Глава четвертая

в которой на железной дороге начинают пропадать вагоны, а гражданин по кличке Мансур высказывает неожиданные познания в электроэнергетике.

Железнодорожные скидки «Южсибпрома» начали действовать 1 августа.

А первый вагон у «Южсибпрома» пропал 2 августа. Через две недели вагон нашли, но содержимое его — а были это китайские унитазы, — бесследно исчезло.

Еще через неделю пропали три цистерны с конденсатом, следовавшие из Уренгоя на местный химзавод, и сразу же — платформа с автомобилями «Нива».

Платформа обнаружилась через пару недель в тупике, ни одной «Нивы» не угнали, но все — от фар до габаритов — раскурочили.

Грузы, которые возил Горный и другие перевозчики, за это время не пропали ни разу.

К проблеме подключился начальник РУБОП Черловской области Олег Самарин, и вагоны пропадать перестали. Зато выяснилась статистическая неприятность.

Если вагоны Горного, имевшего более высокие тарифы, ставились под загрузку и разгрузку немедленно, то вагоны «Южсибпрома» имели все шансы простоять под летним солнцем и два, и три дня. Их почему-то чаще забывали в тупике и присоединяли не к тем составам. К ним гораздо чаще приходили с проверкой, и эта проверка постоянно выявляла эксплуатационные дефекты.

Каждый день в офисе экспедиторской компании «Южсибпром» раздавались звонки, и экспедитор, уверенный, что оприходованная им цистерна уже поъезжает к Ставрополю, получал извещение, что цистерна стоит на запасных путях и требует ремонта, — а цистерна та уже была залита бензином и свободных емкостей не было.

Со статистической закономерностью Самарин уже ничего поделать не мог.

Статистическая закономерность была уже в ведении полпреда и союзного ему ахтарского холдинга.

* * *

В начале сентября Денис приехал в Черловск. Гендиректор «Южсибпрома», некто Агафонов, бывший некогда правой рукой Андропова, был совершенно неприспособлен к быстрому течению современной жизни и глядел на все происходящее полными изумления глазами. Воевать с Цоем оказалось не так просто, как сажать диссидентов, — Агафонов со вздохом облегчения свалил свои проблемы на молодого вице-президента Ахтарского холдинга, пожаловался ему на дух наживы, царящий в современной России, и уехал в бордель.

Денис побывал в администрации губернатора и на железной дороге, и когда стало ясно, что в один день Денису не уложиться, Денис позвонил Грише Епишкину и спросил, нельзя ли у него переночевать.

— О чем речь, Дениска! — с энтузиазмом откликнулся Гриша, — у меня как раз Настя во Францию уехала! Приезжай! Мальчишник устроим, — или погоди, ты новое-то казино видел? Я ж казино отремонтировал!

— Как уехала? — тупо переспросил Денис.

Гриша еще чего-то втолковывал ему с энтузиазмом в трубку, и Денис механически ответил.

— Конечно подъеду Когда Черяга, умаявшийся за день от переговоров в обладминистрации, подъехал к казино, Гриша уже был там. Дениса провели в одну из задних комнат, где за длинной скатертью разворачивалось утомительное застолье. Девочек еще не было, но водка была, причем в оглушительных количествах.

За столом сидели трое чиновников из обладминистрации и замгубернатора, с которым Денису утром не удалось встретиться.

Замгубернатора пил водку и жаловался на Цоя.

— Они даже Анастаса с вашей шахтой надули, — сказал замгубернатора, — они ему обещали половину, а выплатили треть.

— И что же?

— Ну, он ходил к папе и кричал, что шахту надо отдать вам, пока они не отдали ему вдвое больше.

Из раскрытого рта зама губернатора пахло вчерашним пикником.

Было уже заполночь, когда Денис краем глаза заметил, как в дверях появился охранник и поманил Гришу Епишкина с крайне озабоченным выражением лица. Гриша поднялся и вышел. Денис выждал десять минут и тоже вышел за ним.

Гриша стоял на балконе казино, самую малость пьяный, и тлеющая сигарета в его зубах служила отличной мишенью для снайпера.

— Слушай, Денис, у меня проблема, — сказал Гриша.

— Что такое?

— В офисе гранату нашли.

— Кто?!

— Да не беспокойся. Секретарша нашла. Она с любовником на вечер осталась, пошли вместе мыться, чего-то там пролили и под. ванну полезли, а там две гранаты в пакетике…

— Твои?

— Денис! Я че, больной на голову — гранаты в офисе держать? Секретарша вспомнила, там вроде днем толокся какой-то сантехник, трубы проверял… Там, наверное, наружка уже стоит…

Денис прокачал в уме ситуацию и понял, что Гриша прав. Если гранату в офис ему подложили, значит, это было сделано затем, чтобы устроить обыск и обвинить Гришу в незаконном хранении оружия. Когда такие вещи подкладывают людям, обязательно тут же ставят группу наружного наблюдения, которая будет отслеживать, не подъехал ли Гриша к офису и не пора ли его брать…

Денис решительно повернулся.

— Ты куда?

— Давай ключи от твоего офиса.

Через сорок минут Денис подъехал к офису Гриши на скромной белой «пятерке», позаимствованной у кого-то из обслуживающего персонала клуба. Офис Гриши располагался на первом этаже обычной пятиэтажки. Была ночь, окна пятиэтажки светились розовыми и белыми прямоугольничками, и наискосок от подъезда Денис заметил белый «рафик».

Денис зашел в подъезд и стал подниматься по лестнице. Сразу же из «рафика» выбежал человек и пошел вслед за Денисом. Когда он услышал, что Денис поднимается на четвертый этаж, он решил, что это один из жильцов, успокоился и вернулся в «рафик».

Денис подождал еще минут десять и спустился на первый этаж. Дверь офиса открылась вполне неслышно. Гранаты отыскались там, где их оставила перепуганная секретарша, — на коврике в ванной, и Денис чуть не споткнулся о них в темноте.

Окон наружу в ванной не было, как и говорил Григорий. Денис включил в ванной свет, вывинтил из гранат детонаторы и распихал их по карманам пальто.

Потом сел на край ванной и принялся ждать.

Весь расчет Дениса строился на том, что «семерочник» наверняка имеет при себе фотографии людей, которые могут приехать в офис: Григория, его партнера и сотрудников службы безопасности казино. Но фотографии Дениса у них нет точно, и они примут Черягу за одного из жильцов. Тем не менее он не хотел сразу выходить из дома, иначе наружка могла заподозрить неладное.

Он просидел в ванной минут сорок, а потом выключил свет, осторожно выбрался из офиса и вышел на улицу. Из «рафика» на этот раз никто не появился, Денис сел в «пятерку» и уехал. Гранаты он выбросил с первого же случившегося по дороге моста.

В казино он вернулся к половине второго, — праздник жизни был еще в самом разгаре.

— Чьи гранаты-то? — спросил Денис.

— Да ну, не бери себе в голову! — расхохотался Гриша, — они теперь долго будут вычислять, куда делись гранаты и кто их вынес…

— А если вычислят?

— А если вычислят, так ваше в штаны наложат… Ты представляешь, кто таков должен быть Григорий Епишкин, ежели у него сам Черяга гранаты выносит…

И Гриша заразительно рассмеялся.

* * *

Гриша прилетел в Москву через три дня. Они с Черягой славно покушали, а потом Епишкин сказал:

— Есть тема, Денис. Уголовное дело на Бельского. В Черловске. Убийство.

Денис помолчал.

— Дело закрытое? — спросил Денис.

— Нет. На полке. Но если его продолжать, надо вытащить это дело в округ.

— Приличный следователь? — спросил Денис.

— Сам увидишь.

* * *

Денис появился в Черловске около восьми вечера. Сотовый телефон Гриши, как обычно, не отвечал, и Денис велел водителю ехать к Епишкину домой. По дороге он остановился у рынка и прихватил с собой самый большой букет, который нашелся у лоточницы. Букет был в половину Дениса ростом, а роста Денис был немаленького. Выглядел букет довольно безвкусно.

Когда черный внедорожник-"мерс" остановился перед аккуратным трехэтажным коттеджем, было еще светло. Солнце как раз закатывалось за единственное, далеко на западе угнездившееся облачко, и лучи его, подобно струнам арфы, были натянуты между высоких розовых сосен, упирающихся прямо в небо.

Во дворе, над буйствующими сорняками, галдели грачи и лаяла собака.

Гриши дома, как и следовало ожидать, не оказалось. Ворота открыла какая-то старуха, видимо убиравшая в доме. Она сказала, что Григорий Ефимыч в казино и Дениса ждет туда же, а вещи можно оставить в комнате на втором этаже.

— А Настя дома? — спросил Денис.

— Дома, — ответила женщина.

Денис взял букет и пошел в дом.

Настя сидела в кухне у окна в коротенькой серебряной юбке и кофточке из оплетенных нитями дырок. А напротив нее расположился какой-то длинноволосый хлыщ: драные джинсы, синие глаза и подбродок, едва обросший половозрелой щетинкой, старательно выставляемой напоказ.

Настя кормила половозрелого хлыща тортом и радостно щебетала. При виде Дениса хлыщ оглянулся, сделал ручкой и сказал:

— Ух ты какой веник! И дядя при венике.

Денис неловко положил букет поперек стола, чмокнул Настю в щечку и спросил:

— А Гриша скоро будет?

— Не, он просил вам передать, чтоб вы в «Версаль» ехали, весь народ там.

Денис меланхолично окинул половозрелого хлыща взглядом и поехал в «Версаль».

* * *

«Версаль» сверкал в ночи рождественской игрушкой, случайно забытой на выброшенной в помойку елке, и внутри было как пожар на космическом корабле: красный свет и непонятный дым.

У входа выстроилась половина городских «мерседесов», и молодые люди с короткой стрижкой решительно проверяли пригласительные билеты у жирных кавалеров и стройных дам. Сразу за входом необъятная мраморная лестница уводила наверх, и на всех ступенях этой лестницы стояли хорошенькие шлюшки в красных шортиках и красных же сапожках. Улыбчивый молодой человек поволок Дениса мимо шлюшек через целую анфиладу дымных, освещенных красным светом залов. В залах плясали, хихикали и играли в рулетку.

Гриша со товарищи сидел на втором этаже, в одном из приватных помещений.

Рядом с Гришей сидел Царандой, гендиректор «Южсибпрома» и еще пара знакомых рыл, а в глубине комнаты, под балдахином из зеленого бархата, отплясывала девица в красных шортиках. Девица почему-то напомнила Денису Настю.

Из дивизиона бутылок на столе половина стояла опороженная, а девица уже успела снять с себя лифчик. Гриша радостно встал, покачнулся и провозгласил:

— О! Денис! А это Николай. Николай, это Денис.

Затем Гриша споткнулся о ножку стула, но был поддержан Николаем и общими усилиями водворен обратно.

— Гриша, — спросил Денис, тихо наклоняясь к Епишкину, — ты сделал, что я просил?

Гриша икнул.

— Потом, — сказал Гриша, — Дениска, ты посмотри, какие титьки! Цып— цып-цып…

Денис выпил сначала с Царандоем. потом с вице-мэром, а потом с неведомым Николаем. Красные тени в зале сделались еще краснее, и откуда-то потянуло дымком анаши. Вице-мэр взял Дениса за пуговицу и начал жаловаться ему на Константина Цоя.

Потом Денис начал куда-то проваливаться. В один из редких моментов просветления он обнаружил, что сидит со стаканом водки лицом к сцене, а на сцене почему-то стоит Царандой.

Авторитет держал в руках электрогитару, которую он отобрал у одного из членов ансамбля, и бил по струнам. Видимо, пока Царандой отнимал гитару, он успел выдернуть ее из розетки, и поэтому вместо звука было одно сухое шуршание.

— Ребята, — сказал Царандой, — вот все говорят, что Россия дерьмо. А вот мы хорошо сидим… То есть я хочу сказать, что это не правда. Что Россия это хорошо. Вот…

Царандой бросил гитару, взял под мышку случившуюся рядом певицу и пошел прочь с эстрады.

Денис повернул голову и увидел, что рядом с ним стоит тот самый Николай, с которым его пытался познакомить Гриша.

— Меня зовут Николай. — сказал человек.

— Что за Николай? — спросил Денис, — а, Гриша. Николай — это кто?

Но Гриша уже давно и безнадежно мок лицом в салате.

— Я из прокуратуры, — сказал Николай, — Гриша сказал мне, что вы готовы бороться с организованной преступностью. То есть что вас интересует Степа Очаковский.

— Готов, — сказал Денис, — всегда готов. С преступностью бороться надо.

— Хотелось бы перевести наше сотрудничество на деловую основу, — объяснил Николай.

Рядом остановилась девушка в красных шортиках и красном лифчике. На подносе у нее было несколько бокалов. Николай из прокуратуры замолчал.

Денис пошатнулся, взял бокал и выпил до дна. Шампанское было шипучее и скверное. Денис разжал руку, бокал полетел вниз и разбился.

— Ах черт, — сказал Денис.

Он выпил второй бокал, и на этот раз не выпустил его.

— Н-не уходи, — сказал Денис девице. Денис вытащил из-за пазухи пачку стодолларовых купюр и стал заталкивать ее в бокал. Пачка была без банковской ленточки и заталкивалась плохо. Несколько купюр упорхнули из бокала, и Денис изловил их в воздухе. Денис взял вишенку, украшавшую один из коктейлей, бывших на подносе, надел вишенку на деньги и протянул бокал человеку из прокуратуры.

— Д-держи, — сказал Денис, — достаточно?

Две самые верхние бумажки снова слетели с бокала, Денис поймал одну и вручил ее шлюшке.

— А это тебе, — объявил Денис, — мы будем трахаться. А, Николай? Ты с нами, а?

— Да-да, — сказала девица, — мы будем трахаться.

Она взяла Дениса за руку и сделала попытку повести его из залы, туда, где вдоль коридора располагалось несколько уютных комнат с широкими кроватями и зеркалами на потолке. Но Денис не дался. Он отступил на шаг, споткнулся и сел на диван. Николай из прокуратуры вытащил доллары из бокала и поскорее запихал их внутрь пиджака. Он тоже был пьян, но вид долларов, видимо, вызывал у него безусловный рефлекс.

— Мы будем трахаться здесь, — сказал Денис. Потом он повалился на диван и заснул.

— Отдай деньги, — сказал Николай из прокуратуры девице.

Та взвизгнула, и Николай отвесил ей пощечину — А ну шлюха, — заорал Николай, — это не твое!

Девица испуганно выгребла зеленую бумажку из лифчика. В воздухе плавал красный дым, вилась вокруг шеста стриптизерка, и где-то далеко за задернутыми окнами плыла круглая, как металлический рубль Луна.

* * *

На следующий день Гриша отвез Дениса на дешевую и видимо, конспиративную квартиру, затарившись по дороге упаковкой пива.

Сотрудник прокуратуры Николай уже был на месте. В небольшой гостиной стоял низенький столик с диваном и креслами. Николай, в обтягивающем черном свитере, сидел в одном из кресел. На столике лежала пухлая папка, и туда же Гриша сгрузил упаковочку пива.

Двустворчатая дверь из гостиной была распахнута, и тут же за ней начиналась спальня с широкой, неровно заправленной кроватью.

Гриша вторично представил их друг другу, выпил с ними по кружечке пива и поднялся:

— Ну вы тут без меня побазарьте. А я домой и обратно в казино.

— За встречу! — сказал Николай, широко улыбаясь и свинчивая горлышко бутылке. Денис принялся за изучение папки.

Уголовное дело на Степана Бельского поражало своей классической простотой. События, послужившие его возникновению, произошли в 1995 году, в самом начале приватизации, когда на пути будущей группы «Сибирь» подвернулся Черловский авиационный завод. Завод едва держался на плаву за счет контракта на модернизацию сирийских «МиГов» и имел довольно неплохие перспективы в случае, если ему разрешат самостоятельный экспорт. Группа зашла на завод и принялась модернизировать «МиГи».

