В XVIII в. крымское ханство очутилось лицом к лицу с могущественной Россией, стремившейся осуществить свою историческую задачу — завладеть южным морем и прилегающими к нему плодоносными черноземными степями и тем самым уничтожить последний оплот мусульманства, упорно державшийся на классической почве той Тавриды, откуда некогда распространился свет христианства на древнюю Русь. Ханство, лишенное в самой своей основе элементов организации, которая обеспечивала бы ему прочное существование, и постоянно раздираемое внутренними неурядицами, падало перед надвигающимся на юг сильным соседом. Походы Миниха и Ласси были одним из таких ударов, после которых ханство оправилось только благодаря усилиям единоверной Турции, и то на время, чтобы дожить до нового удара, более разрушительного. Турецкая война 1768–1774 гг. и последовавший в 1771 г. поход Долгорукова в Крым были новым ударом, после которого Крым не мог уже подняться. Последующее время было для него не более, как предсмертной агонией, долженствующей закончить его историческую жизнь.

Последние дни политической жизни ханства связаны с жизнью и деятельностью одной из интересных личностей, занимавших когда-либо ханский престол, с личностью Шагин-Гирея. Интерес, возбуждаемый им, заключается, как в его деятельности, весьма поучительной с точки зрения тогдашнего состояния ханства, так и в его не лишенной драматизма судьбе. Немало султанов (членов фамилии Гиреев) толпилось при дворе крымского хана перед началом турецкой войны; но из среды всех выделялся сын Мехмед-Гирея хана, Шагия-Гирей. Родившись в Адрианополе, сборном пункте проживавших в Румелии Гиреев и имевших там свои родовые владения, Шагин рано лишился отца . Первоначальное образование, даваемое заурядно всем молодым султанам, показало в молодом Шагине самый восприимчивый ум, сообразительность и развило в любознательном от природы мальчике интерес к образованию. Превратности, зачастую испытываемые Гиреями, заставили мать его найти себе приют в Фессалониках . Здесь юноша нашел возможность удовлетворить свою любознательность. Случай помог ему попасть отсюда в Италию. Проживая в Венеции, Шагин изучил итальянский язык. Знание итальянского, а также греческого языков дало ему возможность познакомиться с западно-европейской культурой. Шагин принял вид европейца. Дядя его, известный Керим-Гирей Шагин, на которого он походил своими способностями, полюбил племянника и вызвал его в Крым, где определил его сераскером в ногайскую орду, состоявшую из кочевых орд буджаков, едисанцев, едичкулов и джамбулуков, растянувшихся своими кочевьями на всем протяжении южных степей от рукавов Дуная до Кубани. Ставши начальником едисанцев, живших в очаковской области к западу от Днестра до Днепра, 20-летний сераскер скоро приобрел вес благодаря своему умению и энергии. Но недолго он управлял. Начавшаяся война России с Турцией, заставившая ногайцев двинуться на разорение Украины и затем принять участие в войне, последовавшая смерть Керима и возведение на крымский престол нового хана, назначенного из Константинополя, заставляют Шагина исчезнуть на время со сцены. Мы его видим уже в Бахчисарае в ряду других кормившихся при дворе султанов — чутко прислушивающимся к вестям, приходившим с Дуная. А вести были недобрые. План Екатерины, составленный ею в самом начале войны и переданный начальнику 2-й армии Панину для исполнения — оторвать татар от Порты и, сделав из них независимое государство, «лишить тем Турцию правой руки» , стал осуществляться. Победы Румянцева при Ларге и Кагуле в июле 1770 года, взятие в сентябре Бендер Паниным сильно подействовало на ногайцев. Чтобы получить доступ в родные степи, ногайские орды едисанцев и буджаков отказываются от турецкой зависимости, которая при теперешних обстоятельствах могла быть для них только вредна, и вступают в союз с Россией. Тогда кочевники, оставив Панину своих аманатов, были переправлены через Днестр . После этого Панин разослал своих агентов — запорожских казаков и некоторых присланных им мурз во все ногайские кочевья и в Крым. Едичкулы и джамбулуки без труда склонились на убеждения панинских агентов, в силу тех же соображений, которыми руководствовались родичи их едисанцы и буджаки, отказавшись от Турции, от которой они не чаяли для себя пользы. Жившие в северной части Крыма стали выходить отдельными аулами на соединение со своими: вышли многие едичкулы, потянулись к едисанцам и джамбулуки, спешившие уверить главу едисанцев Джан-Мамбета, усердно хлопотавшего во имя союза с Россией, в своем отступлении от Порты . Все они собрались главным станом на левом берегу Днепра, куда были переведены и присягнувшие уже России едисанцы и буджаки. Пока на Днепре кочевники толковали о новом своем положении и заняты были окончательным улаживанием дел, панинские агенты вербовали приверженцев в Крыму.

