Третий дубль

Она могла выйти и поздней, но сбежала по лестнице сразу после сигнала точного времени. Так было заведено — с утра приёмник настроен на Москву.

На улице жарища, несмотря на ранний час. А что же будет днём? Вот совсем недавно проехала поливочная машина, а на асфальте уже видны серые островки суши.

Валя шла, рассеянно разглядывая витрины, задержалась у одной, посмотрела на своё отражение, но увидела лишь его контуры в солнечном ореоле.

На перекрёстке милиционер, похожий на Марчелло Мастрояни, повёл рукой в белом нарукавнике. Движения у Марчелло медленные, плавные. Транспорт пока не завладел улицами, и есть ещё время потренироваться. Валя улыбнулась милиционеру, он ответил ей улыбкой. Румынские парни галантны, особенно когда встречаются с девушками.

Валя шла и думала о том, как всё сейчас будет.

Как в прошлый раз и в позапрошлый, она появится в порту, когда с теплохода уже спускаются пассажиры, Громов, как всегда, будет маячить на верхней палубе.

Они знакомы уже давно, можно сказать, целую вечность.

Началось это нынешней весной в День Победы, Утром прибыл советский теплоход «Узбекистан». По случаю праздника в местном кинотеатре состоялся специальный сеанс для гостей. Генеральный консул приветствовал своих соотечественников, затем выступил лётчик Герой Советского Союза и одна женщина — бывшая медсестра, которая прошла весь боевой путь от Сталинграда до Берлина.

После фильма Валя вызвалась показать гостям город.

И вот тогда они и познакомились.

Дело прошлое, теперь об этом смешно вспоминать, но сперва он ей не понравился. Длинный, черноволосый и до удивления молчаливый. В городском парке, где выставлены для обозрения счастливые находки археологов, он равнодушно посматривал на узкогорлые амфоры и ребристые тела колонн. «История — не его стихия», — отметила про себя Валя, а когда он так же мало внимания уделил кварталу новых домов, Валя подумала: «И строительство новой жизни не его стихия».

В тот день они посетили музей. Там в прохладном полумраке залов в искусно подсвеченных аквариумах плавали рыбы разных пород. Однако и здесь он продолжал оставаться безучастным. Когда они задержались возле обиталища осетров, Валя негромко сказала: «Я смотрю — и вы и рыба мало друг друга интересуете». Вместо ответа он как-то неопределённо кивнул. «Обиделся», — решила Валя и вдруг встретила обращённый на неё внимательный напряжённый взгляд. Так смотрят на девушку, которая произвела впечатление, «Ах, вот кто, оказывается, вас больше всего интересует», — подумала Валя и попыталась изобразить улыбку, исполненную иронии. Но она у неё почему-то не вышла. Получилась просто улыбка, без иронии.

На набережной, когда они всей компанией пили лимонад, он, улучив момент, сказал:

— Давайте познакомимся. Громов Сергей. Радист теплохода «Узбекистан». Порт приписки — Одесса.

Валя ответила ему в тон:

— Самарина Валентина. Машинистка советского консульства. Порт постоянной прописки — Москва, временной — Констанца.

— Очень приятно, — поклонился Громов.

— Очень приятно, — поклонилась Валя и сказала с укором: — А на экскурсии вам было совсем не интересно…

Правильно, — сказал Громов. — Виноват, но заслуживаю снисхождения, Я этот город знаю почти как свою Одессу. Я здесь уже седьмой раз. Вы, наверно, заметили, сегодня в аквариуме одна местная осетрина помахала мне плавником.

Валя засмеялась:

Заметила и поняла, что присутствую при свидании старых друзей.

Да. Мы встретились молча и молча расстались.

— Теперь она будет скучать.

Громов не ответил.

«Зря сказала, Он ещё, пожалуй, решит, что я это о себе». Валя поставила бутылочку от лимонада на мраморный столик.

— Не успеет соскучиться, — сказал Громов, — мы же опять придём через неделю. А потом ещё через но— делю.

«Как хорошо и просто. Через неделю этот долговязый Громов опять будет здесь. И может быть, мы чисто случайно снова встретимся. А затем он скажет, что у него в Одессе красавица жена. А может, не скажет, потому что захочет скрыть или потому, что ещё не женат. Но вообще-то говоря, не в этом дело, А в чём дело? А ни в чём. Встретились два советских человека за рубежом и беседуют».

— Так что в ту субботу, — после паузы закончил Громов, — вы имеете возможность ещё раз встретить «Узбекистан».

Валя промолчала: «Одно дело — возможность, другое дело — желание».

А Громов продолжал смотреть на неё, и она поняла, что так долго молчать — глупо. Неизвестно, как Громов истолкует её молчание. Валя улыбнулась и указала на белую громадину теплохода:

— Теплоход «Узбекистан», он объездил много стран…

— Но пока не бороздил океан, — Громов протянул Вале руку: — До новых встреч!..

Через неделю «Узбекистан» доставил в Констанцу большую группу туристов, которых ждал отдых в Ма— майе.

К прибытию теплохода в порт приехал вице-консул, а вместе с ним и Валя. Вышло очень удачно. Громов увидит, что она не одна и находится в порту не просто так, для собственного удовольствия, а по долгу службы.

Когда уже были спущены трапы и на борт поднялись румынские пограничники и сотрудники таможни, Валя увидела Громова. Он стоял на палубе и разыскивал её глазами. И Валя задумала: если она заметит на его лице самодовольное выражение, она сделает вид, что страшно занята в связи с прибытием туристов и ей сейчас не до него.

И тут Валя встретила его взгляд — нетерпеливый и радостный.

Валя помахала Громову и сделала шутливый приглашающий жест — мол, прошу вас на берег!..

Встретились они просто, как добрые знакомые.

Весь день они провели в Мамайе. Курортный сезон уже открылся. На балконах светлых зданий, точно флаги расцвечивания, трепетали на ветру купальные простыни и полотенца, но людей на пляже было немного. Валя и Громов загорали, майское солнце постепенно набирало силу. Купаться Валя не решалась — вода холодновата. А Громова это не остановило. Он нырнул, поплавал и потом заявил, что вода в самый раз, бодрящая.

Обедали они в кафе на берегу. Пахла краской свежеокрашенная чугунная ограда. Невесть откуда прилетевший ветер унёс с их столика стайку бумажных салфеток.

Валя рассказала Громову, как она после школы закончила курсы машинописи и стенографии, как устроилась в Министерство внешней торговли. Громов бывал в Москве, значит, он наверняка видел это высотное здание, где она прослужила целых два года. А потом ей была предложена работа за границей в братской социалистической стране. И вот теперь она трудится в Румынии, в Констанце. А дома в Москве остались мама и старший брат, который женился и живёт отдельно в районе Химки-Ховрино. А она, Валя, пока не замужем. Некогда. Руки не доходят. А Громов рассказал ей, что всю жизнь с детских лет любил море, мальчишкой он прочитал Грина и навсегда лишился покоя. Он ходил с рыбаками промышлять ставриду, и, когда за кормой исчезал берег, ему казалось, что над рыбачьим баркасом поднимаются алые паруса.

В радиотехникуме на выпускном вечере он читал стихи собственного сочинения. Сейчас он их уже не помнит, но там были отдельные довольно-таки неплохие строчки: «Вдали остаются дороги земные, качается судно и мачты скрипят, и слышит планета мои позывные, они над бушующим морем летят».

Валя сказала ему, что строчки эти не очень сильные, и ещё она отметила, что глагольные рифмы «скрипят» и «летят» — в современной поэзии пройденный этап.

И Громов с ней согласился. Он сказал, что больше стихов не пишет, а несёт свою морскую радиослужбу и вообще вполне доволен жизнью.

И ещё он рассказал о своих родителях. Отец — капитан второго ранга, мать — домашняя хозяйка, а старшая сестра Вера — врач-педиатр. Она говорит, что, когда он женится, она будет наблюдать за ростом и развитием ребёнка.

Вечером в порту Громов познакомил Валю с друзьями.

Штурман «Узбекистана» Туманов, открыто любуясь Валей, бережно пожал ей руку и сказал:

— Сергей Громов отличный парень, образованный, работящий, и главное — ищущий. Искал девушку на территории Советского Союза, не нашёл. Вышел за пределы, и как мне кажется, небезуспешно.

Валя слегка смутилась, а Громов указал на Туманова:

— Разговорный жанр. Одесская школа.

Как-то потом Валя напомнила ему шутливую реплику Туманова, и Громов серьёзно сказал:

— Туманов штурман. А штурман, как правило, человек наблюдательный. Так что будем считать, что данный товарищ вполне соответствует занимаемой должности.

Валя пришла в порт, когда «Узбекистан» медленно и осторожно приближался к стенке причала.

А в порту между тем царило какое-то необычное оживление. Что бы сие могло означать?… Может быть, ждут прибытия высокого гостя? Да, скорей всего так оно и есть, решила Валя, когда увидела стоящие в готовности прожектора на треножниках. Потом мимо неё по кромке причала проехала тележка. На тележке была съёмочная камера и двое. Оператор — он сидел в лозе роденовского «Мыслителя». Рядом стоял режиссёр — в джинсах, в ярко-красной рубашке и в широкополой соломенной шляпе.

Режиссёр держал в руке мегафон, и поэтому то, что он говорил, слышали все.

«Режиссёр Ион Рудяну», — вспомнила Валя. Только вчера было в газете, что он работает «ад советское-румынским фильмом и снимает натурные сцены в Констанце.

Валя подошла поближе. Ужасно интересно присутствовать на киносъёмке. Она бывала на «Мосфильме» и видела, как всё это делается.

Стоят, например, артист и артистка, беседуют на разные отвлечённые темы, но режиссёр хлопает в ладоши и требует тишины и внимания. Затем он что-то объясняет артистам — и происходит чудо. Артист, оказывается, страстно влюблён в эту артистку, с которой только что болтал о пустяках, а эта артистка любит вовсе не его, а совсем другого товарища. Артист с чувством говорит ей о своём большом чувстве, а она, в которую он так влюблён, спокойно напевает и даже его не слушает. Но тут раздаётся голос режиссёра: «Стоп! Чересчур вяло. Ещё один дубль!»

И пока готовится новый дубль, артист и артистка снова переговариваются, и всем становится понятно, что в жизни у них прекрасные отношения. Гримёр поправляет грим, оператор поправляет свет, и вновь сильная любовь героя наталкивается на равнодушие героини. И так несколько дублей, пока режиссёр не скажет: «Снято!»

Рудяну спрыгнул с тележки, торопливо закурил, перелистал сценарий, шепнул что-то помощнику и поднял мегафон.

— Внимание! — загремел его голос. — Группа, которая возвращается на теплоходе, быстро на катер!.. Встречающие стоят на причале. Будем снимать панораму — по лицам встречающих на палубу теплохода. И тут и там атмосфера радостного ожидания.

Рудяну говорил медленно и чётко, как бы заботясь о том, чтобы Валя поняла каждое его слово.

А быстроходный катер уже покачивался под боком у теплохода, и участники съёмки, которым предстояло изображать пассажиров, проворно перебирались на «Узбекистан».

«Вас зовут», — услышала Валя фразу по-румынски и не сразу поняла, что она относится к ней. Стоящий рядом мужчина коснулся её плеча и показал в сторону.

Валя увидела Рудяну. Он энергично махал ей рукой. Валя удивилась — для чего она ему понадобилась?

Когда Валя подошла, Рудяну с профессиональной бесцеремонностью посмотрел на неё и сказал оператору:

— В сиреневой кофточке она будет хорошо смотреться… — Он перевёл взгляд на Валю: — Как тебя зовут?

«Тебя» Валю не удивило. В Румынии принято обращаться на «ты»,

— Валентина, — представилась Валя и, помедлив, добавила: — Николаевна.

— Ты русская? — спросил Рудяну. — Порядок. Будем говорить по-русски.

