Глава первая

Выпить звезду

Люди все же нашли способ сделать так, чтобы кобыла могла выкармливать жеребенка. Младший конюх или кузнец осторожно вынимали малышку из ее гамака, подносили к вымени матери и держали так, пока она пила молоко, приговаривая вполголоса: «Тихо, тихо, Хасинта… Спокойно, Перлина… это твоя дочь…»

Они были нежны и терпеливы. Юная Хасинта быстро росла, и вскоре конюху и кузнецу приходилось держать ее уже вдвоем.

Однажды, когда ее уже вернули в гамак, Эстрелла повернулась к матери.

– Мамита! Есть кое-что, чего я не понимаю.

– И что же? – спросила кобыла.

Она терпеливо выслушивала все вопросы дочери, потому что давно уже поняла: этот жеребенок очень любопытен. Чем взрослее становилась Эстрелла, тем больше вопросов рождалось у нее в голове. На некоторые мать ответа не знала.

– Я не понимаю, почему они зовут меня Хасинтой, если я Эстрелла.

– Хасинтой тебя назвал Искатель, не я. Он назвал тебя в честь своей любовницы. А я – в честь звезды, сияющей у тебя во лбу. Эстрелла – твое истинное имя.

Это оказался лишь первый из многих вопросов. На последовавшие за ним отвечать было все сложнее и сложнее.

– Что такое звезда?

– Что такое небо?

– Что такое долина?

Вопросы у жеребенка не иссякали.

В темном и душном трюме не было ни времен года, ни дней, ни ночей, и единственным мерилом времени стал для Перлины рост ее дочки. Кобыла видела, как Эстрелла становится выше, как вытягиваются стройные ножки – теперь, если бы она могла встать, а не висела целыми днями в гамаке, стало бы заметно, что маленькая кобылка сильно выросла. Перлина полагала, что с момента рождения жеребенка луна по крайней мере один раз полностью обновилась.

Меж тем изменилась и погода. Ветер стих, и на корабль обрушился жаркий штиль. Воцарилась тишина, которую нарушали лишь скорбные крики чаек да поскрипывание мачт и обшивки корабля. Паруса висели неподвижно – ветра не было.

Тишина и неподвижность нервировали кобылу даже больше, чем качка. Гамаки лошадей почти не раскачивались. Перлина временами пыталась вспомнить ощущение твердой земли под копытами – и тогда с тревогой смотрела на дочь. Эстрелла задавала множество вопросов, но никогда не спрашивала о том, что такое бег или что такое галоп. Она просто не знала об их существовании, и это печалило мать больше всего. Кобылка научилась стоять во время кормления, но ей неведом был вольный бег по мягкой траве, и золотистая грива ее никогда не развевалась на ветру… Вряд ли за все это время она сделала хоть десяток шагов.

Да и материнское молоко Эстрелла пила все реже и меньше. Запасы воды на корабле почти иссякли, лошадям тоже сократили ежедневную порцию, и молока у Перлины стало совсем мало.

Странно и грустно было Перлине и то, что Эстрелла так и не видела неба – ни синевы дня, ни бархатной темноты ночи. Вся жизнь молодой лошадки заключена была в парусиновом гамаке и ограничена стенами трюма. В отличие от матери она никогда не паслась на заливных лугах, не ночевала под звездным небом, не видела ночных существ – барсука, лису, чуть слышно посвистывающих летучих мышей, крысу, сову, даже обычного мотылька… И главное – дочь ни разу не стояла в высокой траве летним вечером, не встречала приход ночи; не видела, как загораются на небе сверкающие звезды, иногда стремительно срывающиеся с небосвода серебряными росчерками; как растет и умирает луна, заливающая все вокруг своим мягким светом, а потом превращающаяся в тонкий серпик на черном небе…

Вольная и тихая жизнь в долине осталась где-то далеко позади, закончилась еще до того, как кобыла вместе с Искателем впервые пересекла океан, до высадки на Первый Остров Нового Света. Теперь они плыли в новое путешествие.

В Новом Свете поля и луга мало чем отличались от долин ее родины, да и небо было таким же синим, однако кобыла замечала, что звезды здесь расположены иначе. Впрочем, одну звезду она находила всегда – наверное, та никогда не сдвигалась со своего места на небе. Постепенно Перлина запоминала новые созвездия. Одно из них напоминало крест из пяти звезд – наподобие того, что носил на груди падре…

Кобыла недовольно дернула задней ногой. Ее дочь должна расти сильной и крепкой, а не болтаться без движения в гамаке на дурацком корабле. Жеребята начинают скакать, бегать и брыкаться с первых дней своей жизни – это основное занятие любой молодой лошадки. Нельзя брыкаться только тогда, когда на твоей спине сидит человек. Если взбрыкнуть под наездником, можно получить жгучий удар кнута. Но зато без седла и уздечки – как же хорошо чувствовать себя свободной и легкой! Скакать, брыкаться, ощущать радость жизни!

Конечно, молодых лошадей не сразу ставили под седло; они несколько лет росли на свободе, с каждым днем становясь сильнее и крупнее. Как же еще этого добиться, если не давать жеребятам вдоволь бегать?

Иногда Перлина видела странные, пугающие сны. Ей снилось, что у Эстреллы отрываются ноги – просто отваливаются и лежат на земле, словно мертвые сухие ветви дерева. Тогда кобыла вскидывалась и тревожно смотрела на спящую дочку.

Мать пыталась рассказать Эстрелле о большом мире, о звездах, сверкающих в ночном небе, о широких лугах и зеленых долинах… Вскоре кобылка стала сама донимать Перлину, прося еще и еще рассказывать о звездах.

– Мамита, а что такое мерцать?

Как объяснить это жеребенку, ни разу не видевшему неба?

– Мерцать – это значит вспыхивать на короткое время в темноте…

Эстрелла знала только полумрак и тени трюма. Невозможно объяснить, что такое свет, тому, кто не видел мрака; не знающий летнего дня никогда не поймет, что такое бархатная темнота летней ночи…

Впрочем, все это не мешало юной лошадке восторгаться историями о звездах, которых Перлина знала множество.

– Неужели на небе есть изображение звездной лошади, Мамита? Такой же, как мы? Правда?

– Правда, малышка. Только с небольшим отличием.

– Каким?

– У звездной лошади есть крылья.

– Мамита, ты с ума сошла?! Крылья, как у птичек, про которых ты мне рассказывала? Тех, чьи крики мы здесь слышим? – Эстрелла вскинула изящную головку, ноздри ее затрепетали.

– Да, именно такие. Но ведь это звездная лошадь. Она не настоящая.

– Если она не настоящая, то что она умеет делать? Ты говорила, что, когда мы выйдем на землю, я смогу бегать и прыгать. А звездная лошадь не может?

– Зато она очень помогает морякам и Искателю. Звездные картины помогают им находить путь в морях и океанах.

Эстрелла надолго задумалась, а потом решительно тряхнула рыжей челкой.

– А нам? Нам они могут помочь найти путь?

Вопрос удивил кобылу.

– А куда ты собираешься отправиться?

– Пока не знаю. Скажи, могут?

– Думаю, да… – Перлина говорила медленно, потому что внезапно вспомнила звезду, всегда неподвижно висевшую над раскидистой старой яблоней. – Это было на пастбищах Старого Света… так давно. Если та звезда никогда не двигается – может быть, она может служить ориентиром?

– А как ты ее нашла? Как ее узнать на небе?

– Это просто. Когда конюх наливает нам воду в ведро, он пользуется ковшом. Видела?

– Да, видела.

– На небе есть такой же звездный ковш. Эта звезда – в его ручке. Северная Звезда.

– Северная Звезда! – зачарованно повторила лошадка. – Как мое имя – Эстрелла…

Кобыла потянулась вперед и нежно лизнула дочь в лоб. Ей так хотелось чаще прикасаться к Эстрелле, трогать губами ее шелковистую шерстку. Жаль, что она могла это делать только тогда, когда конюх освобождал их с Эстреллой на время кормления. А молока все меньше, и теперь она еще реже может прикасаться к малышке…

– Я знала, что Эстрелла – твое истинное имя, с того момента, как ты родилась! – гордо сказала Перлина. – Ты ведь видела свое отражение в воде, когда тебе приносили ведро?

– Да, видела. Но, Мамита, у тебя такой звездочки нет.

– Зато у тебя есть.

– Вряд ли они теперь принесут целое ведро воды. Я могу больше не увидеть свою звездочку.

– Ты увидишь! Увидишь!

Перлина старалась говорить убедительно, чтобы дочь не услышала в ее голосе тревоги. Безветренные дни всё длились, воды становилось всё меньше. Надежда оставалась только на дождь.

Раньше конюх щедро поил их три или четыре раза в день; теперь же можно было считать удачей, если воду подливали в ведро дважды. Языки и губы лошадей пересыхали и трескались. Слыша шаги конюха, кони начинали волноваться, тянуться вперед в нетерпении и надежде. Однако кобыла знала, что вскоре они перестанут реагировать на появление людей, станут слабыми и равнодушными…

– Ма, а почему тебя зовут Перлина?

– Из-за масти. Хозяин говорил, что, когда я родилась, моя шкура была цвета темного жемчуга. Правда, моя мать утверждала, что она того же цвета, что и небо перед рассветом.

– Я не знаю, что такое небо и что такое жемчуг! – вздохнула лошадка. – Мамита, иногда я чувствую себя такой глупой!

– Ты не глупая. Ты просто еще ничего не видела, кроме этого трюма.

– А что такое жемчуг?

– Это драгоценность. Украшение, которое носят люди. – Перлина задумалась. – Впрочем, я не думаю, что моя шкура похожа на драгоценность. Скорее, она как предвкушение рассвета…

– Что такое предвкушение рассвета? Я не понимаю.

Кобыла закрыла глаза и попыталась вспомнить, как выглядела зеленая долина в самые ранние утренние часы. До чего же трудно описывать целый мир любопытному жеребенку!

Она заговорила медленно, тщательно подбирая слова.

– Предвкушение рассвета – это те часы, когда утро еще только собирается прийти в мир. Я не знаю, как описать точнее… Если бы мы были в долине, я бы показала тебе… Это словно… словно темнота устала. И она становится всё светлее и светлее…

– Как-то грустно это звучит.

– Нет-нет, вовсе нет! Это тот миг, когда день должен вот-вот родиться, и солнце взойдет.

Лошадка опять вздохнула и обвела взглядом темный трюм.

– Здесь нет предвкушения рассвета. Здесь вообще никогда не бывает рассвета!

Перлина похолодела. Ужасно больно было слышать, как юный жеребенок говорит такие слова.

– Послушай, Эстрелла! Предвкушение рассвета есть всегда, даже в полной темноте. Наше путешествие однажды закончится. Мы ступим на твердую землю. И ты сможешь бегать, прыгать и брыкаться.

– И я увижу небо?

– Да. Ты увидишь небо, ты увидишь ночь – и те звезды, в честь которых носишь свое имя!

Молодая кобылка очень хотела верить матери. В долине, куда они все однажды попадут, будет много чудесных вещей. Там можно будет пастись… Эстрелла не знала в точности, что такое пастись, но чувствовала, что это что-то очень приятное. Она должна верить маме: их путешествие однажды закончится. Гамак уйдет навсегда, как с наступлением рассвета уходит тьма. Эстрелла почувствует под копытами твердую землю и прикосновение шелковой травы, будет бегать и брыкаться!

Лошадка не могла отделаться от сомнений, даже несмотря на данное матерью обещание. Увидит ли она когда-нибудь небо и звезды? Такие же, как звездочка у нее на лбу… Ах, если бы мальчик-конюх почаще приносил ведро с водой! Так хочется пить.

И тут случилось маленькое чудо – мальчишка принес воду и наполнил ведро, правда, всего на четверть. Но и этого было достаточно. В потолке вдруг приоткрылась довольно большая щель, и Эстрелла увидела, что в воде пляшут отражения сразу двух звезд – белой звездочки у нее на лбу… и второй, серебряной, сверкающей на поверхности темной воды!

– Мамита!

– Что?

Эстрелла опустила голову и осторожно лизнула поверхность воды. Сияющая звезда затрепетала, но никуда не исчезла.

– Мамита! Я пью звезду!

В следующие несколько дней над морем поднялся слабый ветерок, легкая тень настоящего ветра. Он лизнул паруса – и стих. Перлина слышала, как команда проклинает штиль.

Снова урезали порции овса и воды. Теперь лошади испытывали не только жажду, но и голод. В животах у них громко бурчало, и эти звуки заглушали даже потрескивание обшивки корабля.

Священник молился Господу о ниспослании попутного ветра. Искатель молился о ниспослании золота. Перлина не умела молиться – она просто мечтала о воде, чтобы они с дочерью могли напиться вдосталь. Молока у нее почти не осталось, и она боялась, что скоро оно исчезнет совсем. Она ведь не думала, что у нее будет жеребенок, считала себя слишком старой для этого – но произошло чудо, и теперь у нее есть любопытное рыже-пегое создание с белой звездочкой на лбу, рыжими гривой и хвостом и белыми чулками на стройных ножках.

Перлина уловила дуновение ветра раньше, чем корабль: в следующее мгновение хлопнули паруса, отчаянно заскрипели мачты… и все снова стихло. Однако в те несколько секунд, что дул ветер, до ноздрей кобылы долетел давно забытый запах. Она прекрасно его знала.

Это был аромат травы – незнакомой, Перлина никогда не пробовала ее на вкус. Но в этом аромате сквозило что-то сладкое и нежное, разбудившее воспоминания, которым было гораздо больше лет, чем самой Перлине. Так пахли первобытные пастбища, на которых Первые Лошади паслись еще до начала времен.

Ноздри Перлины затрепетали, она фыркнула, отбрасывая пушистую челку. Может быть… может быть, они не плывут прочь, к новым землям? Может быть, они… возвращаются домой?

Она чувствовала себя так, словно выпила целое ведро чистой и свежей воды. Уши шевелились, чутко улавливая все звуки. Кобыла тоненько, протяжно и радостно заржала, и все лошади повернули к ней головы.

Конь Искателя, крупный жеребец по кличке Центелло, злой и надменный, как и его хозяин, презрительно фыркнул:

– Глупости!

Он никогда не слушал никого, кроме своего хозяина.

А вот Гордо, серый жеребец, внимательно смотрел на Перлину:

– Что? Что такое, Перл?..

У него так пересох язык, что он даже не смог до конца произнести ее имя.

Кобыла закрыла глаза. Она что-то видела – и Гордо не хотел ей мешать.

Перлина видела незнакомый пейзаж: море колышущихся трав, а среди них – стройный силуэт лошади. Очень маленькой лошади, не больше собаки размером, – но это была настоящая лошадь. Очень красивая, почти идеальная…

Да, мы возвращаемся. Мы возвращаемся домой!

Кони притихли. Они понимали, что кобыла чувствует что-то необычное, но не спешили нарушить тишину и начать расспрашивать ее. По спинам их бежал холодок предвкушения, даже жажда отступила. Впереди их что-то ожидало, и только Перлина знала, что именно.

Свобода!

Свобода, которой лошади не знали уже миллионы лет.

 

Глава вторая

«Ее зовут Эстрелла!»

В неподвижном воздухе негромкие разговоры людей походили на жужжание мух. Перлина услышала, как они несколько раз произнесли ее имя, потом имя Эстреллы. Она не знала, о чем переговариваются матросы, но нервничала всё сильнее.

Кобыла старалась удержать в памяти образ крошечной лошадки среди высоких трав. Ей казалось, что это очень важно. Она словно охраняла лошадку. Это был ее секрет, и Перлина чувствовала, что он может напугать людей.

Неожиданно в трюм спустился Искатель. Прижимая к груди шлем, он сразу подошел к своему жеребцу. Перлина чувствовала запах зерна – Искатель сберег его для Центелло.

Жеребец получил свою кличку из-за яркой белой проточины, идущей от самого лба до носа и формой напоминавшей молнию. Любимец Искателя, он был избалован донельзя.

Остальные тоже учуяли зерно и как по команде повернули головы; ноздри их вздрагивали, уши настороженно шевелились. Одна только Перлина не обращала на запах никакого внимания – она вся вытянулась в сторону люка, ведущего на палубу, и старалась ни в коем случае не потерять аромат, что донесся до нее с последним порывом ветра, – аромат сочной травы, аромат древней родины, аромат свободы. Три понятия слились воедино в мозгу кобылы, и она чувствовала теперь, что это очень опасные мысли и опасные мечты. Такие мечты или воплощаются в жизнь, или губят всех вокруг.

Зерно в шлеме Искателя отчетливо пахло плесенью и гнилью, но Центелло не обращал на это никакого внимания и продолжал есть. Он покосился на Перлину, и в его больших темных глазах кобыла прочитала хвастливое «Ну, видишь теперь? Это я любимец!»

Перлина хотела презрительно фыркнуть – нашел чем гордиться, пара горстей заплесневелого зерна! – но вместо этого лишь дернула хвостом и отвернулась. Она не хотела отвлекаться – ей надо было удержать в памяти нежный аромат диких трав.

Кобыла беспокоилась за дочь – не голодна ли та? В последний раз конюх наполнял кормушки два дня назад. За себя волноваться было нечего – она могла протянуть без еды даже несколько дней. Но тогда молоко исчезнет совсем, и маленькой лошадке нечем будет питаться. Не слишком ли мала Эстрелла для своего возраста? Недостаток воды и еды не дает ей расти нормально. В долинах жеребята ее возраста совсем другие, они сильнее и крупнее, и шкурка у них гладкая и шелковистая… а у малышки она не слишком-то хорошо выглядит – так, словно ее просто небрежно накинули на исхудавшее тельце.

Вдруг Перлину, словно жало слепня, пронзила еще одна мысль. Конюх не кормил их уже два дня – но где же он сам? Парнишка всегда был ласков и заботлив; не проходило и часу, чтобы он не обошел всех лошадей в трюме. Он гладил коней, говорил ласковые слова, проверял, не натер ли парусиновый гамак нежную кожу в паху, смазывал маслом потертости и ссадины. Где же он?! Перлина стала оглядываться – и увидела: парнишка скорчился в углу, а кузнец стоял над ним и что-то вполголоса выговаривал. Мокрые дорожки пролегли по щекам мальчика. Это… это же слезы! Конюх плакал навзрыд.

– Но ведь она же… она же почти ничего не весит!

Перлина насторожилась. Ничего не весит? О чем это он?

Мальчишка повернулся и посмотрел на Эстреллу. В этот момент образ маленькой лошадки померк в мозгу Перлины. Сладкий аромат неведомых трав сменился острой, кислой вонью опасности. Кобыла поняла, что ей грозит нечто жуткое – она может потерять самое дорогое, что у нее есть. Ее жеребенка. Ее дитя, ее мечту, ее свободу. Перлина заржала, сначала тихо, а потом отчаянно и пронзительно. Это уже было даже не ржание – громкий вопль.

Юная лошадка никогда не видела мать такой. Она испугалась и забилась в гамаке, отчаянно брыкаясь всеми четырьмя ногами.

