Исторический очерк

 

Предисловие

Перед нами исторический очерк о жизни и деятельности последнего крымского хана Шагин-Гирея (ок. 1755–1787), впервые опубликованный в 1886 году в журнале «Киевская старина» (№ 9).

Выдающимся государственным деятелем своего времени этот персонаж не назовешь, и все же его образ становится сейчас по-своему актуальным. Не зря называли когда-то этого честолюбивого, но неразвернувшегося реформатора незадачливым крымским Петром I. Обладая немалыми познаниями и культурным багажом, он стремился к прогрессивным преобразованиям в Крымском ханстве, однако оказался игрушкой в политической борьбе черноморских держав, жертвой интриг местной феодальной верхушки и неготовности населения Крыма в целом к быстрой европеизации.

Особого разговора заслуживает автор очерка, выдающийся крымский историк, краевед и педагог Федор Федорович Лашков (1858–1917). Он происходил из уважаемого молдавского рода Лашко. Учился в Кишиневской духовной семинарии и Одесском университете на историко-филологическом факультете. Уже в студенческие годы он проявил немалые способности к научно-исследовательской деятельности, но для успешной карьеры в этой сфере и тогда необходимы бы ли не только творческие связи. И в 1880 году молодой выпускник стал преподавателем истории и географии Симферопольской мужской гимназии, тем самым связав свою судьбу с быстро полюбившейся ему крымской землей.

Быстро завоевав авторитет преподавателя у коллег, он с самого начала не ограничивался исполнением прямых служебных обязанностей — читал в гимназии дополнительные публичные лекции, а в 1881 году в местной газете «Таврида» появилась его первая статья «Несколько слов об исторической судьбе Крыма». С тех пор его статьи стали частыми гостями в «Таврических Губернских ведомостях», «Записках Одесского Общества Истории и Древностей», «Киевской Старине» и других изданиях, вышли его отдельные брошюры, посвященные углубленному изучению отдельных вопросов политической и хозяйственной истории полуострова, анализу археологических памятников. В 1887 году при учреждении Таврической Ученой Архивной Комиссии за заслуги перед наукой и просвещением был избран ее председателем, а также стал первым редактором ее Известий — и сейчас важнейшего исторического и культурного памятника Крыма.

К сожалению, в дальнейшем судьба исследователи оказалась в чем-то сходной именно с судьбой героя данного очерка. И ему, человеку свободомыслящему и бескомпромиссному, пришлось в конце 80-х годов покидать край под давлением реакционно настроенных чиновников от просвещения, становиться податным инспектором в Одессе. Посещая Симферополь как гость, он писал в 1912 году своему другу А. И. Марковичу: «Я стал почти иноземцем, но в душе остаюсь всегда тем, чем был раньше, и никогда я так не чувствовал себя довольным, что не принадлежу к той массе, что меня окружает». Лишь после начала I мировой войны смог он вернуться в ставший родным город и возобновить работу в Комиссии. Но приближались трагические для него события. В декабре 1917 года он был убит вместе со своей женой грабителями во время работы над очередным томом Известий (а все бумаги были изорваны).

Остается подчеркнуть, что субъективная точка зрения автора объективно может быть оценена теперь лишь в контексте общих усилий нынешних историков Крыма по воссозданию истории полуострова во всем многообразии с целью утверждения здесь национального согласия. Исторический памятник воспроизводится в основном с сохранением его орфографии и пунктуации.

 

I

В XVIII в. крымское ханство очутилось лицом к лицу с могущественной Россией, стремившейся осуществить свою историческую задачу — завладеть южным морем и прилегающими к нему плодоносными черноземными степями и тем самым уничтожить последний оплот мусульманства, упорно державшийся на классической почве той Тавриды, откуда некогда распространился свет христианства на древнюю Русь. Ханство, лишенное в самой своей основе элементов организации, которая обеспечивала бы ему прочное существование, и постоянно раздираемое внутренними неурядицами, падало перед надвигающимся на юг сильным соседом. Походы Миниха и Ласси были одним из таких ударов, после которых ханство оправилось только благодаря усилиям единоверной Турции, и то на время, чтобы дожить до нового удара, более разрушительного. Турецкая война 1768–1774 гг. и последовавший в 1771 г. поход Долгорукова в Крым были новым ударом, после которого Крым не мог уже подняться. Последующее время было для него не более, как предсмертной агонией, долженствующей закончить его историческую жизнь.

Последние дни политической жизни ханства связаны с жизнью и деятельностью одной из интересных личностей, занимавших когда-либо ханский престол, с личностью Шагин-Гирея. Интерес, возбуждаемый им, заключается, как в его деятельности, весьма поучительной с точки зрения тогдашнего состояния ханства, так и в его не лишенной драматизма судьбе. Немало султанов (членов фамилии Гиреев) толпилось при дворе крымского хана перед началом турецкой войны; но из среды всех выделялся сын Мехмед-Гирея хана, Шагия-Гирей. Родившись в Адрианополе, сборном пункте проживавших в Румелии Гиреев и имевших там свои родовые владения, Шагин рано лишился отца . Первоначальное образование, даваемое заурядно всем молодым султанам, показало в молодом Шагине самый восприимчивый ум, сообразительность и развило в любознательном от природы мальчике интерес к образованию. Превратности, зачастую испытываемые Гиреями, заставили мать его найти себе приют в Фессалониках . Здесь юноша нашел возможность удовлетворить свою любознательность. Случай помог ему попасть отсюда в Италию. Проживая в Венеции, Шагин изучил итальянский язык. Знание итальянского, а также греческого языков дало ему возможность познакомиться с западно-европейской культурой. Шагин принял вид европейца. Дядя его, известный Керим-Гирей Шагин, на которого он походил своими способностями, полюбил племянника и вызвал его в Крым, где определил его сераскером в ногайскую орду, состоявшую из кочевых орд буджаков, едисанцев, едичкулов и джамбулуков, растянувшихся своими кочевьями на всем протяжении южных степей от рукавов Дуная до Кубани. Ставши начальником едисанцев, живших в очаковской области к западу от Днестра до Днепра, 20-летний сераскер скоро приобрел вес благодаря своему умению и энергии. Но недолго он управлял. Начавшаяся война России с Турцией, заставившая ногайцев двинуться на разорение Украины и затем принять участие в войне, последовавшая смерть Керима и возведение на крымский престол нового хана, назначенного из Константинополя, заставляют Шагина исчезнуть на время со сцены. Мы его видим уже в Бахчисарае в ряду других кормившихся при дворе султанов — чутко прислушивающимся к вестям, приходившим с Дуная. А вести были недобрые. План Екатерины, составленный ею в самом начале войны и переданный начальнику 2-й армии Панину для исполнения — оторвать татар от Порты и, сделав из них независимое государство, «лишить тем Турцию правой руки» , стал осуществляться. Победы Румянцева при Ларге и Кагуле в июле 1770 года, взятие в сентябре Бендер Паниным сильно подействовало на ногайцев. Чтобы получить доступ в родные степи, ногайские орды едисанцев и буджаков отказываются от турецкой зависимости, которая при теперешних обстоятельствах могла быть для них только вредна, и вступают в союз с Россией. Тогда кочевники, оставив Панину своих аманатов, были переправлены через Днестр . После этого Панин разослал своих агентов — запорожских казаков и некоторых присланных им мурз во все ногайские кочевья и в Крым. Едичкулы и джамбулуки без труда склонились на убеждения панинских агентов, в силу тех же соображений, которыми руководствовались родичи их едисанцы и буджаки, отказавшись от Турции, от которой они не чаяли для себя пользы. Жившие в северной части Крыма стали выходить отдельными аулами на соединение со своими: вышли многие едичкулы, потянулись к едисанцам и джамбулуки, спешившие уверить главу едисанцев Джан-Мамбета, усердно хлопотавшего во имя союза с Россией, в своем отступлении от Порты . Все они собрались главным станом на левом берегу Днепра, куда были переведены и присягнувшие уже России едисанцы и буджаки. Пока на Днепре кочевники толковали о новом своем положении и заняты были окончательным улаживанием дел, панинские агенты вербовали приверженцев в Крыму.

Опасность со стороны России, слабость Турции, отступление едисанцев и буджаков, выход едичкулов из Крыма, наконец, панинские обещания — все это произвело раскол в Крыму. Одни из личных выгод, другие, ввиду беспомощного положения отечества и опасности, грозившей со стороны России, третьи, подчиняясь губительному действию примера, соглашались с панинскими предложениями. Началась «негоциация» с крымцами, при которой в качестве знатока крымских дел состоял переводчик Якуб-Ага . Но негоциация шла вяло. Она показала, что происходившее в Крыму, не более, как одно шатание, которое не даст разительных результатов до того времени, пока крымцам не будет показана опасность огня и меча. Только этим можно было вынудить у крымцов то, на что кочевники соглашались легко и добровольно. Тогда решились употребить сильную меру и по плану войны второй армии назначено было идти в Крым . Командование над этой армией было отнято у Панина и передано Долгорукову, а ведение татарской негоциации поручено правителю слободской губернии Щербинину, в помощь которому был дан Веселицкий .

Но прежде чем идти в Крым, главнокомандующий попробовал мирные переговоры, и с этой целью посылает в Бахчисарай Мавроени, брата верного Джан-Мамбета, Мелису-мурзу и, в качестве поверенного от джамбулуков, Али-агу. Посланные явились с решительным предложением от главнокомандующего. Хана Селим-Гирея в то время не было в Крыму; он был на Дунае и место его занимал паша (вице-хан, наследник). В ответ на заявленное предложение, паша велел посадить послов под стражу и затем созвал совет вельмож, на котором присутствовал, в числе других, и Шагин-Гирей. Совет начал с того, что решил вешать таких людей, которые, подобно Мавроени, приезжают возмущать народ, а своих, как Мелису-мурзу и Али-агу, сжечь живыми . В эту решительную минуту выступил Шагин.

