1.

Я довольно рано начала приучать Имике к самостоятельности. С полутора лет он начал ходить на горшок, совсем маленьким научился пить из стакана, пользоваться ложкой, а чуть позже и вилкой, пробовал самостоятельно одеваться. Самым сложным делом оказалось завязывание шнурков. С этим мы очень долго боролись, хотя тогда уже существовало такое альтернативное решение проблемы, как ботинки на липучках. Но рано или поздно нам поддались и шнурки. Только всё это происходило в домашних условиях, где мама всегда была рядом. Когда Имике подрос, если не было другого выхода, я могла на короткое время оставить его одного, без присмотра, и была уверена, что дома с ним ничего плохого не случится. Но если мне приходилось оставлять его где-то в другом месте, с чужими людьми, у меня не было ни минуты покоя. Ему было четыре с половиной, когда он впервые попал в детский коллектив. При российском (тогда ещё советском) посольстве в Ливии работал детский сад. Была всего одна, но разновозрастная группа. Дети от 2 до 6 лет. Среди них и Балинт, которому тогда еле-еле исполнилось 2 года. В первые две недели я оставляла их в группе всего на один час, но и это мне давалось с большим трудом. Когда они немного привыкли и стали проводить в садике по 3–4 часа, я всё равно не уходила домой. Садилась где-то в укромном местечке во дворе школы и издалека наблюдала за ними. Это продолжалось до тех пор, пока воспитательница просто-напросто не прогнала меня: «Другие дети видят вас и ведут себя беспокойно, потому что им тоже хочется, чтобы их мамы были рядом», – объяснила она, как бы извиняясь за свою строгость.

Мне надо было научиться доверять своих мальчиков чужим людям. В случае с Балинтом было уже проще. В 4 года он пошёл в американский детский сад, и я постепенно привыкла к его «самостоятельности», а в отношении Имике, если меня нет рядом с ним, до сих пор волнуюсь, переживаю, где он, как он там…

В 15 лет ему надо было научиться самостоятельно передвигаться по городу на общественном транспорте. Он довольно быстро запомнил дорогу до школы и очень гордился собой, что один ездит на метро, на трамвае, делает пересадку с одного вида транспорта на другой. Я убедилась в этом, но, тем не менее, в течение нескольких недель провожала его до школы так, чтобы он этого не замечал. Когда Ими закончил 10 класс в «Алкотмань-Батори», мы поехали на собеседование в Центр образования и воспитания (ЦОВ) «Саразнад», который находится на другом конце города. Первое, о чём спросила нас директор Центра, – насколько Ими самостоятельный. Может ли он без сопровождения передвигаться по городу, распоряжаться деньгами, пользоваться телефоном и т. д. Она долго говорила о том, как это важно для него: «Надо уметь вовремя отпустить ребенка! Дать ему возможность учиться жить самостоятельно!»

Имике приняли в ЦОВ на отделение профессионального обучения (профучилище) по специальности «Лекарственные растения». Школа находится далеко от нашего дома, а на практику вообще надо было ездить в пригород Будапешта с тремя пересадками. Дорога занимала больше часа. У меня в ушах звучали слова директора: «Надо доверять ребёнку!» Я старалась доверять, но волновалась. Каждое утро я звонила Ими, чтобы узнать, доехал ли он, не опоздал ли на автобус, не перепутал ли номер маршрута. Он целый месяц терпел мои звонки, но затем сделал мне строгое замечание: «Мам! Не надо мне звонить! Ты что, не знаешь, что в автобусе нельзя пользоваться мобильным телефоном?» (Позже я убедилась, что в автобусах действительно висит табличка с перечёркнутым телефонным аппаратом, наряду с мороженым и другими вещами, использование которых в общественном транспорте нежелательно.) Ими уважительно относится к соблюдению законов и правил! Но в данном случае ему мешало скорее моё чрезмерное опекунство. Обычно на остановке автобуса он встречался с одноклассниками, и они все вместе ехали дальше. Ребятам не звонят родители с проверкой! Мне тоже пришлось отказаться от привычки, которая ставила Ими в неловкое положение перед его новыми друзьями.

2.

Благодаря длительным поездкам в общественном транспорте без сопровождения Ими стал более уверенным в себе. Через какое-то время я с удивлением узнала, что он не всегда ездит одним и тем же маршрутом. В случае, если изменили расписание автобусов или ради компании он сел с друзьями в другой автобус, он всё равно без проблем добирается до дома. Спрашивает прохожих, как можно доехать до…, или возвращается к «печке» и оттуда едет привычным маршрутом. Он один ходит в магазин за покупками, может пойти с ребятами в «Макдональдс». Всё больше и больше таких вещей, которые он делает самостоятельно не только дома (дома он почти всё может сделать!), но и вне дома. И я всё больше доверяю ему. А то, что я до сих пор волнуюсь, нервничаю, связано, скорее, с моим недоверием к окружающим.