Жеребец бросил на них презрительный взгляд и громко фыркнул. Он-то, разумеется, был в безопасности. Искатель не зря накормил его. Искатель его бережет…

Меж тем паника Перлины обратилась в ярость. Кобыла била копытами по воздуху, неистово раскачивая гамак. Потрясенный кузнец ахнул:

– Она знает! Она поняла! Какой позор… Это самая умная лошадь из всех, она всё поняла… Какой стыд!

Семеро матросов спустились в трюм, в руках у них были веревки. Перлина вновь заржала, тонко и злобно, и попыталась лягнуть ближайшего человека. До нее и раньше доносились слухи о загонщиках, и она знала, чего ждать от людей с веревками в руках. За спинами у матросов висели мушкеты. Если она будет сопротивляться, ее застрелят прямо здесь и разделают на куски…

– Лошади – хорошие пловцы, – сказал кузнец, пытаясь утешить мальчика. – Земля не так уж далеко. Помнишь остров, что мы видели утром? До него не больше четверти мили. Они вполне смогут доплыть. Вот увидишь!

Он потрепал паренька по спутанным темным волосам.

– Перлина с Хасинтой…

– Ее не так зовут! Не называй ее так! – глаза мальчика горели отчаянием и гневом.

Кузнец изумленно вскинул брови.

– Не так? А как же ее зовут?

– Эстрелла! Ее зовут Эстрелла!

– Да откуда тебе знать?

– Ее мать мне сказала. Это секретное имя, истинное имя! – настаивал мальчик.

Он быстро подошел к перепуганной лошадке и стал нежно гладить ее вздрагивающие ушки и холку. Потом их взгляды встретились…

Он знает мое имя! Он знает мое истинное имя, то, которое дала мне мама! Но о каких милях они тут все говорят? И почему так страшно кричала Мамита?

Эстрелла нервно тряхнула головой, и клочья серебристой пены сорвались с ее губ. Но мальчику все же удалось немного успокоить ее.

Люк на палубу открыли полностью, и Эстрелла зажмурилась, когда в глаза ей ударил яркий свет. Пока гамаки лошадей развязывали и опускали наземь, Центелло выглядел совершенно невозмутимым. Перлина не удостоила жеребца даже взглядом. Она заставляла себя успокоиться – ведь теперь ее единственной задачей было позаботиться о дочери.

Их ждал новый мир. И он сулил им отнюдь не только сладкую траву, но и множество трудностей. Они возвращались домой, но это был очень старый дом, дом Первых Времен и Древних Трав. Искатель мечтал и грезил о золоте, а у кобылы Перлины мечты не было. История лошадиного рода струилась в ее жилах – живая и юная, хоть и очень древняя. Перлина и ее жеребенок были близки к тому, чтобы пройти весь путь – и вернуться к истокам.

Если выживут.

Эстрелла услышала отчаянное ржание, а затем увидела копыта Гордо прямо у себя над головой. Жеребца подняли на палубу, и его огромная тень на мгновение заслонила поток солнечного света, слепивший глаза маленькой лошадки. Затем точно так же мелькнули в воздухе копыта мамы. Что происходит? Эстрелла готова была запаниковать, но тут до нее донесся голос матери:

– Ничего не бойся! Не волнуйся! Я тебя подожду!

Подождет? Но где? Эстрелла ничего не понимала.

Затем до нее долетели громкие всплески и ржание.

Кобылка вертелась, брыкалась и билась, но ее гамак подняли на палубу вслед за остальными. Под копытами разверзлась пустота… а в следующее мгновение рядом раздался бешеный многоголосый лай. Собаки Искателя! Бойцовые псы, мастифы и волкодавы, славящиеся своей свирепостью, – мама о них рассказывала.

Псы выбежали на палубу, привлеченные отчаянным ржанием. Малиновые языки свисали из пастей, белые клыки сверкали на солнце. Один из мастифов уже собрался цапнуть Эстреллу за ногу. Мальчик-конюх замахнулся на него хлыстом, и пес с визгом отскочил, но малышка уже перепугалась и отчаянно закричала.

Где же мама? Взгляд Эстреллы метался по палубе, от мачты к мачте, от борта к борту. Внезапно пол под ногами закончился, гамак ослабел, и она полетела в воду. Желудок скакнул к горлу.

Но даже сейчас в голову кобылки лезли вопросы. Что же здесь небо?! Что – море?!

Над океаном разносилось ржание перепуганных лошадей. Эстрелла шлепнулась в воду, и тысячи белоснежных пузырьков заструились вокруг, щекоча кожу. Она ничего не видела и разинула рот, чтобы позвать мать, – но он тут же заполнился соленой водой, и лошадка начала задыхаться. Где же воздух? Где верх? Ноги тщетно пытались отыскать опору.

Вокруг десятки копыт взбивали пышную пену. Эстрелла плотно сжала губы и зубы и тоже начала перебирать ногами. Внезапно нос ее вырвался на поверхность, и лошадка с наслаждением втянула большой глоток свежего воздуха. Потом она смогла оглядеться, и – о, чудо! Рядом с ней плыла мама!

 

Глава третья

Тень под водой

– Дыши! Дыши и плыви, не останавливайся! Держи голову высоко.

Перлина хотела добавить: «Высоко и гордо, потому что мы теперь свободны!», – но не стала. Нужно беречь дыхание.

Лошади рассекали сверкающую поверхность моря. После первых мгновений паники, когда они с головой погружались в воду, а затем всплывали в вихре белоснежных пузырьков, после первых судорожных вздохов на поверхности, они плыли навстречу утру, исполненному ярчайшего солнечного света, от которого они успели отвыкнуть и по которому так тосковали в темном трюме.

Корабль пока еще был совсем рядом, но они уже не слышали потрескивания обшивки и скрипа мачт, хлопанья парусов и болтовни матросов – всё заглушал плеск воды. Море сияло и сверкало, отражая бездонное синее небо и белые облака. Эстрелла с матерью плыли посреди хрустального мира. Перлина то и дело окликала дочку, чтобы та держалась рядом. Потом кобыла подняла голову и глубоко втянула ноздрями воздух.

– Сюда! Впереди остров! Осталось недолго!

Земля совсем близко, она ее чуяла. Аромат травы заполнял ноздри, и перед внутренним взором Перлины вновь появилась маленькая лошадка. Путь будет долгим, но они ее найдут. Они сильные и будут становиться всё сильнее с каждым днем. Лошади крепнут, когда их не бьют и не вонзают в бока шпоры.

– Постарайся не глотать воду, Эстрелла. Она соленая, у тебя распухнут ноги.

Эстрелла послушно закрыла рот и постаралась держать голову как можно выше. Ей удалось обернуться и посмотреть на корабль, от которого они удалялись. Она видела не только сам корабль, но и его отражение в воде; видела даже лицо парнишки-конюха. Он свесился через борт и махал лошадям вслед, крича:

– Удачи! Счастливого пути! Я люблю тебя, малышка Эстрелла!

Она была рада слышать его голос, даже развернулась, чтобы получше рассмотреть мальчика в последний раз, запомнить… Как вдруг его симпатичное лицо превратилось в гримасу ужаса. Мальчишка широко разинул рот, но даже не смог закричать. Зато закричали матросы, увидевшие то же, что и он. Страшное слово разом омрачило синеву дня.

– Акула! Акула!

Нечто стремительное рассекало воду, мчалось навстречу плывущим лошадям. Оно напоминало одно из тех лезвий, которые иногда появлялись в руках кузнеца, только большего размера. Черное лезвие бесшумно вспарывало поверхность океана.

Матросы с криками полезли на ванты. Толстый падре в отчаянии сложил руки и принялся молиться:

– Oh, Senior! Dios todopoderoso, Nuestro Redentor, debe ser nacido en un establo y acosto en un pesebre cerca de donde estaban los cabals… El nombre del hijo de tinta bendiga estos caballos…

Эстрелла не понимала ни слова. Она почувствовала, как что-то скользнуло под самыми копытами, и наклонила голову, чтобы рассмотреть, кто это.

Что-то белое и огромное поднималось к ней из глубины. Вода бурлила, дробя отражения облаков. Вот показалась огромная жуткая пасть с двумя рядами острейших зубов, похожих на белоснежные клинки.

Лошади ржали и били копытами по воде, словно пытаясь взлететь над нею. Эстрелла с матерью плыли чуть в стороне, и акула это заметила. Они были медленнее и уязвимее остальных коней. Хищница начала сужать смертоносные круги, а затем поплыла прямо на них.

Она была огромна. Эстрелла хорошо видела ее черные, полные жестокости глаза. Не доплыв до них совсем немного, акула вновь свернула на круг, но каждый следующий ее виток был у’же предыдущего.

Перлина и Эстрелла отчаянно гребли к своим сородичам, но спастись им уже не удавалось. Акула ударила маленькую кобылку в бок. Перлина отчаянно взвизгнула, рванулась из воды и всем весом обрушилась между акулой и дочерью. Теперь завизжала Эстрелла, едва живая от ужаса: акула перевернулась на спину и вцепилась в Перлину жуткими зубами.

«Этого не может быть! Этого просто не может быть!» – проносилось в голове лошадки. Она не могла отвести взгляда от тонущей матери…

– Не-е-е-е-ет!

Голова Перлины показалась на поверхности, но из рта толчками выплескивалась кровь, и вода вокруг покраснела. В глазах матери внезапно вспыхнул странный огонек – и перепуганная насмерть Эстрелла ощутила, как сквозь запах крови и смерти пробивается странный и сладкий аромат неведомых трав… И возник в мозгу образ: маленькая, очень маленькая лошадка беспечно мчится по заливному лугу, и ветер колышет сочную зеленую траву.

Но образ этот померк, и Эстреллу вновь охватил леденящий ужас. Она кричала и била копытами по воде, пытаясь дотянуться до стремительно уходящей под воду Перлины.

Акула тем временем развернулась и ринулась на юную лошадку. Та оскалила зубы и попыталась укусить врага, испугать его злобным ржанием – но от ужаса горло перехватило спазмом, и она не издала ни звука. Тогда Эстрелла собрала все оставшиеся силы, повернулась в воде и ударила задними ногами, попав прямо в голову хищнице. Шкура чудовища оказалась на удивление шершавой и жесткой, однако, судя по всему, акула была оглушена. Поранить ее Эстрелле не удалось – удар, в который кобылка вложила все силы, вышел совсем слабым.

Мама говорила, что бока у лошадей – самые нежные и уязвимые места. Может быть, нос у акулы – такое же место?

Черная хищница развернулась и поплыла в сторону остальных коней. Одна из кобыл забилась в панике, хлебнула соленой воды. Другая принялась подталкивать ее, поддерживая и не давая нахлебаться еще больше. Но акулу они не интересовали. Она нырнула вслед за идущим ко дну телом Перлины.

Эстреллу словно парализовало, она едва перебирала ногами. Большой серый жеребец яростно боднул ее и крикнул:

– Вперед! Плыви!

Она едва понимала, что делает. Все ее мысли, все естество были заполнены Перлиной, только ею одной. Эстрелла старалась двигаться за серым жеребцом. Сбоку от себя она увидела еще одного коня, совсем молоденького. Он плыл и жалобно ржал; сама же Эстрелла не издавала ни звука. Что-то в ней оборвалось, не позволяя ни плакать, ни кричать. Единственное, что стояло перед глазами, – странная вспышка в глазах умирающей матери.

Эта вспышка не ослепила, нет – она что-то пробудила внутри юной лошадки, какое-то древнее знание. Раньше для нее существовало только настоящее и будущее; теперь открылось еще и далекое прошлое. Три времени слились воедино, стали непрерывной тканью бытия, и Эстрелла каким-то внутренним чутьем понимала, что отныне она стала хранителем этой ткани.

Чуть погодя она огляделась по сторонам. Лошади перепугались до полусмерти; одни плыли вперед, другие назад, кто-то бился в воде на одном месте. Кобылка вскинула точеную головку и понюхала воздух. Надо найти тот запах… аромат травы – и плыть туда, откуда он доносится. Мама умерла, сердце разбито – и все же она чувствовала, что какая-то часть души Перлины осталась с ней. Она и поддерживала лошадку, толкая вперед и не давая остановиться и сдаться. Эстрелла поплыла быстрее, догнала серого жеребца.

Мамита, я никогда не бегала по земле, я никогда не брыкалась и не прыгала. Ты так волновалась за меня! Смотри же! Я плыву, я плыву очень быстро!

Она громко и протяжно крикнула:

– За мной! За мной!

Впереди земля, Эстрелла была в этом уверена. Для начала надо добраться до нее, а потом – и в этом она тоже не сомневалась – они должны все вместе найти дорогу туда, где растут сочные травы, пахнущее так сладко и так… древне. Они должны вернуться на великие равнины, где когда-то паслись самые первые табуны Первых Лошадей. Последуют ли за ней остальные? Поначалу лошадка берегла силы и не оборачивалась, но потом все же оглянулась и увидела три головы, мелькающие в волнах. Серый жеребец плыл рядом.

Призрак Перлины вел Эстреллу за собой, а она вела остальных. Кобылка совсем недавно родилась на свет и никогда не бегала по твердой земле; ее губы помнили еще вкус материнского молока… Однако теперь она стала взрослой.

Поднялся ветер, и на волнах появились белые пенные гривы – словно бесчисленный табун водяных пони мчался по океану. Волны становились всё выше, одна из них окатила Эстреллу жемчужной пеной. Словно ласка Перлины… словно привет от нее. Кобылка буквально чувствовала ее дыхание, наполненное ароматом неведомых трав. Призрачная лошадь с пенной гривой неслась впереди – а на небе уже собирался еще один табун, из облачных лошадей.

– Вперед! Плывите вперед! – снова закричала лошадка.

Четыре выживших коня послушались ее. Соль выступила у них на длинных ресницах, все они наглотались морской воды и кашляли. Эстрелла чувствовала, как дрожат и наливаются усталостью ноги, однако упрямо плыла вперед. Она должна доплыть! Перед глазами промелькнула картина гибели матери, и это придало ей новых сил. А в голове все скакала и скакала маленькая лошадь из Древних Времен…

Одна из кобыл постарше начала уставать и понемногу погружаться в воду; голова ее едва виднелась над волнами. Плывшая рядом подруга подтолкнула ее плечом и крикнула:

– Ты можешь! Плыви, не сдавайся! Ты же королевская лошадь, ты носила на спине королеву и принца. Твоими предками были славные берберийцы, и выводили тебя не только для красоты, но и для битв. Не сдавайся!

Ободренная ее словами, кобыла поплыла быстрее.

Эстрелла слышала рядом с собой тяжелое дыхание молодого жеребчика, почти жеребенка. Он сильно устал и начал отставать. Что она могла ему сказать? Был ли он королевской лошадью, да и что это вообще такое – королевская лошадь? Она обернулась и попросила:

– Постарайся… просто постарайся. Осталось недолго. Посмотри, ты уже можешь разглядеть остров!

Вскоре их копыта коснулись твердого дна.

– Так вот что такое земля! – выдохнула Эстрелла, выбираясь на берег и едва удерживаясь на ногах.

Все были неимоверно измотаны и страшно хотели пить. Языки щипало от соли, глаза слезились.

– Воды! – простонал серый жеребец.

Солнце быстро высушило его шкуру, и кристаллики соли сделали ее совсем белой. Жеребец повалился на землю, тяжело дыша; глаза его закрылись, опухший язык вывалился изо рта. Крошечный краб взобрался на него, но конь этого даже не почувствовал. Однако минуту спустя он встрепенулся и с трудом прошептал:

– Здесь где-то рядом есть вода… Недалеко…

Он приподнял голову и уставился на деревья, росшие там, где заканчивался песчаный берег. Одна за другой лошади поднимались и медленно брели к рощице. Там действительно нашелся ручей с пресной и чистой водой – и они пили и пили, до изнеможения, а потом повалились прямо на его берегу, не имея больше сил даже стоять.

Они долго спали в тени развесистых пальм.

Наконец Эстрелла открыла глаза и заметила, что свет изменился. Когда лошади приплыли сюда, было около полудня – на земле лежали совсем короткие тени. Теперь же они удлинились – и Эстрелла вспомнила, что́ ей рассказывала мама: тени становятся длиннее, когда солнце опускается ниже. Она поднялась на ноги и увидела, какая длинная у нее тень.

Моя тень! Она размером со взрослого жеребца!

Молодые лошади пришли в себя первыми – жеребчик тоже поднялся. Остальные пока еще спали, кашляя во сне. Кони наглотались соленой воды, веки у них сильно опухли, но они выжили – и это можно было считать настоящим чудом.

Эстрелла с жеребчиком, осторожно ступая, прошли выше по ручью и вновь стали пить, а когда напились, просто опустили горящие от соли языки в прохладную воду.

Вскоре проснулись остальные. Королевская лошадь – ее звали Вьеха – вошла в ручей, в самую середину, где было довольно глубоко, опустила голову на несколько секунд в воду, а потом с громким фырканьем отряхнулась. Лошади присоединились к ней, напившись, и с радостью принялись плескаться в ручье. Эстрелла и молодой жеребчик с удивлением смотрели на них.

– Чего ждете? – спросил серый жеребец. – Это все равно что искупаться в пруду в долине.

– А я никогда не была в долине, – отвечала Эстрелла.

– А я, мне кажется, однажды был, – нерешительно заметил жеребчик, словно пытаясь вспомнить нечто давно забытое.

Он был еще очень молод и вряд ли много помнил о долине – скорее всего, лишь успел родиться там, как его сразу забрали в конюшню.

Обе кобылы вышли из ручья, но жеребец продолжал плескаться.

– Я родился серым и пятнистым, а не белым, как соль!

Вьеха огляделась по сторонам.

– Здесь, наверное, должен быть кораль… Где-нибудь.

– Кораль? – серый жеребец обрушил на них фонтан брызг.

– Да, Гордо, кораль. Место, где есть овес и вода в ведрах. И конюхи, чтобы ухаживать за нами. Взгляни на меня – я вся в грязи, соль въелась в шкуру. Когда все это высохнет, я буду выглядеть ужасно. Мне понадобится уход.

– Так тебе нужен конюх со щеткой? Ты правда этого хочешь? – Гордо гневно тряхнул гривой. – Позволь напомнить тебе, Вьеха: последний наш конюх стоял на палубе и смотрел, как нас сбрасывают за борт. А падре молился и говорил, что это благословение.

Он помолчал, не сводя глаз с Эстреллы.

– Люди – конюхи, священники, Искатель и его солдаты – избавились от нас. Предали нас.

– Но до тех пор они были добры к нам! – возразила вторая кобыла.

– До тех пор! Ха! Это ничего не значит! – рявкнул жеребец.

Кобылы печально опустили головы и замолчали. Гордо не унимался:

– Когда-то они ухаживали за вами, скребли и чистили ваши шкуры, по праздникам вплетали цветные ленточки в гривы и хвосты. Когда-то они клали вам на спины позолоченные седла. Но знаете что? Это ничего не значит! Потому что свои позолоченные седла они ценят больше, чем вас. Думаете, они бросили бы золото за борт, если бы корабль двигался недостаточно быстро? Да никогда! – Тут он понизил голос и снова бросил взгляд на Эстреллу: – Это люди повинны в смерти Перлины.

