Этот день в Буэнос-Айресе был жарким и очень долгим для Рида. Он глубоко вдыхал врывавшийся в открытое окошко машины теплый ночной воздух по дороге, ведущей из города в сторону фешенебельного предместья, где они жили с Патрицией. Дин был приятно удивлен, увидев, что жена еще не легла и дожидалась его. Она протянула ему бокал вина, и, устроившись напротив большого камина в гостиной, супруги повели неторопливый разговор. Патриция приютилась рядом с мужем, рука Рида скользнула под ее блузку, и он нежно ласкал теплую упругую грудь, пока что-то рассказывал. Патриция откликнулась на ласку, повинуясь власти его поцелуя. Супруги целовались долго и страстно. Теперь Рид уже был полностью охвачен желанием. Он повернулся и поднялся так быстро и аккуратно, что его рука все еще поддерживала голову жены, когда он наклонился, чтобы поднять ее. Осторожно взяв Патрицию на руки, Рид понес ее наверх по лестнице в спальню. Патриция, отзываясь на каждое его движение, шепотом велела ему открыть дверь в гостевую комнату. Войдя, Рид обнаружил, что в этой комнате немного прохладнее, чем в других, и что здесь его любимая подготовила любовное гнездышко: курительница наполняла комнату ароматами, красный атлас струился по кровати, и по всей комнате мерцали во множестве свечи. Патрисия украсила комнату, чтобы возбудить желание в муже, хотя для него, держащего на руках такую красоту, эта работа была излишней. Рид опустил возлюбленную на атласные простыни. Стянув с себя одежду и оставшись лишь в обтягивающих плавках, он минутку попозировал, позволив жене насладиться видом его крепкого, мускулистого тела. Затем прыгнул на кровать и чуть было не съехал на пол, порушив тем самым волнующий интимный момент, так как оба принялись хохотать над его восторженностью. Дабы вернуть утраченный настрой, Рид просунул руку под голову Патриции и притянул ее губы к своим…

ЩЕЛК. ЩЕЛК. ЩЕЛК.

Дом наполнился грохотом, в котором отчетливо различались оружейные выстрелы и звук разбившегося оконного стекла. Супруги скатились с кровати на пол. Рид подполз к телефону и позвонил в полицию.

— Это Дин Рид. Кто-то обстреливает мой дом. Пришлите сюда кого-нибудь быстро, — сказал он, дважды повторив адрес.

— А стреляют из пистолета или из винтовки? — спросил офицер.

— Откуда, черт подери, мне знать? Это оружейные выстрелы. Они могут ворваться в дом и убить меня. Поторопитесь!

— Конечно, сэр. А сейчас это частый огонь или так: выстрел — тишина — опять выстрел?

— Какая на хрен разница?! — закричал Рид в трубку. — Кто-то стреляет по моему дому. Тащите сюда свои задницы, пока они не убили меня и мою жену!

Он в сердцах швырнул телефонную трубку и попытался сообразить, что делать, если бандиты ворвались в дом. У него не было никакого оружия, за исключением кухонных ножей. Он не мог вспомнить, закрыли ли они двери. Его колотило, и разум, охваченный ужасом, отказывался подчиняться.

Наступила пауза. Затем примерно через полминуты обстрел прекратился, и супруги услышали голоса нескольких мужчин, выкрикивающих с улицы: «Янки, убирайтесь отсюда или вам смерть!» Два автомобиля скрылись в ночи, и атака завершилась. Дин и Патриция нащупали руки друг друга и крепко сжали ладони. Рид не пытался приободрить супругу, говоря, что теперь все в порядке. Он не мог. Единственное, о чем он мог думать, — это о том, что если бы те люди вошли в дом, он и Патриция были бы растерзаны. И ни его слава, ни его обычная отвага не стоили бы ни черта.

«Сеньор Рид, Сеньор Рид?» — послышался голос из гостиной, домработница и ее муж звали супругов. Рид прокричал им, что они с Патрицией в порядке, и попросил их подождать. Супруги медленно оторвались друг от друга и все еще дрожащими руками натянули одежду. Полиция не приехала. Поэтому Рид позвонил своему агенту и менеджеру телеканала, еженедельно транслирующего его шоу. Агент так и не появился, а менеджер прибыл через полчаса, и Рид вместе с ним и домработницей внимательно изучили последствия нападения. Атакующие в основном сконцентрировали огневую мощь на основной спальне, полагая, что супруги Рид уже спят. Окна и балконные двери были разбиты пулями вдребезги. Вся комната была усеяна осколками стекол, а дальняя стена испещрена пулевыми отверстиями, словно угревой сыпью. Две пули застряли в передней спинке кровати. Для стрелявших снизу угол был слишком велик, чтобы задеть лежащего на кровати. Но если бы Дин и Патриция спали там и вскочили, услышав выстрелы, эти пули вполне могли бы найти свои цели. Отсутствие интереса полиции к данному происшествию, чем — как теперь осознал Рид — объяснялись глупейшие вопросы, которые задавал ему дежурный офицер, подтвердилось и позднее. Никакого полицейского расчета не прибыло той ночью. Лишь утром офицер из дневного наряда подкатил на велосипеде к дверям дома, постучался и принял отчет.