Директор завода довольно трезво оценил положение и сообразил, что для подкупа губернатора у группы имеется куда больше денег, чем у него. Поэтому он зазвал Цоя в кабинет, где и предложил ему уплатить пятьсот тысяч баксов и дербанить завод, как хочет.

Цой вручил директору требуемую сумму, после чего директор отправился к губернатору и, передав ему двести тысяч долларов (из пятисот), объяснил:

— Это тебе мои личные деньги, чтобы ты прогнал Цоя с завода.

Губернатор, добрая душа, получил деньги и выкинул Цоя.

Возмущению Цоя не было предела. Во-первых, будучи выкинута с завода, группа понесла значительные материальные убытки. Во-вторых, еще значительней был нематериальный урон: выходило, что крутейших москвичей, о жутких обычаях которых и связях в правительстве говорили не иначе, как шепотом, поимел директор свечного заводика. Ослушника надо было давить в зародыше: быстро, примерно и жестоко.

Генерального директора изловили прямо на летном поле. Генеральный, разумеется, знал о недовольстве москвичей и принял соответствующие меры предосторожности. В частности, он обзавелся службой безопасности во главе с известным в городе спортсменом Курбановым по кличке Курбан. Этот-то Курбан и встречал его на летном поле на собственном джипе.

Единственное, до чего не додумался директор — это до того, что Степан Бельский вульгарно перекупит Курбана. Директор влез в поджидавший его джип и поехал с поля, очень довольный собой и судьбой. И только когда джип свернул с привычной дороги, директор запаниковал и принялся рваться на волю.

Директору дали по зубам и привезли в заброшенный пионерский лагерь, где его поджидал Бельский со товарищи. Московских братков было шестеро, и курбановских спортсменов тоже было шестеро — обе стороны не слишком доверяли друг другу. Дело было в конце октября, в опустевших домиках было холодно и сыро, сторож пионерлагеря — брат одного из курбановских спортсменов — благоразумно сидел в своей будке, включив телевизор, и ни во что не вмешивался.

Курбан и Бельский завели директора в небольшую служебную комнатку, приковали к стулу и принялись объяснять, как он не прав. Главным логическим доводом служил включенный в сеть электропаяльник. Паяльник убедил директора, тот видимо упал духом и согласился на все их условия.

Тогда из соседней комнаты призвали юриста областного фонда имущества, и юрист принялся составлять договор, согласно которому директор Мельников продавал все контролируемые им акции ОАО «Черловский авиационный завод» трем фирмам, принадлежавшим соответственно Бельскому, Цою и Курбану.

В комнате, кроме Курбана и Бельского, были еще двое братков с автоматами, и юрист, составляя договор, время от времени косил на них глазом испуганной лани.

Планируя всю эту операцию, москвич Бельский не учел одной существенной детали. А именно, того, что грузный шестидесятилетний директор Мельников во время Великой Отечественной Войны служил диверсантом-разведчиком и даже имел Героя Советского Союза за подвиги в тылу врага. Поэтому, когда юрист кончил писать договор и ражий спортсмен по знаку Бельского снял с директора наручники, то директор ухватился не за протянутую ему шариковую ручку, а, напротив, — за автомат, свисавший с плеча спортсмена.

Директор спустил предохранитель и, рванувшись со стула, обдал комнату широкой веерной очередью. Первые же несколько пуль попали в стоявшего рядом с ним спортсмена: тот сложился, как картонка, и рухнул на пол. Еще одна пуля швырнула на пол юриста. Бельский находился слишком далеко от директора, чтобы остановить его или сбить с ног. Дуло автомата начало разворачиваться в сторону московского авторитета. В следующую секунду Бельский выстрелил: пуля попала директору точно между глаз.

Это была катастрофа.

Ни у Бельского, ни у Курбанова и в мыслях не было гасить директора: лоха следовало закошмарить, отобрать завод и отпустить с миром. Может, когда потом его бы и пристрелили — но уж, разумеется, не лично Бельский и не на глазах посторонних людей.

В комнату вбежали несколько спортсменов, но помощь их уже не требовалась. Директор лежал на полу в луже крови. Чуть поодаль заходился криком подстреленный юрист. Бельский наклонился над юристом: того ранило довольно серьезно, пуля прошла через руку и грудь и, видимо, задела легкое.

— Выйдем, — сказал Бельский Курбану. Оба бандита шагнули в коридор.

— Что с лохом будем делать? — мягко спросил Бельский.

Курбанов поежился. Юриста — ежели спасать ему жизнь — требовалось везти в больницу. Пропажа директора авиазавода и появление в больнице юриста с огнестрельным ранением, естественно, вызовет у ментов любопытство. А если учесть, что директор в последнее время был другом губернатора и ментовку подкармливал часто и охотно, то любопытство это будет долгим и въедливым.

Конечно, юрист был свой кадр и замазан в куче дел, — но что взбредет в голову подраненному лоху, которого охраняют менты и который наверняка сообразит, что его вполне могут убрать как единственного некриминального свидетеля громкого убийства?

— Ты его подстрелил, тебе его и добивать, — сказал Курбанов.

Бельский, сощурившись, взял Курбана за свитер.

— Ты мне по жизни должен, понял? — сказал он. — Ты без меня покойник был. Чей мудак с автоматом ему подставился? Твой, Иди и убери юриста. Чтоб мы вместе в этом были. Понял?

Курбанов был в панике, но его жадность была больше его паники.

— Я убираю юриста, — сказал Курбанов, — а вы отдаете мне завод.

— Хорошо, — ответил Бельский.

* * *

Бельский не соврал: в течение следующих двух недель контрольный пакет Черловского авиазавода, которым доселе владел директор и группа менеджеров, через ряд компаний оказался записан на группировку Курбана.

Другое дело, что группировка не умела, да и не могла обеспечить заводу ни сбыта, ни контрактов, ни комплектующих. Завод мгновенно оказался опутан сетью мелких фирмешек. Фирмешки высосали из него все деньги, забрали продукцию — и проделано это было так хитро, что в итоге завод им же и оказался должен. На первый взгляд в фирмешках тоже сидели люди Курбана. Но только на первый взгляд.

Люди Курбана только отвечали за все и приносили своему шефу тоненький пакет с наличкой, а основные финансовые потоки плыли в направлении настоящих Хозяев фирмешек — группы Константина Цоя.

Курбану при этом деньги тоже перечислялись, — на счет небольшой оффшорной фирмы в Лихтенштейне. Фирму зарегистрировал Цой, потому что Курбан разбирался в оффшорках, как свинья в апельсинах, и Курбану сказали, что он — ее единственный владелец.

Особых перемен на заводе не произошло: группировка Курбана как охраняла его, так и продолжила охранять. Директор завода исчез: некоторое время говорили, что Курбан прячет его от москвичей. Но потом по области поползли нехорошие слухи. Скандал начал разрастаться, газеты задавали нелицеприятные вопросы — ведь пропал, в конце концов, не какой-нибудь начальник хлебопекарни, а герой Соцтруда, директор градообразующего и секретного предприятия.

Через три месяца после убийства генерального в область приехал Константин Цой. Разговор между ним и губернатором шел об угольных разрезах, а в конце разговора Цой спросил:

— А кстати, Курбана-то этого, который Мельникова убил, арестовали или нет?

— Почему ты считаешь, что Мельникова убил Курбан? — спросил губернатор.

Цой пожал плечами.

— На аэродроме его Курбан встречал? Курбан. Завод Курбану достался?

Курбану. Вот смотрите, что происходит! Человек отказался с нами сотрудничать.

Нанял бандюков для защиты. Бандюки же его и убили. Завод взяли себе. Акции записали на свои фирмы. Зарплаты четвертый месяц не платят, налогов не платят, все деньги Курбану идут. А избирательную кампанию вам кто будет оплачивать?

— А вы? — простодушно сказал губернатор.

— Так что ж мы будем оплачивать, если у вас такая политика, что за наши же деньги на этом заводе бандит сидит!

— Вообще-то это безобразие, — сказал губернатор, — моего личного друга убили какие-то бандиты, а МВД даже не шевелится. Завтра же распоряжусь!

Спустя три месяца Курбан позвонил Бельскому из Вильнюса. Он был в панике. Ментовка обкладывала его, методично и планомерно. Все считали, что если завод отошел Курбану, то и директора завалил он. Деньги с завода куда-то утекали, тот оказался не столь прибылен, как думал Курбан. Губернатор тоже, видимо, имел преувеличенные представления о потоке наличности, генерируемой заводом: во всяком случае, через посредников до Курбана доходили предложения договориться, но суммы, которые в них упоминались, были какие-то совершенно несообразные.

Курбан требовал помощи:

— Если меня возьмут, я за всех грузиться не буду! — заявил Курбан, — я на себя Мельникова не возьму!

— Погоди, успокойся, — отозвался Бельский, — ты откуда звонишь? Из дома?

— Нет. Я в Вильнюсе. Я свалил.

Голос Бельского прозвучал в трубке с секундной задержкой.

— Завтра мой человек будет у тебя. Мы тебе поможем.

На следующий день посланец Бельского действительно приехал в Вильнюс. Он рассказал, что Бельский и еще один человек из очаковских лидеров сейчас в Нью-Йорке, и пригласил Курбана в Нью-Йорк. Курбана к этому времени уже объявили в розыск, пока только на территории России. Его снабдили липовыми документами и выдали билет и визу в Америку, и так как его пригласили в Америку, а не в какой-нибудь Усть-Засранск, Курбан не почувствовал подвоха.

Его спасла случайность. Курбан летел в Нью-Йорк с пересадкой во Франкфурте, и так как он летел первым классом, то на пересадке он прошел отдохнуть в VIP-зал. Там он встретил знакомого коммерсанта из соседней области.

Коммерсант еще не знал, что Курбан в розыске. Коммерсант уселся в широкое кожаное кресло напротив Курбана и сказал:

— А Цой-то с вашим губернатором закорешился! Я у него в приемной сидел на предмет поставок угля, тот час не выходил, с кем, думаю, там сидит? А выходят в обнимку с Цоем!

— Ну и что? — сказал Курбан, который, напомним, по большому счету, был простой сибирский валенок и во взаимоотношениях в высоких сферах разбирался очень плохо. Он даже не знал, кто именно делал ему оффшорки.

— Ничего, — сказал коммерсант, — но он же под Бельским ходит. Тебя-то как, не съедят? Вроде Бельский на заводе твоем блатовал…

Курбан рассеянно попрощался с коммерсантом и покинул VIP-зал. В Нью-Йорк он не полетел. Он полетел в Швейцарию. В Швейцарии он позвонил в банк, в котором Бельский открыл счет его фирме, и узнал, что те деньги, которые Бельский перевел ему как часть доходов завода, были позавчера отозваны со счета. Переведший деньги банк написал, что произошла ошибка, и отозвал платеж.

Курбану все стало ясно.

Бельский и Цой разводили его с самого начала. Как только толстая девятимиллиметровая пуля из ПМ превратила гендиректора ЧАЗа в покойника, Бельский сразу понял, что кто-то за эту смерть будет отвечать. И если группа Цоя сразу же возьмет завод под себя, то она и будет ходить в убийцах.

Курбан сам себя погубил собственной жадностью, вызвавшись управлять заводом. Группа сделала его, — его, бандита, имя которого наводило ужас на половину области, — не владельцем управляющей компании, а козлом отпущения.

Зиц-председателем «Рогов и копыт»!

Они опутали его завод долгами, они тянули с него деньги, и все то время, пока они доказывали Курба-ну, какая убыточная эта штука — авиазавод, Цой, располагающий полными сведениями о потоках наличности завода, ходил к губернатору через задний ход и рассказывал, какие на самом деньги гоняет Курбан через завод! И даже те жалкие бабки, которые они отдали ему, — даже эти бабки они стрясли с его счета, справедливо полагая, что деньги покойнику ни к чему, а Цою, напротив, пригодятся…

Было ясно: там, в большом и шумном Нью-Йорке, в гавани за статуей Свободы, Александра Курбанова по кличке Курбан ждал не новый паспорт, вилла и собственный банковский счет. Его ждала пуля наемного убийцы, которая навсегда уберет с пути группы Цоя мелкого сибирского братка. И кто знает? Очень может быть, что перед смертью его любезно пригласят сказать под видеокамеру, куда он дел труп директора и куда выкинул «мокрый» ствол, тем самым навсегда обезопасив Бельского от возможного обвинения в убийстве…

Курбан снял со швейцарского счета те небольшие деньги, которые там оставались — сорок или пятьдесят тысяч долларов — и бесследно пропал. Ни российские менты, объявившие его в розыск, ни киллеры Бельского так и не смогли взять его след.

Что же до Черловского авиазавода — его имущество было очень быстро передано в новую контору, принадлежавшую Цою.

* * *

Денис закончил читать справку Николай за это время освоил две бутылочки пива и теперь сидел в кресле, спозля вниз и разглядывая Дениса большими круглыми глазами с длинными ресницами. Ресницы слегка хлопали.

— Вот это дело, — сказал Николай, — мы бы могли вновь открыть.

— Основания?

— Вновь открывшиеся факты.

— Какие же?

В дверь кто-то постучался.

— Заходи, — громко крикнул Николай. Щелкнул ключ, и спустя минуту в гостиной нари-совался невысокий гибкий паренек лет шестнадцати с развинченными движениями наркомана. Денис подчеркнуто замолчал.

— Свои, — сказал следователь.

Паренек прошел мимо них в спальню и сел на кровать. Николай перегнулся через столик и негромко заговорил:

— При убийстве только курбановских было шесть человек. Непосредственно.

Один дал показания. Завели дело. Свидетеля убили, Цой занес взятку, дело кончилось. Остальные свидетели молчат.

— Ну и?

— А вы представьте себе, — осторожно сказал следователь, — что Курбана все-таки нашли. И арестовали. И что в преддверии его экстрадиции кто-то начал гасить остальных свидетелей.

Васильковые глаза куратора службы безопасности Ахтарского металлургического комбината, не мигая, уставились в прозрачные гляделки черловского следователя.

— И кто же их будет гасить? — в упор спросил Денис.

— Мне какая разница. Вы хотите бороться с преступностью? У вас же вон, чекисты в союзниках? Вот и боритесь.

Денис скосил глаза. В спальне паренек скинул с себя ботинки и вытащил из-под кровати какие-то носки.

— Я подумаю, — сказал Денис.

* * *

Денис расстался с сотрудником прокуратуры, жаждавшим бороться с преступностью, около пяти вечера. На улице уже темнело: черный «мерседес» Дениса мок под дождем.

На этот раз Настя оказалась дома одна. Вчерашний букет Дениса стоял на окошке и отражался в темном стекле, как новогодняя елка.

— О! Ну, как там было в казино? — сказала Настя. Денис почувствовал, что краснеет.

— Никак, — буркнул он, — я заснул.

— Чаю хотите?

— Хочу, — сказал Денис.

Белый электрический чайник, очертаниями похожий на пингвина, закипел слишком быстро, и чай в фарфоровых чашечках оказался темный и ароматный, ровно того же цвета, что и глаза Насти.

Дом у Гриши был большой, но собственно кухня была почему-то невелика и казалась еще меньше от обилия техники. Почти половину свободного пространства занимал белый пластиковый стол. За этот-то стол под букетом и уселся Денис, а Настя свернулась на стуле наискосок от него. Денис прихлебывал, морщаясь, чай, и смотрел на Настю.

А Настя уперла кулачок в подбородок и сказала:

— А Гриша в своем джипе ствол нашел.

— Когда?

— Да неделю назад. Мы утром встали, Гриша пошел во двор, смотрит, а у машины стекло разбитое. Посмотрел — вроде ничего не взяли. Раз не взяли, значит подбросили. Ну, он вызвал ребят, они осмотрели машину, а за задним сиденьем лежит «макаров».

Настя перегнулась через стол.

