Утром тучи опять начали сгущаться. Тупики, просыпаясь, как всегда, принялись суетить-ся и беспорядочно перекрикиваться. Глупышка, совершая разведывательный полет, плюхнулась на Ледяной мост, перекувыркнулась и закудахтала:

– Буря! Идет буря!

– Откуда? Скоро она будет здесь? – спросил Свистун.

– Прямо сейчас… или… позже, – Глупышка помолчала и несколько раз моргнула. – Ну, или между.

– Э-э-э, спасибо за уточнение, – сказал Свистун.

– Заройтесь, вот вам мой совет, – сказала Глупышка и полетела дальше.

Так они и поступили, причем вовсе не зря. Едва они успели уютно расположиться в снежной пещере, как у горизонта показалась сплошная серая стена дождя и мокрого снега.

– Будет мокро, – сказала Эдме.

В воздухе действительно чувствовалась сырость. Где-то далеко Замерзшее море растаяло, и ветер донес до них соленые брызги, отчего им стало по-настоящему страшно. Влага означала потепление. Вдруг Ледяной мост уже начал таять?

Наибольшей силы буря достигла к вечеру второго дня. Волки даже не высовывали носа из норы, но тупики, несмотря на воду и слякоть, умудрялись летать и даже ловить рыбу. Они предусмотрительно оставляли добычу у входа в нору, чтобы остальные животные не проголодались. Аббану они всегда приносили дополнительную порцию – почему-то этот странный щенок нравился им больше всех. Наверное, они нашли в нем родственную душу.

Ветер постоянно завывал, перекрывая все остальные звуки, но несколько раз путникам показалось, что они слышат треск льда. Ночью же они услышали отчетливый хруст, похожий на звук, с каким ломается позвоночник карибу, только во сто крат громче. Фаолан с Эдме тут же вскочили. Шерсть на загривке у них встала дыбом.

– Что-то случилось? – прошептала Эдме.

– Точно не могу сказать, – ответил Фаолан.

Снаружи послышался знакомый шорох – это тупик залезал в нору. Из темноты появился оранжевый нос Глупышки.

– Не волнуйтесь. Это просто айсберг вылупляется.

– Там что, айсберги? – выдохнула Эдме.

– Да, они откалываются, когда становится теплее. Мы говорим «вылупляются».

– Но… но если становится теплее, то и этот мхуик, Ледяной мост, может тоже вылупиться, – выругалась Эдме, назвав Ледяной мост куском вороньего навоза. И это было удивительно, поскольку ругалась она крайне редко. Наверное, она совсем отчаялась, раз в сердцах обозвала так мост, с которого не хотела уходить.

– Ах, мост стоит тут целую вечность! Он никогда не растает. Об этом беспокоиться не стоит. Весной он немного подмокнет да станет скользким, а так ничего с ним не случится! Подумаешь, кое-какие кусочки отвалятся, было бы о чем волноваться!

– Кое-какие кусочки отвалятся?! – воскликнула Эдме. – А что, если мы будем находиться как раз на этих кусочках?

– Тише, Эдме, – сказал Фаолан. – Не кричи, а то лед может расколоться и от громкого звука. Успокойся.

Эдме подавила злобный рык. Она терпеть не могла, когда кто-то приказывал ей успокоиться. Она окинула Фаолана гневным взглядом, да так, что он прижал уши и принял позу покорности.

– Извини, – пробормотал он.

И тут же ей стало стыдно. Она не хотела задевать чувства Фаолана, но сейчас, несмотря на то что у нее был только один глаз, ясно видела, что он немного расстроился.

– Это я должна извиниться, – поспешила сказать она. – Наверное, у нас лихорадка логова. Сколько дней мы уже находимся здесь безвылазно? Три дня?

– Всего лишь два.

– А кажется, целую вечность.

Им пришлось провести в снежной норе еще две ночи. Они не осмеливались выбраться из искусственной пещеры, не говоря уже о том, чтобы выйти на Замерзшее море под ночным небом, почти сплошь застланным темными тучами. Каждый вечер Фаолан выглядывал из норы настолько, чтобы можно было разглядеть яркие звезды на бивне Нарвала, но не замечал ни одной самой тусклой звездочки.

Ветер, который до бури дул им в спину, снова переменился и теперь казался таким же плотным препятствием, как и ледяные торосы у них на пути. Тупики посоветовали волкам перенести стоянку к основанию ледяных опор, на которых держался мост. Эти опоры предоставляли дополнительную защиту от ветра, и в них часто гнездились сами тупики. Волки последовали совету, но взрослые едва не сошли с ума от постоянного щебетания и непрерывной болтовни этих беспокойных и бестолковых птиц.