По холке Эстреллы пробежал холодок при упоминании имени ее матери. Она опустила голову и посмотрела на свои копыта. Только сейчас до лошадки дошло, что она стоит на твердой земле, о чем так мечтала мамита. Здесь она должна научиться бегать и брыкаться… Мама говорила, что этому даже не надо учить, всё получится само собой.

В память о маме ей хотелось побежать, сорваться в галоп, попрыгать и побрыкаться в траве под синим небом и ярким солнцем. Больше никаких гамаков и веревок! Она свободна…

И одинока.

Нужно бежать, бежать изо всех сил и как можно дальше, чтобы избавиться от боли, тоски и горечи, которые поселились в сердце.

Мамита, посмотри на меня!

Эстрелла с места сорвалась в галоп и помчалась вдоль берега ручья, обратно на песчаный пляж, срывая копытами хлопья пены с морских волн…

Все вокруг так отличалось от темного и душного трюма, в котором проходила до этого вся ее жизнь. Эстрелла никогда раньше не знала даже собственного веса – и силы собственных ног. Хвост и грива летели по воздуху, ветер свистел в ушах. На темнеющее на горизонте небо выкатилась луна, и по морю протянулась серебряная дорожка. В небе зажглись первые трепещущие огоньки звезд. Эстрелла мчалась все быстрее и быстрее, едва касаясь копытами земли. Сердце билось ровно и сильно, ритм бега пел в теле, наполняя собой кости и сухожилия, мышцы и мускулы.

Я лошадь, и я рождена, чтобы бежать! Я быстрее ветра!

Она понятия не имела, как далеко успела убежать – песчаный берег казался бесконечным, – но вскоре различила стук копыт у себя за спиной.

– Хасинта! – окликнул ее молодой жеребец.

Она резко остановилась и обернулась.

– Нет! Это не мое имя.

Их догнали остальные лошади.

– Но так тебя называли люди! – сказала Вьеха.

– Хасинтой назвал меня Искатель! – фыркнула Эстрелла – Но моя мама дала мне имя Эстрелла. И теперь мы, как сказал Гордо, свободны от Искателя, свободны от людей. Нам нужны новые имена, потому что мы теперь в новом…. Новом…

Она не знала, как назвать это место. Новым Светом ей называть его не хотелось – это был их дом, давно потерянный и вновь обретенный. Но поймут ли ее? Чувствуют ли ее соратники то же, что чувствует она? Ведь они не видели вспышки в глазах Перлины, и в головах у них вряд ли скачет среди высоких трав маленькая Первая Лошадь…

– Выбрать имена? – переспросила каштановая кобыла. – Люди назвали меня Феа – из-за отметин на морде.

– Но ты – это же не только пятна на шкуре! – возразила Вьеха. – Им следовало бы называть тебя Анжелой. Ты была рядом со мной в море, ты подбадривала меня и не оставила ни на миг. Ты напомнила мне, что я королевская лошадь, носившая на спине королев и принцев, что у меня широкая грудь и сильные ноги и что я могу плыть. Ты придала мне сил и храбрости – словно один из тех ангелов, о которых рассказывал толстый падре.

Феа горячо воскликнула в ответ:

– Но ведь ты, Вьеха, всегда была добра ко мне, пока мы жили в трюме. Ты не жадная, как Центелло. Ты всегда делилась всем, что у тебя есть. Ты гораздо больше, чем Вьеха. В твоей широкой груди бьется большое сердце.

– Значит, мы будем звать тебя Корасон! – кивнула Эстрелла.

– Но меня всегда звали Вьехой, я не уверена, что смогу привыкнуть к новому имени…

Старшая кобыла нерешительно посмотрела на подругу. Вьеха была потрясающе красива: очень темно-гнедая, с такими же темными пятнами на белом крупе и задних ногах – словно на нее кто-то накинул горностаевую мантию. Люди называли такую масть пегой.

– И все же теперь, с твоего позволения, мы будем звать тебя Корасон, – решительно сказала Эстрелла.

– А меня? – спросил серый жеребец. – Меня люди старым не называли, хотя я старше Корасон. Они называли меня Гордо.

– А какое имя тебе хотелось бы носить? – спросила Эстрелла.

– Пока не знаю. Хочу подождать, посмотреть…

– Что посмотреть? – с любопытством поинтересовался молодой жеребец.

– Посмотреть, вдруг я найду свое имя или оно само меня найдет, – серьезно ответил Гордо.

Лошади тихонько заржали, словно хихикая над его словами.

– Как же нам называть тебя, пока ты ждешь встречи со своим именем? – спросила Корасон.

– Эсперо!

– Эсперо? – переспросила Эстрелла. – Хорошее имя.

– Да, и с ним легче терпеть. Я научился терпеть, это умение приходит с возрастом.

– Мы могли бы называть тебя Пасьенсо…

– Нет! – твердо сказал серый жеребец. – Мне нравится Эсперо.

– Значит, ты будешь Эсперо – пока не найдешь свое истинное имя или оно не найдет тебя! – торжественно провозгласила Анжела.

– А я знаю свое истинное имя! – с радостным ржанием воскликнул молодой жеребчик.

– И каково же оно, Митти? – ласково спросила Анжела.

Глаза у вороного Митти были разного цвета: один карий, другой голубой. Голубой выделялся на черном фоне, сверкая, словно драгоценный камень или кусочек летнего неба, случайно проглянувшего сквозь ночную тьму.

– Никогда не понимала, почему люди зовут тебя Митти! – фыркнула Эстрелла.

– Это сокращенное от Mitad y Mitad, Половинка и Половинка. Один глаз голубой, другой карий. Как будто я полукровка. Но я видел свое отражение в ведре с водой, и мне нравится мой голубой глаз.

– Тогда, быть может, нам так и называть тебя – Голубой Глаз? – спросила Анжела.

– Нет-нет. Зовите меня Селесто. Пока мы плыли, я смотрел на небо – оно того же цвета, что и мой глаз. Оно вошло в мою душу, и теперь я стал целым, обретя свое истинное имя.

Анжела неуверенно переступила с ноги на ногу.

– Но как же мы… Что, если мы встретимся с нашими хозяевами, и они станут звать нас нашими старыми именами?

– Хочешь сказать, их старыми именами? – резко повернулся к ней Эсперо.

– Хорошо, пусть их именами. Не запутаемся ли мы, Гор… я хотела сказать, Эсперо?

– Нет! И выкини из головы мысли о встрече с ними. Отныне у нас свой путь, и мы принадлежим сами себе. У нас больше нет хозяев.

Кобылы обменялись тревожными взглядами.

Когда взошла луна и небо усыпали мириады звезд, лошади расположились на ночлег под пальмами, возле ручья. Широкие листья надежно укрывали их, рядом журчала чистая вода. «Куда же нам дальше держать путь?» – с тревогой думала Эстрелла.

Они должны идти вперед. Юная кобыла знала это не разумом – всем своим естеством. Знание это жило в костях и в крови, в копытах и в сердце. Короткая вспышка в глазах умирающей матери. Крошечная фигурка, мчащаяся сквозь море трав.

Эстрелла уже убедилась, что умеет бегать. Несмотря на тесноту гамака и свою полную беспомощность с первых дней жизни, она не ослабела, ноги у нее были сильными, а сердце – выносливым. И их – ее и четверых ее спутников – ждало и звало нечто необычное и волнующее. Это неведомое Нечто было даже сильнее власти людей.

От волнения Эстрелла не могла заснуть. Она скучала по запаху матери, а стоило задремать, и к ней тут же приходили мрачные и страшные сны о зловещем черном лезвии, вспарывающем морскую гладь… В ночной тишине не на что было отвлечься, и Эстрелла невыразимо страдала. Ей так хотелось уткнуться в теплый материнский бок!

Внезапно она поняла, что мама больше никогда не вернется, что она ушла навсегда, – и из груди лошадки вырвалось тихое рыдание.

Тишина и покой превратились в одиночество и звенящую пустоту. Мир был слишком велик для маленькой Эстреллы, а теперь в нем зияла огромная дыра.

Одной из последних фраз Перлины была «Держи голову высоко!». Теперь Эстрелле казалось, что она тонет, захлебывается в одиночестве, не в силах смириться с уходом матери. Паника внутри нарастала, и Эстрелла судорожно втягивала воздух, чувствуя, что задыхается.

Она уже несколько дней не пила молока Перлины, но именно сейчас ей мучительно захотелось ощутить его вкус. Она скучала по теплу большого материнского тела, по таинственным звукам, доносившимся изнутри, – там билось большое сердце, там спокойно и мерно работали легкие – как дыхание ветра, наполнявшего паруса… Она скучала по запаху гладкой шерсти и пота. Это и был ее особенный и неповторимый запах – запах Перлины.

До того как ветер стих, а корабль остановился, парнишка-конюх и кузнец нежно и аккуратно забирали Эстреллу из гамака, относили к матери и заботливо поддерживали, пока малышка ела. Это было самое лучшее время! Мама стояла очень тихо, и они обе старались: Эстрелла – сосать поэнергичнее, мама – стоять поспокойнее. Кузнец и конюх позволяли Эстрелле стоять на полу, чтобы она могла научиться хоть немного управлять своими голенастыми и непослушными тогда ножками. А потом мама всегда говорила:

– Эстрелла, сейчас для тебя самое важное – пить мое молоко и расти сильной и здоровой. Но на земле кушать, конечно, проще.

– Почему, Мамита?

– Потому что земля не двигается.

Ну, вот она и на земле. Земля не двигалась – но Эстрелла все равно чувствовала себя одиноко и неуверенно. Она проскакала вдоль берега, ощутила прелесть быстрого бега и вкус летящего навстречу ветра, но рокот моря по-прежнему напоминал ей о матери. Мерный бег волн – это ее гамак тихо качается в трюме рядом с мамой. Волны бьются о борт корабля – в ритме маминого сердца. А здесь, на берегу, под широкими листьями пальм, сквозь которые подмигивают звезды, на твердой земле, у Эстреллы не было воспоминаний, связанных с мамой. Этот мир ей еще только предстояло полюбить, а пока… Она прижала уши и закрыла глаза.

Внутри вдруг возникло странное ощущение – смесь страха и ярости. Лошадка знала, что нельзя давать этим чувствам волю, они отравляли не хуже яда. И все же не могла от них избавиться.

Я хочу умереть! Хочу умереть прямо сейчас и забыть кровь в воде, забыть страшную белую тень, которая забрала у меня Мамиту!

В этот момент знакомый аромат коснулся ее ноздрей. Эстрелла вскочила, вытянула шею, жадно втянула трепещущими ноздрями воздух.

И ощутила запах нового мира, которого еще не знала. Запах древней родины. Запах матери.

Эстрелла почему-то стала успокаиваться. Вокруг было тихо, и знакомый запах никуда не исчезал – она все еще чувствовала его в воздухе. Кобылка махнула хвостом, опустила голову и почувствовала, как понемногу спадает напряжение.

Юная лошадка долго стояла неподвижно, и лунный свет заливал ее спину и круп, играл бликами на шелковистой гриве и хвосте. До ее ушей долетали шорохи и шепоты, стрекотание и свиристение – так переговаривались среди деревьев ночные обитатели здешних мест. Одного из них она даже увидела – маленькое существо ловко передвигалось по лианам, перелетая с дерева на дерево. Эсперо о них рассказывал. Назывались эти существа обезьянами, и моряки часто держали их в роли домашних питомцев.

Промелькнули в лунном свете чьи-то крылья – ночная птица полетела на охоту. На верхушках деревьев раскрылись большие белые цветы, и обезьяна сбила один из них. Крупные лепестки мягко осыпались вниз, один из них упал прямо под ноги Эстрелле, и лошадка наклонилась, чтобы понюхать его. Лепесток пах сладко и нежно, но пробовать его на вкус она не стала.

Она подняла голову и стала вглядываться в чащу, гадая, каким окажется этот новый мир. Тайный мир. Несколько раз глубоко вздохнув, Эстрелла ощутила внутри себя спокойную ровную силу. Земля под копытами была мягкой и ровной, ноги стояли на ней твердо и уверенно. Все мускулы напряглись, готовые бросить тело вперед. Спокойствие и сила этой земли вливались в нее.

В голове прозвучал ласковый голос матери: «Ты готова к новому миру, Эстрелла!»

И лошадка рванулась галопом сквозь ночь Нового Мира…

 

Глава четвертая

Забываем…

Эстрелла неслась по залитому лунным светом песку. Она слышала удары собственного сердца – оно стучало громче и чаще, чем мамино… Кобылка неслась так быстро, что земля под копытами превратилась в неясную дымку; Эстрелла не различала ни камней, ни травы, ни песка. Странный голос звучал у нее в голове: «Ты из Первого табуна, я – из Последнего. И мы помчимся вперед вместе…»

Позади раздался тяжкий перестук копыт, и серый жеребец громко заржал, призывая ее остановиться.

Лошадка замедлила бег. Пена падала с губ; Эстрелла ощущала запах собственного пота. Он пах не так, как в трюме, где все они блестели и лоснились от жары, – это был здоровый, свежий пот после долгого и быстрого бега.

Кобылка остановилась и обернулась.

Эсперо двигался по песчаному берегу совершенно удивительным образом. Он шел полубоком, наклонив голову, аккуратно сгибал ноги при каждом шаге и, выпрямляя, неторопливо ставил их на землю. Выглядело это довольно грациозно – но все-таки странно.

– Почему ты так необычно бежишь? – спросила Эстрелла, когда Эсперо приблизился.

– Я вовсе не бегу. Это не галоп, не рысь и даже не шаг, – ответил жеребец.

– Тогда что же это?

– Это специальный аллюр для ближнего боя – пассаж.

– А где же бой?

– Нигде. Меня научили пассажу, когда я был еще жеребенком. И еще многому другому: испанской рыси, ходе, осаживанию, пиаффе…

Копыта Эсперо танцевали в песке. Он делал совсем маленькие шажки, и все это казалось Эстрелле очень странным.

– И все это тоже для ближнего боя?

– О нет. Большинство этих штук – для того, чтобы всаднику было удобно сидеть в седле.

Мама рассказывала Эстрелле, как люди ездят верхом. Они садятся на спину лошади, но не прямо на шкуру. Сначала на лошадь кладут седло и в рот ей засовывают удила. Что такое удила, Эстрелла толком не разобралась, но звучало это зловеще.

– А как тебя учили, Эсперо?

– По-разному. Привязывали к ногам веревки и передвигали в нужную сторону. А еще использовали мундштук и шпоры.

– Ужасно!

Эсперо недоуменно заморгал, глядя на Эстреллу. Для него самого шпоры уже были настолько привычны, что он совсем забыл: это ведь и впрямь ужасно. Немудрено, что девочка так думает – кузнец еще ни разу не подковывал ее копыта. Мягкие нежные губы лошадки не знали вкуса железа – вкуса мундштука, при помощи которого наездник обретает власть над конем.

Эсперо задумчиво рассматривал Эстреллу. Кобылка очень походила на мать, хотя масть у них и разная. Похожие глаза – он сразу это заметил. Как и у Перлины, глаза ее дочери были карими, с золотыми искорками внутри, словно темный янтарь. Иногда они неярко мерцали, будто в шоколадной глубине их горел огонь.

Сейчас, в лунном свете, глаза Эстреллы светились умом и недетской проницательностью – куда большей, чем даже у Перлины.

Все же в этой юной лошадке очень силен материнский дух, подумал Эсперо и принял решение. Ни к чему ей слушать про шпоры и мундштуки. Они в новом мире и отныне свободны от людей. Это дикая страна, и они должны поскорее забыть всё то, чему их успели научить в Старом Свете. Здесь это не пригодится.

– Мундштук – это действительно ужасно. Наверное, мне следует забыть обо… обо всем человеческом.

Эстрелла дернула головой, не сводя глаз с жеребца. Да, он серый, темно-серый, но на носу виднеются белые волоски…

Вдруг Эсперо громко, пронзительно заржал… и взвился на дыбы, скакнув в сторону, а затем запрыгал на месте, отчаянно лягая задними ногами воздух. Эстрелла никогда ничего подобного не видела. Жеребец храпел и фыркал, копыта взлетали намного выше головы, и при этом он еще успевал подпрыгивать и крутиться – точь-в-точь жеребенок-несмышленыш!

– Это называется брыкаться и лягаться! – шумно дыша, сообщил он.

– Ты сейчас небо лягнешь, и с него посыплются звезды!

– Я лягаю все старое!

– Старые аллюры, да?

– Всё старое. Старый мир. Старую жизнь.

Шум разбудил остальных, и вскоре все лошади прискакали на пляж. Эстрелла видела, что кобылы тоже идут каким-то необычным аллюром – она не знала ему названия. Им с Селесто, не ведавшим ни подков, ни узды, ни седла, зрелище это казалось скорее смешным.

В следующее мгновение пятеро лошадей сорвались в галоп и понеслись по залитому лунным светом пляжу. Селесто летел как ветер – казалось, он даже не касается земли. Эстрелла не собиралась ему уступать. А сквозь соленый свежий воздух, сквозь азарт скачки, сквозь запах разгоряченных лошадей, несущихся бок о бок, пробивался еле уловимый, но по-прежнему сладкий аромат далеких трав. Лунная дорожка манила маленькую кобылку, и где-то в мозгу раздавался тихий, но отчетливый голосок: «Ты из Первого табуна, я из Последнего. И мы поскачем вперед вместе!»

Селесто на бегу весело крикнул Эстрелле:

– Мы самые быстрые! Мы быстрее всех!

– Это потому, что их ноги все еще помнят старые, человеческие аллюры! – сердито отозвалась Эстрелла.

– Не переживай. Они забудут. Забывать – это благо. Когда-то у меня была мама, но нас разлучили, меня еще совсем маленьким посадили на корабль… и теперь я ее почти не помню.

Забывать – это благо?

Эстрелла знала, что ей станет легче, когда удастся забыть о смерти Мамиты, но кобылка не собиралась делать этого специально. Она должна хранить память о Перлине, об аромате сладких трав и о крошечной лошадке, бегущей сквозь зеленые душистые волны.

Она из Последнего табуна. Она самая младшая. И ей никак нельзя ничего забывать, особенно про маму.

Эстрелла остановилась и обернулась, поглядев на четырех лошадей за спиной себя. Шкуры их блестели и лоснились, движения были пронизаны грацией и силой. Казалось, даже ноги на глазах становятся длиннее и стройнее, по мере того как из мышц уходит память о старых вычурных аллюрах, придуманных людьми. Хвосты и гривы развевались на ветру, глаза сверкали, чутко вздрагивали изящные уши…

Они знают! Они чувствуют то же, что и я. Мы возвращаемся домой!

 

Глава пятая

Отлив

Почти перед самым рассветом лошади отправились исследовать дальний конец острова. Бесконечный песчаный пляж обрывался довольно неожиданно: сразу за ним начинался узкий пролив, на той стороне которого – они хорошо это разглядели – лежала земля. Большая Земля. Лошади нюхали воздух и недоуменно фыркали. Эстрелла прислушивалась к шумному дыханию своих собратьев и гадала: что же их удивило? Неужели они тоже уловили аромат далеких трав?

