В последний раз я видел Сив в пламени костра, и видение это было ужасным. Я видел, как она попала под власть пронзительного желтого свечения, лившегося из глаз хагсмара, а затем схватила ятаган и бросилась в бой. Последнее, что предстало перед моим взором — это оторванное крыло и потоки крови. Все это было настолько ужасно, что я долго не мог заставить себя снова заглянуть в огонь и узнать о судьбе Сив. И в то же время я чувствовал, что она жива. Позже Сив рассказывала мне, что перед тем, как броситься на хагсмаров, она думала только о том, как бы не превратиться в одну из этих ведьм преисподней. «Вот это настоящий кошмар, а все остальное — пустяки!» — говорила она.

Вот какой была ее последняя мысль перед тем, как ее мозг был выскоблен дочиста колдовством хагсмаров. После у нее не осталось никаких мыслей и чувств. Она словно перестала существовать или… или стала кем-то другим. Но кем? Лишь какая-то смутная мысль клевала ее желудок, звенела в гаснущем сознании. «Я превратилась в хагсмару?»

Ей казалось, будто нежная бахромка на ее крыльях растворяется в холодном ночном воздухе. Она чувствовала, как кромки ее крыльев становятся лохматыми, как у хагсмары. Сив посмотрела на себя и увидела, как ее прекрасные бурые перья, усеянные яркими белыми крапинками, темнеют на глазах.

— Не-ет! — в ужасе закричала она.

Но она ошиблась. Она не стала хагсмарой. То, что она увидела, было чарами Мрак-Га. Над ней было произнесено ужасное колдовство, но Сив из последних сил противилась его чарам. Только она одна чувствовала перемены, произошедшие с ее оперением. Никто другой ничего бы и не заметил: внешне она оставалась прежней. Но Сив догадалась, что страшные изменения происходят в ее желудке, в самом средоточии ее Га. И как только она ощутила эти странные желудочные преображения, она выхватила свой ятаган и с криком бросилась на хагсмаров. Именно в этот миг я увидел ее в пламени моего костра, а потом все утонуло в слепящем желтом свете, и снежинки окрасились кровью.

Много позже я узнал, что в то время, когда я заботился о яйце, Сив была жива. Она была серьезно ранена и почти потеряла левое крыло. Верная Миррта создала для нее вакуумный туннель, который в Северных царствах издревле используется для переправки раненых с поля боя. В обычных условиях для создания такого туннеля нужно не менее двух сов, но сейчас помощи ждать было неоткуда, а Миррта была исполнена решимости во что бы то ни стало спасти свою госпожу. Полярные совы в наших краях не даром славятся своей непреклонной волей и непобедимым упрямством!

— Я все сделаю, госпожа, я справлюсь! Нам повезло, что ветер попутный. Вот увидите, я все сделаю.

Миррта хитроумно изогнула свои рулевые перья и принялась осторожно менять положение первичных маховых. В конце концов, она добилась успеха. Вокруг нее сформировалось особое безвоздушное пространство, в котором истекающая кровью Сив смогла передвигаться почти без помощи крыльев. Внезапная перемена ветра также сказалась на крыло беглянкам, ибо страх соленой смерти заставил хагсмаров отказаться от погони.

Я опять говорю загадками? Попробую объяснить. Дело в том, любезный мой читатель, что хагсмары больше всего на свете бояться соленой воды наших северных морей. Справедливости ради отмечу, что страхи эти не лишены оснований. Перья у хагсмаров отличаются чрезмерной сухостью, им недостает жира, поэтому эти дьявольские создания не могут стряхнуть влагу с крыльев и сразу промокают насквозь. На морозе мокрые перья мгновенно обледеневают, и хагсмары камнем падают в море. Вот почему они стараются держаться как можно дальше от моря и особенно боятся летать над ним в сильный ветер.

Сив и Миррта хорошо знали об этой слабости хагсмаров, поэтому задумали укрыться в одной из омываемых волнами пещер в верхней части залива, где теплое морское течение не позволяет воде покрыться льдом.