Уже давно приближенные видели Шагина занятого какой-то мыслью и имевшего озабоченный вид. С одной стороны, он ясно сознавал действительное положение Крыма, которому Турция не могла оказать помощи и в который готовы вступить русские, ясно представлял себе выход из подобного положения и потому в душе вполне разделял предложения панинских агентов, тем более, что эти предложения могли коснуться его, Гирея, самой выгодной стороны. С другой стороны, важность дела и соединенных с ним последствий, его неизвестность, желание действовать наверняка — заставляли его выжидать более удобной минуты. Она наступила: Мавроени объявляет решительное предложение главнокомандующего, а татарские послы окончательное решение отпавших собратий. Между тем калга и совет в ответ на такие заявления решают оборвать одним ударом все свои отношения с Россией, отпавшимися татарами и выступить на путь совершенно им враждебный. И вот Шагин на предложение совета казнить послов заявляет, что от гибели Мавроени Россия не потерпит ущерба, но гибель его не принесет добра и Крыму ; после этого милости от России нечего будет ждать, заключил Шагин. Оказалось, что его поддержал глава духовных казамер-эфендий, и их мнение произвело свое действие. Через несколько дней Мавроени освобождают и вместе со своими высылают из Бахчисарая, в Россию же отправляют письмо совершенно неопределенное, такое, которым старались не досадить, вручив его посланным татарам.

Мавроени оставил Бахчисарай в более светлом настроении. Он вез известие едисанцам о бывшем их сераскере, с которым успел довольно близко познакомиться. Известие радостное: сераскер хвалил едисанцев и обещал им помощь, обещал переписываться. Джан Мамбет не заставил себя ожидать, стал писать Шагину, Шагин ему и в результате этой переписки выяснились виды обоих лиц. «Хочу писать к нему, чтобы выехал к нам из Крыма, потому что с его выездом между крымцами последует великая перемена: нз всех Гиреев один этот султан всем народом любим», — говорил Джан Мамбет Веселицкому, прибывшему в едисанские кочевья у Конских вод . Пришло и другое известие. К Веселицкому явился Абдул-Керим эфенди, уверял в верности и твердости едисанцев и буджаков и объявил, что все благонамеренное общество очень желает выбрать в ханы Шагин-Гирея, если это императрице будет угодно. 8-го апреля 1771-го года Щербинин дает знать об этом в Петербург и спрашивает, как поступить с предложением, избрать ли, т. е., для отступивших от Порты ногайцев особого хана, чтобы этим положить начало независимости татар. Но в Петербурге интересовались не столько ногайцами, сколько Крымом и ожидали более благодетельных последствий для татарской негоциации от подготовлявшегося в Крым похода, чем от ногайских предложений. Вот почему 13 мая пришел ответ: поддерживать ногайцев и их предложение, но ничего не предпринимать для его осуществления . Лучше всего заняться передвижением орд для того, чтобы очистить второй армии дорогу в Крым. Действительно сильная мера против Крыма была принята: 14 июля армия во главе с Долгоруковым была уже за Перекопом и победоносно направлялась в самый центр ханства. Спустя две недели с небольшим все крымские города находились в руках русского войска. Взятием Керчи окончился поход, прибывшая к Кафе турецкая помощь была отбита, крымцы смирились и согласились отказаться от зависимости Турции, согласились вступить в союз с Россией. Во время этих переговоров хан Селим бежал в Турцию и крымский престол стал избирательным. 27 июля крымское собрание в Карасубазаре подписало присяжный лист о союзе с Россией. Затем стали выбирать хана и таким выбрали Сагиб-Гирея, брата Шагин-Гирея, который деятельно руководил переговорами собрания с главнокомандующим, самого же Шагина избрали пашею .

Так возникло новое независимое государство, союзное с Россией, татарская область. По новому плану Щербинину велено было и не думать об отделении ногайцев; наоборот, ногайцы, признав ханом Сагиба, должны были составить с крымцами одно государство .

Теперь татарской области предстояло устроиться, надо было ей окончательно условиться с союзником, надо было засвидетельствовать ему свою дружбу и доверие, надо было уладить некоторые требования, предъявленные им.

Для засвидетельствования дружбы и доверия был послан от имени татарской области калга Шагин-Гирей. Оставив крымцам самим договариваться и трактовать об уступке России крепостей Керчи и Еникале, Шагин 25-го августа выехал в Петербург, имея при себе присяжный лист и грамоту об избрании Сагиба. Калга прибыл в Петербург в 20-х числах ноября. Ему отвели прекрасное помещение, окружили вниманием. Вместо 50 рублей, получаемых им в пути ежедневно на содержание, было назначено по прибытии 100 рублей. С первых же дней приезда крымский наследник обратил на себя всеобщее внимание. Красивый образованный татарин не чуждался общества и, очутившись в центре цивилизации, жил европейцем. Одно лишь самолюбие Гирея привело его сначала к некоторым недоразумениям. Сознавая, как он сам выразился, что в его кармане и в его силе заключается все, что касается татарского народа, он требовал, чтобы Панин первый сделал ему визит. Из-за этого возникли столкновения двора с калгой. Сначала попробовали убедить его переговорами отступить от подобного требования, как не идущего к нему, и чиновник иностранной коллегии немало истощил красноречия в разговоре по этому поводу с Шагином, но безуспешно. Тогда совет решил послать паше письменное объявление, в котором от имени императорского двора было указано на упрямство его в неисполнении обязанностей по церемониалу и обрядам, всегда и непременно наблюдаемым при императорском дворе; паше напомнили, что он является как посол хана крымского, просит о подтверждении его в том достоинстве, которое получил, хотя и по добровольному всего татарского общества избранию, однако пособием ее величества . Шагин отстал от своего требования относительно визита, но его претензии не окончились этим. 22-го ноября Панин жаловался совету, что паша не соглашается снимать шапки на предстоящей аудиенции, так как того не позволяет ему магометанский закон, в случае нарушения которого ему нельзя будет возвратиться в отечество, не подвергаясь всеобщему порицанию, а может быть и ругательству . Последнему требованию пришлось уступить и, чтобы дать этому делу благовидную окраску, совет решил послать паше в подарок шапку, по случаю освобождения татарских народов. По этой причине, объявлял совет, императрица жалует татарскому народу тот самый церемониал, какой употребляется в сношениях с Портою и персидским государством, позволяя в то же время и всем вообще татарам отныне являться везде с покрытыми головами . Этим и окончились недоразумения, после чего Шагин стал готовиться к аудиенции. 28 ноября совет слушал речь, которую паша должен был говорить на аудиенции, слушал и ответ на нее . Вслед за этим последовала и аудиенция, на которой паша вручил привезенные бумаги, произнес речь и произвел самое выгодное впечатление.

После этого Шагин зажил обыкновенной жизнью в столице, привлекая к себе все большую и большую симпатию. Живой, любознательный паша не сидел дома в кругу своих татар, которые приехали послами от ногайских орд. С свойственным ему интересом присматривался он ко всему; не упускай из вида политики и известий из Крыма и с берегов Дуная, Шагин одинаково интересовался и всей окружающей обстановкой. Он то бывает на парадах, то осматривает достопримечательности в области науки, искусства и промышленности, не пропускает ни одного спектакля в театре, по воскресеньям после обеда смотрит, как танцуют воспитанницы в Смольном монастыре . Одним словом, весь Петербург, обращавший сначала внимание на приезжего мусульманина, мало-помалу на столько привык его постоянно видеть, что появление его в публичных местах считалось самым обыкновенным делом. Любезность, приветливость, внешний лоск, развивавшиеся под влиянием петербургской обстановки, приобрели ему много поклонников. Его находили интересным. В письме к Вольтеру Екатерина писала: «у нас здесь в настоящее время паша султан, брат независимого хана крымского; это молодой человек 25-ти лет, умный и желающий себя образовать» . В другом письме императрица делала такой отзыв о нем: «крымский дофин — самый любезный татарин: он хорош собою, умен, образован не по-татарски: пишет стихи; хочет все видеть и все знать; все полюбили его» .

Один только Панин не совсем благосклонно смотрел на Шагина и огорчался теми — тратами, которые делал татарский дофин на свою европейскую жизнь. Тотчас по приезде в Петербург калга получил, кроме подарков: шубы, платья, богатого серебряного сервиза и выдаваемого суточного жалованья, еще пять тысяч на расходы. Не на долго хватила выданная сумма. Панин должен был испросить новую сумму . Выдали 10 тысяч, которые также были скоро израсходованы. Шагин нуждался в деньгах и добывал их на стороне, закладывая драгоценные вещи, полученные им в подарок от императрицы. Так, по случаю аудиенции в Царском Селе, ему были пожалованы перстень и табакерка. Эти вещи он заложил купцу Лазареву, и Панину пришлось выкупать их потом за 8.500 рублей .

17 февраля 1772 года послы от четырех ногайских орд были отпущены из Петербурга с Высочайшими грамотами на имя каждого из ногайских народов . В начале мая выехали и прибывшие с Шагином крымские депутаты, которым вручили одну грамоту крымскому обществу, другую, «возвестительную», хану . Сам Шагин остался в Петербурге.

Как представитель татарской области, объявившей себя в союзе с Россией, Шагин и не мог выехать, ибо отношения между двумя державами не были улажены. Союзники ни за что не соглашались уступить нам Керчь и Еникале. Сам хан восстал против предложения отдать эти крепости в видах обеспечения татарской независимости. «Татарская область самостоятельна и независима, а потому она должка защищаться и отстаивать себя собственными средствами», — говорил Сагиб-Гирей Долгорукову . Шагин писал брату и советовал не упорствовать, но не помог делу . Дела в Крыму осложнялись под влиянием партии, тянувшей к Турции. Узнав, что Турция прервала свои переговоры, начавшиеся в Фокшанах из-за независимости татар и уступки крепостей, турецкая партия стала действовать решительнее. Она объявила, что Крым не хочет быть независимым и отвергала союз, объявленный Россиею. Щербинин терял надежду на успех негоциации с крымцами. Переговорив с верным Джан-Мамбетом, он пишет в Петербург о необходимости удержать по крайней мере ногайцев, назначив им Шагина сераскером к, отделив их таким образом от крымцев, лишить Крым существенной поддержки . Совет решил иметь в виду план Щербинина, предлагаемый им во второй раз, но подобно тому, как в 1771 г. больше интересовались крымцами, чем ногайцами, так и теперь внимание было устремлено в Крым. Ногайцам решили выдать до 10 т. рублей подарками, чтобы удержать их от турецких соблазнов, и занялись Крымом, который возвращался к прежнему своему положению. Опять потребовались более существенные меры, чем бесполезные увещевания. Генералу Щербатову было приказано стянуть войска, а генералу Прозоровскому идти с корпусом в Крым . Щербинин должен был действовать через обласканных ногайцев и, послав от них депутатов в Крым, требовать исполнения данных России обещаний. Наконец Долгоруков должен был, по приведении в исполнение нужных мер, заключить формальный трактат с татарскою областью, который, помимо установления отношений между союзническими державами, нужен был в переговорах с — Турцией, отрицавшей татарскую независимость .