Ночное нападение явилось кульминацией направленного на чету Рид террора, обострявшегося в течение нескольких месяцев, с тех пор как они поселились в Буэнос-Айресе в конце 1964 года. Кто-то поджег поляну за виллой рядом с домом прислуги. Их немецкой овчарке подсунули отравленное мясо, собака погибла. После того как Рид исполнил песню «Моя еврейская мама» («My Yiddish Mama») в телешоу, вандалы баллончиками с краской намалевали фашистские свастики на гараже, на парадных и боковых воротах. Эти нападки беспокоили, раздражали, и, как в случае с убийством их собаки, ранили сердце. Но Риду, как и его жене, еще не было тридцати, их обожали миллионы, и они все еще обладали особым даром, присущим молодым людям, — чувством бессмертия. Стрельба же по их дому означала совершенно иное. «До того, как мы попали под обстрел, мы думали, что это какая-то игра, — говорила Патриция. — Мы не были ранены. Нам не причиняли физического вреда».

Следующим вечером, по возвращении домой, Рид обнаружил то, что не заметил, когда уезжал на работу: красные серп и молот были нарисованы на гаражных воротах. В тот вечер прибыли четверо вооруженных юношей, добровольно взявших на себя обязанности по охране их дома. Они назвались перонистами, последователями бывшего харизматичного президента Хуана Перона и его жены Эвиты. Молодые люди выразили восхищение трудами Рида в защиту обездоленных и рассказали, что прошлой ночью у его дома находились оплачиваемые киллеры, возможно, направляемые политической полицией. Мужчины вызвались охранять его дом, и Рид принял их предложение. В течение двух месяцев они несли дежурство, временами вступая в огневые стычки, но ни одна пуля больше не ударила по дому. Дин и Патриция теперь ночевали только в гостевой комнате, где они чувствовали себя более защищенными. Супруги также обзавелись револьверами.

Рид не собирался больше оказываться в ситуации, когда единственным вооружением ему служили кухонные принадлежности. «Он всегда принимал на себя серьезные риски, — говорил друг Рида Марв Давидов. — И принимал их максимально».

В письме матери Патриции Рид попытался обрисовать некоторые события, получившие огласку, опустив при этом описание тех происшествий, которые могли послужить поводом для волнений об их безопасности. «Две недели прошли восхитительно. На прошлой неделе был произведен в Почетные Пожарные за спасение человеческой жизни. Также на прошлой неделе мое имя появилось в списке — наподобие "черных списков" в канун французской революции, — называющем меня коммунистом. Поскольку мое имя значилось в ряду великолепных писателей и просветителей, это не сильно меня встревожило. Но затем следующей ночью какие-то бандиты приходили к нашему дому и, пока мы спали, намалевали красной краской серпы и молоты по всему дому. Газетчики раздобыли информацию у полиции, и новость вырвалась на первые полосы газет, сообщая о том, что какие-то фанатики из правых атаковали мой дом. И вот с тех пор ежедневно приходят несколько вооруженных человек, предложивших сражаться за меня. Каждую ночь у нас в доме располагается полицейский пост, а когда я отправляюсь на работу, один полицейский следует со мной. Все это ужасно глупо, но так Пэтти чувствует себя намного спокойнее».

Трудно представить себе ненависть, более чужеродную, чем та, что была направлена на чету Рид. Супруги были популярны в Мексике. Рида горячо любили в Чили, Аргентине и в других странах Южной Америки, где он регулярно выступал в течение последних трех лет. Дин и Патриция ожидали примерно такого же отношения, когда в конце 1964 года прибыли в Буэнос-Айрес. Дин приобрел двухэтажный дом под черепичной крышей, облицованный белой штукатуркой, с четырьмя спальнями внутри. На заднем дворе, величиной в пару акров, располагался бассейн и росли сосны. Основная, самая большая, спальная комната находилась на втором этаже, ее окна и балкон выходили на боковую улицу, окаймленную высокими дубами с пышными кронами, дававшими приятную тенистую прохладу в летний зной. Дом был роскошный, и он обслуживался двумя помощниками по хозяйству.

У Рида не было проблем с оплатой. Он объезжал округу, выступая перед полными залами в Чили и Аргентине. Он вел еженедельное телевизионное шоу в Буэнос-Айресе и вместе со своим другом, популярным певцом Палито Ортега снялся в фильме «Моя первая любовь» («Mi Primera Novia»), который имел большой кассовый успех.

Однако материальный достаток Рида, вместо того чтобы изолировать его от царившей вокруг отчаянной нищеты, казалось, ускорял движение ей навстречу. Награждение Мартина Лютера Кинга Нобелевской премией мира для Рида явилось подтверждением правильности выбранного им пути. «С каждым уходящим годом я все больше убеждаюсь в том, что пацифизм должен стать способом жизни порабощенных народов и стран ради достижения ими своих прав и свобод, — писал Рид. — Он (Кинг) доказал, что быть пацифистом не означает сидения на заднице и дозволения другому человеку или стране использовать вас в своих интересах. Он показал, что пацифисты — не слюнтяи и трусы, и что только наиболее отважные люди могут быть пацифистами. Пусть народы Латинской Америки изучат нашу "черную революцию" и используют ее как путеводную нить для своих революций, прежде чем разразятся кровавые восстания, которые подневольные народы поднимут против своих военных диктатур».