Шесть лет назад в Москве он окончил ВГИК, где учился у режиссёра Сергея Герасимова, и вполне прилично владел русским языком.

Рудяну подхватил Валю под руку.

— Ты когда-нибудь снималась? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Впрочем, это не имеет значения, Витторио де Сика снимал людей из толпы. Слушай меня внимательно. Сейчас придёт советский теплоход, и на его борту будет человек, которого ты любишь и ждёшь…

— И что же дальше? — спросила Валя. Вообще-то ей с этим режиссёром надо бы держаться более независимо, но она улыбнулась. Как занятно всё складывается. Не просят что-то изобразить, а она этому не обучена. Она не артистка, а просто девушка.

— Поняла? — спросил Рудяну, но по его отсутствующему взгляду было видно, что он уже думает о чём-то другом.

— Поняла, — кивнула Валя. — А кто же он, этот человек?

— Неважно. Пока ты будешь смотреть на палубу, а потом я тебе кого-нибудь выберу.

«Мне это не нужно. Я хорошо знаю, кого я жду и хочу видеть». Валя могла сказать это режиссёру, но не успела. Рудяну был уже далеко. Он вскочил на операторскую тележку, и снова загремел его властный голос.

Ассистент режиссёра поставил Валю около смуглой девушки в тельняшке и в мини-юбке. Её соседке тоже предстояло кого-то встречать и радоваться.

Валя стояла, глядя на палубу «Узбекистана… Там уже занимали свои места участники съёмки — исполнители ролей пассажиров. Громова пока на палубе на видно, но он, конечно, сейчас появится. А пока можно мысленно представить себе такую картину… Она с Громовым снимется в этом фильме, и фильм выйдет на экраны, и дома, в Москве, многие её узнают, и самое главное — увидят рядом с Громовым. Правда, некоторые подумают, что он киноартист, но уже потом, после она внесёт ясность, когда расскажет, но не всем, конечно, а только самым близким людям, в первую очередь маме, что это Сергей Громов и что он как раз и есть тот самый человек, с которым свела её судьба.

— Внимание! — раздался громовой голос режиссёра. Он произнёс короткую фразу по-румынски, и Валя привычно её перевела: «Всем приготовиться к съёмке!»

По неслышному сигналу одновременно вспыхнули осветительные приборы. «Узбекистан» стоял уже у стойки причала.

— Начали! — крикнул Рудяну, — Мотор!

Валя, с трудом преодолевая волнение, увидела, как откуда-то сбоку медленно двинулась тележка с кинокамерой. Оператор смотрел в «глазок», а Рудяну стоял рядом и, простирая руки к небу, играл сразу за всех. Он улыбался, ликовал, искательно поводил головой из стороны в сторону и при этом на разные голоса выкрикивал реплики: «С приездом!», «Здравствуй, родная!», «Здравствуй, любимый!», «Как я рад тебя видеть!», «Как я рада тебя видеть!»… И всё это он делал с одной-единственной целью — заразить участников съёмки хорошим настроением.

Валя увидела Громова как раз в тот самый момент, когда к ней подъехала тележка с камерой, и тогда она, невольно подражая режиссёру, подняла обе руки. Уже через мгновенье позабыв и о режиссёре, и о том, что творится вокруг, она крикнула громко и весело:

— Серёжа!

Громов услышал её. Он тоже поднял руки и помахал ладонями слева-направо, справа-налево.

А камера уже проехала дальше и, продолжая панораму, нацелила круглый зрачок объектива на палубу теплохода, в ту самую атмосферу радостного ожидания, которой так старательно добивался режиссёр фильма.

Погасли прожекторе, и Громов сбежал по трапу» Возвышаясь над толпой, он пробирался к Вале, с любопытством оглядываясь по сторонам,

— Серёжа, здравствуй!.. Здесь идёт киносъёмка, — пояснила Валя. — И я, можно сказать, тоже участвую…

— Да? — Громов был заметно удивлён. — Кого же ты играешь?

— Никого, Сама себя. И то не играю, а просто встречаю.

— А встречаешь кого?

«Э, Серёжа, ты уже кокетничаешь. Спрашиваешь — кого? Хочешь, чтоб я сказала — тебя, милый, А я не скажу. У меня тоже, между прочим, есть чувство юмора, и я быстренько придумаю, что бы тебе такое ответить!»

— Так кого же ты всё-таки встречаешь? — негромко повторил Громов, давая Вале понять, что он оценил её улыбку и скромное молчание в ответ на его вопрос.

— Я встречаю одного товарища, — серьёзно сказала Валя, она вспомнила слова Рудяну, — того, которого мне выберут…

Громов пожал плечами:

— Не понял.

Валя уже хотела всё ему объяснить, но к ней подошла девушка в больших круглых очках.

— Извините. Я переводчица режиссёра Рудяну. Он просит вас, — она кивнула Громову, — и вас.

— Хорошо. Сейчас, — сказала Валя. — Пойдём, Серёжа…

Рудяну сидел на складном стульчике и быстрыми глотками пил кофе из пластмассовой крышки термоса.

— Валентина… Николаевна, — сказал Рудяну, — спасибо. Ты хорошо сделала свой кусок — «Серёжа!». — Он поцеловал кончики двух пальцев, большого и указательного, выбросил руку вперёд и выставил вверх большой палец. Этим жестом он выражал высшее одобрение.

— Я увидела человека, обрадовалась и крикнула, — сказала Валя и посмотрела на Громова. Он-то уж, конечно, понимает, что она ничего не делала специально.

— Это было… — Рудяну повторил свои жест. — Второе спасибо за то, что ты сама сумела, — он одобрительно взглянул на Громова, — выбрать себе такого хорошего партнёра.

«Здесь вы правы. Это я действительно сделала сама», — хотела сказать Валя, но промолчала.

Рудяну допил кофе, встал, взял под руку Валю и Громова.

— Ты румын? — спросил он у Громова по-румынски.

— Нет. Я русский, — по-румынски ответил Громов. Он чувствовал себя неловко. Очень уж как-то неожиданно всё получилось.

— Русский?… Порядок! — сказал Рудяну и жестом отстранил переводчицу.

Они пошли по съёмочной площадке.

— Сейчас мы будем снимать укрупнение, вашу встречу. План немой, он пойдёт на музыке…

Громов остановился.

— Товарищ режиссёр, дело в том…

— Молчи, — перебил Рудяну. — Ты скажешь, что ты не артист и, как говорил комендант нашего общежития, — всё это дело тебе до лампочки. Серёжа! Не смеши меня. Ты не Ильф и Петров. Я ещё не встречал молодого человека, которому не хотелось бы сниматься в кино!..

— Давай снимемся, Серёжа, — сказала Валя. — Ничего страшного. Подумаешь…

— Пожалуйста, — согласился Громов. — Если нужно, я не возражаю.

— Спасибо! Я слышу речь не мальчика, но мужа, который преждевременно вернулся из командировки, звонит в дверь и говорит — откройте! — Рудяну улыбнулся. — Это не моя острота. Её автор Мишка Егоров с операторского факультета. Будете в Москве, передайте ему привет, он работает на «Мосфильме».

Они вернулись туда, где их ждала камера и по сторонам поблёскивали алюминиевые зеркала подсветки.

— Будем снимать, — сказал Рудяну.

Он показал Вале место, куда она должна стать. Тут же к ней подошёл помощник оператора и поднёс к самому её носу ленту рулетки, другой конец которой был прикреплён к камере. Второй помощник быстро отметил мелом место, где стояла Валя.

Внимание! — сказал Рудяну. — Серёжа, по моему знаку ты войдёшь а кадр, вот здесь. Представь себе, что вы очень любите друг друга. Вы давно не виделись, и теперь вы опять вместе. В ваших глазах радость и надежда на счастье. Вы поняли?

— Всё ясно, — ответил Громов.

Необычность обстановки сделала его серьёзным, а Вале хотелось рассмеяться, но что-то совершенно необъяснимое мешало ей. «Как же это будет? Сейчас на глазах у всех они обнимутся, но это всё не для себя, а для других»,

— У меня вопрос, — сказал Громов. — А что мы должны говорить?

— Что хотите. Кадр немой. Приготовились к съёмке. Внимание. Мотор!..

Валя стояла и ждала. К ней подошёл Громов.

— Серёжа! — Валя шагнула ему навстречу.

Он обнял её за плечи, привлёк к себе и поцеловал.

— У нас ничего не получится, — с виноватой улыбкой тихо сказал он Вале. — И вообще давай отсюда уйдём…

— Ни на кого не обращай внимания, — сказала Валя. Неизвестно почему она почувствовала себя уверенней. — Говори мне, что хочешь. Неважно что…

Громов посмотрел ей в глаза и заговорил. В сторона никто не слышал его слов…

— Стоп! Стоп! — сказал Рудяну. — Не годится. В конце совсем пропало чувство.

«Нет! Не пропало Это вам кажется. Вы ничего не понимаете», — хотела сказать Валя.

А Рудяну уже обернулся к оператору:

— Ещё дубль.

И всё повторилось сначала,

— Стоп! — По лицу режиссёра было видно, что на сей раз он доволен. — По-моему, ничего. У вас у самих какое ощущение?

— Приятное ощущение, — несколько смущённо ответил Громов.

Кругом засмеялись.

Валя оглянулась по сторонам. Происходившее в эти короткие минуты напоминало весёлую озорную игру. Вдруг она увидела Туманова. Штурман и группа моряков с большим интересом наблюдали за съёмкой.

— Смотри, Серёжа, — смеясь сказала Валя, — смотри, сколько у нас свидетелей.

Громов обернулся и крикнул Туманову и ребятам:

— Киноискусство!

Туманов сложил ладони рупором:

— Кино-до-ку-мент.

Рудяну бросил взгляд на солнце, потом на часы.

— Снимем третий дубль.

— Правильно, сказал Громов.

— И всё будет хорошо, — сказала Валя, вкладывая в эту фразу смысл, больше, чем всем другим, понятный ей и Громову.

— Тишина! — крикнул Рудяну. — Серёжа, внимание!.. Валентина, перестань смеяться. Мотор!..

 

Хорошее слово — «да»

Вы Риту Колокольцеву не знаете? Нет? А Ермаков Антон тоже вам неизвестен? Жаль, И она, и он, я считаю, заслуживают внимания,

Рита Колокольцева работает на электроламповом заводе. Уж на что там у них девчонки красивые, но она безусловно в первой десятке.

Теперь возьмём Антоне Ермакова. Про него одно можно сказать — отчаянный парень. И с фантазией.

Работает монтёром по линии наружного освещения. Особенно у него горячие дни бывают перед праздниками, когда готовится иллюминация. Тут он гоняет взад-вперёд на спецмашине, у которой, знаете, такая вроде бы труба подымается и на конце у ней платформа. И вот как получилось дело.

Представляете? Весенний день, распускаются почки. Едет по улице спецмашина.

Антон стоит на своей платформе и как полководец озирает окрестности. Смотрит туда, смотрит сюда — и что же он видит…

Идёт компания заводских девчат — все без пальто, все чего-то говорят, друг дружку перебивают, и так они хохочут, что у него тем наверху в ушах позванивает.

А сейчас я приведу сравнение. Знаете, специалисты говорят, что, когда чайка летит над морем, она оттуда с высоты рыбу видит. Летит чайка, летит и пикирует — раз! И всё. Рыбка, рыбка, где твоя улыбка?…

Но это сравнение, конечно, не подходит. Почему? Потому что от зоркого взгляда Антона Рита не погибла. Наоборот. Погиб он сам. Другой парень — боле выдержанный — сошёл бы со своей верхотуры, представился бы девушкам вообще и Рите Колокольцевой в частности, и было бы всё как у людей,

Но не такой он человек. Чего-то он скомандовал своему дружку шофёру, тот прибавил газу. За углом машина остановилась. Антон приобрёл у бабули из частного сектора пяток букетиков, влез на платформу она на ходу высоту набрала, и когда девчата поравнялись с машиной, Антон крикнул:

— А ну-ка, девушки, а ну, красавицы, пускай поёт о вас страна…

И прямо им под ноги, как, знаете, в Древнем Риме, кинул цветы.