Селесто поджал губы и раздул ноздри. Эстрелла ткнулась носом ему в плечо.

– Селесто, ты чуешь запах… такой… свежий и сладкий?

Молодой жеребец недоуменно посмотрел на свою спутницу.

– Сладкий? Нет, я чувствую только соль.

– И больше ничего?

– Ничего.

Эстрелле очень хотелось, чтобы все почувствовали аромат трав – она была уверена, что это сплотит их, превратит в настоящий табун. Однако в данный момент кобылку больше волновало другое. Как пересечь пролив? Вель аромат травы доносится именно оттуда, с большой земли. Снова плыть? Снова подвергаться опасности?

Она сказала, обращаясь к Эсперо, стоявшему ближе всех:

– Мы должны как-то перебраться.

Жеребец покосился на маленькую лошадку.

– Надо – значит, переберемся.

– А… а как же… как же…

– Акулы?

– Да!

Он фыркнул.

– Пролив вроде довольно мелок. Вряд ли глубже нашего роста.

– То есть акулы сюда не заплывут? И мы сможем пересечь его по дну?

Эсперо на минуту задумался, тряхнул гривой.

– Может быть. Надо подождать. – Он пристально посмотрел на Эстреллу. – Ты знаешь, куда идти?

Дрожь пробежала по спине кобылки. Как рассказать о том, что она увидела в гаснущем взгляде матери? Как описать легкую тень сладкого запаха неведомых трав? Ее не провоцировали – ей просто задали вопрос. Вряд ли ее спутников волновало, куда именно они двинутся. Только Эсперо беспокоился за Анжелу и Корасон – они слишком привыкли к жизни с людьми.

Эстрелла повернулась к остальным, стоящим чуть поодаль у кромки воды, и сказала:

– Мы с Селесто не знаем вкуса мундштука во рту. Наши спины не ведают тяжести седла. Мы понятия не имеем, сколько весит королева, принц или падре.

– Вы могли бы научиться! – воскликнула Анжела. – Вам… вам пришлось бы научиться!

– Мы не хотим! – фыркнул Селесто.

– Не груби! – одернул его Эсперо. Шагнув к Анжеле, жеребец заглянул ей в глаза: – Неужели тебе действительно хотелось бы, чтобы они узнали, что такое мундштук? Мундштук больно ранит, помнишь? Он не позволяет нам думать.

Он произнес это очень мягко, и на старую кобылу его слова явно произвели впечатление. Эстрелла потянулась к ним обоим; дыхание ее шевелило Анжелину гриву, с которой до сих пор осыпа́лись кристаллики соли.

– Анжела, мы не хотим учиться тому, чему насильно учили вас, потому что нас ждет кое-что лучшее.

– Что же? – вскинула голову Корасон.

– Дом! – негромко ответила Эстрелла. – Наш дом.

Корасон выглядела озадаченной.

– Ты имеешь в виду родину первых берберийских лошадей, наших предков?

– Еще раньше! – ответил Эсперо за Эстреллу.

«Откуда он знает?» – удивленно подумала молодая кобылка.

– Тресни мои копыта, вы говорите о древних арабских конях? – недоумевала Анжела.

– Раньше, гораздо раньше! – не выдержала Эстрелла, вспомнив образ маленькой лошадки, который мама передала ей в последнюю минуту. – Я говорю о самом древнем, самом первом нашем доме. О заливных лугах со сладкой травой, где мы снова сможем стать самими собой.

Анжела растерянно оглянулась по сторонам, словно боясь произнести следующее слово:

– Свободными?..

Эстрелла, Селесто и Эсперо одновременно кивнули.

Серый жеребец ударил копытом.

– Мы подождем, пока отступит вода, и тогда сможем перейти пролив по дну!

Потянулось ожидание. Все, кроме Эстреллы и Эсперо, дремали или лениво паслись. Если они не слишком устали, лошади спят стоя, просто перенося весь свой вес на крепкие бедренные кости.

Меж тем темнота окончательно выдохлась, и мир стал серебристым и дымчатым. «Предвкушение рассвета!» – с восторгом подумала Эстрелла.

Мама была права. Масть Перлины была точно такого же цвета, дымчато-серебристого, как и эти последние минуты перед рассветом. Эстрелле казалось, что в нежной дымке занимающегося утра можно даже купаться. Ей внезапно стало хорошо и спокойно. Вдруг что-то в проливе привлекло внимание кобылки, и она в восторге воскликнула, толкнув Эсперо плечом:

– Смотри, в воде что-то блестит!

Лошади встрепенулись, разбуженные ее восклицанием. Корасон заметила:

– Это отлив. Вода уходит, дно обнажается.

– Неужели это земля двигается?

– Земля не двигается. Просто вода отступает.

Эстрелла вспомнила свой ночной бег. Тогда каждая новая волна забиралась на берег все дальше; теперь вода проделывала обратный путь.

Ярко-розовые и лиловые облака затянули горизонт. Они походили на развевающиеся хвосты и гривы лошадей, скачущих вдоль моря.

– Мы можем идти! – воскликнула Эстрелла, осторожно ступая вперед, на оголившееся песчаное дно пролива. Остальные потянулись следом.

Когда они уже вошли в воду, странный, тревожный запах ударил им в ноздри. Лошади прижали уши и зафыркали. На том берегу, на отмели, полускрытые песком, лежали странные темные предметы, и от них исходил запах опасности. Эсперо занервничал.

– Они пахнут смертью, но они живые!

– Кто они такие? – спросила Эстрелла.

Она ощущала растущий внутри ужас. Точно такое же чувство вызывала стремительная белая тень под водой.

Одно из существ шевельнулось, стряхнуло песок – и широко разинуло жуткую пасть, полную острых устрашающих зубов.

– Крокодилы! – взвизгнул Эсперо.

Он встречал этих хищников на Первом Острове, в болоте близ долины. На его глазах один из них почти целиком проглотил новорожденного жеребенка.

– Назад! Назад! – кричала Анжела.

Селесто била дрожь. Он присел на задние ноги, не в силах сделать ни шагу.

Эстрелла зажмурилась и раздула ноздри, пытаясь вызвать в памяти сладкий запах трав… А потом яростно и звонко крикнула:

– Нет! Мы не можем!

– Но почему? – спросила Корасон.

– Мы не можем повернуть назад! Мы в самом начале пути!

Молодая кобылка вся дрожала, но не от страха, а от возбуждения. Анжела недоверчиво смотрела на нее. Никто не решался двинуться вперед. Тогда Эстрелла глубоко вздохнула – и шагнула на песчаное дно. Песок впереди зашевелился, будто вскипел: крокодилы вылезали на поверхность.

Внезапно лошадка почувствовала, что Эсперо рядом с нею.

– Они нас учуяли.

Хищники поползли быстрее; теперь были видны их короткие мощные лапы. По суше они, огромные как бревна, передвигались довольно неуклюже. Плоские бугристые головы поднимались, ловя запах лошадей.

– Мы можем обогнать их! – сказала Эстрелла, почуяв, что остальные идут следом. – Посмотрите на эти дурацкие короткие лапы! Они никогда нас не догонят. Мы можем лягаться. Мы можем их перепрыгнуть.

Она помедлила и добавила:

– На нас больше нет седел, нет мундштуков. Мы вольны сам выбирать свой путь.

Эсперо коротко заржал и ударил копытом.

– Она права! Нас ничто не удерживает, нами никто не управляет. У нас больше нет хозяев. Мы свободны!

Эстрелла сделала еще несколько шагов, но остальные медлили.

Они не пойдут, пока я не встану впереди.

И тогда лошадка сорвалась в галоп.

Она неслась, словно закатное облако, летящее по ветру. Черные грива и хвост развевались, как флаг на мачте корабля. Добравшись до противоположного берега, Эстрелла просто перелетела через двух крокодилов. Хищники яростно завертелись, распахнув ужасные пасти. В мозгу кобылки на мгновение встала жуткая картина – нога Мамиты, исчезающая в алой от крови воде. Нет! Нельзя! Нельзя об этом думать!

Эстрелла вновь взвилась в воздух, перепрыгивая крокодилов. Остальные лошади с громким ржанием устремились за ней.

Разъяренные хищники щелкали зубами и в бешенстве били хвостами, взрывая фонтаны песка. В следующее мгновение Эсперо услышал звонкое щелканье, напомнившее ему удар хлыста. Он обернулся – и увидел, как брызги крови летят на розовый от восхода песок.

– Селесто! – отчаянно закричал Эсперо.

Это была кровь молодого жеребца. Один из крокодилов мощным хвостом задел его и сбил с ног. Селесто неимоверным усилием тут же вскочил на ноги, ударил нападавшего хищника копытами и взвился в воздух. Эсперо видел, как кровь заливает голову жеребца.

Перепрыгнув через крокодилов, Селесто помчался по песку и вскоре оказался в безопасности, на высоком берегу пролива. Вся морда его была в крови, он пошатывался – и Эсперо с Корасон поспешно встали сбоку, чтобы поддержать его.

– Я думаю… Кажется… кажется, меня задели хвостом.

Он замотал головой, стряхивая кровь. Голубой глаз сверкнул – ярко, словно утреннее небо.

– Мой небесный глаз в порядке! – с облегчением выпалил Селесто.

– А второй? – тревожилась Эстрелла.

– Не уверен… не знаю… – в голосе жеребца зазвенел страх.

Корасон принялась ласково и осторожно вылизывать кровь вокруг глаза Селесто.

– Думаю, малыш…

– Я вижу! Вижу им! Правда вижу!

– Веко рассечено, потому и кровь. Но это скоро заживет, – ободряюще сказала Корасон.

– У этих крокодилов такие хвосты – вы и представить себе не можете! Мне повезло, что он всего лишь кончиком зацепил веко. Таким хвостом он мог бы голову мне снести!

Анжела вздохнула:

– И поглядите на них теперь! Зарылись в песок и снова лежат, будто бревна. Можно подумать, что они заснули.

– Будем надеяться, что так и есть, – решительно махнула гривой Корасон.

– Надо идти дальше! – сказала Эстрелла, и вся компания, растянувшись цепочкой, двинулась вдоль берега.

Если бы Эстрелла только знала, сколько раз в ближайшие сто дней ей придется повторить эту фразу… Возможно, зная это, она испытывала бы сейчас тяжкие сомнения и неуверенность. Но молодая кобылка ни о чем не догадывалась и потому шла вперед, а за ней следовали Селесто, обе кобылы и Эсперо.

 

Глава шестая

Алые перья

Их путь лежал через лес. Деревья местами совсем пропадали под плющом, под их кронами царила таинственная тень. Кроме пальм, здесь росли деревья с такими громадными стволами, каких лошади никогда в жизни не видели и даже представить себе не могли. Сквозь густую и сочную листву не могли пробиться солнечные лучи. Эсперо сказал, что такой лес называется «джунгли». Полумрак вокруг слишком живо напомнил Эстрелле трюм корабля, и она занервничала. Лошадке даже показалось на мгновение, что она по-прежнему висит в гамаке и копыта не касаются земли. Однако ноги ее ступали по земле, пусть и очень мягкой, и Эстрелла быстро пришла в себя.

Пока они пробирались сквозь заросли, Эсперо внимательно наблюдал за Анжелой и Корасон. Когда Анжела в очередной раз споткнулась, он мягко заметил:

– Анжела, нет нужды идти таким шагом. Испанский шаг тебе больше не пригодится.

– Но это же самый красивый из парадных аллюров!

Эсперо фыркнул, но терпеливо ответил:

– Мы не на параде. Мы в джунглях. Здесь нужно просто идти. Ноги – да, лучше поднимать повыше, а вот голову стоит держать внизу, чтобы видеть, что под копытами.

– Эсперо прав, – откликнулась Корасон. – Нас больше не сдерживают ни уздечка, ни мундштук, всадник не сидит у нас на спине и не указывает, куда идти.

Анжела остановилась и недоуменно тряхнула гривой.

– Хочешь сказать, я должна сама смотреть, куда иду?

– Да, именно так. И смотреть внимательнее, потому что здесь нет никакой дороги, даже тропы. Придется прокладывать ее самим.

Хотя первый хозяин и назвал Анжелу Феа – Уродиной из-за пятен на морде у кобылы, это была очень красивая, изящная лошадь с точеной головкой, гордой, красиво изогнутой шеей, пропорционально сложенная, сильная и выносливая. Она вела свою родословную от знаменитых в Испании берберийских лошадей и умела так красиво выгибать шею и гордо нести голову, что всегда шла во главе любой торжественной процессии.

Единственное, что делали конюхи, – закрывали пышным налобником пятна на морде, портившие ее безупречный облик. «Несравненная» – так любил называть Анжелу конюх, чистя щеткой и скребком сверкающую шкуру и наводя последние штрихи на произведение своего искусства. Так художник кладет последний мазок на полотно – и любуется, отступив на шаг от картины…

Пятна отнюдь не всегда считались недостатком. Все зависело от того, как они расположены на лошадиной шкуре. Масть Анжелы называлась пинто. Кобыла была гнедой темного оттенка, но с крупными белыми пятнами на крупе и задних ногах. Такая масть высоко ценилась, ее еще называли тобиано. Подруга Анжелы, Корасон, имела другую разновидность этой расцветки, которая называлась оверо – пятна у нее были не такие крупные, и создавалось впечатление, что темные кляксы на крупе кобылы будто бы припорошены пеплом. Часть этого «пепла» словно слетела на морду Анжеле.

– Анжела, не бойся запачкать свои изящные белые копыта! – усмехнулся Эсперо. – Пусть это будет самой большой твоей проблемой.

«Он прав… но что бы сказала на это хозяйка?» – думала Анжела, вспоминая последнюю Святую неделю. Неужели это было так давно? Неужели так давно корабль вышел из порта Навидад?..

Толстая любовница Искателя ехала на Анжеле верхом по главной улице города… Конечно, ничего общего с парадом в Севилье, но все же… Любовница Искателя была отвратительной наездницей. В седле она держаться не умела, тряслась как мешок с мукой, и кобыле стоило немало усилий и времени, чтобы приноровиться к посадке женщины и пойти таким аллюром, чтобы всадницу не слишком трясло. Губы, порванные мундштуком, болели потом еще неделю – рука у женщины Искателя была очень грубой, под стать ее грузному телу.

Здесь, в этом новом мире, Анжела должна быть счастлива – ведь больше никаких седел, шпор, мундштуков, хлыстов…

Но не слишком ли они с Корасон стары для всего этого? Молодым – таким, как Эстрелла и Селесто, – тут хорошо, они легко научатся жить по-новому. А Эсперо? Он ведь тоже уже не молод, ему тоже трудно отказаться от привычек Старого Света. Почему же он с такой надеждой рвется в этот новый мир, без хозяев и правил? Жеребец часто говорит о свободе – но неужели он не видит, какой опасной эта свобода может быть? Ведь им, может быть, грозит голод. А вот еще интересно: выживет ли лошадь, если ее никто не чистит? Если никто о ней не заботится?

Строго говоря, они почти счастливы. У них под ногами теперь всегда вдоволь еды. И что бы ни заявлял Эсперо, Анжеле даже не приходило в голову пожаловаться, что она пачкает свои белые копыта. Вот только… Кожа уже зудится от укусов тысяч мух, мошек и оводов, в шерсти, гриве и хвосте кишмя кишат какие-то крошечные насекомые. Но никто о ней теперь не позаботится, никто не пройдется скребком и щеткой – а что может быть лучше прикосновения к шкуре жесткой щетины? А какой старательный у нее был конюх! Совсем мальчишка, но чистить ее умел – залюбуешься!..

– Клянусь холкой, он был лучше всех! – пробормотала она под нос.

– Кто был лучше всех? – навострила уши Корасон. – О ком ты вспоминаешь?

– О моем маленьком конюхе. И о том, как он управлялся с щеткой.

– Размечталась!

– Знаю, тосковать о таком – глупо и бессмысленно, но… Корасон, как ты думаешь, мы когда-нибудь еще почувствуем прикосновение щетки к шкуре? Помнишь принцессу, которая была моей хозяйкой в Старом Свете? Ее отец специально нанимал конюхов с севера – они считались самыми лучшими. Те конюхи втирали мне в шкуру масло и расчесывали гриву и хвост так, что они становились шелковыми…

– Бесполезно! – перебила ее Корасон. – Мы получили свободу, и теперь многие наши прежние мечты потеряли смысл.

– Как жаль! – вздохнула Анжела. Немного подумав, она добавила: – Не то чтобы мне не нравилась свобода… Но я все же скучаю по некоторым своим хозяевам. И мне нравится вспоминать… всякую бессмыслицу.

Корасон весело фыркнула.

– Вспоминай сколько хочешь, дорогуша. Нет таких законов, которые запрещали бы это.

Джунгли для всех них были совершенно чужим и незнакомым местом. На Первом Острове тоже рос тропический лес, но люди с помощью мачете его вырубали, а потом выкорчевывали пни, чтобы распахать поля и сделать пастбища. В Старом Свете лошадям доводилось видеть леса, даже бывать в них, когда хозяева отправлялись на охоту, – но те леса не имели ничего общего со здешними джунглями, с их буйной зеленью, влагой, беспрерывно сочащейся с широких листьев, переплетением лиан и гроздьями ярких крупных цветов. Иногда лошади даже не могли пробиться сквозь густые заросли, и приходилось искать хоть какое-то подобие тропы.

Идти было нелегко, но все понемногу учились обходить болота, не вязнуть в жидкой грязи, не спотыкаться на узловатых корнях, искать просветы в шипастом кустарнике. Лошадей немного тревожило, что нельзя перейти на бег – попросту не было ровной тропы, ничего даже похожего на оставленный позади берег, по которому Эстрелла неслась вперед, словно выпущенная из лука стрела, и где ветер пел в ее жилах и костях, даря легкость и силу. Тогда, во время этого бешеного бега, она поняла: нет ничего лучше, чем родиться лошадью – рожденной бежать.

Этот мир был сумрачен и тих, но иногда и в него врывались яркие краски и громкие звуки. Внимание коней привлекали порой раздававшиеся в ветвях на верхушках деревьев резкие крики попугаев и гомон обезьян. Пролетали огромные, размером с птицу, ярко-голубые бабочки. Обрушивался откуда-то сверху каскад бело-розовых крупных цветов. И вечно, нескончаемо звучала капель: вода капала с ветвей, текла по гладким стволам, собиралась в широких листьях.

Травы здесь не было, но лошади утоляли голод листвой – жесткой, но не горькой. Воды было вдосталь: находились и родники, бьющие из-под земли, и маленькие озерца, а иногда они пили прямо из широких вогнутых листьев, где скапливалась вода. Корасон это особенно нравилось, она нарочно искала такие листья.

Однажды утром над головами лошадей появились две крупные птицы. Они летали в вышине, явно проявляя интерес к незваным гостям. Выяснилось, что птицы обладают талантом передразнивать и повторять звуки, издаваемые лошадьми: фырканье и негромкое ржание.

– Они над нами смеются? – спросил Селесто, с тревогой поглядывая наверх.