Поощряя такой вид невооруженной борьбы, Рид выступал на собраниях профсоюзов и митингах протеста. Как позже напишет сам Рид: «В Южной Америке существуют только три категории людей: привилегированный класс, слепые и революционеры. Я стал революционером».

В другом интервью он конкретизирует то, что с ним происходило. «Южная Америка изменила мою жизнь, поскольку там разница между правосудием и несправедливостью, богатством и бедностью слишком очевидна. Так что вам приходится занимать какую-то позицию. Я стал революционером. Вы либо поддерживаете статус кво, означающий приверженность двадцати процентам владеющих всеми богатствами и мощью, либо встаете на сторону восьмидесяти процентов неграмотных и голодных — тех, кто нуждается в лучшем будущем. Я чувствовал, что известность, которую благодаря судьбе я приобрел в Южной Америке, должна быть посвящена поддержке этих восьмидесяти процентов».

Одним из проводников в его революционном путешествии стал аргентинский писатель Альфредо Варела (Alfredo Varela). Рид познакомился с ним через его 13-летнюю дочку. Выступая безвозмездно на одном из профсоюзных митингов, он заметил скромную девочку, на которую его музыка не оказывала такого же воздействия, как на весь столпившийся народ. Теперь уже Рид ожидал восторженного отношения всей аудитории к своим выступлениям, и если он замечал хотя бы одного недовольного человека из тысячи, это его беспокоило. Рид разыскал девочку с целью выяснить, отчего его музыка не находит отклика в ее душе. Девочка ответила, что музыка ей понравилась, но его политическая позиция ей нравится больше, и пригласила Дина на ужин в кругу семьи, с тем чтобы он мог познакомиться с ее отцом. Рид принял приглашение, и когда на следующий день прибыл к ним в гости, то был удивлен, обнаружив, что отцом девочки является известный писатель.

Варела был осведомлен об открытой поддержке, которую Рид оказывает беднякам и таким организациям, как профсоюзы рабочих, пытающимся изменить к лучшему людскую долю. Варела являлся активным сторонником правительства левого толка, которое бы перераспределило богатства. К этому знакомству стремились оба, и, став настоящими друзьями, они часто общались и встречались за обедами.

Будучи активным членом Коммунистической партии Аргентины, в 1951 году Варела написал книгу о своих поездках в Советский Союз, наделив его руководителей званием «надежды всего человечества». В 1960-м он с энтузиазмом писал о социализме, пришедшем на американский континент в образе революционного кубинского правительства Фиделя Кастро. Варела понимал, что обнаружил в Риде если не потенциального члена партии, то родственную ему душу. Он предложил Дину отправиться вместе с ним и товарищами из делегации Аргентины на Всемирный конгресс в защиту мира и разоружения, который состоится в Финляндии, Хельсинки, в июле 1965. «Я понимаю, что сейчас ты стремишься осознать то, что мы сделали правильный выбор, — сказал Варела Риду. — Ты гражданин Соединенных Штатов, но живешь в Аргентине, и наши люди любят тебя, а, кроме того, мир не знает границ».

Несмотря на то, что на конгрессе доминировали Советский Союз и другие коммунистические режимы, он был открыт всем нациям и привлек внимание, по крайней мере, двух величайших антивоенных западных писателей — Бертрана Рассела и Жан-Поля Сартра. Рид-читатель находился под впечатлением работ этих авторов и был сильно взволнован личным знакомством с ними.

Рид провел на конгрессе неделю, посещая заседания, слушая ораторов и, как минимум, однажды выступил с речью, критикующей растущее вмешательство США в дела Вьетнама. Он также посвятил какое-то время знакомству с представителями советской делегации, в большей степени ища содействия в получении интервью с лейтенантом Валентиной Терешковой, советским космонавтом и первой женщиной, совершившей полет в космос. Рид — один из немногих американцев, присутствовавших на мирной конференции, — представлял собой своего рода диковинку. Официальная позиция Вашингтона заключалась в том, что Конгресс в защиту мира является платформой коммунистов для ведения антиамериканской пропаганды, а раз так, должен быть проигнорирован. В среде латиноамериканской делегации Рид являлся признанной звездой, но абсолютное большинство участников конференции никогда о нем не слышали.

К концу работы конгресса, однако, разразились дебаты, по одну сторону которых стояла советская делегация со своими союзниками, а по другую — делегация Китая со своими соратниками. Более десяти лет, после прихода революционного отряда Мао Цзэдуна к власти и утверждения Китая в качестве самой многонаселенной в мире коммунистической страны, Советский Союз и Китайская Республика являлись собратьями. Но в начале 60-х эта дружба начала разрушаться. В июле 1963 года из Москвы приходили сообщения о том, что правительство Мао направило письмо в адрес Центрального Комитета СССР, жестоко критикующее руководство и политику премьера Никиты Хрущева. Китайцы обвиняли Советы в мягкости по отношению к капитализму. Русские публично заявляли, что хотят избежать мирового военного конфликта и намерены мирно сосуществовать с Соединенными Штатами и другими западными демократиями. Такая политика — нелепа, — информировал Москву Мао, — наоборот, на руинах мира, разрушенного ядерной войной, может быть построена коммунистическая цивилизация, и следует идти навстречу мировому пожару, а не держаться стыдливо от него подальше. Американцев, в свою очередь, эти пререкания позабавили и озадачили. В Америке к Хрущеву относились как к человеку, который менее чем за год до того поставил мир на грань ядерной катастрофы, когда начал отправлять ракеты кораблями на Кубу. Президент Джон Кеннеди установил военно-морской карантин вокруг острова, и в течение нескольких напряженных октябрьских дней, в то время как советские корабли шли в направлении нашей страны, США, в 90 милях от Флориды, казалось, что войны не миновать. Американцы менее всего были готовы принимать голос советского лидера за голос мира. И вот еще одна нация, настроенная даже более воинственно, чем Россия. Хотя, конечно, пока эти две страны ругаются друг с другом, им сложнее придерживаться общих целей, направленных против Соединенных Штатов и их союзников, как это происходило во время корейской войны. Действительно, Советский Союз и Китай, укрепив свои общие границы дополнительными войсками, теперь посматривали друг на друга с большим подозрением.

