Так сказать, резиденция с человеческим лицом. Официальное и приватное тут внутренне связаны.

Возможно, этим определяется чувство достоинства. Какая-нибудь скромнейшая улочка нисколько не робеет перед парком.

Так же было и в шагаловском Витебске. Любой переулок у художника превращался почти во вселенную.

Сколько таких переулков он нарисовал! Немного поплутаешь по их коленцам – и сразу достигаешь Бога.

Вот и в Царском все начинается с переулка. Невозможно представить, что Ляминский или Новый вдруг куда-то исчезнут.

Бывает, катастрофа накрывает целиком, но в данном случае она отнимает одну подробность за другой.

Шагал тоже двигался от частного к общему. Ни за что не забудет того крохотного человечка, что под забором справляет нужду.

И Анна Андреевна все помнит. В своей оде представила что-то вроде описи навсегда утраченного времени.

Только в первых строках упомянула рыжего рысака, чугунку и кабак. Затем последовали матовый свет фонарей, придворная карета, голубые сугробы…

Такой мартиролог. Ушедшего столько, что ни одно стихотворение не сможет вместить в себя все.

Впрочем, расстраиваться нет оснований. Даже если не получится жить в этом городе, его легко унести с собой.

Тут опять одно наслаивается на другое. С одной стороны, роковая шкатулка – это Анненский, а с другой – Шагал.

Это ведь для Шагала не существовало расстояний. Где бы он не находился, его Витебск оставался с ним. Любопытно, что ахматовская метафора имела продолжение.

Мы еще упомянем о том, что в поздние годы Анна Андреевна завела синюю сумочку. Здесь хранились самые дорогие для нее вещи и рукописи.

Хоть и выглядела сумочка поскромнее ларца, но уж точно не уступала ему вместительностью.

Откроешь, а там – Царское Село. То есть, конечно, не только знакомые интерьеры и пейзажи, но весь канувший вместе с ними мир.