Стал собираться в дорогу и Шагин. 9-го августа совет слушал речь, которую паша приготовил для отпускной аудиенции . Затем начались сборы. Шагину даны были новые подарки; подарена была сабля, оправленная в золото и украшенная драгоценными камнями. Для отправления паши Панин просил денег и отправил совету счет в 46.561 р., необходимых на выезд Шагина . Нужно было еще выкупить заложенные вещи.

Но пока собирался Шагин, дела в Крыму стали улаживаться и без него. 19 сентября Долгоруков разбил татарские скопища, производившие беспорядок, а 29 Щербинин был приглашен в Карасубазар для соглашений . Здесь собрались ширины, знатные мурзы, депутаты от ногайцев, представители бейских поколений. 1-го ноября они подписали трактат, которым татарские народы признавали себя независимыми, составляющими одну область, объявляли себя в союзе с Россией, в знак чего уступали ей «во всегдашнее содержание» Керчь и Еникале . Оставалось теперь ратифицировать трактат и тем покончить недоразумения.

Наконец в конце года выехал из Петербурга Шагин. 10 декабря совет вручил ему письма для передачи Долгорукову и Щербинину . Кроме того, он вез с собою Высочайший рескрипт хану. Шагин вернулся в Крым сильно изменившимся. Пребывание в Петербурге произвело на него решительное влияние. Принимая близкое участие в татарском деле, которому в Петербурге давали направление почти на его глазах, честолюбивый паша стал смотреть на себя, как на призванного самой судьбой к решению участи своего отечества. Обстоятельства подтверждали это: Щербинин два раза представлял в Петербург о необходимости избрать его главой ногайцев, и совет разделял его предложение. Но что могло значить сераскирство или даже ханство над кочевниками для татарского дофина, увлеченного европейской цивилизацией и тем могуществом, какое она доставляла? В его голове рождался образ другой власти — образ ханского престола независимого от Турции, могущественного, славного. Этот престол должен быть воздвигнут в Крыму, который, получив независимость, должен воспрянуть к новой жизни, к новой роли, к такой роли, которая в состоянии была бы затмить все созданное когда-либо Гиреями, превзойти славу Чингизовой монархии. И эту жизнь мог вдохнуть только он.

Чем более он думал об этом, тем более убеждался в высоте своего призвания. Образ черноморской империи Гиреев, принимавший более и более грандиозные размеры, овладел всем его воображением.

Но пока ему предстояло вступить в обязанность паши при крымском хане, который не замедлил по прибытии Шагина созвать совет из знатнейших лиц . В это собрание является Шагин, Здесь он превозносит щедроты государыни, объявляет, что будет всегда благодарен ей и усерден к русскому союзу, заявляет, что Россия оказала Крыму неизъяснимое благо, предоставив ему независимость, ибо только в союзе с нею заключается счастие и благоденствие Крыма; потом с укором обращается к собранию и спрашивает, что произвело непостоянство в их поведении, что побудило к коварству, обману, нарушению клятвы . Собрание ответило по-своему: «мы одинаково боимся как России, так и Турции; находясь в опасности от первой, мы согласились на ее предложения, боясь другой, сносились с нею, считая себя зависимыми. Действиями России, отнимающей у нас земли и обращающейся с нами лживо, мы теперь обмануты и огорчены». — «Ничего подобного Россия не делает! — с жаром возразил паша. — Да если бы Россия захотела бы мстить за вероломство, то ничего ей не стоит обратить Крым в пустыню. И это может случиться, если вы будете продолжать вести себя вероломно. Лучше выдайте мне возмутителей спокойствия, если только хотите быть вольными помощью России» . Собрание, которое недавно только подписало трактат дружбы с Россией, ответило молчанием. Шагин вышел из себя. «Полномочие, возложенное на меня при отъезде в Россию, обязывает вас повиноваться!» — «Мы вас не удерживаем; у нас есть государь, которому мы и обязаны повиноваться» .

Калге ничего не оставалось делать, как жаловаться на «беспутство» своих единоверцев. Откровенно сознаваясь приехавшему с ним князю Путятину, что ничего не может поделать с единоземцами, которые, по его словам, вдесятеро стали хуже и развратнее, чем были прежде, он прибавил: «с такими неблагодарными людьми, враждебными мне и русским, я не могу остаться, потому что обещал ее величеству быть навсегда ей верным; если дела будут продолжаться в таком же беспорядке и сил моих недостанет быть полезным России и себе, то принужден буду покинуть страну и искать убежище под покровительством императрицы». Путятин написал об этом в Петербург. 11 апреля совет решил: похвалить пашу за поведение и обнадежить его всегдашним ее величества покровительством . Калга как говорил, так и сделал: выехал из Бахчисарая и наконец остановился в Перекопе .

Но не для того он оставил столицу ханства, чтобы умыть руки в крымском деле. Теперь крымский вопрос вступил в новую фазу усложнений. Мирные переговоры с Турцией в Бухаресте убедили только в упорстве турок, ни за что не соглашавшихся на признание Крыма независимым, несмотря даже на то, что им воочию представили союзный трактат России с Крымом, обнародованный 29 января 1773 г. Военные действия возобновились, Турция готовилась дать отпор Румянцеву, извещала в Крым, что пришлет помощь. Тогда Долгорукий стянул войска к Перекопу, а Синявин со своею флотилией стал крейсировать вокруг Крыма, на случай появления турецкого флота . В это время у Перекопа Шагин ведет с главнокомандующим беседу по душе. Чтобы сделать Крым независимым, нужен такой хан, уверял паша, который не боялся бы Турции, а действовал бы решительно. Шагин продолжал говорить о всегдашнем своем усердии к России и в конце концов обещал, что если его сделают самовластным над татарами ханом, то он утвердит независимость Крыма от Порты. 19 июля Долгоруков дал знать в Петербург об этом желании Шагина. Совет, получив в третий раз предложение сделать Шагина ханом, хотя по-прежнему находил доводы паши основательными и справедливыми, все-таки привести их в исполнение не решался, ибо это значило бы нарушить трактат, обнаружить свое вмешательство в дела Крыма и этим дать себя в руки Турции. Совет сознавал, что немало лет потребно для совершенного отделения татар от Турции, и в виду этого поручил только Панину обнадежить Шагина покровительством императрицы и «всегдашним в случае нужды сюда убежищем». Но не успел еще этот ответ сделаться известным всем лицам, стоящим при татарской негоциации, как, вследствие беспокойства на Кубани, снова пошло в Петербург предложение о Шагине.

Дело в том, что Турция, ободрившись неудачей дунайской экспедиции России, действительно послала свои суда к Тамани. С ними прибыл на Кубань Девлет-Гирей. Сейчас на Кубани, бывшей всегда средоточием самых беспокойных элементов, выходивших из Крыма, в лице разных искателей приключений, в лице разного рода султанов, «чаявших движения воды», пошло ходить известие, что Крым возвращается под власть Порты, почему она и назначила Девлет-Гирея ханом . Ногайцы, жившие на той стороне, пришли в движение, от которого их не могла удержать даже русская команда, находившаяся под начальством Стремоухова, приставленного к кочевникам. Русское влияние ослабло настолько, что Джан-Мамбет опять видел единственное средство спасения в отделении ногайцев под особое управление мощного сераскира, каким считался Шагин. И вот Щербинин снова поднимает вопрос об избрании Шагина ногайским сераскиром и, как оказалось, для окончательного решения. Тайное вмешательство Турции в дела Крыма заставило Россию с своей стороны поступать решительнее. Пришел ответ: провести в сераскиры Казы-Гирея, который также добивался начальствования, а в случае его неудачи — Шагина .

28 августа Шагин, сложив с себя звание калги, выехал в Полтаву, где был любезно принят. Ему обещали выдавать ежемесячно по 500 руб., а в случае, если по каким-либо причинам он оставит Полтаву и переедет в Петербург, то будет получать по 1000 руб.. Через два месяца Долгоруков получил новый рескрипт, в котором бывшему калге увеличено было жалование с 500 р. на тысячу . Между тем Казы-Гирей потерпел неудачу: Девлет, соединившись с едичкульцами, напал на пристава Павлова, рассеял его отряд и стал утверждаться среди ногайцев. Тогда Щербинин, взяв на непредвиденные расходы из канцелярии слободской губернии 35 т., послал на Кубань Шагина. С ним ехал бригадир Бринк, а их сопровождал отряд войск под начальством Стремоухова. Со своей стороны Долгоруков распорядился придвинуть войска к месту отправления Шагина. Последний уже прибыл на Кубань и нашел дела в лучшем положении: полковник Бухвостов успел рассеять мятежные толпы татар и занял важный пункт на Кубани— Копылу . С помощью денег и прибывших отрядов Шагин в мае 1774 года утвердился на Кубани .

Пока ограничились этим, так как Порта согласилась признать независимость татар, согласилась признать союзный трактат татарской области и России и 10 июля 1774 года заключила Кучук-Кайнарджийский мир.

Итак, заключенный мир, казалось, должен был успокоить державы, должен был покончить между ними недоразумения и утвердить за Крымом положение, предоставленное ему Россией.

Но не успокоился Крым. Заключенный мир образовал между ним и единоверною Турцией пропасть, которую оба мусульманских государства стараются уничтожить.

Связанный узами духовного родства, Крым не мог помириться с оторванностью и тянул к единоверной Турции. Со своей стороны последняя, несмотря на незажившие еще раны, нанесенные ей в первую войну, не могла забыть о потере Крыма, которого Кайнарджийский трактат не мог с формальной стороны оторвать от нее окончательно, сохранив за султаном право посылать калифское благословение каждому из новоизбираемых ханов.

По этим соображениям только что заключенный с Россией трактат стал нарушаться. Крымцы, по выводу Долгоруковым расположенных в Крыму войск, отправляют депутацию в Константинополь и поручают ей заявить Порте, что они не желают быть независимыми и просят принять их под свою защиту . Несмотря на неудачу, понесенную крымцами при нападении русского войска, волнения в Крыму не унимались. Со своей стороны Порта внимательно слушает заявления татарской депутации, посылает в Крым нового пашу — Бахти-Гирея, поддерживает Девлета, передвинувшегося из Кубани в Крым, не признает Сагиба ханом как поставленного с помощью России .