– Зачем бы им это делать? – откликнулась Эстрелла.

Птицы были яркие и пестрые – голубые, красные и желтые перья так и мелькали в воздухе.

– Я не уверена, но мне кажется, это королевские птицы, – заметила Анжела.

– Королевские? – недоверчиво переспросил Эсперо. – С чего ты это взяла?

– Да ты взгляни! – Анжела мотнула головой наверх. – Они носят алый цвет – цвет Арагонской короны. В платье именно такого цвета одели инфанту, когда играли ее свадьбу с доном Хосе Кастильским, а он был вторым кузеном короля, который…

– Анжела, я тебя умоляю! – затряс головой Эсперо.

Из кустов немедленно откликнулось эхо:

– Анжела, я тебя умоляю… умоляю… Анжела…

Все едва не подпрыгнули от неожиданности.

– Кто?! Кто это сказал?! – выдохнула Корасон.

– Кто это сказал?! Кто это сказал?! – немедленно затараторили птицы, выныривая из кустов и усаживаясь на ветке прямо над головами у лошадей.

– Да это же они! – ахнула Анжела.

Эстрелла и Селесто завороженно уставились на птиц. Молодым лошадям впервые довелось разглядеть их вблизи. Эстрелла вообще до этого видела только чаек, вьющихся над бригантиной. Но здешние птицы были совсем другими.

– Это попугаи, – сказал Эсперо. – Они всегда так делают. Я побывал на многих кораблях, на одном из них у матросов жил попугай. Его выносили на палубу, и он ползал по снастям, пока матросы вязали лини и фалы. Болтал все время и точно так же передразнивал каждое слово или звук.

– Эй, Большой Парень! Кто сказал «передразнивал»? Большой Парень! Большой Парень! Большой Парррррень! – заголосили вдруг птицы и обрушились с ветки вниз, громко хлопая разноцветными крыльями.

– Если бы я не знала, в чем дело, то решила бы, что идет дождь из красок! – рассмеялась Корасон.

– Или что ожила радуга! – в восторге подхватила Анжела, глядя, как птицы устраиваются на кустах, совсем близко.

– Значит, это и есть попугаи? – спросил Селесто, не сводя с птиц любопытного взгляда.

– Мы не попугаи! Не попугаи мы! – загалдели птицы.

– Тогда кто же вы? – удивился Эсперо.

В ответ птицы встопорщили перья на голове, а самая крупная самка распушила воротник и с гордостью сообщила:

– Мы – пурпурные ара.

– Пурпурные! – воскликнула Анжела. – Я же говорила, что они королевские птицы! Только короли носят пурпур.

Птицы обменялись взглядами, и самец негромко произнес:

– Ты ей скажешь или я?

– Давай ты, – отвечала самка, бросив на Анжелу странный взгляд.

Самец ара сделал шажок вперед.

– Мы не носим пурпур. Вы вообще не одеваемся. У нас нет платьев. У нас перррррья! Такими мы рождаемся!

– Не совсем так, конечно! – поправила его самка. – Рождаемся мы, строго говоря, вообще без перьев, Альфо.

– Да, верно, милая. Но, когда мы вырастаем, мы становимся вот такого цвета!

– А как же вы научились разговаривать? – изумленно спросила Анжела.

– О, разговаривать мы умеем прекрасно! Кстати, меня зовут Лала, а его Альфо. Нас купил один матрос, и мы вместе с ним пересекли океан на корабле!

– Но это было не первое наше путешествие! – перебил Лалу Альфо. – Мы много путешествовали, очень много. Много путешествий – много языков. Иногда в трюме с лошадьми, иногда в каюте с матрррросами. И говорили, говорили, говорррили! Хочешь не хочешь, а научишься. Словечко там, словечко здесь…

– Мы любим разговаривать почти так же сильно, как летать! – подхватила Лала. – Но я думаю, вы уже и сами это поняли.

– А вы не знаете, далеко ли отсюда до открытой местности? – спросила Эстрелла.

– Не знаю, честно говоря! – отвечал Альфо. – Нам нравятся джунгли. Мы предпочитаем лес. Но нам уже пора улетать.

– Улетать? – переспросила Эстрелла разочарованно. Ей очень понравилось болтать с птицами.

– Да! Сейчас вррремя орехов! Огррромные прррекрасные орррехи – возле берррега! Мы их очень любим, но, если не прилетим туда вовремя, их съедят другие ара и… попугаи.

Последнее слово Лала произнесла с отвращением.

– Они всё слопают, и орехов не будет до следующего сезона!

Когда ара улетели, Эстрелла очень быстро почувствовала, что уже скучает без них. Она никогда раньше не видела таких общительных птиц.

Чуть позже Селесто нашел огромный зеленый лист, в углублении которого скопилось целое ведро воды. Он начал пить и вдруг подпрыгнул и испуганно заржал. Остальные в испуге повернулись к нему.

– Что случилось?

– Клянусь копытом… Мне кажется, я… я проглотил маленького крокодила!

– Это не крокодилы! – рассмеялась Корасон. – Это ящерицы. На вилле моего хозяина, на Первом Острове, их было очень много. Тебе нечего бояться.

– Она щекочется… у меня в животе!

– Это твое воображение, дорогой! – успокаивающе заметила Анжела. – Она не может щекотаться, она уже мертвая.

– Думаешь, зная это, я стану лучше себя чувствовать?

– Со временем ты к этой мысли привыкнешь, – хмыкнул Эсперо. – Кроме того, очень скоро ты… как бы это сказать… избавишься от ящерицы.

– Давайте не будем обсуждать ЭТО! – занервничала Анжела.

В следующее мгновение она споткнулась и едва не упала. Следующие шаги дались кобыле с гораздо большим трудом.

– Что случилось? – спросила Эстрелла.

– Подкова! Я потеряла подкову! Проклятая грязь ее засосала. Что же теперь делать?

Эсперо снова зафыркал.

– Ты просто пойдешь дальше. Все будет нормально. Особенно когда потеряются три оставшиеся.

Разом повеселевший Селесто добавил:

– Анжела, у нас с Эстреллой нет подков, и мы совсем по ним не скучаем.

– Как можно скучать по тому, чего у вас никогда не было? – огрызнулась Анжела.

Молодые лошади растерянно переглянулись, не зная, что ей ответить.

Эсперо, помахивая хвостом, подошел к Анжеле, заглянул ей в глаза, а потом стал очень нежно и ласково покусывать ее за холку и дуть в гриву, успокаивая расстроенную кобылу.

– Мы можем тебя поздравить, Анжела. Ты первая избавилась от подковы в Новом Мире. Это же событие! Вот увидишь: как только избавишься от остальных, станет еще легче. Будешь лучше чувствовать землю, тебе будет легче идти. Можно будет не бегать – летать!

– Эсперо… – прошептала Анжела, дрожа. – Я боюсь… Я правда боюсь.

– Я знаю, дорогая, но поверь, все будет хорошо.

– Надеюсь… – она неожиданно всхлипнула. – Знаешь… а я ведь любила свою хозяйку, инфанту.

– Да она ведь позволила своему отцу продать тебя Искателю, – мягко заметил Эсперо.

– У нее не было выбора. Ее семья хотела, чтобы Искатель отправился на поиски золота.

– Золото – вот все, о чем думают люди! А что Искатель скажет инфанте, когда вернется с ко-раблями, набитыми золотом, но без ее любимой лошади?

Анжела снова протяжно всхлипнула.

– Она никогда не называла меня Уродиной… Считала, что я красавица…

Эсперо продолжал ласково покусывать шкуру кобылы.

– Как она тебя называла?

Кобыла вздохнула и прикрыла длинные ресницы, словно вспоминая голос хозяйки.

– Ну скажи! – настаивал Эсперо.

– Обещай, что не будешь смеяться!

– Обещаю.

Анжела стыдливо потупилась.

– Она звала меня Гатита.

Эсперо смутился.

– Гатита?! Но ведь это же означает…

– Да. Я знаю. Котенок. Но она всегда говорила, что пятнышки у меня на носу напоминают ей о маленьком котенке, который был у нее в детстве.

Эсперо и не думал смеяться. Он думал: как это грустно, ужасно грустно, что прекрасную гордую лошадь люди называли Котенком. Породистую кобылу, в чьих жилах течет кровь знаменитых скакунов пустыни…

– Анжела, не думай больше о пропавшей подкове. Все будет хорошо. Я тебе даже завидую. Сам жду не дождусь, когда потеряю свои.

– Надеюсь, ты говоришь это не только для того, чтобы меня утешить, Эсперо.

– Я думаю именно так, как говорю! – твердо сказал жеребец, но про себя подумал: «Однако я не всегда говорю всё, что думаю!»

То, что он на самом деле думал об инфанте, называвшей свою лошадь Котенком, Анжеле лучше было не знать.

На следующий день и Эсперо потерял подковы: с утра – первую, к вечеру – вторую. Глина очень ловко отрывала их от копыт.

Они шли и шли сквозь джунгли, но лес всё никак не заканчивался. По дороге им встречались небольшие лагуны, по берегам и на дне которых тоже, как и на побережье, дремали зубастые хищники. Лошади были очень осторожны – особенно когда пили воду из таких водоемов. Крокодилы прятались в воде, и лишь их безжалостные желтые глаза виднелись над поверхностью.

Потом выяснилось, что крокодилы боятся лошадей ничуть не меньше, чем те – их. Тогда Эсперо придумал новую тактику: перед тем как им всем остановиться на водопой, он громко и злобно ржал, бил копытами по земле, вставал на дыбы и яростно фыркал. После такой демонстрации силы от громадного серого жеребца крокодилы предпочитали на берег не вылезать.

Еды им хватало. Кроме листвы, здесь было полно странных, никогда не виданных никем из лошадей фруктов. Единственное, чего действительно недоставало, – это овса. Как они ни искали, ничего похожего на этой земле не росло, и даже самый вкусный из плодов не мог сравниться с любимой пищей.

– Последний раз я ела овес на корабле! – воскликнула как-то Корасон, дожевывая странный желтый и душистый плод. – Впрочем, хоть у этой штуки и необычный вкус, мне она нравится.

На четвертую или пятую ночь своего путешествия через джунгли лошади почувствовали, что за ними наблюдают.

Кто-то невидимый очень пристально за ними следил, но, как они ни прислушивались, никто не смог уловить ни малейшего звука или движения.

– За нами охотятся! – тихо произнес Эсперо, когда вечером они расположились на ночлег вокруг большого дерева с гладкой корой.

– Но кто? – спросила Анжела. – Я чувствую чье-то присутствие, но ни разу ничего даже не расслышала толком.

– И не учуяла! – подхватила Корасон. – Такое ощущение, что за нами крадется тень.

Как ни странно, больше всего лошадей пугала неизвестность. Невидимая и неведомая опасность нависла над ними, и тревога теперь не покидала никого ни днем, ни ночью. Эстрелла ничего не могла с собой поделать – она снова и снова вспоминала страшную белую тень, стремительно скользящую под водой, описывающую круги, сужающую их раз за разом…

Если это неведомое их атакует – куда бежать? Кусты даже отпрыгнуть не дадут, а хорошей тропы в джунглях нет.

Лошади шли, терзаясь в раздумьях; а когда подошло время очередного ночлега, Эсперо скомандовал:

– Расположимся здесь. Нужно отдохнуть и выспаться, но спать будем по очереди.

– Это как? – удивилась Корасон.

– Будем стоять на вахте, как это делали матросы на нашем корабле. Одни спят, другие сторожат. Через несколько часов сменяются…

– Но мы же не матросы, мы – лошади! И у нас нет часов.

– Просто мы всегда жили в безопасности. Наша долина была огорожена, в кораль не могли проникнуть хищники.

– Наши хозяева защищали нас! – пробормотала Анжела.

– Да! А теперь мы в джунглях, и хозяев рядом нет! – отвечал Эсперо. – Теперь мы сами себе хозяева и должны о себе позаботиться.

Анжела кивнула, и Эсперо понял, что кобыла наконец-то начинает понимать, как изменилась их жизнь. Между тем, Анжела подняла голову и негромко сказала:

– Спите, а мы с Корасон посторожим первыми.

Эсперо был растроган.

– Спасибо! Спасибо вам от всего сердца!

Теперь по ночам они спали по очереди, а днем шли, тесно сбившись вместе. Однако тревога не уходила, а лишь нарастала. Корасон нервничала все сильнее.

– Почему оно не покажется?! Могло бы хоть на минуту выйти из кустов.

Лошади стали пугаться каждой тени, плохо спали, были напряжены и нервны.

Однако в конце концов они увидели своего преследователя.

Через пару дней пути Эстрелла негромко окликнула своих спутников:

– Вот она, наша тень!

Корни гигантского дерева причудливо переплелись на земле, создав настоящую стену, и прямо перед этой стеной замерла неподвижно огромная кошка.

«Почему она решила показаться нам именно сейчас? – в тревоге думала Эстрелла. – Не так ли сделала и акула, которая плавала вокруг нас, прежде чем напасть?»

Эстрелла прекрасно понимала: они никогда не увидели бы своего преследователя, если бы он сам не показался им на глаза.

Большая кошка была красива. Золотой мех испещряли черные пятна разной величины – эта расцветка делала ее практически невидимой в джунглях.

– Держитесь вместе! – негромко предупредила Эстрелла. Она сама не знала, почему так говорит.

Возможно, в ней проснулся инстинкт Первого табуна?

Зеленые немигающие глаза следили за ними, словно выжидая, когда кто-то из лошадей оторвется от группы и останется в одиночестве. Эсперо заметил:

– Полагаю, питаться он хочет отнюдь не только нашими тенями!

С того вечера и пошло: своего пятнистого преследователя лошади стали называть Пожиратель-Из-Тени.

Следующие день и ночь лошади по-прежнему держались вместе. Сторожили, сменяя друг друга, а Пожиратель-Из-Тени бесшумно и неотступно следовал за ними. Он ступал очень мягко и неслышно, но постепенно они научились различать почти беззвучное постукивание его когтей о кору деревьев. Его холодная ярость нависла над ними темным облаком.

– Он никогда не ест. Никогда не спит. Как ему это удается? – шептал Селесто.

– Не знаю. Не могу представить, – так же тихо отвечала Эстрелла.

В короткие часы отдыха Эстрелле снова начала сниться акула. Это были злые сны, страшные и жестокие, полные крови и боли. Страшнее всего в этих снах была сама акула – белая, огромная и безмолвная. Большинство даже самых опасных существ издают угрожающие звуки, рычат, воют, хотя бы сопят – но акула, как и Пожиратель-Из-Тени, была безмолвна.

Однажды вечером им показалось, что Пожиратель исчез. Не появился он и на следующее утро. Потом прошел день, прошла и еще одна ночь – лошади взбодрились и стали надеяться, что их преследователь исчез навсегда. Они по-прежнему несли свою вахту, но немного расслабились. Так прошло еще пять дней.

Однажды Корасон учуяла свежий аромат своих любимых листьев с водой и отстала от остальных, чтобы разыскать «зеленое ведро» в зарослях. Она уже наклонилась к воде, когда перед глазами у нее промелькнул золотисто-черный сполох, и раздалось леденящее душу рычание.

Что-то с силой толкнуло ее в бок, и Корасон упала. Все события заняли несколько секунд, но для кобылы они растянулись на часы.

Я упала. Я лежу на земле. Пожиратель идет, чтобы убить меня. Я чувствую его клыки…

Кобыла перекатилась на спину и отчаянно ударила задними ногами. Она видела когти громадной кошки у себя перед глазами, возле своей шеи, и она знала, что сейчас…

Раздался громкий треск сучьев, шелест листвы, пронзительные крики, хлопанье крыльев – и разноцветный водопад обрушился на землю. Джунгли загремели и зазвенели от ужасающего шума, в сумрачной дымке замелькали разноцветные перья, и Пожиратель-Из-Тени с яростным мяуканьем и рычанием скатился с бедной Корасон. Морда его была в крови.

Птицы! Пронзительные крики издавали несколько десятков, а то и сотен ара и попугаев, со всех сторон набросившихся на гигантскую кошку.

– Глаза! Цельтесь ему в глаза! – верещали птицы.

Пожиратель бежал. Он был весь в крови, и золотистый мех потускнел и свалялся клочьями.

Корасон с трудом поднялась на трясущиеся ноги. Каким-то чудом она осталась цела, лишь на плече была совсем небольшая ранка от когтей Пожирателя. Лала и Альфо, а также еще с дюжину птиц расселись на кустах прямо перед ней. Прискакавшая Эстрелла радостно закричала:

– Вы вернулись! Вы вернулись!

– Орррехи надоели. Мы полетели в лес и увидели, что ягуаррр охотится на вас.

– Вы подоспели вовремя! – сказал Эсперо.

– О да, вовремя! – прошептала Эстрелла, обводя взглядом поле битвы.

Сотни разноцветных перьев устилали землю. Птицы расселись по кустам, ветвям и поваленным деревьям. Выглядели они потрепанными, но бодрыми. Эстрелла не сводила глаз с перьев на земле.

– Вы… в порядке? Вы сможете летать?

– Конечно! – бодро откликнулся большой зеленый попугай, сидящий на сухой ветке. – Это мы просто слегка… полиняли.

Птица склонила голову и внимательно посмотрела на Эстреллу лукавыми глазами-бусинками.

– Послушай-ка! Это джунгли. Вы ходите по земле. У вас нет тех преимуществ, что есть у нас, летающих. Но вы в два раза больше ягуара, а мы… некоторые из нас… размером с его коготь…

Эстрелла не дала ему договорить.

– Но вы спасли Корасон!

Лошади смущенно понурили головы. Корасон, все еще тяжело дыша, пролепетала:

– Спасибо вам! Спасибо большое!

– Не благодари! – откликнулись ара. – Лучше учись сражаться.

– Мы… мы…. – Анжела тоже с трудом могла говорить. – Мы участвовали в сражениях. Мы выносили на себе своих хозяев из боя – но это они управляли нами.

– Совершенно верно! – откликнулся Альфо. – Они ездили на вас верхом. Мы знаем про хозяев. О, да, мы хорррошо знаем про хозяев.

Эстрелла с уважением посмотрела на храбрых птиц.

– Я не понимаю, как вы сделали это. Как вам удалось победить ягуара? Вы выклевали ему глаза?

Зеленый попугай взглянул на Эстреллу, а затем схватил клювом толстую ветку, нажал… раздался громкий треск, и отломленная ветка упала на землю. Лошади в изумлении смотрели на птицу.

– Никто этого не ожидает! – гордо сказал попугай. – Все считают нас… хорррошенькими. Но там, в Старом Свете, я сам выбрался из клетки. Из железной клетки!

– Ты из Старого Света? – спросила Анжела?

– Некоторые из нас, – ответил за друга Альфо. – Некоторые – нет.

– Некоторые из нас всегда были дикими птицами! – кивнул попугай.

– Дикими… – прошептал Эсперо с восторгом.

Однако Анжела и Корасон переглянулись с тревогой.

 

Глава седьмая

Без клетки

– Мы не все и не всегда были дикими, – сказала Лала и повернулась к Альфо. – Нам пришлось многому научиться.