По пути к заливу Клыков Миррта тщательно осматривала берег в поисках такого убежища.

— Нашла что-нибудь? — стонала Сив.

— Пока нет, госпожа, — отвечала Миррта. Внезапно она изогнула крылья и нырнула в узкий фьорд, который, насколько она помнила, назывался фьордом Нора и глубоко вгрызался в Хратгарский ледник. С виду фьорд представлял собой очень узкий, извилистый и глубокий канал. Он почти никогда не замерзал, а из-за причуд теплых течений в нем то и дело появлялись маленькие плавучие айсберги.

— Позвольте вас спросить, госпожа! — воскликнула Миррта. — Вы не будете возражать, если я предложу вам обрести убежище на айсберге?

— Миррта, милая моя, — устало пробормотала Сив. Слова с усилием вырывались из ее клюва, то и дело застревали и звучали почти неразборчиво. И все-таки, несмотря на безумную боль, она сумела не утратить чувства юмора. — В настоящий момент я не стала бы возражать, даже если ты предложила бы мне поселиться в гнезде чайки!

Миррта оцепенела и захлопала глазами. Мысль о том, что королева Ниртгара может оказаться в таком неподобающем месте как жилище мокрогузки, оказалась выше ее понимания.

— Что вы такое говорите, госпожа? Да разве ж такое возможно? Слыханное ли дело!

Миррта быстро опустила глаза и оглядела видневшийся внизу айсберг. Среди острых ледяных пиков виднелись небольшие площадки, в которых вполне могли быть пещеры. В любом случае, выбирать особо не приходилось. Миррта понимала, что королеве немедленно нужен отдых, да и ее собственные крылья уже болели от усталости. Изогнутые перья с каждым мгновением распушались, у нее не хватало сил удерживать их в нужном положении.

— Очень хорошо, — решила она. — Тогда снижаемся. Не шевелитесь, госпожа, только не шевелитесь!

— Не беспокойся, Миррта… Мне это не под силу.

Вблизи айсберг оказался настоящим чудом природы. Позже, рассказывая о нем, Сив называла его не иначе как «всем айсбергам айсберг», ибо эта ледяная гора была столь искусно выточена волнами, ветрами и течениями, что представляла собой настоящий лабиринт из воды и льда. Лучшего убежища и придумать было нельзя!

— Все! — выдохнула Сив, приземляясь на лед. — Я это желудком чувствую… И бахромкой на перьях, вернее, всем, что от нее осталось…

Миррта очень быстро отыскала в ледяной горе отличную уютную пещерку, омываемую изумрудно-зелеными волнами фьорда. Что и говорить, отличная защита от хагсмаров! Здесь Сив сможет залечить раны и переждать трудное время.

«Чего мне ждать?» — мрачно подумала Сив. Рождения птенца, которого она никогда не увидит, который появится на свет в снежном гнезде, выкопанном не ее когтями и клювом? Она строго приказала себе не думать об этом. Сначала ей нужно вылечиться и набраться сил. Оставшись калекой, она не будет нужна ни своему птенцу — даже если им доведется когда-нибудь встретиться — ни королевству.

Левое крыло Сив представляло собой кровавое месиво из сломанных костей и спекшихся перьев. Маховые перья первого порядка были вырваны с мясом, вторичных тоже почти не осталось.

Миррта немедленно взялась за дело. Первым делом нужно было остановить кровотечение, поэтому Миррта набрала полные когти снега и обложила им раны Сив.

— Как хорошо, — слабо пролепетала раненая королева. — Как ты думаешь, я когда-нибудь смогу летать?

— Конечно, госпожа! Не думайте о худом, так будет лучше. Представьте, будто это у вас линька такая.

Только боль помешала Сив рассмеяться в ответ. Она сморщилась и прошептала:

— Положи еще льда, Миррта. От него боль проходит.

Постепенно лед сделал свое дело, и боль почти отступила. Кровотечение тоже прекратилось.