— Гриша говорит, что это значит, что где-то мент сидит купленный. Из отдела по борьбе с незаконным оборотом оружия. Потому что если б мент был из обнона, то подбросили бы наркотики, а если мент из обэпа, то пришли бы с проверкой в казино.

— И что же Гриша сделал?

Настя пожала плечиками.

— А ничего. Выкинул он этот «Макаров» и ездит, как прежде.

Денис молча прихлебывал обжигающий чай. Он старался не глядеть вбок, туда, где из-под белых шортиков высовывались восхитительно загорелые, точеные ножки Насти. Он слишком хорошо помнил, как вчера половозрелый юнец обозвал его «дядей». Поэтому Денис смотрел не вбок, а прямо. Настя заметила это, обогнула стол и уселась прямо напротив Дениса на подоконник, весело болтая длинными ножками.

— А что это за парень был тут вчера? — спросил Денис, — твой жених?

— Не-а. Он насчет наркоты приходил.

— Он что — колется?

— Он и колется и торгует, — сказала Настя. — Он в юридической академии торгует. Представляешь? Он уже половину будущих прокуроров на иглу посадил. Ему и меня на это самое пристроить хочется.

— А зачем ты с ним водишься?

— А я не вожусь, — рассмеялась Настя, — я ему сказала, что ты мой жених и что ты его порвешь, как Тузик грелку. Это все из-за казино. Царандой хочет, чтобы Гриша там дурью торговал, а Гриша не хочет опять под Царандоя лезть.

Сердце Дениса плеснулось в груди пойманной рыбой, Настя внезапно перегнулась чергз стол и зашептала:

— Денис Федорыч, а, вы ведь сегодня опять в казино пойдете, возьмите меня с собой, а?

Денис заморгал, а Настя жарко продолжала.

— Там будет сегодня карнавал, я знаю, он везде приглашения рассылал. Там будет жутко красиво, верхнего света не будет, а везде только красный свет и курильницы индийские. И так: ты входишь, а там такая мраморная лестница наверх, квадратная, и повсюду девочки, знаете, как всегда у него: в красных шортиках и в красных курточках, а еще другие девочки в бальных платьях. И они будут танцевать, сначала с платьями, а потом без платьев, и все это в дыму этом…

— Ну и как же я тебя протащу? — убито спросил Денис. У него из головы не шло то, что Настя сказала насчет Царандоя.

— Погоди!

Настя взвилась с табурета и убежала куда-то наверх.

Коротко вякнул сотовый. Денис взял его и хотел отключить, но потом заметил, что на дисплее высвечивается номер Извольского. Голос шефа был холоден и сух.

— Как дела? — спросил Извольский.

— Есть новости. Надо обсудить.

Денис, как и большинство российских менеджеров, был привычен к мысли, что его телефонные разговоры не только постоянно прослушиваются, что было бы еще полбеды, — но что распечатки этих разговоров могут быть прочитаны любым желающим за весьма скромную сумму. Поэтому и изъяснялся он по телефону обиняками, никогда не называя имен, мест и ситуаций, а предпочитая обходиться словами «наш общий друг», «тот, о ком шла речь», или же «помнишь, тот человек, который не любит футбола».

— У завода проблемы, — сказал Извольский, — Нам не хватает окатыша.

Вместо сорока вагонов в вертушке их осталось двадцать три. Остальные якобы в ремонте. Причем из этого ремонта они уходят в Экибастуз и там возят уголь с разрезов Доя. У тебя завтра встреча с губернатором, съезди перед ней в Павлогорск.

— А…

В трубке раздались короткие гудки.

Денис поднял глаза и обомлел. Перед ним стояла Настя, в красных шортах с курточкой и красных же ботфортах. Между шортами и высокими, выше колен сапогами белели длинные, как у жеребенка, ножки. Бог его знает, где Настя раздобыла этот наряд девиц из казино. В горле у Дениса мгновенно пересохло, и он уставился на девушку взглядом, в значении которого невозможно было ошибиться. Настя засмеялась и уперла ручки в боки:

— Ну что, возьмешь с собой?

— Настя, — сказал Денис, чувствуя себя абсолютным дураком, — я должен ехать. В Павлогорск.

— Когда?

— Сейчас.

* * *

Извольский был не первый человек, который заметил нехватку вагонов: первым был директор Павло-горского ГОКа Сергей Ахрозов.

Ахрозов отзвонился в Ахтарск еще день назад, но Извольского на заводе не было, и разговор его с директором по производству вышел весьма мирный. Затем Ахрозов связался с гендиректором «Южсибпро-ма», но тот по незнанию материала разговора не поддержал, зато охотно посудачил с Ахрозовым на тему, что губернатора и всю его свору надо сажать в концлагерь.

После этой содержательной беседы Ахрозов велел своему начальнику депо к концу недели отремонтировать все собственные вагоны, еще раз позвонил на AMК и отправился обедать.

Он пообедал в заводской столовой, в отдельной комнате, предназначенной для начальства. В комнате был стол, покрытый белой накрахмаленной скатертью, а на столе — граненые стаканы, поднос с хлебом и беленькие щербатые тарелки с надписью «общепит».

На обед Ахрозову подали густые щи и котлету с гарниром из пшенки, ровно то же, что подавали в столовой всем сотрудникам заводоуправления, а так как Ахрозов был начальством, ему порезали еще копченой колбасы и поставили на стол минералку.

Ахрозов отправил все это в себя с таким же равнодушием, с каким водитель заливает внутрь казенной машины 76-й бензин вместо 92-го, запил пшенку минеральной водой, и отправился к мэру, с которым у него был предварительный уговор о встрече.

Однако оказалось, что мэра на месте нет: тот спешно укатил в областной центр. Ахрозов поехал на местную железную дорогу и поговорил с ее начальником.

Разговор шел на очень повышенных тонах.

Ничего не добившись насчет вагонов, Ахрозов поехал обратно и по пути заехал на один из трех карьеров, добывавших руду для ГОКа.

Несмотря на август, погода была отвратительной. Вот уже третий день над Павлогорском шел злой мелкий дождь, температура упала до плюс десяти, и БелАЗы, выкатывавшиеся из карьера, роняли на дорогу комья белой грязи.

Джип Ахрозова спустился в карьер и остановился около огромного шагающего экскаватора. Экскаватор стоял у самого конца узкоколейки и раз за разом опорожнял пятитонный ковш в разверстые зевы вагонов.

Ахрозов поднял руку, и экскаватор остановился. Экскаваторщик — грузный мужик лет сорока, — по знаку Ахрозова спустился вниз по лесенке. Кабина, в которой сидел экскаваторщик, находилась на высоте четвертого этажа.

— Позови прораба, — сказал Ахрозов.

Прораба искали довольно долго — минут двадцать. Ахрозов понимал, отчего тот прячется, но в конце концов его нашли. К этому времени по карьеру пробежала весть о приезде Ахрозова, и к экскаватору собралось человек шесть или семь других рабочих.

Наконец пришел и прораб.

— Куда идет состав? — спросил его Ахрозов, хотя ответ был, разумеется, ясен.

— На фабрику.

— Почему вскрышу грузишь вместо руды? Прораб сморгнул. Он грузил пустую породу, потому что бригада только начала разрабатывать пласт, и если б он вывозил вскрышу в отвалы, то бригада б не выполнила еженедельный план. Если бы план был не выполнен, зарплата упала бы на двадцать процентов. Прорабу было сорок пять лет, и он грузил вскрышу на фабрику и при прежних хозяевах, и при советской власти: при советской власти вообще чего только не делали! И вскрышу на фабрику, и породу в отвалы, и приписывали к добытым тоннам чуть ли не нули…

— Да чего ж она пустая? — вздумал спорить прораб.

И тут раздался звонок Извольского.

Извольский был взбешен. Он только что прилетел в Ахтарск. Зам по производству побоялся сказать ему о нехватке вагонов, и вышло только хуже: Извольский узнал о проблеме, включив компьютер и заметив данные о непозволительно малых запасах окатыша на складах.

— Почему нет вагонов? — спросил Извольский.

— Я решу эту проблему, — ответил Ахрозов.

— Денис будет завтра у тебя. Посмотрит, как ты ее решаешь.

— Я справлюсь без Дениса.

— У тебя была неделя без Дениса. Мне что, городской мусор в домну сыпать?

И Извольский бросил трубку. Она тут же зазвонила опять. Ахрозов машинально включил телефон, ожидая, что это снова Извольский, но голос, звучавший в трубке, был нежен и тих:

— Сережа? Это Анастас. Говорят, у вас трудности с вагонами. Приезжай ко мне завтра, обсудим…

Ахрозов выключил телефон и повернулся к прорабу Тот по-прежнему объяснял, что порода не пустая, вот только случайно так вышло, а если посмотреть, так оно в общем-то руда…

Ахрозов размахнулся и ударил прораба под дых. Тяжелый ватник смягчил удар, но прораб все равно задохнулся и упал на колени. Ахрозов прибил его еще раз — сапогом по шее. Прораб опрокинулся на спину.

Экскаваторщики попятились, а охранник Ахрозова бросился на босса и попытался удержать его от рукоприкладства, но получил удар кулака и отлетел в сторону.

Ахрозов бросился на прораба, сгреб горсть вскрыши и принялся пихать ее прорабу в рот, с криком:

— Это руда? Ты у меня эту руду с кровью сожрешь!

Тут охранник снова кинулся на него, и к нему на помощь подоспел выскочивший из джипа шофер. Вдвоем они оттащили директора от прораба и кое-как впихнули в джип.

Рабочие стояли в оцепенении. Прораб лежал возле рельс, не шевелясь.

Белая мокрая грязь под ним постепенно розовела. Джип Ахрозова завелся и пошел задним ходом. Через минуту он остановился, из него выпрыгнул шофер и подбежал к неподвижно лежащему человеку.

— Жив? — ну, слава богу, — сказал шофер, когда прораб под его руками шевельнулся и застонал. — Ну чего стоите, Ироды! В больницу его везите!

— Так чего объяснять в больнице-то? — несмело спросил один из рабочих.

— Хочешь на ГОКе работать? Скажи, что сам упал!

* * *

Когда шофер запрыгнул в машину, директор уже начал приходить в себя. Он молча обмяк на заднем сиденье, а охранник слегка придерживал его за плечи опасаясь новой вспышки ярости.

— Нельзя же так, Сергей Изольдович, — сказал водитель, — неровен час, убьете кого-то. Скандал будет.

— Давай к заводоуправлению, — хрипло ответил Ахрозов.

По стеклам машины ползли дождевые капли, вокруг неровной, страшно деформированной воронкой простирался желто-серый котлован со склонами, нарезанными серпантином, и чахлыми березами далеко наверху.

Джип приостановился, разъезжаясь с БелАЗом. С соседнего языка породы хлестала вода. Водители часто мыли здесь машины.

— Останови, — сказал Ахрозов.

Джип остановился, и директор, как был, в свитере и штанах, полез под водопад. Ахрозов стоял там минут пять, а потом вернулся в машину, продрогший и мокрый. Когда он вытащил мобильник и попытался позвонить, оказалось, что тот издох.

Сергей Ахрозов вернулся в заводоуправление через полчаса, предварительно заехав домой переодеться. В предбаннике его ждали посетители, но Ахрозов запускать их не стал, а бросил секретарше Любе:

— Я занят.

Прошел в кабинет и дважды повернул в двери ключ.

На столе зазвонил селектор.

Селектор в кабинете Ахрозова был старый, обустроенный еще в 60-х годах, когда партия и правительство объявили Павлогорск ударной комсомольской стройкой, и на потемневшей от времени панели до сих пор можно было различить надписи, гласящие: «горком», «горисполком», «1-й секретарь обкома». Тут же стояла вертушка, обеспечивавшая непосредственную связь с Москвой.

Ахрозов подождал, пока селектор умолкнет, подошел к небольшому сейфу, стоящему в углу, и отпер его. В сейфе лежали разноцветные папки с бумагами и пачки американских денег, — на всякий оперативный случай. Ахрозов отодвинул бумаги и деньги, запустил руку вглубь сейфа и вытащил оттуда спичечный коробок и алюминиевую, слегка почерневшую от огня ложку.

В коробке был запаянный пластиковый пакетик, а в пакетике — белый порошок. Порошка было много. Его было так много, что если бы Ахрозов попался с порошком, он бы получил срок отнюдь не за употребление, — а за хранение оптовой дозы наркотика.

Ахрозов еще раз заглянул в сейф и вынул оттуда упаковку одноразовых шприцов. Одинаковых пластиковых трубочек со сверкающей иглой, по острию которой пролегала дорога в рай. Единственное, чего не боялся никогда Ахрозов — так это заразиться какой-нибудь гадостью. Генеральный директор Павлогорского ГОКа кололся только одноразовыми шприцами и употреблял их только один раз.

Телефон зазвонил снова — на этот раз мобильный. Каким-то образом он ожил после душа. На дисплее высветился тот же номер, с которого намедни звонил Анастас. Ахрозов нажал «отбой» и отключил телефон.

Генеральный директор выложил перед собой пакетик с героином, упаковку шприцов и ложку, сел и долго смотрел на героин застывшими, ничего не выражающими глазами. По экрану компьютера ползли таблицы — огромный комбинат отчитывался перед директором в сделанном и несделанном. За окном между двумя рамами жужжала муха.

Ахрозов сидел минут пять. Потом он пододвинул к себе графин с водой, неспешно вспорол пакет с героином и высыпал его в воду. Получившееся пойло тщательно взболтал и вылил в туалет. Прополоскал графин и снова опорожнил его.

Упаковку со шприцами он сунул во внутренний карман куртки. Шприцы было проще всего выкинуть где-нибудь по дороге или в ресторане. В конце концов, в туалет их было вылить нельзя, а сами по себе криминальной уликой шприцы не являлись.

Потом Ахрозов нажал на кнопку селектора и сказал секретарше:

— Где там баба, которая насчет ребенка и матпо-мощи на операцию? Пусть заходит.

Героин, который Ахрозов вылил в канализацию, стоил около двух тысяч долларов. Чернорабочему на ГОКе надо было работать год, чтобы заработать такие деньги.

* * *

Этим вечером Извольский заехал на дачу к одному своему приятелю, — заместителю министра путей сообщения. Они обсуждали новую кандидатуру на пост начальника Черловской железной дороги.

Потом Извольский остался на обед, и отобедать к заместителю министра заехал его сосед по даче — глава банка «Ивеко» Александр Арбатов.

Александр Арбатов и Вячеслав Извольский ненавидели друг друга. Арбатов был банкир, Извольский — производственник. В самом начале приватизации Арбатову приглянулся Ахтарский металлургический, однако его довольно грубо попросили вон и в дальнейшем отказывались от сотрудничества.

Арбатов пытался влезть на комбинат и тем и этим боком, успел порядочно нагадить металлургам в бытность свою вице-премьером, — да так, что после одного из заседаний чрезвычайной комиссии по долгам Извольский отыскал его в респектабельном ресторане и набил Арбатову морду.

Спустя год после этой драки три липовых фирмы, формально принадлежавшие заму Извольского, увели у стального короля 75% акций комбината, машину самого Извольского нашпиговали из двух автоматных рожков, и отбиться от банка Извольский сумел только благодаря хладнокровной изворотливости, приправленной изрядной дозой удачи.

Поединок с Извольским не прошел Арбатову даром. Все знали, что олигарх Арбатов вонзил было зубы в Ахтарский металлургический — и вынужден был выпустить жертву, поскольку по зубам ему дали, и крепко дали. Служба безопасности Арбатова распустила по рынку слухи, что Извольский не столько отбился, сколько откупился, заплатив Арбатову дань в пару сотен миллионов долларов.

Но слух вышел чрезвычайно некстати, его услышал один из крупных кредиторов банка, человек нефтяной и авторитетный, и потребовал этих денег в возмещение своих убытков. Так и вылезла правда о том, что Извольский отбился от Арбатова бесплатно, а значит — имеет на него какой-то чрезвычайный даже по нынешним временам компромат.

