Семейный обед получился скомканным и быстро подошёл к концу. Короткий «обмен мнениями» между мной и моим семнадцатилетним сыном привёл к ставшему уже привычным результату Мы опять не поняли друг друга. На меня навалилась смертельная усталость. Не физическая: я просто устала от бесполезных споров, с некоторого времени повторяющихся с завидной регулярностью. Естественно, я хочу для своего сына только хорошего, но мой маленький сыночек чувствует себя уже взрослым. На любое моё, даже самое безобидное, замечание он раздражённо бросает: «Ты этого не понимаешь!!!» – или вовсе, не удостоив вниманием, молча уходит в свою комнату, демонстративно закрыв за собой дверь.

«Это у него переходный возраст! Скоро пройдёт!» – успокаивает меня свекровь. «У нас в семье то же самое!» – жалуется подруга. Да я и сама знаю (по опыту работы в средней школе; я не только в теории знакома с особенностями подросткового возраста), что любая семья рано или поздно переживает подобный период и что рано или поздно он заканчивается. Всё знаю, всё понимаю, но сердце ноет: неужели он не видит, что обижает меня своим поведением, не замечает, как глубоко ранят его необдуманные слова, причиняя боль той, кто любит его больше всех? Любит так же, как в детстве. Или ещё сильнее. А ему, выходит, уже не нужна мама?.. Так человек взрослеет? И это нормально? Надо смириться с этим и принять как данность?

Автоматически собираю со стола и мою оставшуюся после незадавшегося обеда грязную посуду, ломаю голову над проблемами, которые кажутся неразрешимыми, и пытаюсь справиться с подступившими слезами… В этот момент ко мне подходит мой старший сын и, положив голову на плечо, нежно обнимает. Он почувствовал мою боль и пришёл успокоить. Его участие – самое лучшее лекарство. Я уже не сдерживаю слёз, перед ним мне не надо играть роль сильной мамы и вообще никакой роли играть не надо. Он всё знает, всё чувствует. Поворачиваюсь к нему, и теперь уже я кладу свою голову на крепкое плечо сына. И горько плачу… Имике (ему двадцать лет, но в семье все называют его «Имике», потому что он был первым – первый сын, первый внук, первый племянник) терпеливо, не говоря ни слова, гладит меня по спине. И я постепенно успокаиваюсь и уже не чувствую себя самой несчастной мамой на свете. Мой старший сын, как всегда, взял на себя всю мою боль.

Так было с самого момента его рождения.

Два сына, два разных мира… Но для меня оба одинаково дороги…