Опасность со стороны России, слабость Турции, отступление едисанцев и буджаков, выход едичкулов из Крыма, наконец, панинские обещания — все это произвело раскол в Крыму. Одни из личных выгод, другие, ввиду беспомощного положения отечества и опасности, грозившей со стороны России, третьи, подчиняясь губительному действию примера, соглашались с панинскими предложениями. Началась «негоциация» с крымцами, при которой в качестве знатока крымских дел состоял переводчик Якуб-Ага . Но негоциация шла вяло. Она показала, что происходившее в Крыму, не более, как одно шатание, которое не даст разительных результатов до того времени, пока крымцам не будет показана опасность огня и меча. Только этим можно было вынудить у крымцов то, на что кочевники соглашались легко и добровольно. Тогда решились употребить сильную меру и по плану войны второй армии назначено было идти в Крым . Командование над этой армией было отнято у Панина и передано Долгорукову, а ведение татарской негоциации поручено правителю слободской губернии Щербинину, в помощь которому был дан Веселицкий .

Но прежде чем идти в Крым, главнокомандующий попробовал мирные переговоры, и с этой целью посылает в Бахчисарай Мавроени, брата верного Джан-Мамбета, Мелису-мурзу и, в качестве поверенного от джамбулуков, Али-агу. Посланные явились с решительным предложением от главнокомандующего. Хана Селим-Гирея в то время не было в Крыму; он был на Дунае и место его занимал паша (вице-хан, наследник). В ответ на заявленное предложение, паша велел посадить послов под стражу и затем созвал совет вельмож, на котором присутствовал, в числе других, и Шагин-Гирей. Совет начал с того, что решил вешать таких людей, которые, подобно Мавроени, приезжают возмущать народ, а своих, как Мелису-мурзу и Али-агу, сжечь живыми . В эту решительную минуту выступил Шагин.

Уже давно приближенные видели Шагина занятого какой-то мыслью и имевшего озабоченный вид. С одной стороны, он ясно сознавал действительное положение Крыма, которому Турция не могла оказать помощи и в который готовы вступить русские, ясно представлял себе выход из подобного положения и потому в душе вполне разделял предложения панинских агентов, тем более, что эти предложения могли коснуться его, Гирея, самой выгодной стороны. С другой стороны, важность дела и соединенных с ним последствий, его неизвестность, желание действовать наверняка — заставляли его выжидать более удобной минуты. Она наступила: Мавроени объявляет решительное предложение главнокомандующего, а татарские послы окончательное решение отпавших собратий. Между тем калга и совет в ответ на такие заявления решают оборвать одним ударом все свои отношения с Россией, отпавшимися татарами и выступить на путь совершенно им враждебный. И вот Шагин на предложение совета казнить послов заявляет, что от гибели Мавроени Россия не потерпит ущерба, но гибель его не принесет добра и Крыму ; после этого милости от России нечего будет ждать, заключил Шагин. Оказалось, что его поддержал глава духовных казамер-эфендий, и их мнение произвело свое действие. Через несколько дней Мавроени освобождают и вместе со своими высылают из Бахчисарая, в Россию же отправляют письмо совершенно неопределенное, такое, которым старались не досадить, вручив его посланным татарам.