Таким был фон проходившей Мирной конференции 1965 года. Представительные делегации Советского Союза и Китая, присланные на Конгресс в защиту мира, практически с самого его открытия принялись соревноваться за лидерство. Сейчас с трудом контролируемое противоборство стало явным, и делегаты орали друг на друга и пихали один другого. Бертран Рассел, наблюдая, как мирная конференция перерождается в потасовку европейского футбольного матча, вытолкнул вперед Рида, предложив ему пройти на трибуну и начать петь. Дин поступил так, как просили. С гитарой наперевес, он обратился к делегатам со словами, что в Соединенных Штатах участники демонстраций за гражданские права часто держатся за руки, создавая тем самым крепкие цепочки, способные сдерживать атаки, которые, как они знают, непременно последуют. Так что, пожалуйста, убеждал делегатов Рид, возьмите за руки своих соседей. Если какая-то группа медлила с выполнением его приказаний, он просил сделать это или обещал спуститься в зал и заставить их взяться за руки. Некоторые делегаты хихикали, но все же неспешно мужчины и женщины брались за руки. Затем Рид сказал, что участники демонстраций в защиту гражданских прав поют, стоя плечом к плечу. Ударив по струнам, Рид запел: «We shall overcome…» — «Мы преодолеем…», повторяя простые слова песни снова и снова. Это сработало. Вскоре почти все держали друг друга за руки и пели. Только китайцы отказывались участвовать в этом действе, но, по крайней мере, они уже не предпринимали попыток нарушить собрание.

Советы были довольны Ридом. И не только благодаря восстановленному на конференции миру, но и из-за его открытых критических высказываний по поводу американской внешней политики. Глава советской делегации расчистил дорогу для него и его съемочной группы из «Welcome Saturday» (шоу Рида на аргентинском телевидении), предоставив им возможность 22 июля посетить Москву и взять интервью у Терешковой. А в Буэнос-Айресе каждый его шаг отслеживало американское посольство. В служебной записке на имя Дж. Эдгара Гувера, директора Федерального бюро расследований США, описывается, как региональный посольский офицер контрразведки, в середине июля и затем 23 июля, обнаружил в местной газете «El Mundo» («Мир») статьи, детально рассказывающие о пребывании Рида на конгрессе, о его намерении отправиться в Россию и ожидаемом возвращении в Аргентину 28 июля.

Субботние вечера принадлежали Риду. Аргентинцы собирались у своих телевизоров, чтобы смотреть его шоу. Программа практически ничем не отличалась от тех, что транслировались в Соединенных Штатах, в Голливуде или Нью-Йорке. Рид появлялся, исполнял несколько песен, представлял гостей и предоставлял им площадку для выступлений, если они были музыкантами. Когда приглашались какие-то известные личности, но не артисты, он интервьюировал их так же, как это делали Стив Аллен или Джонни Карсон. Через пару недель после возвращения из поездки в Финляндию и Советский Союз Рид выдал в эфир запись своего интервью с космонавтом Валентиной Терешковой. Оно собрало высочайшие рейтинги. Само по себе интервью было достаточно безобидным: Терешкова говорила о том, каково это находиться в космосе, Рид пригласил ее посетить Аргентину и высказал пожелание о том, чтобы все люди могли жить мирно. И все же содержание этого интервью оказалось неподходящим для тех времен.

Аргентина с 1955 по 1958 годы находилась во власти военного командования. Это правительство четко подстраивалось под Соединенные Штаты. В эпоху холодной войны коммунизм и Советский Союз являлись для них врагами, и, следовательно, все, что исходило от русских, представляло собой зло, а все западное — благо по своей природе. В 1958 году гражданское правительство взяло власть в свои руки, но всего четыре года спустя мирный президент также был свергнут военными. Затем менее двух лет после свержения хунты Артуро Ильиа из Гражданской партии радикалов руководил страной, вернув ей свободные выборы. Он явился реформатором, свернувшим контракты с крупнейшими нефтяными компаниями США, занимавшимися добычей и очисткой нефти в стране. Он либерализовал политику, снял запреты, наложенные военным правительством на некоторые политические партии, включая коммунистическую. Он даже зашел настолько далеко, что попытался нормализовать отношения с Советским Союзом, Кубой и другими социалистическими странами. Рид пару раз встречался с президентом и считал его своим другом. Ильиа старался проводить умеренную политику государства, что облегчило жизнь Риду. «Принимая во внимание свободную атмосферу при президенте Артуро Ильиа, я не испытывал серьезных проблем, — говорил Рид. — Я мог исполнять свои песни, делать записи, мое имя было в списках известных людей, я снимался в главных ролях кинофильмов и мог говорить все, что думаю по поводу политических и социальных проблем всего мира».

Ильиа не хватило отведенного времени для того, чтобы изменить взгляды каждого на судьбы мира или полностью заменить правительство. Так что когда Дин Рид — кумир сотен тысяч юношей и девушек Аргентины — представил зрителям совершенно разумную и приятную беседу с советской героиней космоса, наиболее консервативным и реакционным членам аргентинского руководства это показалось уже слишком. Несмотря на отсутствие признаков того, что американское посольство обратило какое-то внимание на интервью, все еще функционировавшая секретная полиция не нуждалась в подсказках. После телешоу на студию прибыли офицеры политической полиции.

— Сеньор Рид, не пройдете ли с нами?

— Не думаю. Я устал и хочу поехать домой, — ответил Рид.

— Сеньор Рид, как видите, нас здесь трое, а вы один. И могу вас заверить, что никто из сотрудников станции не осмелится оказать нам сопротивление. Если серьезно, ничто не помешает нам размозжить вашу голову, чтобы добиться сотрудничества. Но могу предположить, что такие увечья очень плохо скажутся на вашей карьере.

Рид оглянулся и увидел, что репутация секретной полиции сделала свое дело. Управляющий, члены его команды, все рассеялись по дальним углам студии. Но, по крайней мере, они знали, кто противостоял Риду и могли сказать его жене, когда она спросит, что офицеры увели его в ожидавшую их машину. Ехали молча, пока не остановились возле старого здания неподалеку от гавани.

Рида завели в комнату спартанского вида, сродни разбросанным по всему миру комнатам допросов. Стулья с прямыми спинками, стол и яркий свет приветствовали американца. Ему приказали сесть на один из стульев, двое его тюремщиков вошли в комнату и закрыли дверь.

— Вы знаете, почему вас привели сюда?

— Действительно не знаю, — ответил Рид. — Я не совершил никакого преступления. Я не выступал против правительства. Да и президент Ильиа — мой друг. Думаю, ребята, вы ошиблись.

— Москва заплатила вам за эту передачу?

— Нет.

— Бросьте, сеньор Рид. Сколько они заплатили вам?

— Нисколько. Вы, очевидно, говорите о моем интервью с Валентиной Терешковой. Это была моя идея. Она — единственная женщина, побывавшая во внеземном пространстве. Я посчитал, что это интервью будет интересно для моей аудитории. Никаких других идей, кроме того, чтобы сделать хорошее телевизионное шоу, здесь не было.

— Не держите нас за идиотов, сеньор Рид. Вы ездили в Хельсинки на коммунистический слет. Вы путешествовали вместе с нашими коммунистами. Значит вы коммунист, и ваши коммунистические боссы велели вам привести эту космическую сучку на телевидение.

— Это полная чушь. Я не коммунист. И я был счастлив возможности взять интервью у Терешковой.

— Москва заплатила вам за передачу?

— Нет, — ответил Рид, поднимая голос.

— Сколько они заплатили вам?

— Нисколько! — выкрикнул он в ответ.

Допрашивающий быстро и сильно ударил Рида.

— Не повышай на меня голос, янки-коммунист. Позволь, я тебе объясню, что произошло. Ты говоришь, что Ильиа твой друг. Но на самом деле твои настоящие друзья — это Варела и другие коммунисты, которые пытаются разрушить Аргентину. Вы считаете, что наш президент не достаточно выполняет ваши требования. Также думают ваши московские покровители. И они организовали тебе интервью с этой космической дрянью. На самом деле они платят тебе, потому что ты, в конечном счете, жадный американец. Для них это хорошая пропаганда. Может быть, тупые аргентинцы увидят, какие прекрасные, дружелюбные люди эти коммунисты, а не то, какие они отвратительные и вероломные ублюдки, коими являются на самом деле.

— Ни один коммунист не похищал меня с работы, не отвозил в тайное укрытие и не бил меня, — ответил Рид.

— Итак, вы полагаете, что здесь, в Аргентине, коммунисты лучше, чем разумные капиталисты. Да, сеньор Рид?

— Полагаю, что они лучше вас. Но не думаю, что они лучше или хуже, чем Президент Ильиа.

— Спрошу снова. Москва платила вам за передачу?

— Нет.

— Сколько они заплатили вам?

— Нисколько.

— Зачем вы участвуете в этой советской пропаганде?

— Я не участвую в советской пропаганде. Я убежден в том, что искусство, спорт и наука — интернациональны. И в том, что ученые, атлеты и артисты в особенности должны быть привержены миру. Политики всегда тянутся сзади. Мы в авангарде.

— И что же, вас устроил бы мир любой ценой, даже если это означает, что коммунисты одержат верх в Аргентине? Это мышление труса. Однако это подтверждает мои подозрения. Москва заплатила вам за передачу, не так ли?

— Нет.

— Сколько они заплатили вам?

— Нисколько.

— Признавайтесь, сеньор Рид. Мы можем продолжать допрос всю ночь. Когда я устану, я просто передам вас офицерам следующей смены. И вы знаете, некоторые из них не такие душевные, как я.

