Зоя Борисовна – человек конкретный. Главные люди ее жизни – те, с кем она лично общалась. Есть, правда, одно исключение. С Сергеем Дягилевым она не могла совпасть, но вспоминает о нем постоянно.

Хотя почему не могла? Еще как могла! Причем по самому что ни есть существенному поводу.

Разве это возможно? Когда импресарио умер, ей исполнилось семь лет. Ну так они пересеклись, когда ей было несколько недель от роду.

Об этом свидетельствует картина на стене ее комнаты. На ней изображена деревянная церковь в Селищах Новгородской губернии.

Живопись, конечно, не очень. Правда, живопись тут не при чем. В 1872 году здесь крестили Дягилева, а через пятьдесят лет ее.

Кстати, на книжной полке в квартире на Грибоедова тоже стоит фигурка Сергея Павловича. Так что к этой истории она относится со всей серьезностью.

Что-то Зоя Борисовна чувствует в этом человеке важное. Впрочем, если их встреча оказалась возможна, то и он к ней не совсем безразличен.

Нет сомнения, что великий импресарио и моя соседка – фигуры сопоставимые. Хотя бы потому, что главную часть жизни обоих составили встречи и разговоры.

Вот что у Сергея Павловича выходило блестяще. Сколько раз беседа начиналась пустяками, а потом выплывало важное решение.

Надо же так поговорить со Стравинским, чтобы тот принялся за «Петрушку». Вдруг понял, что если сейчас что-то необходимо, то именно этот балет.

Дело, как видно, в том, что Дягилев сочинял свою жизнь. Относился к своему существованию так, как скульптор относится к камню или глине.

Это почувствовал умный Бакст. В портрете с няней изобразил своего приятеля в интерьере квартиры на Фонтанке.

Казалось бы, обстановка вполне бытовая, ан нет. Комнату на заднем плане закрывает не дверь, а что-то вроде занавеса.

Сам же Сергей Павлович на авансцене. Смотрит прямо на зрителя и приготовился к какому-то властному жесту.

В самом деле существовал этот занавес или художник его придумал? На то Дягилев и человек театра, чтобы разделять жизнь на сцену и закулисье.

Есть много подтверждений того, что импресарио разделял. Иногда был жестким и властным и – почти сразу же – мягким и доверчивым.

Актер! Кожей ощущающий границу своего публичного и непубличного существования.

Казалось бы, при чем тут Зоя Борисовна? Она-то точно чужда театральности. И по воспитанию, и по возрасту все это ей не очень свойственно.

Общее, впрочем, есть. Можно еще раз вспомнить: «Хотите, Зоя, новеллу?», присовокупив к названному жанру романы, повести и поэмы.

Еще есть сходство в занятиях. Ведь Дягилев тоже создавал среду. Не зря он подчеркивал свои родственные отношения с Петром Великим.

Возможно, так высоко оценив Дягилева, Зоя Борисовна проговорилась. Подчеркнула, что ценит в себе те качества, которые самыми главными считал он.

Уж чего-чего, а деклараций импресарио не избегал. Однажды даже пикировался по этому поводу с испанским королем Альфонсо ХIII.

Как видно, король был очень неглуп. Как-то сразу он раскусил конкурента и ему захотелось его подразнить.

– А что делаете в труппе вы? Вы не дирижируете, не танцуете, не играете на фортепиано. Тогда что же?

Своим ответом Дягилев подчеркнул: да, конкурент. Если бы жизнь сложилась иначе, он вполне мог взять на себя королевские обязанности.

– Ваше величество, я – как вы. Я не делаю ничего, и в то же время я незаменим.

Зоя Борисовна тоже могла бы стать королевой. Или, по меньшей мере, Дягилевым.

Даже сейчас, удалившись от дел, она следует тем правилам, которые когда-то приняла для себя. Правила это удивительно простые. Даже странно, что отнюдь не все люди на свете считают их для себя обязательными.

Твоя жизнь – это не только твоя жизнь. Если ты существуешь, то только в той степени, в какой существуют другие люди.