Мавроени оставил Бахчисарай в более светлом настроении. Он вез известие едисанцам о бывшем их сераскере, с которым успел довольно близко познакомиться. Известие радостное: сераскер хвалил едисанцев и обещал им помощь, обещал переписываться. Джан Мамбет не заставил себя ожидать, стал писать Шагину, Шагин ему и в результате этой переписки выяснились виды обоих лиц. «Хочу писать к нему, чтобы выехал к нам из Крыма, потому что с его выездом между крымцами последует великая перемена: нз всех Гиреев один этот султан всем народом любим», — говорил Джан Мамбет Веселицкому, прибывшему в едисанские кочевья у Конских вод . Пришло и другое известие. К Веселицкому явился Абдул-Керим эфенди, уверял в верности и твердости едисанцев и буджаков и объявил, что все благонамеренное общество очень желает выбрать в ханы Шагин-Гирея, если это императрице будет угодно. 8-го апреля 1771-го года Щербинин дает знать об этом в Петербург и спрашивает, как поступить с предложением, избрать ли, т. е., для отступивших от Порты ногайцев особого хана, чтобы этим положить начало независимости татар. Но в Петербурге интересовались не столько ногайцами, сколько Крымом и ожидали более благодетельных последствий для татарской негоциации от подготовлявшегося в Крым похода, чем от ногайских предложений. Вот почему 13 мая пришел ответ: поддерживать ногайцев и их предложение, но ничего не предпринимать для его осуществления . Лучше всего заняться передвижением орд для того, чтобы очистить второй армии дорогу в Крым. Действительно сильная мера против Крыма была принята: 14 июля армия во главе с Долгоруковым была уже за Перекопом и победоносно направлялась в самый центр ханства. Спустя две недели с небольшим все крымские города находились в руках русского войска. Взятием Керчи окончился поход, прибывшая к Кафе турецкая помощь была отбита, крымцы смирились и согласились отказаться от зависимости Турции, согласились вступить в союз с Россией. Во время этих переговоров хан Селим бежал в Турцию и крымский престол стал избирательным. 27 июля крымское собрание в Карасубазаре подписало присяжный лист о союзе с Россией. Затем стали выбирать хана и таким выбрали Сагиб-Гирея, брата Шагин-Гирея, который деятельно руководил переговорами собрания с главнокомандующим, самого же Шагина избрали пашею .

Так возникло новое независимое государство, союзное с Россией, татарская область. По новому плану Щербинину велено было и не думать об отделении ногайцев; наоборот, ногайцы, признав ханом Сагиба, должны были составить с крымцами одно государство .

Теперь татарской области предстояло устроиться, надо было ей окончательно условиться с союзником, надо было засвидетельствовать ему свою дружбу и доверие, надо было уладить некоторые требования, предъявленные им.

Для засвидетельствования дружбы и доверия был послан от имени татарской области калга Шагин-Гирей. Оставив крымцам самим договариваться и трактовать об уступке России крепостей Керчи и Еникале, Шагин 25-го августа выехал в Петербург, имея при себе присяжный лист и грамоту об избрании Сагиба. Калга прибыл в Петербург в 20-х числах ноября. Ему отвели прекрасное помещение, окружили вниманием. Вместо 50 рублей, получаемых им в пути ежедневно на содержание, было назначено по прибытии 100 рублей. С первых же дней приезда крымский наследник обратил на себя всеобщее внимание. Красивый образованный татарин не чуждался общества и, очутившись в центре цивилизации, жил европейцем. Одно лишь самолюбие Гирея привело его сначала к некоторым недоразумениям. Сознавая, как он сам выразился, что в его кармане и в его силе заключается все, что касается татарского народа, он требовал, чтобы Панин первый сделал ему визит. Из-за этого возникли столкновения двора с калгой. Сначала попробовали убедить его переговорами отступить от подобного требования, как не идущего к нему, и чиновник иностранной коллегии немало истощил красноречия в разговоре по этому поводу с Шагином, но безуспешно. Тогда совет решил послать паше письменное объявление, в котором от имени императорского двора было указано на упрямство его в неисполнении обязанностей по церемониалу и обрядам, всегда и непременно наблюдаемым при императорском дворе; паше напомнили, что он является как посол хана крымского, просит о подтверждении его в том достоинстве, которое получил, хотя и по добровольному всего татарского общества избранию, однако пособием ее величества . Шагин отстал от своего требования относительно визита, но его претензии не окончились этим. 22-го ноября Панин жаловался совету, что паша не соглашается снимать шапки на предстоящей аудиенции, так как того не позволяет ему магометанский закон, в случае нарушения которого ему нельзя будет возвратиться в отечество, не подвергаясь всеобщему порицанию, а может быть и ругательству . Последнему требованию пришлось уступить и, чтобы дать этому делу благовидную окраску, совет решил послать паше в подарок шапку, по случаю освобождения татарских народов. По этой причине, объявлял совет, императрица жалует татарскому народу тот самый церемониал, какой употребляется в сношениях с Портою и персидским государством, позволяя в то же время и всем вообще татарам отныне являться везде с покрытыми головами . Этим и окончились недоразумения, после чего Шагин стал готовиться к аудиенции. 28 ноября совет слушал речь, которую паша должен был говорить на аудиенции, слушал и ответ на нее . Вслед за этим последовала и аудиенция, на которой паша вручил привезенные бумаги, произнес речь и произвел самое выгодное впечатление.

