Крематорий

Многие знали правду о смерти Лютика, но нарушить запрет Юлии Федоровны никто не решился.

О самоубийстве матери Арсений Арсеньевич узнал в конце шестьдесят четвертого года от сестры Христиана, Агаты Стрэм. Долгое время, подобно Осипу Мандельштаму, он был уверен в том, что Лютик умерла от разрыва сердца.

В августе 1967 года Арсений Арсеньевич вместе с женой направился в Осло по приглашению все той же Агаты. Наконец-то и ему выпало пересечь границу, увидеть дворцовые куколи, пожить в доброжелательном семействе Вистендалей.

Первое путешествие в капстрану, масса самых разнообразных впечатлений! Казалось бы - гуляй по незнакомому городу, глубже вдыхай морской воздух, но гости все больше расстраиваются.

Куда ни направятся Смольевские - всюду им встречается Лютик, или, по крайней мере, напоминание о ней.

Только они вошли в красивейший парк, набрали полные легкие сильнейших летних запахов, - как сразу услышали печальную историю.

Оказывается, за несколько дней перед смертью Лютик именно здесь сообщила о своем решении.

- В Осло два крематория, один напротив другого. Она прямо указала, где именно ей хотелось быть похороненной.

Сестра Христиана хорошо помнила, что Лютик произнесла это так, словно речь шла о новом платье или походе в театр.

Кстати, был разговор и о платье. Однажды Лютик вклинилась в беседу приятельниц, обсуждавших моды на воротнички.

Как обычно, она улыбалась невиннейшей улыбкой, смотрела распахнутыми глазами, говорила тихим голосом.

- До фасона следующего года, сказала она, мне уже не дожить.

Вот такой она была человек!

Арсений Арсеньевич даже посочувствовал:

- Сколько горя Лютик причинила Вашей семье…

Агата ответила сразу и резко:

- Я попросила бы в моем присутствии не говорить о ней плохо.

Христиан после гибели Лютика

Выдержать смерть Лютика было невозможно!

Христиан Вистендаль заболел, заметался в поисках выхода.

Вскоре он принялся переводить ее воспоминания.

Казалось бы, кому на его родине интересна никуда не ведущая череда ее поклонников, цепочка повторяющихся обольщений и неудач?

Впрочем, для него главное - продолжить разговоры с женой.

К тому же он пытался вернуть давние ощущения. Вспомнить себя, сидящим за столом. Ее, разгуливающей по комнате.

Воистину, минута интимная и тайная. Трубка телефона снята с рычага. Дверь заперта на ключ.

Очень часто, прямо посреди страницы, Лютик призывала мужа на помощь. Возвращение в прошлое было для нее не столь мучительно, если рядом находился он.

Христиан оказался отменным стенографистом. Ни одна буква у него не дрогнет, не нарушит ровного строя. Если он и удивится, то не сразу, а только по окончании работы.

Придумывала Лютик и другие испытания.

Однажды она показала на компанию за соседним столиком и так представила будущему супругу этих людей:

- Каждый из них был моим любовником.

Как видно, собираясь уйти из жизни, она думала о том, что Христиану все по плечу.

Оказалось, сил не так много. Скорее всего, он просто храбрился, пытался выдать желаемое за действительное.

В июне 1934 года, в возрасте тридцати двух лет, Вистендаль неожиданно скончался от «сердечного приступа».

Истинной причиной его смерти можно считать недоумение, поселившееся в нем после гибели жены.

Так и не смог он понять, за что ему такое наказание и такая любовь.

Еще один разговор

Из тех, кто хотел возобновить общение с ней после смерти, один человек предпочел стихотворную форму.

Нельзя сказать, что художнице Баруздиной привычно разговаривать стихами, но тут выбор зависел от умершей.

Все-таки наиболее доступен Лютику был именно поэтический язык.

Стихи Варвара Матвеевна поместила в нижнем углу портрета умершей. Как обычно, Лютик чуть склоняла голову, но смотрела не в сторону этого текста, а куда-то вдаль.

Последнюю строчку послания художница даже не пыталась оправдать ни размером, ни рифмой. На то это и вздох, что он нарушает общий ритм.

Следует сказать и о засохших цветах, которыми Юлия Федоровна украсила эпитафию.

Она как бы окружила строчки Варвары Матвеевны своим вниманием.

Как бы вздохнула в ответ на ее вздох.