– Научиться чему? – просила Эстрелла.

– Научиться летать – и быть свободными! – хором ответили птицы.

– Но ведь вы же птицы! – воскликнула Корасон.

– Мы были птицами с подрезанными крыльями, а с подрезанными крыльями не взлетишь, – отвечала Лала. – Это все равно что отрубить вам копыта – вы не сможете ни ходить, ни бегать. – Она повернулась к Анжеле. – Когда мы впервые встретились, ты говорила о королях, дорогая?

Анжела кивнула и с интересом навострила уши, ожидая рассказа.

– Альфо и я начало нашей жизни встретили в королевском дворце, при дворе герцога Кадиса. Герцог подарил нас капитану корабля. Разумеется, не просто так – от капитана ждали, что он вернется с кораблем, полным золота… Но когда корабль уже плыл обратно, он потерпел крушение. Капитан открыл нашу клетку, чтобы мы могли спастись…

Лала внезапно замолчала, словно ей стало трудно говорить. Продолжил Альфо.

– Тогда-то мы и поняли, что такое подрезанные крылья. Мы еле-еле смогли пролететь вдоль палубы и упали на доски. Куда мы могли улететь?

– Нам не просто подрезали перья на крыльях – они отрезали нам рулевые перья, и мы не могли держать равновесие. Летали только по прямой и совсем недолго, – добавила Лала.

– Это еще более жестоко, – тихо сказал Эсперо. – Отпустили, зная, что вы не сможете улететь…

– Вот именно! – кивнул Альфо.

– Как же вы спаслись? – спросила Эстрелла.

– Нас спас боцман. Корабль начал тонуть, и тогда он засунул нас в клетку и взял с собой в шлюпку. Мы благополучно добрались до берега, а вскоре боцман нанялся на другой корабль.

Там тоже не слишком хорошо относились к птицам, но зато были ленивы – и потому никто и не вспомнил, что нам надо подрезать отросшие перья. Мы чувствовали, как они отрастают, каждый день понемногу – это было прекрасное ощущение. Это означало, что, когда придет время, мы полетим. Мы даже не стали пытаться перекусить прутья нашей клетки. – Альфо хихикнул. – Когда на море был штиль, боцман выносил нас на палубу, открывал клетку и привязывал нас к корабельному канату.

Корасон вздрогнула:

– Звучит не слишком радостно. Канат – это ведь веревка, верно?

– Мы знаем, что такое веревки, – грустно промолвил Эсперо.

– Веревки для нас – ничто! – ответил Альфо и схватил большой орех в крепкой скорлупе. Раздался громкий треск – и орех разломился пополам.

Лала восторженно вздохнула, вспоминая пережитое счастье.

– Мы были сильны и готовы ко всему. Мы были готовы лететь. Несколько ударов клювом – и мы были свободны.

Эстрелла зачарованно прошептала:

– Это как мой первый галоп там, на берегу… Самый первый раз! Я ведь никогда до этого не стояла на твердой земле. Я была лошадью по рождению – но на самом деле осознала себя ею только на земле. Рожденная бегать…

– А куда ты идешь теперь, на своих прекрасных, крепких ногах? – с любопытством спросила Лала, и лошади тоже с интересом уставились на юную Эстреллу.

Молодая лошадка нервно сглотнула.

– Далеко на севере есть место… Там растет сладкая и сочная трава. Там целые моря травы, и совсем нет людей. Там лошади могут жить… свободными. Это – То Место.

– То Место…. – прошептали лошади, и сердце Эстреллы наполнилось восторгом. Ее друзья не видели той вспышки в глазах умирающей Перлины – но они начали понимать, о чем идет речь. Теперь она знала – они вместе и будут вместе на протяжении всего пути к Земле Сладких Трав. На пути в То Место.

Помолчав, заговорил Альфо, и в голосе птицы больше не было насмешливых ноток:

– Когда вы найдете свой истинный дом, вы поймете это. Потому что вы не будете чувствовать себя там чужаками. Там не нужно будет ничему учиться. Только забывать старые уроки. Там не будет… клетки.

– Забывать…. – вздохнула Анжела.

– Без клетки…. – эхом откликнулась Корасон.

А Эстрелла и Селесто про себя недоумевали: что же такое, интересно, клетка? Может быть, стойло? Или что-то вроде корабельного гамака?

 

Глава восьмая

Сломанные ноги

Ара и попугаи вскоре улетели искать свои любимые орехи, и джунгли сразу потускнели и притихли без их жизнерадостной болтовни.

К вечеру следующего дня лошади заметили, что заросли стали не такими густыми. Они остановились возле огромного баньяна, с ветвей которого свисал настоящий занавес из лиан и цветущих орхидей. Эсперо предположил, что они наконец-то выходят из джунглей на открытое пространство…

И в это момент он уловил странный, знакомый и тревожный запах, заставивший нервничать и его самого, и двух старших кобыл. Сквозь тонкий аромат тропических цветов, сквозь запах зелени пробивался металлический резкий запах, смешанный со сладким зловонием гниения…

– Лошади! Это лошади! – внезапно вскрикнула Анжела.

– Грулло! Старый мой верный друг Грулло! – вторила ей Корасон.

Они заржали и кинулись вперед, сквозь зеленый занавес, свисающий с баньяна, а Эсперо внезапно понял, что это был за запах. Пробиваясь сквозь знакомый, теплый аромат лошадей, он тревожно сигналил об опасности. Запах крови! Запах мертвых людей!

– Погодите! Погодите, глупые!

Эсперо в отчаянии оглянулся на Эстреллу и Селесто.

– Их надо остановить, пока не поздно!

Эсперо, Эстрелла и Селесто кинулись вслед за Анжелой и Корасон. Они настигли их быстро – обе кобылы стояли на опушке леса и смотрели на раскинувшуюся перед ними поляну. Анжела и Корасон дрожали, уши нервно вздрагивали, они с отвращением ловили металлический запах крови…

….которой были залиты камни, усыпавшие поляну.

Эсперо шарахнулся назад с громким ржанием, перепуганный Селесто присел на задние ноги и попятился, а Эстрелла почувствовала, как темной волной поднимается в ней невообразимый ужас.

Кровь. Кровь была повсюду. Эстрелла мгновенно вспомнила, как окрасилась алым вода в море, когда страшная белая тень схватила Перлину.

Кровью были залиты не только камни на земле. Алые потеки украшали грубо вырезанные каменные статуи. Это были фигуры довольно жуткого вида: лица у них были человеческие, а туловища – животных или огромных змей.

– Чья же это кровь? – простонал Эсперо.

Они в ужасе оглядывались по сторонам, но не видели ничего и никого. Ни людей. Ни лошадей.

В этот момент из-за облаков вышла луна, и в ее ярком серебристом свете стало видно, что камни, которыми была усыпана поляна у подножия страшных статуй, камнями вовсе не являются.

Это были тела убитых людей, мужчин и женщин. Эсперо, весь дрожа, сделал несколько шагов вперед, пытаясь разглядеть, что за темный комок лежит на покрытом причудливой резьбой камне…

– Это сердце! Человеческое сердце! – вскрикнул жеребец, едва не падая.

Эстрелла окликнула его, и Эсперо смог овладеть собой настолько, что даже почти перестал дрожать.

В лунном свете перепуганные, потрясенные лошади разглядели страшные раны на остальных телах, а затем Анжела наклонилась к земле и ахнула:

– След подков Центелло! Центелло! Он был здесь!

Корасон исследовала другие следы:

– И Грулло, и Аррьеро… и Бобтейл… они все были здесь.

Она осторожными шажками продвигалась вперед, стараясь понять, куда ушли лошади и кто был с ними.

– Людей Искателя среди убитых нет, – заметил Эсперо.

– Я не понимаю! – прошептала Эстрелла. – Неужели это сделал Искатель?

– Не знаю, но это и не работа Пожирателя-Из-Тени. Это сделали люди, – голос жеребца дрожал от гнева и отчаяния. – Это сделали люди!

Анжела нервно фыркала и трясла гривой.

– Нет, нет, это не может быть Искатель! Он никогда бы так не сделал! Я слыхала о таком на Первом Острове. Люди Чицен, люди из племени майя – они приносят в жертву своим богам других людей!

– Я тоже слышал об этом, – тихо сказал Эсперо. – Но никогда не верил…

Голос его сорвался. Он смотрел на обломки каменных богов – головы, руки, ноги, чешуйчатые хвосты, звериные лапы. Это были боги майя. Должно быть, их разбили Искатель и его люди.

Внезапно до них донесся странный мяукающий звук. Ничего подобного Эстрелла никогда в жизни не слышала и теперь вопросительно смотрела на Эсперо.

– Это же… не лошадь, верно?

– Это ребенок.

– Жеребенок?

– Нет, это человеческий детеныш! – с этими словами Эсперо бросился в ту сторону, откуда доносился плач.

Остальные лошади последовали за ним и на следующей поляне нашли группу людей, сгрудившихся вокруг каменного колодца, на краю которого стояло грубо вырезанное из дерева изображение… Девы Марии. Однако это не были люди Искателя – это были туземцы. Один из них, вероятно, жрец, одетый в белый балахон, перепачканный кровью, держал на вытянутых руках плачущего ребенка, готовясь бросить его в колодец.

Эсперо был смущен и удивлен. Боги белых людей никогда не требовали человеческих жертв, он это знал…

Потом он понял, в чем дело. Лошади стали свидетелями войны богов. Искатель уничтожил богов майя, и теперь испуганные туземцы готовы пойти на все, лишь бы задобрить чужого бога – и вернуть своих. Ради этого они собираются принести в жертву ребенка!

Отвращение, которое Эсперо и без того испытывал к людям, сделалось нестерпимым и горьким на вкус. Серый жеребец яростно заржал и шагнул вперед, люди в панике шарахнулись от колодца. Какая-то женщина, воспользовавшись общим смятением, выхватила ребенка из рук жреца и кинулась в чащу, всхлипывая и прижимая дитя к груди.

Люди в ужасе падали на колени и закрывали головы руками, а пятеро лошадей промчались через страшную поляну и скрылись в джунглях.

Они скакали вперед, пока не выбились из сил. Больше всего на свете они хотели навсегда забыть жуткую поляну, окровавленные каменные статуи и плачущего ребенка на руках у жреца.

Лошади остановились, когда кончились силы. Все тяжело дышали, бока ходили ходуном, дрожали измученные ноги, и блестела от пота шкура.

– Я не понимаю! Я просто не понимаю, что там происходило! – простонала Эстрелла, тяжело дыша.

Анжела задумчиво произнесла:

– Это сделали новые люди… Другие люди…

Эсперо с недоумением смотрел на нее. Корасон же кивнула, словно прекрасно понимала подругу.

– Да, это новые… Чицен.

– Скажи, ведь ты же видела следы Центелло, Аррьеро и доброго старого Грулло?

Эстрелла не могла поверить тому, что слышит. Она чувствовала, как напряглись все ее мышцы, как звенит от этого напряжения что-то внутри. Ей не нравился странный разговор двух кобыл, не нравился он и Эсперо. Серый жеребец резко забил копытом об землю, привлекая внимание Анжелы и Корасон.

– Послушайте меня, вы! Там убивали не только люди Чицен! Там убивали и испанцы. Те самые люди, которые заботились о вас, приносили вам воду и насыпали овес в ясли. Те самые, кто рвал ваши губы мундштуками и клал на спины тяжелые седла! – он почти кричал. – Те самые люди, которых мы называем хозяева! А они не хозяева, они – убийцы!

Корасон и Анжела ответили не сразу, и это время показалось вечностью. Глаза кобыл потемнели, в них появилось что-то дикое, безумное, словно их терзали демоны. Они храпели, скребли землю и трясли гривами. Анжела так сильно изогнула шею, что почти уткнулась носом себе в грудь, и переступала на месте странными маленькими шажками. При этом она была странно безучастной, словно не понимала собственных действий. Разум словно оставил ее тело, и движения становились все более автоматическими и скованными.

Эсперо шепнул Эстрелле:

– Это семенящий шаг. Бедняги! Взгляни, и Корасон начала…

Он печально склонил голову и тихонько заржал.

– Бедные девочки… Они застряли меж двух миров… Между Старым Светом и Новым…

Эсперо выпрямился и сказал громко и властно:

– Слушайте меня, лошади! Ваших хозяев больше нет. Вы не на параде. Вам больше нет нужды помнить все эти шаги. Ваша служба окончена. Ты свободна, Корасон! Анжела, ты свободна!

Анжела замерла на месте и тоненько, неуверенно заржала.

– Анжела… Анжела… Почему Анжела… Мне нравилось мое старое имя…

– Феа? Тебе нравилось, что люди называют тебя Уродиной?

Корасон всхлипнула.

– А мне нравилось мое имя Вьеха. Старуха…

Эсперо затряс головой в полном отчаянии. Он думал: «Они безнадежны! Совершенно безнадежны. Даже после того, что они видели…»

Менее тактичная Эстрелла громко фыркнула:

– Вы что, с ума сошли?

– Мы хотим найти остальных. Грулло, Аррьеро… Мы уже слишком стары, чтобы забыть старые правила и научиться новым. – Анжела робко взглянула на Эстреллу. – Они ведь не так уж плохо к нам относились, Искатель и остальные люди.

– Да они выбросили нас с корабля! – закричала Эстрелла.

Корасон подошла ближе и встала рядом с Анжелой.

– Да, но вспомни: кузнец сказал, что мы сильные и сможем добраться до земли. Так и произошло, мы это сделали. Вот увидишь, они будут счастливы нас видеть! А мы будем честно служить им, нашим хозяевам, как делали раньше. Это у нас в крови!

Анжела снова низко наклонила голову. Эсперо не верил своим глазам. Кобыла вела себя так, как будто во рту у нее по-прежнему был мундштук.

Почему обе кобылы так хотят вернуться? Да и к чему они хотят вернуться – к войне, к сражениям, к тому, чтобы нести на себе тяжело вооруженных всадников и терпеть, когда в бока впиваются острые шпоры? К путешествию через океан в тесном га-маке?

Честно говоря, Эсперо и сам не знал, какая жизнь предстоит им на новых землях, но почему-то не сомневался, что Эстрелла это знает. Перлина была не просто одной из самых умных лошадей – как это часто бывает у лошадей светлой масти, она обладала древним зрением и могла прозревать прошлое. Возможно, она могла видеть давние дни, когда Первые Лошади только пришли на землю и бегали среди лугов, свободные и независимые. Перлина каким-то образом передала это знание Эстрелле, Эсперо был почти уверен в этом.

Но кобылы! Они хотят вернуться к Искателю! В неволю. Возраст здесь ни при чем – Эсперо сам был старше Анжелы и почти ровесником Корасон… но ведь он-то не хотел возвращаться!

Он взглянул на кобыл и спросил:

– Анжела и Корасон! Вы хотите вернуться к Искателю и всей прошлой жизни? К иберийцам, людям Чицен и всей той ужасной крови?

Анжела вздохнула и прошептала так тихо, что они едва расслышали ее ответ:

– Я хочу… я хочу жить в мире, где нет иберийцев и людей Чицен. Где есть только… животные. Я даже согласна на крокодилов и Пожирателя Из Тени – но только не на людей.

Эстрелла не верила своим ушам.

– Значит, ты… остаешься с нами?

Анжела, а затем и Корасон молча кивнули.

Лошади двинулись дальше. День клонился к вечеру, и следы лошадей Искателя стал хуже различимы в сумерках. Эстрелла ждала ночь – ей хотелось увидеть звезды.

Север. Север. Единственная мысль, владевшая ей в последнее время. Ей уже было мало аромата диких трав, чуть заметно веющего в вечернем ветре. Иногда он становился сильнее, а иногда был лишь едва различим. Эстрелле требовался иной ориентир – путеводная звезда, звезда, которая никогда не исчезает со своего места. Лошадка все чаще вспоминала слова своей матери – так ясно, словно сама Перлина нашептывала их в ухо Эстрелле.

Когда конюх наливает нам воду в ведро, он пользуется большим ковшом? На небе есть такой же Звездный Ковш, и на самом конце его ручки находится звезда, которая никогда не двигается. Люди называют ее Северной Звездой…

Эстрелла знала, что ей нужно делать. Она должна найти Звездный Ковш на небе. Но сначала они должны уйти подальше от людей.

Они выберутся из джунглей, и тогда, ночью, она посмотрит в звездное небо и увидит миллионы сияющих звезд. Сможет ли она распознать среди них Звездный Ковш? Найдет ли Северную Звезду?

Эстрелла задрожала, Эсперо тут же откликнулся:

– Что с тобой?

– Когда будет темно, поможешь мне найти Звездный Ковш на небе?

– Звездный Ковш? – с любопытством спросил Селесто.

Эсперо и Корасон ответили одновременно:

– Мы знаем Звездный Ковш!

– И я знаю! – откликнулась Анжела.

– Мы узнали о нем на пастбищах, – сказал Эсперо.

– А что такое пастбище? – не унимался Селесто.

Но Эстрелла молчала. Мама много рассказывала ей о долине, в которой паслись лошади.

– Видишь ли, – задумчиво сказал Эсперо – Когда мы жили на Старых Землях, мы узнали от людей многое. Что такое ворота и конюшня, стойло и ясли. Но в долине, куда нас выпускали пастись, мы узнали и многое другое – то, чему люди нас не учили. Мы узнали, как луна меняет форму и как двигаются на небе звезды. Где растет самый вкусный клевер. Когда с нас снимали седла, и наши рты больше не горели от железа мундштуков, мы узнавали иную жизнь. Ту, ради которой мы рождены.

Им не пришлось долго ждать темноты. Небо потемнело на востоке – «то небо, которое мы оставили позади», как назвал его Эсперо. Зажглись первые звезды, а вскоре ярко засиял и Звездный Ковш. Лошади остановились и смотрели на него, а ночной ветерок играл с их хвостами и гривами. Семь звезд горели ярко и ровно.

Эстрелла думала: «Так вот они какие – звезды, в честь которых я получила свое имя. Как же их много – тысячи и тысячи, сияющие в ночи!»

Она чувствовала родство с ними со всеми – и вместе с тем догадывалась, что свет этот древний, очень древний, и ему понадобилось очень много времени, чтобы достичь земли, на которой они сейчас стоят.

Эстрелла знала, что и Первый Табун, скакавший здесь в незапамятные времена, видел эти же звезды. Это связывало их – Первый Табун и Последний, и сердце молодой кобылы забилось сильнее, а сладкий аромат неведомых трав стал отчетливее. Она смотрела на самую последнюю звезду в ручке Звездного Ковша – на Северную Звезду…

Эсперо тихо и радостно заржал.

– Мы ее нашли, девочка. Теперь мы знаем, где север и куда нам надо идти.

Бархатные ноздри жеребца вздрагивали, он вытягивал губы, словно пробуя ветер на вкус, и Эстрелла вдруг поняла: Эсперо тоже почуял этот аромат! Теперь и он знает, как пахнут неведомые и сладкие травы, ждущие их далеко на севере!

