В техникуме, где я работаю, мне удалось создать драмкружок (моя давняя мечта!). За первый год мы сыграли четыре пьесы и имели огромный успех. Благодаря этому ребята сплотились, полюбили сцену, и наш драмкружок стал именоваться «Нашим театром». Поначалу неловкие, стеснительные статисты, которые на первом представлении и в роли без слов боялись выйти на публику, за год превратились в настоящих звёзд сцены. Нам нравилось вместе работать. Я по-настоящему привязалась к этим ребятам. Каждая репетиция превращалась в маленький праздник, не говоря уже о спектаклях.

Во время одного из таких вот «праздников», когда я что-то самозабвенно объясняла находящимся на сцене «актёрам», один из моих любимцев сделал замечание своему партнёру: «Сидишь, как даун!» Остальные громко засмеялись. А у меня внутри всё застыло. Будто я получила пощёчину, будто меня окатили ледяной водой. Я запнулась, а когда заговорила, сама испугалась своего голоса, таким он стал тусклым и невыразительным. Ребята ничего не заметили. Я кое-как довела репетицию до конца, так ничего и не сказав своим воспитанникам. Они меня разочаровали, но я проглотила это, как горькую таблетку, ко вкусу которой уже почти привыкла. Только раньше я получала это от посторонних людей, а тут… Мои любимые ученики… Мне даже не хотелось искать для них никаких оправданий: мол, они не нарочно, они не знали, что мой сын… и т. д. Это слабые аргументы. Речь не о моём сыне. На репетициях и даже на уроках иностранного языка я учила их быть терпимее друг к другу, принимать товарищей такими, какие они есть, потому что все мы очень разные, у всех нас есть свои недостатки. Я всё ещё верю в предназначение учителя не только учить детей, но и воспитывать их, даже если они уже такие взрослые, как мои студенты.

Конечно, позже я нашла удобный случай и дала отдельный урок толерантности главному «виновнику» того инцидента. Я просто его познакомила с Имике. Ему было очень стыдно, хотя это не было моей целью. Я не хотела, чтобы он думал, что он обидел меня лично. Я хотела, чтобы он понял, что «даун» – это не ругательство, что дауны – замечательные люди. И он понял. Они подружились с моим сыном, а со временем я познакомила Имике и с другими моими артистами.

Толерантность – не врождённое чувство. Его надо прививать с детства. Надо учить детей толерантности, как мы учим их не брать чужого и переходить дорогу в положенном месте, как учим вежливости и уважению к старшим. И в Венгрии есть хорошие примеры такого воспитания. У «Алкотмань-Батори» есть школа-партнёр. Обычная общеобразовательная школа, где обучаются самые обычные дети. Раз в месяц они приходят в нашу школу (я по привычке так и называю её «нашей», хотя Имике уже второй год учится в профучилище) и проводят там несколько часов вместе с нашими детьми. Во время этих встреч практически не возникает конфликтов. Если и бывают проблемы, то самые обычные, не вытекающие из ситуации «свой-чужой». Все получают удовольствие от общения. На общих уроках «гости» занимаются с «хозяевами» и чувствуют при этом не своё превосходство, а скорее удовлетворение от того, что они помогают более слабым, от того, что они нужны.

Но добрая сказка заканчивается, как только её герои покидают стены школы и попадают в мир, где господствуют здоровые и сильные. Куда только девается их толерантность, их понимание, желание помочь, которое они только что демонстрировали? Почему они опять брезгливо отворачиваются или пересаживаются на другое место, если в автобусе рядом с ними садится человек, не принадлежащий к этому миру «сильных и здоровых»? Не потому ли, что там, на улице (а часто и в семье) они просто не видят другой модели поведения? У них нет примера для подражания. Мама с папой не научили их, что можно и нужно по-другому… А папу с мамой не научили, потому что они воспитывались в другие времена. Тогда вообще слабыми и больными никто не занимался. Их содержали в заведениях закрытого типа.

