Когда табун собрался вокруг Тихо, снег уже валил по-настоящему. Благодаря огню мальчик и лошади находились в бледно-оранжевом коконе света. Тихо плотно завернулся в одеяло из пумьей шкуры и натянул кроличий капюшон так низко, а воротник так высоко, что из-под меха едва виднелись его рот и глаза.

– У меня в жизни было много одеял, – медленно начал свой рассказ Тихо. – Но в мир я пришел нагим и через несколько часов после рождения был оставлен нагим на краю старой охотничьей тропы нашего народа. – Лошади неодобрительно зафыркали. – Да, я должен был послужить приманкой, пищей для хищных зверей. Вы же знаете, – он вытянул ноги из-под одеяла, – я проклят. Все из-за этой кривой ноги. Поэтому они хотели выгнать мою мать со мной вместе из клана. Но мать умерла сразу же после того, как произвела меня на свет. Поэтому меня оставили в лесу на растерзание койотам, волкам и горным кошкам.

На мое счастье, Гару быстро нашла меня, когда на меня уже готов был кинуться койот, так что я не пострадал от звериных клыков. Однако я очень замерз и уже даже не мог плакать. Она сняла со своих плеч одеяло и завернула меня в него. Это была оленья шкура, подшитая снизу мягкой тканью. Она и стала моим первым одеялом. Гару туго запеленала меня и стала вдувать мне воздух в рот. Она говорила, что очень быстро мои губы начали розоветь. Она принесла меня в свою хижину. Она жила немного поодаль от своего клана, Людей Сожженной Реки, и сначала держала мое существование в тайне. Когда кто-нибудь приходил к ней за лекарством и случайно слышал мой плач, она говорила, что нашла брошенного ягненка и теперь выкармливает его.

Хранить тайну нужно было в течение одной луны. Если через месяц проклятый ребенок все еще был жив, его уже нельзя было изгнать из племени. Когда обо мне узнал знахарь, он был в бешенстве. Но вождь не пожелал слушать его недовольные заявления. Ведь лекарства Гару спасли жизнь его жене. В честь окончания первой луны моей жизни Гару сделала мне собственное одеяло. Такой у нас существует обычай. Если ребенок не умер в первый месяц после рождения, для него ткут именное одеяло. На нем должно быть изображение реки, символа нашего клана, и символ имени ребенка. Гару дала мне имя Тихо, что означает «найденное сокровище». Мое одеяло оказалось особенным, потому что в нем была шерсть громового зверя. Шкура этого зверя была такой огромной, что ей можно было покрыть весь пол в нашей хижине. В мире не было ничего теплее.

– Но откуда у нее была шкура громового зверя? – спросила Эстрелла.

– Его убил муж Гару, но потом он погиб на охоте. Тем не менее это было его одеяло, потому что именно его копье нанесло удар.

Знахарь был в бешенстве. Считалось, что такой зверь, если он белого цвета, обладает большой магической силой, а теперь его шкура принадлежала Гару, которой он всегда завидовал за ее искусство врачевания. Знахарь пытался вынести это на обсуждение совета племени, но вождь отказался его слушать. Знахарь был в таком отчаянии, что даже предлагал Гару выйти за него замуж. Та сказала: «Ни за что». Она рассказывала мне, что у нее ушло три месяца на то, чтобы выделать и выдубить шкуру громового зверя, но в результате получилась самая красивая шкура на свете.

Когда Гару ткала мне новое одеяло на мой пятый день рождения, она вплела в него еще немного шерсти из этой шкуры. Шерсть была такой густой, что этого совершенно не было заметно. Гару шутила, что шерсть отрастает на шкуре обратно взамен выдернутой. Я иногда думал, что шерсть громового зверя помогает мне расти и становиться сильнее, несмотря на мою кривую ногу. А Гару всегда говорила, что совершенство скучно, что именно какие-то ошибки и недостатки делают нас особенными и интересными, и в них наша сила, а не слабость. Меньше чем за год до смерти Гару у нас в племени родился ребенок в шапочке на голове.

– В шапочке? – переспросил Селесто.

– Да, у жеребят такое тоже иногда бывает, – сказала Корасон. – Это всего лишь кусочек оболочки плода. Он легко снимается и не представляет никакой опасности.

– Да, именно так, – кивнул Тихо. – Даже наоборот. Люди говорят, что эта шапочка дает ребенку удачу. Поэтому того мальчика назвали Тоши’Н-Туки, Мальчик с Удачей на Голове. Гару позвали, чтобы она сняла шапочку. Обычно ее обвязывают овечьей или барсучьей шерстью. Но Гару очень хорошо относилась к матери этого ребенка, поэтому она обвязала шапочку белыми волосами со шкуры громового зверя. После этого Гару вместе с матерью малыша должны были ее похоронить. Гару считала, что это принесет ему дополнительную удачу. Мы стали называть его Туки. И я думаю, Гару была права. Он очень рано научился ползать, потом ходить и говорил уже много слов еще до своего первого дня рождения. Это был очень умный мальчик и добрый. Я знаю, он не стал бы дразнить меня, как другие дети. Они называли меня Хромоножкой.

– Хромоножкой? – Йязз покачала головой. – Они видели только твою ногу, но не хотели знать, какой ты на самом деле.