Новые знакомцы Рида не блефовали. Они допрашивали певца в течение пяти часов. Они не давали ему пить. Они не позволяли ему выходить в туалет. В письменных воспоминаниях о той ночи Рид почти не отражает своих эмоций. Кажется, что он намеренно концентрирует внимание на проявлении своего интеллекта и выражении собственного мнения о политической ситуации в стране. Рид был уверен, что гонения на него или антикоммунистическая охота за ведьмами вряд ли возможны, пока Ильиа находится у власти. Оценка Ридом того затруднительного положения, в котором он оказался, доказывала свою правоту, но на четвертом часу допроса, должно быть, он начал испытывать некоторые сомнения. Ведь это был его первый арест. Прежде он мог свободно размещать объявления или делать подстрекательские заявления в своих интервью, и худшее из того, что произошло, — с ним захотел побеседовать посол Соединенных Штатов. Теперь все было иначе. Его увезли под покровом ночи в тайное место, и никто не узнает, где он будет пропадать столько часов или даже дней. Жена может обзвонить все полицейские участки в Аргентине, но так и не выяснит, что с ним. В те времена не существовало традиций задержания и освобождения в течение 36 часов, предоставления арестованному адвоката или хотя бы одного телефонного звонка. Наконец, решив, что достаточно встряхнули этого наглого американца, его отпустили домой, уставшего, но невредимого. Арест произвел на Рида эффект противоположный и не равнозначный. Открывая дверь своего дома, он чувствовал себя совершенно измученным и обессилевшим. Патриция уложила его в кровать. Сон был долгим, и, пробудившись, Рид признал правоту слов супруги, утверждавшей, что их семья сейчас находится в беде и что им необходимо заручиться поддержкой своих друзей. Он принял совет и начал регулярно звонить Патону Прайсу, друзьям и солидарным с ними газетным репортерам. Арест оказал на него еще одно воздействие, более сильное, чем мимолетный страх и усталость. Теперь он чувствовал, что обладает иммунитетом от стрел всемогущих. Он может бросать вызов властям, любым властям, и с ним ничего не случится. «Дин много раз пренебрегал опасностью, — вспоминала Патриция. — Он говорил, что "пули нас не достанут". Так что он собирался с силами и снова рвался вперед».

Патриция, хотя и старалась держать наготове холодные компрессы реальности, также заразилась вирусом радикальной лихорадки Рида. Они хорошо жили в Мексике, у них была большая вилла в Буэнос-Айресе, и Рид мог успокаивать свою совесть, давая концерты в пользу бедных и профессиональных союзов. Но всего этого ему было недостаточно. И после возвращения из Хельсинки, Рид принялся убеждать Патрисию в том, что им нужно поменять образ жизни. «Это было для меня ударом, — говорила она. — Я верю в благотворительность. Я пообещала, что уделю этому больше внимания».

Тьмы бедняков, сокрытых от глаз богачей Буэнос-Айреса за стенами баррио, неожиданно были увидены ею так же, как они были видны ее мужу. Теперь Патриция часто выходила за пределы своей виллы, направляясь в квартал неимущих, чтобы отнести еду и одеяла. В один из таких визитов она вошла в лачугу и увидела ребенка, лежащего на старом одеяле прямо на грязном полу. Малышка страдала от высокой температуры. Патриция несколько часов провела в хижине, помогая матери ребенка. По дороге домой она сначала зашла в клинику и умоляла докторов пойти вместе с нею к больному ребенку, но они отказались. На следующий день Патриция пыталась убедить мать ребенка позволить богатым американцам забрать дитя в госпиталь, но мать испугалась отдавать дочку из дома и отвергла предложение. На третий вечер ребенок умер на руках у Патриции.

Рид находился в концертном туре, и по возвращении его горюющая жена поведала все подробности того, чему она стала свидетелем в баррио. Рид наблюдал похожие сцены, но под влиянием эмоционального состояния Патриции, вызванного гибелью малышки, он написал песню «То, что я видел» («The Things I Have Seen»).

Как часто я в жизни смотрю на людей и говорю себе, что, наверное, я прибыл с каких-то иных планет, по крайней мере, я из другого времени.

Я видел человека с черною кожей, которому не позволено спать. Я видел, что, когда он голодный, еду запрещали ему давать.

Я видел людей, гнущих спины перед другими, потому что они бедны. Я видел, как один убивает другого, потому что он — из чужой страны.

Я видел, как люди, считая, что их бог из всех самый лучший, человека убили, спасая его заблудшую душу. Я сомневаюсь в том мире, который они хранят.

Я видел, как люди страдали в болезнях, их некому было лечить, и смерть находила их лишь потому, что к беднякам не приходят врачи.

Когда научатся люди отыскивать истину прежде, чем делать зло. Ведь только исследовав весь этот мир, познают они, что для чего.

Надеюсь, пока не оставлю планеты сей, смогу я найти то место, где ненависти любовь сильней, — ту землю, которую назову я своей. [123]

Большинство людей за всю свою жизнь переживают одно или два героических либо ужасных мгновения. Этой паре юных американцев за короткое время их выпало несколько. Однажды вечером, когда супруги Рид возвращались домой из города, Дин увидел горящий дом. Он резко нажал на тормоз и выскочил из машины, Патриция — за ним следом. Соседи, сформировав разношерстную бригаду, передавали из рук в руки ведра с водой, а стоящий последним в ряду заливал пламя. Супруги заняли промежуток в цепочке волонтеров, несмотря на то, что дым, вырывавшийся из окон, дверей и щелей дома, явно указывал на бессмысленность сражения. Рид спросил человека, стоявшего поблизости, все ли покинули горящий дом, и услышал в ответ, что, наверное, да. Но мужские крики, раздавшиеся из глубины дома, доказали обратное.