Словом, вся эта история банк ослабила до крайности и послужила причиной некоторого его политического заката.

— Добрый день, Вячеслав Аркадьич, — спросил Арбатов, — как здоровье?

— Вашими молитвами.

Арбатов вышел в сад, указал рукой на плетеный стул и сам сел напротив.

— Вчера я встречался с Альбиносом, — сказал банкир, — он предложил мне уступить права на те старые оффшорки. На которых висят спорные акции вашего комбината.

— Во-первых, эти оффшорки не имеют никаких прав на акции комбината, — ответил Извольский, — во-вторых, они принадлежат.яам.

— Тем не менее Альбинос был готов купить ситуацию. И отспорить продажу — И за сколько?

— Альбинос предложил мне предоставить ему право судиться за эти оффшорки, а прибыль — пополам.

— А ты? — спросил в упор Извольский.

— Я сказал, что не подписываюсь.

«Шиш бы ты не подписался, — подумал про себя Извольский, — если бы у меня в сейфе не лежали показания посланного тобой киллера. Ты бы урчал от удовольствия, как кот, которого наконец-то допустили к сметане, вы бы вдвоем устроили охоту на мой комбинат, а потом, разодрав меня и мой холдинг, вы бы передрались за добычу».

— Спасибо, что поставил в известность, — сказал Извольский.

— Всегда рад сотрудничеству, — ответил Арбатов. Легко поднялся со стула и через мгновение исчез за зеленью дорожки.

* * *

День без наркотика был невыносимо долог.

Ахрозов обнаружил, что он совсем не может есть. Зато все время хотелось сладкой газировки: директор выпил несколько поллитровых бутылочек «пепси» и «фанты» и послал секретаршу за новой порцией.

Ахрозов знал, как это будет: он уже дважды пытался избавиться от наркозависимости.

Впервые наркотики он попробовал в тюремной камере — той самой камере, в которую губернатор засадил непокорного директора Карачено-Озерского ГОКа.

Раскрашенный, весь в перстнях, уголовник, почти насильно вколол ему шприц, и Ахрозов так до конца и не знал, был ли тот уголовник просто барыгой, рассчитывавшим на нового клиента, — или это была тщательно спланированная акция областной администрации.

Он кололся два или три месяца, сходя в Москве с ума от вынужденного безделья и все время увеличивая дозу. Бросил через неделю после назначения на Шалимовский ГОК. Героиновая привычка еще не успела въесться глубоко, ломки почти не было, и Ахро-зову показалось, что чудовищный период его жизни прошел без следа.

После августовского кризиса все началось опять:

ГОК находился под угрозой захвата, Ахрозова травили со всех сторон, и однажды в Москве, после ссоры в Госкомимущества, Ахрозов откинулся на подушки своего черного «мерседеса» и набрал по мобильнику номер старого знакомого дилера. Дилер оказался на месте.

На этот раз героин помогал плохо: светлые состояния сменялись беспричинной тоской и агрессией, и именно в таком состоянии Ахрозов почти насмерть избил своего зама Наиля. После увольнения потребная Сергею доза подскочила ровно вдвое: с двух до четырех десятых грамма.

И когда он пытался бросить колоться в Павлогорске, было уже поздно.

Ахрозов понимал, что это смертельно опасно. Дело было не только в ущербе собственному здоровью: шла тяжелая драка, ГОК находился на передней линии обороны, и узнай тот же Бельский, что генеральный директор ГОКа сидит на игле, это могло кончиться катастрофой. Дважды он пытался избавиться от страшной привычки. Один раз не вынес ломки, другой раз продержался без наркотика тридцать дней, — и в конце концов сорвался после очередной разборки.

Ахрозов был предельно осторожен. Теперь он никогда не покупал наркотика сам, у него был водитель Сашка, старый и преданный, как нянька. Сашка вздыхал, матерился, — но исправно возил порошок из столицы области.

Несмотря на дурь, Ахрозов довольно много пил. Водка и героин давали самое страшное сочетание, именно они провоцировали немотивированную агрессивность и полную потерю контроля над собой, — как час назад в Западном карьере.

Ахрозов пробыл на работе до девяти часов. Он поручил начальнику охраны съездить в больницу, и тот сказал, что прораб лежит в реанимации, и что врачи оценивают его состояние как средней тяжести.

Прораб в сознании, и к нему приходили менты, но ментам прораб сказал, что свалился с лесенки на экскаваторе.

Затем Сергей заехал в кабак и тупо листал там меню, пока не обнаружил, что смотрит на названия блюд, как правоверный иудей — на сало. Он вернулся в пансионат достаточно рано, поставил какой-то боевик, и к одиннадцати заснул.

Проснулся он минут через сорок от внезапного холода. Закутался в одеяло и попытался согреться. Одеяло не помогало: несмотря на включенное отопление и толстый слой ваты, директора била крупная дрожь, он чувствовал, как со лба стекают капли холодного пота.

Потом, наоборот, стало страшно жарко. В теле болела каждая косточка.

Ахрозов набрал номер Сашки, но тот не отвечал.

Директор попытался смотреть какой-то дурацкий фильм, и вышло очень нехорошо. Фильм оказался о полицейских, которые борются с наркотиками, и когда Ахрозов увидел на экране целую горку белого порошка, он едва не потерял рассудок.

Ахрозов выключил видео и стал думать о том, у кого в профилактории можно разжиться героином. Он совершенно точно знал, что героином торговал Алексей Баранов, один из охранников комбината. Рапорт об этом ему подавал Самарин, и Баранова сразу уволили, но у Ахрозова в базе данных должен был быть его домашний телефон.

Ахрозов поднялся и включил компьютер. Он нашел фамилию Баранова, но в последний момент зажмурил глаза и стер всю информацию по этому человеку Он успел заметить только последние две цифры номера: цифры были — сорок три.

Ахрозов дополз до кровати, надел рубашку и штаны и снова завернулся в одеяло. Суставы болели так, как будто каждую жилочку внутри Ахрозова наматывали на бобину, и Ахрозов стал думать о том, что охранник Баранов жил в заводской пятиэтажке, и что коммутатор в этой пятиэтажке начинался с цифры пятьдесят пять. А что касается двух средних цифр, то это были либо сорок семь, либо сорок восемь. Уж это-то гендиректор точно знал.

Ахрозов нашарил телефон и позвонил своей секретарше, Любе.

— Любовь Андреевна? — сказал он. — который час?

— Полтретьего, — сказал Люба.

— Вы не могли бы приехать ко мне? Немедленно.

Любовь Андреевна появилась через сорок минут. Она жила не так далеко, в одной из заводских пятиэтажек, и идти от ее дома до профилактория было минут пятнадцать. Что она делала остальное время — было непонятно, но когда она позвонила в двери профилактория и была впущена охраной, на ней было яркое ненадеванное платье с чуть пожелтевшими от времени кружевами, и тщательно подкрашенные губы выделялись на ее постаревшем, с обвисшими скулами лице.

Любовь Андреевна не нашла, или не осмелилась искать машину такой поздней ночью, и она пробежала всю пустынную дорогу к профилакторию в удобных стоптанных кроссовках. У самых дверей она сняла кроссовки и надела туфли-лодочки, а кроссовки сложила в бывший при ней целлофановый пакет.

Спустя две минуты задыхающаяся, с бьющимся сердцем Люба постучала в дверь флигеля Ахрозова. Тот ничего не ответил, но Люба заметила пробиваюшуюся из-под двери полоску света. Она нажала на ручку и вошла.

Ахрозов лежал в спальне, завернувшись в одеяло, и в ярком свете Люба видела, что лицо у него совершенно серое и покрытое каплями пота. Широкая кровать, которая обычно стояла посереди спальни, была сдвинута к окну, туда, где под подоконником змеилась труба парового отопления, а на полу в центре ковра красовался огромный невыцветший четырехугольник.

— Люба, — сказал Ахрозов, — там секретер, открой нижний ящик.

Люба открыла ящик: там был какой-то сор и стальные наручники.

— Дай их сюда, — сказал Ахрозов.

Любе стало жутко. Она протянула директору наручники. Они были неожиданно легкие и холодные. Ахрозов завел левую руку за трубу отопления, ловко защелкнул наручники и бросил ключ Любе.

— Иди в другую комнату, — сказал Ахрозов, — и разбудишь меня в девять утра.

— Хотите, я посижу с вами? — спросила Люба.

— Иди в кухню, — повторил Ахрозов, — и убери от меня телефон.

* * *

Ни в какие девять утра Ахрозов не встал. Он не спал всю ночь, время от времени теряя сознание на час или полчаса, и к девяти он лежал, свернувшись калачиком, насколько позволяла прикованная рука. Простыня под ним была совершенно мокрая.

Когда зазвонил телефон, Ахрозов на него даже не прореагировал, а Люба сняла трубку и проворковала в нее сонным голосом:

— Але…

Она постаралась, чтобы голос ее звучал как можно игривей, и, судя по всему, это ей удалось.

— Люба, ты? — раздался в трубке слегка удивленный голос главного инженера, — дай телефон Сергею.

— Он еще спит, — капризно сказала Люба, — и он просил его не будить. Он о-очень поздно лег.

— Ну поздравляю, — сказал главный инженер, хмыкнул и отключился.

Люба повесила трубку, оперлась обеими локтями о стол и зарыдала.

* * *

К одиннадцати Любе стало ясно, что гендиректор сегодня на работе не появится, и что выдать то, что происходит, за глубокий сон после ночного веселья никак нельзя. Она утерла слезки и позвонила водителю Ахрозова, Саше.

Люба давно знала, что Ахрозов употребляет наркотики, — она еще два месяца назад нашла в комнате отдыха завалившийся за диван шприц, и она давно вычислила, что героин он добывает не сам, а через Сашу. Влюбленная женщина может быть необыковен-но наблюдательна.

Между Любой и Сашей состоялось короткое совещание, в результате которого было решено говорить всем, что директор вчера крепко выпил, и на работе будет только завтра.

— Лучше скажите, что я отравился, — проговорил Ахрозов, когда Саша доложил ему о результатах совещания.

— Так врач же придет.

— А хрен ли он поймет, — отозвался Ахрозов, — только наручники сними, пока врач будет.

— С вами посидеть, Сергей Изольдович? — спросил Сашка.

— Вали отсюда, — ответил директор, — не люблю болеть вдвоем.

* * *

Денис появился на комбинате в восемь утра. Ахрозова в кабинете не было, вместо него на белом кожаном диване сидели двое: замдиректора обл-энерго и подтянутый человек лет шестидесяти. У человека были светлые глаза и голубые, словно выцветшие зрачки. В раскрытом вороте белого пиджака виднелась толстая золотая цепочка, а руки были украшены таким количеством вытатуированных перстней, что если бы Денис Черяга не знал трудовой биографии павлогорского вора в законе Мансура, то он тотчас же, по перстням, мог бы ее и восстановить.

Секретарша Люба тоже блистательно отсутствовала.

— Где Сережа? — спросил Денис у охранника.

— Сергей Изольдович заболел, а Любовь Андреевна к нему поехала.

Денис отворил дверь кабинета и сказал:

— Проходи, Мансур. Только сигарету потуши. У Сережи не курят.

Денис неторопливо занял место во главе длинного стола для совещаний.

Мансур уселся наискосок от Дениса, а энергетик сел на краешек стола.

— Так в чем вопрос? — сказал Денис.

— В долгах, — сказал Мансур. — По электроэнергии.

— У нас нет долгов. Мы платим все текущие платежи, а предыдущий долг реструктурирован.

— Он реструктурирован не в пользу энергосистемы, — сказал энергетик. Я намерен пересмотреть схему погашения долга.

— Каким образом?

— Я хотел бы получить в его счет заводской Дом Культуры.

— Тот дом культуры, где раньше была дискотека, в которой Мансур торговал наркотиками?

Мансур улыбнулся и развел руками.

— Ну я в твои дела не лезу, чем ты торгуешь, Денис Федорыч, — сказал он, — и тебе какое дело, чем я торгую?

— Я что-то не понял, — сказал Денис, — долги кто наделал, Сережа или Брешев?

Брешевым звали прежнего директора ГОКа.

— Брешев, — ответил энергетик.

— Ну так идите к Брешеву и с него спрашивайте. Вон, особняк у него стоит, его и берите.

— Ты на кого залупаешься? — сказал Мансур. — А? Мусор прокурорский? Да я таких, как ты, на зоне на завтрак кушал… Ты как со мной говоришь?

— Я с тобой как бизнесмен с бизнесменом говорю, — спокойно ответил Денис, — хочешь, чтобы я с тобой как мент с уголовником разговаривал? Могу обеспечить.

Мансур молча поднялся, смерил Дениса взглядом, сплюнул на пол и вышел.

Энергетик задержался.

— Зря вы так, Денис Федорыч, — сокрушенно сказал он, — люди к вам с деловым предложением, а вы с ними как со свиньями…

Денис молча набирал сотовый Ахрозова.

С заводоуправления Денис поехал к мэру города Павлогорска. Павлогорский мэр относился к новым собственникам плохо. Раньше, во времена беспредела, именно он был разводящим на ГОКе, получал окатыш вместо налогов и указывал, каким именно фирмам им торговать. Теперь вольница кончилась; дружественные мэру бандиты сидели ровно. ГОК давал половину поступлений городского бюджета. Мэр попытался было заставить его платить больше. ГОК вместо этого учредил благотворительный фонд «Павлогорский окатыш» и из фонда этого финансировал все местные детские дома и социальные программы.

Получился параллельный бюджет, над которым мэр был не властен и воровать который ему было нельзя. Люди, получавшие оттуда деньги, были обязаны не городскому бюджету, а непосредственно Извольскому и Ахрозову Мэр громко негодовал по этому поводу Последний раз он негодовал неделю назад, на крестинах внучки Мансура.

Мэр присутствовал на этих крестинах в качестве посаженного отца.

Мэр очень удивился, узнав про проблемы с железнодорожниками и энергетиками.

— Ну, Денис Федорович, — сказал мэр, — с вашей группой трудно работать.

А с Ахрозовым особенно. Он на прошлой неделе Мансуру в грызло дал. И вчера человека избил. Это все знают. Бандитские у человека замашки.

Тут на столе мэра зазвонил телефон. Трубка что-то закрякала в ухо мэру — Да, Анастас Григорьевич, — сказал мэр, — да, уже приходили. Да. Передам.

Мэр положил трубку. Денис глядел на него с усмешкой.

— Фрол Иванович, — сказал Денис, — знаете, что бывает, когда дергаешь за хвост павлина?

Мэр недоуменно посмотрел на него.

— Нет, а что?

— Можно надергать много красивых перьев. А если дергаешь за хвост крокодила, знаете, что бывает?

Мэр смущенно пожал плечами. Насчет крокодила он, видимо, все себе представлял.

— Вы когда дергаете за хвост, — сказал Денис, — смотрите, кого дергаете, и где ближайший дзот.

* * *

Денис приехал в пансионат к Ахрозову сильно встревоженный. Несмотря на свои угрозы мэру, Денис понимал, что в чем-то мэр был прав: Ахрозов вел себя в Павлогорске как фашистский оккупант r белорусской деревне. Несколько месяцев назад, когда на Сергея легла нелегкая задача расчистки авгиевых финансов, его тяжелый характер был скорее плюсом: Ахро-зова просто панически боялись.

Не то сейчас. Ту же шахту им. Горького, — да разве посмел бы Фаттах так нагло кинуть AMК без согласия Анастаса? А Анастас разве осмелился бы на такую крутую подлость, если б Ахрозов не съездил его по роже? А вчерашний прораб, о котором доложил начальник охраны комбината? Легко бить прорабов, когда мэр свой и менты свои, а ежели сейчас Мансур заведет к этому прорабу прикормленного мусора, да и расколет прораба на иск?

В разгар промышленной войны тяжелый нрав Ахрозова превращался в безусловный минус. А снять его тоже было нельзя. Коней на переправе не меняют.