Малыши же – волчата и медвежата – были в полном восторге. Аббан, правда, смеялся не так часто и задорно, как остальные, но, похоже, между ним и тупиками установилась особая связь, и его нисколько не раздражала их болтовня. Как сказала Эдме, Аббан настолько сблизился с морскими существами, что даже шептал что-то вроде небольшой молитвы всякий раз, перед тем как съесть очередную мойву из тех, что им ежедневно в больших количествах притаскивали тупики.

– Ты только посмотри на него, Фаолан, – прошептала она, когда щенок наклонился над мертвой рыбой серебристо-оливкового цвета. – Что он там бормочет?

– Наверное, благодарит рыбу за то, что отдала свою жизнь ради него.

Свистун в удивлении заморгал.

– Вы хотите сказать, лохинвирр? Он совершает лохинвирр над рыбой, которая уже мертва? Но лохинвирр же для тех, кто умирает, а не уже умер.

Лохинвирром назывался ритуал благодарности, который выполняли волки, перед тем как их добыча испускала последний вздох. Это был знак почтения, которое охотник испытывал к своей жертве, – признание того, что ее смерть была не напрасной. Но в данном случае Аббан даже не был охотником. Волчонок, которого только недавно отняли от груди, не успел еще никого убить за всю свою коротенькую жизнь. Охотилась его мать Кайла, и до недавних пор она даже пережевывала для него крупные куски мяса леммингов, чтобы он не подавился и чтобы ему было легче его переварить. А теперь он совершает лохинвирр над мертвой рыбой.

– Да, согласна, как-то это необычно, – кивнула Эдме.

На четвертый день, когда тупики принесли им очередную порцию рыбы, буря начала стихать. Солнце выступило из-за, туч и в его лучах Ледяной мост засверкал всеми красками радуги. Но ветер еще не утих, и передвигаться по мосту в новом построении было неудобно. Как и идти по льду Замерзшего моря.

Прилетели Илон с Зануш и опустились прямо у основания ледяных опор.

– Ветер наверху по-прежнему едва не сносит, – сказал Илон. – Но через несколько часов можно будет уже выступить.

Когда же ближе к вечеру они решили двинуться вперед с новыми силами, радовались все, кроме Эдме. Фаолан время от времени бросал на нее взгляд искоса. «Да что с ней такое?» – думал он. Она всегда хотела оставаться на мосту, хотя идти по морю было бы гораздо легче и удобнее, даже несмотря на сильный ветер. Судя по ее походке, боль в бедре не проходила, а возможно, даже ухудшилась. Похоже, что кость ей немного помогала держаться, но этого было недостаточно. Фаолан почувствовал, как по всему его телу разливается тревога.

– Если хочешь, могу поделиться мойвой, Фаолан, – сказала Банджа.

– Да я не такой уж и голодный. Поешь ты, Банджа.

Эдме обернулась. Что с ним? Фаолан никогда раньше не отказывался от лишней порции.

К сумеркам ветер почти совсем затих и лишь передувал с места на место снег на ледяной поверхности. Вскоре последние лучи солнца скрылись за темной полосой Синей Дали и резко потемнело, потому что за последние штормовые дни луна превратилась в совсем тонкий серпик. Но зато на ночном небе ярко засверкали звезды, похожие на дальние костры, рассыпанные по широкому полю.

– Вот он! – воскликнул Фаолан.

– Кто? – спросила Эдме.

– Бизар. Вернулся. Помнишь, что он какое-то время назад пропадал. А теперь я могу ясно разглядеть первую звезду в его спотыкающейся лапе. Как там она называется?

– Не припомню, чтобы у этой звезды когда-нибудь было название, – ответила Эдме.

– Ах, да. Но название есть… – Фаолан задрал морду вверх, прямо к звезде, которая мерцала розоватым цветом. – По-моему, она называется Кил..

– Килирик! – выпалили они с Эдме одновременно и удивленно посмотрели друг на друга.

– А ты откуда знаешь? – спросил Фаолан.

– Это слово из древнего волчьего языка, – сказала Эдме.

Название это тем не менее казалось им на удивление знакомым и вовсе не странным, как другие древние слова.

– Послушай, Эдме. А ведь ты знаешь древний волчий язык гораздо лучше, чем тебе кажется.

Эдме ощутила, как застывает ее костный мозг. Чтобы немного успокоиться, она взяла зубами кость, которую до этого держала подбородком, и сжала ее покрепче. Может, это кость подсказала ей слово? Теперь ей еще сильнее хотелось оставаться на Ледяном мосту. Как будто бы его опоры были сделаны из металла, и ее притягивало к нему, как тяжелый камень. Но она понимала, что Фаолан не хочет возвращаться на мост. Уж слишком быстро они шли, и отказываться от преимущества в скорости было бы глупо.

Фаолана же, казалось, полностью поглотили Бизар и Кирилик, а потом он даже немножко повыл от радости, увидев, как над горизонтом появляется бивень Нарвала.