— Пэтти, я иду внутрь на помощь, — сказал Рид.

— Я пойду с тобой, — ответила она.

— Нет, ты останешься здесь. Я справлюсь, — сказал Дин и направился к дымовой завесе.

— Ладно, но подожди, Дин, в машине есть покрывала. Намочи их водой и намотай вокруг головы, чтобы защититься от дыма.

Рид согласился, они помчались к машине, схватили несколько покрывал и затолкали их в ведра с водой. Рид вытащил одно, и, прикрывая им нос и рот, зашел в дом. Патриция последовала за ним, но теперь уже не было времени для дискуссий. Они прошли полдома, никого не увидев. Дым становился гуще, и видимость снизилась до пределов вытянутой руки. Еще один крик послышался из глубины дома.

— На этот раз останься здесь, — твердо приказал Рид. — Дым валит сильнее, мне нужно будет слышать твой голос, чтобы выбраться отсюда.

— Хорошо. Скорее.

Рид, наклонившись, пробирался вглубь дома, пытаясь держаться ниже поднимающегося дыма. Покрывало служило фильтром, но дым уже начинал пробираться в его дыхательные пути. Обнаружив пожилого мужчину, съежившегося в углу дальней комнаты, кашляющего и испуганного, Рид схватил его за руку и крикнул по-испански, что выведет его наружу.

— Пэтти, где ты?

— Сюда, Дин! Ты выберешься. Сюда, сюда. Я пока не вижу тебя. Иди на мой голос. Давай, милый, иди так же, как заходил.

Рид шел на голос жены. Теперь уже он задыхался и кашлял так же, как и человек, крепко вцепившийся в его руку. Дым жег глаза, и они слезились так, что невозможно было ничего видеть. Он двигался наугад, зная, что если перед ним окажется провал, он в него попадет. Теперь ему оставалось только положиться на провидение, и он быстро шел на голос. Никаких провалов не оказалось, он не наткнулся ни на какие стены, и через несколько секунд Патрисия уже держала его за руку. Она набросила оставшееся покрывало на голову старика, и они поспешили вон из горящего дома.

Как только все трое выбрались на открытый воздух и, кашляя и задыхаясь, скрючились во дворе, крики и затем аплодисменты раздались в толпе. Люди побросали ведра и собрались вокруг этого трио. Когда старик наконец смог видеть сквозь слезящиеся глаза, он перепугался снова, узнав в своем спасителе знаменитого певца и актера. Он щедро благодарил Дина и Патрицию. А потом попросил автограф.

Друг Рида Варела продолжал работать над общественным самосознанием певца. Однажды днем, вскоре после возвращения из Хельсинки, но еще до атаки на виллу супругов, Варела позвонил и спросил, могут ли они пообедать у Рида дома и можно ли ему будет привести с собой гостя. Дин был рад компании и немедленно согласился. Через час зазвонил дверной колокольчик, и на пороге стоял Варела, а рядом с ним, к изумлению Рида, находился не очередной хорошо одетый интеллектуал, а, скорее, пожилой крестьянин. Потрепанный воротник пальто частично закрывал его лицо, а шляпа была глубоко надвинута на глаза. Но что было невозможно скрыть, так это то, что человек был очень нездоров. Каждый вздох его сопровождался громким присвистом, и он горбился так, будто ближе к полу находилось больше воздуха для его слабых легких. Патриция распознала в тяжелом дыхании и борьбе за воздух астму — недуг, которым страдала и она сама. Она проводила незнакомца в ванную и вручила ему лекарство, привезенное из Соединенных Штатов. Показав, как пользоваться ингалятором, Патриция вышла, но теперь, увидев лицо незнакомца, она знала, что это никакой не крестьянин, хотя ей пришлось достаточно потрудиться, оказывая ему помощь. Она направилась в сторону кухни, и разные имена проскакивали в ее сознании, пока одно не заставило ее резко остановиться на полпути. ЧЕ ГЕВАРА.

Эрнесто «Че» Гевара — одна из величайших личностей 60-х годов — родился и вырос в Аргентине, в семье обедневших аристократов. Он страдал от жесточайших астматических приступов, которые временами приковывали его к постели на несколько дней. Но, поборов ограничения, навязанные ему недугом, он со временем защитил диплом врача. В 1952-м в Буэнос-Айресе, в возрасте 23 лет, оседлав свой мотоцикл, он отправился в путешествие длиною в 10 тысяч миль, которое пролегало по территориям Чили, Перу и Боливии и которое накрепко убедило его в том, что с народами Южной Америки обращаются ужасно. В 1955-м правительство Гватемалы, пришедшее к власти в результате переворота, поддержанного американском ЦРУ, выпроводило его в Мексику, на сей раз убежденного в том, что решение — это марксизм, а проблема — Соединенные Штаты. В Мехико Гевара знакомится с Фиделем Кастро, и они становятся верными друзьями. К 1957 году оба товарища с группой боевых соратников скрываются в горах Сьерра-Маэстра на Кубе. А всего два года спустя, разгромив армию диктатора Фульхенсио Батисты, они учреждают коммунистическое правительство острова, при котором правой рукой Кастро является Гевара. В 1965-м союз Гевары и Кастро распался — возможно, инсценировано — и Гевара исчез. Западный мир терялся в догадках, куда он пропал, и даже — был ли он все еще жив. В итоге Че объявился в Африке, возглавив очередную группу повстанцев. Дело провалилось. Затем в Боливии он предпринял еще одну попытку, которая завершилась лишь тем, что Эрнесто нашел свою гибель от рук солдат правительственных войск в 1967 году.

