В доме Хоули было тихо и пусто. Все слуги вышли на лужайку смотреть фейерверк. Ханна сказалась больной, и миссис Блечли отпустила её, велев не переживать из-за безе. Но Ханна, разумеется, вовсе не была больна. Ей просто необходимо было быстрее добраться до воды. Девушка не могла бы выйти через чёрный вход: все были на лужайке и любовались фейерверком. Поэтому она решила выйти прямо через стеклянные створчатые двери музыкальной комнаты, а потом спуститься к небольшой берёзовой рощице. Оттуда можно было выйти на тропинку, ведущую к морю. Она собиралась выйти позже, чтобы встретиться со Стэннишем, но ему придётся подождать. Сестра проявилась!

Проходя через французскую дверь, Ханна мельком взглянула на арфу, притягивавшую её с тех самых пор, как она начала служить у Хоули. Её изогнутая позолоченная рама напоминала крыло, открытое для полёта, своего рода музыкальное воплощение ангела. Именно в музыкальной комнате бостонского дома Хоули на Бикон-Хилл она первый раз увидела Стэнниша, приехавшего писать портрет трёх дочерей хозяев. Ханна умела играть на арфе, хотя никогда не училась этому. Она обнаружила это так же неожиданно, как то, что умеет плавать. Однажды в Бостоне случилась гроза: удары грома сотрясали крышу, и Ханна, живущая на чердаке, вдруг различила среди рёва стихии мелодичные вибрирующие звуки. Девушка прокралась в музыкальную комнату, что строго-настрого запрещалось слугам, и обнаружила, что звуки исходят от арфы. Не осознавая, что делает, Ханна подошла к арфе и села на табурет. Она сделала это абсолютно инстинктивно, как и в тот раз, когда поплыла. И начала играть. Какофония шторма скрыла музыку ото всех спящих обитателей дома.

Сейчас, когда она проходила через музыкальную комнату арфа снова позвала её. Вот только на этот раз никакой грозы не было. Могли ли струны дрожать от фейерверка? «Мне нельзя медлить», – одёрнула себя Ханна. Ей нужно спешить к воде. Но она не смогла: на мгновение закрыв глаза, девушка положила руку на раму арфы, а потом, едва касаясь, пробежала пальцами по струнам. «Нет», – подумала она. Звуки порождались вибрациями другой, далёкой-далёкой арфы. Раздался последний аккорд, и ей показалось, что она услышала звук далёкого, но смутно знакомого голоса.

* * *

Ханна опустилась в воду около Тюленьего мыса, в небольшой бухте на задворках Глэдрока. Это было гораздо дальше того места, где она обычно спускалась на воду, но теперь там собралось человек сто. Ей же нужно было быстрее доплыть до Эгг-Рока и поговорить с Мэй.

Как только она обогнула мыс, два тюленя, её старые приятели, соскользнули с камней, на которых лежали, чтобы сопроводить дочь моря. Казалось, они поняли, что этим вечером она очень спешит, поэтому просто плыли рядом, не пытаясь отвлекать её своими обычными играми.

На подходах к маяку она нырнула поглубже, чтобы его яркий луч не осветил её. Девушке совсем не хотелось быть замеченной отцом Мэй. Она решила подплыть как можно ближе, вылезти из воды и привлечь внимание Мэй, покидав в её окно камешки. Обычно сёстры оставляли сообщения друг другу в пещере, но Люси проявилась гораздо раньше, чем они могли ожидать. Спешащая к Эгг-Року Ханна никак не могла взять себя в руки. Путь был неблизким, к тому же течение изменилось: приходилось плыть против него. Девушка могла думать только об одном – они с Мэй скоро обретут третью сестру.

* * *

На самом верху маяка Мэй Плам заливала в сигнальную лампу – две секундные вспышки каждые десять секунд – керосин. Вечер был тёплый и ясный, и Мэй жалела, что Ханна работает, ведь как было бы прекрасно плавать, любуясь фейерверком. На небе светил молодой месяц и ярко горели звёзды: на этом фоне вспышки фейерверков выглядели особенно волшебно.

Она облокотилась о перила, опоясывающие верхний ярус маяка, пристально вглядываясь в ночь, желая получше рассмотреть фейерверк. Можно, конечно, поплавать и одной, но это было бы не так весело, как с Ханной. Медальон, который Мэй никогда не снимала, качнулся на шее, и она ощутила до боли знакомое чувство. Как будто внутри неё разгорался огонь. В медальоне хранилась прядка её детских волос и несколько маленьких каплевидных кристаллов, которые она нашла в матросском сундуке, спрятанном от неё в кладовке. Кристаллы выпали из одеяльца, в которое она была запелёната. Лишь однажды она испытала подобное чувство – в минуту, когда проявилась.

Мэй коснулась медальона. Тёплый.

– Она проявилась, – прошептала Мэй сама себе. – Проявилась, и Ханна знает об этом, и она там, внизу. Приплыла, чтобы рассказать мне.

Мэй стремглав сбежала по лестнице. Эдгар Плам слышал звук её шагов, знал, что последует за этим, но ничего не мог поделать. Каждую ночь, когда Мэй убегала из дома, он только мог надеяться, что она вернётся. Он предчувствовал, что однажды она не придёт. Даже тот денди из Гарварда не сможет удержать её на земле. Но если это Бог уготовил Мэй такую судьбу… какое у него было право вмешиваться? В одном Эдгар Плам был абсолютно точно уверен: его любимая дочь была чудесным творением Бога.