Под предводительством Эстреллы пять лошадей двинулись на север неторопливой, но уверенной рысью. Всю ночь их вела Северная Звезда, и идти теперь было намного проще: джунгли с их непролазными зарослями остались позади, земля под ногами стала тверже и ровнее. Они уходили вглубь континента, все дальше и дальше от берега, и пейзаж вокруг них постепенно менялся. На смену буйной зелени джунглей пришли каменистые плато и песчаные равнины. На горизонте вставали смутные очертания пологих холмов.

Эта земля казалась необитаемой. Единственными звуками были перестук их копыт да негромкий пересвист ветра. Иногда вскрикивала ночная птица, но больше ничто не нарушало тишину этих мест.

Луна была все еще высоко, когда они выбрали место для отдыха под большим неизвестным им деревом. Листочки у него были крохотные и изящные, сквозь них светила луна, и Анжела в восторге ахнула:

– Корасон! На тебя словно кружевную мантилью набросили!

– Ну вот еще! Скорее уж кружевной плащ. У моей хозяйки были мантильи, но она никогда не носила их на спине, всегда только на голове…

Эсперо недовольно фыркнул. Когда эти глупые кобылы перестанут вспоминать то, к чему нет возврата? Когда они научатся забывать?!

Эстрелла чувствовала недовольство жеребца, но старалась быть внимательнее к старшим подругам.

– Я не знаю, что такое кружева и мантилья, но ты очень красива, Корасон, это чистая правда.

В течение нескольких дней погода была ясная, и поэтому ночами лошади без труда находили дорогу по Северной Звезде. Кроме того, они хорошо запомнили направление – и даже когда зарядили дожди, и небо затянуло тучами, все равно без труда отыскивали путь.

Эстрелла помнила, в честь какого часа Перлина получила свое имя, и никогда не спала в это время. Перед рассветом она особенно остро чувствовала присутствие матери.

Однажды утром, когда небо совсем посветлело, а звезды померкли, лошади увидели на небе розовато-серебристый блик. Он стремительно чиркнул по небосводу, став кроваво-алым в лучах восходящего солнца, и исчез за горизонтом. Эсперо почему-то встревожился.

– Это комета! – пробормотал он, чутко поводя ушами и раздувая ноздри, словно желая учуять что-то.

Проснулись и остальные. Тревога Эсперо передалась им, и они в тревоге смотрели на горизонт. Большая белая сова сорвалась с ветки и полетела прочь, жмурясь от слишком яркого для нее света.

– Плохой знак! Злая звезда! – боязливо прошептала Анжела.

Эстрелла взглянула на Эсперо. Большой серый жеребец дрожал.

Пять лошадей стояли, завороженно глядя вслед злой звезде, и их тела била крупная дрожь. Никто не пошевелился и не произнес ни слова.

Неподалеку от Города Богов Золотой Человек, верховный правитель майя, стоял на террасе своего дворца, расположенного посреди озера, и с трепетом следил за кометой. Два дня назад молния ударила в вершину самой высокой пирамиды в городе. Предзнаменование было дурным – и жрецы принесли многочисленные жертвы, столь обильные, что кровь залила всю площадь перед дворцом. Однако боги все еще гневались.

– Боги никогда не спят! – прошептал Золотой.

Он, самый могущественный из живущих правителей, ничего не мог сделать против гнева богов. Он мог только ждать донесений от своих разведчиков – и донесения эти были ужасны.

Предсказатели измучились, толкуя сны и предзнаменования. Самый первый зловещий сон приснился Золотому больше месяца назад – он видел существо о четырех ногах с перьями на голове и с шеей, подобной языку пламени. К тому же сейчас шел тот самый год, в котором, согласно предсказаниям, должен был вернуться на землю Чицен покинувший людей бог… но на спине того четвероногого существа сидел странный человек в железном шлеме. Человек и животное были словно спаяны в единое целое…

Теперь разведчики доносили, что таких существ объявилось много – к югу и востоку от города, – и они хотят золото, много золота. Чужие люди пришли с моря, у них с собой странные машины, извергающие огонь и грохот и швыряющие камни. Говорят, они привезли болезнь, которую можно излечить только золотом, и их предводитель прислал свой шлем, который тоже надо наполнить золотом…

Золотой Человек все это сделал. И все же боги шлют свои предзнаменования снова и снова.

Золотой не знал, что ему делать. Он приказал жрецам вырезать сердца у бесчисленных жертв. Алтари во всех храмах дымятся от жертвенной крови – но новые злые боги все идут и идут. Каждый день они подходят все ближе. У него не осталось выбора – он должен открыть им ворота и удовлетворить их жажду золота. Война богов способна разрушить все. Не только город – всю вселенную…

Несколько дней подряд лошади видели комету на вечернем небе, иногда и перед рассветом. Неужели она никогда не исчезнет? Из-за нее предрассветные сумерки утратили свой жемчужный отблеск. Для Эстреллы это было особенно невыносимо – комета словно стирала память о маме. Эстрелла начала бояться восхода.

Ад! Это слово пришло в голову Эсперо однажды утром, когда восходящее солнце залило раскинувшуюся внизу долину кроваво-красным светом, больше напоминавшим языки пламени. Если они спустятся вниз, не ждет ли их там настоящий ад, через который придется пройти?

Стоя на холме, Эсперо видел поселения людей в долине. Лошадям было бы лучше обойти их стороной – майя и испанцы неминуемо сойдутся в схватке, снова прольется кровь. Кровавый рассвет был предостережением: совсем скоро эта тихая долина окажется залитой настоящей кровью.

Тем не менее Эсперо знал, что у них нет другого выхода – нужно идти вперед. В долине была вода, он ее чуял, а лошади устали и изнывали от жажды. Источники им не попадались уже два дня.

Эстрелла нервничала. Она смотрела то вперед, на долину, то на Эсперо. Все лошади чуяли воду, но запах людей был сильнее, и он отпугивал их.

Потом Эстрелла вскинула голову и потянула воздух носом.

– Сюда! Мы пойдем вот этой дорогой и обойдем долину кругом.

Эсперо задумчиво наблюдал за молодой кобылой. Могло ли получиться так, что она унаследовала древнее зрение от своей матери? И теперь ей открыты пути, невидимые для обычного взгляда? Говорят, таким даром обладают лишь лошади светлой масти, но кто знает…

Дорога в обход заняла много времени, к тому же они сбились с курса. Однако никто не спорил, все лошади послушно шли за Эстреллой, даже когда травы стало совсем мало, а деревья попадались все реже и давали все меньше тени. Потом они вышли к пересохшему руслу реки – когда-то она была полноводной, но теперь лишь мутный ручеек едва журчал среди песчаных берегов. Впрочем, они все равно пили с удовольствием, даже мутную и грязную воду.

Временами местность становилась каменистой. Лошади заходили в узкие ущелья, пробираясь среди больших валунов и камней поменьше. Мысли о воде не оставляли их, и все труднее было не вспоминать о зеленой долине, которую они вынуждены были обойти стороной. Эстрелла гнала эти мысли прочь. Она была уверена, что в долине уже случилось нечто страшное – здесь, на каменистом плато, она все чаще ловила воздухе запах дыма, поднимавшегося снизу, от разоренных деревень.

Языки у лошадей опухли. Давным-давно потерялись где-то последние подковы – впрочем, даже Анжела и Корасон по ним больше не грустили. Копыта загрубели, окрепли, и теперь лошади гораздо увереннее ставили ноги, находя проходы и тропинки даже в самых непроходимых местах, наподобие острых скал.

Наконец, после нескольких дней пути они почуяли запах свежей воды, и это сразу придало им сил. Вскоре впереди показалась пышная зелень трав, отдельные деревья сменились небольшими рощицами, где можно было полакомиться и плодами, и орехами. Измученные лошади прибавили шагу и поднялись на вершину плоского холма, надеясь увидеть там пруд или озеро, однако вместо этого их взору открылись две заснеженные горные вершины.

– Талая вода! – ахнула Корасон. Эсперо и Анжела радостно фыркнули и затрясли гривами.

– Талая вода? – удивился Селесто. – А что это такое?

– Она течет в ручьях, что сбегают с таких вот гор с белыми шапками. Это снег! – отвечала Корасон. Но юный жеребец никогда в своей жизни не видел снега.

Зато Эсперо был в восторге.

– Мы совсем близко к воде! Поспешим же!

Они сорвались в галоп, не чувствуя усталости и глядя только вперед, на заснеженные вершины. Через пару часов прямо перед ними открылась голубая искрящаяся гладь.

– Озеро!

Они были уже готовы броситься в манящую воду, напиться вдоволь, поваляться на мелководье… как вдруг порыв ветра донес до них запах, который ни с чем невозможно было перепутать.

Эсперо фыркнул зло и коротко:

– Центелло! Он совсем рядом. И с ним люди!

 

Глава девятая

Мы здесь боги!

– Но вода! – жалобно сказал Селесто. – Вода ведь совсем близко.

Эсперо с Эстреллой переглянулись. Уши у них были прижаты, тела напряжены. Эстрелла чувствовала, как дрожат мышцы ее ног – ей больше всего хотелось сорваться и бежать отсюда.

Запах Центелло был так силен, что они словно видели его воочию – громадного жеребца с отметиной на лбу, напоминающей молнию. Эстрелла прикрыла глаза и вспомнила, как Центелло ел зерно из шлема Искателя. Его презрительные взгляды в сторону Перлины. Его гневное фырканье. Эти воспоминания трудно было назвать приятными, но, судя по всему, никого из лошадей, кроме Эсперо, известие о том, что Центелло где-то рядом, не взволновало. Лошади хотели пить.

Жажда сделала их безрассудными, и обе старшие кобылы шагнули прямо к воде. В тот же миг раздалось хорошо знакомое презрительное фырканье, и Центелло надменно произнес:

– Хотите пить? Здесь не пейте. Плохая вода.

– Она хорошо пахнет! – возразила Эстрелла.

– Да что ты понимаешь! – с презрением откликнулся он, одарив ее таким же взглядом, каким обычно смотрел на ее мать.

«Она много чего понимает!» – подумал про себя Эсперо, однако вслух ничего не сказал, лишь угрожающе фыркнул. Горло пересохло от жажды.

Центелло стоял за оградой, наскоро возведенной людьми Искателя. Он выглядел спокойным и довольным, опасностью в воздухе не пахло.

– Это плохая вода, сами узнаете, если напьетесь. Обойдите изгородь и идите сюда, здесь вода хорошая, и ее много.

Корасон, Анжела и Селесто не заставили просить себя дважды. Эстрелла еще помедлила. Ей хотелось, чтобы Эсперо был рядом, но жеребец заупрямился и стоял, опустив голову и сердито раздувая ноздри. Он рыл копытом землю, готовясь атаковать… но кого именно? Эстрелла по-прежнему не чувствовала никакой опасности.

Лошади обогнули изгородь и припали к воде. Чуть погодя, Эстрелла почувствовала успокаивающее присутствие Эсперо. Пока они пили, Центелло рассказывал, тараторя непривычно быстро и охотно:

– Это она! Земля мечты! Мечты Искателя!

Эсперо даже прервался и с удивлением посмотрел на Центелло. Тот никогда не разговаривал таким восторженным тоном.

Ладно. Пусть болтает. Пусть говорит, и говорит, и говорит.

Эсперо хотелось только одного: напиться вдоволь и поскорее убраться отсюда подальше.

– Вы такого города в жизни не видели! Храмы в нем построены из золота. По сравнению с ними все храмы Старого Света – жалкие деревенские лачуги! А верховный правитель носит обувь из золота.

– Ну и что? – не выдержал Эсперо.

– Что значит «ну и что»? Что ты хочешь сказать, Толстяк?

– Зачем ты нам все это рассказываешь?

Это был хороший вопрос. Эстрелла продолжала пить, но уши навострила.

– Ты разве не удивился, увидев нас? – спросил Селесто. – Мы не утонули. Только… только маму Эстреллы убила акула. Это было ужасно!

– О, да! Я уверен, это было ужасно!

Что-то в голосе Центелло заставило Эстреллу насторожиться. Эсперо поднял голову и посмотрел на жеребца. К чему он клонит?

– Вы должны остаться! – заявил Центелло.

– Зачем? – спросила Эстрелла. – Что нам здесь нужно?

– Ты вообще ничего не знаешь и не понимаешь, малявка!

Презрение в его голосе заставило ее возмущенно фыркнуть, но Центелло уже не обращал на нее никакого внимания, обращаясь к Эсперо:

– Послушай меня, Гордо…

– Это больше не его имя! – перебила Эстрелла. – Его зовут Эсперо.

– Эсперо? «Надейся»? Или «Жди»?

– Думаю, и того и другого понемногу, – спокойно ответил Эсперо, вновь наклоняя голову к воде.

Центелло шагнул к нему поближе и заговорил с прежним жаром:

– Это земля мечты, говорю тебе! Здесь лучше, чем в Старом Свете. Ты просто не понимаешь!

– Чего же я не понимаю, Центелло?

В голосе Эсперо послышался вызов. Между тем в загоне появились и остальные лошади. Они явно не ожидали увидеть здесь пятерых своих товарищей.

– Мы здесь боги! – выпалил Центелло. – Новые люди думают, что мы столь же могущественны, как и сам Искатель.

Обе кобылы насмешливо фыркнули, не отрываясь от воды, но Эстрелла видела, что они внимательно слушают жеребца.

– Дурак! – презрительно бросил Эсперо.

– Не смей называть меня дураком! – разозлился громадный жеребец. – Послушай-ка, что я тебе скажу. На побережье была деревня. Ее жители попытались атаковать наших солдат, пехоту. Тогда Искатель велел седлать нас и выехал из рощи, где мы все остановились. Мы шли рысью, и новые люди увидели нас впервые в жизни. Они были ошарашены! И тогда Альваро – ты знаешь Альваро? Он всадник Грулло, а Грулло стоит вон там, в углу…

Высокий большеглазый чалый жеребец повел изящными ушами, однако ближе подходить не стал. «Если он и бог, то какой-то очень… равнодушный!» – подумала Эстрелла.

Она нервничала все сильнее – ей не нравилась ни сама история, ни то, как жадно слушают ее Анжела и Корасон. Даже Селесто заинтересовался.

– Так вот! – продолжал Центелло. – Альваро свалился с Грулло, но заступничество Святой Девы помогло ему, и он мигом вскочил обратно в седло.

– Ну и дальше что? – буркнул Эсперо.

– Ты не понимаешь? Новые люди решили, что Альваро и Грулло – единое целое. Только бог способен развалиться на части и воссоединиться заново без всякого вреда для себя. Они решили, что мы бессмертны. Ты сам увидишь – мы здесь боги!

Эсперо вскинул голову, ноздри его раздувались.

– Боги? Тогда скажи мне, Центелло… Если вы боги, то почему вы с Грулло стоите в загоне, а Искатель и Альваро – нет?

В этот момент в воздухе свистнули арканы-лассо, и петли затянулись на шеях лошадей.

– Прекрасно! – сказал чей-то голос.

Эсперо взвизгнул и рванулся, но петля держала крепко. Заарканили Эстреллу и Селесто, петля была на шее у Корасон, и лишь Анжела избежала аркана – но она и сама стояла смирно, не делая попыток убежать.

Эстрелла и Селесто пытались вырываться, но им быстро спутали передние ноги, и они тяжело повалились на землю. Эстрелла каталась по земле и отчаянно лягалась, пытаясь вырваться и вскочить на ноги. Она никогда в жизни не испытывала такой боли и унижения. Она была испугана, а тут еще и Селесто ударил ее ногой, когда она оказалась слишком близко.

Потом ее потащили, вздернули на ноги, и чья-то жесткая рука властно легла ей на холку. Эстрелла взвизгнула и лягнула ногой вслепую. Раздалось энергичное ругательство на испанском, и что-то сильно обожгло ей спину.

Аромат сладких трав исчез, угрюмая тьма трюма сгустилась вокруг, туманя рассудок молодой кобылы. Она почти чувствовала давление гамака. Как же быстро все закончилось! Мечта Перлины – мечта о сочной траве, запахе дома, запахе свободы – оказалась разбитой вдребезги. Мечта погибала…

Эсперо устоял на ногах и из последних сил боролся с лассо. Его пронзительное ржание стало глуше, глаза закатились так сильно, что остались видны одни белки – словно две маленькие полные луны.

– Эстрелла! – раздался пронзительный крик, и мальчишка-конюх, а за ним и кузнец поспешили к ней. Один из людей Искателя подошел к Центелло и одобрительно потрепал его по щеке.

– Хорошо, хорошо, мальчик. Отличная работа!

Эсперо с яростью и презрением уставился на жеребца.

– Хороши же боги, предавшие своих собратьев!

Центелло не обратил на него никакого внимания, принимая лакомство из рук человека.

Эстрелла и Селесто переживали худшие минуты своей жизни. Еще сражался Эсперо, но Корасон и Анжела уже покорно подставили головы под уздечки. Сама Эстрелла лишь однажды испробовала уздечку на себе – когда ее вытаскивали из трюма, чтобы бросить в море. Тогда люди просто вышвырнули ее, а теперь насильно возвращали в свой мир. Мир мундштука, уздечки, седла и шпор. Мир веревок и подков. Мир жестокости. Она отчаянно и жалобно заржала, когда уздечка сдавила ей нос и щеки.

– Нет! Неееет!

Запах людей был повсюду. Запах людского пота. Запах людской жадности. Хозяева вернулись, и ее тошнило от их запаха. Веревка туже сдавила горло, и глаза Эстреллы закатились.

Мальчик нежно гладил ее мокрую от пота шкуру.

– Не бойся, маленькая, не бойся! – он пытался лаской унять ее дрожь. – Все будет хорошо. Мы отведем тебя во дворец. Я молился за тебя, Звездочка. Я знал, что у тебя получится. Это, знамение Божье!

Эстрелла так давно не слышала людей, что язык их звучал резко и непонятно. Он отчаянно замотала головой, но конюх подтянул уздечку – и она уже едва могла двинуться. От уздечки и поводьев исходил странный запах – пахло солью, железом и каким-то зверем… Неужели их сделали из кожи животных?

Эта мысль перепугала ее до смерти, и она снова начала брыкаться. Хлыст свистнул и обрушился обжигающим ударом на круп. Эстрелла завизжала, из глаз потекли крупные слезы. Она снова взбрыкнула – и сбросила парнишку со спины, после этого на шее у нее затянули еще один аркан.

– Дикая штучка! – сказал один из людей. – Дерни поводья на себя и бей ее по крупу, как мы сделали с Гордо.

Кто-то разжал Эстрелле губы и просунул в рот нечто, пахнущее железом. Одновременно ей сильно сдавило ноздри. Она не могла больше ни о чем думать – только о носе и губах, – и потому не заметила, как ей накинули ременную петлю на задние ноги. Потом она попыталась взбрыкнуть – и едва не упала. Как же она сможет идти?!

Острая боль пронзила губы и нос. Ослепленная болью, стреноженная, Эстрелла сделала один маленький и нелепый шажок… другой… В мозгу взорвалась мысль: «Они сломали меня! Они победили!»

Люди безжалостно рвали, ломали, уничтожали ее свободу, и теперь она познала новое горькое чувство: унижение.