Перед началом сеанса

Это далеко не все попытки вступить в контакт с Лютиком.

Вот хотя бы история о том, как мы с Арсением Арсеньевичем ходили в кино.

В феврале 1996 года в киноцентре «Ленинград» готовились к фестивалю «Серебряный век». У нас появилась возможность посмотреть несколько фильмов, в которых Лютик снималась в начале двадцатых годов.

Все складывалось очень удачно. Нам предоставили киномеханика и зрительный зал. К тому же давно ожидаемой встрече предшествовало приглашение.

На неоновой рекламе перед входом в кинотеатр одно слово было не зажжено. Оставалось еще два: «Посетите… Ленинград».

Кажется, обращались персонально к нам.

В Ленинград мы и собирались попасть.

Лютик и кино

Даже советские режиссеры, более или менее вдохновенные исполнители заказа, кое-что чувствовали верно.

Если их картины снимаются на фоне пейзажей Павловска и Царского Села, то им не обойтись без «ощущения личной значимости».

Что это за конец режима, если в нем не участвуют люди со стальной спиной и взглядом поверх голов?

Лютик когда-то жила в этих местах. Ей следовало не перевоплощаться, но только вспомнить кое-что.

Она сама написала об этом так:

«…Я бывала занята преимущественно в исторических картинах, и была вполне на своем месте. Мне очень шли стильные прически, я прекрасно двигалась в этих платьях с кринолинами, отлично ездила верхом в амазонках, спускавшихся до земли, но ни разу мне не пришлось сниматься в платочке и босой. Так и значилось в картотеке под моими фотографиями: «типаж - светская красавица»».

Оказывается, не так мало в Ленинграде людей с хорошими манерами! Конечно, в очередях об этом не догадаешься, но на съемочной площадке можно ничего не скрывать.

Впору вытащить тот самый платок, из которого Юлия Федоровна выстригла опасную середину.

Впрочем, лучше не рисковать.

Какое-нибудь простейшее движение в мазурке - тоже память сердца, неизгладимая печать детских и юношеских лет.

Сеанс

Странный нас ожидал сеанс. Что-то вроде сеанса черной магии. Среди теней, скользящих по экрану, мы пытались отыскать единственную милую тень.

Разумеется, фильм шел без тапера. Тишина стояла воистину гробовая.

Во время просмотра мой спутник страшно переживал. Мелькнет симпатичная головка, а ему кажется, что это - она.

Время от времени Арсений Арсеньевич требовал прокрутить пленку обратно.

В конце концов мы уже испытывали смущение перед киномехаником. Он вроде старается, все делает как положено, а мы его постоянно перепроверяем.

Теперь к киномеханику мы не обращались. Арсений Арсеньевич брал меня за рукав обнадеживающе, а после паузы мрачно говорил:

- Нет, все-таки не она.

Лютик так и не появилась. Как обычно, она предпочла остаться в тени.

Зато мы увидели Царское и Павловск двадцатых годов.

При свете юпитеров пейзажи прославленных парков выглядели еще более театрально, чем даже актеры.

Коллекция Арсения Арсеньевича

Конечно, детство есть детство. Ничего более важного в жизни Смольевского не было.

Даже если его представляют кому-то, то говорят не «Арсений Арсеньевич», но с непременным добавлением: «сын Ольги Ваксель».

И в самом облике этого пожилого человека есть что-то детское: голос тихий, улыбка чуть растерянная, а глаза светятся множеством огоньков.

Иногда Арсений Арсеньевич как бы спохватывается и высказывает по сей счет чуть ли не осуждение.

- Мне кажется, это не легкомыслие, а инфантилизм.

Возможно, его оценка и справедлива в отношении здоровья, но к своей биографии он относится ответственно.

Минувшее для него - своего рода хозяйство, требующее постоянного участия. Тут всегда ему найдется работа - переложить какие-то бумаги, составить списки, дополнить и уточнить.

Если он и проявляет непреклонность, то лишь в отношении истории семьи. В настоящем он может что-то великодушно не заметить, но когда речь заходит о прошлом, непременно скажет:

- Эта комната выглядела не так.

Или:

- Эта фраза была произнесена с другой интонацией.

Поэтому он и занялся рисованием. Уже много лет с помощью карандашей и красок он пытается запечатлеть интерьеры квартиры на Таврической.

Если отец коллекционировал всякую мелочь, вроде рукопожатий или случайных фраз, то сын сосредоточен на потерях реальных.