Девчата все, конечно, ахнули. Рита после сказала, что это был такой с его стороны красивый поступок, что его невозможно забыть.

Теперь идём дальше. На другой день так получилось, что спецмашина опять оказалась на этой же трассе. На сей раз Антон положил букетик в конверт, постоял и дождался. И так ему повезло, как бывает раз в жизни, Рита шла с работы одна. Совершенно одна. Может, это было случайно, а возможно, Антон произвёл на неё такое сильное впечатление, что она решила дать ему это понять с глазу на глаз. Так или иначе Антон протянул ей конверт и тут же уехал на своей машине будущего.

Рита распечатала конверт, вынула букетик и записку: «Дарю вам эти весенние цветы в знак уважения и симпатии. Очень прошу, приснитесь мне, если вам не трудно. С приветом Антон Ермаков».

Рита засмеялась и сказала сама себе:

— Ладно. Будет время, возможно, приснюсь.

А теперь я вам скажу, что было дальше.

Как Антону удалось узнать, что его симпатию зовут Ритой, и что фамилия Риты Колокольцева, и что живёт она на Верхней Масловке, дом такой-то, квартира такая— то, этаж третий, — всё это его личное дело.

Сперва он послал Рите по домашнему адресу здоровущую охапку цветов, а потом отколол такой номер, что Ритин отец чуть заикой не остался.

Вечером, по пути в гараж, спецмашина приехала на Верхнюю Масловку, встала у Ритиного дома, и платформа с Антоном поднялась до третьего этажа. Ритин отец в это время смотрел по телевизору какой-то детектив, Рита сидела, ужинала и тоже поглядывала на экран, и вдруг совсем рядом раздался голос, как с того света:

— Когда же вы мне приснитесь?…

Рита не поняла и у отца спрашивает:

— Это кто сказал — разведчик или хозяин бара?

Отец отвечает:

— Я и сам что-то не понял…

И в эту самую минуту опять раздаётся тот же голос:

— Добрый вечер! Здравствуйте!

Отец Ритин от испуга за сердце схватился, а Рита глянула в окно и видит: прямо перед ней стоит Антон.

Стоит на уровне третьего этажа. Она даже глаза закрыла, а он говорит:

— Для начала я решил сам вам присниться. Привет!

И уехал. Можно сказать, уплыл над Верхней Масловкой.

Не буду вам рассказывать, как они потом встретились, как вскорости поняли, что в разлуке жить не смогут. Подружки уже поздравили Риту — они же видели и поняли, что за парень Антон Ермаков и на что он способен во имя любви,

И вот представьте, на днях идёт Рита с подружками после смены, и все они видят — на крыше десятиэтажного дома устанавливают громадные буквы: ДА ЗДРАВСТВУЕТ 1 МАЯ! И там возле этих букв монтёры колдуют,

И вдруг все слышат:

— Здравствуй, Рита! Привет, девушки!

Это Антон с крыши кричит.

Рита головой качает — ведь это надо же!

А Антон ещё громче, на всю улицу:

— Рита! Ты меня любишь?

Она молчит, а подружки ей говорят:

— Лучше ты ответь, а то он не успокоится.

— Люблю! — крикнула Рита. — А ты меня любишь?

— Минуточку, — крикнул Антон. — Жди ответа!

Рита и девчата смотрели наверх, где среди усаженных лампочками букв стоял Антон. Что-то он там сделал, и в строке ДА ЗДРАВСТВУЕТ ярко вспыхнули две первые буквы — ДА. А ещё через секунду засветился большой восклицательный знак.

ДА! — горело над крышей.

Рита, смеясь, помахала Антону рукой.

Антон помахал ей в ответ, и тут слово ДА погасло и вспыхнуло, погасло и вспыхнуло — ДА! ДА! ДА!..

 

Автограф

Утром Полина разбирала почту. Вот уж неувлекательное занятие. Все письма на одно лицо, все напечатаны на машинке, все официальные, деловые — «в ответ на», «в связи с тем». Совсем не было личных писем, а если порой и попадались конверты с пометкой «лично», то за этим «лично» угадывалось замаскированное желание ускорить решение какого-нибудь вопроса.

Полина взяла очередной конверт. Оказалось, он едва заклеен и внутри виднеется что-то яркое. Она прочитала адрес, название треста и подчёркнутое двумя линиями — Татьяне Сумароковой.

Интересно. Письмо, по всей видимости, личное. Никогда раньше Таня не получала писем на работу. Была бы она глазным инженером, занимала бы другую ответственную должность, а Сумарокова простой экономист, тихая и довольно-таки малозаметная девушка. В конверте скорей всего поздравление с праздником или ещё что-нибудь в этом роде.

Личные письма вскрывать, конечно, не положено, но, во-первых, можно считать, что конверт не заклеен, а во-вторых, а во-вторых…

Полина открыла конверт, вытряхнула из него глянцевую открытку и улыбнулась, как улыбаются при встрече с низким и симпатичным человеком.

С открытки на неё смотрел внимательным и чуть укоризненным взглядом популярный артист Иннокентий Смоктуновский.

Но самое интересное состояло в том, что на обратной стороне открытки был его автограф. «Ни музыка, ни литература, ни какое бы то ни было искусство в настоящем смысле этого слова не существуют для простой забавы. Они отвечают гораздо более глубоким потребностям человеческого общества, нежели обыкновенной жажде развлечений и лёгких удовольствий». Мне кажется, что вы любите и понимаете искусство, и, надеюсь, вы согласитесь с этими словами Чайковского. Сердечно приветствую вас. И. С.».

Весьма удивлённая и даже немножко растерянная Полина положила фотокарточку в конверт с намерением сразу же заклеить его, но не сделала этого и, помедлив, сунула конверт в сумочку.

Самое удобное место для бесед на отвлечённые темы — буфет. Пока его не заполнили сотрудники, можно успеть перекинуться парой слов с буфетчицей Клавой. Эта розовощёкая толстуха с круглой башней из волос знает, что к чему. Она не признаёт зыбких оценок и полутонов, если белое, так уж белое, а чёрное — чёрное. Как-то инженер Малышев сказал ей: «Клавочка, на вашем месте я бы махнул рукой на буфет и оформился бы в Нью-Йорк в Организацию Объединённых Наций. Там большая нехватка людей с твёрдыми позициями». — «Это точно, — сказала Клава, — но мне и дома неплохо».

Полину задержал управляющий, и она пришла в буфет, когда там уже было не протолкнуться.

Вообще-то говоря, она могла прийти в буфет в любое время, Клава всегда пойдёт навстречу, накормит, но Полина любила духовное общение. Разные люди, всевозможные новости, рассказы о встречах и разлуках. Она четыре года замужем, у неё какой-никакой, а всё же жизненный опыт. Одну, у которой семейные неприятности, иной раз можно утешить, другой преподать мудрый совет.

Полина взяла котлеты с гречневой кашей, стакан кофе и почти сразу нашла место.

Компания за столиком подобралась хорошая — Люба Зверева и Тамара Криш из производственного отдела и Софья Семёновна из библиотеки.

Полина поискала глазами Сумарокову.

— Ты кого потеряла? — спросила Тамара.

— Что-то я Таню Сумарокову не вижу…

— Её нет в Москве, она на завод уехала.

— Надолго?

— Дня на три, а зачем она тебе?

— Ни за чем. Так просто спросила, — сказала Полина и кивком указала в сторону. — Как Маша на Волынцева смотрит. Спорим, что он ей сделает предложение.

— А что? Интересный дядька, — сказала Люба. — Он, говорят, в спортлото четыре цифры угадал и получил энную сумму.

— А если б угадал пять, сразу бы женился, — добавила Софья Семёновна.

Полина ела и улыбалась. Хотелось, чтобы соседи по столику увидели на её лице «улыбку Сфинкса». Она нашла это выражение у Мопассана, оно ей понравилось: улыбка Сфинкса — лёгкая загадочная улыбка.

А если разобраться, ничего нет загадочного, а есть небольшой секрет: знаменитый киноартист, который играл Гамлета и от которого, кого ни спроси в тресте, все в восторге, прислал автограф одной сотруднице, а какой именно сотруднице, знает только она — Полина.

Взять да всё рассказать?… Нет. Тогда придётся признаться, что она прочитала чужое письмо, а это, по правде говоря, не так-то уж красиво.

— Больно у тебя вид загадочный, — сказала Тамара.

— Я такое знаю, что вы представить себе не можете, — раздельно сказала Полина и с удовлетворением отметила, что даже флегматичная Софья Семёновна перестала вертеть ложечкой в стакане и подняла глаза.

— Давай выкладывай, — Люба вместе со стулом придвинулась к столику.

— Да я смеюсь, — сказала Полина. — А вообще знаете я о чём подумала. Я подумала, что человек всё же открывается не сразу…

— Очень глубокая мысль, — сказала Софья Семёновна, и было неясно — шутит она или говорит серьёзно.

— Нет, правда… Вот мы, например, работаем с человеком в одном учреждении, вместе обедаем, вместе на картошку ездим, а что мы о нём знаем?

— Бывает, что ничего не знаем, — задумчиво сказала Тамара.

— Точно, — кивнула Полина. — А кто-то другой со стороны посмотрит и увидит в нём то, о чём мы даже и не догадываемся.

Правильно, — заметила Софья Семёновна. — Это и к тебе тоже относится,

— То есть?

Я, например, не подозревала, что основное твоё призвание — абстрактное мышление,

— Оно не абстрактное, а очень даже конкретное, — ответила Полина, чувствуя, какого огромного труда стоит ей сдержаться и не обнародовать сенсационную новость.

— Почему ты вдруг затеяла этот разговор? — спросила Тамара.

— Да так, к слову пришлось, — ответила Полина.

— На что-то намекнула и ушла в себя, — со вздохом сожаления сказала Люба.

— Полина знает, что делает, — усмехнулась Софья Семёновна. — Как-то ехала я из Риги после отпуска, в купе все перезнакомились, принялись рассказывать разные случаи из жизни, а один товарищ всё время молчал, но вдруг и он взял слово: «Вот вы говорите — пожар в сельской местности. Я вам в связи с этим вот что скажу». И потом рассказал, как сотрудники одной конторы хотели главбуха подвести под монастырь, но из области прибыл ревизор — и оказалось, что у главбуха всё в полном ажуре.

— А при чём здесь пожар? — пожала плечами Люба.

— Когда он закончил свою довольно нудную историю, мы заметили, что о пожаре он не сказал ни слова.

— Тогда для чего же он?… — не поняла Полина,

— А для того, чтобы привлечь внимание аудитории. С самого начала внёс элемент интриги и заставил нас его слушать.

— Я вас не заставляю слушать, — обиделась Полина.

— Что-то ты хотела рассказать, но потом, как видно, раздумала. Ответь — да или нет?

Полина допила кофе и, помолчав, кивнула:

— Да.

Час езды в электричке — большой отрезок жизни. За час можно успеть почитать, подумать, полюбоваться заоконными пейзажами.

А ещё можно поиграть в «кто есть кто?» Для этого нужно выбрать кого-нибудь из попутчиков, повнимательней к нему приглядеться и попытаться угадать его профессию, должность, особенности характера, круг интересов и всё такое прочее.

Это очень занятная игра, но она обладает, к сожалению, одним существенным недостатком: редко, а то и никогда нельзя проверить, удалось ли хоть что-нибудь угадать.

В пятницу, накануне двух выходных, они ехали а Москву — Ольга со своим верным Андреем, Илья и она — Таня.

Ещё на заводе после совещания в отделе главного технолога Ольга отвела её в сторонку и с неожиданной торжественностью сказала:

— Татьяна, разреши тебе представить, это Илья Сафонов, талантливый инженер, знакомый моего знакомого.