После этого Шагин зажил обыкновенной жизнью в столице, привлекая к себе все большую и большую симпатию. Живой, любознательный паша не сидел дома в кругу своих татар, которые приехали послами от ногайских орд. С свойственным ему интересом присматривался он ко всему; не упускай из вида политики и известий из Крыма и с берегов Дуная, Шагин одинаково интересовался и всей окружающей обстановкой. Он то бывает на парадах, то осматривает достопримечательности в области науки, искусства и промышленности, не пропускает ни одного спектакля в театре, по воскресеньям после обеда смотрит, как танцуют воспитанницы в Смольном монастыре . Одним словом, весь Петербург, обращавший сначала внимание на приезжего мусульманина, мало-помалу на столько привык его постоянно видеть, что появление его в публичных местах считалось самым обыкновенным делом. Любезность, приветливость, внешний лоск, развивавшиеся под влиянием петербургской обстановки, приобрели ему много поклонников. Его находили интересным. В письме к Вольтеру Екатерина писала: «у нас здесь в настоящее время паша султан, брат независимого хана крымского; это молодой человек 25-ти лет, умный и желающий себя образовать» . В другом письме императрица делала такой отзыв о нем: «крымский дофин — самый любезный татарин: он хорош собою, умен, образован не по-татарски: пишет стихи; хочет все видеть и все знать; все полюбили его» .

Один только Панин не совсем благосклонно смотрел на Шагина и огорчался теми — тратами, которые делал татарский дофин на свою европейскую жизнь. Тотчас по приезде в Петербург калга получил, кроме подарков: шубы, платья, богатого серебряного сервиза и выдаваемого суточного жалованья, еще пять тысяч на расходы. Не на долго хватила выданная сумма. Панин должен был испросить новую сумму . Выдали 10 тысяч, которые также были скоро израсходованы. Шагин нуждался в деньгах и добывал их на стороне, закладывая драгоценные вещи, полученные им в подарок от императрицы. Так, по случаю аудиенции в Царском Селе, ему были пожалованы перстень и табакерка. Эти вещи он заложил купцу Лазареву, и Панину пришлось выкупать их потом за 8.500 рублей .

17 февраля 1772 года послы от четырех ногайских орд были отпущены из Петербурга с Высочайшими грамотами на имя каждого из ногайских народов . В начале мая выехали и прибывшие с Шагином крымские депутаты, которым вручили одну грамоту крымскому обществу, другую, «возвестительную», хану . Сам Шагин остался в Петербурге.