Дела на это время приняли такой критический оборот, что в Петербурге решили, в случае, если Крыму суждено будет отойти к Турции, удержать по крайней мере ногайцев . Для этой цели Щербинину выдали 100 т. и отправили на Кубань в кочевья Джан-Мамбета действовать сообща в пользу образования ногайского ханства, но с условием, «чтобы Порта не видела в этом явного нашего участия». Сначала Щербинин принимал Джан-Мамбета с Шагином, которые почему-то не поладили, затем склонил ногайцев и к концу 1774 года Шагин мог уже быть объявлен ханом . Извещенный об этом Панин 10 января 1775 г. написал Щербинину не медлить избранием Шагина, но не производить разрыва между ногайцами и крымцами, в виду охлаждения Порты к татарскому делу и, следовательно, лучшего поворота в делах, вследствие чего ногайцы должны испросить у крымского хана утверждения Шагина в избранном ими ханском достоинстве. Оставалось склонить на сторону Шагина еще беспокойных едичкульцев, как новое обстоятельство дало другой ход происходившим событиям. Порта, по выражению русского поверенного Петерсона, наскучилась крымскими хлопотами и сделалась уступчивой . 27 марта высочайший манифест объявил о заключении мира с Турцией . Султан согласился выдать «нисан» Сагибу и признать его ханом, для чего отправил в Крым с этим нисаном своего мириалия. Приезд мириалия возбудил умы сильнее прежнего. Крымцы, руководимые Девлет-Гиреем, возмутились и низложили слабохарактерного Сагиба, а на его место возвели Девлета . Пока Щербинин протестовал в Крыму против низложения Сагиба, пока Петерсон требовал от Порты объяснений по поводу случившегося в Крыму; Девлет тем временем действовал в пользу возвращения ханству прежнего порядка и послал на Кубань сераскером Тохта-ыш-Гирея . Тохтамыш с таманцами и ногайцами напал, в числе 3 т. человек, на Шагина, перебил весь отряд, находившийся при нем и заставил его бежать к абазинцам. Генерал Борзов послал один купеческий бот, который перевез Шагина в Еникале . Здесь ему предстояло принять участие в более важных по своим последствиям событиях, которые не замедлили вскоре обнаружиться. Турция, под влиянием совершившихся событий, снова заговорила. Репнину, посланному в Константинополь для засвидетельствования дружбы и союза с Турцией, Порта прямо заявляет, что Крым не может оставаться без турецкого покровительства и формально просит Россию отступить от независимости татар . Репнин доносил об этом в Петербург, жаловался, что Порта не выводит своих войск из Крыма, задерживает контрибуцию и думает воспользоваться этим для пересмотра вопроса о вольности татар. Действительно, поведение Турции показывало, что она не думает отказываться от обладания Крымом: новому хану, вместо калифского благословения, послана султанская инвеститура, как это делалось раньше, во время господства Турции над ханством. В добавление ко всему Порта ограничивала свободу мореплавания и задерживала купеческие суда, направлявшиеся в Керчь.

Россия решила поддержать кайнарджийский трактат, приходивший в разрушение. 8-го марта 1776 г. императрица подписывает рескрипт Румянцеву, принявшему теперь ближайшее ведение крымского дела, придвинуть 30 тысяч войск к Крыму и особый корпус к кубанской линии . В то же время генерал-губернатор новороссийского края Потемкин, выступивший на сцену действий, должен был оказывать всевозможное содействие главнокомандующему. Было решено утвердить Шагина ханом на Кубани, а потом перевести на крымский престол. Шагин двинулся внутрь кубанской земли, где бригадир Бринк уже приводил в покорность возмутителей спокойствия, а оставшихся спокойными подготовлял к принятию Шагина. В то же время находившийся в Еникале генерал Борзов набирал приверженцев в Крыму .

В октябре Прозоровский, посланный Румянцевым, занял перекопскую линию и готов был войти к Крым; он ожидал только известий с Кубани, чтобы занять Перекоп. Известия пришли благоприятные: Шагин был принят ногайцами и торжественно объявлен самодержавным независимым ханом . Вслед за этим Шагин направился в Крым и вступил туда вместе с Прозоровским. Девлет собрал 40 т. войска и вышел навстречу: Сначала, чтобы выиграть время, он вошел в мирные переговоры, потом вдруг напал на русский гарнизон, но был разбит и бежал. Прозоровский овладел дорогой к Бахчисараю и, разделив армию на отряды для очищения страны, с главным отрядом направился к столице ханства. Девлет, окруженный со всех сторон, покинул престол и бежал из Крыма . Скоро жители приведены были в покорность и согласились на избрание нового хана, каким русская партия, деятельно работавшая под шум войны, готовила Шагина. Действительно, крымское собрание приняло Шагина и присягнуло ему как самодержавному хану с неограниченными правами . Вслед за этим новый хан известил по обычаю Порту о своем избрании, но счел нужным умолчать о представленной ему неограниченной власти.

 

II

Итак, давно желанная цель Шагина, так долго замедляемая в своем исполнении пестрым и крайне разнообразным ходом событий, наконец осуществилась. Мечта его сделалась действительностью: крымский престол находился в его обладании. Теперь-то настала пора осуществить другую мечту, более грандиозную — преобразовать ханство в славную черноморскую империю. Средства для этого казались в его руках: знание, энергия, сила воли и покорный народ. С этими средствами, считавшимися для него достаточными, начал свою деятельность крымский хан.

Одним из зол, подтачивавших жизнь ханства, делавших его игрушкою в руках могущественных соседей, была власть олигархии. Во главе ее находились представители бейских поколений, ведущих свое происхождение от потомков Чингис-хана и сохранивших в числе других привилегий право на ханский престол; этим правом особенно дорожили ширины, никогда не забывавшие его . Удержать за собою земли, на которых расположились их предки, перекочевавшие со своими ордами в Крым, беи превратились в независимых владетелей, признающих одни вассальные отношения к хану, при дворе которого они не отправляли никаких должностей. Такое их положение и связанные с ним традиции делали беев ограничением самодержавной власти хана, который, несмотря на свои права и полномочия, предоставленные ему кораном как светскому, так и духовному владыке, по отношению к беям не пользовался ими вполне и даже находился в известной степени в зависимости от них. Имея войско и владея Достаточными материальными средствами, они могли вступать в пререкания с ханом и в случае недовольства свергали его. Последнему нужен был особый такт и умение разъединять интересы высшего дворянства, чтобы дать ему почувствовать силу своей власти. За беями следовали дворянские роды , происходившие от позднейших переселенцев в Крым, или возвысившиеся своею придворною службою; они не чуждались вмешательства во внутренние междоусобия и примыкали к той или другой партии. Понятно, почему Шагин, вступив на престол, заставил принести себе присягу в неограниченном самовластии и затем стал ревниво оберегать свои прерогативы. Рядом мероприятий ему удалось подчинить и поставить в непосредственную от себя зависимость крымскую аристократию. Успех этого дела обусловился тревожными событиями, испытанными Крымом. Бедствия войны, тяжесть происходивших столько лет неурядиц отразились на экономическом состоянии многих дворян и по преимуществу беев, как самых беспокойных. Служба, которая при изменившихся условиях администрации открыла, вдобавок, доступ честолюбию, являлась одним из средств содержания, одним из источников увеличения земных благ. И вот Шагин вводит целую систему управления, создает иерархическую службу с определенным окладом жалования, выдаваемым из казны.

Патриархальное состояние администрации, не разграничивавшей смесь различных населений, требовало приведения всего управления к единству, к известной организации. Хан старается дать эту организацию введением централизации в управление, установлением иерархической системы, более точным определением каждому органу управления круга его обязанностей, учреждением новых органов или уничтожением старых. Удерживая непосредственно за собою главное управление и руководство судьбами государства, Шагин дает новый вид дивану или ханскому совету. Новый диван состоял из двенадцати сановников . По недостатку сведений трудно определить, каков был точный круг его ведомства. Можно предположить, что это был род государственного совета, стоящего во главе всех учреждений и имевшего в руках административную и законодательную власть. Из «регистра, указывающего помесячно жалованье при Шагин-Гирее», истребованного после присоединения Крыма князем Потемкиным от крымского земского правительства, видим знатных лиц, получающих ежегодно от 2200 рублей на русские деньги до 5500. Эти чиновники назывались мурахасами и в числе их поименованы следующие лица: Ширинский-бей, Адильша-ага, Мегметча мурза, Эмерша мурза — Мансурские, мурахас Мегмет Ширинский, Мансурский-бей, Азамат мурза, Сары мурза, Эмерша мурза — Мансурские, мурахас Мегмет Ага, Аргинский-бей. Из этого можно сделать следующий вывод, что в совет, как высшее государственное учреждение, вошли представители знатного дворянства, главным образом те из беев, которые успели показать усердие новому правительству . Следовательно, совет, помимо другого своего значения, являлся также средством образовать из беев служилое сословие.

Отдельные органы управления получили более ясное определение и назначение. Указан был более точный круг ведомства диван-эфендию, ставшему теперь секретарем совета; отнято было административное значение у капу-дили-баши, игравшего прежде видную роль в управлении в качестве приближенного лица с званием «охранителя дверей хана» и обратившегося теперь в высшего придворного служителя: актаги-бей стал только шталмейстером, а киларджи-бей — гофмаршалом. Вообще придворные лица, имевшие при прежнем строе управления также другое административное значение, с распределением администрации по отдельным ведомствам, сохранили лишь придворное значение в качестве чинов свиты, в правильном устройстве которой Шагин не менее был заинтересован, с целью придать блеск своему двору. Каза-сперу-эфендию был дан «подсудок» с жалованием в 800 левов вследствие расширившегося круга его деятельности.

В областном управлении Крым составил шесть округов, которыми управляли особые начальники — каймаканы, заведывавшие гражданской частью. В свою очередь каждое каймаканство делилось на кадылыки, которых считалось 44 . В этих округах были кадии, заведывавшие судом, муселимы, дыздары, сердари, составлявшие род военных начальников, баш-бумок-баши — высшие военные лица. Полицейская часть, распределенная между уездами и окружными чинами, сосредоточивалась в руках Вели-аги.

Образовалась таким образом сложная классификация государственных чинов, представлявших в общем три иерархические ступени: первых, вторых и третьих чинов, в конце которых числились писари, с жалованьем в 200, 300 левов, рассыльные и пр. Из имеющейся под руками ведомости расходов ханства видно, что в 1778 г. получало жалованья 152 человека, содержание которых стоило 230.936 левов или 135.561 рубль .

