шутка повсюду вызывала смех, за исключением палестинцев. Проблема заключалась в том, что у палестинцев не было такой туалетной бумаги, которой пользовались в западных странах, и шутка умерла, — поведал Эверли Рид.

В профессиональном смысле Риду почти не на что было жаловаться. Его концерт в Болгарии, проходивший на футбольном стадионе, собрал 70 тысяч зрителей. Какое-то время он встречался с женщиной, которую киностудия ДЕФА на время работы над фильмом назначила ему переводчиком. Эти отношения не переросли во что-то серьезное, и к 1980 году он все еще вел холостяцкую жизнь, изредка заглядывая к Вибке поиграть с дочерью Наташей. Также Рид был занят написанием сценария к другому фильму, который планировал режиссировать и в котором намеревался исполнить главную роль, как это было в «Певце». Но на этот раз ему хотелось чего-то попроще, какую-нибудь комедийную историю, случившуюся на американском Западе. Более того, ему хотелось работать со своим старым другом и наставником Патоном Прайсом. Будучи уже в преклонном возрасте Прайс и его жена усыновили ребенка, первого и единственного. Они назвали мальчика Дином. Так что Дин-старший оплатил дорогу для трех членов семейства Прайс. Он был глубоко взволнован тем, что какое-то время проведет со своим старинным другом. Он показал Прайсам Восточный Берлин и поселил их в своем просторном доме на берегу озера, который после переделки Вибке очень напоминал дом Рида в Аргентине, с его оштукатуренными белыми стенами, красной черепичной крышей и задним двориком. Большая травянистая площадка за домом с вечнозелеными растениями и несколькими лиственницами спускалась к деревянной пристани на озере.

Рид отвез Прайса на студию ДЕФА и представил Герриту Листу. Лист продюсировал первый восточногерманский кинофильм Рида «Из жизни одного бездельника», затем в течение трех лет они почти не встречались и воссоединились на фильме «Братья по крови». Их профессиональная и личная дружба окрепла, они вновь сотрудничали на съемках «Певца» . Лист, вошедший в команду новой кинокартины, охотно согласился доверить Прайсу пост сорежиссера Рида. Фильм, который они сняли, «Пой, ковбой, пой» (Sing Cowboy Sing), «взорвал» восточногерманские кинотеатры в 1981 году.

Время от времени Рид также пересекался с одной из известных актрис студии ДЕФА Ренате Блюме (Renate Blume). Почти пятнадцать лет к тому времени киностудии заключали с Блюме контракты, а ее наиболее известной работой стала роль Женни Маркс в фильме, произведенном киностудией ДЕФА, о жизни Карла Маркса. В 1974 году вместе с Ридом они снимались в главных ролях в «Кит и Ко», и прекрасно ладили, даже во время натурных съемок в лютую русскую морозную зиму. В то время, по завершении работы над фильмом, их пути разошлись. Теперь, уже два года как разведенный, Рид полностью посвятил свое внимание длинноволосой брюнетке, ухаживая за ней, даря цветы, исполняя песни и увлекая беседами, точно так же, как это было с Патрисией, и в меньшем объеме, с Вибке. Вопреки своим заверениям никогда больше не жениться на женщине, которая желает превосходства над ним, Рид влюбляется в ту, которая, по меньшей мере, также знаменита в Восточной Германии, как и он сам. Прайс наблюдал расцветающий роман, пока находился в Восточном Берлине, и ему это не нравилось. Он советовал Риду не жениться на Блюме, предлагал еще какое-то время оставаться холостым. В 1981 году Рид вылетел в Калифорнию навестить в госпитале своего дорогого друга, Прайс был неизлечимо болен. Дин Рид, Фил Эверли и другие ученики Патона Прайса собрались вокруг его кровати, и два певца исполняли для него серенады. Но позже пошел серьезный разговор, и Прайс убеждал Дина не связывать свою жизнь с еще одной восточногерманской женщиной. Лучше оставаться свободным, наставлял он Рида, и еще раз попытать удачу в карьере и личной жизни здесь, в Соединенных Штатах, пока еще относительно молод.

Рид проигнорировал этот совет. 22 сентября 1981 года, на свой сорок третий день рождения, он женился на 37-летней актрисе. Она была одета в красивое белое свадебное платье, а на нем был костюм, спортивный жакет и белая рубашка со свободным воротником. Вместе с Александром, сыном Ренате от первого брака, новобрачные поселились в доме Рида у озера. Они были влиятельной парой: Ренате, киноактриса со своими поклонниками, и Дин, с его фильмами, телевизионными программами и песнями. Они могли оказывать некоторое влияние на бюрократов из сферы развлечений, но, вне всякого сомнения, аппаратчики были в той же степени счастливы. Теперь можно не опасаться, что их пропагандистский приз Дин Рид ускользнет от них. Романтик Рид. А что еще можно ожидать от человека, который дважды был женат и разведен? И вот он смело надевает кольцо в третий раз. Он вновь радуется и, как мальчишка, чуть ли не теряет сознание от новой возлюбленной и выпавшего счастья. Рид страдал болезнью супружеского Альцгеймера, забывая о двух предыдущих браках и убеждая себя в том, что Ренате станет для него единственной.

