Пощипывая траву на склоне, Эстрелла думала об Эсперо. Рядом паслись еще семь лошадей, но она все равно чувствовала себя одинокой с тех самых пор, как они уже почти четыре дня назад спаслись из пылающего каньона. Это чувство не ослабевало, а наоборот, усиливалось. Как будто в ее мире, в ее собственном теле образовалась дыра. Образ Эсперо преследовал Эстреллу в снах. В каньоне жеребец все время был рядом. На короткое время он оказался впереди, и она увидела, как его хвост занялся и вспыхнул, как факел, а потом сгорел дотла.

– Хвост! – заржала кобылка. – Твой хвост!

– Плевать на хвост! Беги! – ответил он и закашлялся. Все они кашляли от едкого дыма.

Однако ничто не могло остановить могучего жеребца – он несся галопом во всю мочь. Следующим, что она помнила, был глухой стук – Эсперо споткнулся. Очень скоро после этого под копытами у кобылки вдруг оказалась вода, и она увидела ручей, вытекающий, как ей сначала показалось, прямо из отвесной стены. Эстрелла поняла, что это – путь к спасению. И в тот момент ей померещилась впереди, в ущелье, маленькая конская фигурка. Она обернулась и мотнула головой, как будто говоря: «Сюда, сюда!» Эстрелла рванулась вперед, за ней последовали остальные, и она заметила, что с ними нет Эсперо, только когда они выбрались из каньона. Куда он мог так внезапно деться? Может быть, сломал ногу? Или его поглотило бушующее пламя?

После того как за спиной у лошадей остался охваченный пожаром каньон, табун прошел всего несколько лиг. Иногда, когда налетал порыв ветра, Эстрелле казалось, что она чувствует знакомый запах Эсперо. Но ей никто не верил. А может быть, действительно не было никакого запаха, просто ее нюх пострадал от дыма и пепла. Она больше не могла доверять собственному носу. Кобылка металась из крайности в крайность, не зная, что делать, как будто какие-то силы тянули ее в разные стороны. Порой казалось, что до нее доносится запах свежей травы, что это Первая Лошадь зовет ее куда-то, – но все слишком сильно перепуталось в голове Эстреллы.

С каждым днем она все больше и больше тосковала по Эсперо. Он был самым крупным конем в табуне, и ей нравилось слушать стук сердца в его мощной груди, когда они мчались бок о бок. Она любила запах пота, выступавшего на его спине. Ей хотелось снова стоять под звездами и слушать, как он говорит о мудрости бесконечных лугов – тех захватывающих тайнах, которых не может знать ни один человек.

Эстрелла понимала: табун ждет, что она станет вожаком и поведет их к свежей траве, которая нужна, чтобы пережить зиму. Она чувствовала, что на нее направлены все взгляды, особенно Корасон и Анжелы – эти двое пристальнее остальных наблюдали за ней. Старым кобылам труднее всего было отказаться от многолетних привычек, они больше других привязались к бывшим хозяевам.

Эстрелла так и не смогла понять, как можно испытывать чувство верности тем самым испанцам, которые заставляли их ходить в уздечке, засовывали им в рот жесткие мундштуки и погоняли их кнутами.

Она услышала стук копыт и узнала по шагам Корасон – темно-гнедую кобылу с разбросанными там и сям по шкуре белыми пятнами. Однако сейчас эти пятна не так ярко выделялись – шкуру покрывал слой пепла от пожара.

– Милая, – начала Корасон, – мы знаем, что ты его оплакиваешь.

Эстрелла вскинула голову.

– Не говори так. Он не погиб. Просто заблудился. – И отошла в сторону, не обращая внимания на удивленные взгляды.

Анжела посмотрела вслед Эстрелле и прошептала на ухо Корасон:

– Не очень-то вежливо она с тобой разговаривала.

– Оставь ее, Анжела. Ей просто нужно время.

– Но как раз времени у нас почти не осталось! Ты же видишь, какими холодными стали ночи. Скоро зима. Нужно найти хорошие пастбища.

– Зимой хорошие пастбища все равно окажутся под снегом. Когда мы ослабеем от голода и будем идти еле-еле, нас настигнет зима, или звери, или люди… да какая разница кто.

Бобтейл, вороной жеребец, рысью приблизился к ним.

– И что же нам теперь делать? Идти на юг? Возвращаться? К испанцам, к людям Чицен?

Корасон передернулась. Когда-то они тосковали по хозяевам, но теперь, увидев, на что способны эти люди, ведомые жаждой наживы и власти, в новом мире, лошади уже не хотели возвращаться под их власть.

Все трое вновь повернули головы к Эстрелле. Им хотелось, чтобы она вновь стала такой, как прежде, – не по годам умной и умеющей находить путь по звездам; молодой кобылкой, которая сорвалась в сумасшедший галоп, как только ее копыта коснулись земли, и которая напомнила им, что такое свобода.

* * *

К вечеру начался дождь. Лошади нашли укрытие у пруда под тополями, но, даже стоя бок о бок, они почти не разговаривали и старались не смотреть друг на друга. Напряжение в табуне давило на каждого сильнее, чем когда-то седло.

Когда дождь наконец прекратился и на поверхности пруда задрожали отражения первых вечерних звезд, Эстрелла подошла к воде и стала разглядывать их, думая о том, куда же делась Звездная Лошадка.