Как представитель татарской области, объявившей себя в союзе с Россией, Шагин и не мог выехать, ибо отношения между двумя державами не были улажены. Союзники ни за что не соглашались уступить нам Керчь и Еникале. Сам хан восстал против предложения отдать эти крепости в видах обеспечения татарской независимости. «Татарская область самостоятельна и независима, а потому она должка защищаться и отстаивать себя собственными средствами», — говорил Сагиб-Гирей Долгорукову . Шагин писал брату и советовал не упорствовать, но не помог делу . Дела в Крыму осложнялись под влиянием партии, тянувшей к Турции. Узнав, что Турция прервала свои переговоры, начавшиеся в Фокшанах из-за независимости татар и уступки крепостей, турецкая партия стала действовать решительнее. Она объявила, что Крым не хочет быть независимым и отвергала союз, объявленный Россиею. Щербинин терял надежду на успех негоциации с крымцами. Переговорив с верным Джан-Мамбетом, он пишет в Петербург о необходимости удержать по крайней мере ногайцев, назначив им Шагина сераскером к, отделив их таким образом от крымцев, лишить Крым существенной поддержки . Совет решил иметь в виду план Щербинина, предлагаемый им во второй раз, но подобно тому, как в 1771 г. больше интересовались крымцами, чем ногайцами, так и теперь внимание было устремлено в Крым. Ногайцам решили выдать до 10 т. рублей подарками, чтобы удержать их от турецких соблазнов, и занялись Крымом, который возвращался к прежнему своему положению. Опять потребовались более существенные меры, чем бесполезные увещевания. Генералу Щербатову было приказано стянуть войска, а генералу Прозоровскому идти с корпусом в Крым . Щербинин должен был действовать через обласканных ногайцев и, послав от них депутатов в Крым, требовать исполнения данных России обещаний. Наконец Долгоруков должен был, по приведении в исполнение нужных мер, заключить формальный трактат с татарскою областью, который, помимо установления отношений между союзническими державами, нужен был в переговорах с — Турцией, отрицавшей татарскую независимость .

Стал собираться в дорогу и Шагин. 9-го августа совет слушал речь, которую паша приготовил для отпускной аудиенции . Затем начались сборы. Шагину даны были новые подарки; подарена была сабля, оправленная в золото и украшенная драгоценными камнями. Для отправления паши Панин просил денег и отправил совету счет в 46.561 р., необходимых на выезд Шагина . Нужно было еще выкупить заложенные вещи.

Но пока собирался Шагин, дела в Крыму стали улаживаться и без него. 19 сентября Долгоруков разбил татарские скопища, производившие беспорядок, а 29 Щербинин был приглашен в Карасубазар для соглашений . Здесь собрались ширины, знатные мурзы, депутаты от ногайцев, представители бейских поколений. 1-го ноября они подписали трактат, которым татарские народы признавали себя независимыми, составляющими одну область, объявляли себя в союзе с Россией, в знак чего уступали ей «во всегдашнее содержание» Керчь и Еникале . Оставалось теперь ратифицировать трактат и тем покончить недоразумения.

Наконец в конце года выехал из Петербурга Шагин. 10 декабря совет вручил ему письма для передачи Долгорукову и Щербинину . Кроме того, он вез с собою Высочайший рескрипт хану. Шагин вернулся в Крым сильно изменившимся. Пребывание в Петербурге произвело на него решительное влияние. Принимая близкое участие в татарском деле, которому в Петербурге давали направление почти на его глазах, честолюбивый паша стал смотреть на себя, как на призванного самой судьбой к решению участи своего отечества. Обстоятельства подтверждали это: Щербинин два раза представлял в Петербург о необходимости избрать его главой ногайцев, и совет разделял его предложение. Но что могло значить сераскирство или даже ханство над кочевниками для татарского дофина, увлеченного европейской цивилизацией и тем могуществом, какое она доставляла? В его голове рождался образ другой власти — образ ханского престола независимого от Турции, могущественного, славного. Этот престол должен быть воздвигнут в Крыму, который, получив независимость, должен воспрянуть к новой жизни, к новой роли, к такой роли, которая в состоянии была бы затмить все созданное когда-либо Гиреями, превзойти славу Чингизовой монархии. И эту жизнь мог вдохнуть только он.

Чем более он думал об этом, тем более убеждался в высоте своего призвания. Образ черноморской империи Гиреев, принимавший более и более грандиозные размеры, овладел всем его воображением.