Тихо вздохнул.

– Да. Это им было неинтересно. Никто не знал, какой я на самом деле, кроме Гару. У знахаря было много жен и много детей. Его дети беспощадно издевались надо мной. Один из его сыновей, Гикиу, примерно на год старше меня. Он был здоровым, но не очень умным. И я готов поклясться, что знахарь специально подначивал его, чтобы он надо мной издевался.

Тихо взглянул на шкуру койота, которую он, когда не охотился, носил висящей на копье. Сейчас копье было воткнуто в снег у костра.

– Однажды Гикиу устроил для меня настоящую ловушку. Я водил мою старую овцу пастись на холм, где росла трава, которая ей особенно нравилась. Однажды мы шли вниз по тропинке, и вдруг овца остановилась. Только что она виляла хвостом, но внезапно он замер неподвижно, а уши прижались к голове. «Пошли, пошли», – говорил я и даже ткнул ее палкой, чего никогда не делал. Но она даже не пошевелилась. А потом я услышал звук, тихий шорок, как будто сотни бусинок пересыпались в маленьком барабане. Конечно, это был не барабан, а яма, прикрытая травой, ветками и несколькими камнями. Я обошел это место по большому кругу и потыкал в ловушку, чтобы она сработала. Я уже знал, как устраивают такие ловушки, Гару научила меня. От удара палкой ветки, прикрывающие яму, провалились, и я услышал снизу громкий стук погремушек на хвостах дюжины гремучих змей. Но в ту же секунду овца услышала какой-то другой звук, который шел из-за кустарника неподалеку. Она кинулась туда, раздался крик, и из куста выскочил Гикиу. Это он устроил ловушку для меня.

Когда Гару об этом узнала, она очень рассердилась. И вот тогда люди стали задумываться, на чьей они стороне. Они понимали, что вождь уже стар и может скоро умереть. Если это произойдет, вождем клана Людей Сожженной Реки станет его сын, слабый и не очень умный мужчина. Тогда знахарь получит больше власти и влияния. Или, как сказала Гару, «на свободе окажутся настоящие гремучие змеи».

И все стало еще хуже. Меня стали еще больше дразнить и издеваться, но, если кто-то серьезно заболевал и знахарь не мог вылечить его, люди все равно приходили к Гару. К ней приходили даже из других кланов.

Потом – возможно, это было как раз в то же время в прошлом году, – она начала чувствовать себя плохо. Она говорила, что у нее немеют пальцы, и это ощущение распространяется все дальше. Я понимал, что она умирает, и настанет день, когда она отправится в отанг.

– В отанг? – переспросил Грулло.

– Да, таков путь всех людей. Когда они чувствуют, что смерть близко, они часто решают уйти от своих соплеменников и встретить ее в одиночестве. Но… но… – Тихо начал запинаться. – Я не мог смириться с мыслью, что Гару умрет в одиночестве. Ведь она подобрала меня на звериной тропе.

– Она позволила тебе пойти с ней? – спросила Эстрелла.

Тихо ответил не сразу.

– Были условия.

– Какие условия? – спросил Селесто.

– Правила, – ответил Тихо. Он начал говорить, но перешел на язык своего племени. Он говорил теми же словами, что говорила ему Гару; ему казалось, что это она сама говорит сейчас его языком, но лошади не могли понять его. Пока он произносил эти странные для них слова, они услышали где-то в вышине уханье совы. Тихо подумал, что, наверное, это сова-омо. – Вот правила: ты должен молчать. Ты не должен приносить мне еду. И воду.

Потом голос Тихо изменился, и лошади стали понимать больше.

– Ты не должен согревать меня – не ложись со мною рядом и не приноси мне звездное одеяло. Я соткала его для тебя. Не для себя. Если придет пума – беги, пусть она меня съест.

Долго все молчали. Потом Вердад спросил:

– Звездное одеяло? Это какое?

– Последнее, которое она сделала для меня. Приближался мой одиннадцатый день рождения, и она, наверное, знала, что не доживет до этого. Поэтому она выткала и отдала мне его заранее. Звезды на нем были сделаны из большого количества шерсти белого громового зверя.

– Но что случилось с само́й шкурой, которая лежала на полу вашей хижины, откуда она брала шерсть для одеял? – спросил Селесто.

– Она была слишком тяжелой, и я не мог взять ее с собой, когда Гару собралась следовать по пути в отанг. К тому же она все равно не разрешила бы мне. Я думаю, что знахарь забрал ее себе вместе с другими нашими вещами, когда увидел, что я не возвращаюсь. Он сильно желал обладать магией, которая, как он считал, была в этой шкуре.

– А она там была? – спросил Селесто.

Тихо пожал плечами.

– Если магия – это любовь, любовь к тому, кто проклят и якобы приносит несчастье, то да, в нем была магия. Если магия – это учить хромоногого мальчика правильно бросать копье, то да, в нем была магия. Если магия – это учить его делать самые лучшие ловушки, молиться за мать, которой он никогда не знал, и знать, что в первые мгновения его жизни она любила его по-настоящему, потому что у нее никого больше не было, то да, в нем была магия. Но я не думаю, что все это магия. Я думаю, это была Гару. Просто Гару.