– Видишь, Килирик указывает нам путь. Нужно держаться чуть-чуть правее его и левее бивня Нарвала, и тогда мы ни за что не потеряем направление на Синюю Даль. И всегда будем знать, где мост.

Повернув голову, он увидел, как летит масковая сипуха.

– Гвиннет! Гвиннет! – закричал он возбужден-но. – Я увидел звезду на левой передней лапе Бизара. Он вернулся.

Сова взмыла вверх и полетела вперед на запад. Она прищурилась, и ей показалось, что она тоже видит эту звезду. Она знала, что зрение ее ухудшается, но если звезда достаточно яркая, то сфокусироваться на ней можно. Через некоторое время она ее разглядела как следует и ухнула от восторга. Теперь она могла ориентироваться по ней и по более ярким звездам на бивне Нарвала. Резко развернувшись, она устремилась вниз, к волкам.

– Фаолан, держи направление, которым следуешь. Два пункта от звезды на лапе Бизара, между нею и первой звездой на бивне Нарвала. Это верный путь.

Немного помолчав, она добавила:

– Мне кажется…

– Что тебе кажется, Гвиннет?

– Ты знаешь звезду, которую мы, совы, называем Неподвижной?

– Да, я слышал, как вы говорили о ней.

– Ну что ж, сдается мне, мы обнаружили Неподвижную звезду этого нового мира. Это Килирик.

– Но ведь она на лапе Бизара, а Бизар движется, – сказал Фаолан. – Его не было на небе несколько ночей.

– Да, – ответила Гвиннет. – Он отсутствовал несколько ярких ночей, когда мы должны были видеть его. Наверное, это одна из тех многих вещей, что мы оставили позади. Но мне кажется, он всегда был где-то очень близко. Ты же знаешь, что он спотыкается и, возможно, при этом всякий раз немного зажмуривается. А когда зажмуривается, то его лапа становится тусклой. Но она по-прежнему там. Ты найдешь ее, Фаолан. С каждым разом тебе будет все легче и легче находить ее.

– Почему?

– Потому что ты обладаешь звездным зрением.

– Звездным зрением? Что это такое?

– Ты понимаешь звезды и умеешь по ним ориентироваться.

Эдме подоткнула кость обратно под подбородок.

– Это правда, Фаолан. У тебя есть звездное зрение. Гвиннет говорит правду. Я всегда это знала.

– Всегда? – спросил Фаолан, оборачиваясь.

– Всегда.

Эдме немного помедлила и добавила:

– Но можем ли мы вернуться обратно на мост при первых признаках зари?

Фаолан понимал, что у такого беспокойства должна быть какая-то причина, хотя Эдме и сама не понимала, почему ей так страшно покидать Ледяной мост. Смутные порывы и чувства всегда очень сложно объяснять. Остается только доверяться им. И верить тем, кто их испытывает. А он верил Эдме, как никакому другому волку во всем мире.

Дэрли шла не так далеко позади этих двух волков. Она наблюдала за тем, как они разглядывают ночное небо, освещенное лунным светом, и обсуждают положение новой звезды на лапе старого волка – того самого, что был на небе в стране Далеко-Далеко. Звезда заинтересовала и ее. Почему они не видели эту звезду раньше? Неужели Гвиннет говорит правду? То есть, когда старый волк спотыкается, он моргает, и когда моргает, звезда меркнет? Похоже на какую-то древнюю легенду, но она раньше никогда ничего подобного не слышала и из-за этого испытывала большое волнение. Это была новая легенда. Ни один скрилин еще не пел песню про звезду Килирик. Само ее название для Дэрли звучало, как песня. В ее голове всплыла мелодия, а затем одно за другим родились и выстроились слова, которые предназначались как раз для того, чтобы их пропел скрилин.

– Дэрли, что ты там бормочешь? Только не говори, что и ты стала кэг-мэг! – сказала Мхайри, приближаясь к сестре вплотную.

– Я просто напевала себе под нос одну старую мелодию.

«Только слова новые», – подумала Дэрли, но вслух спросила:

– Ничего не напоминает?

– Это что-то из древних волчьих напевов?

– Ну, не таких древних. Эту мелодию иногда напевала Аластрина.

– Аластрина? – задумчиво повторила Мхайри. – Я не вспоминала о ней уже… уже… точно не помню, сколько лун. Но зачем вспоминать об Аластрине здесь и сейчас? Думай лучше о том, как быстрее идти. У нас хорошо получается – мы движемся так быстро, что у нас нет времени для праздных мыслей, сестра.

«Но куда мы идем на самом деле? – подумала Дэрли. – И сколько всего мы оставили позади?»

Она едва сдерживала желание развернуться и помчаться обратно, в страну Далеко-Далеко. Обратно туда, где когда-то скрилины рассказывали истории и пели песни. Обратно к Кольцу, где стражи вырезали на костях древние легенды.