Но пока ему предстояло вступить в обязанность паши при крымском хане, который не замедлил по прибытии Шагина созвать совет из знатнейших лиц . В это собрание является Шагин, Здесь он превозносит щедроты государыни, объявляет, что будет всегда благодарен ей и усерден к русскому союзу, заявляет, что Россия оказала Крыму неизъяснимое благо, предоставив ему независимость, ибо только в союзе с нею заключается счастие и благоденствие Крыма; потом с укором обращается к собранию и спрашивает, что произвело непостоянство в их поведении, что побудило к коварству, обману, нарушению клятвы . Собрание ответило по-своему: «мы одинаково боимся как России, так и Турции; находясь в опасности от первой, мы согласились на ее предложения, боясь другой, сносились с нею, считая себя зависимыми. Действиями России, отнимающей у нас земли и обращающейся с нами лживо, мы теперь обмануты и огорчены». — «Ничего подобного Россия не делает! — с жаром возразил паша. — Да если бы Россия захотела бы мстить за вероломство, то ничего ей не стоит обратить Крым в пустыню. И это может случиться, если вы будете продолжать вести себя вероломно. Лучше выдайте мне возмутителей спокойствия, если только хотите быть вольными помощью России» . Собрание, которое недавно только подписало трактат дружбы с Россией, ответило молчанием. Шагин вышел из себя. «Полномочие, возложенное на меня при отъезде в Россию, обязывает вас повиноваться!» — «Мы вас не удерживаем; у нас есть государь, которому мы и обязаны повиноваться» .

Калге ничего не оставалось делать, как жаловаться на «беспутство» своих единоверцев. Откровенно сознаваясь приехавшему с ним князю Путятину, что ничего не может поделать с единоземцами, которые, по его словам, вдесятеро стали хуже и развратнее, чем были прежде, он прибавил: «с такими неблагодарными людьми, враждебными мне и русским, я не могу остаться, потому что обещал ее величеству быть навсегда ей верным; если дела будут продолжаться в таком же беспорядке и сил моих недостанет быть полезным России и себе, то принужден буду покинуть страну и искать убежище под покровительством императрицы». Путятин написал об этом в Петербург. 11 апреля совет решил: похвалить пашу за поведение и обнадежить его всегдашним ее величества покровительством . Калга как говорил, так и сделал: выехал из Бахчисарая и наконец остановился в Перекопе .

Но не для того он оставил столицу ханства, чтобы умыть руки в крымском деле. Теперь крымский вопрос вступил в новую фазу усложнений. Мирные переговоры с Турцией в Бухаресте убедили только в упорстве турок, ни за что не соглашавшихся на признание Крыма независимым, несмотря даже на то, что им воочию представили союзный трактат России с Крымом, обнародованный 29 января 1773 г. Военные действия возобновились, Турция готовилась дать отпор Румянцеву, извещала в Крым, что пришлет помощь. Тогда Долгорукий стянул войска к Перекопу, а Синявин со своею флотилией стал крейсировать вокруг Крыма, на случай появления турецкого флота . В это время у Перекопа Шагин ведет с главнокомандующим беседу по душе. Чтобы сделать Крым независимым, нужен такой хан, уверял паша, который не боялся бы Турции, а действовал бы решительно. Шагин продолжал говорить о всегдашнем своем усердии к России и в конце концов обещал, что если его сделают самовластным над татарами ханом, то он утвердит независимость Крыма от Порты. 19 июля Долгоруков дал знать в Петербург об этом желании Шагина. Совет, получив в третий раз предложение сделать Шагина ханом, хотя по-прежнему находил доводы паши основательными и справедливыми, все-таки привести их в исполнение не решался, ибо это значило бы нарушить трактат, обнаружить свое вмешательство в дела Крыма и этим дать себя в руки Турции. Совет сознавал, что немало лет потребно для совершенного отделения татар от Турции, и в виду этого поручил только Панину обнадежить Шагина покровительством императрицы и «всегдашним в случае нужды сюда убежищем». Но не успел еще этот ответ сделаться известным всем лицам, стоящим при татарской негоциации, как, вследствие беспокойства на Кубани, снова пошло в Петербург предложение о Шагине.