Вследствие новых требований государства финансы должны были обратить особое внимание хана. Действительно, упорядочение финансовой части, усиление финансовых мер было одной из главных забот Шагина. В основу финансовой реформы легла строгая отчетность: записывался даже самый небольшой расход, например, жалование, выдаваемое ханским поварам, кучерам и т. д. Заведывание финансами по-прежнему находилось в руках дефтердар-аги и таким был при нем Кутлуша-ага, но хан сделал из него настоящего министра финансов и дал ему в управление целое учреждение со штатом чиновников, счетчиков, таможенных начальников, надзирателей, писарей. В числе других мы видим второго дефтердара Темир-агу, ханского казнадара или казначея Мегмет-агу и директора монетного двора Абдул-Хамит-агу, раздававшего жалование служащим и державшего на откупе некоторые источники доходов ханства . Вообще почти все доходы ханства были отданы на откуп. Так, в 1777 г. доход с перекопской, козловской и кефинской таможень и с соляных озер был отдан Мавроени с компанией за 215 т.. В следующем году откуп был отдан купцу Хохлову. Но Хохлов уплатил хану 110 т., потом не выдержал и отказался, обязавшись векселем доплатить 105 т. Этот же Хохлов держал с 1777 г. по 1780 г. питейный откуп за 16.500 рублей. В 1781 г. откуп не был отдан, и сбор его поручен был еврею Веньямин-аге . Рыбная ловля на Днепре была отдана одному запорожцу за 1000 р. Сбор с рогатого скота и овец, так называемые зекяты, был отдан в 1777 г. Азамет-аге. В 1780 г. сбор не был отдан на откуп, а в следующем году его имел Абдул-Хамит-ага за 30 т., причем, он взимал в Крыму по 1 к. за овцу, по 10 к. за лошадь, с 30 штук рогатого скота одну голову, а за Перекоп то же, что и в Крыму, и кроме того, за каждую штуку рогатого скота по 9 к.. Доход с пчел, доход от соли, предназначенной исключительно для продажи в Крыму, от продажи земляного мыла (киля), пошлинный сбор в Карасубазаре, Ахмечети и Бахчисарае — все эти доходы тоже были отданы на откуп.

Нельзя сказать, чтобы введенная ханом откупная система была действительной фискальной мерой. Тем не менее доходы ханства значительно увеличились против прежнего уже потому только, что по кучук-кайнарджийскому трактату султан лишился своих владений в Крыму, составлявших судакский и мангупский кадылык. Эти владения отошли от хана, сбор с земельных угодий этих кадылыков отдан на откуп Абдул-Хамит-аге и приносил дохода 14 т.. Годовой сбор в Кафе, также отошедший к хану, составлял 4 т. Затем, с переселением христиан в азовскую губернию, остались во владении хана земли и сады переселившихся, доход с которых составлял 1500 р.. Все эти имения находились в ведении Тап-Агасы, начальника придворной экономии. В видах же усиления средств хан увеличил подать, платимую селившимися в Крыму евреями и цыганами; вместо прежних 60 к. с души платили: богатые по 7 р. 20 к., средние по 3 р. 60 к. и, наконец, бедные по 1 р. 80 к. в год .

Вообще средним числом ханство имело доходов на 345.612 руб. Из этого числа 138.561 р. расходовались на содержание администрации и более 85.000 р. на содержание двора.

После финансов войско было другой важной заботой хана.

Состояние войска носило первобытный характер. Передовой и главной ратью служили ногайцы, представлявшие орду хищных наездников, способных производить одни разгромы и потому устремлявшиеся вперед войска для разорения пограничных областей. За ними выступал хан с войском, составлявшимся из отрядов, которые выставлялись беями и другими знатными мурзами, получившими от хана земли. Кроме того, Турция, в качестве покровителя, выставляла в поле свои полки, находившиеся в Кафе, Керчи и Еникале. Подобное разношерстное войско не могло удовлетворить Шагина, мечтавшего о завоеваниях на Востоке, Кавказе и Персии: оно не имело никакого устройства, не было обучено воинскому строю и вдобавок ставило хана в зависимость от беев. К этому следует прибавить еще, что турецких полков уже не было. В виду этого, учреждение постоянного войска и обучение его воинскому строю было необходимою задачей нового правительства. Шагин принялся за это дело с особой решительностью и в этом отношении пошел дальше, чем следовало. Чтобы привлечь все народонаселение к отбыванию воинской повинности, Шагин послал особых чиновников переписать все население для установления набора со всего государства . Затем было объявлено брать из пяти дворов одного человека. Это распоряжение, хотя и с трудом, в виду народного неодобрения, но все-таки принялось. Произведенный набор положил начало регулярному войску, которое стали обучать европейскому строю . Еще большее внимание было обращено на особый полк — сайменов. Они составляли ханскую гвардию, имели особую форму, особенное устройство и пользовались отличным вниманием со стороны хана. Кроме того, во дворце появились gardes de corps, куда вступали избранные мурзы. Затем архивные данные указывают нам на Мегметги-бея, состоявшего начальником при бешлейском войске с жалованием в 70 т. анча в год.

В связи с указанными реформами изменился самый образ жизни при ханском дворце: первобытная простота в соединении с азиатской роскошью уступила место более утонченному образу жизни, устроившемуся на европейский манер. Хан уже не был доволен Бахчисараем, способным удовлетворить своим закрытым местоположением прежних ханов, занимавшихся наездами и как бы укрывавшихся в глубоком бахчисарайском ущелье. Преобразователю ханства было нужно море, обобщающее народы, приближавшее Кавказ с его богатствами к империи Гиреев. Он останавливает свое внимание на Кафе, выбирает ее, по ее приморскому положению, будущей своей резиденцией и начинает там строить дворец . По его плану новая столица должна была стать центром татарской гражданственности и промышленности, для насаждения которой Шагин вызывает иностранцев. Одним из первых предначертаний в этом направлении был план устройства в Кафе литейного завода; завод пороховой появился очень скоро, но не в Кафе, а подле Бахчисарая.

Но что всего удивительнее, что более всего возбуждало удивление правоверных, это немусульманский образ жизни хана. Он в постоянных общениях с неверными, мало того, он предан им; он вернейший союзник России, голосу которой внимает, с которой советуется. У него во дворце большая часть прислуги из христиан; тут и «кофешенк-Косма», повара: Алексей, Иван, какой-то немец и др. Извозчики Иван, Алексей и др., лекарь Иван Иванович, тут же видим англичанина Робертсона и т. д.. Хан не ездит верхом, как то делали прежние ханы, а ездит в карете, ест сидя, за парадным столом, сервированным по-европейски, и если не решается бриться, то по крайней мере прячет концы своей бороды под широкий галстук .

Так начал действовать Шагин-Гирей, мечтавший о возвышении и возвеличении, своей монархии путем только тех средств, которые находились в его распоряжении. Жизнь показала, что ему недоставало того могущественного средства, которое заключается в подготовленности общества к восприятию вводимых в его быт начал, короче говоря — ему недоставало общественной симпатии. Первые шаги его деятельности были встречены с немым равнодушием, через которое можно было видеть начало глубокого недоброжелательства. Мало-помалу общественное настроение выяснилось. Масса ничего другого не видела в его деятельности, кроме попрания веры, и с ужасом встречала ханских чиновников, занимавшихся переписью жителей, делом невиданным, неслыханным. А тяжесть нового правления, строгого и требовательного, только вооружала население, привыкшее жить в патриархальной простоте, и делала его главным противником затеянных реформ. Дворянство видело в деятельности хана одну лишь угодливость России, и только небольшой кружок людей, связанных интересами с новым правительством, был на стороне Шагина. Обстоятельства показывали, что одряхлевшее ханство не способно возродиться. Начались смуты, направленные против хана, и на этот раз взбунтовалась чернь. Отдельные шайки бунтовщиков бросились по разным направлениям, поднимая жителей к восстанию. Одна толпа, под предводительством Агасы, Сеита и Лиши, направилась к Бахчисараю, но была отбита высланным против нее отрядом сайменов. Шайка направилась к Карасубазару, под которым стоял Прозоровский. Оказалось, что Прозоровский принял заранее соответствующие меры и настолько усилился, что при виде его отряда толпа разошлась. Возвращаясь, мятежники встретили хана, вышедшего усмирять мятеж, бросились на него, но потерпели поражение. Несмотря на победу, хан, видя, что восстание охватило всю горную местность, сблизился с Прозоровским и усилил себя его отрядом. Пока мятежники распоряжались в Бахчисарае, где ограбили дворец, казнили визиря Абдулу, разорили дома ханских приверженцев, пришло известие о высадке близ Козлова хана Селим-Гирея, прибывшего из Очакова. Тогда мятежники устремляются к нему навстречу и ставят его во главе восстания. Затем направляются к Бахчисараю, где намереваются сделать его ханом. В таких обстоятельствах Прозоровский решается усмирить мятеж вооруженной силой. Сначала он очищает от мятежных шаек местность, прилегающую к Бахчисараю, после чего направляется к Альме, а оттуда к Каче. Здесь русские полки были посланы по различным направлениям для обуздания мятежников и приведения жителей в покорность. Неорганизованное восстание было очень скоро подавлено, и горские жители, приведенные по донесению начальников посланных отрядов в «полунебытие», с полной готовностью приносили повинную. В феврале 1778 года Селим-Гирей оказался окруженным русскими войсками. Не видя спасения, Селим и с ним предводители восстания отдали себя во власть Шагина. Таким образом, междоусобная война, во время которой погибло более 12 т. человек в разных стычках, а множество стариков, женщин и детей от стужи и голода, окончилась благодаря русскому оружию в пользу Шагина . Казнив предводителей восстания, Шагин снова утвердился на престоле и строгими мерами решил поддерживать спокойствие.

События в Крыму пробудили Турцию. В конце апреля она посылает свои войска на помощь правоверным. Суворов, оберегавший берега, не допустил десанта и заставил турецкий флот вернуться без успеха, потеряв в бесплодных попытках к высадке 7 судов и более 7 т. человек . Несмотря на неудачу, Порта не признавала Шагина ханом, отрицала законность избрания его, объявляла избрание нарушением трактата. Только настоятельные представления Стахиева, каждый раз угрожавшего полным разрывом, и вмешательство Франции заставили Порту уступить и выдать Шагину грамоту. После этого, в силу конвенции, заключенной между Россией и Турцией, из Крыма были выведены в 3-х месячный срок как русские, так и турецкие войска, оставшиеся там в небольшом числе еще со времени заключения кучук-кайнарджийского трактата . В Крыму остался только Суворов для переселения христиан из Крыма в азовскую губернию.