Агнеш Кирайфалви рассказала мне одну историю, как мне тогда показалось, удивительную из-за нелепости ситуации. У неё в классе училась девочка-аутист Врачи посоветовали ей заняться плаванием. Аги, желая помочь, посоветовала маме девочки обратиться в спортобщество «Водомерка». Мама восприняла это почти как личное оскорбление: «С даунами? Да ни за что!» У неё симпатичная дочка, ведь у аутизма нет ярко выраженных внешних признаков. Она, не задумываясь, отвергла детей-даунов, хотя, я уверена, и сама не раз сталкивалась с тем, что её дочь дискриминировали из-за диагноза «аутизм». (Может, в медицинских справках это формулируется как-то иначе, но суть от этого не меняется). В первый момент меня это возмутило: «Как она может считать моего ребенка хуже своего?!» А потом стало стыдно за себя. Это что же получается? И я, и она считаем своих детей достойными всего самого лучшего (что вполне нормально!), но в нас уже укоренилось чувство неполноценности из-за собственных детей. Мы пытаемся доказать и друг другу, и всем: «Мы (наши дети) хорошие! Мы нормальные! Мы такие же, как все!», а сами не верим в это?.. У детей своих нам надо учиться!

Вместе с Имике на тренировки ходит один молодой человек, у которого одна рука вдвое короче другой (до локтя). Врождённый дефект. Его зовут Аттила. Когда Ими рассказывает что-то об этом парне, он начинает так: «Аттила… Ты знаешь, о ком я говорю…» и даёт мне пару секунд, чтобы я поняла, кого он имеет в виду. Его тактичность не позволяет ему назвать вещи своими именами.

После 11 лет, проведённых в семейном кругу «Алкотмань-Батори» (хотя и с длительными перерывами, но он всегда был членом этой дружной семьи), Ими попал в другую школу в новый большой класс. На первом курсе их было 20 человек, к окончанию осталось 17. Практически у каждого ребёнка была какая-то своя проблема со здоровьем, чаще всего врождённая, но без преувеличений могу сказать, что диагноз Ими был одним из самых серьёзных. Каждый день, когда он приходил из школы домой, я спрашивала его, что нового случилось в школе. В первые недели ответ был всегда коротким и однозначным: «Всё нормально». Шли дни, он подружился с одноклассниками, всё больше рассказывал о них, но одно оставалось неизменным: «Всё в порядке». В начале февраля было родительское собрание по итогам первого полугодия. Я с немалым удивлением слушала жалобы некоторых родителей, что их сына (или дочь) обижают одноклассники, называют «недоразвитым, психом, больным» и т. д. Они объясняли это тем, что их ребёнок «новенький» в классе, и «старые» не принимают его в свою компанию. (Основная масса ребят окончила десятилетнюю общеобразовательную школу при «Саразнад» и осталась там же для получения профессионального образования.) Имике был новичок в этом классе, он тоже пришёл из другой школы, но я ни разу не слышала от него ни одной жалобы, что его кто-то обидел. Может, он просто скрывал от меня? Но классная руководительница тут же развеяла мои сомнения: «К Ими все ребята относятся очень хорошо, потому что и он ведёт себя со всеми очень корректно. Более того, он не любит, когда другие ссорятся между собой, и пробует примирить их».

Однажды она позвонила мне и сообщила, что Ими признался ей в своём долге. Он должен 100 форинтов (это примерно 40 евроцентов) одному из одноклассников, но «маме сказать не осмеливается» и попросил её позвонить мне. Я как бы между прочим поинтересовалась у Имике, когда и на что ему были нужны деньги, которые он взял в долг у Яноша. На это мой сын ответил: «Да нет, я не брал у него денег, просто я пообещал ему дать 100 форинтов, чтобы он не ссорился с Аттилой». Мой маленький мировой судья…