Впрочем, как бы сильно Денис не злился на Сергея, злость прошла сразу, как только он шагнул в комнату больного. Тот лежал навзничь в ворохе одеял, закрыв глаза, и из полуоткрытого его рта стекала струйка слюны. На столике возле постели стоял поднос с пузатым чайником. Денис в который раз отметил про себя нарочитую бедность обстановки.

— Господи, Сережа, что с тобой? — ужаснулся Денис.

— Отравился, — угрюмо сказал сидевший в углу водитель. Почему-то все его служащие были преданы Ахрозову по-собачьи.

Ахрозов потянулся к чайнику. Денис поспешно налил ему обжигающе-черный раствор в щербатую чашку.

— Это Горный, — сказал Ахрозов, выслушав рассказ про Дом Культуры и электроэнергетиков, — у него слишком большие обязательства перед ворами. Если он не вернет себе бизнес, его убъют.

— Мансур у Горного в доле?

— Это еще вопрос, кто у кого в доле.

Денис наклонился, поправляя одеяло Сережи, и заметил у ножки кровати двухлитровую опороженную бутылку «спрайта».

— И что ты предлагаешь делать? — спросил Денис. Ахрозов повернул к нему красное вспотевшее лицо.

— Так уже было, — сказал Ахрозов, — понимаешь, Денис, у меня так уже было. В Оренбурге. И в Курске. Они все приходят один за другим. Они слетаются, как стервятники на подранка. Каждый хочет свою долю. А тот, кто натравливает, он сначала в стороне. Ему даже не надо показывать свою морду, он приходит потом. Он приходит и протягивает руку помощи. А когда ты присматриваешься, то видишь, что на этой руке когти гиены.

— И кто же, по-твоему, за Горным и Мансуром? Ахрозов закрыл глаза.

— Денис, — сказал он, — вам не надо было меня делать директором. Я меченый. Мы потеряем комбинат. Я уже два комбината потерял. Я им никогда не мог ответить, понимаешь? Когда это начиналось, кидали все. Кидали лучшие друзья. Я тебе не рассказывал, как от меня Леся ушла?

В спальню вошла секретарша Ахрозова, Люба. Ее полные, слегка накрашенные губы были аппетитны, как две вишенки, и она двигалась счастливо и осторожно, словно несла кувшин с водой. В руках у Любы был поднос с чайничком и белыми фарфоровыми чашками.

Люба сноровисто расставила чашки, выставила на столик вазочку с конфетами и вареньем, и наклонилась у постели Ахрозова, наливая ему полную чашку дымящегося, темно-коричневого чая. На Любе была короткая обтягивающая юбка, и Денис не без удовольстия пригляделся к полным аппетитным ногам.

Все-таки Люба была еще очень ничего.

— Вы берите варенье, Сергей Изольдович, — сказала Люба, — домашнее варенье, сама варила.

Повернулась и ушла, покачивая бедрами. У самой двери она обернулась, и Денис случайно перехватил ее взгляд. Люба смотрела на Ахрозова жадно и с каким-то потерянным обожанием.

Денис присел на корточки.

— Сережа, — сказал он, — послушай меня внимательно. Мы не проиграем. Мы — команда. Тогда ты был один. И твой банк тебя сдал. И банку твой комбинат был не нужен, это было всего лишь имущество, которое продается, если с выгодой. А для нас этот ГОК — не имущество. Мы без него как без печенки. Мы никогда не проиграем. Ты меня слышишь? Мы вечером должны быть у губернатора. Ты поедешь?

Глаза Ахрозова были закрыты.

— Езжай без меня, — сказал Ахрозов.

* * *

Аудиенция у губернатора была назначена на восемь. К удивлению Дениса, она действительно состоялась, причем с опозданием всего на пять минут.

Губернатор сидел в огромном кабинете. Справа от губернатора на стене висел патриарх. Слева — президент. Губернатор, как Христос, был посередине.

Губернатор за эти несколько месяцев еще больше раздался вширь, и над правым, заплывшим жиром глазком у него вздулся поросший волосиками ячмень.

— С вашей группой, Денис Федорович, — сказал губернатор, — трудно стало работать. Вы во всем видите заговоры. Энергетики денег просят — заговор. Вагонов нет — мятеж. Баронские у вас замашки. А мы, между прочим, суверенная область. Мы не позволим у себя командовать. Вы должны решить, что вам лучше. Вообще уйти из области. Или договариваться.

Денис сжал зубы. AMК не мог уйти из области. От АМК до Павлогорского ГОКа было двести километров по прямой, и окатыш Павлогорки стоил АМК на 15% дешевле, чем окатыш любого другого ГОКа, а в саму Павлогорку Извольский вложил уже 40 млн. дол. Денис сказал Ахрозову правду. ГОК не был имуществом холдинга — ГОК был частью производственного организма.

Денис пожал плечами.

— Изложите ваши требования, — сказал Денис, — если они нам подойдут, мы договоримся.

Губернатор встал и исчез в комнате отдыха. Через минуту он показался снова. Рядом с ним улыбался Анастас.

— Ну что, я тебе обещал? — торжествующе сказал губернатор, — вот. Бери. Люди пришли договариваться.

Анастас недоуменно смотрел на Дениса.

— А где Ахрозов? — сказал Анастас.

— Он болен.

— Ну так я жду его завтра, — резко сказал Анастас.

— И вообще Сережа должен извиниться перед Стасиком, — сказал губернатор, — Стасик мне все рассказал, как его ударили.

* * *

Тем же вечером Денис встретился с начальником Черловского РУБОПа Олегом Самариным. Тот, в кабачке, пил пиво с операми. От потемневшего стола пахло плесенью и подтухшей рыбкой.

— Может, пойдем в «Версаль»? — предложил Денис, когда они отсели в сторону и заказали по кружке пива, — Гриша-то казино наконец отстроил. Шикарное казино.

— Не пойду я в «Версаль», — усмехнулся Самарин, — вон, Петька у нас ходит в «Версаль».

Петькой звали одного из оперов, и Денис действительно несколько раз видел его в казино.

— Так вот — еще одна жалоба, и я Петечку вышвырну, — сказал Самарин. — В «Версале» он останется, а в РУБОП — нет.

Девушка в грязном переднике принесла им пиво. Пиво было второй свежести, раки — тоже.

— Олег, у тебя что-то есть по вагонам?

Самарин усмехнулся.

— Мы взяли двоих. Третий бегает. Все трое из бригады Кеши. Кеша — под Мансуром. Остается, конечно, вопрос, — ну хорошо, они вагоны потрошили, а кто их наводил именно на эти вагоны?

— А Мансура мы можем за это притянуть?

— Мы не можем притянуть даже Кешу. Олег потянулся, заложил руки за голову.

— Дело передано в следственный комитет МВД, следователь под Горным, СИЗО под Мансуром, какие еще вопросы?

— Кто убил Панасоника?

— Кеша. По оперативной информации.

— Почему Кеша на свободе?

— Ты же знаешь. «Наружка» не видела его у дома Панасоника.

— «Наружка» его не видела, потому что пошла пиво пить.

Самарин пожал плечами.

— Олег, — сказал Денис, — я хочу, чтобы наружка изменила свои показания.

Чтобы эти два любителя пива заявили, что видели Кешу Я хочу, чтобы Кешу арестовали, и чтобы ты провел в доме у Мансура обыск на предмет обнаружения вещей, украденных из особняка Панасоника. Я хочу, чтобы по окончании обыска ты забрал Мансура с собой и предъявил ему убийство Леши Панасоника.

Самарин помолчал.

— Денис, против Мансура нет реальных улик. Ты понимаешь, что будет, если мы Мансура отпустим?

— С чего мы его отпустим?

— С санкции прокурора. А прокурору прикажет губернатор. Ты понимаешь, в каком я буду дерьме?

— Понятно. За погоны боишься? Когда ты простым опером с Мансуром дрался, ты за погоны не боялся? Теперь мы тебя из дерьма вытащили, ты зассал?

Самарин молчал очень долго.

— Зря ты так, — сказал Самарин. — Тебе очень важно унять Мансура?

— Да. Мне это очень нужно.

Денис поколебался, стоит ли говорить, что это важно прежде всего для Ахрозова, который на грани нервного срыва, но потом передумал: очень надо Сергею, чтоб о нем судачили, как о впечатлительной девице. К тому же никогда и ни с кем не следовало делиться лишней информацией, даже с союзником. Денис не рассказывал Самарину ни истории с Чер-ловским авиазаводом, ни про то, что любовница Цоя изменяет ему с его менеджером, — эта фантастическая информация, неизвестно с чего выданная Анастасом, кстати, недавно подтвердилась, и Денис искал, как ее сильней использовать.

Когда Денис ушел, Олег Самарин, начальник черловского РУБОП, вернулся за общий стол, и некоторое время пил пиво, смеясь с подчиненными и заигрывая с толстенькой, густо накрашенной официанткой.

Потом он вышел на улицу с мобильником и сделал несколько звонков. Каждый разговор продолжался недолго, не больше минуты.

Потом Самарин вернулся в забегаловку и выпил еще полкружечки.

* * *

Сергей Ахрозов приехал в губернаторскую резиденцию к двум часам дня.

Анастас отдыхал: он сидел в беседке, нависшей над оформленным диким камнем бассейном. Беседка была из мрамора, с белыми колоннами и равнодушной фигурой наяды, а в самом бассейне с визгом бултыхались красивые длинноногие девочки — модели Анастаса.

Губернаторский фаворит был не один — рядом с ним, под солнечным зонтиком, сидел человек в черной майке и с многочисленными наколками на пальцах, — Мансур. Мансур потягивал коктейль и лениво наблюдал за плещущимися девочками. При виде Ахрозова он поморщился и стал прощаться.

— Хочешь, оставайся, — сказал Анастас Мансуру, — вон, девочку выбери.

Мансур с некоторым даже сожалением взглянул на часы. Усмехнулся.

— Не могу. Встреча.

Повернулся и зашагал по дорожке.

Анастас глядел ему вслед. Он был в одних шортах, без майки, и его тело покрывал загар, такой же ровный и бархатный, как и месяц назад.

В вышине, за деревьями, оглушительно щебетали птицы, за подстриженной лужайкой из альпийской горки выглядывали буйные георгины, и в бассейне, полном дрожащих золотых бликов, плавали русалки. Казалось невероятным, что где-то, всего в десяти километрах отсюда, ворочается дымный, в выбоинах дорог Черловск, а еще через двести километров посереди вырубленной, превращенной в степь тайги, мается от жары безлесный промышленный Павлогорск, с одинаковыми коробками домов и проржавевшими корпусами горно-обогатительной фабрики.

— Нравится беседка? — спросил Анастас. — Точно такая же стоит в саду виллы Боргезе, в Риме. Точная копия одной из беседок Адриана.

— Кого?

— Был такой римский император, великий воин и правитель. Во время одной из своих кампаний в Малой Азии он встретил мальчика по имени Антиной. Они влюбились друг в друга, но Антиной однажды заболел и умер. Адриан велел уставить его статуями всю империю, и он приказал объявить его богом. Хотел бы я, чтобы меня любили так, чтоб после смерти назвать богом. Мы все бы хотели такой любви. А что мы получаем вместо любви? Вот этих обжабан-ных девочек?

Ахрозов нервно дернул щекой. Анастас подошел к нему ближе и тоже оперся о мраморный бортик.

— Смешно, — сказал Анастас, — на что ты тратишь свою жизнь, Сережа? На окатыш? Жизнь надо любить.

Ахрозов смотрел вниз, на плещущихся моделей.

— Ты меня позвал на переговоры, — сказал Ахрозов, — мы бы хотели выслушать твои предложения. Анастас что-то крикнул и замахал рукой.

Одна из девушек поднялась с шезлонга и побежала к беседке. Она остановилась у самого бортика воды и стала глядеть на Ахрозова — снизу вверх.

Девушка была в узеньком купальнике, два треугольничка размером с почтовую марку прикрывали соски, если смотреть глаза в глаза. Ахрозов смотрел сверху, два треугольничка не прикрывали ничего.

— Это мое предложение. Держи, — сказал Анастас. Ахрозов не сразу сообразил, что Анастас говорит не о девушке, а о конверте, который она держала в руках.

Ахрозов разорвал конверт и вынул оттуда бумагу. Это было распоряжение губернатора о выделении из областного бюджета 320 млн. рублей на реконструкцию дамбы и шламохранилищ комбината. План приватизации комбината был так дурацки составлен, что и дамбы, и пруды, из которых ГОК брал воду, оставались городской собственностью. Дамбы находились в аварийном состоянии, и Ахрозов не раз порывался их реконструировать, но Извольский строжайше запрещал, если это не будет хотя бы учтено в счет городских налогов. Мэр собачился и не учитывал.

Распоряжение было подписано, но без номера и без даты.

— Это все предложения? — усмехнулся Ахрозов. Анастас, словно невзначай, пододвинулся к Ахро-зову Тот сделал шаг назад.

— Нет. Не все. Вы раньше возили окатыш по пятнадцать. Сейчас возите по семь. Разницу вы сейчас кладете себе в карман. А надо — делиться. Половину вам, половину нам. Что ты скажешь?

— Ничего. Я менеджер.

— Дом Культуры надо вернуть Мансуру. Нехорошо, вы человека обидели. Я обещал. А я всегда исполняю обещания. Что скажешь?

— Говорить будет Извольский. Я слушаю.

— Взамен мы отремонтируем дамбы. И спишем долги по электроэнергии. Совсем. Как тебе схема?

— Я слушаю. Я менеджер.

— Сережа, а тебе не надоело быть менеджером?

— Не понял?

— Сережа, они же тебя использовали. Использовали всю жизнь. Сначала оренбургский губернатор. Потом банкиры, потом Сляб. Ты знаешь, почему ты еще директор? Потому что война. Слябу ты был нужен для зачистки территории. Как граната. Гранату используют один раз, она выжигает все вокруг, и ее у даже не надо выбрасывать. Ее нет. Он это папе сам говорил, у меня, говорит, на случай черновой работы есть бульдозер, а потом придут другие люди.

Ахрозов страшно побледнел. Анастас затронул самую больную для него тему — его статус на ГОКе. Да, он отдал этому комбинату последний год жизни, отдал до конца, ну и что? Он не был собственником. У него забрали Саркайский ГОК в Таджикистане. У него забрали Карачено-Озерский ГОК. У него забрали Шалимовский ГОК. Когда у него заберут Павлогорку?

— Сережа, — сказал Анастас, — посмотри, неужели тебе до сих не надоело?

Ты вкалываешь как проклятый, а как ты живешь? И как живут они? Ты Рима не видел, ты не видел Неаполя, Сережа, ты знаешь, сколько Извольский тратит на свой частный самолет?

Анастас взял бумагу с губернаторским постановлением.

— Это не подарок Извольскому, — сказал Анастас, — это подарок тебе.

Он придвинулся ближе, и Сергею уже не было куда отодвигаться: дальше была мраморная колонна.

— Сережа, как только станет хорошо, они тебя выкинут. Я этого не хочу. Я хочу, чтобы эти деньги достались хозяину ГОКа.

— Кому?

— Тебе.

Ахрозов вздрогнул.

— Сережа. Разорви соглашение с энергетиками. Они же к тебе пристают. Так ты его разорви.

— Зачем?

— Ты помнишь, сколько комбинат должен по соглашению? Тридцать миллионов долларов. Ты думаешь, эти долги ты платишь энергетикам? Они давно переуступили их мне, напополам с директором. Как только ты разорвешь соглашение, я буду крупнейшим кредитором. Я обанкрочу комбинат. И отдам его тебе. Ты будешь хозяином, понимаешь? И деньги на дамбу будут твои. И льготы будут твои. Ты будешь диктовать Слябу цену на окатыш…

Анастас положил руку на плечо Ахрозову Прикосновение его было сильным, нежным, и отнюдь не вызывало омерзения. Это было как пещера Цирцеи, где людей превращают в свиней. Ахрозов понимал, что то, что говорит Анастас — это чушь, морок, от первого до последнего слова. Сейчас он, Ахрозов — менеджер Извольского. Потом он будет никто. Перебежчик, сдавший хозяина. Не только не хозяин ГОКа — никто. Пешка в чужих руках. Марионетка. Иуда. И еще — Анастас был умный парень. Он знал, как совратить человека. Как подкупить его, сыграть на чувствах, оболгать других в глазах жертвы. Но это был не ум Анастаса — выдумать схему безукоризненного банкротства комбината.