Есть такое выражение: «Каждый судит по себе». Имике действительно судит по себе. Он бесхитростный, и ему в голову не придёт, что его могут обидеть, обмануть, использовать. Он с полным доверием относится к людям, открыт и потому беззащитен. Есть у него в классе один мальчик, который называет себя другом Имике, и мой сын безоговорочно верит ему В отличие от меня: у меня парень не вызывает особой симпатии, уж очень он грубый и агрессивный. В первом полугодии у него были довольно серьёзные проблемы в отношениях с одноклассниками, с преподавателями. Но Имике принимал его таким, какой он есть. Он жалел Аттилу, потому что «с ним никто не хочет дружить». (Это из-за него Ими хотел «подкупить» Яноша, другого своего одноклассника, чтобы тот не ругался с Аттилой.) Парень не раз провожал моего сына после школы, заходил к нам домой, иногда даже вопреки желанию Имике (если Ими говорил ему, что у нас на этот день запланированы дела или у него сегодня тренировка, Аттилу это не смущало). В один из таких случаев я, чтобы не выпроваживать парня с порога, разрешила им полчаса посидеть перед компьютером, потому что до начала тренировки в бассейне оставалось 1,5 часа. Через полчаса, после моего напоминания, Аттила вышел из комнаты, надел ботинки и, выставив вперёд ногу, обратился к Имике: «Завяжи мне шнурки! Мне из-за живота трудно наклоняться». Он действительно страдает излишним весом, но не настолько, чтобы нуждаться в посторонней помощи при завязывании шнурков! Ими, не говоря не слова, не подвергая сомнению «немощь» друга, присел на корточки и начал завязывать шнурок. В первый момент я не могла вымолвить ни слова, просто онемела от возмущения, но, быстро придя в себя, постаралась в относительно сдержанных выражениях объяснить парню, как «некрасиво он поступает, используя безотказность и доброту своего друга». После его ухода я долго разговаривала с Имике на эту тему. Объясняла, что такое самоуважение и гордость. Но как объяснить доверчивому, чистому человеку, кому нужно помогать, а кому нет?! В том конкретном случае он меня понял, но я не уверена, что в другой раз в подобной ситуации он откажется «завязывать шнурки», если его об этом «попросят». И не потому, что он глупый и не может адекватно оценить ситуацию, а просто потому, что добрый и не может отказать в помощи.

Отступление: Если вам хочется чувствовать свою исключительность, превосходство над кем-либо, купите себе собаку Это безмерно преданное животное будет заглядывать вам в глаза и при этом, для пущей вашей радости, вилять хвостом (шнурки, конечно, вряд ли завяжет!). Но, прошу вас, не используйте для этого моего сына или других детей-даунов! Эти люди заслуживают более уважительного отношения к себе! Они не «человечки», как их назвали в одной статье (да в одной ли) на молодёжном сайте «necc.hu». Я случайно попала на этот сайт, и меня, как обычно, привлекло промелькнувшее на открытой странице слово «Даун». Я прочла статью, как читаю по этой теме всё, что попадает в поле зрения. Лучше бы не читала!

В рубрику «Отвечаем на вопросы» пришло письмо от молодой девушки, которая встретила на улице «странного человечка», внешность которого «до смерти напугала» её: «Это была фигура с головой довольно странной конструкции (перевод дословный!): плоский нос, косые глаза, тупое выражение лица, и весь сам он какой-то мешковатый». И завершал это высоко художественное описание риторический вопрос: «Зачем вообще такие живут?!»

Ответ «специалиста» на это письмо можно было бы назвать вполне корректным, если бы не отвратительный стиль и не уничижительный тон автора, пытавшегося объяснить слабонервной девушке, что такое синдром Дауна:

«В общем, в твоём описании я узнала человечка-дауна. Седловидный нос и лицо гнома характерны именно для этой болезни. Я хоть и нечасто, но всё же встречалась с людьми с подобными отклонениями. Поверь, они не такие уж плохие! На нашей улице живёт один паренёк-даун. У него открытое сердце и открытая душа… И он совсем не глупый, а даже наоборот, по-своему очень даже умный человечек!»

Что можно сказать на это?! Мой сын не человечек и уж тем более не человечишка! Ведь, если подумать, тот молодой человек, с которым встретилась «добрая» девушка со слабой нервной системой и утончённым эстетическим восприятием действительности, мог быть и Имике! И я могу ответить на её «гуманный» вопрос, «зачем» и «ради чего» живёт мой сын! Ради своего огромного сердца, ради любви, которой он бескорыстно делится с людьми, ради многообразия жизни и просто ради самой жизни, которую он принимает со всем этим многообразием, и радуется ей, и ценит её…

3.