Восстановив себя на престоле, Шагин снова отдается своей деятельности. Через посредство Веселицкого, состоявшего при хане чрезвычайным послом, Шагин просит позволения разрешить вывоз из России металлов для битья монеты, для чего в Кафе устраивает монетный двор. Заведывание им было поручено Абдул-Хамит-аге, игравшему немаловажную роль в истории финансов последнего крымского хана. Денежные работы начались с 1780 г. и за три года было выбито 92.113 ханских медных рублей, 37.480 рублей 50-й пробы, 91.136 пятой пробы, 5.853 р. 80-й пробы. Чистая выручка от монетного двора с 1780 по 1783 г. составляла 17.737 руб .

В начале 1779 года Суворов, обнаруживавший в Крыму особую деятельность, посылает в новороссийскую губернскую канцелярию составленный им, по просьбе хана, регистр почтам в Крыму. По этому регистру от Бахчисарая до Перекопа и до Арабата было учреждено 16 станций. Каждый, кто имел позволение крымского правительства или рекомендацию Суворова, мог получать лошадей с платою от шести до девяти коп. за лошадь .

Приверженность свою к европеизму Шагин высказывает смелее прежнего, причем чувства, питаемые к ней, всецело переносит на Россию, в которой он видит свою защиту и опору. Туда он намеревается отправить своих племянников для помещения их в одном из петербургских учебных заведений и себя просит зачислить в петербургский полк. Оттуда он выписывает художников, оружие, украшения для своего двора и другие необходимые предметы . Чем дальше шел Шагин, тем больше и больше разрывал связи с прошлым своей родины. Наконец к всеобщему соблазну он не держит более трех жен и бреет уже бороду .

В то время, когда Шагин был так занят своими планами об устроении черноморской империи, другой деятель, генерал-губернатор Потемкин, основывал Новороссию в южных степях, прилетающих к Черному морю, для которых настала пора исторической жизни. Море открылось уже для нового края, но нужно было овладеть еще северным берегом его, нужно было присоединить к нему Крым, жизнь которого, несмотря на предпринимаемые Шагином меры, была на исходе. Поэтому недремлющим оком следит устроитель Новороссии за соседним Крымом, дни которого были уже сосчитаны и с которым скоро не замедлил случиться последний удар. Этот удар находился в связи с предшествующими событиями и завершал собой ряд событий, случившихся в Крыму с самого начала крымского вопроса.

Народное недовольство Шагином не могло уничтожиться восстановлением его на престоле, и принятием к искоренению этого недовольства крутых мер. Оно коренилось в самом ходе вещей и ожидало только случая, чтобы обнаружиться с новой силой. Поведение Шагина, доходившего до явного пренебрежения освященных религией и веками обычаев; заставило правоверных восстать на защиту поруганной веры. Движение обнаружилось сначала на Кубани. В конце 1780 года ногайцы, руководимые прибывшим из Турции комендантом Сулейман-Агой, заволновались, отказались повиноваться Шагину и решились избрать нового хана . За ними восстали крымцы и в июле 1781 года отправляют депутацию в Петербург с разными жалобами на хана: на его жестокость, притеснения, несправедливость. Извещенный об этом Потемкин приказал депутации вернуться и объявил, что Россия не признает другой власти и иного начальства, кроме верховного правления законного государя их Шагин-Гирея . Тогда крымцы решаются избавиться от злополучного Шагина и зовут к себе на престол находившегося на Кубани брата его Богадыря, который вместе с другим братом Арсланом разделял общую неприязнь к хану . Шагин ответил казнью вожаков восстания, но безуспешно — на место их явились другие. Пока собирался в Крым Богадырь, султан Алим, собрав отряд вооруженных татар в три тысячи человек, открыл действия и напал на Шагина. Хан послал против него своих сайменов, но последние сами пристали к мятежникам . Тогда Шагин с Веселицким спасаются бегством под защиту русского гарнизона в Еникале, а мятежники избирают ханом прибывшего в Крым Богадыря, после чего составляют две грамоты: одну к султану, другую к императрице о низложении Шагина и избрании нового хана . Но грамоты не были отправлены, а Потемкин получает рескрипт: усмирить военною силою мятеж и восстановить Шагина . Под этим князь понимал обстоятельство более важное и значительное, чем возвращение Шагину престола. Виды Потемкина относительно Крыма получили в то время довольно ясное выражение. В «Мемориале по делам политическим», поданном канцлером кн. Безбородко, разделявшим планы Потемкина, в конце сентября 1780 года, в числе предложений России, заявленных австрийскому двору, было «приобретение крымского полуострова». Ко второй половине 1782 года, когда Потемкину было поручено ввести войска для усмирения Крыма, мысль о присоединении Крыма яснее высказалась в «наставлении» императрицы, данном Потемкину, в котором она указывает, что независимость татар в Крыму ненадежна и что «надобно помышлять о присвоении сего полуострова». Этого только и ждал Потемкин.

По получению рескрипта князь приказывает де-Бальмену двинуться к Перекопу, а генерала Самойлова отправляет в Крым к хану. Самойлов прибыл в Керчь и видится с Шагином . Он находит его под удручающим впечатлением событий вторичного восстания подданных, избравших себе другого хана, и невозможности держаться на крымском престоле без помощи русского оружия. Хан разочаровался в своих ожиданиях и охотно слушал Самойлова, красноречиво убеждавшего его в невозможности более править таким вероломным народом, каковы крымцы, среди которых он находится в постоянной опасности за свою жизнь. Шагин не мог не согласиться с этим и был очень рад, когда Самойлов намекнул, что есть страна, где хан может быть счастливым, именно Персия, на престол которой он может быть возведен за уступку России Крыма . В таком настроении он оставляет Керчь и вместе с Самойловым приезжает в петровскую крепость, где стояло войско. Здесь он пишет письмо о своем критическом положении и передает его Самойлову для вручения Потемкину, прибывшему к этому времени в Херсон, чтобы следить оттуда за крымскими событиями . В ответ на полученное письмо князь лично явился к хану. Возвратившись, Потемкин пишет императрице, что следует присоединить Крым к России, не обращая внимания на то, что скажут другие державы, тем более, что он может быть присоединен без труда. «Хану пожалуйте, — пишет Потемкин, — в Персии, что хотите. Вам он Крым поднесет нынешней зимой и жители охотно принесут о сем просьбу». Тем временем Самойлов, соединившись с ханом, вошел в Крым, взял Перекоп и под Чонгаром встретил Алим-Гирея с отрядом в несколько тысяч татар. Ударив на мятежников, войско без труда рассеяло толпу и направилось далее. Богадырь-Гирей хотел уйти на Кубань, но был настигнут гренадерским сводным батальоном и взят в плен . Разослав во все стороны объявления, призывавшие жителей к спокойствию, и отрядив в наиболее опасные места отдельные команды, Самойлов вместе с ханом прибыл к Карасубазару и остановился главной квартирой в 7 верстах от города в загородном доме одного из мурз, бывших в числе возмутителей . Скоро был взят в плен и Алим-Гирей; тогда мятеж был усмирен. После этого Шагин начал расправу с мятежниками и стал их предавать казни. Смерть висела даже над головой родных его братьев, которые были отправлены в Херсон в ссылку только по ходатайству русской власти. Казни только раздражали озлобленный народ, который не признавал Шагина ханом и выражал желание отдаться навсегда России. Не видя надежды удержаться на престоле, Шагин в собрании в Карасубазаре призвал на своих подданых суд Божий и объявил, что не хочет быть ханом такого коварного народа .

Пока все это происходило в Крыму, Потемкин получил ответ на свое представление о необходимости присоединить Крым. Императрица 14 декабря подписала рескрипт, которым она объявила Потемкину «свою волю на присвоение крымского полуострова и на присоединение его к Российской империи» с целью «обратить Крым в замену и вознаграждение восьмилетнего беспокойства».

24 января 1783 г. Потемкин поручает вице-адмиралу Клолачеву собрать все суда и войти в Ахтиарскую (Севастопольскую) гавань, Суворову и Михаилу Потемкину занять Тамань и Кубанские земли, а де-Бальмену войти в Крым . Здесь де-Бальмен вступил в переговоры с татарами, предлагая им подать императрице формальную просьбу о принятии Крыма. Хану же было объявлено, что государыня огорчена его жестоким поведением по отношению к подданным, которые пользуются покровительством России, и что в виду этого сохранение его на престоле «не составляет для государства такого интереса, для которого Россия обязана находиться всегда в войне или по крайней мере в распре с Турцией». Переговоры с ханом вел резидент Лашкарев, получивший для этого надлежащие наставления. В конце февраля эти переговоры окончились: хан отрекся от престола и отдал себя под покровительство России. Ему было обещано ежегодное жалованье в 200 т., а потом ханство в Персии .

Заключительным актом всего совершившегося был манифест Екатерины от 8-го апреля, возвестивший Европе, что «полуостров крымский, остров Тамань и вся кубанская сторона приняты под российскую державу». Потемкин выехал в Крым для принятия новой области и обнародовал полученный им высочайший манифест о принятии крымцев в русское подданство. 10 июля он дал знать, что Крым, Тамань, Едисанская и Джамбулукская орды присягнули на верность России.

 

III

Таким образом, в 1783 г. Крым вступил на новое поприще истории и начинал новую жизнь. Какова же была дальнейшая судьба отложившегося хана?