— Отличный план, — сказал Ахрозов, — и кто его придумал? Альбинос или Фаттах?

Лицо Анастаса было уже совсем близко. Красивое, магнетическое, понимающее лицо. Рука его лежала на плече директора.

— Какая разница? Осуществим-то его мы. Ты и я.

Тишину, повисшую в беседке, разорвал скрип тормозов и грохот бьющегося металла.

Анастас стревоженно выглянул наружу Девочки вылезали из воды. К воротам резиденции по зеленой лужайке неслись охранники. Стрельбы, однако, не было слышно.

— Скорую вызови, — проорал кто-то из секьюрити в рацию.

Анастас взглянул на часы.

— Господи, — сказал он, — ведь Мама должна была приехать…

Анастас выскочил из беседки и побежал к воротам. Ахрозов пошел за ним.

Когда он дошел до ворот, створки их были уже раскрыты. На асфальтовой дорожке стоял белый «мерседес» со смятым капотом, и двое охранников вынимали из него человека. Лицо человека было залито кровью, и скорее по одежде, чем по физиономии Ахрозов узнал в водителе Мансура, уехавшего из резиденции не больше получаса назад.

— Это он… о ворота? — спросил Ахрозов.

— Ага, — сказал охранник, — о ворота. И ворота были калибром девять миллиметров.

Мансур открыл глаза. Разбегающиеся зрачки сделали попытку сфокусироваться на Анастасе.

— В меня стрелял Олег Самарин, — четко выговорил Мансур, прежде чем потерять сознание.

* * *

Было два пятнадцать, когда машина Самарина остановилась на шоссе под «кирпичом», ограждавшим поворот к губернаторской резиденции. Самарин завернул на смотровую площадку, с которой открывался прекрасный вид на горы, запер машину и закурил.

Затем справа послышался шум мотора, и перед Олегом затормозил длинный и белый, как опавший яблоневый цвет, «мерседес». Стекло «мерседеса» со стороны водителя поползло вниз: за рулем машины сидел Мансур. Самарин молча выкинул сигарету, обошел «мерседес» и сел на заднее сиденье.

— Езжай вперед, — сказал Самарин.

— Куда?

— Куда хочешь. Хочу посмотреть, не прихватил ли ты с собой пацанов.

Мансур пожал плечами и тронул машину. Вдоль недавно отремонтированного шоссе неслись рыжие скалы, покрытые густым, как тюлений подшерсток, лесом.

«Мерседес» был новый, последней модели, в салоне, словно мужскими духами, пахло хорошо отделанной кожей, и летнее солнце плясало на инкрустированной перламутром ручке автоматической коробки передач.

— Давно купил? — спросил Самарин.

— Недавно, — ответил Мансур. — Вот, пленкой ее хочу покрыть, "паролевой, чтоб как у губернатора.

— Хорошая машина, — сказал Самарин — недешево стоила. Не меньше пяти килограммов героина.

— Слышь, Вадимыч, — усмехнулся Мансур, — ты как на ахтарских стал работать, тоже не на «жигулях» ездишь.

Самарин дернул щекой. Он приехал на встречу на серебристом сотом «лендкрузере». Это была служебная машина — подарок ГОКа внебюджетному фонду содействия милиции.

Машина проехала десяток километров, развернулась и поехала обратно.

Самарин молчал.

— Зачем звал? — спросил Мансур, когда машина нырнула под «кирпич» и понеслась по гладкой правительственной трассе.

— Сказать, чтобы ты отстал от ГОКа.

— Нет проблем. Отдай клуб и еще знаешь, тот мешок отдай, который вы дома у Панасоника изъяли. Самарин пожал плечами.

— Останови машину.

Мансур, усмехаясь, притер «мерседес» к бровке над горным ручьем. Дорога в этих местах была двухрядной. столбы на обочине были выкрашены специальной светоотражающей краской. Казалось, даже вода в ручье блестела ярче, для губернатора.

Самарин взялся за ручку двери, стал одной ногой на асфальт. Внезапно он обернулся к Мансуру.

— Да, кстати, — сказал Самарин, — знаешь, кто приказал убить Панасоника?

* * *

Мансур усмехнулся.

— Я, — сказал начальник Черловского РУБОП.

В следующую секунду Олег Самарин выхватил из-под мышки пистолет и выстрелил Мансуру прямо в голову.

Самарин стрелял сбоку и немного сзади, почти в упор. Страшный толчок бросил Мансура на руль иномарки. Он потерял на мгновение сознание, а когда он пришел в себя, он увидел, что весь мир вокруг полон каким-то необыкновенным светом, и время движется страшно медленно. Боковым зрением он заметил, как захлопывается дверца «мерседеса», и как Самарин уверенным, упругим шагом поворачивается и оступает вбок.

Мансур нажал на газ.

Он был полумертв, кровь заливала ему глаза. Пуля прошла через мозг в сантиметре от виска. Сиди Мансур в каких-нибудь «жигулях», он бы наверняка погиб. Но «мерседес» был слишком хорошей машиной, автоматической коробкой передач. Как надежный конь он вынес умирающего седока с поля битвы.

Самарин обернулся на звук отъезжающей машины. На мгновение он застыл, опешив: затем выхватил пистолет и выстрелил другой раз и третий.

Самарин бросился следом, но горная дорога петляла, как заяц: иномарка свернула в ущелье и исчезла.

«Мерседес» проехал около трех километров: он доехал до ворот губернаторской резиденции. Ворота были закрыты, а ноги уже не слушались Мансура. Он затормозил в самый последний момент, и еще успел увидеть, как разбегаются перед его капотом охранники, и как белый воздушный мешок бьет ему в лицо.

Он успел сказать самое важное, прежде чем потерял сознание на трое суток.

Игорь Капитолинов, оперативник черловского РУБОП, как раз выходил из «Версаля», где у него была назначена встреча с одним барыгой, когда по милицейской волне прошла весть про Самарина. Капитолинов был старым черловским ментом: он знал всех бандитов в городе и дружил с парочкой мелких коммерсантов, и по нынешним российским, да и по общечеловеческим меркам он был вполне честный мент. Назначение Самарина Капитолинов воспринял с искренней радостью, и сейчас новость ошарашила его:

— Самарин? Мансура? Сам?

— Смотри! — сказал напарник.

Капитолинов обернулся туда, куда он указывал, и увидел начальника РУБОПа. Тот выбирался из какой-то зеленой «волги», нелепым пятном выделявшейся на фоне стоявших близ казино иномарок. У Капитолинова невольно мелькнула мысль, что ничего глупее Самарин сделать не мог. Какого черта его понесло к казино?

Здесь же его каждая собака знает!

Капитолинов заколебался, не зная, что предпринять, но его напарник уже шагнул к Самарину.

— Олег Вадимович, — сказал опер, — тут сообщение. Вы срочно должны…

Опер не договорил. Самарин изо всей силы врезал ему кулаком под подбородок. Опер рухнул, как подкошенный.

— Всем стоять, — заорал Самарин, выхватывая пистолет.

Капитолинов замер на месте. Водители роскошных иномарок, полукругом выстроившихся перед «Версалем», съежились на сиденьях. Вокруг наступила мертвая тишина, и эту тишину разорвал визг тормозов только что подъехавшего джипа. Из джипа выскочил мелкий местный бандюк, увидел стоящего к нему спиной Самарина и заорал:

— Здорово, менты, здорово, Вадимыч!

Самарин обернулся. Пистолет в его руке дернулся всего один раз, и бандюк покатился по асфальту, визжа и прижимая к себе простреленную ногу. Самарин молниеносно наклонился над ним и вырвал из его рук ключи от джипа.

Самарин с визгом развернул джип, крепко приложившись задними габаритами о стеклянные двери казино. Двери треснули, и Капитолинова обдало дождем осколков. Он еле успел отскочить, когда джип снова развернулся — в его сторону.

Без колебаний Капитолинов выхватил пистолет и выстрелил по колесам.

Мимо.

Еще через мгновение джип, с Самариным за рулем, выскочил с платной стоянки, сшибив по пути непроворный шлагбаум.

Капитолинов прыгнул в свой «форд» и бросился следом.

Погоня продолжалась не больше десяти минут. Джип пролетел под эстакадой, выскочил промышленными задами на улицу Бакунина и рванул к западному району, туда, где у него было больше всего шансов затеряться в лабиринте сталинских пятиэтажек.

«Форд» следовал за ним по пятам. Джип пару раз пролетел на красный, счастливо разминулся с белобоким трейлером, и выскочил к железнодорожному переезду.

Шлагбаум был опущен, и к переезду приближался грузовой состав. Джип прибавил газу, огибая несколько стоящих машин, сшиб шлагбаум и без колебаний перескочил через рельсы под носом у приближающегося тепловоза. «Форд» последовал за ним. В тот момент, когда корма джипа миновала рельсы, Самарин резко затормозил. «Форд» на полном ходу влупился в корму «паджеро». Удар был такой силы, что двигатель мгновенно сдох. Машину преследователей отбросило на рельсы.

Отчаянно заорал набегающий тепловоз.

Капитолинов и его напарник едва успели выскочить из развороченной машины. Джип дал по газам и уехал.

Его обнаружили спустя час около автобусной станции на окраине города.

Сплошная проверка автобусов, выехавших примерно в это время из Черловска, ничего не дала: Самарин как сквозь землю провалился.

 

Глава пятая

в которой Степан Бельский читает внуку американского сенатора лекцию о некоторых особенностях российского бизнеса, а обманутый акционер Черловского авиазавода находит заступников.

Майя Извольская вернулась в Москву только через месяц, а еще через три дня к ней прилетел бой-френд — Джек Галлахер.

Майе очень нравился Джек. Он был на год старше ее и на полторы головы выше. Джек очень заботился о своем здоровье. Несмотря на то, что он был членом команды университета по регби, он каждый день два часа проводил в фитнесс-клубе, а по утрам занимался джоггингом.

Так случилось, что Джек Галлахер остановился в гостинице «Кремлевская».

Он зарегистрировался у стойки и взял забронированный заранее номер, самый обычный, который стоил двести тридцать долларов в сутки. Девушка за стойкой выдала ему листок с номером комнаты и магнитный ключ.

Джек с Майей очень мило поужинали в гостиничном ресторане, а когда они вышли в холл, к ним подскочил предупредительный молодой портье в форменной куртке.

— Простите, — сказал он по-английски, — у нас вышла ошибка. Номер, который вы забронировали, еще занят, мы отвели вам другой номер.

— Россия — страна разгильдяев, — сказал Джек, — наверняка ваш новый номер хуже.

— Надеюсь, что нет, сэр, — заверил его портье. Майя с Джеком в сопровождении предупредительного портье поднялись на седьмой этаж. Джек с опаской вставил магнитную карточку и распахнул дверь.

Майя невольно ахнула. Это был президентский номер с роскошной гостиной, застланной мягкими коврами, и с видом на Кремль. Посереди гостиной возвышался огромный стол красного дерева, а на нем — ваза с фруктами и бутылка дорогого вина. Распахивающиеся двери вели в кабинет и в две спальни.

— Это какая-то ошибка, — сказал Джек.

— Никакой ошибки нет, — заверил, поклонившись, портье. — В знак извинения за то, что ваш номер не свободен, менеджмент отеля предоставляет вам за ту же сумму этот номер и желает вам счастливого отдыха.

Джек и Майя посмотрели друг на друга и пожали плечами.

На следующий день Майя и Джек обедали на Рублевке. Извольский по-прежнему не заводил дома в Москве, и когда он оказывался в столице, пристанищем ему служила частная гостиница AM К в Жуковке.

Впрочем, в Москве Извольский оказывался все чаше. Империя его разрасталась: к сибирскому комбинату присоединился уральский завод, парочка предприятий в Нижнем Новгороде и два морских терминала: в Новороссийске и Приморье.

Управлять холдингом из Москвы было все удобней и удобней; к тому же были еще и западные банкиры, с которыми Извольский вел переговоры о возможном размещении акций, а западные банкиры восточной Москвы не водятся, как кукуруза не водится за Полярным кругом.

А еще была Соня. Сонечка. Извольский не доверял ахтарским врачам, девочка была то в Швейцарии, то в Москве, Ирина находилась при ней неотлучно, а Извольский старался надолго не покидать жену.

Понемногу рублевский дом начал переделываться: все номера на третьем этаже были соединены в одну квартиру. Большая часть второго этажа тоже отошла под кабинеты и спальни, и только зимний сад вместе с баром и столовой по-прежнему оставался в общей зоне. Замы Сляба, оказываясь в номерах осооня-ка, все чаще ощущали себя не постояльцами отеля, а гостями Извольского.

Ужин был накрыт на втором этаже, и пока Ирина с Черягой вышли вниз встретить гостей, за столом в полном молчании сидели трое: сам Извольский, полпред Ревко и замминистра МВД. Извольский недовольно дергал щекой. Между ним и замминистра шел не очень приятный разговор: замминистра напомнил Извольскому, что тот обещал людям пятьсот тысяч долларов за назначение Самарина. Выплачено было пока только триста тысяч, и как бы то ни было, оставшиеся двести тоже следовало отдать. Извольский понимал, что требования замминистра справедливы.

Но ему было обидно терять лицо.

— Так как мы поступим? — откашлявшись, спросил замминистра.

Извольский подождал, пока из столовой выйдет официанточка, разливавшая по бокалам нарзан.

— Я завтра пришлю Дениса, — сказал Извольский. Ревко коротко кивнул, а замминистра залпом выпил нарзану и спросил:

— А что там все-таки в Черловске стряслось?

— Денис велел Самарину арестовать Мансура. Тот решил, что проще его убить.

— Это — со слов Дениса, — насмешливо уточнил замминистра.

— С Самариным я на эту тему не разговаривал.

— А ты уверен, что это не Денис заказал Мансура?

— Зачем?

— Затем, чтобы увеличить свою значимость. Чем больше трупов вокруг, тем важнее служба безопасности.

Тут в гостиную влетела веселая молодежь, Майя немедленно потребовала, чтобы все говорили по-английски и не секретничали, и полпред Ревко сказал на совершенно безукоризненном английском, что Славе докучает мафия.

— А почему вы не можете обратиться в полицию? — удивился Джек.

После этого разговор на русском прекратился сам собой и заговорили по-английски, о квотах на импорт русской стали в США. Эти квоты пробивало американское стальное лобби через республиканцев. Что же до деда Джека, он был демократом и мог бы поспособствовать решению проблемы. Семейный обед продолжался час, а когда мужчины перешли в гостиную, женщины остались посплетничать в столовой.

— Он очень милый, — рассеянно сказала Ирина, — настоящий американец. Но ведь ты не собираешься за него замуж?

Майя пожала плечами.

— Не знаю. Ирочка, почему Слава такой усталый?

— У них опять драка. Он полгода назад ездил с одним охранником, потом с тремя, теперь уже набилась целая машина…

Майя с Джеком уже уезжали, Извольский вышел за ними на широкий двор к их спортивной машине. На прощание Майя обняла брата, чмокнула в щечку и сказала:

— И большое спасибо за президентский номер.

— Что?

— Джек остановился в «Кремлевской», — нахмурилась Майя, — и вечером оказалось, что кто-то предоставил нам президентский номер. Я думала, это ты… или…

— Майка, — сказал Извольский, — я не хозяин «Кремлевской». Хозяин «Кремлевской» — Степан Бельский. Уезжайте оттуда пожалуйста и немедленно.