На Имике всегда можно было положиться, даже в самом маленьком возрасте. Он учился тогда в первом классе в «Батори». На уроке шла речь о домашних животных, и Аги рассказала ребятам о своих кошках. После уроков она пригласила Имике и ещё одну девочку из класса к себе домой посмотреть своих четвероногих питомцев. Троллейбус, на котором они ехали, был переполнен. Аги заранее предупредила детей, что на следующей остановке они выходят. Имике с подружкой вышли, а Аги не успела. Двери захлопнулись, и троллейбус двинулся дальше. Учительница смогла выйти только на следующей остановке и бегом бросилась назад, к детям. Они стояли и ждали её, взявшись за руки. Не испугались, не запаниковали, и «было видно, что Ими по-мужски взял «руководство ситуацией» на себя».

Сейчас я полагаюсь на него в самых разных делах. Если он остаётся дома один, ему не надо напоминать, чтобы он напоил-накормил собаку, вывел её погулять, уходя, запер дверь и т. д. Но самым ярким доказательством его надёжности было то, как он вёл себя по отношению к моей маме, когда та переселилась к нам в Венгрию. После смерти папы мы не могли оставить её одну в деревне, где она прожила всю свою жизнь. Сначала она переехала к моей сестре в Москву (тогда и мы находились в России в длительной командировке), а потом мы уговорили её поехать с нами в Венгрию, так как наши жилищные условия были более благоприятными, чем у сестры. Мы предполагали, что в 75 лет без знания языка ей будет сложно привыкнуть к жизни в чужой стране (она и в Москве-то не очень хорошо себя чувствовала, всё рвалась домой, в деревню), и всё-таки, взвесив все «за» и «против», мы надеялись, что приняли правильное решение, забирая её с собой. Позже пришлось признать, что было ошибкой вырвать пожилого человека из привычной для него обстановки. Она так и не смогла привыкнуть, да, в общем-то, и не хотела привыкать к новым условиям. Мама, которая всю жизнь была деятельной, самостоятельной женщиной, чувствовала себя безмерно одинокой, потерянной в этой чужой жизни, среди чужих людей. Я начала работать, занималась хозяйством и просто физически не могла постоянно быть рядом с ней. Через какое-то время нам показалось, что мама примирилась с ситуацией. Она стала проявлять самостоятельность, одна выходила на прогулку, в магазин, ездила в русскую церковь. Имике всегда беспокоился о ней. Он сопровождал её на прогулке, ходил с ней в магазин, исполняя роль личного переводчика. Если я, приходя домой, не находила сына в его комнате, значит, он был у бабушки – они пили чай и разговаривали («Чтобы бабушка не скучала!» – объяснял он.) Если же, вернувшись из школы, он не заставал бабушку дома, он клал рюкзак и шёл искать её. Волновался, как бы она не заблудилась.

Во время наших поездок в Пакш, к венгерской бабушке, он занимается с младшими двоюродными братом и сестрой. Не потому, что ему с ними интересно – он с большим удовольствием пошёл бы играть в футбол вместе со старшими братьями. Но тогда малыши не захотят остаться дома, и никакого футбола вообще не получится. Имике «берёт удар» на себя. Восьмилетняя Анна и сейчас очень привязана к Ими.

С такой же ответственностью он относится и к своей работе. По практическим занятиям в училище у него всегда была «пятёрка с плюсом». Любое задание он доводит до конца, выполняет всё точно и аккуратно (так же, как и в тетради). Ими – надёжный, пунктуальный человек с обострённым чувством ответственности. На него действительно можно положиться.

4.

Возвращаясь к письму «слабонервной девушки» и к её вопросу «Зачем такие живут?», хочется рассказать одну трогательную историю, которую пользователи Интернета пересылают друг другу на всех языках мира, как притчу. Я сама не раз слышала и читала её. К сожалению, документального подтверждения описанному происшествию я нигде не нашла, и всё-таки история не кажется мне выдуманной, потому что я не понаслышке знакома с менталитетом главных действующих лиц.

«Это случилось несколько лет назад на Специальной Олимпиаде в Сиэтле. Девять атлетов-инвалидов стояли на старте стометровой беговой дорожки. Прозвучал выстрел, и начался забег. Не все спортсмены могли „бежать“, но все хотели не просто „добежать“ до финиша, но и победить. Позади была уже почти половина дистанции, когда один из участников споткнулся, упал и громко заплакал. Остальные участники услышали его плач, оглянулись, остановились… и пошли назад. Все… Девушка с синдромом Дауна присела рядом с упавшим спортсменом, обняла и спросила: „Тебе уже лучше?“ Они помогли парню встать и, взявшись за руки, все вместе пересекли финишную прямую. Зрители на трибунах стоя приветствовали победителей».

Может быть, в тот момент многие поняли, что победа сама по себе – не самое главное в жизни. Иногда гораздо важнее – помочь победить другим, даже если для этого придётся остановиться и поменять направление… И тогда уже есть то, «зачем живёшь»…