С отречением от престола Шагин сошел в ряд обыкновенных смертных и в своей дальнейшей судьбе мог положиться на милость Екатерины, которая обещала ему свое покровительство. Бывшему хану предложено сначала ехать в Херсон. Там предполагалось указать ему дальнейшее местопребывание, на ассигнованное жалование в одном из центральных городов. Получив это известие, хан стал собираться в дорогу и к 25 мая ханский обоз, заключавший в себе имущество, гарем и свиту, готов был уже тронуться в путь. Но тут хан изменил свое намерение и вместо того, чтобы направить обоз в Херсон, приказал свите ехать с обозом в Азов, а оттуда на Ею . Сам он не выехал и медлил решением. Наконец он объявил резиденту Лашкареву, что желает ехать в Тамань и просит дать знать об этом князю, а сам собирается ехать. Пока прибыл Потемкин, хан был уже в пути и направлялся в Тамань, где расположился со своей свитой, гаремом и имуществом . Неизвестность положения или другие какие-либо причины заставляют хана послать из Тамани в Петербург с некоторыми донесениями императрице одного из офицеров, приставленных к нему — капитана Тугаринова. Когда узнал об этом Потемкин, то приказал немедленно вернуть посланного Тугаринова обратно и дал знать хану, что он не имеет права распоряжаться приставленными к нему офицерами без разрешения военного начальства . Между тем пребывание Шагина в Тамани возбудило умы обитавших там ногайцев; произошло смятение, которое наконец было подавлено вооруженной рукой Суворова . За ханом начали внимательно следить; генералу Суворову был поручен надзор за его поведением и приказано не допускать его сноситься с ногайцами. Несмотря на принятые меры, Шагин, однако, вел тайные переговоры с мятежниками, посылал им письма и даже имел свидание с депутатами-мурзами, посланными с неизвестными поручениями от ногайцев . О таком поведении хана было дано знать Потемкину. Тогда последний потребовал от него немедленного удаления из Тамани. Шагин медлил и в продолжении целого месяца оставался на месте. Потемкин дал знать в Петербург, после чего получил от императрицы письмо к хану. В нем Екатерина указывала бывшему хану город Воронеж для пребывания и повторяла, что на содержание его там будет отпускаться 200 т. ежегодно. Кроме того, на путевые издержки туда ассигновалось 20 тысяч, которые должны быть выданы на руки капитану Гельфрейку, назначенному сопровождать хана . В ответ на это письмо хан вошел «в разные нескладные объяснения». Тогда Потемкин посылает на Тамань Игельстрома, сменившего в начальствовании над войсками в Крыму генерала де-Бальмена, поручить объявить бывшему хану высочайшее повеление немедленно оставить Тамань и избрать для местожительства один из следующих городов: Воронеж, Орел или Калугу, причем обнадежить его аккуратным получением обещанного жалования; в случае же упорства объявить, что дальнейшее его пребывание в новоприсоединенной области не может быть допущено, и с этой целью перепроводить его под стражу в один из указанных городов, возложить исполнение этого дела на генерал-поручика Павла Потемкина . Посылка Игельстрома оказала свое действие: 15 мая 1784 г. Шагин-Гирей, оставив на Тамани свиту, состоявшую почти из 2000 человек, гарем и имущество, отправился в сопровождении некоторых приближенных лиц на фрегате «Св. Николай» в Таганрог . Оттуда, конвоируемый атаманом Иловайским, он поехал в Воронеж.

В Воронеже хану жилось хорошо: он был окружен вниманием и не ощущал недостатка ни в чем. Может быть, под влиянием этой безмятежной жизни Шагин отказался от мысли выступить снова в роли искателя власти и перестал домогаться престола в Персии.

Да не о ханстве думали и в Петербурге. 24 сентября 1784 г. киевскому губернатору Черткову был послан высочайший указ о том, что бывший крымский хан имеет следовать в Киев, откуда Чертков должен был позаботиться препровождением его в турецкие владения . Потемкин объявил об этом Шагину, который написал в Петербург письмо о дозволении ехать и стал ожидать дальнейших распоряжений. Весь конец 1784 года и весь следующий год хан провел в ожидании. Наконец в конце 1785 г. было дано знать, что он переводится в Калугу. 17 января нового года Шагин выехал туда в сопровождении находившегося при нем Лашкарева, отправив вперед свою небольшую свиту, в которой состояли Терзи-Измаил-Эфенди, двое мулл, капитан-ага ханского корабля и с ними 20 человек нижних служителей. На пути оказывали ему особую честь: приказано было выставлять под его проезд до ста подвод, исправникам и городничим — встречать и провожать, а также отводить удобные помещения . 11 января ханский обоз был уже в Богородицке, через пять дней прибыл туда Шагин. Между прочим, хан останавливается здесь на ночлег у Болотова, сохранившего о переходе хана в Калугу любопытнейшие записки и оставившего нам изображение хана . На другой день хан выехал через Тулу в Калугу.

В Калуге Шагин поселился в отведенном для него загородном доме, где жил весьма уединенно, разделяя время с Лашкаревым, к которому питал особенное расположение.

Но не мог бывший хан остаться спокойным: с первых же дней его пребывания здесь начались недоразумения, которые сильно его расстраивали. Современники указывали на кн. Потемкина, который будто бы «не допустил хана спокойно окончить свою жизнь». Болотов так объясняет это: «Потемкин за что-то не любил хана и всячески старался не допустить его до двора императрицы, чего он с великою ревностью и добивался». Другой современник, английский дипломат при русском дворе, лорд Мальмесбюри в своем письме к лорду Грантаму передает следующий отзыв, сделанный в 1782 г. кн. Потемкиным о Шагине: «это человек бездарный и смешной, имеющий претензию быть подражателем Петра Великого». По прибытии хана в Калугу выехал в Петербург один из бывших при нем приставов — Хрущов. Шагин передал ему письмо к канцлеру Безбородко, с которым, по собственному своему признанию, хотел завести дружбу и в знак этой дружбы сделал, по принятому на востоке обычаю, подарок. Он просил Хрущева написать из Петербурга, позволит ли государыня иметь канцлеру приязнь с ним, прибавляя, что по уведомлении он вышлет перстень для подарка. Хрущов три раза писал о высылке перстня. После третьего письма Шагин выслал; но перстень не был вручен и был отобран. Калужский губернатор Кречетников, прибывший в то время в Петербург, привез его обратно и возвратил хану, причем заявил, что ее императорское величество весьма сожалеет о таковом поступке. «Удивление хана, а паче прискорбие в сем случае, — доносит Кречетников Потемкину, — было чрезвычайно». В поданном вслед за этим губернатору формальном отзыве хан жаловался, что его беспокоят напрасными обвинениями, будто бы через Хрущева он хотел подкупить перстнем графа Безбородко, дабы исходатайствовать себе прибытие в Петербург. «Я уже издавна знаю, — писал хан, — что российское министерство никто не в состоянии подкупить, кольми паче такого состояния человека, в коем я ныне, да сверху того и не имею никакой нужды, понеже я в прошлом году получил повеление, что могу ехать в Турцию, на которое я письмом к ее величеству отвечал и по днесь нахожусь в ожидании повеления по человеколюбию предпринять путь по желанию моему. Я не знал, что ее величеству не угодно, чтобы я имел дружбу с ее министром, а мое желание было всегда оную иметь да и вновь приобретать, то я без всякого зазрения явно говорил, что желаю познакомиться с графом Безбородко и по нашему азиатскому обычаю сделать дружеский подарок». Шагин просил Кречетникова представить это объяснение государыне. Этим, кажется, и окончилась история с перстнем.

Но потом начались недоразумения покрупнее. Оставшиеся на Тамани приближенные Шагина беспокоились его участью и неполучением от него известий. 7-го марта 1786 года брат Шагина Арслан пишет ему письмо и спрашивает: «какой конец последует делам его» и получил ли он то письмо, которое было отправлено ему через одного из кабардинских князей. Упрекая Шагина в равнодушии к своим, он говорил, что все выехавшие с ним на Тамань «не уповают получить от него никакой помощи, да и по посредству его под покровительством России остаться опасаются». «Вспомни Бога! — заключает Арслан, — открой нам истинный конец свой, и если вы удалитесь от всех светских предприятий, то дайте нам об этом знать, дабы и мы о пропитании самих себя возможные меры приняли».

Переписка эта показалась настолько подозрительной, что признано было нужным усилить меры предосторожности. Еще 13 января 1786 года Потемкин писал правителю таврической области Каховскому: «одобряя предосторожность вашу в рассуждении беспорядков, могущих произойти от писем, посылаемых крымским ханом Шагин-Гиреем, который требует к себе некоторые состоящие в области таврической имущества, давно уже в казенное ведомство взятые, рекомендую употребить со своей стороны меры к недопущению впредь оных в Тавриду, а между тем объявить бахчисарайскому еврею Вениамину, чтобы он по поручениям хана не осмеливался требовать вещей, состоящих в казенном ведомстве, и брать на себя подобные комиссии». Каховский велел пограничным комендантам, находившимся в Еникале, Перекопе и Арабате останавливать людей, которые будут следовать из Калуги в Крым или Тамань, с поручениями от хана, и если при них окажутся письма, то таковые отбирать . Скоро после этого бригадир Фон, занимавший перекопскую линию, задержал следовавшего из Калуги на Тамань с письмами от хана и его свиты Кугаса и нашел при нем до 38 писем, из которых 30 писем были написаны на татарском языке и 8 на русском. Фон арестовал Кугаса и препроводил его в Симферополь к Каховскому, отправив с ним и отобранные письма .

Тогда Потемкин посылает Каховскому 23-го апреля следующий ордер: «по известиям, что оставшаяся после бывшего крымского хана Шагин-Гирея свита имеет доселе пребывание свое на острове Тамани без вступления в подданство ее императорского величества, предписываю объявить всей той свите высочайшее ее императорского величества повеление, чтобы они сами приняли присягу в верности подданства ее величества, или же немедленно оставя всероссийскую область, удалились за границу».