Дело в том, что Турция, ободрившись неудачей дунайской экспедиции России, действительно послала свои суда к Тамани. С ними прибыл на Кубань Девлет-Гирей. Сейчас на Кубани, бывшей всегда средоточием самых беспокойных элементов, выходивших из Крыма, в лице разных искателей приключений, в лице разного рода султанов, «чаявших движения воды», пошло ходить известие, что Крым возвращается под власть Порты, почему она и назначила Девлет-Гирея ханом . Ногайцы, жившие на той стороне, пришли в движение, от которого их не могла удержать даже русская команда, находившаяся под начальством Стремоухова, приставленного к кочевникам. Русское влияние ослабло настолько, что Джан-Мамбет опять видел единственное средство спасения в отделении ногайцев под особое управление мощного сераскира, каким считался Шагин. И вот Щербинин снова поднимает вопрос об избрании Шагина ногайским сераскиром и, как оказалось, для окончательного решения. Тайное вмешательство Турции в дела Крыма заставило Россию с своей стороны поступать решительнее. Пришел ответ: провести в сераскиры Казы-Гирея, который также добивался начальствования, а в случае его неудачи — Шагина .

28 августа Шагин, сложив с себя звание калги, выехал в Полтаву, где был любезно принят. Ему обещали выдавать ежемесячно по 500 руб., а в случае, если по каким-либо причинам он оставит Полтаву и переедет в Петербург, то будет получать по 1000 руб.. Через два месяца Долгоруков получил новый рескрипт, в котором бывшему калге увеличено было жалование с 500 р. на тысячу . Между тем Казы-Гирей потерпел неудачу: Девлет, соединившись с едичкульцами, напал на пристава Павлова, рассеял его отряд и стал утверждаться среди ногайцев. Тогда Щербинин, взяв на непредвиденные расходы из канцелярии слободской губернии 35 т., послал на Кубань Шагина. С ним ехал бригадир Бринк, а их сопровождал отряд войск под начальством Стремоухова. Со своей стороны Долгоруков распорядился придвинуть войска к месту отправления Шагина. Последний уже прибыл на Кубань и нашел дела в лучшем положении: полковник Бухвостов успел рассеять мятежные толпы татар и занял важный пункт на Кубани— Копылу . С помощью денег и прибывших отрядов Шагин в мае 1774 года утвердился на Кубани .

Пока ограничились этим, так как Порта согласилась признать независимость татар, согласилась признать союзный трактат татарской области и России и 10 июля 1774 года заключила Кучук-Кайнарджийский мир.

Итак, заключенный мир, казалось, должен был успокоить державы, должен был покончить между ними недоразумения и утвердить за Крымом положение, предоставленное ему Россией.

Но не успокоился Крым. Заключенный мир образовал между ним и единоверною Турцией пропасть, которую оба мусульманских государства стараются уничтожить.

Связанный узами духовного родства, Крым не мог помириться с оторванностью и тянул к единоверной Турции. Со своей стороны последняя, несмотря на незажившие еще раны, нанесенные ей в первую войну, не могла забыть о потере Крыма, которого Кайнарджийский трактат не мог с формальной стороны оторвать от нее окончательно, сохранив за султаном право посылать калифское благословение каждому из новоизбираемых ханов.

По этим соображениям только что заключенный с Россией трактат стал нарушаться. Крымцы, по выводу Долгоруковым расположенных в Крыму войск, отправляют депутацию в Константинополь и поручают ей заявить Порте, что они не желают быть независимыми и просят принять их под свою защиту . Несмотря на неудачу, понесенную крымцами при нападении русского войска, волнения в Крыму не унимались. Со своей стороны Порта внимательно слушает заявления татарской депутации, посылает в Крым нового пашу — Бахти-Гирея, поддерживает Девлета, передвинувшегося из Кубани в Крым, не признает Сагиба ханом как поставленного с помощью России .