* * *

Когда Денис, проводив последних гостей, вернулся к Извольскому, тот сидел в зимнем саду, задумчиво вертя в руках бокал красного вина.

— Там, — задумчиво сказал Извольский, — дрянь ползет. Слухи всякие. Насчет твоего уговора с Самариным.

— Я могу написать заявление.

— Подотрись своим заявлением. Если кто-то хочет тебя убрать, значит, ты на своем месте. Ты уверен, что Самарин тебя не подставил?

Денис сам задавал себе этот вопрос. Но, как ни крути, это было маловероятно. Надо было пройти неведомо какие курсы по подготовке Джеймсов Бондов и Терминаторов, чтобы выстрелить человеку в голову и оставить его в живых. И зачем? Чтобы вместо поста начальника РУБОП оказаться в розыске? Даже если Самарин работал на врагов холдинга, в этом не было смысла. Будучи доверенным ментом Черяги, он принес бы куда больше вреда.

— Не думаю, — сказал Денис. Извольский отпил вино.

— Сережа рассказал мне кое-что о переговорах между ним и Анастасом.

Думаю, что не все. Анастас хотел оторвать его от нас. Соблазнить пытался.

— Соблазнить — в каком смысле? — уточнил Денис.

Извольский невесело рассмеялся.

— В обоих. Ты что, еще не понял? Анастас втюрился в моего директора со всем жаром своей молодой непорочной души. Сергей дал ему в репу, и он не успокоится до тех пор, пока не трахнет Сергея. А как только он его трахнет, он его выкинет. Он ему припомнит все. Разотрет в порошок.

— Ну, ему долго придется ждать, — усмехнулся Денис.

— Не недооценивай Анастаса. Эта тварь соблазняла таких людей, про которых в жисть не подумаешь, что пидоры. Анастас слишком хорошо понимает, чего хочет мужчина. Сильный мужчина. Он это понимает лучше женщины. И не забудь, все, что делает Анастас, выгодно Цою. Анастаса всегда несет незнамо куда, но выносит прямо на кошелек группы «Сибирь». Анастас очень искренне обиделся, когда нам не вернули шахту. Но когда ему за его искреннюю обиду всучили лишние пятьсот тысяч, обида тут же прошла. Анастас очень искренне предлагает Сергею помощь, если он кинет нас, но как только это произойдет, Анастас сдаст Сергея Цою со всеми потрохами. Потому что Анастас понимает: поссорить моих менеджеров — это половина победы.

Денис смотрел на Извольского искоса. На дворе было уже темно: сквозь стеклянную крышу сверкали крупные августовские звезды.

— Ты говоришь, он не все рассказал?

— Думаю, что не все. Снять я его в этой ситуации не могу Но мне нужно, чтобы вы полностью доверяли друг другу Ты понял?

Денис молчал. Он не понял и не мог понять, каким образом он отныне может безоговорочно доверять Ахрозову, который не все рассказывает своему хозяину Извольский молчал тоже. Потом сказал:

— Я прочитал то дело, которое ты принес. По факту убийства гендиректора Черловского авиационного. Я хочу, чтобы ты нашел этого бандита, Курбана и купил у него акции.

— Что-что?

Денису показалось, что он ослышался.

— Ты невнимательно читал справку, — сказал Извольский, — у Курбана остались акции Черловского авиазавода. Он никому их не продавал. Просто группа «Сибирь» через некоторое время вывела все активы завода в другую структуру. Ты их купишь, а мы возбудим дело о незаконном выводе активов. Из принадлежащего нам предприятия.

Денис уставился на Извольского.

— Возбудим дело? В Черловской области?!

— У тебя есть другие предложения?

— Но, Слава! Есть уголовное дело. Его можно перетащить в Москву. У нас есть прямая возможность посадить Бельского. И потом, Курбан — отморозок. У него к Бельскому…

— Денис, — перебил Извольский. — Я бизнесмен. И Альбинос бизнесмен. Есть вещи, которые бизнесмены не делают. Не заставляй меня задумываться насчет слухов о тебе и Самарине.

— Понял. Найти Курбана и купить у него акции.

Денис уже повернулся, чтобы идти, когда Извольский окликнул его.

— Денис, у тебя сейчас сколько охранников?

— Один. Из них один лишний.

— Возьми еще одного.

* * *

Джек с Майей бросили машину в одном из арбатских переулков и долго бродили по Москве. В «Кремлевскую» они вернулись только к девяти вечера, потому что Джеку захотелось поужинать, а московским ресторанам он как-то не доверял.

— В нашей гостинице европейский сервис; и к тому же мне не нравится, когда официанты изъясняются по-английски хуже пингвинов.

Они уже подъехали к гостинице, когда Майя наконец решилась:

— Джек. Тебе не кажется, что нам лучше сменить гостиницу?

— Не кажется, — сказал Джек. — Это совместное предприятие, и менеджер здесь относится с уважением к иностранцам и твоему отцу. А все остальное в Москве, это бог знает что. Говорят, в некоторых гостиницах персонал не знает английского.

Майя промолчала.

В холле гостиницы было прохладно и пусто после удушающей летней жары, однако в ресторане их ждало разочарование.

— Ресторан закрыт, — сказал им важный метрдотель у входа. Его английский был почти сносен. — Мы просим прощения, но просто… тут презентация, вход по приглашениям. В гостинице еще три ресторана, если хотите, вы можете заказать еду в номер…

Джек нахмурился.

Из— за закрытых дверей материализовался крепкий парень в кожаной куртке и что-то сказал метрдотелю на ухо. Тот повернулся к Джеку и развел руками:

— Пожалуйста, проходите.

Презентация уже почти закончилась. Столики были погружены в полумрак, на сцене под негромкую музыку прохаживались девушки в нарядах «от купюр», официанты разносили гостям чай и кофе.

Кто— то с дальнего столика помахал Майе рукой. Она пригляделась и едва узнала Бельского. Он был в черном свитере и каких-то темных брюках. Возле него вился народ. Стол был заставлен тарелками с устрицами, и между деревянными тарелочками с суши возвышались бутылки спиртного. Внимательный человек мог заметить, что все стоявшее на столе сильно отличается от общего меню закончившегося банкета.

Майя и Джек подошли поближе. Бельский протянул ей руку и встал. Он был ниже Джека, и рядом с цветущим голубоглазым техасцем его лицо казалось старым и страшным.

— В летном комбинезоне вы красивее, — сказала Майя.

— Почему?

— Меньше похожи на бандита.

— What? — спросил Джек.

— This man… we met at an airshow. He… was testing the newest Russian plane.

— Вы летчик? — спросил Джек.

— Oh yes! I like to fly planes. This is the only thing I really like.

Английский Бельского был почти сносен. В глазах Джека внезапно погас ревнивый огонек. С точки зрения внука сенатора, сорокалетний пилот-испытатель в потрепанном черном свитере не мог быть ему соперником.

Неслышно подошедший официант унес у Бельского тарелку с опустевшими скорлупками устриц, а другой, ловко оттопырившись, налил ему в чистый бокал белого Chateau Chardonne. Бельский, однако, отодвинул бокал, и щедро плеснул себе в пустой стакан марочного коньяка. Другая порция коньяка отправилась в стакан Джека. Вино как-то досталось Майе.

— За Россию, — сказал Бельский, — и за наши самолеты.

Джек пригубил бокал и удивился:

— О, — сказал Джек, — потрясающий коньяк!

— Презентация, — ответил Бельский, — приятели пригласили. Сам-то я вряд ли мог бы это себе позволить. Ну, до дна!

И Бельский с Джеком выпили коньяк до дна. Степан тут же наклонился и наполнил стаканы снова. В зрачках Бельского заиграли лукавые чертики.

Зам— министра МПС, сидевший подле Бельского, уткнул глаза в пол.

— И часто вы летаете? — спросил Джек.

— Реже, чем хотелось бы.

— Что так?

— Керосина мало, денег мало… Все раскрали.

— Брат Майи ужасно жаловался на мафию, — сказал Джек, — он руководитель крупной компании, но у него неприятности с бандитами.

— Выпьем, чтобы у нас не было неприятностей с русской мафией, — предложил Бельский, и они выпили. Джек попытался выпить только один глоток, но Бельский запротестовал, что, чтобы не было неприятностей, надо пить до дна, и они выпили за погибель мафии все вчетвером — Степан Бельский, его правая рука Кирилл, один из замминистров МПС и внук американского сенатора.

— И что же Вячеслав Извольский считает неприятностями? — полюбопытствовал Степан у Джека.

— Он говорит, что у него украли шахту в Сибири. Он говорит, что ее украли два раза. У вас удивительная страна Россия, я еще понимаю, как можно что-то украсть один раз, но как можно украсть одну и ту же вещь дважды?

Бельский чокнулся с ним снова. На этот раз в стакане был не коньяк, а водка.

— Очень просто, — сказал Бельский, — люди сначала обанкротили шахту, а потом предложили выкупить ее долги. Извольский выкупил долги, и тогда у него украли акции.

— А куда смотрели власти?

— А власти получили половину от тех самых денег, которые Извольский заплатил за долги.

— Ужасно, — сказал Джек, — и что, в России мафия может проделывать такие вещи?

— Я бы не сказал, что люди, которые делают такие вещи, называются мафией, — усмехнулся Степан. — Я бы сказал, что они называются предпринимателями.

Степан и Джек снова чокнулись, и каждый выпил по полстакана.

— У вас совершенно дикая страна, — сказал Джек, — я рад, что Майя будет жить в Америке.

— Так выпьем за Америку! — сказал Бельский, и они добили второй стакан.

Джек заморгал несколько осоловело.

— Вы так все хорошо объясняете, господин пилот, — искренне сказал Джек, — вот вы мне объясните еще. Господин Извольский сказал, что мафия не дает его предприятию вагонов, и я тоже ничего не понял. Потому что разве вагонами в России распоряжается мафия? Я слыхал, что ими распоряжается министерство.

— Совершенно верно, — сказал Бельский, — вагонами распоряжается министерство путей сообщения. Весь вопрос, кто распоряжается министерством. Не правда ли?

И Бельский с усмешкой посмотрел на сидящего рядом замминистра МПС. Между прочим, это был тот самый замминистра, с которым Извольский обсуждал вопрос о железнодорожных скидках для «Южсибпрома».

— Вопрос также в том, — хмуро сказал замминистра, — что сделал господин Извольский, когда понял, что ему не хватает вагонов.

— А что он сделал?

— Он велел своему заму застрелить человека, который устроил недостачу вагонов, — ответил замминистра.

— И что? — спросил Джек, слушавший с жадным пьяным интересом.

— Выпьем! — это сказал Степан. Они выпили.

— Зам перепоручил это дело одному из начальников местной милиции.

— Какой ужас! — сказал Галлахер, — и что же было дальше?

— Дальше была очень неприятная история, — осклабился Бельский, — начальник милиции позвал этого человека на встречу и выстрелил ему в голову. А человек взял и уехал.

— И он жив?

— В коме.

— А начальник милициии?

— В розыске.

Джек некоторое время переваривал эти подробности российской хозяйственной жизни.

— А откуда вы все так хорошо знаете? — подозрительно спросил он.

— Так у нас же завод рядом. Облетываемся-то мы там.

— А завод этот не принадлежит Извольскому?

Бельский невозмутимо улыбнулся.

— Нет, он принадлежит совсем другим людям. Хочешь я расскажу, как брали завод?

Джек смущенно кивнул. Бельский снова наполнил стаканы доверху и заговорщически наклонился к Джеку.

— Я, кажется… я не могу столько пить.

— Слушай, — сказал Бельский, — эти ребята вывезли директора завода в лес и закопали его в землю. А рядом был закопан другой человек. Они спросили другого человека: «Ты нам продашь акции?». Тот отвечает: «нет». И тогда они убили этого другого. Директор завода испугался и продал акции.

Бельский и Джек чокнулись. Джек в ошеломлении выпил стакан до дна.

* * *

— А кто был другой? — спросил Джек.

— Да бомж какой-то. Его специально подговорили ответить «нет». Он же не знал, что его убьют.

— И этим бандитам ничего не было?

— Так отчего бандиты? — раздраженно спросил Бельский, — нормальные люди!

Почему им должно что-то быть? Живут не хуже других, ездят на черных «мерседесах» и любят самых красивых девушек! А теперь выпьем, чтоб ты жил, как они!

Они выпили, и Бельский попытался налить еще один стакан, но бутылка с коньяком была уже пуста. Опустела и литровая бутыля водки.

— О черт! — сказал Бельский, — официант, еще водки!

— За мой счет, — поспешно добавил Джек.

— Нет, за мой.

— Слушай, у меня в номере есть водка. Совершенно потрясающая водка. Я должен показать тебе эту водку Пошли?

— Пошли.

Джек встал и тут же упал обратно.

Бельский помог ему подняться.

— Я сам, — сказал Джек.

— Сам, сам, — успокоил американца Бельский. Джек висел у него на плече, и так как он был немного длиннее Бельского, ноги его волочились по полу двумя макаронинами.

Они вышли в коридор. Пацаны Бельского образовали правильное каре, защищая Степана от потенциального киллера, но Джек был слишком пьян, чтобы это заметить.

На полпути к лифту Джек неожиданно запел:

«Боже спаси Америку». Бельский принялся подтягивать. Мимо проходил какой-то француз. Француз сделал портье замечание на французском.

— Как вы позволяете такое! — спросил француз. Портье внимательно вгляделся в поющих и ответил:

— Этому — можно.

— Американцам все можно! — возмутился француз.

Джек и Бельский поднялись наверх, и Джек долго пытался попасть магнитной карточкой в щелку под ручкой. Один из охранников Бельского достал из штанов другую карточку и открыл замок. Джек был слишком пьян, чтобы удивиться этому обстоятельству.

— Ух ты какой класс! — сказал Бельский, входя, — ты смотри, Миш, у них даже фрукты на халяву! Да, на зарплату пилота так не проживешь.

— Вот… еще водка… — Джек наклонился, но не удержал равновесия и растянулся на медвежьей шкуре, брошенной на пол перед баром. Бельский отворил холодильник и достал водку. Джек, сидя на шкуре, скрутил с водки крышечку и хлебнул. Бельский взял у него из рук бутылку. Джек прислонил голову к бару и закрыл глаза. Через секунду Майя услышала его храп. Это было удивительно: никогда Майя не помнила, чтобы Джек храпел.

Бельский поставил бутылку на стол и повернулся к Майе. Свита его дематериализовалась в коридор. Майя вгляделась в глаза Бельского и, к ужасу своему, поняла, что тот практически трезв.

— Спокойной ночи, — сказал Бельский. И, прежде чем Майя успела ответить, дверь за ним захлопнулась. Майя подождала минуту, потом другую. Джек храпел на медвежьей шкуре. В дверь осторожно постучали.

Сердце Майи заплескалось в груди. Она рывком отворила дверь, но Бельского там не было. На пороге стоял очень коротко стриженый молодой парень в черной куртке.

— Степан Дмитриевич просил вам сказать, чтоб вы ничего не говорили о нем вашему спутнику, — сказал парень. — Степан Дмитриевич сказал, что ему было бы очень неприятно, если б сын американского сенатора узнал о его роли в финансировании авиаразработок.

И дверь снова захлопнулась.

Джек продрал глаза к половине первого. Он сидел в постели над утренним кофе, опухший и несчастный, когда в номер постучался портье.

— Господин Галлахер, — сказал он, — вы договаривались вчера о поездке в Жуковское. Там военные прислали за вами машину, водитель ждет в лобби.

Джек со стоном взялся за голову.

Машина, которую прислал за ними Степан, была разбитая «волга» с военными номерами. Водитель был пожилой и степенный мужик лет пятидесяти; у него были русые волосы и честный нос картошкой, и Майя бы очень удивилась, если б узнала, что этот пятидесятилетний мужик, бывший майор спецназа, имеет на своей совести пять гражданских трупов.