Пока в Калуге Кречетников просил Потемкина «о присвоении Шагину пенсиона в четыре срока в году», указывая на то, что получение им пенсиона в два срока заставляет его нуждаться в деньгах, которые он «сыскивает крайними процентами и огорчениями», в Крыму Каховский взялся за исполнение распоряжения Потемкина относительно свиты. 27-го мая он выехал в Тамань предложить ханской свите или принять подданство России, или выселиться в Турцию. 1-го июня он был уже на Тамани и имел разговор с начальником ханской свиты Ислям-беем. На предложение принять русское подданство последний отвечал: «присягу я учинил Шагин-Гирею и дал ему клятвенное слово во всю жизнь быть ему подвластным; если Шагин позволит, то я согласен, но предварительно надо спросить хана». Каховский дал ему срок подумать до вечера и в то же время велел ему переписать всю свиту. Ислям-бей явился вечером, принес список ханской свиты, но решительно отказался от принятия подданства. Тогда ему было объявлено явиться на другой день в мечеть со всеми мурзами, числящимися в свите. Призванные мурзы явились; пришел и начальник ханского гарема, султан Али-ага. Каждому из них порознь Каховский предоставлял выгоды вступления в русское подданство, убеждая не опасаться гнева и мести Шагина. Все они твердили, что хан приказал дожидаться его возвращения, вследствие чего без его позволения не смеют вступить в подданство . Один только Али-ага просил отсрочки, чтобы посоветоваться с ханскими женами и потом объявить окончательное решение. Отпустив затем собранных, Каховский ездил в ногайские аулы, расположенные за городом с тем же предложением, но ногайцы тоже отказались. Между тем вернулся Али-ага и заявил Каховскому, что ханские жены решили ехать в Румынию, а потому и сам он отправляется с ними. Убедившись в бесполезности переговоров, Каховский приказал свите выехать за Кубань — в Турцию, а начальникам свиты выехать только после того, как они перепишут все имущество хана и сдадут его по описи на хранение командированным для этой цели коллежскому асессору Караценову и переводчику Ибрагимовичу . Ногайские аулы под конвоем прибывшего военного отряда начали переправляться за Кубань; к отъезду готовы были и мурзы. В это время генерал-майор Розенберг, находившийся там же на Тамани, приводит к Каховскому султана Али-агу . Последний объявляет, что ханские жены ни под каким предлогом не хотят ехать за границу, что они решили дожидаться возвращения Шагина из России и потому приказали ему принять присягу на верноподданство. Не доверяя словам Али-аги, Каховский посылает Караценова и Ибрагимовича узнать от самих ханшей принятое ими решение. Они подтвердили, что без ханской воли не смеют никуда ехать и потому просят принять в русское подданство начальника их Али-агу. После этого было сделано распоряжение о приводе к присяге Али-аги и остальных людей, находившихся при нем. 4-го июня 187 человек ханской свиты и с ними султан Али-ага принесли присягу на верность российского подданства, после чего присягнувшим было позволено остаться на месте, а султану Али-аге поручили, кроме того, надзор и хранение ханского имущества, заключавшегося в табуне из 71-й лошади, в конской сбруе, охотничьих принадлежностях и т. д.. Тем временем Ислям-бей и с ним 29 крымских и ногайских мурз с 1.205 служителями переправлялись за Кубань под конвоем Караценова. 7-го июля выселившаяся свита находилась уже на кубанской стороне и расположилась близ Анапы; но анапский паша потребовал от Ислям-бея за пропуск 1.500 р. Последний отказал. Тогда паша велел взять Ислям-бея под стражу и посадить его на трехмачтовое судно, а в Константинополь послал о происходившем на Кубани известие для получения необходимых указаний. В это время начальник соседнего ногайского аула Оглу-Джан-Орслан, узнав о поступке паши, объявил ханскую свиту под своим покровительством и с несколькими ногайцами отправился в Анапу, где потребовал освобождения Ислям-бея, угрожая в противном случае оружием. Паша послал в горы к абазинцам за помощью. На его приглашение явилось более 200 человек, с которыми он и укрепился. Джан-Орслан осадил крепость. Тогда анапские жители стали просить освободить Ислям-бея; паша уступил, и Ислям-бей получил свободу .

Что же делал в это время Шагин? По выражению Кречетникова, он стал «примерно неспокоен». Сначала у него отняли Лошкарева. Шагин жаловался, что ему не с кем теперь делить время, так как один Лошкарев из числа русских приставов знает татарский язык . Но в особенности оскорбился Шагин арестом Кугаса и посланных на Тамань писем. Наконец, когда до него дошло известие о происшедшем на Кубани, Шагин стал усиленно проситься в Турцию. 4-го августа Кречетников извещает Потемкина, что Шагин послал ему копию с высочайшего указа, данного 24 сентября 1784 г. генералу Черткову о доставлении его через Киев в турецкие владения, и просил об исполнении этого указа. На замечание Кречетникова, что указ относится к Черткову, Шагин просил донести императрице о его желании оставить Россию и ехать в Турцию . Просьба его была исполнена: приблизительно через месяц пришло разрешение на выезд. 11-го сентябре Кречетников уже спрашивает Потемкина, как доставить Шагина, представляя на его разрешение следующие два обстоятельства: 1) что хан задолжал более 130 т. разным лицам и теперь рассчитывает уплатить долги по взыскании с купца Хохлова, оставшегося ему должным за содержание откупа соляных доходов и таможенных пошлин, и 2) что хан медлит, ожидая ответа из Константинополя с разрешением ему выезда в Турцию . Белено было торопить хана. 14 сентября в Крым было послано Каховскому требование отпустить в Киев ханский обоз, а гарем препроводить на ханском судне в Турцию . Для этой цели на Тамань были отправлены из Калуги Крым-Гирей и офицер Крейс. Туда же из Симферополя отправляется Караценов сдать по описи прибывшим имущество. Кроме того, Караценову было поручено убедить некоторых из свиты не ехать в Турцию, в случае же неудачи — отпустить свиту не иначе, как выдав им русские паспорта . Прибыв на Тамань, Караценов собрал свиту и говорил ей, что правитель таврической области, снисходя к ее нуждам, позволяет каждому избрать определенное положение с условием остаться в Крыму или на Тамани и обещал необходимое вспомоществование, а кто пожелает ехать за ханом, то будет отпущен не иначе, как с срочным русским паспортом. В ответ на сделанное предложение Крым-Гирей просил Караценова спросить татар: «на каком основании они раньше учинили присягу?». «Нужды никакой не имею, — был ответ последнего, — ибо совершенно знаю, да и сами татары знают, что присягали на верность подданства всероссийской державы! Пусть лучше всяк скажет: кто намерен и кто остается». Выступили «лучшие», по выражению Караценова, татары и чистосердечно признались, что хотят служить своему господину-хану; остальные молчали, а Крым-Гирей снова заговорил и заявил, что хан считает людей свиты своими подданными, так как, по уверению ездившего на Тамань Кугаса, свита принесла присягу на верность, а не на подданство: Султан Али-ага подтвердил, что действительно он сам присягал только на верность, а не на подданство. Только после серьезных доводов Караценов изобличил неправду. Все-таки переговоры не привели к желанным результатам. Караценову ничего не оставалось делать, как приготовить свите паспорта и отпустить обоз. 12 октября Кугас принял обоз с ханским имуществом и выехал из Тамани в Крым. Вслед за этим прибыли в Керчь ханские суда, взяли гарем и остальных людей в числе 117 душ обоего пола, в том числе и детей, и 21 октября вышли в море. Дурная погода занесла экипаж з балаклавскую бухту; простояв там четыре дня, суда продолжали путь в Турцию. Что касается обоза, следовавшего сухим путем, то, прибыв к Перекопу, Кугас просил позволения перезимовать там, но получил отказ и выехал в Киев, где должен был соединиться с ханом .

Действительно, хан находился уже в дороге. 5-го декабря, когда Кречетников, узнав, что хотинский паша не пропустит Шагина через границу без султанского разрешения, опрашивал Потемкина, как поступить ему с ханом, и просил во всяком случае избавить его от такого гостя; в этот самый день Шагин был уже в Бердичеве , а 9 декабря продолжал путь к Каменцу. Через неделю с лишним он был уже на границе, где неподалеку от Каменца в ½ в. остановился в деревне Длуже в ожидании возвращения посланного в Константинополь за разрешением ехать в Турцию . В тревожном ожидании ответа хан провел более месяца. Сопровождавший его пристав Вельяминов писал Кречетникову, что хан сомневается в благоприятном ответе, вследствие чего и говорит, «что удержится выезжать в турецкую область». Кречетников ответил, что если Порта не примет хана, то внушить ему ехать в Хотин и там остаться «под претекстом поправления своего здоровья, где может начать переписку и требования, какие ему заблагоразсудятся». Пристав писал, кроме того, что отпущенные хану по 16 число декабря деньги уже израсходованы. Кречетников выхлопотал ему содержание еще на один месяц, но объявил, что в силу высочайшего повеления, выдача пенсиона прекращается со вступлением его за турецкую границу.

Наконец 24 января возвратился давно ожидаемый Сеит-Ахмет-Эфенди и привез хану письмо от визиря, который с радостью объявлял султанское разрешение на приезд Шагина в Турцию. Визирь писал: «для принятия по древним нашим обычаям вашу светлость и оказания почестей со вступлением на границу и препровождения от Хотина к Бухаресту, а оттуда через Ергок прямо к Адрианополю определен приставом Измаил-ага, а особливо, как вы почтенный и приятный его султанского величества гость, для спокойствия в пути разных выгод и всего того, что вашей светлости будет угодно».

27 января 1787 года бывший крымский хан Шагин-Гирей оставил Россию; Вельяминов, сдав хана Измаил-аге, вернулся в Россию.

Почтенному гостю султанского величества назначили для жительства Чифтилин в Румелии. Наш посол в Турции Булгаков, сообщая о сем Каховскому, прибавлял: «не знаю истинной причины перехода сюда Шагина, но он сам просился и раскается тысячу раз о сей глупости». Действительно, Шагин испытал участь сверженных ханов: он погиб, по повелению столь любезно ожидавшего его султана, насильственной смертью на острове Родосе .

 

Словарь

АКЧА — денежная единица.

АМАНАТ — заложник.

БЕШЛЫ — конный телохранитель.

БУРЖАКИ — татары Буржакской орды.

ГОФМАРШАЛ — придворный чин, ведавший дворовым хозяйством.

ДЕФТЕРДАР-АГА — писарь.

ДЖАМБУЛУКИ — ногайцы Джамбулуйской орды, кочевавшей в степях между Перекопом и Днепром, подчинялись Крымскому ханству.

ЕДИСАНЦЫ — татары Едисанской орды, находившейся между Южным Бугом и Днестром.

ЕДИЧКУЛЬЦЫ — татары Едичкульской орды, между Днестром и Дунаем.

ИНВЕСТИТУРА — юридический акт введения вассала во владение феодом.

КАЛ ГА — наследник престола Крымского ханства.

КАЛИФСКОЕ БЛАГОСЛОВЕНИЕ — благословение духовного главы мусульман калифа (халифа).

РЕЗИДЕНТ — дипломатический представитель.

СЕРАСКЕР (СЕРАСКИР) — главный военачальник турецких действующих войск, титул военного министра.

ФИСКАЛЬНАЯ МЕРА — надзор.

ШИРИНЫ — представители одного из знатных татарских родов.

ШТАЛМЕЙСТЕР — придворный чин заведующего царскими конюшнями.

ЭФЕНДИ (ЭФЕНДИ) — почтительный титул, соответствует господину.