При этом Ольга указала на Андрея, чтобы Таня поняла, кого она имеет в виду, и тогда Андрей со значением добавил:

— Хороший знакомый Олиного знакомого.

А Илья снял очки, быстро протёр их, снова надел и сказал:

— Мне думается, Татьяну устроила бы более определённая формулировка — хороший знакомый хорошего знакомого.

Таня засмеялась.

— Поправка принимается, — сказал Андрей.

В вагоне электрички Илья предложил поиграть в «кто есть кто?» Он сразу же выбрал объект — сидящего неподалёку грузного мужчину с рыжей бородой и с суровым выражением лица. Илья долго смотрел на него, затем хлопнул в ладоши, что, по-видимому, должно было означать — «мне всё абсолютно ясно», и негромко доложил результат своих наблюдений:

— Начнём с того, что этот немолодой уже человек прожил трудную жизнь. Детство его прошло в деревне. Школа, техникум. Грянула война. В сорок первом был ранен в бою. Дальше — госпиталь и затем три года в партизанском отряде — диверсант-подрывник. После войны овдовел, осталась дочь. Сам сейчас на пенсии.

Таня смотрела на бородача: «С ума сойти, неужели всё это можно угадать?»

Андрей сказал коротко:

— Гений.

— Я всегда поражаюсь… — начала было Ольга,

И тогда вдруг Таня встала, подошла к бородачу и села рядом. Она извинилась и всё ему рассказала. Бородач с интересом её выслушал, улыбнулся и начал говорить, а Таня кивала, то и дело бросая ободряющие взгляды на Илью. Потом ома вернулась на своё место

— Ну что? — спросил Андрей,

— Рассказывай, — попросила Ольга, и по напряжённому её взгляду Таня поняла, что Ольге хочется, чтобы подтвердилось всё или почти всё из того, что так складно и убедительно сказал Илья.

А сам Илья скромно молчал и подозрительно щурился.

— Это просто чудо! — восторженно сказала Таня. — Прямо поразительно, до чего всё точно!.,

— Гений! — повторил Андрей.

Таня выдержала паузу и сказала:

— Значит, так… Этот бородатый товарищ родился о Москве в тысяча девятьсот тридцать пятом году. Грянула война, и он героически пошёл в школу, а первый класс. Впоследствии он мужественно окончил фармацевтический институт. Сейчас заведует аптекой. Женат. Три года сыну, который является крупным домашним диверсантом. Всё.

Как они тогда хохотали! «Я этого Илью, можно сказать, публично развенчала, — весело подумала Таня, — а он совсем не обиделся».

— На этот раз не всё угадал, — сказал Илья, — но это не имеет значения. Я считаю, что игра стоит свеч,

— В каком смысле? — спросила Таня.

— В том смысле, что очень интересно конструировать чужую биографию, характер…

— Правильно, — согласилась Ольга, — я считаю, что это необыкновенно интересно.

Таня молчала.

Илья посмотрел на неё и улыбнулся:

— Я знаю что вы сейчас скажете… Ошибся в случайном человеке — никаких потерь и в награду две минуты веселья. А вот если ничего не удаётся угадать в человеке, который тебе небезразличен, который тебе дорог, тогда веселье отменяется надолго, иногда на всю жизнь…

Таня покачала головой:

— Не знаю, может быть, я не права, но мне кажется, что открывать что-то новое в человеке и тем более что-то хорошее во сто раз интересней, чем конструировать его характер, пусть даже сложный и противоречивый.

Тогда в вагоне, пока они разговаривали и спорили, Таня присматривалась к Илье и вдруг поняла, что больше других ей интересен он — спокойный, до смешного деликатный. Она слушала Илью и, как это нередко случается, в какую-то минуту ощутила, что даже тогда, когда он говорит с Ольгой и с Андреем, он обращается к ней. Это её обрадовало, и ей опять стало весело.

Они приехали в Москву и в тот же вечер вчетвером отправились в кинотеатр «Россия» на премьеру нового фильма «Чайковский».

А потом Ольга всех пригласила в гости.

До чего ж там было славно. Ольга напекла в духовке картошки, открыла банку килек, Таня достала из морозильника два пакета пельменей — через полчаса всё было готово.

За столом Андрей сказал, что подобные экспромты часто бывают приятней, чем какой-нибудь званый ужин. Все с ним дружно согласились, потом вспомнили о фильме, завязался оживлённый разговор, и тут выяснилось, что Илья отлично разбирается в музыке.

Ольга и Андрей сидели рядом, и рука его лежала на её плече. «Хозяйская поза, — мысленно отметила Таня, — но в этом нет ничего плохого. Чего им таиться? Они любят друг друга, и в сущности у них уже всё решено».

Андрей перехватил Танин взгляд.

— Оля, ты заметила, мы давно молчим, а говорят только Илья с Татьяной.

Да, — улыбнулась Ольга, — но мы молчим не потому, что нам с тобой нечего сказать. Мы тоже интеллигентные молодые специалисты…

— Мы можем внести свою интеллектуальную лепту, подхватил Андрей, — но мы сознательно храним молчание…

— Чтобы вы в задушевной беседе получше узнали друг друга, — закончила Ольга.

— Каких выдающихся людей воспитал наш коллектив! — с шутливым пафосом произнёс Илья,

И тут Ольга неожиданно схватила Таню за руку и утащила её на кухню.

— Что? — спросила Таня. — Что случилось?…

— Я ужасно рада, — сказала Ольга, — ты представить себе не можешь, до чего я рада, что всё так хорошо получилось. Мы с Андреем сразу поняли, что и он тебе нравится, и ты ему нравишься.

— Неужели? — подчёркнуто серьёзно спросила Таня.

— Мы с тобой знакомы не один день и дружим не один год. Танька, не делай вид, что это тебя не волнует, — сказала Ольга и вдруг поцеловала Таню. — На, бери чайник, а я понесу варенье, иначе они не поймут, чего мы вдруг убежали…

— Между прочим, поезд дальше не пойдёт, — услышала она над самым ухом чей-то хрипловатый бас.

Таня открыла глаза. Вагон почти опустел, выходили последние пассажиры.

Она взяла чемоданчик и, улыбаясь своим мыслям, быстро пошла к выходу.

Зайцев возвратился из главка в отменном расположении духа, что было заметно по всему: проходя мимо стола Полины, он отстучал на нём — та-ра-рам-там-там, после чего проследовал в кабинет.

Полина посмотрела вслед управляющему. «Не закрыл за собой дверь, значит, сейчас вызовет». Она услышала, как он набирает номер, потом раздался его бодрый голос: «Нина, это я».

Полина встала и закрыла дверь. «С женой говорит». Она села за стол. «Самое время рассказать про письмо. И не кому-нибудь, чтоб на весь трест звон пошёл, а именно Егору Алексеевичу, управляющему».

В приёмной мягко гуднул зуммер. «Сам вызывает, будто чувствует».

Полина привычно поправила причёску и вошла в кабинет управляющего.

Зайцев протянул ей несколько телеграмм для отправки и при этом улыбнулся. «Интересно, — отметила про себя Полина, — типичная улыбка Сфинкса».

Она задержалась, пересчитала телеграммы. «Сказать? Не сказать?… А вдруг рассердится — «не занимайтесь глупостями, вы на работе». Нет, не рассердится, у него настроение хорошее. Наверно, в главке трест похвалили за перевыполнение плана».

Она подошла к столу и опустилась в кресло для посетителей.

— Егор Алексеевич, могу сообщить вам одну интересную вещь. Вы знаете, у нас работает Татьяна Сумарокова?

— Татьяна Александровна? Знаю.

— Теперь второй вопрос. Вы знаете артиста, который играет в кинофильме «Чайковский»? Ещё он играл в «Девять дней одного года», «Берегись автомобиля»…

— Это кто, Смоктуновский, что ли?… Как же.

— Так вот, Егор Алексеевич, артист Иннокентий Смоктуновский дал исключительно высокую оценку по линии понимания искусства нашей Сумароковой. Он прислал ей свою фотокарточку с личным автографом.

— Сумарокова небось на седьмом небе, а?

Полина помедлила — «сейчас будет самое неприятное».

— А она пока этого не знает. Вот, — Полина достала из кармана жакета конверт, вынула открытку и положила её на стол перед Зайцевым.

Зайцев с видимым удовольствием долго рассматривал знакомое лицо артиста и прочитал надпись.

Он вернул открытку Полине.

— Значит, она ещё не знает… А к вам-то она как попала, эта фотография? Конверт ведь пришёл Сумароковой, Какое же вы имели право?…

Полина промолчала,

— Сумарокова очень толковый работник, — сказал Зайцев и углубился в свои бумаги, давая тем самым понять, что аудиенция окончена. — Умная, образованная девушка.

— Это верно, — кивнула Полина и подумала; «Карточка с автографом уже оказала своё действие».

Соедините меня с Фоменко, — сказал Зайцев, ещё раз давая понять Полине, что сознательно переходит на официальный тон, так как не одобряет её поступка.

Вернувшись в приёмную, она соединила управляющего с директором завода Фоменко, старательно заклеила конверт и успела при этом бросить прощальный взгляд на исполнителя роли композитора Чайковского.

В тот же день она всё рассказала Тамаре, Любе Софье Семёновне, ещё кое-кому.

Так тайна перестала быть тайной.

Потом Полина не переставала удивляться: все, решительно все, кому она поведала содержание автографа, говорили о Сумароковой как о прямо-таки необыкновенном человеке. Она и культурна, она и умница, и прекрасный работник, что вполне естественно-она с отличием окончила институт, много читает, любит стихи и так далее и тому подобное. Полина слушала и пожимала плечами: «Честное слово, даже смешно — стоит большому человеку обратить внимание на рядового товарища, и все хором начинают говорить, что он вовсе не рядовой, а очень ценный и почти что незаменимый».

К концу дня все, включая буфетчицу Клаву, были полностью в курсе дела.

Полину время от времени томили лёгкие угрызения совести, но она сумела убедить себя, что вина её не так уж и велика. Будь она плохой и непорядочной, она могла бы оставить эту открытку у себя и шепнуть подругам, что свой автограф артист прислал ей — Полине. И в этом никто, возможно, и не стал бы сомневаться, тем более что на открытие Иннокентий Смоктуновский конкретно не указал — кого именно он сердечно приветствует.

«… Последний раз мы были вместе, и вдруг наступил момент, когда я и он сразу замолчал и. И я вспомнила твои слова: «Мы молчим не потому, что нам нечего сказать». Но дальше было совсем интересно. Илья посмотрел на меня, как тогда в электричке на бородатого аптекаря и сказал: «Помните, как Андрей заметил в тот вечер, что говорим только мы с вами». Я сказала: «Смешно, но я подумала о том же самом».

Оля! Я всё время вспоминаю твои слова на кухне. Я была совсем спокойна, во всяком случае — внешне…

Не знаю, зачем я всё это пишу, мы с тобой скоро увидимся и у нас будет большой разговор. Я тебе скажу: «Я, знаешь, няня, влюблена!», а ты скажешь: «И, полно, Таня, в эти лета мы не слыхали про любовь». А я тебе отвечу: «Няня, расскажи-ка ты это кому-нибудь другому». Я прекрасно помню, как ты ещё в школе целовалась с Юркой Мызиным и уверяла меня, что это настоящая любовь и это на всю жизнь.

Оля, милая! Не сердись на меня. Дело в том, что я просто поглупела. Я изо всех сил хочу казаться обычной, как ты говоришь — нейтральной, но у меня ничего не получается.

Утром меня вызвал Зайцев, у нас был абсолютно деловой разговор, но я заметила, что он бросает на меня весьма многозначительные взгляды. Я, конечно, не могла предположить, что наш управляющий принял внезапное решение развестись со своей любимой супругой и жениться на мне. Но всё-таки мне захотелось спросить его: «Что с вами происходит?» Я была готова задать ему этот вопрос, но тут меня осенило: или уже сработала устная информация, или человек посмотрел мне в глаза и всё понял. Значит, не зря сказано: «Глаза — зеркало души».

Как ты знаешь, Тамарка Криш вполне сдержанная особа. Она вдруг остановила меня в коридоре и сказала одно слово — «поздравляю!». Я сказала: «Спасибо. Откуда ты знаешь?» Она говорит; «Погляди на себя в зеркало. Ты же вся светишься».

Я зашла в библиотеку, и там наша Софья Семёновна выдала мне целую сентенцию: «Всё закономерно, встретились два человека, и один увидел в другом хорошее и настоящее. Я вдвое старше вас, Таня, но я вам ужасно завидую. Когда вы его увидите, скажите, что есть у него в Москве давняя поклонница — одна замужняя библиотекарша». Я спросила: «Вы его видели?» Софья Семёновна почему-то мне подмигнула и ответила: «Неоднократно». Ты же понимаешь, Оля, всё это она придумала, чтобы сказать мне приятное.

Удивительно — сегодня самые разные люди по-своему выражали свои чувства. Одни просто улыбались, другие произносили какие-то слова, и, ты знаешь, я вдруг почувствовала себя центром внимания. Наверно,

Тамара права я и в самом деле свечусь, как новый двугривенный.

Но самое смешное и непонятное произошло в буфете. Ты бываешь в тресте и помнишь нашу буфетчицу Клаву. Я зашла выпить чайку, вижу — Клава смотрит на меня, как на родную дочь, и говорит своим баритоном: «Татьяна, вопросов нет. Основное — чтоб был неженатый». Я спрашиваю: «Кто именно?», а она говорит: «Лев Яшин» — и смеётся. Я поняла, что это её манера шутить, но, когда я уходила, она вышла из-за стойки и сказала мне что-то совсем загадочное: «Конечно, нельзя равнять твою и его зарплату, но в случае чего и твои сто тридцать будут не лишние…»

Таня начала уже третью страничку, но в этот момент кончилась паста.

Она отложила «шарик» и пробежала глазами неоконченное письмо. «Ужас, сколько написала. Ольга приедет в Москву, я всё это ей сама и прочитаю с выражением, она, наверно, посмеётся».

Таня взглянула на часы. В два тридцать диспетчерское совещание. Что ещё?… Да, недавно по внутреннему позвонила Полина и просила зайти к ней по личному вопросу.

Когда Таня вошла в приёмную, Полина встала:

— Очень удачно, я как раз одна…

Она медленно выдвинула ящик письменного стола.

— Уважаемая Татьяна Александровна, у меня имеется для вас письмо…

«Что сие означает? — удивилась Таня. — Она называет меня по имени-отчеству и на «вы».

— Татьяна Александровна, скажите, пожалуйста, любите ли вы кино? — спросила Полина и плавным движением, как фокусник, опустила руку в ящик.

— Люблю, — ответила Таня, — но не всякое.

— Правильно! — сказала Полина.

Она затеяла сейчас эту нехитрую игру с единственной целью — настроить Таню на шутливый лад. Если человек в хорошем настроении, он никогда не станет сердиться на другого человека, тем более из-за такого пустяка.

— Вы пригласили меня побеседовать о кино? — спросила Таня.

«Я ей — «вы», и она мне — «вы». Так разговор, чего доброго, примет чересчур официальный характер и тогда вообще не выпутаешься из этой истории».

— Да, я хочу поговорить с тобой о кино, — сказала Полина, — тем более ты любишь и понимаешь искусство…

— Ты думаешь?

— То, что я это думаю, особого значения не имеет. Это кое-кто другой думает… Нравится тебе кинофильм «Чайковский»?

Таня ответила не сразу. «Всё ясно: Полина тоже была в тот вечер в «России» и видела меня с Ильёй».

— Хороший фильм, — сказала Таня.

— По-моему, очень даже хороший. И этот артист, который Чайковского играет, я считаю, замечательный артист…

— Иннокентий Смоктуновский?… Ещё бы!

Полина вынула из ящика конверт и плавным движением протянула его Тане.

Таня отошла к окну, там было светлей.

Полина не отрываясь смотрела на то, как Таня сперва открыла конверт, потом вынула из него открытку, потом посмотрела на лицо Смоктуновского, а затем, улыбнувшись, стала читать то, что было написано на обороте.

— К сожалению, конверт был плохо заклеен, — тихо сказала Полина, — и чисто случайно я увидела…

— Что? — рассеянно спросила Таня.

Полина махнула рукой. «Не стоит и отвечать».

Таня всё ещё читала, как будто там было очень много написано.

— А ты покраснела, — вздохнув, сказала Полина. — Понятно. Будь я на твоём месте, я бы тоже…

Что «тоже», Полина не досказала, потому что встретила взгляд Тани, взгляд радостный и устремлённый куда-то мимо неё а дальнее окно.

— Берегись автомобиля, — улыбнулась Полина и заговорщицки подмигнула.

Таня перечитала последнюю строчку — «Сердечно приветствую вас: И. С.».

Таня улыбнулась, «Он меня приветствует. Сердечно приветствует».

Полина сделала строгое лицо и принялась печатать на машинке. Пусть Сумарокова видит, что у неё полно работы и вообще она человек занятой.

А Таня смотрела в окно. «И. С. Илья Сафонов», Таня сразу узнала его летящий почерк. Недавно он прислал ей с Ольгой смешную записку — «Спать не буду, есть не буду, буду ждать звонка». И подписался так же — «И. С.».

— Спасибо, Полина, — сказала Таня,

— Пожалуйста. — «Слава богу — всё обошлось». — Скажи честно — рада?

— Очень рада, — уже с порога сказала Таня. — Очень!..

 

Ливень

Сперва был дождь как дождь — спокойный, неторопливый. С крыш доносился ровный гулок, какой бывает, когда вдалеке идёт поезд. Затем дождь начал набирать силу. Грозно загудели басы водосточных труб, вдоль тротуаров устремились бурные потоки.

Сергей шёл, даже и не делая попытки ускорить шаг. Со стороны это, наверно, эффектно выглядело — среди бушующей стихии всё ему нипочём. Промокли тенниска и джинсы, чавкают кеды — ну и что? Ерунда.

Поравнявшись с магазином «Молоко», он увидел заполненный людьми стеклянный тамбур и встретил обращённый на него насмешливый, если не сказать вызывающий, взгляд. Сергей остановился в раздумье — а не укрыться ли в этом стеклянном убежище? Тем более что девушка продолжает с явным любопытством на него смотреть.

Значит, так. Прежде всего она должна понять, что ливень не имеет никакого значения, просто у него есть несколько свободных минут и можно взять небольшой тайм-аут.

Когда он появился в тамбуре, открылась внутренняя дверь и многие вошли в магазин. Остались две женщины в одинаковых париках, пожилой мужчина с сумкой на колёсиках и девушка — та самая, которая только что так внимательно на него смотрела.

— Кончился обеденный перерыв? — спросил Сергей, ни к кому не обращаясь. Он не дождался ответа, ибо нетрудно сообразить — раз магазин открылся, значит, кончился перерыв.

Он сверился с часами и тут же подумал: «Зря. Она решит, что я тороплюсь. А если это так, нечего терять время и надо уходить. А уходить не хочется. А почему? Потому что ливень, это каждому понятно, и ей в том числе».

Мужчина с сумкой спросил:

— Встали ваши часы, да? Не удивительно. Вы же в «их, можно сказать, искупались.

— Ничего. Идут. Они у меня водонепроницаемые, — он покосился на девушку, — и противоударные.

Данная информация не произвела на девушку никакого впечатления.

Сергей побарабанил пальцами по стеклу, что-то коротко просвистел, хотел было закурить, но вспомнил что забыл купить сигареты,

Одна из женщин шагнула к висящему в тамбуре телефону-автомату и набрала номер,

— Это я, — сказала она доверительно и властно. — У вас там дождь идёт? Да? А у нас тут конец света. Мы собрались зайти в универмаг — и вдруг жуткий ливень. Что? — она засмеялась и поправила парик. — Во-первых, я могу его снять, а во-вторых, ничего ему не сделается, он водонепроницаемый…

— И противоударный, — почти беззвучно произнесла девушка и всего лишь на мгновенье взглянула на Сергея, Он успел ответить ей улыбкой, но девушка уже смотрела на улицу, где за голубовато-серой завесой шли, вернее сказать, плыли машины и троллейбусы.

— Конечно, — продолжала женщина, — Что? Навряд ли. Да? А ты что?… А она что? Не может быть. Я сейчас умру…

Сергей обернулся к девушке и тихо сказал:

— Живёт в Москве одна знаменитая артистка. Про неё рассказывают, что позвонила ей домой какая-то поклонница — страшная балаболка. Артистка её слушала, слушала, потом говорит: «Извините, я из автомата, а здесь большая очередь».

Девушка улыбнулась.

— Ведь это надо же, как зарядил, — сказал Сергей. — Как думаете, скоро закончится это водоснабжение?…

— Всё зависит от вас.

— В каком смысле?

— Спойте.

— Не понял…

— Спойте «Пусть всегда будет солнце!».

— Петь я могу только под гитару, сказал Сергей и подумал: «Нам бы сейчас выйти вместе. Нельзя, поскольку — осадки, местами значительные. А здесь не побеседуешь, тут зрители и слушатели».

Женщина в парике сказала: «Чао!», повесила трубку и, взяв под руку свою спутницу, увела её в магазин.

Чуть погодя ушёл и мужчина с сумкой на колёсиках.

— Все нас бросили, — заметил Сергей и торжественно произнёс: — Тот, кто пьёт молоко, может прыгать высоко.

— Вы думаете? — серьёзно, даже несколько озабоченно спросила девушка.

— Это такая реклама, Я считаю, её можно расширить… Тот, кто пьёт молоко, может мыслить глубоко…

— Может ездить далеко, — подхватила девушка.

— Правильно. Между прочим, в прошлом году я в Болгарию ездил. Знаете, как «молочные продукты» по-болгарски? Млечны произведения. Хорошо, правда?

— Брынза — произведение, и кефир — произведение. Это. они их так назвали, я считаю, в знак уважения к труду. Вы согласны со мной?

— Вообще-то конечно…

Сергей, не отрываясь, смотрел на девушку. Глаза у у неё большие, серые. В волосах капельки дождя. И вся она необыкновенно складная и обаятельная. Спасибо дождю. Спасибо этому летнему ливню. Подумать только — ведь он мог пройти стороной.

— Я принял твёрдое и окончательное решение — петь не буду!

Но девушка, как видно, уже забыла о своей шутке, Она ждала, что он скажет ещё.

— Сейчас позвоню в институт прогнозов…

Сергей крутанул диск телефона и сразу же, как это делают неопытные актёры, сказал в трубку:

— Институт прогнозов? Товарищ директор! Говорит Сергей Егоров. Прошу до особого распоряжения ливень в районе Беговой улицы не прекращать. Вы меня поняли?

— Нужно как-то мотивировать свою просьбу, — с улыбкой сказала девушка.

— Пожалуйста… Товарищ директор, я студент Московского высшего технического училища. В ближайшие дни уезжаю далеко со строительным отрядом…

Девушка пожала плечами:

— В огороде бузина, а в Киеве дядька.

— Я вас не понял, товарищ директор.,

— Не вижу связи, — пояснила девушка.

— Если вы прекратите дождь, она сразу же уйдёт… Кто она? Минуточку, сейчас вам сообщу, — он закрыл ладонью микрофон, — директор хочет знать ваше имя и фамилию…

— Тумаева. Вера, — ответила девушка.

— Ясно. Ему нужны ещё кое-какие данные… Вы москвичка?…

Вера не ответила. Так ли уж необходимо рассказывать ему о себе? Ещё полчаса назад она и не подозревала даже о его существовании. Не загнал бы её сюда ливень, не было бы ни шуток, ни вопросов, ни этой забавной игры в телефон.

— Директор ждёт ответа, — напомнил Сергей.

— Передайте ему, что в Москве я проездом…

— Да? Ну и как вам Москва?

— Скажите ему, что каждый приезд в Москву для меня праздник.

— А если не секрет, а каких краях вы живёте!

— Далеко. На Байкале.

— А где именно?

— Как приедете, сразу налево.

— Ясно. А работаете где?

— Там же и работаю. В лимнологическом институте,

— Вы поняли? — спросил в трубку Сергей. — Да? А я не понял.

— Лимнология — наука, которая занимается изучением озёр. Проще сказать — озероведение.

— Это где-то в парке культуры и отдыха, — с нарочитой небрежностью сказал Сергей, но Вера выхватила у него трубку и повесила её на рычаг.

— Было бы вам известно, что эта наука имеет большое народнохозяйственное значение и для рыбоводства, и для гидрологии, и для химической промышленности…

Вера вынула из сумки расчёску и принялась наскоро приводить в порядок свои мокрые волосы.

— Ваша просьба отклонена, — сказала она, улыбнувшись. — Как вы можете убедиться, дождь уже на исходе.

Сергей тяжело вздохнул:

— Такая уж у меня судьба. Стоит мне только что-нибудь захотеть, обязательно получается не так… Представляете, подал в институт, начал сдавать экзамены, думаю: наберу пятнадцать очков из двадцати — и я в порядке.

— И что же?

— Не вышло. Набрал девятнадцать.

Вера сочувственно покачала головой:

— Да, если уж не везёт, так не везёт.

— Идём дальше. Занимаюсь лёгкой атлетикой. Ставлю цель: стометровка — одиннадцать ровно. А в итоге ничего похожего. Начались соревнования, я показываю десять и семь…

— Если надумаете заказывать себе памятник при жизни, приезжайте на Байкал. Там в Слюдянке любой мрамор — и белый и розовый.

— Это я учту, — кивнул Сергей, «Так мне и надо. Расхвастался. Глядите, мол, какая перед вами гармоничная личность».

— Вот и кончился наш дождь.

— К сожалению. — Сергей вздохнул. «Она сказала — наш. Интересно, как это понимать? Наш в смысле общечеловеческий, как явление природы, или наш в смысле— наш, то есть её и мой? Спрашивать я об этом не могу, нет пока оснований».

— А теперь скажите, как мне отсюда добраться до центра?

— Можно доехать на двадцатом троллейбусе, а можно и пешком, — сказал Сергей. «Сейчас она, конечно, скажет: «Лучше на троллейбусе».

Вера немножко помолчала.

— Пожалуй, лучше пешком…

— Конечно. Выйдем на Ленинградский проспект и дальше по улице Горького.

— Принято единогласно.

И они пошли по Беговой, умытой отшумевшим ливнем.

Вокруг, куда ни глянь, блестело всё, что способно блестеть, — и разноцветные машины, и отяжелевшие кроны деревьев, и скульптуры коней, вздыбленных над зданием ипподрома.

Их обогнала ватага ребятишек. Шлёпая босыми ногами по лужам и отчаянно брызгаясь, они визжали от удовольствия.

Сергей и Вера свернули на проспект.

Над Москвой стоял летний день, полный света и синевы.

 

Сватовство майора

Примерно неделю назад на факультете пронеслась тревожная весть о том, что наши стойкие, незыблемые ряды холостяков собирается покинуть майор Гришаев.

Сами понимаете, когда мы в субботу вечером встретились в клубе и в гостиной позже других появился задумчивый и несколько рассеянный майор Гришаев, разговор возник сразу.

— Товарищи, — начал капитан Козаченко, — что ни говорите, а влюблённость накладывает на человека особый отпечаток. Влюблённый начинает терять память, он забывает о том, кто ему содействовал и вывел его на дорогу счастья…

— К чему это лирическое отступление? — спросил Гришаев.

Козаченко укоризненно покачал головой.

— Вы посмотрите на него. Он считает, что его друзья, и в частности я, ни при чём.

— Человек — сам кузнец своего счастья, — торжественно произнёс Гришаев и незаметно для Козаченко подмигнул нам.

— Ах, вот оно что! — воскликнул Козаченко. — Ладно! Прошу внимания, товарищи офицеры. Давайте разберёмся…

Мы сдвинули кресла. В голосе Козаченко зазвучали прокурорские нотки:

— Товарищ майор, не можете ли вы нам сообщить, какое вы недавно дали объявление?…

— Обыкновенное. «Одинокий офицер снимет комнату сроком на один год».

— Прекрасно. А чей номер телефона вы указали в этом объявлении?

— Поскольку у меня нет телефона, дал твой номер. Ну и что?

— Минуточку. Значит, так. Я сижу вечерами дома, работаю, составляю конспект по военной истории, и мне приходится то и дело отрываться. Желающие сдать комнату одинокому офицеру звонят мне. Я записываю адреса и телефоны и вместо благодарности выслушиваю от майора Гришаева безответственные заявления вроде того, что «человек — сам кузнец своего счастья».

— Так оно и есть, — сказал Гришаев.

— Минуточку, вас вызовут… Так вот. Собрался я как-то в театр и, уходя, попросил, чтобы домашние записали номера телефонов всех, кто будет звонить. И вот s этот самый вечер позвонил мне майор Фомин, Попрошу майоре Фомина дополнить мои показания. Ничего, можете отвечать сидя, — сказал Козаченко Фомину, хотя тот вовсе и не собирался вставать

— Дело было так, товарищи офицеры, — серьёзно, а тон Козаченко начал Фомин, — Был я у сестры, у Катюши, и от неё позвонил Козаченко, хотел предложить совместную лыжную вылазку на воскресенье. Дома его не застал и на всякий случай оставил номер телефона сестры.

— Всё правильно, — подтвердил Козаченко, — и вот список телефонов, в том числе номер телефона Катюши Фоминой, Гришаев получил от меня…

— Незадолго до этого, — продолжал Фомин, — в Москву из Брянской области приехал мой старший брат, Фёдор. Остановился он у Катюши, у неё хорошая комната… Надо вам сказать, что мой Фёдор — заядлый охотник, Ружья у него всех систем, собаки с высшим охотничьим образованием. В этот приезд привёз он щенка. Славненький такой сеттер-гордон, чёрный чепрак, жёлтые подпалины, представляете себе?… Но смотреть за ним было некому, решил — надо его продать. Наклеил возле дома штук пять объявлений…

— Ближе к делу, — сказал Козаченко.

— Не перебивай, — усмехнулся Гришаев. — Собачка ещё понадобится, так сказать, для сюжета,

— Да, — продолжал Фомин, — отправился Фёдор вечером в кино и говорит сестре: «Катюша, тут ко мне товарищ один хотел прийти. Зайдёт ли, нет ли, не знаю. Товарищ военных лет, вместе в госпитале лежали, контузия у него была. Чудесный парень, только иногда чуток заговаривается. Если, говорит, случится с ним такое, начнёт госпиталь вспоминать, ты сразу разговор переводи, и всё. Это — первое дело, а второе — вот что. Если покупатель пойдёт, не торопись щенка показывать и родословную не предъявляй. Ты, говорит, сперва постарайся понять, что за человек покупатель. Если несимпатичный, не продавай. Плохо будет собаке у такого охотника».

Фомин неожиданно замолчал.

— Ну и что?…

— Дальше пусть он рассказывает, — кивнул Фомин.

И Гришаев начал свой рассказ:

— Дальше события развернулись так. Получил я у Козаченко список телефонов. Позвонил по первому — неважная комната. По второму — слишком далеко от академии. Звоню по третьему телефону, говорю: «Я по поводу объявления». Отвечает приятный женский голос: «Если располагаете временем, приезжайте сейчас». И даёт свой адрес.

Приезжаю, вхожу. Встречает меня девушка. Я представился: «Майор Гришаев». Она в ответ: «Здравствуйте. Фомина».

Проходим в комнату. Светлая, хорошая комната. Много книг. Думаю: «Приятно, интеллигентные люди».

Она приглашает: «Садитесь, пожалуйста».

Сажусь. Смотрю на неё. Потом говорю: «Вы Фомина, а у меня приятель Фомин».

Она улыбается: «Знаю, знаю».

Я говорю: «Мы с ним долго соседями были. Так вот, — показываю, — его койка стояла, а так моя…»

Вижу, девушка смотрит на меня не то с испугом, не то с состраданием и вдруг спрашивает: «Вы «Кармен» не слушали? Недавно болгарский артист пел Хозе…»

Я отвечаю: «Нет, к сожалению, не слушал». И повторяю: «Так вот — его койка стояла, а так — моя. Помню, мы как-то…»

Она опять перебивает: «Вы заметили, какая зима суровая?…»

Я думаю: «Странная девушка».

Встал, осмотрел комнату, батареи потрогал, в стенку постучал, поинтересовался, капитальная ли перегородка, и потом спрашиваю: «Много ли здесь народу живёт?»

«Нет. Бабушка и я. Правда, сейчас ещё Федя… Но он скоро уезжает».

Я говорю: «Вы извините, но у меня впечатление, что вы меня боитесь…»

Она головой качает: «Н-нет… ничего… Что вы?…»

Тогда я спрашиваю: «Чем вы занимаетесь, если это, конечно, не секрет?»

Она отвечает: «Кончаю театральный институт, режиссёрский факультет».

«Ах, вот как!.. Интересно, А газ у вас есть?…»

Вижу, она пятится и говорит дрожащим голосом: «Федя вернётся не раньше чем через час. Может быть, вы в другой раз зайдёте?…»

«Какой Федя? Я не знаю никакого Феди».

«Ой, значит, я ошиблась. Вы по объявлению?»

«Точно».

«У меня прямо гора с плеч!..»

Тут я спрашиваю: «Что вы можете предложить?.»

Вижу — девушка мнётся, искоса поглядывает на меня.

«Извините, но у меня к вам вопрос. Может быть, это вам покажется странным, но вы коротко расскажите о себе, что вы за человек…»

Я говорю: «Пожалуйста. Ничего в вашем вопросе странного не вижу, Вполне уместный вопрос. Я офицер. Одинокий. Учусь, Интересуюсь искусством, Футбол люблю…»

«Скажите», а вы добрый человек?…»

«На мой характер товарищи не жалуются»

«Ну что ж, я очень рада. А как вы… к собакам относитесь?…»

«Вот так вопрос!» — думаю. «К собакам отношусь нормально, если их не слишком много».

«В данном случае, как вы понимаете, речь идёт об одной собаке…»

Я, правда, ничего не понимаю, но на всякий случай успокаиваю: «С одной-то собакой я всегда уживусь. Как говорится, найду общий язык…»

Гляжу, девушка смеётся: «Вы правду говорите?»

«Конечно. Но это, я думаю, не так уж и важно».

«Нет, это очень важно. Если бы вы не любили собак, нам бы не о чём было и говорить…»

Тут уж я обиделся. «Почему вы так думаете?…»

Она ничего не отвечает и вдруг достаёт откуда-то из-под стола маленького, симпатичного щенка и мне протягивает. Я его взял на руки. Он тявкнул раз-другой, потом изловчился, лизнул меня в нос.

Глажу я щенка, а сам думаю: «У каждого человека своя страсть, Не иначе, девушка собак обожает».

Сидим мы с ней, глядим друг не друга. Не знаю, какое я произвёл на неё впечатление, но мне она понравилась. И вот я говорю: «О себе я доложил, Жду, что вы скажете…»

«Пожалуйста. Сначала несколько слов о родителях. Надеюсь, вам это интересно?…»

Я говорю: «Конечно. А что, родители тоже здесь живут?»

Она отвечает: «Нет, они у Феди, у брата, в Брянской области. Там леса, поля, ость где развернуться. Так вот, о родителях. Отец и мать замечательные. Оба имеют медали. У отца деже две…»

«Очень приятно, говорю, но поскольку они живут не здесь, они меня интересуют, как говорится, во вторую очередь».

«Понимаю. В общем, смотрите, подумайте. Я вам её не навязываю. Сейчас принесу паспорт…»

«Что вы, но нужно. Я же вижу, с кем дело имею, Но вы помните, что она мне всего на год нужна?…»

«На год?… — удивляется девушка. — А что же с ней дальше будет? Куда она потом денется?»

«А потом я закончу, получу назначение и уеду. Вы же сдаёте её временно. Так сказать, в аренду…»

Девушка недоумевает: «Что?! — Г лаза у неё вот такие делаются. — О чём вы говорите?…»

«О комнате».

«О какой комнате?»

«Вот об этой самой…»

Тогда она руками разводит:

«Простите, я ничего не понимаю, Как вы сюда попали?…»

«Я пришёл по объявлению: «Одинокий офицер снимет комнату сроком на один год…»

И тут я вижу, девушка просто замирает: «Послушайте, я была уверена, что мы говорим о собаке!..»

Она смеётся, щенок лает-заливается, а я ничего не соображаю.

В разгар моих переживаний входит в комнату мужчина, брат её Федя. Я смотрю — вылитый майор Фомин.

Девушка рассказывает брату о нашей содержательной беседе, и мы втроём начинаем так грохотать, что даже соседи сбегаются,

На другой день Катюша пригласила меня на выпускной спектакль «Любовью не шутят». Снова вспомнили мы всю эту петрушку и так развеселились в зале, что, по-моему, даже артистов с толку сбили, поскольку смеялись в самых неожиданных местах.

Майор Гришаев кончил свой рассказ, и когда улеглось оживление, Козаченко, вытирая покрасневшие от слёз глаза, сказал;

— М-да!.. Вижу, что моя роль в этой истории не главная, но и не последняя… Как быть в дальнейшем? Если будут звонить — предлагать комнату, записывать номера телефонов?»

Майор Гришаев ответил не сразу.

— Можешь не записывать.

— Есть у него комната, — доверительно сказал Фомин.

— Понятно, — улыбнулся Козаченко, — есть комната и нет одинокого офицера.

 

К + М

Случалось ли вам испытывать такое?… Вот, скажем, лежите вы где-нибудь в лесу, отдыхаете, ни о чём ив думаете — и вдруг вы ощущаете какое-то неясное беспокойство. Вам кажется, что на вас обращён чей-то пристальный взгляд. Вы открываете глаза и убеждаетесь — так оно и есть.

В прошлое воскресенье мы всем семейством — Саша и я с Зойкой, — как всегда, были на даче в Подрезкове. День выдался замечательный. Забрели в берёзовую рощу, Саша с Зойкой отправились по грибы, а я решила — побуду одна, почитаю. Устроилась на полянке, взяла книжку и не знаю, может, книжка виновата, но довольно быстро потянуло меня ко сну.

И вот лежу я и сквозь дремоту чувствую — кто-то на меня смотрит.

Открыла я глаза и сразу увидела мужчину в светлом костюме и в яркой рубашке.

Стоял он близко, примерно в трёх шагах, стоял и внимательно смотрел на меня. Увидав, что и я на него смотрю, он улыбнулся, бросил на траву журнал и сел на него.

— Извините, что потревожил, — сказал он и снова улыбнулся, Я буду дальше называть его — он.

Вижу — держится он скромно, я опять открыла книжку, давая ему понять, что не собираюсь ни знакомиться с ним, ни вести беседу,

— Очень вы испуганно на меня посмотрели, — сказал он, — а меня не надо бояться,

— А я вас и не боюсь, — ответила я и отложила книжку: мол, чего ещё скажете?

Он вынул из кармана пачку сигарет.

— Не хотите?

— Спасибо. Я не курю, — сказала я сухо,

— Вы не возражаете, если я закурю?

Я пожала плечами. Дурацкий вопрос. Мы же не в купе.

— Молчание знак согласия. — Он чиркнул зажигалкой и выпустил дым. — Вы думаете, что я так, от нечего делать, пришёл в этот зелёный мир, да?…

«Давай-давай, производи впечатление! «Зелёный

мир». Мастер художественного слова. Я была уже готова иронически усмехнуться, но что-то удержало меня, скорей всего, грустная интонация, с которой он произнёс свою фразу.

Не дождавшись вопроса, он развеял рукой облачко дыма и доверительно сказал:

— Каждый год в июле я прихожу в эту дивную рощу и приношу сюда цветы воспоминаний…

Я ничего не сказала, но мысленно произнесла цитату из классика: «Аркадий, не говори красиво!»

Он кивком указал в сторону.

— Видите — пень. Для вас это останки берёзы, а для меня — памятник большой любви…

Он посмотрел куда-то вдаль, а я всё думала, что мне мешает проникнуться его печальным настроением. И я поняла: мне мешает его рубашка — яркая, вызывающе модная рубашка.

— В жизни довольно-таки часто случается, что чувство умирает, едва успев родиться. Но бывает по-другому…

Он нервно хрустнул пальцами, и тут мне стало немножко не по себе. А вдруг он, как говорится, «с приветом»?… Наверно, эта тревожная мысль отразилась на моём лице, потому что он сделал успокоительный жест:

— Вы думаете, что то, что я говорю, не имеет смысла? Да?…

— Для меня-то уж во всяком случае, — ответила я и поймала себя на том, что мне вдруг ужасно захотелось узнать, что же привело его в рощу со своими цветами воспоминаний?

— Мне кажется, вы чуткий человек, и вы меня поймёте, — сказал он после паузы. — Когда-то в этой тихой рощице ко мне пришло большое чувство. Смотрите сюда, смотрите — в тот день я вырезал на пне «К+М=любовь». Вы спросите — что это значит? И я вам отвечу. Ка — это Кирилл, а эм — Мария. Ка плюс эм равняется любовь. Вы мне можете сказать, что это смешно, что это наивно… Может быть. Не знаю…

Погрузившись в воспоминания, он зажмурился и медленно покачал головой.

— И что же было дальше? — спросила я.

— А дальше случилось то, что она ушла, моя Мария, моя Маша. Ушла навсегда, ушла, как говорится — «в мир иной». Я вырезал тогда — ка плюс эм, а надо бы — ка минус эм…

Было видно, что он говорит с трудом, и здесь, в эту минуту, я почувствовала, что прощаю ему его пижонскую рубашку. Человек, способный так переживать, стоит выше всяких бытовых мелочей.

Он виновато улыбнулся:

— Хотите знать — почему я с вами так откровенен? Интуиция подсказывает мне, что вы хорошая, серьёзная девушка, умеющая слушать и понимать… И глаза у вас совсем как у Маши — серые… Если нам судьба ещё раз увидеться, я поведаю вам всю свою одиссею…

Он встал. Оторвал клочок обложки журнала, на котором сидел, и вынул шариковую ручку.

— Я оставляю вам номер телефона. Позвоните завтра вечером. Я не рассказал вам главного. Если вы не забыли — меня зовут Кирилл. Я не говорю — прощайте, я говорю — до свидания.

Он поклонился и ушёл.

Я смотрела ему вслед. Интересно, Он сказал совсем немного — и всё внешнее слетело как мишура, остался человек большой души. В сущности, кто он мне? Никто. Совершенно посторонний человек. Прохожий. Я ему, наверно, понравилась. А к тому же и глаза у меня как у той, которой больше нет…

Я лежала, смотрела на небо и слушала шелест листвы.

Вернулись Саша и Зойка с корзинкой сыроежек и кульком земляники.

— Как погуляли? — спросила я.

— Хорошо, — сказала Зойка, — эти все ягоды я собрала, а папа только грибы искал.

— И ты молодчина, и папа молодчина, — сказала я, а сама подумала: как Саша отнесётся к тому, что я ему сейчас расскажу? Хорошо, если серьёзно. А если он это воспримет иронически? Тогда ему вообще не стоит это рассказывать. Ни к чему.

Саша лёг на травку, вытянул свои длинные ноги и посмотрел на меня долгим испытующим взглядом.

— Больно у тебя вид загадочный…

«Скажу, — решила я, — скажу, но начну с конца. Так будет романтичней».

— Саша, — сказала я, — подними голову,

— Поднял. Что дальше?

— Посмотри!

— Смотрю.

— Видишь — берёзовый лень?

— Вижу.

— А теперь прочитай, что на нём вырезано. Разбираешь?…

Саша обернулся и хитро взглянул на меня. У него было какое-то странное выражение лица.

— Если не ошибаюсь, к нам прибыл Федя? — сказал Саша. Он оглянулся по сторонам и крикнул: — Уважаемый товарищ Клименков, где вы?…

— Я ничего не понимаю…

— Где Федя? — спросил Саша. — Клименков, я тебя вижу. Вылазь!

Саша встал и, продолжая оглядываться, сделал несколько шагов, всё ещё надеясь обнаружить своего Федю Клименкова. Потом он подошёл к тому берёзовому пню.

— Слушай, я совсем забыл тебе рассказать. Когда ты была в командировке в Перми, приехал ко мне Федя Клименков. Явился мрачный как туча. В министерстве маленько пощипали его проект. Ходили мы тут, дышали свежим воздухом, успокаивал я его как мог. Я ему говорю: «Всё наладится. Проект перспективный, но имеет недостатки. Поработай, и будет у тебя с министерством дружба и любовь». Федя говорит: «Ты оптимист», А я ему говорю: «Вот смотри, я для памяти вырежу на этом пне: ка плюс эм равняется любовь, что означает: ка — Клименков — плюс эм — министерство — равняется любовь». На сегодня у Феди всё в полнейшем порядке. Жду его. Приедет, используем пень как круглый стол. Конечно, много на него не выставишь, но нам много и не надо, верно?

Я помолчала, скатала бумажку с номером телефона в шарик и щелчком отправила его в полёт.

 

Слова любви

Телефон-автомат. Модно одетый молодой человек, держа в руке толстую тетрадь с полосками закладок, набирает номер. В ходе телефонного разговора он по мере надобности заглядывает в свои записи.

Молодой человек. Алло?… Добрый вечер, дорогая!.. Это я. Я хочу серьёзно с вами поговорить, Вернее, сказать вам всё, что у меня сейчас на душе. У меня только одна-единственная просьба. Не перебивайте. Я скажу всё. Договорились? А теперь слушайте. Только слушайте.

Вот уже девять дней, как я вас не вижу. Не могу себе представить, что вы решили со мной расстаться.

Давайте разберёмся и вспомним, что между нами было и почему всё рухнуло по вашей инициативе. Для человека нет ничего хуже печали. Это не мои слова. Так считает древний грек Менандр, и он безусловно прав, несмотря на свою древность.

Как вы помните, мы познакомились на японском джазе. Вы были с подругой, но я сразу обратил внимание именно на вас. Когда вы прошли мимо меня, я тут же вспомнил слова мыслителя Лессинга. (Заглянул в тетрадь). «Очарование — это красота в движений», а когда вы сели на своё место, я подумал, что Мигель Сервантес как в воду глядел, когда сказал, что «не всякий род красоты внушает любовь. Иногда она радует взор, но не покоряет сердца». Но я понял — здесь see наоборот. Уж кто был прав, так это Эмерсон, который точно подметил, что «красота без обаяния — это крючок без наживки». Золотые слова! Эмерсон зря не скажет, он философ-идеалист, публицист и писатель. Лично я его знаю таким с 1803 года до самой его смерти в 1882 году.

Извините, я отвлёкся, просто я излагаю вам то, что подсказала мне память.

Как вы помните, с концерта я вас подвёз ка такси, потому что, во-первых, был дождь, а во-вторых, мне захотелось сделать приятное вам и вашей подруге, которую я, по правде говоря, в тот вечер уже и видеть перестал. Несмотря на то что вы не пригласили меня зайти, у меня осталось большое впечатление от нашей встречи и знакомства.

Вы, я думаю, помните предыдущие наши разговоры по телефону. Вообще-то, конечно, больше говорил я, а вы только смеялись и бросали короткие фразы типа «да что вы!», «не может быть» и тому подобные, Сейчас я открою тайну, хотя, возможно, для вас это уже не тайна. Ваша подруга Марина, с которой вы были на концерте, хорошо к вам относится. Я имел с ней две встречи на нейтральной почве не для того, конечно, чтоб с ней повидаться, это я откровенно говорю. Я хотел всё разведать о вас. Теперь я знаю, что вы закончили библиотечный институт и что родители ваши живут отдельно. Знаю, что у вас имеется однокомнатная кооперативная квартира (я думал — я вас домой тогда проводил после концерта, но потом выяснилось, что там живёт Марина). Ещё мне стало известно, что вы пока не замужем. Как видите, я не терял время, я хотел узнать о вас как можно больше как о человеке, который мне не безразличен и с которым надеюсь познакомиться поближе.

Сейчас, когда мы пока в разлуке, кратко скажу о себе. Работаю в хозяйственной организации. Человек я скромный. Имею комнату 12 кв. метров в общей квартире, ещё одна семья из трёх человек, он работает в торговле, жена — машинистка, дочь в пятом классе.

Я, конечно, мечтаю об обмене, но это дело будущего — люди ведь не только разъезжаются, но и съезжаются. Верно? Я прекрасно понимаю, что, возможно, тороплюсь, но лучше всё же поспешить, чем опоздать. Конечно, вы в кирпичном доме первой категории возле метро ни о чём подобном пока не думали. И правильно. Если менять хорошую однокомнатную квартиру плюс комната, хоть и в панельном доме, но он в отличном состоянии — мусоропровод на лестничной площадке, в первом этаже химчистка, рядом комиссионный. Если это всё менять, то только на отдельную двухкомнатную квартиру, обязательно, конечно, в кирпичном доме, но не на первом и не на последнем этаже. Этот вариант пусть даже не предлагают.

Но, дорогая, наши желания — они, как говорится, не имеют предела. Эразм Роттердамский что говорит? (Заглянул в тетрадь.) «Никакие житейские блага не будут нам приятны, если мы пользуемся ими одни, не деля их с друзьями». Толково сказано, верно? Почему я привёл Эразма? А потому что в первую очередь имел в виду дружбу, когда прошлый раз говорил с вами по телефону. Вы, наверно, уже поняли, что я человек начитанный и могу в нужную минуту кое-что предъявить. И я хочу уточнить насчёт дружбы. «Тот, кто лишён искренних друзей, поистине одинок». Раз вы закончили библиотечный институт, вы безусловно знаете, что это слова Бэкона. Не сомневаюсь, вы в курсе дела, кто такой Бэкон и с чем его едят. Ещё приведу небольшую цитатку из Иоганна Вольфганга Гёте: «Нехорошо, когда человек остаётся сам с собой, а особенно, когда он работает в одиночку. Если он хочет чего-либо достичь, ему нужны участие и моральная поддержка». Мне думается, Гёте правильно ставит вопрос: а) участие и б) моральная поддержка. И я ещё добавлю — (материальная тоже не помешает.

Дорогая! Вы меня слушаете? Да? Почему никак не может состояться наша новая встреча? Мне кажется, нас многое духовно сближает. Вы меня видели — это раз, мы с вами беседовали по телефону, и вы уже имеете представление обо мне как о человеке. Вот я сейчас вспомнил — красиво сказал один мой любимый французский поэт Антуан Мари Лемьерр: «Даже когда птица ходит, видно, что у неё есть крылья». Не понимайте это как намёк, но я вам прямо скажу — есть такие моменты, когда у меня прямо сразу вырастают крылья и я свободно могу обеспечить наш совместный полёт в будущее.

Дорогая! Я надеюсь, мы всё же увидимся. (Заглянул в тетрадь.)"Расставание — это всегда лишь вечерняя заря, последняя вспышка света перед наступлением темноты». Это сказал австрийский писатель-гуманист Стефан Цвейг (1881–1942). Обратите внимание на слова писателя-гуманиста.

Прошу вас — пришлите хотя бы небольшое письмецо. Главпочтамт, до востребования. А кому — спросите у Марины. Алло! Алло! Вы слушаете? Алло! (Вешает трубку и, махнув руной, уходит.)

 

Дом молодожёнов

Как говорится, весна сейчас на марше, природа берёт своё, и в голове рождаются разные идеи и мечты, как по общественным, так и по личным вопросам.

Вот мы с вами сейчас сидим в садике в ожидании, пока откроется магазин «Мебель». Между прочим, тут многие из нашего дома. Называется он — дом молодожёнов. Почему такое название — каждому понятно. В основном квартиры получили женатые, а кроме женатых туда въехали перспективные вроде меня, то есть те товарищи, которые не сегодня-завтра создадут здоровую семью.

Вы заметили, когда люди въезжают в новый дом, они иной раз обижаются на разные мелкие недоделки. У одного не так гладко с паркетом, у другого к душу претензия — не так бодро из него дождик идёт. Бывает, что в ванной краны «хол.» и «гор.» в спешке не на свои места поставили и в итоге на первых порах происходят весёлые сюрпризы.

Когда я въехал в свою однокомнатную номер сто сорок четыре, я и у себя тоже заметил небольшую мелочь, а именно: кран в мойке ненадёжно держит воду. Дело ясное, думаю, сменю прокладку, и всё будет в порядке.

Только я наметил провернуть это мероприятие, заходит ко мне сосед, мы вместе на заводе работаем, Митя Корешков, заходит и говорит:

— Василий, имею исключительно интересную информацию. Наш дом обслуживает бригада сантехников в составе двух человек. Один — хмурый дядечка, а другой, вернее сказать, другая — такая девушка!..

Я говорю:

— Митя, спокойно!.. Ты уже год как женат, так что давай не отвлекайся.

Митя говорит:

— А чего? Я передаю последние известия. Ты же парень холостой, значит, твоя первоочередная задача оправдать марку нашего дома. Одолжи отвёртку, это раз, и второе — не теряйся. Понял? Если имеешь мелкие недоделки по части сантехники, считай, что тебе повезло. Звони домоуправу, не пожалеешь.

Корешков ушёл, а я остался. Мне бы сменить прокладку — и всё дело, но я, скорей всего под влиянием весны и своего одинокого состояния, решил: пусть поработает служба быта, позвоню, просто интересно, кого это Митя Корешков имел в виду.

Звоню в домоуправление и говорю:

— Здравствуйте. Вас беспокоит сто сорок четвёртая квартира. Будьте любезны, дайте наряд своему сантехнику, пусть ко мне заглянет…

Домоуправ молчит, потом вздыхает:

— Вам какой сантехник нужен — Городулин или Маношина Лида?

Я говорю:

— Вообще-то мне, конечно, всё равно… Можно и Маношину Лиду, тем более, говорят, она отличный сантехник.

Домоуправ говорит:

— Интересно, откуда же у вас такие сведения?

Я говорю:

— Из Организации Объединённых Наций.

Домоуправ говорит:

— Всё ясно. Ждите, придёт.

И вот представляете? Часу не прошло — звонок в дверь, вернее, не звонок, а такой музыкальный колокольчик мелодию вызванивает. Открываю я и прямо тут же в этот момент полностью теряю голову.

Киноартистку Софи Лорен видели, да? Фигурное катание смотрели? Ирину Роднину знаете?… Так вот, ни ту, ни другую не хочу обидеть, но скажу вам прямо — обе меркнут.

Если бы я был член Союза писателей, я, возможно, сумел бы её описать, но не стану даже пытаться, не буду у вас время отнимать.

Входит Маношина Лида в голубой спецовке, в косыночке, в кедах, в руке чемоданчик с инструментом, а на лице нежная и довольно-таки подозрительная улыбка.

Смотрит она на меня и спрашивает:

— Что у вас случилось? На что жалуетесь?

А я смотрю на неё и чувствую — лишился речи. Иду, как во сне, на кухню, и она идёт за мной. Молча указываю на кран.

Она взглянула, сразу ушла, перекрыла воду, вернулась, сняла кран, разобрала, сменила прокладку, ушла, включила воду, опять пришла, покрутила кран — всё, работает как часы.

Я говорю:

— Просто удивительно, как вы лихо провернули эту операцию…

А она захлопнула чемоданчик и говорит:

— А вот вы свою операцию провели слабовато.

— Что вы имеете в виду?

Она говорит:

— Такой пустяк грудному ребёнку под силу, а вы работаете на заводе…

Тут она направляется к выходу, а у меня одна мысль — как бы её хотя б на минутку подзадержать.

Я говорю:

— Извините, вас, кажется, зовут Лида… Вы меня, Лида, извините, но я не имею привычки включаться в дело не по своему профилю. Поскольку сантехника — ваш профиль, то я со своим профилем…

Лида говорит:

— Хватит, хватит. Я поняла.

И здесь я замечаю, что не так уж она торопится уходить, и тогда я говорю:

— Знаете, Лида, меня в вас только одно удивляет. Я вам сейчас скажу — что. Может, вы присядете? Выпьем чайку…

Она говорит:

— Не могу. У меня ещё три вызова. Так что же вас удивляет?

Я говорю:

— Может быть, я, конечно, ошибаюсь, но мне показалось, что вы к своему делу относитесь безо всякого трудового энтузиазма. Вы не подумайте, я вас не критикую, Лида, я просто высказываю дружеское замечание. Так что вы, пожалуйста, не обижайтесь.

Она говорит:

— Я не обижаюсь. В доме двести пятьдесят квартир, и такие товарищи вроде вас…

Я говорю:

— Не понимаю.

Она говорит:

— Вот у меня наряд в сто пятьдесят шестую квартиру. Там уже был Городулин, но он, говорят, не справился. Просят, чтоб я пришла…

Я говорю:

— Сто пятьдесят шестая — седьмой подъезд. Там же однокомнатные квартиры и почти все ещё неженатые…

И тут Лида сделала строгое лицо и говорит:

— А меня, между прочим, это совершенно не интересует.

Повернулась и ушла. Представляете?

На другой день я пришёл с работы, перекрыл воду, вынул из крана новую прокладку и поставил обратно старую.

По вызову пришла не Лида. Явился Городулин. Всё наладил, а когда уходил, покачал головой и говорит:

— Парень, пора с этим делом кончать. Ясно?

Через три дня я повторил операцию «прокладка».

На этот раз явилась Лида. Она перекрыла воду, разобрала кран, внимательно посмотрела на прокладку и так же внимательно на меня.

Примерно через неделю в городской газете появилась заметка под названием «Радость новосёлов». Там было хорошо сказано про наш дом молодожёнов, какой он замечательный и светлый, а в самом конце была критика в отношении сантехники, и, в частности, насчёт невысокого качества кранов.

Под заметкой была подпись — В. Корешкова. Это Вера написала, Митина супруга. Может, она и вправду написала насчёт кранов, но я не думаю. Скорей всего она почувствовала, что её супруг не туда смотрит.

А я подумал: если всё же её критика правильная, то, чтобы всё исправить, надо или построже спросить со строителей, или в срочном порядке выдать замуж Лиду Маношину.

Так я подумал…

Но на сегодняшний день всё это уже пройденный этап.

Сегодня я жду открытия магазина «Мебель». Меня интересует гарнитур «Уют». И он не только меня интересует, но и Лиду, которая выходит замуж за одного парня.

Я думаю, вы уже догадались, за кого именно.

Так что всё хорошо. Даже замечательно. Жизнь идёт вперёд.

Лида собирается поступать в техникум коммунального хозяйства.

А дом наш пока обслуживает один Городулин.

Если у вас что случится — вызывайте его, и всё будет в полном порядке.