Дела на это время приняли такой критический оборот, что в Петербурге решили, в случае, если Крыму суждено будет отойти к Турции, удержать по крайней мере ногайцев . Для этой цели Щербинину выдали 100 т. и отправили на Кубань в кочевья Джан-Мамбета действовать сообща в пользу образования ногайского ханства, но с условием, «чтобы Порта не видела в этом явного нашего участия». Сначала Щербинин принимал Джан-Мамбета с Шагином, которые почему-то не поладили, затем склонил ногайцев и к концу 1774 года Шагин мог уже быть объявлен ханом . Извещенный об этом Панин 10 января 1775 г. написал Щербинину не медлить избранием Шагина, но не производить разрыва между ногайцами и крымцами, в виду охлаждения Порты к татарскому делу и, следовательно, лучшего поворота в делах, вследствие чего ногайцы должны испросить у крымского хана утверждения Шагина в избранном ими ханском достоинстве. Оставалось склонить на сторону Шагина еще беспокойных едичкульцев, как новое обстоятельство дало другой ход происходившим событиям. Порта, по выражению русского поверенного Петерсона, наскучилась крымскими хлопотами и сделалась уступчивой . 27 марта высочайший манифест объявил о заключении мира с Турцией . Султан согласился выдать «нисан» Сагибу и признать его ханом, для чего отправил в Крым с этим нисаном своего мириалия. Приезд мириалия возбудил умы сильнее прежнего. Крымцы, руководимые Девлет-Гиреем, возмутились и низложили слабохарактерного Сагиба, а на его место возвели Девлета . Пока Щербинин протестовал в Крыму против низложения Сагиба, пока Петерсон требовал от Порты объяснений по поводу случившегося в Крыму; Девлет тем временем действовал в пользу возвращения ханству прежнего порядка и послал на Кубань сераскером Тохта-ыш-Гирея . Тохтамыш с таманцами и ногайцами напал, в числе 3 т. человек, на Шагина, перебил весь отряд, находившийся при нем и заставил его бежать к абазинцам. Генерал Борзов послал один купеческий бот, который перевез Шагина в Еникале . Здесь ему предстояло принять участие в более важных по своим последствиям событиях, которые не замедлили вскоре обнаружиться. Турция, под влиянием совершившихся событий, снова заговорила. Репнину, посланному в Константинополь для засвидетельствования дружбы и союза с Турцией, Порта прямо заявляет, что Крым не может оставаться без турецкого покровительства и формально просит Россию отступить от независимости татар . Репнин доносил об этом в Петербург, жаловался, что Порта не выводит своих войск из Крыма, задерживает контрибуцию и думает воспользоваться этим для пересмотра вопроса о вольности татар. Действительно, поведение Турции показывало, что она не думает отказываться от обладания Крымом: новому хану, вместо калифского благословения, послана султанская инвеститура, как это делалось раньше, во время господства Турции над ханством. В добавление ко всему Порта ограничивала свободу мореплавания и задерживала купеческие суда, направлявшиеся в Керчь.

Россия решила поддержать кайнарджийский трактат, приходивший в разрушение. 8-го марта 1776 г. императрица подписывает рескрипт Румянцеву, принявшему теперь ближайшее ведение крымского дела, придвинуть 30 тысяч войск к Крыму и особый корпус к кубанской линии . В то же время генерал-губернатор новороссийского края Потемкин, выступивший на сцену действий, должен был оказывать всевозможное содействие главнокомандующему. Было решено утвердить Шагина ханом на Кубани, а потом перевести на крымский престол. Шагин двинулся внутрь кубанской земли, где бригадир Бринк уже приводил в покорность возмутителей спокойствия, а оставшихся спокойными подготовлял к принятию Шагина. В то же время находившийся в Еникале генерал Борзов набирал приверженцев в Крыму .

В октябре Прозоровский, посланный Румянцевым, занял перекопскую линию и готов был войти к Крым; он ожидал только известий с Кубани, чтобы занять Перекоп. Известия пришли благоприятные: Шагин был принят ногайцами и торжественно объявлен самодержавным независимым ханом . Вслед за этим Шагин направился в Крым и вступил туда вместе с Прозоровским. Девлет собрал 40 т. войска и вышел навстречу: Сначала, чтобы выиграть время, он вошел в мирные переговоры, потом вдруг напал на русский гарнизон, но был разбит и бежал. Прозоровский овладел дорогой к Бахчисараю и, разделив армию на отряды для очищения страны, с главным отрядом направился к столице ханства. Девлет, окруженный со всех сторон, покинул престол и бежал из Крыма . Скоро жители приведены были в покорность и согласились на избрание нового хана, каким русская партия, деятельно работавшая под шум войны, готовила Шагина. Действительно, крымское собрание приняло Шагина и присягнуло ему как самодержавному хану с неограниченными правами . Вслед за этим новый хан известил по обычаю Порту о своем избрании, но счел нужным умолчать о представленной ему неограниченной власти.