Прошло всего восемь месяцев до того звонка Тилли Прайс, после которого свадебное настроение обернулось траурным. 3 мая 1982 года Патон Прайс умер от рака. Вначале Рид стойко принял известие и утешал жену своего дорого друга, но разрыдался, закончив разговор. Ни один человек, кроме, возможно, его отца, не значил для него больше, чем Прайс. Старший друг научил его многому: жизни, любви, актерскому ремеслу и поиску правды. Прайс всегда приходил на выручку, где бы Дин Рид ни оказывался лишенным свободы, будь то в Южной Америке или в Миннесоте. Даже когда Рид отбросил пацифистскую философию Прайса и решил, что оружие и война временами необходимее, они ссорились, но оставались друзьями, и их дружба неизменно росла. Боль от ухода Прайса только-только начала угасать, когда пятью месяцами позже внезапно скончался отец Рида. Сирил Рид, к тому времени вновь женатый на подруге детства, 29 октября взял одно из своих ружей и застрелился. Трудно сказать, что конкретно заставило Сирила нажать на курок. Позже Рид рассмотрит гибель отца через марксистскую призму и решит, что все произошло из-за того, что у него не хватало средств на новый протез.

«У нас при социализме есть разные причины для самоубийств, но не такие», — сказал американец, повернувшись в кресле, которое было поставлено так, чтобы можно было обозревать беспокойную поверхность озера Цойтнер. Его моторная лодка уже была поставлена на зимнее хранение. Думал ли он когда-нибудь о том, чтобы отправить отцу деньги? «Мой отец был очень гордым человеком», — сказал он.

Брат Рида Дейл объяснил, что искусственная нога Сирила причиняла ему боль, и доктора обнаружили несколько родинок на его теле, которые нужно было удалить. Страховка покрыла бы расходы. Но Сирил, будучи до последнего дня консерватором, сказал, что кому-то придется расплачиваться, в таком случае это будут налогоплательщики. «Думаю, он был уверен, что, попав в госпиталь, никогда оттуда не выберется», — пояснил Дейл Рид.

Возможно, уход из жизни Прайса и отца послужил причиной того взрыва, что произошел неделю спустя. 5 ноября Рид вел машину по шоссе из Потсдама, неподалеку от его дома, к Лейпцигу. Установившие радар для контроля скорости движения полицейские останавливали водителей и направляли их на парковочную площадку, расположенную у дороги. Не в характере Рида было ездить с ограниченной скоростью, но в тот день он соблюдал правила. Никто из Дорожной полиции не тормозил его за превышение скоростного режима, тем не менее он свернул на парковку. Выскочив из машины, он потребовал объяснений, отчего полицейские не заставили съехать на обочину автомобиль, который только что его обогнал, намного превысив скорость. Рид успел заметить правительственные номера машин, на которых разъезжали партийные лидеры, и поинтересовался, не в этом ли причина того, что полиция позволяет им передвигаться свободно. Полицейские отказались отвечать и приказали Риду забраться в свою «Ладу» и ехать прочь. Вместо этого Рид наорал на офицеров.

«Не придав значения этому предложению, Рид принялся высказывать оскорбительные и позорящие замечания, в которых характеризовал сотрудников НП (Народной полиции) как лицемеров, сравнил ГДР с фашистским государством и выразил, что у него, как и у 17 миллионов восточногерманских граждан, это все уже "вот где". Он подчеркнул последние слова, сопроводив их соответствующим движением руки. Более того, он призвал сотрудников НП арестовать его, назвав это "обычным делом". В подтверждение он протянул руки сотруднику НП», гласит полицейский рапорт. Офицеры проигнорировали выступление Рида, поэтому он уселся перед полицейским автомобилем прямо на парковочной площадке. На этот раз офицер попросил его предъявить документы. Рид, все еще, возможно, в надежде на арест, вскочил, запрыгнул в свою машину и умчался прочь. Офицеры доложили начальству, но никто не отправился его преследовать и инцидент не имел никаких последствий.

Рид разошелся во время этого противостояния. Назвать Восточную Германию фашистским государством было самым худшим из возможных оскорблений, тем более что этот термин был зарезервирован за Соединенными Штатами и их союзниками. Он явно выражал общие настроения. Официальная западная политика разрядки, ослабевшая при администрации Рейгана, как бы то ни было, оставила глубокий след в душах граждан стран Восточного блока. В 1970-м году, с его культурными обменами и постоянной трансляцией западных радиостанций и телевизионных программ в их домах, восточные немцы, поляки и советские граждане наблюдали, насколько лучше живется на Западе. У работающего человека там есть хорошее питание, отличная музыка, лучшие фильмы, машины и классно сидящие голубые джинсы. Некоторые восточные немцы всем этим тоже владели, но то была элита, функционеры коммунистической партии и члены их семей, к которым относились по-особому, что являло собой гигантское несоответствие с официальной партийной доктриной о равном отношении к каждому. Это возмущало жителей Восточной Германии и провоцировало национальный скептицизм. Рида все это раздражало еще сильнее, поскольку в родной стране его не замечали, частично из-за открытой поддержки восточногерманского правительства и социализма в целом. Ему хотелось верить в марксистский принцип «каждому по потребностям», но все же партийные лидеры получали специальные поблажки, в то время как полиция придиралась к простым людям, которые пытались просто сводить концы с концами.

Его друзьям дома, в Америке, об этом инциденте не было известно даже спустя долгое время после его гибели. Однако он их не удивил. «Это похоже на Дина, — сказал Фил Эверли. — Он пользовался влиянием. Они использовали его, он использовал их. Он отстаивал свое».

Дорожный инцидент добавился к растущей копне неосторожностей Рида, заставлявших восточногерманские официальные лица нервничать по поводу их трофея. Рид также становился несдержанным. Не только из-за ухудшающейся ситуации внутри Восточной Германии, но из-за того, что его начинали беспокоить угрызения совести. Выбрав местом жительства коммунистическую страну, Рид прекрасно подтвердил миру то, во что верил, но это заявление стало изнашиваться. Людей теперь мало интересует, где он живет, а сражения, в которых ему хочется принимать участие, находятся далеко, в западном полушарии. Он более не ощущает себя на передовой.