Она всегда появлялась в самые тяжелые моменты. Когда люди поймали их в Городе Богов и попытались укротить Эстреллу, спутав ноги и засунув мундштук в рот, она боролась, и образ маленькой лошадки все это время был с ней. А потом Звездная Лошадка снова появилась – на этот раз как резная фигурка, скачущая по каменной стене ущелья, – и вывела их из огня.

Эстрелле очень не хватало ее сейчас, как не хватало Эсперо. Две путеводные звезды в ее жизни погасли – видимо, навсегда. Она чувствовала, как образ маленькой лошадки постепенно стирается из памяти.

«Скоро у меня ничего не останется! Как же я смогу вести табун? Куда?»

Скоро наступит зима. Им нужна сочная трава – чтобы накапливать жир к холодам. Здешняя трава – редкая и сухая: сколько ни жуй, все равно останешься голодным. Эстрелла слышала, как Корасон и Анжела называли ее ведьминой травой, потому что та обладала коварным свойством: вначале, поев этой травы, чувствуешь, что сыт, но это ощущение очень быстро сменяется гложущим чувством голода. И чем больше жуешь, тем голоднее становишься.

Иногда внезапно меняющий направление ветер доносил намек на знакомый запах Эсперо, но тут же исчезал, как будто хотел лишь разбередить воспоминания маленькой кобылки о старом жеребце. Этот запах был похож на ту причудливую игру света, которая создает в пустыне призрачные картины, кажущиеся настоящими, пока не начнешь к ним приближаться. Чаще всего это иллюзорная водная гладь или остроконечные башни, как будто выстроенные из камня, только слегка дрожащие в воздухе.

Перед Эстреллой расстилалась степь без конца и края. Вдали, на горизонте, кобылка едва различала горную цепь. Она обернулась и посмотрела на табун.

В этом бесконечном просторе они казались песчинками, затерянными, словно искорки звезд в бескрайней ночи.

* * *

Корасон тихонько заржала.

– Она никуда не пойдет, пока… пока…

– Пока не найдет Эсперо, – произнесла Анжела. – Просто скажи это, Корасон. Ты же знаешь, почему она не может уйти.

Корасон вздохнула.

– Нельзя горевать до бесконечности. Нам давно пора в путь.

Лошади перепали и исхудали. В головах у них не осталось никаких мыслей, кроме как о траве. А зима подступала все ближе.

– Может быть, стоит позволить людям нас поймать. Они, наверное, построили теплые конюшни, – задумчиво проговорила Корасон.

И тут Анжела ее по-настоящему удивила. Резко повернув голову, она прямо взглянула на старую подругу.

– Нет, Корасон, я ни за что и никогда не вернусь в мир людей. Пусть это звучит глупо, но мы сейчас не просто свободные.

– О чем ты?

– Свобода – не только отсутствие людей, подков, седел, уздечек и мундштуков, аллюров и шагов, которые прилипли к нашим копытам, как паутина. Это нечто гораздо большее.

– И что же это?

– Мы стали дикими! – тихо, словно выдавая величайший секрет, прошептала Анжела.

– Значит, мы никогда не вернемся к нашим хозяевам? – спросила Корасон.

– Не думаю, что они примут нас обратно, – Анжела прижала уши и вздрогнула. – Мы теперь сами по себе.

«И скоро, – подумала Эстрелла, – мы начнем голодать. И виновата в этом буду я».

Она вполуха прислушивалась к тому, о чем переговаривались старые кобылы, а теперь обернулась и посмотрела прямо на них. Анжела с Корасон последними отказались от прежних аллюров и всего остального, навязанного людьми. Они прошли долгий путь, а теперь думают, что, может быть, стоит вернуться.

Эстрелла закрыла глаза, не в силах на это смотреть. Да, это она в ответе за все. Она привела их сюда. Анжела права. Есть разница между тем, чтобы быть свободными и быть дикими. Она вспомнила, что Эсперо говорил о том, каково это – принадлежать кому-то, о том, что это против их природы, что даже если у тебя во рту нет мундштука, он все равно как будто все время там.

«Твои губы сохраняют его форму. Ты постоянно чувствуешь вкус металла. Как будто этот мундштук загнали тебе в мозг, и ты знаешь, что никогда от него не избавишься».

Эстрелла больше всего на свете хотела найти Эсперо, но чем ради этого придется пожертвовать? Может ли она предать остальных? Неужели она приведет Первый Табун обратно под молоток кузнеца? Опять заставит их ощутить на губах вкус железа?

Молодая кобылка родилась на корабле, но ее не успели объездить. Хотя люди и пытались это сделать, когда поймали ее в Городе Богов, но она сбежала. Эстрелла обладала свободой благодаря счастливой судьбе и сильной воле. Анжела права. Быть свободной – это просто избавиться от того, что тебя связывало, а быть дикой… это совсем другое. Быть дикой – значит не предавать свою природу, беречь то, что дано тебе от рождения, а не то, что навязано людьми. Быть дикой – значит сохранять себя, не давать никому и ничему сломить и укротить тебя. Быть дикой – вот ее жребий. Это ее наследство и ее судьба.

«Я – дикая». Эстрелла зажмурилась, пытаясь вызвать в памяти образ маленькой Звездной Лошадки. Но он не появлялся.

Не осталось ничего, кроме темноты.