В его мартирологе есть место и слонику, что шествовал по жердочке над маминой кроватью, и многочисленным картинам на стенах, и столу с инкрустацией…

Словом, он пытается припомнить порядок вещей.

Так он осуществляет свою миссию. Впрочем, кто, если не он? Вроде уже совсем не осталось людей общих с ним воспоминаний.

Как же он занервничал, когда узнал, что на несколько недель из Будапешта приехала сестра одноклассницы Лютика по Екатерининскому институту благородных девиц!

Не часто встретишь собеседника, с которым можно обсудить подробности семидесятилетней давности.

Ирина Владимировна Масловская, к которой мы вскоре отправились, была именно таким человеком.

Ирина Владимировна

Эта совсем пожилая женщина, настоящий обломок безвозвратно ушедшего, жила в высотном доме в Купчино.

Арсения Арсеньевича не смущает далекий путь. Когда дело касается событий минувшего, у него всегда появляются силы.

Как он взлетел на четвертый этаж в своем стареньком костюмчике и мальчишеских сандалетах! Как волновался, что может ее не узнать!

Оказалось перемены не столь разительны. Все же восемьдесят пять не так далеко от семидесяти.

Старость - старостью, а величие - величием. В этой женщине было нечто такое, что никакие годы не могут отнять.

Ирина Владимировна была - этакая светская львица на пенсии. Она возлежала на диване и рассуждала о разном.

Обращал на себя внимание характерный изгиб в запястье. Вот так же делал ручкой на портрете Серова знаменитый импресарио Сергей Дягилев.

В ее годы минувшее и современность воспринимаются в одной плоскости. Ведь ни в той, ни в другой эпохе она не участвует, но только наблюдает со стороны.

«Опять нам грозят большевики…» - жалуется Ирина Владимировна.

Это она о сегодняшних выборах или о событиях более далеких? Не станем исключать ни того, ни другого: часто она начинает фразу в настоящем, а завершает в прошлом.

Подобные отношения с временами ничуть не противоречат реальности. Сколько раз в нашей истории случалось, что после сегодняшнего сразу начиналось вчерашнее.

Как это говорил один не шибко грамотный человек году в пятьдесят втором? «Поздравляю вас, товарищи, с новым тридцать седьмым годом».

Конечно, за давностью лет ее воспоминания потеряли четкость. Правда, случаются и прорывы: общая картина - в тумане, а какая-то одна минута видится резко.

Прямо посреди беседы Ирине Владимировне вдруг померещилась этакая фигурка горя, наподобие знаменитой Пьеты. Приглядевшись, она узнала стоящую на коленях женщину.

…Примерно через год после смерти дочери Юлия Федоровна пришла к Масловским и заметила у них в коридоре знакомую вещь. Это была та самая верблюжья подкладка, из которой Лютик, чуть видоизменив, сделала осеннее пальто.

Это пальто перед самым отъездом в Норвегию она продала сестре Ирины Владимировны.

У верблюжки на вешалке вид, как у брошенного пса. Так же покорно в ожидании хозяйки оно висело на Таврической.

Юлия Федоровна припала к рукаву, как к руке. Она плакала и целовала вылезший мех.

Лютик и Бродский

Помните, что Мандельштам говорил о времени?

На себя поэт не брал ответственности за эти выводы, дипломатично ссылаясь на авторитет философа Бергсона.

«Бергсон рассматривает явления, - писал он, - не в порядке их подчинения закону временной последовательности, а как бы в порядке их пространственной протяженности. Его интересует исключительно внутренняя связь явлений».

Ирина Владимировна от последовательности была совершенно свободна, а внутренние связи угадывала верно.

Вот и сейчас она их почувствовала, исключительно вовремя вспомнив виденный недавно фильм об Иосифе Бродском.

Что у нее вызвало такую ассоциацию? Может быть, рыжие волосы? Да, но не только. Общее тут - тяга к переменам, страсть к новым впечатлениям. Отчаянные поиски в данном случае есть попытка утолить потребность в свободе.

Сначала на экране появился Клуб ремонтно-строительного управления, где проходило второе - главное - заседание по делу Бродского. Потом камера показала дом по соседству. Тут-то Ирина Владимировна все вспомнила: это здесь, в Городском суде, слушалось «Дело об отобрании ребенка».

…Вот и еще одно подтверждение того, что Мандельштам прав.

Не зря же он говорил:

И еще: