ДЕНЬ, НОЧЬ И СНОВА ДЕНЬ

1

Он уже довольно долго глядел в окно, но ничего такого особо интересного не заметил. Навстречу поезду резво, слегка пританцовывая, бежал молодой лесок, тянулись телеграфные провода. Один за другим — раз! раз! раз! — пролегали столбы, на поперечных рейках белели изоляторы. Если прищуриться, кажется, что это не изоляторы, а голуби. Уселись в ряды и молчат. Но вообще-то они не молчат, они гудят, вроде бы воркуют. Отсюда не слыхать. Если выскочить на ходу из вагона и приложить ухо к столбу, тогда другое дело. Изоляторы, конечно, тут ни при чем, и то, что они похожи на белых голубей, тоже не имеет никакого значения. Звуки идут от проводов. Провода натянуты, как струны, и потому гудят, в особенности когда ветер, вот как сейчас…

Ветер влетает в окно, занавеска выгибается парусом и тихо пощелкивает.

Сколько можно лежать? На его часах уже без пяти минут девять. Отличные часы. Еще дед их носил, много лет прошло, а им хоть бы что, идут как миленькие.

Он надел рубашку, натянул брюки наподобие джинсов и посмотрел вниз.

У окна сидела девушка. Она читала книгу, и было видно, что никакого ей нет дела до окружающих. А вообще-то в купе никаких окружающих сейчас не было, они, скорей всего, ушли в вагон-ресторан, и майор и его жена.

Девушка читала книгу. Тогда он изогнулся у себя на верхней полке, чтобы было поудобней смотреть, и тут же устремил ей в затылок долгий немигающий взгляд. То ли он где-то читал, а может, кто-то ему рассказывал, что такой взгляд заставит любого человека обернуться. Может быть, здесь действует гипноз или навязывание своей воли при помощи взгляда, но так или иначе человек обязан обернуться.

Странно, но у него ничего не получалось. И он уже просто так, выключив волю, разглядывал девушку, ее темные волосы, свободно упавшие на плечи. Это красиво и, наверно, модно. Многие так носят. Девушка была аккуратно одета — светлая трикотажная кофточка спортивного типа, синие брючки и белые босоножки…

Он увидел ее еще вечером, когда садился в поезд. Его провожала мама, а эту девушку — какая-то бодрая старушка. Когда тронулся их поезд, старушка замахала руками и крикнула: «Наденька, приедешь — дай телеграмму!..» А раз другие кричат, мама тоже ему крикнула, хотя до этого уже раз пять сказала: «Позвони мне на работу, или пусть тетя Наташа позвонит. Слышишь, Павлик?»

Майора с женой никто не провожал, а он с девушкой высунулись в одно окно, оба махали руками своим, оставшимся на перроне. И тогда он подумал: «Все ясно. Ее зовут Наденька. И она тоже, наверно, слышала, что меня зовут Павлик. Но это не имеет значения — кого как зовут».

— Тебе, случайно, ветер не мешает, Наденька? — спросил он вызывающе вежливо. «Может, почувствует иронию и ответит в том же духе. Все же веселей будет, чем так вот сидеть и молчать».

— Нет, Павлик, мне ветер нисколько не мешает, — ответила она таким медовым голоском, что он принял решение сделать молниеносный ответный ход.

Хорошо бы, как в шахматах, найти лучшее продолжение, но у него ничего не вышло. Он молчал, а девушка продолжала прилежно читать. Павлик не знал, что девушка только притворяется серьезной, а в душе-то она смеется над ним. А он сидит и что-то насвистывает, хотя минуту назад он даже и не думал свистеть.

Павлик достал мыло, пасту, зубную щетку и вышел, не сказав ни слова. «Ты молчишь, и я буду молчать. Пожалуйста. Еще посмотрим, кто кого перемолчит».

Вернувшись в купе, он застал девушку в прежней позе — она сидела, охватив ладонями голову, и читала. «Неужели у тебя такая сверхинтересная книга, что даже не можешь оторваться?»

Павлик вынул из рюкзака дорожные харчи — пирожки, испеченные мамой, пару помидоров, бутылку молока — и принялся завтракать.

— Поесть не хочешь? — спросил он просто.

Она подняла глаза, внимательно, будто впервые его видит, посмотрела на него и без всякой насмешки сказала:

— Большое спасибо. Я уже позавтракала.

— Когда ж это ты успела? — спросил Павлик, понимая, что теперь их беседе ничего не помешает.

— Очень ты крепко спал.

— Это со мной случается…

— Что? — Девушка опять подняла глаза, на сей раз удивленно.

Он засунул в рот целый пирожок и потому последнюю фразу произнес непонятно: «Это фо мой фуфаефа».

Некоторое время оба молчали.

Потом, немножко подумав, Павлик уселся с ней рядом, заглянул в ее книжку и начал читать с середины. Она, конечно, заметила, что он тоже читает, и потому, когда дошла до конца, сразу не перевернула страницу, а, взяв ее за уголок, слегка пошевелила — мол, читай скорей, я жду.

И тогда Павлик сказал:

— Можно.

— Что можно?

— Можешь переворачивать. Я уже.

— Уже прочитал, да? И ничего не понял.

— Почему же это я ничего не понял?

— Что ты понял?

Павлик пожал плечами и усмехнулся. Жаль — книжка попалась незнакомая. Читал бы он ее раньше, сейчас бы сказал, что́ он понял, и получилось бы, что он жутко сообразительный — пробежал одну только страницу, и пожалуйста, может рассказать сюжет.

— Ну, что ты понял? — повторила она. Ей тоже, наверно, хотелось поговорить на разные темы.

И тогда Павлик, улыбнувшись, сказал:

— Я понял, что ничего не понял.

— То-то, — сказала она и закрыла свою книжку.

Это означало: «Давай знакомиться!»

2

Сколько фотографий — даже не сосчитать. И люди на фотографиях самые разные. Не как на Доске почета, где все без исключения серьезные и прямо на тебя смотрят. А тут всё совершенно по-иному. Вот, например, неизвестная блондинка уставилась в потолок и двумя пальчиками бусы поддерживает — ах, ах, глядите, какая я красивая и какие у меня бусы. Рядом другая фотография — ребеночек лежит голый, попкой кверху, и ревет на полную катушку. Непонятно даже — зачем человека в таком состоянии фотографируют? Еще карточка, на ней двое — он в черном костюме при галстуке, а она в белом платье с фатой. Ну, это и понятно — молодожены. А в центре, на самом почетном месте, портрет известного киноартиста. Вообще-то он неплохой артист. Он не так давно снимался в этом фильме, где он чего-то такое важное изобрел и за ним иностранные шпионы гоняются, но недолго, потому что их довольно-таки быстро разоблачают…

Павлик и Надя молча разглядывали развешанные по стенам фотографии, когда распахнулась черная занавеска и появился пожилой дядечка. В руке у него была газета «Футбол-хоккей».

— Слушаю вас. Что скажете?

— Здравствуйте, — сказал Павлик. — Вы фотограф? У нас к вам большая просьба…

— Можете не продолжать. — Фотограф бережно сложил свой «Футбол-хоккей». — Я догадываюсь, какая у вас просьба. Вы, наверно, хотите, чтобы я вам срочно что-нибудь спел…

— Да. Если можно, спойте нам, пожалуйста, — серьезно сказала Надя.

— У вашей девушки, — сказал фотограф Павлику, — развито чувство юмора. — Он обернулся к Наде: — Я бы вам, конечно, спел с большим удовольствием, но, к сожалению, я сегодня не в голосе. Насколько я понимаю, вы пришли сфотографироваться?

— Интересно, как же это вы догадались? — спросила Надя.

Фотограф ласково похлопал Надю по плечу. Он оценил ее умение не лазить за словом в карман.

— Прошу садиться, молодые люди!..

У фотографа было хорошее настроение, это было видно. Он дружелюбно посмотрел на Павлика и спросил:

— Какое назначение фотографии?

Ответить хотела Надя, но Павлик сделал ей жест: «Погоди. Я отвечу сам. Не у тебя одной есть чувство юмора».

— Какое назначение фотографии? — переспросил Павлик. — Фиксировать различные моменты отдельных граждан…

— Теперь я буду знать, — поклонился фотограф. — Какой вы желаете зафиксировать момент?

«Наверно, жених и невеста. А пожалуй, нет, слишком еще молоды».

— Нам требуются фотокарточки размером три на четыре сантиметра. Ей отдельно и мне отдельно.

— Бу зде, как говорит Аркадий Райкин. Вы его когда-нибудь видели?

— Мы его только по радио слышали, — ответила Надя, и Павлик обратил внимание — она ответила за двоих. А может, лично он видел Аркадия Райкина и не один раз. Но вообще-то он его никогда не видел, а по радио слышал в передаче «С добрым утром».

— Вы много потеряли. Его надо обязательно видеть.

Фотограф включил маленький прожектор, рукой показал на стул.

— Ну что? Начнем с барышни?

— А может быть, лучше с кавалера? — спросила Надя.

Павлик улыбнулся. «Да, насчет чувства юмора у нее порядок».

— Могу предложить такой вариант, — сказал фотограф. — Вы садитесь рядом, я сниму вас вместе, потом вы разрежете снимок на две части, и каждый из вас возьмет себе ту часть, которую он заслуживает.

— А так можно?

— Можно. В наше время человечество решает и более сложные проблемы. Как вы понимаете, я имею в виду прогрессивное человечество…

Усадив их рядом, он быстро установил нужное освещение.

— У вас одна задача — держаться независимо. Считайте, что вы незнакомы. Ни она для вас, ни вы для нее в данный момент не существуете.

Надя поправила прическу и подумала: «Получим карточки, а одну не разрежем. Оставим на память об этом симпатичном и очень разговорчивом дядечке».

— Если я скажу вам, что отсюда сейчас вылетит птичка, не верьте. Этот мелкий обман остался с прошлого века. Девушка, хватит поправлять волосы, вы и так красивая. А вы, молодой человек, не смотрите на меня так строго, вы еще не прокурор. Тихо! Сейчас отсюда вылетит птичка. Готово!..

Павлик облегченно вздохнул. Можно было подумать, что он закончил тяжелую работу.

— А когда будут карточки?

— Прошу вас посидеть несколько минут. Посмотрите пока мои работы. Это всё наши современники. Я быстренько проявлю негатив.

Он скрылся за черной занавеской, и оттуда сразу же раздался его голос:

— Значит, карточки вам нужны для документов…

— Для поступления в ПТУ, — уточнил Павлик.

— Здесь у меня темно, и я не могу разобраться, что такое ПТУ?

— Это он сострил, — тихо сказал Павлик. Уж, наверно, не они одни снимались здесь для ПТУ.

— Конечно, — кивнула Надя. — Ему там скучно одному в темноте, вот он и разговаривает.

— ПТУ — это профессионально-техническое училище, — пояснил Павлик.

— Я почему-то так и подумал, — ответил фотограф. — Сами вы местные или иногородние?

— Иногородние.

— Конечно, из разных городов?

— Из одного города.

— Какое приятное совпадение!..

Павлик молча переглянулся с Надей. Сегодня на вокзале в автоматической камере хранения они поставили свои вещи — рюкзак и чемоданчик — в один шкаф. Чтобы его закрыть и потом открыть, нужно было придумать шифр — четырехзначное число. И Павлик предложил такое сочетание — единицу, девятку, пятерку и восьмерку. Надя спросила: «А почему именно эти цифры?» — и Павлик сказал: «1958 — год моего рождения. Уж это-то число я никогда не забуду». Надя улыбнулась и сказала: «А если забудешь, я напомню. Я тоже родилась в пятьдесят восьмом». И тогда Павлик сказал: «Какое приятное совпадение!» Но сказал он это просто потому, что так обычно говорят, когда получаются совпадения.

— Ну и какую же вы себе, интересно, выбрали профессию? — полюбопытствовал фотограф.

— Каждый свою, — ответила Надя.

Она ждала, что тут же последует вопрос: «А лично вы?» — но за занавеской было тихо, и это ее обрадовало. Лично она, правда, уже сделала выбор, но хотела еще подумать. А Павлик, по его словам, уже все решил окончательно. Во всяком случае, так он ей заявил. Но, наверно, и у него тоже имеются варианты. И правильно. Выбор профессии дело непростое. Тут торопиться не приходится.

— Как там наш негатив? — спросил Павлик.

— Вы свободны! — раздался голос фотографа. — Карточки будут через час, но если вам нужно срочно, можете прийти попозже. Договорились?

— Договорились.

— Подождите… — Он вышел, на ходу вытирая руки. — Я дам вам квитанцию, одну на двоих. Фамилия?

— Коротеев.

— Так и запишем.

— А моя фамилия — Фирсова, — сказала Надя, но фотограф уже вручил квитанцию Павлику и улыбнулся.

— Значит, п о к а  Фирсова? Понятно.

— Привет! — сказал Павлик. — Желаем вам успеха в труде.

— И в личной жизни, — добавила Надя.

Уходя, она бросила взгляд на фотографа. «Что значит «п о к а  Фирсова»? Ваши намеки можете оставить при себе», — хотела сказать Надя, однако не успела. Фотограф уже исчез за своей черной занавеской.

3

— Зайдем, Фирсова, в кафе «Ландыш», а?

— Зайдем, Коротеев. А где оно?

— Где? Восемь классов окончила? Буквы знаешь? Смотри вон туда и читай — кафе «Ландыш».

В «Ландыше» было совсем свободно, и они выбрали отличный столик — маленький, только для двоих, и вдобавок у самого окна. Можно сидеть, есть сосиски с капустой и смотреть в окно.

В кафе тишина и покой, еле слышно играет радио, а за окном движение, за окном люди. Одни шагают не спеша, другие — куда-то торопятся, разговаривают, улыбаются, едят на ходу мороженое, волокут сетки с апельсинами, катят детские коляски, и вполне возможно, что в одной из них лежит тот самый гаврик, что красуется на стене у фотографа, но в коляске он, конечно, не плачет, а, наоборот, смеется, потому что сегодня отличный день, светит солнце и вообще все хорошо.

Еще в поезде в какой-то момент Павлик почувствовал себя главным. Во-первых, он мужчина, и это основное. Во-вторых, он уже почти что окончательно выбрал себе профессию. Что касается Нади, то с ней пока вопрос не ясен. Девушки вообще переменчивы. Похоже, что эта Фирсова сама еще пока точно не знает, чего она хочет. Вот, пожалуйста, сидит, отодвинула тюлевую гардину и таращит глаза на проходящих людей. Внимание!.. Остановились два волосатика. То ли они Надю разглядывают, то ли соображают — зайти им в кафе или нет. Не зашли. И правильно сделали.

— Знаешь, бывает кино, снятое скрытой камерой, — сказала Надя, — люди сидят, ходят и даже не догадываются, что их в это время снимают…

— Знаю, — сказал Павлик. — Лично я это не приветствую. Иногда человек довольно-таки глупо выглядит, зачем на него смотреть?.. Ты мне вот что скажи, какой у тебя на сегодня намечен план?

— Фотокарточки получить. Это первое. Конечно, город посмотреть…

— Это понятно. А еще?

— Хочу в универмаг зайти.

— С целью?

— Кофточку посмотреть.

— Посмотреть или купить?

— Посмотреть-то я могу все, а купить одну.

— Так. Дальше что?

— Неплохо бы зоопарк посетить.

— Вот это правильно. Со слоном надо повидаться.

— Можно в кино сходить.

— Не стоит.

— Почему?

— Кино дома посмотрим. Ты вообще-то сколько думаешь здесь пробыть?

— Два дня самое большее.

— Значит, два дня и две ночи, да? А насчет ночлега подумала?

— Подумала. Сдам документы в ПТУ, у них же есть общежитие…

— Есть, конечно. Для принятых.

— А меня что, не примут, что ли?

— Не сегодня же тебя примут.

— Тогда пойду в гостиницу.

— Ну да. Там тебя ждут не дождутся. «Где же Фирсова? Скорей бы она пришла, а то у нас все номера пустуют».

Сперва Надя улыбнулась, потом нахмурилась. «Какой самонадеянный, все он знает. Насчет общежития сказала бабушка, она зря не скажет. В ПТУ обязательно помогут с жильем».

Надино молчание Павлик объяснил по-своему: «Растерялась, не знает, как ей быть». Он взял бутылку кефира, потряс, аккуратно выдавил пальцем крышечку из фольги, налил полный стакан Наде, затем себе. Сделал он это не торопясь, солидно. Пусть Фирсова видит, что рядом с ней человек, на которого можно положиться в трудную минуту. К тому же у него родился план, о котором Наде пока что, пожалуй, не стоит говорить. Возможно, она еще не согласится, а если согласится, то все будет для нее приятным сюрпризом. Но вообще-то это будет сюрпризом не только для Нади Фирсовой, но также и для…

— Чего это ты вдруг замолчал? — усмехнулась Надя и, не дожидаясь ответа, неожиданно спросила: — В каком месяце ты родился?

— Я в августе. А что?

— Ты в августе, да? А я в июне. Понял, Коротеев? Я на два месяца тебя старше.

— Допустим. Ну и что?

— Ничего. Это я просто так. Для ясности.

— Тихо! Чапай думать будет! — сказал Павлик и погрузился в задумчивость.

Если бы его сейчас сняли скрытой камерой, любой, кто увидел бы его на экране, сразу бы понял, что в голове у него рождается могучая идея. Вообще-то она уже полностью созрела, и Павлик был железно убежден, что все будет хорошо. Его, конечно, спросят — кто? Почему? Его спросят, и он ответит.

Павлик хлопнул в ладоши.

— Пей кефир, ешь рогалик, Фирсова, и не робей. Понятно? Пока я жив, можешь ни о чем не думать.

Надя с нескрываемым любопытством смотрела на Павлика. Как видно, что-то он затеял, но что?..

Когда они выходили из кафе, Павлик пропустил Надю вперед и, прочитав в ее глазах вопрос, бодро сказал:

— Спокойно. Как говорил мой дед — порядок в танковых войсках!

4

Это только так кажется — зашел, выбрал, купил, и будь здоров. Нет. Ничего похожего. Пока доберешься куда тебе надо, то и дело отвлекаешься. Вот, например, отдел «Сделай сам» занимает почти что целый этаж. Тут есть все, что хочешь, — любые материалы, техника. Тебе нужны тисочки? Пожалуйста, выбирай. Электродрель? Вот она — аккуратненькая, к ней сверла в наборе и шнур, хочешь — черный, хочешь — красный. И вольтаж, какой нужен, и сто двадцать семь и двести двадцать. Замечательный отдел. И что хорошо — тут всё по-серьезному, не как на первом этаже, в отделе «Товары для школьников». Такой стоит галдеж, хоть уши затыкай. Вот уж где будущие первоклассники жизни дают! Только и слышно: «Мама, купи! Папа, купи!» Ранцы, пеналы, ластики и т. д. Одним это, конечно, вот так нужно, а для других, как говорится, Пройденный этап.

Надя шла впереди, но она все время оглядывалась, замедляла шаг и нетерпеливо топталась на одном месте.

Павлик опять застрял, на сей раз у прилавка, где выставлены радиодетали.

Надя тяжко вздохнула, открыв при этом рот и закатив глаза. Увидела бы ее сейчас бабушка, она бы сказала: «Не смей, пожалуйста, меня передразнивать!»

С трудом оторвавшись от новейших конденсаторов, от диодов и триодов, Павлик прибавил шагу и поравнялся с Надей.

— Ну, где они продаются, эти твои кофточки?

— Я же сказала — выше.

— Тогда чего же мы здесь толчемся?

Надя взяла Павлика за руку, как старшая младшего.

— С тобой ходить — одно мучение. Все тебе нужно посмотреть, все тебе надо потрогать.

— Во-первых, не все. Это раз. И второе: если меня с детских лет техника привлекает, могу я… — Он сделал паузу и подумал: «Вроде бы я оправдываюсь, а мне, наоборот, наступать надо!» — У нас с тобой разные интересы. Я заметил, как ты детскую коляску разглядывала, как будто это была не коляска, а луноход.

Он покосился на Надю. «Неплохо получилось. Сразу замолчала. Но у ней есть чувство юмора, так что она еще, возможно, мне сейчас врежет!»

Но Надя обернулась к нему и очень серьезно, как-то по-взрослому сказала:

— Да, мне понравилась детская коляска. Ну и что? Я все ж-таки женщина.

— Именно, что все-таки.

Павлик пожал плечами: «Много на себя берешь, Фирсова. У тебя еще даже паспорта нет. Женщина».

— Раз молчишь, значит, понял, — с удовлетворением отметила Надя и кивком указала вправо: — За мной! Поехали на эскалаторе!..

Наверху, в отделе, где продавались юбки, кофточки и прочая петрушка, Павлик демонстративно глядел по сторонам, на ряды вешалок, на манекены. Он снова подумал о том, что сказала ему Надя. И главное, так она это сказала, что получилось не смешно. И никакого она не применила чувства юмора. Все правильно. Она же будет женщиной, возможно, кого-нибудь родит и начнет катать своего ребенка в коляске. Ей же не десять лет, ей в этом году паспорт получать. И ему тоже скоро выдадут паспорт. Единица, девятка, пятерка и восьмерка. Это шифр. В автомате на вокзале остались вещи на хранении. Ее и мои. В общем, наши вещи.

— Павлик!

Он обернулся.

Надя высунулась из примерочной.

— Посмотри. Как твое мнение?

Она была в новенькой кофточке.

— Вообще-то неплохо…

— Тебе нравится? — спросила Надя, и он понял, что от его ответа зависит многое.

Конечно, проще всего было сказать «нравится» — и дело с концом. Но он сам, даже не зная почему, отрицательно покачал головой.

— Мне не нравится.

— Правда? — спросила Надя, и Павлик почувствовал, что она не только не огорчена, а наоборот — даже довольна его ответом. Между тем так оно и было. «Если б сразу сказал — «нравится», — подумала она, — значит, ему все равно, какая кофточка на мне, эта или другая. А он сказал — «не нравится», значит, он заинтересован и хочет, чтобы я лучше выглядела. И к тому же он прав. Эта кофточка чересчур пестрая, от нее даже глаза устают. Лучше взять ту, голубую с каемочкой».

Через минуту Надя показалась из примерочной в другой кофточке. Теперь она уже не стала спрашивать, только посмотрела на Павлика.

— Высший класс! — сказал Павлик.

— Выпишите! — сказала Надя продавщице, радуясь тому, что у них целиком и полностью совпали вкусы.

А когда продавщица, протянув ей чек, доверительно шепнула: «Все правильно. Голубенькая вам больше идет», Надя указала на Павлика:

— Раз он одобрил — значит, все!

Павлик усмехнулся и, встретившись глазами с продавщицей — миловидной девушкой в фирменном халатике, отвлеченно посмотрел по сторонам, словно бы желая сказать, что у него на сегодняшний день есть дела поважнее, чем выбор какой-то там кофточки.

5

Три солдата молча ели эскимо. Движения их были до смешного ритмичны. Выходило это у них, конечно, случайно, но поглядеть со стороны, можно подумать, что им кто-то беззвучно подает команду — откусить, подождать, пока растает, проглотить, еще разик откусить.

Четвертый тоже ел мороженое и при этом считал вслух. В паузах он успевал еще вставить словцо, а то и короткую фразу.

— …Тринадцать… Ну, ты подумай!.. Четырнадцать… Пятнадцать… Силен!.. Шестнадцать… Вот дает!.. Семнадцать… Восемнадцать… Ну, где же он?.. Девятнадцать… Двадцать… Ведь это надо же…

И Павлик с Надей считали, но про себя. Они и другие посетители, что стояли рядом, и эта четверка совсем еще молодых солдат — все неотрывно смотрели на темную беспокойную воду бассейна.

И вдруг вода с шумом расступилась, и на ее поверхности возникла морда бегемота — массивная, с круглыми вытаращенными глазами.

— Здоровеньки булы, — сказал бегемоту мужчина в дырчатой соломенной шляпе. — Мы тебя давно ожидаем. Почему долго не вылазил?

Было заметно, что владелец шляпы слегка навеселе.

Бегемот разинул огромную пасть и медленно повернулся в противоположную сторону.

— Видал? Он с тобой отказывается говорить, — заметил кто-то из зрителей, и, как бы в подтверждение этих слов, бегемот снова скрылся под водой.

— Сколько же он может не дышать? — спросила Надя.

— Очень долго, — сказал Павлик.

Только что отшумел короткий летний дождик, и стало немного прохладней. Весело блистали дорожки, над бетонными скалами и горками поднимался пар.

Они шли по дорожке, ненадолго задерживаясь у клеток и вольеров, и каждый при этом думал о своем.

«Знакомы мы со вчерашнего вечера, а почти что ничего друг про друга не знаем. Только я и знаю, что мы ровесники и что она тоже приехала поступать в ПТУ.

Что еще? Похоже, что она довольно-таки самостоятельная и немного о себе воображает. Но вообще-то она девчонка неплохая, а то, что она старше меня на два месяца, то это никакого значения не имеет. Но все же интересно, о чем она особо мечтает? Какие у нее подруги и друзья? И много ли у нее друзей? Не подруг, а именно друзей. А то, что она очень складная и вообще симпатичная, это всем ясно и без электрического освещения. Лучше всех она это сама знает. Походка у нее плавная, и волосы свои она каждую минуту поправляет, чтобы все жители городов и сел знали, какая она заметная и вообще… А профессия, которую она себе наметила, — кондитер — неплохая. Тут можно и фантазию проявить, и талант, если он, конечно, у нее откроется во время учебы. И тут что ценно, каждый с ходу поймет — хорошо она работает или нет. Люди едят твою продукцию и облизываются, — значит, ты мастер, тебе почет и уважение. А если люди едят и плюются — чао, ищи себе другую профессию. Интересно, кто ее родители? Говорит, что большей частью с бабкой живет и что эта бабка в прошлом — боевой товарищ, была на войне и так далее. У нее бабка, а у меня дед. Только его давно уже, к сожалению, нету. Я бы, конечно, мог ей сказать, кто он был. Но пока ей не надо говорить. А то она еще подумает, что я хочу этим повысить себя как человека. Мне это совершенно ни к чему. Если в дальнейшем нужно будет сказать — скажу. И про улицу. А не поверит — фотографию его покажу, тем более она у меня с собой. Кстати, не забыть взять фотокарточки».

— О чем задумался, Коротеев? — спросила Надя.

— Да так… О международном положении. Не забыть нам фотокарточки получить.

— И я об этом только что подумала, — сказала Надя.

Она действительно вспомнила, как они сегодня снимались — двое на одну карточку… «Почему фотограф у меня фамилии не спросил? — думала она. — Мужчина считается глава. А чего он глава? Ничего он не глава. Мальчишка он, видать, неплохой, вести себя умеет. В кафе сказал: «Пока я жив, можешь ни о чем не думать!» Нет, Павличек, так нельзя. Нужно обязательно думать. Как жить, для чего жить, для кого жить. Кондитерское производство — дело хорошее. И внешне выглядит. Халат белый, и на голове колпак фигурный, туго накрахмаленный. Бабушка говорит: «Я никогда этого не умела. Мука, простокваша, ложка песку — вот мой потолок. А вообще, Надежда, кондитер — истинно женская профессия».

— Ты чего молчишь? Устала? — спросил Павлик и посмотрел на свои «штурманские». — «У меня, да и у вас, в запасе вечность. Что нам потерять часок-другой?!» Помнишь, у Маяковского?

— Не помню.

— Зря. Сильная вещь. Внимание! Царь зверей.

Лев стоял не двигаясь и смотрел куда-то вдаль, мимо Нади и Павлика, мимо людей, плотно обступивших ограду. Он все смотрел, и казалось, что он хочет что-то вспомнить, хочет, но никак не может. То ли стар стал, то ли маленько память ослабла. И львица рядом. Лежит, поглядывает по сторонам.

— Красивый лев, — сказал Павлик. — Очень гордый.

— Только он, по-моему, не в настроении, — сказала Надя.

— Похоже, — согласился Павлик. — Может, он главную свою жизнь прожил, а сейчас он так — «пойти в домино сыграть или клубнику на рынок свезти?».

Надя улыбнулась.

— Ты же не знаешь, какого он года рождения. Может, на заслуженном отдыхе.

— Навряд ли, — сказал Павлик и вдруг представил себе такую картину. Надя неосторожно перегнулась через ограду и сорвалась вниз, в ров с водой. Сразу начинается паника, но Павлик тут же прыгает в воду. «Спокойно, Фирсова, я здесь!» Он подхватывает Надю на руки и выносит ее наверх. Рядом чисто случайно оказывается оператор, и назавтра все это показывают по телевидению по первой программе. И Надина бабушка, что ее тогда провожала, смотрит телевизор, сперва падает без сознания, но потом видит, что все в порядке, и говорит: «Какое знакомое лицо. Где-то я его видела». «Да, бабуля, вы меня видели на вокзале, но это не имеет никакого значения!»

— Пошли дальше, — сказала Надя.

— Да, теперь-то, конечно, можно пойти дальше, — сказал Павлик и скромно улыбнулся Наде, которая даже и не подозревала, что он только что ее спас от смертельной опасности и рисковал при этом собственной жизнью.

И они пошли дальше.

«Если б она знала, что с ней сейчас было, — думал Павлик, — она бы схватила меня за руку и сказала бы: «Большое тебе спасибо за твой героический поступок!» И я, чтобы себя особо не выпячивать, сказал бы ей: «На моем месте так поступил бы каждый». И тут бы уж она, конечно, меня поцеловала, не глядя, что кругом посторонние люди».

«А вдруг и правда в ПТУ нет общежития для тех, кто еще только заявление подал? — озабоченно подумала Надя. — В гостинице ни за что номер не получишь, это бабушка сказала, она-то наверняка в курсе. А тогда куда же мне деваться? У него небось здесь родня… А если он меня к ним пригласит, как быть? Хорошо, если большая семья, а вдруг мы там окажемся только вдвоем? Нет. Тогда пойду в гостиницу, там можно внизу посидеть. А спать необязательно. Можно почитать. Так что ничего страшного, тем более он сказал — пока он жив…»

В слоновнике стоял веселый гомон. Ребятишки бросали слонам баранки, яблоки и заранее припасенные морковки. Слоны с удовольствием принимали угощение, что доставляло их кормильцам большое моральное удовлетворение.

— Смотри! Наш знакомый, — сказала Надя.

Павлик обернулся и увидел мужчину в соломенной шляпе, того самого, от которого отвернулся бегемот.

Заложив руки за спину, мужчина требовательно посмотрел на слонов и громко спросил:

— А где мамонты?.. Я спрашиваю — где мамонты?

— Мамонты кончились, — ответил очкастый долговязый парень с малышом на плече. — Вымерли они. Где же вы раньше были?

— Раньше я в Краснодаре работал. Там их тоже нет. А если хочешь знать, мамонт — тот же слон…

— Только самого первого выпуска, — вставил Павлик.

— Устаревшая модель, — добавила Надя.

— Точно, — подтвердил мужчина в шляпе.

Могучие слоны с тяжелой грацией переступали с ноги на ногу, плавно раскачивали хоботы и были в отменном расположении духа.

— Подарить тебе этого слона? — спросил у Нади Павлик.

— Вообще я не против, — сказала Надя, — но мне его сегодня, к сожалению, устроить негде. У меня же здесь нет никакой жилплощади…

— Найдем, — уверенно сказал Павлик. — Не робей, Фирсова. Слон будет устроен. Я отвечаю!..

6

Лифт остановился на шестом этаже, и они вышли. Павлик нес свой рюкзак и Надин чемоданчик.

— Вот она, квартира сорок четыре. Прибыли.

— Павлик, — Надя взялась за ручку наружной двери лифта, — погоди. Лучше я не пойду…

— Здравствуйте!.. Почему ты не пойдешь? Почему?

— Тише. Потому что мне неудобно. Я же их совсем не знаю.

— Это даже лучше. Познакомитесь. Если хочешь знать, я и сам тетю Наташу видел раза три, не больше.

Раздался щелчок, тихое гудение, и кабина лифта пошла вниз.

— Вот. Даже лифт уехал. — Павел поставил чемоданчик и протянул Наде руку: — Пока!

— Что — пока?

— Подожди меня здесь. Я зайду один и потом тебя позову.

— Но меня же увидят. Я лучше спущусь вниз.

— Ладно. Сойди ниже на этаж и жди моего сигнала.

Надя взяла чемоданчик и спустилась на пятый этаж. Она прислушалась. Сначала было тихо, потом отворилась дверь и послышался женский голос: «Наконец-то явился», и сразу голос Павлика, какой-то чересчур бодрый: «Здравствуйте, тетя Наташа!» Затем дверь закрылась и снова наступила тишина.

«Как нескладно все получилось, — подумала Надя. — Сейчас обязательно кто-нибудь выйдет из квартиры и спросит: «Вы к кому?» А я даже их фамилии не знаю. Подожду минут пять, самое большее десять, если Павлик не выйдет, поеду на вокзал.

А Павлик тем временем уже сидел в комнате, рассеянно слушал тетю Наташу и думал: «Не сбежала ли Надя?»

— Весь день ждала тебя, даже начала беспокоиться, где ты есть, не заблудился ли?..

— Что вы, тетя Наташа, я же не маленький.

— Это тебе только кажется, что ты такой взрослый и самостоятельный, а ты еще школьник…

— Я уже не школьник, — сказал Павлик. «Неужели ушла? Тогда совсем будет глупо — я о ней расскажу, а ее нет».

— Хорошо. Уже не школьник, но еще и не взрослый.

— Тетя Наташа, вам большой привет от мамы.

— Спасибо.

— И от папы привет. Он лежит в больнице. Ему позавчера только вырезали аппендицит.

— Вырезают не аппендицит, а аппендикс.

— Понятно. Тетя Наташа, я хочу вам одну вещь сказать. Можно?

— Говори.

«Как бы начать получше? Сказать, что мы дружим с первого класса? Нет, не надо. Скажу, как есть. Скажу, что вместе приехали, а то, что мы в поезде познакомились, говорить необязательно».

— Ну, говори же, говори! — сказала тетя Наташа.

— Дело вот в чем, — начал Павлик и неожиданно для самого себя спросил: — А что, дядя Жора все летает?

— Да. Он уже два миллиона километров налетал.

— Какой у него самолет? «ТУ-114»?

— «ИЛ-62».

— Замечательный самолет, — сказал Павлик, безнадежно увязая в разговоре и так и не решаясь выйти на главную тему.

И тетя Наташа поняла, что ее гость, по всей видимости, собирался говорить с ней о чем-то другом.

«Если сейчас не скажу — все. Надя уйдет. Не будет она столько ждать».

— Тетя Наташа, — сделал новый заход Павлик, — вы, конечно, знаете, почему я приехал…

— Мне твоя мама все рассказала по телефону, так что я в курсе дела.

— Я приехал подавать документы в ПТУ…

— Знаю. Только вот на кого решил учиться, это мне еще неизвестно.

«Было бы вам известно, что пока мы тут с вами разговариваем, на пятом этаже стоит и нервничает Надя Фирсова, которая на меня надеется. А возможно, она уже ушла и считает, что я жалкий трепач».

Этого, разумеется, Павлик не сказал. Он это только подумал, а сказал он совсем другое:

— Вы знаете, когда ребята и девчонки вместе учатся, то у них завязывается дружба, а у некоторых она даже переходит в любовь…

— Да, случается и такое, — улыбнулась тетя Наташа, твердо убеждаясь, что не ошиблась в своей догадке — влюбился и боится признаться.

— Но бывает, что просто дружба, — полез на попятный Павлик, уже окончательно теряя надежду перейти к делу.

— Давай рассказывай о себе, но, если можешь, покороче, а то я ухожу на ночное дежурство, а мне еще надо успеть дать тебе разные инструкции.

«Уходит на ночное дежурство, тогда-то уж Надя наверняка не останется. Ладно. Скажу».

— Тетя Наташа, со мной вместе приехала поступать одна девушка — Надя Фирсова. Она хорошая девушка. У ней бабушка была на фронте, работала в редакции военной газеты, награждена орденом Красной Звезды и медалью «За боевые заслуги»…

— Кто? Бабушка или девушка?

— Бабушка, а сама она будет учиться на кондитера.

— Прекрасно. Ну и что же?

— Вы понимаете, она думала, что для поступающих есть общежитие, а оказывается — нет. И ей вообще-то негде… У нее тут нет никого…

— Я понимаю, — сказала тетя Наташа, и Павлик заметил, что лицо у нее немножко потемнело.

— Так что, если нет возможности, то я тогда тоже… — Он потянулся к своему рюкзаку, давая тем самым понять, что он готов покинуть квартиру.

— Как ее зовут? — спросила тетя Наташа, как будто это имело какое-то значение.

— Надя. Надежда Фирсова.

— Сколько ей лет?

— Сколько и мне.

— Так она совсем взрослая, — покачала головой тетя Наташа, а Павлик подумал: «Интересно, Надя, значит, взрослая, а я не взрослый».

— Где она?

— Она тут.

— Где тут?

— На лестнице…

Тетя Наташа замолчала. Она внимательно разглядывала свои ногти, потом встала, подошла к зеркалу, поглядела на себя, еще раз покачала головой и сказала совсем тихо, еле слышно:

— Пусть зайдет.

Павлик метнулся в переднюю, открыл настежь дверь и крикнул:

— Надя! Иди сюда! Тебя приглашает тетя Наташа!..

Не услышав ответа, он сбежал на пятый этаж и увидел Надю с чемоданчиком в руке, она уже собиралась спускаться.

Он выхватил у нее чемоданчик и взял ее за руку.

— Она просит, чтобы ты шла скорей, а то ей уходить на ночное дежурство…

Когда Надя вошла, Павлик удивился — как-то она вдруг изменилась. Робкая, смущенная. Где же ее чувство юмора?

— Здравствуйте, Надя Фирсова, — сказала тетя Наташа, и Павлику захотелось, чтобы она при этом улыбнулась, но на лице ее не было улыбки. Сперва она поглядела на Надю, а потом стала глядеть куда-то мимо.

— Вы меня извините, — сказала Надя, — я вообще не хотела…

— Ах, вы не хотели? — усмехнулась тетя Наташа, и Павлик почувствовал — в воздухе пахнет грозой.

— Мне просто как-то неудобно, — пояснила Надя.

— Заходите, заходите, — сказала тетя Наташа и снова задумалась, и это было уже совсем непонятно. Она же все знает, сама пригласила Надю войти и опять молчит. — Ну, хорошо, — сказала она наконец. — Значит, так, вы — Надя Фирсова — будете спать в этой комнате на тахте, белье здесь, в ящике. А ты, — она обернулась к Павлику, — ты будешь спать в маленькой комнате на раскладушке, она уже постелена. Душ и все прочее вон там. В холодильнике есть масло, колбаса, бутылка ряженки. Хлеб в хлебнице.

— Спасибо, — сказал Павлик. — Нам все ясно.

— Можно мне спросить? — Надя подняла руку, как в классе, и тетя Наташа коротко улыбнулась. — У вас есть телефон. Можно, я ваш номер напишу в телеграмме бабушке, и она завтра сюда позвонит…

— Можно. А что, у тебя, кроме бабушки, никого нет?

— Есть. Папа есть и мама. Только они в отъезде. Их по нескольку месяцев не бывает. Они в геологической экспедиции…

— Понимаю, — кивнула тетя Наташа.

«Сказала бы: «Это дело хорошее», Наде было бы приятней», — подумал Павлик и спросил:

— А когда дядя Жора вернется?

— Сегодня он не вернется, — ответила тетя Наташа и подчеркнула слово «сегодня».

— Жаль, — сказал Павлик. «Вернулся бы сегодня, все было бы проще. Мы бы устроились вместе с дядей Жорой, а Надя бы ушла туда, на раскладушку».

— Я приду рано. Вы меня дождитесь.

— Мы с утра пойдем в ПТУ, — сказал Павлик, — а по пути зайдем в кафе «Ландыш». Там и поедим.

— Ну да, светскую жизнь лучше начинать с утра, — сказала тетя Наташа.

— Очень там рогалики вкусные, — сказала Надя.

Тетя Наташа взяла сумку, плащ и пошла к дверям. Уже на пороге она остановилась и сказала:

— Спокойной ночи.

Она посмотрела на Павлика, потом на Надю.

— Вы слышите? Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, — сказал Павлик.

— Спокойной ночи, тетя Наташа, — сказала Надя и, когда захлопнулась дверь, закрыла лицо руками. — Думала, умру…

7

Восемь переговорных кабин стоят рядом, в каждой человек, а иной раз и двое. Один говорит, а другой ему подсказывает или что-нибудь добавляет в трубку. Днем, когда кабины заняты и все сразу говорят, ничего понять нельзя — сплошная каша. Но если мимо этих кабин пройдешь не спеша, до тебя долетят обрывки разговоров, которые сплетутся в одну фразу, без начала и конца, без запятых и точек: «Полина родила двойню постараюсь в министерстве выбить фонды защитился все в порядке высокие сапожки только на шнурках в целом утверждены есть поправки звоню и не застаю где ты гуляешь по вопросам капитального строительства целую тебя дорогая в соответствии с указаниями руководящих органов…»

Говорят люди, говорят, не умолкая, и у каждого свои радости, свои заботы и печали.

Днем почти всегда работы невпроворот, а в ночные часы, конечно, много спокойней. Остается время передохнуть, подумать о том о сем.

Она ответила на вызов, соединила абонента с Алма-Атой, он поблагодарил: «Спасибо девушка!» — и торопливо заговорил по-казахски.

«Спасибо, девушка», «Будьте любезны, девушка». А я, между прочим, шесть лет замужем. Меня уже называют тетей Наташей».

В автобусе по дороге на работу она все время думала об этой девчонке и о Павлике. Все-таки родственник, хоть и дальний. Вера Коротеева — мать Павлика — доводится ей троюродной сестрой. Встречаются они редко, живут в разных городах, но так уж вышло, что у нее с Верой одна профессия — обе телефонистки и обе на междугородной. Только Вера там у себя — старшая. У нее в Озерске совсем другой объем работы, даже и сравнивать нельзя. Озерск — всего-навсего районный центр, к тому же Вере лет побольше и у нее стаж, а Наташа работает не так давно. Летала стюардессой и в один прекрасный день в рейсе познакомилась с Георгием. Он летел пассажиром из Адлера. Потом уже, после свадьбы, он вдруг заявил: «В нашей семье кто-нибудь один будет летать, а именно — я. А для тебя и на земле работенка найдется». И вот она закончила курсы и теперь трудится, как говорится, не хуже других.

Вспыхнул сигнал. Наташа приняла вызов и объявила в микрофон: «Матвеенко, вторая кабина». Она узнала знакомый голос одесской телефонистки и быстро сказала: «Люба, привет! Как там? Синеет море за бульваром?» «Синеет», — ответила Люба, — привет, Натали!»

Абонент вошел в кабину, плотно притворил дверь, и в малолюдном зале ожидания как бы издалека послышался его глухой басок.

Работы было совсем мало, и Наташа вызвала Озерск. Ответила Вера.

— Алло! Это я, — сказала Наташа.

— Здравствуй. Я ждала, что ты позвонишь.

— Главное — как здорово совпало, что и ты в ночь дежуришь. Минутку! — Ответив на вызов, Наташа соединила абонента с Кишиневом, продолжала: — Сообщаю, что к нам пожаловал гость.

Она хотела сказать «гости», но удержалась. «Стоит ли говорить, что Павел явился не один. Если только сама спросит».

— Значит, доехал благополучно…

— А ты что же, сомневалась?

— Да нет, мужичок он сурьезный…

— Мужичок с ноготок, — сказала Наташа. — Давно его не видела. Подрос.

— Не говори. Прямо жених… Не знаешь, он подал уже документы?

— Точно не скажу… Вера, дай наш телефон бабушке Нади Фирсовой.

— Кому, кому?

— Бабушке Нади Фирсовой?

— Какой Нади Фирсовой?

— Ты разве не знаешь ее? А я-то думала, они давно знакомы…

Вера молчала. Было слышно ее дыхание.

— Кто — они?.. Погоди!..

Вера отключилась, и тогда Наташа подумала, что, пожалуй, не стоило сообщать ей об этой девчонке, но, с другой стороны, она же рано или поздно все равно узнает.

— Наталья, — снова раздался голос Веры, — объясни, ради бога, что там у вас случилось?

— Ничего особенного. Павел приехал не один. Он прибыл с дамой.

— Что, что?

— С девушкой он приехал.

— Интересное кино. А сейчас он где?

— Спит уже, наверно, или беседует…

— С кем? С Жорой?

— Жора улетел. А Павел дома со своей Надей.

— И она тоже у вас остановилась?

— А чего, места хватает.

Немного помедлив, Вера сказала:

— Передай ему, чтоб он завтра до восьми позвонил мне на работу.

— Передам. Но ты не волнуйся.

— Когда у тебя будет сын, мы с тобой вернемся к этому разговору.

— А если не сын будет, а дочь?

— Тогда тем более. Пока! — бросила Вера и отключилась.

«Пока… Будто я в чем-то виновата». Она мысленно попыталась поставить себя сейчас на место Веры, но из ее намерения ничего не вышло. У Наташи не было сына. Он только должен появиться на свет примерно через пять месяцев. Есть еще время поразмышлять на моральные темы. А если родится дочь, тем более забот хватит, особенно если она вырастет такая же хорошенькая, как эта девчонка.

8

— Могу диктовать? — спросил Павлик и заглянул в листок. — Пишите. Адрес. Озерск, улица Коммунаров, семь, квартира два, Фирсовой.

Из ванной комнаты доносился шум воды и Надин голос. Она что-то напевала.

— Теперь пойдет текст. «Доехала благополучно…»

Павлик закрыл ладонью трубку и крикнул:

— А если написать не «доехала», а — «доехали»?

— Ничего не меняй, — ответила Надя.

«Значит, ей там все слышно. Учтем».

— «Позвони утром по телефону двадцать два — восемь один — тринадцать». Не двенадцать, а тринадцать. «Целую крепко. Надя».

Он опять закрыл трубку и крикнул в сторону:

— Целую крепко, Надя!

Не услыхав в ответ ничего, кроме плеска воды, он крикнул еще громче:

— Целую крепко, Надя!

— Спасибо! — сказала Надя, но было не совсем ясно, за что спасибо, за то, что он передал ее телеграмму, или за эти слова, которые были сейчас адресованы ей.

Покончив с телеграммой, он взял телефонную книгу, принялся ее листать и подумал, что правильней было бы написать «доехали». Зачем скрывать от родной бабки, что они познакомились, провели, не расставаясь, целый день и даже сейчас, когда за окном уже ночь, они по-прежнему вместе?

Он что-то поискал и нашел в телефонной книге, записал это на клочке бумажки и положил книгу на место.

Надя вышла веселая, розовая, в ярком ситцевом платье без рукавов, с мокрыми волосами. Они блестели у нее, как лакированные.

— Слышала я, как ты передавал телеграмму, — сказала Надя Павлику и погрозила ему пальцем.

— Ты чего?

— Ничего. Переходи к водным процедурам.

Минут через пятнадцать, когда он вышел, освеженный прохладным душем, Надя уже лежала на тахте, укрытая до подбородка белым тканевым одеялом.

— Ничего, что я в трусах и в майке? — спросил Павлик.

— А мне-то что? — сказала Надя. Она лежала, глядя в белый потолок, как будто на нем было нарисовано нечто необыкновенно интересное.

Павлик прошел в маленькую комнату, проверил — раскладушка на месте, улегся. Он шумно вздыхал, ворочался, потом встал и выдвинул свою раскладушку вперед. Теперь, когда он снова ляжет, ему будет видна Надя.

— Мы сейчас будем разговаривать, — сказал Павлик, — я не могу говорить с человеком, если я его не вижу. Я должен знать, какое у него выражение лица. Вот я сейчас вижу — ты на потолок смотришь…

— Я не на потолок смотрю. Я смотрю на звезды.

— Над нами еще три этажа.

— Это не имеет значения.

Павлик немного помолчал.

— Послушай, какая у меня была мысль, — сказал он. — Когда мы с тобой еще ехали в поезде, я так задумал — приедем, разберемся в обстановке, что и как, и потом уже все окончательно решим.

— Так и подумал — решим? То есть вместе?..

— Ага. Мне не нравится, когда заранее все знаешь. Интересней, когда что-то бывает вдруг. Вдруг человек, вдруг встреча, вдруг приключение…

Надя прищурилась.

— А «вдруг встреча» тебе мало, да? Тебе обязательно надо, чтобы «вдруг приключение»?

Она по привычке поправила волосы, и Павлик заметил — рука у нее длинная. И взгляд какой-то настороженный.

— Надя!..

Она не ответила.

— Фирсова Надя!

— Что?

— Ничего. Просто фамилию твою вспомнил.

— Ну и как? Ничего фамилия?

— Хорошая.

— Да уж получше, чем Коротеев, — улыбнулась Надя, и Павлик подумал: «Она сейчас такая же, как тогда в вагоне, когда я стал читать ее книжку и она сказала: «Прочитал и ничего не понял…»

— Коротеев тоже фамилия неплохая, — сказал Павлик и решил — сейчас самое время. — Надя, к тебе телефон поближе, позвони по номеру, — он сверился с бумажкой, — двадцать восемь — восемь шесть — восемь два. Текстильный техникум. Узнай, какой у них адрес…

От удивления у Нади взлетели брови.

— Ах, вон оно что!.. У тебя, оказывается, уже новый вариант. Я, конечно, позвоню, мне нетрудно, но ты скажи, ты в своем личном тоже такой — сегодня одно, завтра другое, да?

Павлик неопределенно пожал плечами. «Давай думай в этом направлении».

— Сегодня днем ты сказал, что электромонтажник — замечательная профессия. А сейчас у тебя новая цель — текстильный техникум, поближе к ширпотребу…

— Это точно, — кивнул Павлик и загадочно улыбнулся.

Надя сердито сбросила одеяло. Оказывается, она легла спать не раздеваясь, осталась в своем платье или халате.

— Двадцать восемь — восемь шесть — восемь два, — повторил Павлик.

— Я запомнила. Можешь не повторять.

Она набрала номер и в ожидании ответа еще раз укоризненно взглянула на Павлика.

— Трубку сняли и не отвечают. Какое-то там веселье, голоса, смех… Алло! Текстильный техникум?.. Что?.. У вас ремонт? А кто со мной говорит? Рая? А вы кто? Маляр?.. Скажите, пожалуйста, какой ваш адрес? Нет, не лично ваш, а техникума?

Услыхав ответ, Надя отняла от уха трубку и медленно опустила ее на рычаг.

— Зачем же ты так? — обиженно спросила она. — Захотел передо мной похвастать, что у тебя тут есть девушки знакомые? Ты своей Рае мог бы и сам позвонить.

— Я даже не знаю, кто она такая, — сказал Павлик. Он был слегка растерян. — Даю слово.

— Зато она тебя знает.

— Почему ты думаешь?

— Потому. У меня тоже есть самолюбие.

Надя легла и снова натянула одеяло до самого подбородка. Она не смотрела на Павлика, но если бы она сейчас взглянула на него, то обиделась бы еще больше, потому что Павлик улыбался.

— Тебе сказала Рая адрес?

Надя не ответила.

— Я тебя спрашиваю…

— Сказала, — ледяным тоном ответила Надя. — Если хочешь, запиши для памяти — улица Павла Коротеева, дом двадцать один. Твоя Рая думает, что она очень остроумная…

— Надя, — сказал Павлик, — можно, я зайду к тебе в комнату? Я тебе сейчас все объясню…

— Не надо ничего объяснять. Зачем? Мне и так все понятно.

«Обиделась. А если у нее не обида, а ревность? Нет. Без любви ревности быть не может. Это уже точно».

— Я зайду, сяду на стул и все объясню.

Надя молчала. «Сейчас начнет оправдываться. Еще, чего доброго, подумает, что я ревную. Пожалуйста, поступай в текстильный техникум и целуйся со своим маляром, со своей Раечкой».

Надя продолжала молчать, и Павлик вошел в большую комнату. Вошел и сел на стул.

Надя лежала с закрытыми глазами.

— Надя, — сказал Павлик, — открой глаза, ты еще не заснула. Я хочу сказать, что ты мне… очень и очень нравишься. Я еще в вагоне, когда тебя увидел, сразу понял, что я… что ты…

Говоря это, он не смотрел на Надю, и Надя не смотрела на него. «Нате, — подумала она, — он и не собирается оправдываться, нет. Он сейчас мне скажет что-то совсем другое, может быть, самое главное».

— Почему ты замолчал? — спросила Надя и, открыв глаза, встретила напряженный взгляд Павлика.

— Наверно, там и правда ремонт — в техникуме. Маляры ведь и ночью тоже работают… Рая, которая взяла трубку, не пошутила. В этом городе есть улица Павла Коротеева. Да-да, не удивляйся. Только ее назвали не в мою честь, а в честь Павла Андреевича Коротеева — Героя Советского Союза, майора бронетанковых войск…

Надя испытующе смотрела на Павлика. Он был необычно серьезен. А ведь только что улыбался, кричал ей: «Целую крепко, Надя!» А сейчас — сидит, молчит и похлопывает себя по голым коленкам.

— Улица Павла Коротеева, — негромко произнесла Надя. — Значит, он не только твой однофамилец, он еще и твой тезка.

— Да. А кроме того, он еще мой дед.

— Родной дед?

— Родной. Меня Павлом назвали в его честь…

Надя молчала.

«Она не верит», — подумал Павлик. Он встал, извлек из рюкзака зеленую общую тетрадь, вынул из нее конверт, а из конверта небольшую фотографию и протянул ее Наде.

— Вот он…

Фотография поблекла от времени, но все на ней было видно очень хорошо. Улица, разбитые, темные от копоти дома с черепичными крышами, стоят советские танки, на первом плане офицер-танкист в сдвинутом на затылок шлеме. Танкист смотрит прямо в объектив, и на губах у него усталая, счастливая улыбка.

— Снято под Берлином, — пояснил Павлик. — Героя-то он получил еще на Курской дуге. Если не знаешь, я тебе коротко расскажу. Летом сорок третьего года фашисты надумали взять реванш за Сталинград. Они подготовили наступательную операцию под кодовым названием «Цитадель». Собрали свои отборные части, и танковые, и пехотные… Жалко, карты нет, я бы тебе на карте показал. Представляешь? Курская дуга — самый центр России. И вот там начались такие бои!.. Дед, тогда еще совсем молодой, был командиром танка. Он принял участие в историческом Прохоровском танковом сражении…

— А кто он такой был, этот Прохоров?

— Это местность так называлась — Прохоровка. Тысячи танков вели ураганный огонь. Разрывы, рев, гром. Ты можешь себе представить?

— Не могу.

— Но это же все было. У меня дома книга есть «Герои танковых сражений», там, между прочим, и деда фотография имеется. Я тебе обязательно ее дома покажу. И вот теперь представь, человек прошел огонь, воду и медные трубы…

— Павлик, я тебя перебью. Как это понять? Прошел огонь и воду — это всем ясно — человек горел, тонул и остался жив. А как можно пройти медные трубы?

— Могу объяснить, — сказал Павлик и пересел на краешек тахты.

Теперь Надя была от него совсем близко. Она сидела, подогнув ноги и завернувшись в одеяло.

— Под медными трубами подразумевается оркестр. Представляешь? Трубы играют парадный марш, человеку достается слава, почет и так далее. И вот теперь смотри. Если человек прошел испытание огнем, водой и, плюс к тому, — славою и потом не занесся над всеми, а остался таким, каким был, — смелым и простым, то он уже является Человеком с большой буквы. Его все уважают и помнят даже тогда, когда его больше нет на свете…

Павлик взял у Нади фотографию, вложил ее в конверт и спрятал между листами общей тетради.

— А твой дед умер?

— Он погиб, знаешь когда? Он погиб в самый последний день войны.

Надя печально покачала головой и неожиданно погладила Павлика по плечу.

— Вот ты какой — Коротеев, — с уважением сказала она.

Павлик благодарно кивнул и улыбнулся.

— Да, но я не Павел Андреевич, я всего только Павел Ильич. Ты на меня так не смотри, как будто я это он.

«Я вижу сейчас только тебя. Твоя знаменитая фамилия тебя, конечно, немного поднимает над другими, — думала Надя, — но ты очень скромный, и я это ценю. Я тебе пока ничего не буду говорить, а то выйдет, я первая признаюсь, что ты мне понравился. Хотя нет. Ты сегодня первый сказал, что я тебе нравлюсь. Если хочешь знать — ты мне понравился еще тогда, в поезде, и далее везде — и в универмаге, и в зоопарке».

— Ты заметила, мы уже, наверно, целую минуту молчим.

— Да. Я заметила.

— А вообще бывает молчание, которое дороже всяких слов, — сказал Павлик. — «Минута молчания», даже песня есть такая или кинофильм.

— Я сейчас вспомнила… Прошлый год я ездила с бабушкой к ее хорошим знакомым в город Ворошиловград. И вот в воскресенье поехали мы автобусом на экскурсию — посетить мемориал на реке Миус. И вот представь — широкая такая лестница ведет на высокий холм. Мы все подымаемся по лестнице, а там, под землей где-то, радио спрятано. И вот мы идем и слышим — не очень громко звучит торжественная музыка, называется реквием, и на фоне музыки мужской голос без конца называет фамилии тех, кто воевал там и погиб. Но это не все. Кроме мужского еще и женский голос, как бы наплывает. Это голос скорбящей матери, которая прощается со своим сыном, павшим смертью храбрых. Мы все шли по лестнице и молчали. Поднялись на самый верх, там такой шлагбаум из железобетона — заслон врагу. И тут же горит Вечный огонь. И все, кто пришел наверх, все молчали долго-долго…

Павлик внимательно слушал Надю, невольно относя ее слова ко всему тому, что у него было связано с дедом. Он никогда не видел его, но память о нем была ему безмерно дорога.

— Павлик, — тихо сказала Надя, — я тебя сейчас поцелую…

Все случилось так быстро, что он даже не успел ничего подумать. Надя поцеловала его в губы и сразу оттолкнула:

— Иди спать. Иди. Уже поздно.

Павлик сидел, не двигаясь. Он удивился — как громко стучит у него сердце.

— Иди, Павлик, — повторила она. — И не туши свет…

— Надя, — сказал Павлик, — Надя…

Она не ответила, и вдруг зазвонил телефон. Надя даже вздрогнула, до того он был громким, этот ночной звонок.

— Возьми трубку, — сказала она, — здесь же твои родные живут.

Павлик снял трубку. «Кто бы это мог быть?»

— Я вас слушаю.

— А я вас слушаю, — раздался в ответ знакомый голос. Звонила мама из Озерска. — Я тебя не разбудила?

— Нет. Я не спал.

— Почему же ты не спал?.. Я просила тетю Наташу передать тебе, чтобы ты утром позвонил мне на работу…

Павлик посмотрел на Надю и, прочитав в ее глазах вопрос, написал пальцем по одеялу — мама.

— Я решила не дожидаться твоего звонка и сама позвонила.

— Мама знает, что ты не один? — шепотом спросила Надя.

Павлик пожал плечами и сказал в трубку:

— И хорошо сделала, что позвонила.

— Доехал благополучно?

— Нормально.

— А ты скажи. Сам ей скажи, — прошептала Надя.

— Павлик, ты к тете Наташе приехал не один, это правда?

Павлик ответил не сразу. Как неловко, что ему придется говорить в присутствии Нади. Можно просто слушать, что скажет мама, и отвечать односложно — да, нет. Но эту робкую мысль вытеснила другая. Лучше все сказать самому, не дожидаясь никаких вопросов.

— Мам, — сказал Павлик, — хочу довести до твоего сведения… что в поезде я познакомился с одной девушкой. Мы ехали в одном купе. Она тоже собирается поступать в ПТУ. И теперь мы вместе будем поступать. Я профессию выбрал окончательно — электромонтажник, а ее больше интересует кондитерское производство. Она будет кондитером…

— Очень это неудобно, — сказала мама.

— Как ее зовут? Зовут ее Надя. Надя Фирсова. Они живут на улице Коммунаров, возле кино. Ее родители сейчас в геологической экспедиции…

— Интересно, что сказала тетя Наташа, когда вы явились вдвоем?..

— А бабушка, с которой она живет, — продолжал Павлик, — участница Великой Отечественной войны, награждена орденом и медалью.

— При чем тут бабушка?

— Завтра мы с Надей подадим заявление.

— Какое заявление? — испуганно спросила мама.

— В ПТУ. Я в свое, она в свое.

— Как ты все-таки мог?..

Павлик улыбнулся: «Интересный разговор. Ты мне про Ерему, а я тебе про Фому».

— Ну, чего ты молчишь, Павлик? Скажи что-нибудь.

— Она тебе тоже кланяется, — сказал Павлик и бросил взгляд на Надю.

И Надя подтвердила кивком, что она кланяется.

— Павлик, ты уже взрослый. Мне неудобно, особенно по телефону, объяснять тебе простые истины. — Мама сделала паузу и негромко спросила: — Она здесь? Рядом с тобой?

— Конечно! — ответил Павлик. — Я же говорю, она тебе кланяется. Мам, ты не волнуйся. Папе привет, и учти, ты это сама сказала, я взрослый. Считай, что я уже электромонтажник.

— Ладно. Смотри у меня.

— Привет! — сказал Павлик. — Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, — немного помолчав, сказала мама и добавила: — Привет кондитеру.

9

Вот что значит лето — еще только шесть часов утра, и уже совершенно светло. За открытым настежь окном зеленеют верхушки пирамидальных тополей, а над ними длинные стрелы кранов указывают в разные стороны.

Надя склонилась над столом, она писала письмо своей верной Алене. Писать удобно, тихо, ничего не отвлекает. Алена, конечно, удивится, когда получит ее письмо. А впрочем, чего ей удивляться, все же самая близкая подруга — сколько лет на одной парте просидели и восемь классов вместе закончили. Алена подала в музыкальное училище. Она уже второй год играет в ансамбле народных инструментов на мандолине. Конечно, если бы она играла на скрипке или, того лучше, на арфе, было бы гораздо эффектней, но мандолина тоже ничего. Инструмент из группы щипковых, а скрипка и виолончель — те из группы смычковых.

Надя почертила «шариком» по газете — пишет хорошо, пасты хватит.

На раскладушке на пороге маленькой комнаты спал Павлик. Как он выдвинул свою раскладушку, так она и осталась. Он спал, уткнувшись лицом в подушку. Руки, как при зарядке, разведены на ширину плеч, кисти сжаты в кулаки. Если сейчас поднять раскладушку вместе со спящим Павликом и поставить ее вертикально, получится, что Павлик застыл в боксерской стойке — а ну, подходи любой!..

Надя посмотрела в окно, чирикнула прилетевшему на подоконник очень озабоченному воробышку и перечитала написанное. Письмо получается длинным, но ничего, Алена прочтет не отрываясь. Она же понимает, что кроме ее щипковых в жизни есть кое-что не менее интересное.

Надя прислушалась, ей показалось, что Павлик проснулся и смотрит на нее. Нет. Ничего похожего. Электромонтажник Коротеев спит как сурок и неизвестно кому грозит во сне кулаком.

«…Ты, конечно, удивишься, скажешь: только уехала — и сразу письмо. Кстати, я вернусь домой раньше, чем ты его получишь. Но это не важно.

Я сижу в большом новом доме, на шестом этаже, у окна. В соседней комнате спит П. Ты, наверно, заметила, Алена, когда твои родители утром просыпаются, несмотря что на работу они уходят вместе, первой всегда встает мама, женщина. И у себя дома я тоже сколько раз это замечала. А знаешь почему? Потому что у нас, у женщин, есть такая черта характера — проявлять заботу о главе семьи. Он еще только проснулся, а жена уже ему говорит: «С добрым утром!..» Я проснулась давно, но будить П. не хочу. Пускай спит. У меня пока что нет такой черты характера — проявлять заботу о главе семьи. Эта проблема у нас с тобой не стоит на повестке дня.

П. мне очень нравится. Он скромный, очень надежный и чистый в моральном отношении. Я ему об этом, конечно, не сказала, но я уверена, он и сам это чувствует. Я тебе уже на первой странице написала, что у него дед — Герой Советского Союза и в его честь даже названа улица, но ведь П. мне про это не сразу сказал, вот, мол, какая я славная личность — отойди, подвинься, или же наоборот — подойди, придвинься. Ты понимаешь, что я имею в виду. Но П. так все интересно преподнес, приеду — расскажу. И особенно, Алена, в нем то хорошо, что он нисколько не похож ни на Эдика, ни на Юрку. Нет! П. совсем другой…»

Надя взяла новый листок, написала в правом верхнем уголке цифру «три» и оглянулась на Павлика. Вдруг он уже не спит и читает ее мысли, но Павлик все еще спал, хотя уже не был похож на боксера. Теперь он лежал на боку, подсунув под голову ладони.

«Вчера, — продолжала писать Надя, — он вдруг сказал мне: «Надя, я тебя сейчас поцелую», а я ему сказала: «Не разрешаю». И П. сказал: «Извини».

Она перечитала последний абзац и, подумав, старательно его зачеркнула.

«Посылаю тебе нашу фотокарточку, — писала Надя, но только умоляю, никому ее не показывай. Карточка получилась не очень удачная. Посмотришь — как будто П. нет до меня никакого дела, и у меня такой же вид. Но это потому, что мы снимались, когда были совсем еще мало знакомы. Я, когда приеду, расскажу тебе, почему у нас так получилось».

Надя вспомнила, как смешно им сказал тогда фотограф: «Каждый из вас возьмет себе ту часть, которую он заслуживает».

«А теперь, Алена, расскажу тебе самое интересное, ты, конечно, мне не поверишь, скажешь — неправда, этого не может быть. Представляешь, мы с П. пришли в зоопарк, подходим к вольеру, где проживает лев со своей львицей. Там такая невысокая загородка, и под ней канавка с водой, которая отделяет публику от хищников. Стоим мы у этой загородки, вдруг я как-то неудачно нагнулась и упала вниз, в воду. Я, конечно, до ужаса перепугалась. Кругом паника. Лев и львица ожидают — что будет? И вдруг мой П. прыгнул за мной, подхватил меня на руки и вынес наружу. Тут все кругом прямо ахнули. Даже лев и тот, наверно, удивился — какие смелые бывают люди. А П. посмотрел на меня, улыбнулся и говорит: «На моем месте так поступил бы каждый»…

Ты все это, Алена, сейчас читаешь и, безусловно, мне не веришь, считаешь, что это я все выдумала.

Теперь, Алена, представь себе, я это не выдумала. Но вообще-то, конечно, в действительности не было ничего похожего. П. все это представил мне как свою фантазию, потом, когда уже признался мне в любви. Я, конечно, посмеялась, а П. жутко обиделся. Он говорит: «Тебе это показалось каким-то необыкновенным, ты думаешь, что такие происшествия бывают только в художественной литературе или в кино. А я, — говорит, — искренне хотел, чтоб именно все так и случилось».

Не знаю, как тебе, Алена, а мне не нравится, когда все знаешь заранее. По-моему, в сто раз интересней, когда что-то бывает вдруг, вдруг — встреча, вдруг — приключение».

Павлик заворочался во сне, раскладушка заскрипела, и он открыл глаза.

Он увидел Надю. Она сидела к нему спиной и что-то писала.

Тогда Павлик снова закрыл глаза и заговорил глухо и отрывисто:

— А?.. Что?.. Товарищи… Это какой… торт?.. «Наполеон»?.. Да?..

Надя уже дописала свое письмо и заклеила конверт. Услышав голос Павлика, она обернулась.

— А кто… испек… торт?.. Не Надя Фирсова?.. Тогда уберите его… Я его и даром не возьму!..

Надя засмеялась.

— Это ты со сна высказываешься?

— Да, — не открывая глаз, подтвердил Павлик, — это у меня такой бред…

— Хороший у тебя бред, Павлик. И главное — очень по делу. Вставай. Тетя Наташа придет скоро, а нам еще убраться надо как следует. У меня там чайник стоит на маленьком газу. Наверно, уже булочная открылась, я за хлебом сбегаю…

— Спокойно, Фирсова. За хлебом сбегаю я, тем более что…

Он не успел закончить фразу. Раздался телефонный звонок — громкий и длинный, так звонит междугородная. Павлик схватил трубку и, дурачась, сказал:

— Але! Коротеев на проводе!..

Услышав ответ, он изменился в лице.

— Да, она здесь. Сейчас передам трубку. Тебя…

Надя взяла трубку:

— Алло!.. — Она подняла ладонь, что означало — тише, предстоит непростой разговор. — Бабуля, это ты?

— Нет, это не я. Это артист Вячеслав Тихонов. Наденька, я получила твою телеграмму. В чем дело? Куда я сейчас звоню?

— Ты… мне звонишь…

— Чей это номер телефона? Ты где, в гостинице? В общежитии? Где ты?

— Я… у тети Наташи…

— У какой тети Наташи?

— Ты ее… пока не знаешь… — ответила Надя.

Бабушка была явно встревожена.

— А ты откуда ее знаешь?

— Может, тебе что-нибудь нужно сказать ей по секрету? — спросил Павлик.

— Никаких у меня нет секретов, — на мгновение прикрыв трубку, ответила Надя.

«Жаль, — подумал Павлик, — возможно, если б меня сейчас не было рядом, она бы сказала: «Бабуля, в моей жизни произошло большое событие, я встретила человека, в которого сразу влюбилась».

Надя слушала и молчала. В трубке рокотал женский голос, и даже на расстоянии Павлик понял, что на другом конце провода выражается неудовольствие.

— Ты подожди… Подожди! — взывала к бабушке Надя. — Ты меня выслушай…

Она безнадежно махнула рукой, и этот ее жест обозначал: «Теперь завелась, уже не остановишь».

— Бабуля, ты не даешь мне сказать. Слушай, и ты все поймешь… Слушай!.. Был такой Герой Советского Союза Павел Коротеев. У него есть внук, тоже Павел. Он мой ровесник. Мы с ним ночевали у его тети, раньше она была стюардессой, а вчера она ушла дежурить на всю ночь…

В ответ из трубки грянула грозная скороговорка.

«Во дает! Как радиокомментатор, когда свалка у ворот», — подумал Павлик и отошел в сторонку.

— Надя! — кричала из трубки бабушка, потом началась длинная фраза без пауз, в которую просто невозможно было вставить хотя бы одно слово. — Подумай, что ты говоришь!.. Ты приехала в чужой город, отец с матерью в экспедиции, они сейчас бог знает где. А ты? Ты подумай! Я несу перед твоими родителями полную ответственность за твое здоровье, за твою нравственность, узнаю, что ты, оказывается, проводишь ночь у какой-то стюардессы в обществе какого-то Павла. Надя, мне не тридцать лет, я прожила длинную и не такую уж легкую жизнь, наконец, я прошла всю войну…

Павлик почесал в затылке. Лучше бы ему не присутствовать при этом разговоре. Он посмотрел на Надю и с удивлением увидел на ее глазах слезы.

И тогда он принял решение.

— Ну-ка, дай мне трубку!..

Он боялся, что Надя откажет ему, скажет: «Не вмешивайся», но Надя, не сказав ни слова, протянула ему трубку.

— Здравствуйте, бабушка! Разрешите мне доложить обстановку…

— Я не командир дивизии, а вы не командир полка, — сказала бабушка. — Я вас не знаю. Передайте трубку Наде!..

— Надя не будет… Надя не может с вами говорить. Она плачет. Почему? Потому что вы ее обидели и зря на нее накричали. Какая разница, сколько мне лет? Столько же, сколько и Наде. Она хорошая девушка, и не надо с нее стружку снимать. Я говорю — не надо снимать с нее стружку!.. Ну, это есть такое выражение на производстве. Токари так говорят. Бабушка, сегодня мы подадим заявление…

В трубке раздалось какое-то бормотание.

— Вы слышите? — сказал Павлик. — Сегодня подадим заявление и документы в ПТУ и поедем домой. Приходите завтра на вокзал нас встречать.

Он долго слушал и молча кивал.

— Что она говорит? — спросила Надя.

— Подожди. — Захватив инициативу, Павлик почувствовал себя значительно уверенней. — Я вас слушаю… Как? Мария Владимировна? Слушаю вас, Мария Владимировна… Между прочим, я про вас тоже кое-что знаю. Имею точные сведения о вашем героическом прошлом. Да, от Нади. В общем, вы не беспокойтесь. Что? Передам! Привет!

Он положил трубку и ладонью вытер Наде глаза. Но это он сделал так, для порядка. Слезы высохли сами. Надя улыбалась Павлику, радостно удивляясь тому, как спокойно, по-мужски закончил он этот нелегкий разговор.

— Вот и все! — улыбнулся в ответ Павлик. — Поставил твою бабулю на место.

Снова зазвонил телефон.

— Неужели опять она? — всплеснула руками Надя.

Павлик снял трубку и строго сказал:

— Коротеев слушает.

Из трубки раздался простуженный недовольный голос:

— Автобаза?.. Долго вы нам будете голову морочить? Если через час не пришлете машину, вы за это дело ответите!..

— А нам уже ничего не страшно! — весело сказал Павлик. — Вы не туда попали.

Он быстро оделся, умылся, сказал с порога:

— Пока! Я пошел за хлебом.

10

Девушка из приемной комиссии не спеша просматривала документы. Лицо у нее было строгое и усталое. Интересно, с чего это она устала, когда еще только утро?

Пришли бы они чуть пораньше и были бы первыми, а так им придется немного подождать. Рюкзак и Надин чемоданчик остались дома у тети Наташи. Сейчас в руках у Павлика был журнал «Знание — сила», который заменял ему портфель. В журнале лежали конверты с документами, в одном — его, в другом — Надины.

Девушка тем временем исполняла этюд на тему — крайняя степень занятости.

Надя достала «шарик» и написала на обложке журнала: «Очень она воображает». Павлик прочитал и кивнул — точно!

Перед девушкой сидел рыжий паренек. У него были румяные пухлые щеки и брови домиком.

— У вас все в порядке, Букин. Можете быть свободны. Начало занятий первого сентября.

— Ясно. — Букин встал, надел свою белую шапочку с пластмассовым козырьком и, уходя, вспомнил: — Общий привет!

— Подходящая у парнишки комплекция, — заметил Павлик. — Как говорится, рожден для вашего дела.

Девушка из приемной комиссии возразила:

— Вы, между прочим, глубоко ошибаетесь. Вы считаете, если кондитер, значит, он обязательно толстый, да? Вы на кондитерской фабрике были когда-нибудь? Нет? А я была…

— С чем вас и поздравляю, — улыбнулся Павлик.

Открылась дверь, и из соседней комнаты выглянула женщина.

— Рая! Всех иногородних складывай в синюю папку! — приказала она и исчезла.

Надя и Павлик переглянулись. Они подумали об одном и том же: «Какое совпадение — и эту девушку тоже зовут Рая».

— Так вот, имейте в виду, — продолжала Рая, — тот, кто работает на кондитерском производстве, исключительно редко пробует свою продукцию. Ему подавай селедку, это он с удовольствием.

— Понятно. Контраст, — сказал Павлик.

— Вот именно. — Рая задержала взгляд на Павлике. — Пришли к нам поступать? — Она улыбнулась.

— Частично. — Павлик вынул из журнала конверт и отдал его Рае.

Она открыла конверт и заглянула в него.

— Что значит «частично», товарищ Коротеев?

— Стоп! Минуточку. — Он забрал у нее конверт и протянул другой — Надин. — Произошла небольшая ошибка. Виновные будут наказаны.

— Кто из вас подает документы? — спросила Рая, и Надя обратила внимание, что на ее лицо вернулось прежнее выражение.

— Фирсова Надежда, — сказал Павлик. — Проверьте, пожалуйста. Вот свидетельство о рождении, медицинские справки от врача — фтизиатра и от невропатолога, что Фирсова Н. психически нормальная и своих учителей не кусает…

— Может, мы дома будем шутить? — спросила Рая и почему-то сурово взглянула на Надю, как будто это она сказала про учителей.

— Вот характеристика, — продолжал Павлик, — документ об образовании, справка с местожительства и в награду за все — четыре фотокарточки…

Рая проверила документы, а фотокарточки не удостоила даже взглядом.

— Имею целый ряд вопросов. — Павлик чувствовал себя главным. Он вспомнил сейчас телефонный разговор с Марией Владимировной и был уже полностью готов разделить с ней ответственность за Надю.

— Какие у вас вопросы? — Она обратилась к Наде. — Вы-то почему молчите?

— Человек же говорит, — сказала Надя. Ее в эти минуты радовал и немножко веселил Павлик в роли наставника.

— Нас интересует… — начал Павлик.

— «Приехали», — сделав ударение на последнем слоге, бросила ему Надя, и он улыбнулся в ответ — значит, понял.

— Откуда вы приехали?

— Из Озерска. Но это я просто так, — сказала Надя.

— Нас интересует следующее, — продолжал Павлик. — У вас все принятые обеспечиваются бесплатным питанием?

— Все, — сухо ответила Рая.

— А специальным обмундированием и денежным вознаграждением за производственную практику обеспечиваются?

— Да. Это написано в правилах приема.

«Поступал бы сюда Павлик, — подумала Надя, — эта Рая такая была бы любезная и, может быть, даже веселая. А сейчас держится официально — «да», «да».

— Еще вопрос. Принятые в ваше профессионально-техническое училище обеспечиваются общежитием?

— Да.

Рая открыла синюю папку, в которую было приказано складывать всех иногородних, и сказала Павлику:

— Ваша фамилия Коротеев. А у меня подруга живет на улице Павла Коротеева…

Надя задумала: «Скажет он или не скажет?» Павлик помолчал, потом спросил:

— И что же дальше?

«Ох, до чего же ты рисуешься перед своей девушкой, — думала Рая. — Слишком много ты о себе понимаешь».

— Может быть, это именно вы и есть — Павел Коротеев? — с преувеличенным уважением спросила она.

— Нет. Это не я, — негромко ответил Павлик. — Правда, я тоже Павел, но я совсем другой Павел Коротеев.

— Ах, вон оно что. А я-то была уверена…

«Свою иронию можешь оставить при себе», — подумала Надя и сказала:

— Улица Павла Коротеева, девушка, — вас, кажется, зовут Рая… эту улицу, Рая, назвали в честь его деда, Героя Советского Союза.

— Правда?.. — Рая даже покраснела. — Я не знала, даю честное слово!..

— Ничего. Все нормально, — сказал Павлик.

А Рая заглянула в свою синюю папку и впервые улыбнулась Наде.

— Вы знаете, Фирсова, наше ПТУ одно из лучших. Изделия наших учащихся получили премию на городском смотре. Вы… будешь очень довольна. У нас, между прочим, есть консультант, он сейчас на пенсии — Кумушкин Яков Данилыч. Он на Всемирной выставке работал в городе Монреале. Два ордена имеет Трудового Красного Знамени. Так что ты у нас будешь в полном порядке.

Теперь она улыбалась и Наде и Павлику, как бы продолжая извиняться за свою неуместную иронию.

— Начало занятий — первого сентября. А вы, Коротеев, в другое училище подаете? Шли бы к нам. Вы куда надумали, если, конечно, не секрет?

— Вообще-то это секрет, но вам я скажу. В тридцать девятое.

— Знаю. На улице Ленина.

— Поучусь там, а если уж из меня мало-мальски толковый электромонтажник не выйдет, тогда приду к вам, буду учиться пироги печь.

— Вы, между прочим, напрасно смеетесь, — сказала Рая и, приглашая в союзницы Надю, добавила: — Объясни своему другу, что он все же недооценивает наше современное кондитерское производство. Насчет этого имеется неплохая басня Крылова. Ее нам прочитал Кумушкин Яков Данилыч. Вы, наверно, знаете: беда, коль пироги печет сапожник…

— Одно дело — сапожник, — начал было Павлик, но, глянув на часы, спохватился — время закругляться. — Разрешите, Рая, пожелать вам успеха в работе и в личной жизни. — Он пожал ей руку.

— Спасибо, — улыбнулась Рая. — До свидания. А с тобой, Надя, расстаемся ненадолго.

— Все нормально, Рая, — сказал на прощание Павлик. — Порядок в танковых войсках!..

Когда училище осталось позади и, обогнув площадь, они пошли по бульвару, Надя сказала:

— Я смотрю, Коротеев, ты сегодня с самого утра все взял на себя. И все решал только ты один…

— Что ты имеешь в виду? — спросил Павлик, отлично понимая, о чем идет речь, и очень довольный, что Надя успела это заметить.

— Пожалуйста, могу сказать. Тете Наташе ты заявил: «Спасибо, мы позавтракаем в нашем кафе «Ландыш». А она хотела нас с тобой накормить, торопилась успеть пораньше, а ей нельзя сильно торопиться…

— Почему?

— Потому что она ждет ребеночка.

— Откуда ты знаешь?

— Я заметила. Ладно. Это раз. Теперь — в кафе ты поступил как феодал…

— Ты про что говоришь?

— Про то, что ты взял две манных каши с маслом. А я не люблю манную кашу. Я ее дома никогда не ем. В этом отношении ты с бабушкой найдешь общий язык.

— Но ты же съела кашу.

— Съела. Чтоб ты не думал…

— В манной каше много витаминов, Надя. Даже полярники ее едят…

— И сейчас только что в училище. Ты все за меня там сказал. Я даже вспомнила, так же меня папа в первый класс привел. В одной руке у меня гладиолусы, а другой за папу держусь…

— В ПТУ же ты пришла самостоятельно.

— Я все время твою руку чувствовала, — сказала Надя.

Несколько шагов Павлик прошел молча, обдумывая ответ, потом спросил:

— Ты слыхала когда-нибудь про Камо?

— Я про него кино смотрела.

— Это был человек исключительной силы воли. Понятно? Так что, учти, Фирсова, — сильная веля — незаменимая вещь в народном хозяйстве!..

— Много ты всего знаешь, — сказала Надя и прищурилась. Было видно, что она готовится сделать выпад.

— Конечно, не так много, но стараюсь, — скромно сказал Павлик.

— Книга — источник знаний. Это у нас в библиотеке написано. Вот ты скажи, кто такой Кардамон?..

— Кардамон?..

«Ох, как было бы здорово, если б я с ходу ответил на этот вопрос. Фамилия совершенно неизвестная. Первый раз слышу. Кардамон, Гамильтон. Что-то иностранное».

— Ну что? — спросила Надя. — Не знаешь.

— Почему это я не знаю. Кардамон — это ученый. Не наш. Французский.

— Великий ученый?

«Ага, попал. Не в яблочко, но где-то поблизости».

— Не сказать, что великий, но ничего ученый…

Глаза Нади сияли веселым торжеством.

— Он такой великий ученый, что его даже в тесто кладут!

— Как — в тесто?

— А вот так! Как приправу, как специю.

Надя смеялась и хлопала в ладоши, а посрамленный Павлик бодро перевел разговор на другую тему:

— Хорошая сегодня погода.

— Молчи, Кардамон, попался!..

В ПТУ номер тридцать девять на улице Ленина в приемной комиссии документы принимал черноволосый, цыганского облика парень с длинными бакенбардами.

Когда очередь дошла до Павлика, «цыган», быстро завершив все формальности, чересчур заинтересовался Надей:

— Прошу предъявить документы.

— Уже, — сказала Надя.

— К нам?

— Нет. Не к вам.

— Зря. Нашли бы общий язык.

— А мы уже нашли, — спокойно сказал Павлик, и «цыган» сразу разобрался в обстановке:

— Вопрос ясен. Следующий!..

11

На эту улицу можно выйти по-всякому — и со стороны универмага по проспекту Кирова, и по бульвару, и через спортивный городок. Но особенно красивой открывалась она с набережной. И подниматься по ней лучше всего со стороны реки, не идти, а именно подниматься, потому что уже через два или три квартала улица начинает плавно набирать высоту и приводит к обелиску Победы.

Так они и отправились по ней — от реки. Это была для них не просто прогулка, а нечто гораздо большее, потому что на каждом здании, на полукружии домового фонаря, читалась строка: «Улица Павла Коротеева».

Они шагали молча. Надя время от времени тайком посматривала на Павлика, ей показалось, что он немножко другой и сделало его таким близкое родство и причастность к тому, чьим именем названа улица.

Они задержались у белого трехэтажного здания со стеклянной вывеской «Родильный дом». В его окнах стояли женщины в одинаковых халатах. Они слабо жестикулировали, устало улыбались и смотрели туда, где за оградой газона стояли их мужья. Те размахивали руками, писали в воздухе буквы, задавали немые вопросы и радовались, получая тоже немые, но понятные им ответы.

Сразу же за родильным домом начинался школьный сад, и в глубине — высокое здание школы. Она казалась всеми забытой — закрыты окна, кругом ни души. Впрочем, понятно, еще не кончились летние каникулы. Первый звонок прозвонит первого сентября. И у него с Надей тоже в этот день будет начало занятий.

Но вот уже здание школы осталось позади, и они поравнялись с детским садом. Здесь стоял шум и гам. Здесь лихо взлетали деревянные качалки в виде лихих коней. Когда затих в отдалении ребячий гомон, Павлик сказал:

— Смотри, Надя, как интересно… Представляешь? Родился человек на этой улице, в том доме, что мы прошли вначале. Чуть подрос и прямым ходом в детский сад, отмахал свой срок в детском саду, прошел назад один квартал, поступил в школу… Представляешь? Всё на одной улице, никуда даже переезжать не надо…

— А куда после школы? — спросила Надя.

Павлик подумал.

— После школы он может пойти в дом семнадцать. Вот он. Что здесь помещается? «Городское строительно-монтажное управление». Сюда может устроиться. А если желает еще поучиться, пожалуйста — дом двадцать один.

Надя увидела здание в строительных лесах. На одном из окон белой краской было начертано загадочное слово «Тномер».

— Что за Тномер?

— А ты прочитай с другого конца.

— Ремонт, — прочитала Надя и только теперь заметила вывеску — «Текстильный техникум».

— Не хочет в текстильный, — сказал Павлик, — можно вон в тот серый дом. Что там находится? Городское отделение общества «Знание». Пожалуйста, повышай культурный уровень…

Впереди сверкал обелиск Победы. Сделанный из металла, подсвеченный уходящим солнцем, он казался раскаленным.

— Знаешь, Павлик, о чем я сейчас подумала?.. Представь, если бы твой дед мог сейчас пройти с нами. Он бы шел и, наверно, всему удивлялся…

— Да, — кивнул Павлик. — Увидал бы вот, например, новую «Волгу», удивился бы. И «Москвич» и «Жигули». Ведь при нем этих машин еще не было. И новые дома, и все, что мы с тобой сейчас видим…

Павел помолчал, потом остановился и сказал:

— А больше всего знаешь чему бы он удивился?

— Чему?

— Этой вот табличке с названием улицы.

— Почему же? Он ведь герой…

— Да, герой. А улицам, городам и пароходам дают имена тех людей, которых уже нет… Крейсер «Киров», теплоход «Аркадий Гайдар»…

Обелиск Победы был уже совсем близко. К нему вела улица Павла Коротеева — широкая и прямая, как характер этого человека и вся его жизнь.

12

— …Так не бывает, чтобы все время людям везло. А если бы так было, это бы им не принесло пользы, а даже наоборот. Почему? А потому что люди бы все обленились и ни к чему бы не стали стремиться. И правда — зачем? Все равно опять повезет, о чем мечтал — все сбудется, чего хотел, то и получил. А вот если тебе вдруг не повезет, но ты человек упорный, настойчивый, у тебя сразу проявляется волевое начало, и ты добиваешься успеха. Это о чем говорит? Это о том говорит, что не надо в жизни разевать рот на все готовенькое. Понятно? А надо поработать, чтоб добиться своей красивой цели. Почему красивой? А потому что, если, например, охмурить кого-нибудь с одной только целью — себе чего-нибудь заграбастать, то это уже будет не цель, а только одна нажива, которую лично я не приветствую и даже презираю…

Надя выслушала эту программную речь Павлика, после которой он отправился в соседний вагон.

Так вышло, что билеты им достались в разные вагоны, ей в шестой, а ему в седьмой. Павлик хотел успокоить Надю и сказал, что, мол, ничего страшного, проведем тринадцать часов в разлуке и встретимся опять. Надя сказала, что, если ему так больше нравится, пожалуйста. Но Павлик не сразу ушел, он еще успел сказать, что разлука лучшая проверка — настоящее чувство или ненастоящее. А Надя сказала, что если кто нуждается в такой проверке, пусть проверяет. Тогда Павлик сказал: «Жди меня, и я вернусь». И действительно, через пять минут он вернулся с каким-то усатым товарищем в большой кепке. Товарищ посмотрел на Надю, снял свою кепку и сказал: «Пойдем вам навстречу, сделаем обмен по системе — так на так». И тогда Надя ушла с Павликом в соседний вагон.

Теперь, когда они были рядом, на двух верхних полках, Надя спросила:

— Как же ты его уговорил перейти в мой вагон?

— Я сказал ему: «Товарищ, пойдите мне навстречу, поменяйтесь со мной местами». Он спрашивает: «Какие у тебя основания?» Я говорю: «У меня там ребенок едет». Он спрашивает: «Сколько лет ребенку?» Я говорю: «Маленький ребенок, она еще только учиться пойдет, очень вас прошу». Говорю, а сам смотрю на него и слегка его гипнотизирую…

— Ты умеешь гипнотизировать?

— Запросто. А ты разве не заметила? Если бы я не умел гипнотизировать, мы бы с тобой сейчас ехали не вместе, а врозь.

Надя улыбалась, и Павлик понял, что если она даже ему и не поверила, то она все же не исключает такой его удивительной и редкой способности.

— Я не только ему мысленно приказал выполнить мое желание, я его еще и усыпил…

— Как?

— А вот так!.. Сейчас-то он, возможно, еще не спит, но он заснет.

— Конечно, не сразу, — улыбнулась Надя, — а попозже, поближе к ночи.

— Точно!

Лежа на своих полках, они говорили негромко, чтобы не помешать соседям — старичку в полосатой пижаме и его лысому партнеру, которые раздобыли шахматы и играли уже вторую партию.

— Тебя будет кто-нибудь встречать? — спросила Надя.

— Навряд ли. А зачем?

— Бабушка не утерпит. Она непременно придет на вокзал…

— Ты уверена!

— Но ты же сам просил, чтобы она нас встретила.

— Мало ли что я просил.

— Ты даже представить себе не можешь, какая она любопытная.

Они некоторое время ни о чем не говорили. Затем Павлик, свесив голову, посмотрел на доску, на расположение фигур и сказал:

— Надя…

Она молчала.

— Надя, ты меня слышишь?.. Надя!

— Аюшки, — ответила Надя. Это было не ее словцо, так иногда отзывалась бабушка.

— Как ты думаешь, как у нас с тобой будет дальше?..

— Не знаю… Вернемся в Озерск…

— Но ведь ненадолго же.

— Почему?

— Скоро нам обратно. Один ребенок пойдет учиться, и другой за ним…

Надя смотрела на Павлика. Она ждала от него такого вопроса, на который можно ответить просто: «Да» или «Нет».

— Ну, как у нас все будет?

— А ты бы как хотел?

— Я бы хотел, чтоб у нас и дальше так было.

— И я, — сказала Надя.

— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! — громко рассмеялся старичок. — Поздравляю. Ваш ферзь на этом свою работу заканчивает.

— Можно тебя пригласить? — спросил Павлик.

— Куда? — удивилась Надя.

Павлик подтянулся на локтях, опустил окно и высунул голову наружу.

— Выходи гулять!..

Надя тоже высунула голову, и ее волосы сразу же спутал ветер.

Поезд влетел на мост.

— Целую крепко, Надя, — сказал Павлик.

Тогда у тети Наташи в ванной шумела вода, а сейчас гулко гремели колеса, но Надя улыбалась.

Она слышала. Она все слышала.

1976