— Ты помнишь свою первую линьку, Миррта? — спросила Сив.

— Первую линьку? Ох, госпожа, давно это было! Я же совсем старая сова, где мне такое упомнить?

— Как жаль, — слабо прошелестела Сив. — Наверное, вы, полярные совы, и не замечаете, как линяете… Ваши белые перья падают на белый снег, и сливаются с ним, — шептала она.

— Вы забываете, госпожа, что в юности мы не такие белые, как во взрослые годы, — напомнила Миррта. — Птенцы полярных сов покрыты темными пятнышками, чаще всего серыми. С виду такие птенцы скорее серые, чем белые.

— А я помню свою первую линьку, — сонно проговорила Сив. — Я говорю о перьях, а не о детском пушке. Пушинки я не считала, да и не помню, как они выпали, в то время я была совсем маленькая. Зато первую настоящую линьку я навсегда запомнила. Глаукс Великий, как же я испугалась! В ту пору я только-только оперилась и научилась как следует летать. Чувствовала себя очень взрослой и очень красивой, и так гордилась своими настоящими перышками, выросшими на месте детского клочковатого пушка! Я не могла налюбоваться бахромкой на своих крыльях… а уж маховые перья, да первичные, да хвостовые! Можешь себе представить мой ужас, когда я увидела на земле свое роскошное бурое перышко! — речь Сив превратилась в сбивчивое бормотание.

— Вам лучше вздремнуть, дорогая. Нужно отдохнуть и набраться сил.

— Да… я должна отдохнуть.

— Вспомните свою двоюродную бабушку Агату. Она ведь поправилась, значит, и вы наберетесь сил!

— Да-да… Как я могла забыть о бабушке Агате?

Сив очень давно не вспоминала о своей двоюродной бабушке, и как оказалось, очень напрасно. Много-много лет назад бабушка Агата была страшно искалечена в битве с хагсмарами над Горьким морем. Оба крыла ее были изувечены, так что на них живого перышка не осталось!

Агата была превосходной воительницей, но после таких ранений она уже никогда не смогла взять в когти ледяной меч. Тем не менее, она все-таки вернулась в строй и стала командиром отряда ледяных ятаганщиков. Более того, она самостоятельно разработала для себя особую боевую технику и ловко орудовала левосторонним ятаганом — странно изогнутым ледяным орудием, отлично подходившим для ее израненных крыльев. Беспримерная отвага и решимость бабушки Агаты вошла в поговорки и пословицы северных народов. У нас в Северных царствах и сейчас говорят: «Каждая новая рана — это новая возможность, каждая невзгода — это новая победа».

Сив провалилась в сон. Последнее, о чем она успела подумать, было: «Я должна поправиться… Должна поправиться. Я должна поправиться. Сколько у меня дел!»

— Мне нужна рыба! — сказала Сив, проснувшись. Миррта со смешанным чувством отнеслась к этой просьбе. С одной стороны, она была счастлива услышать, что ее драгоценная госпожа проголодалась. Это был хороший признак. Но в то же время в желудке у нее было неспокойно. «Ошибаешься, девочка, — подумала про себя Миррта. — Тебе не рыба нужна, а рыбный филин!»

— Да, дитя мое, рыбий жир считается первейшим средством для заживления расщепленного очина пера.

— Правда? Так раздобудь для меня этот жир! — оживилась Сив.

В следующий миг ей стало стыдно за то, что она так требовательна к своей старой верной служанке. Даже дергающая боль в левом крыле не извиняет резкости.

— Прости меня, Миррта, — смущенно пролепетала Сив. — Прости, мне ужасно стыдно за свой тон. Я понимаю, что ты не больше моего понимаешь в ловле рыбы. Прошу тебя, забудь мою грубость.

— Да что вы, госпожа! Выбросьте из головы, я и не заметила ничего! Дайте-ка мне подумать немножко, я что-нибудь да придумаю.

— Думай, сколько тебе потребуется!