В тот момент Гевара находился в Буэнос-Айресе, на своей территории. Он ночевал на берегу реки и в бедных кварталах, но Патриции не было сложно оказывать ему помощь, потому что: «Я была влюблена в него». Присоединившись к ней на кухне, Че соорудил соус к приготовленному на четверых спагетти. После ужина гости курили сигары и пили кофе и бренди, пока Рид исполнял свои песни под гитару. Мало-помалу мужчины перешли к обсуждению мировых событий. Они говорили о ядерных испытаниях, о социализме в сравнении с религией, о необходимости обучать крестьян, прежде чем давать им в руки оружие, о победе, одержанной силами Батисты при поддержке ЦРУ в заливе Кочинос, и о покушениях на жизни Кастро и Гевары, предпринимаемых ЦРУ. Судьба латиноамериканского крестьянства служила канвой, с которой сплетались темы беседы. Говорили о голоде, безработице и о жестоком отношении системы, не оказывающей никакой поддержки обездоленным, зато дарующей все новые богатства толстосумам. В 4 часа утра, под прикрытием темноты, Варела и Гевара покинули дом Рида. Эта встреча заставила Дина о многом задуматься и изменила его.

«Дин был очень серьезен. Он больше не играл в игры, — говорила Патриция. — Он много размышлял после Хельсинки. Мы были совершенно чудесной парой. Он сказал: "Мне нужно сообщить тебе что-то, Пэтти. Я думаю, что стану коммунистом". Я заплакала. Сказала: "Нет, ты не можешь быть коммунистом с партбилетом в кармане. Они же враги. Че делал это, потому что он родился в Южной Америке. Ты рожден в Америке, где у людей есть еда и хорошие школы. Будь социалистом, будь пацифистом, это нормально". Мы не разговаривали несколько дней. Затем он сказал: "Я пойду без тебя". Когда он превратился в революционера и социалиста, в нем зародилась горечь. После знакомства с Че он решил, что хочет быть революционером и социалистом».

Чуть позже в том году Патриции пришлось пережить еще одно бедствие. Она снова испытывала муки преждевременных родов, и уже начинало казаться, что пара никогда не сможет иметь детей. Но на этот раз после обследования врач обнаружил, что выкидыши связаны не с абортом, сделанным в Мексике, как она опасалась, а с разделявшей матку надвое перегородкой. Патриция перенесла операцию по удалению маточной перегородки и соединению двух полостей в одну.

То, что покинуть Аргентину придется, Дину и Патриции становилось все более и более очевидно. Помимо обстрела, под который они попали в собственном доме, они видели, что Ильиа не сможет удержать власть в своих руках. Некоторые члены правительства теперь в открытую обвиняли Рида в том, что он состоит в коммунистической партии и, следовательно, представляет собой угрозу для Аргентины, Рид отвергал эти обвинения. 25 марта 1966 года Рид принимал участие в Международных днях протеста в аргентинском городе Сан-Мартин. Событие было организовано в поддержку северных вьетнамцев, сражавшихся с вьетнамцами южными в содружестве с американскими войсками, за объединение страны под коммунистическими стягами. Рид пел и выступал против американского вмешательства в дела Южной Азии.

Это публичное появление Рида на публике в Аргентине в том году было последним. 28 марта газета «La Razon» («Разум») вышла в свет с платным объявлением за подписью Рида, в котором он сообщал своим поклонникам о том, что для него и Патриции настало время покинуть страну. Рид написал, что они уезжают со слезами на глазах, из-за того счастья и доброты, которые они получали, пока жили здесь этот год. «Мы — часть вас, и я надеюсь, что все мои действия и высказывания были хорошо восприняты, поскольку единственной их целью было выражение моих стремлений к миру и процветанию всех народов планеты», написал Рид.

Как оказалось, время было выбрано ими правильно. Три месяца спустя военные направили армию против Ильиа и его Гражданской радикальной партии. Президентом они посадили своего генерала, Хуана Карлоса Онганиа, и полиция Аргентины вновь принялась защищать состоятельный класс и арестовывать всех, кто наиболее рьяно предлагал разделить богатства. Патриция вспоминает, что они покинули Аргентину по настоянию их друзей, включая Варелу, которые предвидели надвигающийся государственный переворот.

Выстроившиеся вдоль ведущей в аэропорт дороги люди махали на прощанье руками и бросали им цветы. Тысячи людей собрались в аэропорту, чтобы проводить их. И старые «друзья» из аргентинской политической полиции внимательно наблюдали за каждым их действием. Как только самолет оторвался от земли, Дин и Патриция взялись за руки, и Патриция всхлипнула, уткнувшись в грудь мужа.