Образ маленькой лошадки, бегущей среди высоких трав, вспыхнул в мозгу, и Эстрелле стало невыносимо стыдно, словно она предала свою мечту.

Но внезапно внутри зародилось и какое-то новое ощущение. Что-то крепкое, твердое и несгибаемое, заставившее ее выпрямиться и поднять голову. Люди могут бить ее, хлестать кнутом, стреножить, арканить… могут даже убить – но им ее не сломать! Неважно, сколько веревок на нее накинут, неважно, сколько уздечек стянут ей морду и сколько мундштуков разорвут в кровь нежные губы – она больше никогда не позволит себе вновь испытать такое унижение, отчаяние и стыд.

Стреножили и туго взнуздали только Эстреллу и Эсперо. Ремни на голове и шее затянули так сильно, что они едва могли ржать – скорее, слабо и тихо стонать.

Люди вели лошадей в поводу довольно долго – пока не добрались до насыпной дороги, рассекавшей озеро пополам. Впереди, сверкая в ночи, возвышалась огромная пирамида – гора, в которой были вырезаны ступени. Более мелкие строения уже поглотила ночная тьма, но пирамида сияла огнями. Эстрелла никогда не видела ничего подобного. Их привели не просто в какое-то поселение – сотни поселений были собраны здесь воедино, и над всеми ними возвышалась эта громадная пирамида.

Эстрелла не могла повернуть голову, но все же скосила глаза и увидела, что вдоль дорог стоят толпы людей Чицен, наблюдающих за процессией богов. Некоторые при виде лошадей падали на колени.

– Видишь, как они склоняются перед нами, Гордо? – спросил Центелло хвастливо.

Два десятка индейцев, в том числе и дети, распластались по земле, простирая к ним руки и бормоча что-то на непонятном лошадям языке. Центелло милостиво кивал им, словно принимая их поклонение и молитвы.

– Я побывал во многих битвах и на многих войнах, но это завоевание было самым легким. И все благодаря нам! Лошадям! Мы выиграли без боя, потому что эти люди приняли нас за богов.

Эстрелла прикрыла глаза. Неужели люди и правда считают лошадей богами? Ее и Эсперо ввели в ворота – стреноженных, связанных, с наглухо затянутыми вокруг носов уздечками. Разве так обращаются с богами? Эстрелла заметила, что не все Чицен склонялись перед ними. В глазах многих она видела не благоговение, а гнев. Боль. Сомнение. Нет, отнюдь не все здесь были готовы поклоняться им.

Анжела выровняла шаг и шла с гордо поднятой головой. Ей явно нравился ее новый статус бога.

Эсперо думал: «Она уже считает себя богом. Действительно так думает! Хотя рядом ведут связанными меня и Эстреллу. Ну посмотри же на нас, глупая кобыла!»

– Не могу поверить! – бормотала Анжела, изящно переставляя ноги в церемониальном испанском шаге. – Я словно во сне! В собственной мечте!

– Здесь собралось слишком много снов… и слишком много богов! – мрачно прошептал идущий рядом Грулло, нарушив долгое молчание.

Они подошли к основанию пирамиды – Центелло сказал, что это и есть дворец верховного правителя, Золотого Человека. Здесь, у подножия гигантских каменных ступеней, стояли совсем низенькие строения из дерева и тростника, от них шел сильный запах других животных – коз, свиней и лошадей.

При виде конюха, идущего к нему с седлом, Эсперо занервничал еще сильнее. Он тонко и отчаянно заржал сквозь зубы, потом попытался встать на дыбы – но путы не позволили ему это сделать, и он с грохотом рухнул наземь. Анжела и Корасон отчаянно вздохнули, а Эстрелла сильно вздрогнула от ужаса. Неужели Эсперо сломал ногу? Но нет, нога не была повреждена. Эсперо даже ухитрился лягнуть ею зазевавшегося конюха, и человек с криком отлетел в сторону, уронив седло.

Тогда вперед выступил сам Искатель и громко прикрикнул на Эсперо. Его бойцовые псы – корабельные мастифы и волкодавы – окружали своего хозяина. Искатель вскинул длинный хлыст и оглушительно щелкнул им в воздухе. Все лошади замерли в испуге, но Эсперо не сдавался. Он тяжело поднялся с земли и запрыгал на трех ногах, не подпуская испуганного конюха с седлом.

Индейцы были смущены и озадачены. Боги ссорились! Людям Чицен никогда не приходилось такого видеть. Не видали подобного зрелища и лошади. Обычно между ними и их наездниками существовала прочная связь и даже привязанность.

Для того чтобы справиться с Эсперо, потребовались усилия троих конюхов и кузнеца. Только вчетвером люди смогли обуздать его и заставить встать на колени.

Эстрелла громко всхлипнула. Эсперо совсем обессилел. Он даже не шелохнулся, когда на спину ему положили седло и поменяли уздечку.

«Он сдался!» – в отчаянии подумала Эстрелла. Она видела, как погас огонь в глазах серого жеребца. Эсперо сдался.

 

Глава десятая

Когда боги смертны

Теперь в наскоро построенных стойлах у подножия пирамиды стояли семнадцать лошадей. У каждой лошади был свой денник, и Эсперо поставили по соседству с Эстреллой. Его не стали расседлывать на ночь, а жеребец больше не делал попыток сбросить седло самостоятельно. Он стоял молча, с закрытыми глазами, и все его тело сотрясала крупная дрожь.

– Почему они не сняли с тебя седло? – тихо и мягко спросила Эстрелла. Ее саму от пут освободили.

Она надеялась, что Эсперо ответит ей. Жеребец не издал ни звука с тех пор, как их завели в стойло.

Через несколько минут, показавшихся вечностью, он ответил:

– Чтобы я свыкся с ним. Придется смириться. Разве у меня есть выбор?

– Эсперо… Мы всё потеряли, да? – тихо спросила Эстрелла.

– Всё. Кроме нашей мечты. Постарайся запомнить это, девочка. Мы живы, только пока не расстались со своей мечтой. Пока боремся. Пока сражаемся за свое право жить.

– Жить… в клетке? – пережитое унижение вновь нахлынуло на Эстреллу горькой волной. – Жить несвободными, не дикими… жить…

Она запнулась, подыскивая слова. Эсперо тихо подсказал:

– Порабощенными?

– Да! И сколько же так можно жить?

– Недолго… я надеюсь, – он помолчал. – Они думают, что сломали меня.

Эстрелла навострила уши.

– А это не так?!

– Подожди, и все увидишь.

Эстрелла пофыркала – и учуяла кровь на своей уздечке.

– У меня кровь идет из носа!

– Это хорошо! – в голосе Эсперо послышался смех.

Эстрелла быстро и с некоторым подозрением посмотрела на него.

– Хорошо? Что ты имеешь в виду?

– Я видел, как смотрели на тебя некоторые люди Чицен. Крови немного, но ее видно. Люди… как бы это сказать… были удивлены. А возможно, даже испытывали некоторое облегчение.

– Но почему?

– Потому что боги не истекают кровью, Эстрелла.

Когда сгустилась ночь, старый жеребец, казалось, задремал в своем стойле. Мыслями Эсперо вернулся на песчаный пляж, где он впервые за много лет бегал легко и свободно, не чувствуя на спине тяжести седла, не ощущая железного вкуса мундштука во рту. Он наслаждался воспоминаниями о мягкости песка и пении ветра в ушах.

– Привет, Толстяк!

Веселый голос разорвал спокойствие ночи. Искатель пришел в конюшню и теперь вместе с конюхом стоял перед денником Эсперо.

– Он успокоился? – спросил Искатель конюха.

– Думаю, да, – ответил мальчик.

– Что ж, давай испытаем его.

Эсперо послал Эстрелле быстрый взгляд из-под прикрытых ресниц, но не произнес ни звука. Все сказал огонек в его глазах.

Терпи. Надейся. Жди!

Напряжение нависло над всей конюшней, когда конюх осторожно выводил Эсперо в проход. Жеребец спокойно и послушно следовал за ним на площадку перед конюшней.

Эстрелла изо всех сил сдерживала свое возбуждение. Надо ждать и надеяться. Ждать – и надеяться.

Любопытный Селесто вытянул шею и громко зашептал:

– Тебе видно, что они там делают, Эстрелла?

Она вытянула шею, стараясь разглядеть, что происходит перед конюшней.

– Они снимают с него путы.

– А что он делает? – тихо спросила Анжела.

– Просто стоит… тихо.

– Хоть бы он хорошо себя вел! – вздохнула Анжела.

«Хорошо себя вел!» – Ее слова взбесили Эстреллу, но она промолчала.

В разговор вмешался Центелло.

– А сейчас что он делает?

– Он… он склонил голову.

Голос Эстреллы задрожал, но она напомнила себе слова Эсперо: «Надейся. И жди!» Эсперо наверняка что-то задумал. И это только часть его плана. Его борьбы.

– Искатель встает на подставку…

– Это специальная подставка, чтобы сесть верхом, – задумчиво сказал Грулло.

– Знаете, – вмешалась Анжела, – у принцессы-инфанты была подставка, которую украсил резьбой один из лучших художников, и она была обита…

– О, заткнись! – фыркнул Грулло.

Искатель вдел ногу в стремя и взялся за луку седла. Сел верхом. Потом шлепнул Эсперо по крупу – но жеребец не шелохнулся.

– Что там происходит? – нетерпеливо спросил Селесто.

– Эм-м-м… Эсперо стоит как вкопанный. Искатель ударил его. Погодите! Он делает шаг вперед.

Эсперо пустился вперед неспешным шагом. Искатель вонзил ему в бока шпоры, и Эстрелла увидела, как по серым бокам жеребца заструилась кровь.

– Я… я не знаю, что происходит. Мне больше ничего не видно! – воскликнула она.

Хотя она знала, что жеребец что-то задумал, выражение его глаз оставалось бессмысленным. Эстрелла отчаянно тянула шею, стараясь увидеть происходящее на площадке.

А там Эсперо перешел на странный шаг. Он чувствовал, что Искатель никак не может найти равновесие и все крепче сжимает коленями его бока, пытаясь превратиться в то грозное божество, каким его представляли люди Чицен. Однако вместо этого Искатель выглядел по-дурацки, болтаясь в седле. Эсперо тяжело дышал и болезненно вздрагивал каждый раз, когда шпоры Искателя вонзались в его плоть. Дать Искателю проехаться на нем верхом было частью его плана, но гнев и боль бушевали в Эсперо. Он злился от собственного бессилия и с гневом косился на индейцев. Я похож на них!

Эсперо видел маленького мальчика, который показывает на его кровоточащие бока. Он видит мою кровь! Он видит, что я не бог!

Время пришло.

Эсперо неистово заржал и с места рванул в галоп. Потом резко остановился – Искателя мотнуло в седле, словно тряпичную куклу. Жеребец снова помчался вперед. Он летел, на ходу неистово брыкаясь и подбрасывая круп. Через мгновение Искатель вылетел из седла и упал на каменные плиты. Некоторое время он даже не мог пошевелиться, а когда поднялся, по лицу его струилась кровь из глубокой раны на голове.

Эсперо промчался вокруг площади, высоко задрав голову. Глаза его горели. Достаточно ли пролилось крови, чтобы люди Чицен поняли: перед ними не боги? Они уже перешептывались все громче, и солдаты настороженно шагнули вперед, чтобы сдержать толпу…

Эсперо галопом шел вокруг площади. За ним гнались конюхи и солдаты, щелкали кнуты и бичи. Со всех сторон летели арканы и лассо. Он еще бежал – но петли уже упали на шею, захлестнули морду, подсекли ноги. Эсперо упал. Он был спутан, словно свинья перед закланием. Люди тянули его и били, силой поставили на ноги и отвели, связанного, в стойло. Здесь его встретил яростный визг Центелло:

– Что ты творишь, будь ты проклят?! Мы слышали шум! Что ты наделал?

– Я сбросил Искателя! – отвечал Эсперо. – Он истекает кровью на площади.

– Что?!

– Зачем? Зачем ты это сделал? Почему?! – закричала Анжела.

Озорной огонек полыхнул в глазах измученного жеребца.

– Возможно, потому, что я – бог?

Про себя Эсперо подумал: «А теперь – теперь нам остается только ждать».

Все произошло не совсем так, как он предполагал. В конюшне неожиданно запахло болотом и сыростью, и две темные тени проскользнули внутрь. Эсперо мгновенно учуял их. Должно быть, они приплыли через озеро и выбрались на насыпную дорогу незамеченными – это означало, что они индейцы, а не испанцы. Другие лошади тоже почуяли чужаков и заволновались.

Эстрелла увидел, как в темноте блеснуло лезвие ножа. Тени вошли в ближайший денник – там стоял Центелло. Шею жеребца захлестнули веревкой, и Центелло отчаянно заржал, но тут же захлебнулся криком и захрипел. Его копыта в агонии заскребли по земле, и широкий поток крови хлынул из денника, наполнив воздух отвратительным металлическим запахом смерти.

Лошади истошно заржали. Широкое лезвие мачете взлетело еще два раза – и страшные тени выбежали из конюшни, унося с собой отрубленную голову Центелло. В темных мертвых глазах застыл ужас смерти, словно громадный жеребец так и не успел поверить, что умирает.

Эсперо был в ужасе, как и остальные. Испанцы завоевали этих людей, разбили статуи их богов и забрали их золото. Испанцы – но не лошади – были врагами людей Чицен. Эсперо отчаянно ржал и бил копытами землю.

– Это все Искатель! Это его вы должны были убить! Это он – бог, которого надо сокрушить!

Все пошло не так, как он хотел, и теперь Эсперо было страшно.

Из города доносились крики, там начались волнения. В конюшню пробрались перепуганные кузнец и мальчик-конюх. Они не понимали, о чем кричат люди снаружи, но чувствовали, что всем грозит опасность. Потом кузнец вскинул руку, и глаза его загорелись.

– Знаю, что делать! Бежать надо! И нам, и им. Освободи их! Быстрее, быстрее!

Эсперо шарахнулся назад, когда кузнец решительно снял с него уздечку и стал лихорадочно резать подпругу. Мальчик тем временем освобождал Эстреллу. Они с кузнецом работали быстро: вскоре все лошади были свободны, а двери конюшни кузнец оставил открытыми. Он бегал по денникам, хлопал широкой ладонью по крупам и кричал:

– Бегите! Быстрее! Спасайтесь!

Они были свободны! Эстрелла вылетела из стойла, словно стрела. Рядом отчаянно закричал Селесто:

– Куда? Куда нам теперь?!

– Вперед! По мосту – вперед! – откликнулась Эстрелла.

До моста было рукой подать, но, когда лошади добрались туда, он был весь залит кровью. Вооруженные ножами и копьями индейцы с воплями крушили все вокруг. Сверкали клинки и кирасы испанцев. Из темноты вылетело лассо, и лишь чудом Эстрелле удалось на бегу уклониться от него. Испанец вскинул мушкет, целясь в нее, но налетел Эсперо, ударил копытами – и сбил человека с ног. Испанец покатился по земле, крича от боли, а жеребец громко заржал, призывая остальных:

– Сюда! За мной!

Лошади поскакали за Эсперо прочь от испанцев, но путь им преградила разъяренная толпа людей. Они оказались в ловушке, и Эстрелла в панике заметалась, глядя, как испанцы поджигают факелами солому, разбросанную по земле.

Вода! Вот единственное спасение. Им надо было любой ценой прорваться на мост. Эстрелла звала лошадей за собой, но они не слышали ее, обезумев от ужаса.

– В воду! Прыгайте в воду! – кричала она.

Селесто поскользнулся на мокрых от крови камнях. Какой-то человек вскинул огромный топор, готовясь опустить его на голову молодого жеребца. Эстрелла врезалась в него, отшвырнула от Селесто.

– Вставай, Селесто! За мной скачи! В воду! Быстрее!

Анжела ринулась вперед, словно ослепнув от ужаса.

– Куда? Я не вижу, куда?!

– Прыгай в воду! И ты, Корасон!

Внезапно из толпы вырвался один из псов Искателя. Пса переполняла ярость, и при виде Эстреллы он с ревом бросился на нее. Но лошадка выросла и больше не боялась этой твари. Глухая ненависть вскипела в ее груди. Этот пес лаял на нее, когда ее сбрасывали в море. Эстрелла взвилась на дыбы и ударила пса передними ногами. Пес с воем покатился по камням, кровь заливала его голову.

Внезапно толпа взревела – и в этом звуке смешались ярость и ужас. С вершины пирамиды сорвалась темная фигура. В темноте ярко сверкнули два золотых блика. Верховный правитель! Это его золотые башмаки, о которых говорил Центелло. Верховный правитель майя падал с вершины своей пирамиды!

Рядом с Эстреллой истошно закричал какой-то человек в испанской одежде – полуголый индеец всадил мачете ему в живот. Затем сзади раздался ужасающий грохот – испанская пушка стреляла по мосту. Вокруг все горело и гремело. Еще один испанец попытался схватить Анжелу и забраться на нее верхом, но кобыла лягнула его, и он упал.

– За мной, Анжела! За мной! – снова закричала Эстрелла.

Вода блестела уже совсем близко, в ней отражались сполохи пламени и багровое зарево. Однако нужно было прыгать – а Анжела боялась. Она прижала уши к голове, пятилась и испуганно храпела.

Она никогда не прыгнет сама!

Эстрелла разбежалась и сильно толкнула Анжелу сзади. Кобыла с громким ржанием прыгнула вперед, за ней устремилась и Корасон. Потом прыгнул Эсперо, а последними в озеро обрушились Селесто и Эстрелла.

Вынырнув, она услышала громкие всплески справа и слева от себя. Не видя толком, кто последовал за ней, Эстрелла снова закричала:

– За мной! Плывите за мной!

Она плыла так быстро, как только могла. Озеро пресное, акул в нем быть не могло. Эстрелла надеялась, что здесь нет и крокодилов. Впрочем, она предпочла бы встречу с ними тому, что осталось позади. Эстрелла огляделась по сторонам. Рядом с ней плыл Эсперо, за ним – Селесто, последними – Анжела и Корасон. Плыли и другие лошади. На мосту шла битва, и Эстрелла увидела Искателя, командовавшего своими людьми.

– Плывите! Плывите изо всех сил!

Послышался громкий шелест, и воду вокруг них распороли сотни стрел.

– Плывите на середину! Там они нас не достанут!

Эстрелла вернулась назад и принялась подталкивать Корасон и Анжелу.

– Вы можете! Можете! Плывите скорее!

Ее голос охрип и сел, она уже с трудом перекрикивала весь этот неимоверный шум, рев и визг. Оставалось только толкать обессилевших лошадей вперед, не давая им сдаться.

– Куда мы плывем? – раздался незнакомый голос.

– На другой берег, а потом – на север. Просто следуй за мной! – крикнула Эстрелла из последних сил. Она вскинула голову – и Звездный Ковш ласково подмигнул ей с небес, указывая путь.

Домой. Мы возвращаемся домой.

И сквозь чад и дым, сквозь запах крови и смерти к ней вдруг пробился свежий и сильный аромат неведомых и сладких трав.