Когда они приехали на летное поле, Бельский был в воздухе. Два «двадцать девятых» МиГа кружили над ближним леском, — самолет Бельского был ведомый, а ведущим был Николай Свисский, один из летчиков-испытателей ОКБ «Русское небо».

Разбитая «волга» довезла их до распахнутого ангара. Из ангара тянуло машинным маслом и керосином, и прямо у ворот двое ребят накрывали раскладной столик: мокрые бока красных помидоров ослепительно сияли на солнышке, крупно нарезанные огурцы прятались в свежей зелени, и Майя с тревогой заметила посереди всего этого великолепия литровую бутылю с водкой.

Кто— то тронул Майю за плечо. Она обернулась и увидела блондина, лет тридцати, с карими глазами, серьезно смотревшими из-за стекол больших очков, и неожиданно накачанными мускулами.

— Яша, — сказал блондин, — Яша Ященко, генеральный конструктор ОКБ «Русское небо».

— А чем генеральный конструктор отличается от директора компании? — спросил Джек.

— Ничем. Просто в России с тридцатых годов такая традиция, что главный человек в КБ — это не директор, а конструктор.

Джек поглядел на Ященко очень пристально и тут же расправил плечи, словно собираясь меряться с ним силами.

МиГи сели спустя пять минут. Аэродромный техник, махая флажком, остановил ведомого на ближней рулежке. Еще двое бросились к самолету с приставной лесенкой, и через минуту на бетон спрыгнул Бельский — веселый, довольный, в оранжевом летном комбинезоне. При виде Майи на лице его нарисова-лась неподдельная улыбка.

— Я рад, что ты приехала, — сказал Бельский.

— Я приехала, чтобы сказать вам, что это мерзко. Как вам было не стыдно врать насчет Дениса Черяги!

— О чем?

— Об убийстве! Он ничего не приказывал! Брат вообще уверен, что это вы все организовали!

— Девочка, убийца сидел под следствием за торговлю героином, а вместо этого стал начальником РУБОП и был этим обязан твоему брату. Как я могу заставить главу Черловского РУБОП промахнуться по своему старому врагу? Меня зовут Степан Бельский, а не Господь Бог.

— Но брат говорит…

— А что ему говорить?

— Но если бы он верил, он бы выгнал Дениса…

— Если он выгонит Дениса, Денис приползет ко мне. Представляешь, сколько дерьма тогда вылезет наружу?

Майя повернулась и пошла прочь.

Началось веселье; на импровизированном столе уже резали докторскую колбасу, кто-то поливал керосином угли для шашлыка. Джек тоже подошел к Бельскому. Он был весь зеленый после вчерашнего, и глаза его страдальчески моргали. В руках Джек держал стакан с водкой. Видимо, ребята, хлопотавшие возле стола, заметили его состояние и уже убедили его опохмелиться.

— А кто это приехал? — подозрительно спросил Джек.

Степан оглянулся, куда он показывал. У ангара стояли два черных «гелендвагена» с высыпавшей из них охраной.

— О, — сказал Степан, — это Яша приехал, Ященко. Хорошие у тебя машины, Яша.

Яша смущенно кивнул. Он не сводил восхищенных глаз с Майи. Джек потянулся за помидором и стал так, чтобы оказаться посередине между Яшей и Майей.

— У вас неприятностей не будет, что вы нас сюда пустили?

— Не будет, — сказал Степан.

— Но вы же обещали нам показать новую машину, — сказал Джек, — будущее российской авиации.

— Новой машины здесь нет, — сказал Степан, — она в Луховицах.

— Это где?

— В общем-то мы можем туда слетать. Транспортник летит через двадцать минут, и если хочешь, мы, можем вас взять. Там недалеко есть речка, и там есть отличная рыбалка. А вечером мы прилетим обратно. Ну как?

— Полетели, — сказал Джек. Майя заколебалась. Черные глаза Степана смотрели на нее с откровенной насмешкой.

— Мы не можем лететь с вами, — сказала Майя, — мы возвращаемся в Москву.

Джек отвел ее в сторону.

— Майя, — сказал он, — этот русский пилот делает нам любезность. Мне лично очень интересно побывать на русском военном аэродроме. Я бы хотел посмотреть Россию изнутри. Ты можешь привести какие-нибудь рациональные доводы против того, чтобы слетать с ним?

— Я устала, — капризно сказала Майя, — я хочу спать, а вечером я хочу на концерт Пугачевой. А и Луховицы я не хочу.

Она повернулась и пошла обратно к белой «волге». Когда «волга» отъезжала, Майя невольно бросила взгляд в зеркальце заднего вида. Бельский стоял вполоборота к ней и о чем-то увлеченно спорил с Яшей Ященко.

* * *

Сергея Курбанова удалось отыскать довольно быстро. Вопреки первоначальным сведениям, он проживал не в Испании, а совсем неподалеку от Черловска: в Усть-каменогорской области в Казахстане. Там у него была собственная хлебопекарня и сомнительный автосервис, от которого за версту пахло угнанными автомобилями.

Курбанов оказался неприятным ожиревшим типом лет сорока пяти, со свиными глазками и профессиональной пластикой борца. К предложению Дениса он отнесся без особого энтузиазма и сразу попросил за акции миллион. Денис отказался, и Курбанов прозрачно намекнул, что мог бы продать акции и Степану. На это Денис с равной прозрачностью намекнул, что он тоже может стукнуть Степану — и о переговорах по продаже, и о том, как недалеко от России сидит Курбан. И в этом случае Курбана наверняка замочат, а Денис, если постарается, сможет взять тепленькими киллеров и закрыть Степана.

После этого Курбан резко умерил аппетиты и стал говорить уже о двухстах-трехстах тысячах. Денис пил с ним три ночи и три дня, а на четвертый день они поехали на охоту. Охотились они с вертолета на бегущего по степи человека. Охота шла резиновыми пулями. У Дениса было такое впечатление, что правила охоты были смягчены ради гостя.

Закончилось все пьянкой в той же степи, и на этой пьянке Курбан окончательно размяк и подписал соглашение о продаже акций за сто пятьдесят тысяч долларов.

Денис вернулся в Усть-Каменогорск вечером пятого числа. Он был пьян в зюзю, и его растрясло по скверным дорогам. В кармане его был подписанный Курбаном договор и билет на самолет в Алма-Ату и далее — в Таиланд. Курбан проводил его в аэропорт.

Извольский полагал, что Денису пока лучше не показываться в России и особенно — в Черловске.

Из аэропорта Денис позвонил в московский офис. Секретарша перечислила ему накопившиеся звонки — ничего не было срочного.

Самолет на Алма-Ату все задерживался и задерживался по техническим причинам. Пьяный Курбан порывался спорить о смысле жизни. Каждый раз, когда он говорил, у Дениса было почтительное удивление, как если бы с ним заговорила барная стойка или блок «Мальборо».

Охрана почтительно поддакивала Курбану. Их было двое, третий — водитель, все с удостоверениями московского СОБРа и автоматами «кипарис». Денис, несмотря на просьбу Извольского, не очень серьезно отнесся к своей безопасности, но тут главным было впечатление, которое ражие собровцы произвели на наглого и пугливого Курбана.

Наконец посадку все-таки объявили, и Денис распрощался с Курбаном. Один из охранников летел вместе с Денисом, два других должны были отогнать машину в Россию. Денис уже сел в «рафик», который вез пассажиров первого класса к самолету, когда телефон зазвонил снова.

— Денис? Денис Федорович?

Черяга вздрогнул. Это был голос Насти.

— Настя? Что случилось?

— Денис! Гришу арестовали! Денис, боже мой, извините, пожалуйста, что я к вам обращаюсь, но тут творится что-то ужасное, они все от меня чего-то хотят, Царандой хочет казино, менты денег, а ваша секретарша говорит, что вас нет…

— Настя! Настенька! — только и успел сказать Денис.

И тут связь прервалась.

* * *

Спустя пятнадцать минут «гелендваген» Черяги выскочил из аэропорта и свернул в сторону шоссе Усть-Каменогорск-Черловск. До Черловска было не больше шестисот километров, но это были шестьсот километров по ночной степи и мерзкой полутораряд-ной дороге.

Самолет до Черловска тоже летал, но он улетел три часа назад, а следующий был только через два дня.

Денис некоторое время пытался набрать Настю, но в трубке раздавались только короткие гудки, а километрах в ста от Усть-Каменогорска пропали и они, вместе с сетью.

Денис откинул голову на подушки, поудобнее устроился на заднем сиденье и задремал.

Проснулся он от сильного толчка. Неведомая сила сначала приложила его о подголовник, потом джип сильно повело влево, и Денис успел раскрыть глаза только для того, чтобы обнаружить, что пол и потолок в машине меняются местами, как будто это не машина, а карусель. Надсадно визжали лишившиеся опоры колеса, и машина катилась по полю с леденящим хрустом, сминая под собой редкие степные былинки, покрытые коркой ранней изморози.

Дениса бросило на пол, потом на потолок, потом еще раз на пол, а потом машина еще раз нерешительно перекувырнулась, встала на крышу — и так там и осталась.

Охранник на переднем сиденье среагировал мгновенно: он рванул дверцу наружу, выскочил сам и выволок Дениса. Второй собровец, сидевший за рулем, с оханьем выбрался вон.

Денис огляделся. Над степью сияли ровные осенние звезды. Дороги не было.

Была засохшая степная трава, меченая инеем, и две колеи, пропаханных в ней «гелендвагеном». Денис пошел по колеям. Они тянулись метров пятьдесят и начинались в сажени от дороги.

Дорогу от поля отделяла свежевырытая канава в метр глубиной. По бортам канаву украшали холмики рыжеватой земли. Водитель Дениса, видимо, заснул за рулем. Если бы он заснул, когда у джипа скорость была пятьдесят километров, «гелендваген» расколотился бы в канаве. Но когда он заснул, скорость машины перевалила за сто пятьдесят, свежий отвал вдоль канавы сыграл роль трамплина, и джип ласточкой перепорхнул через препятствие.

«Смешно, — подумал Денис, — тут разборки, чьи-то хитроумные планы. А ехали бы помедленней -,и все. Три трупа».

Потом он включил мобильник и начал ругаться: спутникового телефона у него с собой не было, а сотовый в этом районе не действовал.

* * *

Первый трейлер не захотел останавливаться. Бог знает, что примерещилось бед олаге-водителю в полвторого ночи в четырех насупленных людях, стоящих на обочине. Или он не разглядел валяющегося в степи «гелендвагена», или решил, что это подстава разбойничков — а так или иначе, когда Денис замахал на обочине руками, трейлер стал было останавливаться, заливая их светом фар, а потом взвыл и наддал. Денис выбежал наперерез трейлеру, тот дико взревел, и Денис едва успел отскочить в сторону.

— Блин! — за грабителей нас принял, — сказал водитель.

Была ночь, степь и плюс три.

Следующий трейлер проехал через полчаса, тоже не остановившись.

Еще один показался в три утра. Фары его, видные издалека, сверкнули на взгорке. Денис решительно взял у охранника ствол, вышел на середину шоссе и так и утвердился посереди полосы, наставив оружие прямо в лоб надвигающемуся грузовику. Водитель с охранниками встали рядом.

Трейлер выскочил из-за поворота. Денис спустил предохранитель, а охранник отчаянно замахал руками. Трейлер с визгом останавливался. Водитель в панике бил по тормозам, трейлер скрипел, как несмазанная дверная петля, широкое брюхо моталось по дороге за кабиной, грозя сбросить машину в кювет.

Трейлер остановился в трех метрах от Дениса. Охранник подбежал к кабине, распахнул ее и выволок наружу водителя. Это был русский мужик, в синей синтепоновой куртке и замызганной бескозырке, из-под которой дико блестели испуганные глаза.

— Ребята, — сказал мужик, — не убивайте! Все возьмите, не убивайте только, с меня все равно голову снимут…

— До Черловска подбросишь?, — спокойно спросил Денис, не опуская ствол, — а то у нас тачка побилась.

Водитель дико мотал головой. «мерс» улетел с трассы достаточно далеко, скорее всего, водилам грузовиков его было просто не видно в ночной степи, и только теперь, внимательно прищурив глаза, водила начал соображать, что, может, все не так уж и плохо, и остановившие его люди с автоматами не обязательно покушаются на его жизнь и кошелек босса.

— В Черловск? — переспросил водитель. — Я вообще-то в Омск еду.

Денис, не опуская оружия, полез в куртку за бумажником. В свете фар сверкнули пластиковые корешки банковских карточек. Денис вынул из бумажника почти всю наличку, которая там была, около полутора тысяч долларов, и сунул ее в руку водителю.

— Ты едешь в Черловск, — сказал Денис. Водила слабо икнул.

— Вообще-то я могу повести машину, — подал голос водитель.

— Сиди! — холодно бросил Денис, — наводился уже! За «мерс» из своего кармана будешь платить, понял?

* * *

Было уже семь часов утра, когда тяжелый контейу. неровоз, скрежеща тормозами, с трудом остановился возле трехэтажного домика, выстроенного на северной окраине Черловска. Охотничья лайка, завидев грузовой «мерседес» и выпрыгивающих из кабины людей с автоматами, зашлась оглушительным лаем.

Денис включил заработавший наконец мобильник и набрал номер.

— Але, Настя, у тебя все в порядке?; — спросил он.

— Не знаю… Денис, тут какой-то грузовик подъезжает…

— Это я приехал, Настя, — сказал Денис. — отворяй калитку.

Собака рычала и рыла землю под оградой. Водитель грузовика переминался с ноги на ногу на августовской выгоревшей земле.

— Слышь, шеф, — наконец сказал он, — а у вас на фирме в водителях нужды нет? А то больно вы хорошо платите…

— Пока нет, — ответил Денис.

* * *

Григорий Епишкин попался на этот раз не с гранатой. В его офисе нашли заброшенный за батарею старый ТТ. Обыск проводил опер, бывший двоюродным братом жены Царандоя.

Григория закрыли позавчера утром: Настя пыталась дозвониться до Дениса два дня, но сотовый его не отзывался, а в приемной АМК Насте отвечали, что Дениса Федоровича сейчас нет, а где он — неизвестно.

Все это Настя рассказывала Денису в пол-восьмого утра, то и дело запахивая тоненький халатик и испуганно кося глазом на здоровенных охранников Дениса, молча прихлебывавших кофе в кухоньке. Правый глаз одного из них окончательно заплыл могучим фиолетовым синяком, — напоминанием о валявшемся в степи джипе.

— Тебе не угрожали? — спросил Денис.

— Нет. Я когда к Грише пошла, позвонил Царандой и велел мне передать Грише, чтобы тот не рыпался и отдал казино. И тогда его сразу выпустят. А меня все равно к Грише не пустили…

Денис протянул руку, чтобы взять кусочек сыру, неловко шарахнулся о кромку стола и едва не взвыл: до того саднил ободранный бок.

Денис задумчиво почесал голову, взял мобильник и набрал номер Царандоя, который продиктовала ему Настя. Дозваниваться пришлось долго. Пол-восьмого — это не то время, когда трубки снимают раньше, чем они закукарекают.

— Але! — наконец раздался в трубке заспанный голос авторитета.

— Это некто Черяга говорит. Если помнишь.

— А че?

— Встретиться надо. По поводу казино.

— Казино?! А те-то че…

— Расскажу при встрече. И еще — просьба до нашей встречи никаких действий по Грише не принимать. Ясно?

В трубке на глазах просыпались.

— Ясно.

* * *

Встреча с Царандоем состоялась на нейтральной территории — на втором этаже небольшого загородного ресторана, специально устроенного на отшибе от Черловска, дабы не смущать случайного прохожего скопищем крутых иномарок у стилизованного под русское крылечко подъезда. Кафе было обустроено в виде русского двухэтажного теремка, с витыми столбиками крылечек, высокими ступенями и резными наличниками. Святорусский пейзаж дополняли камуфляж вневедомственных ментов и полированные бока скопившихся на стоянке иномарок.

Денис приехал в ресторан, разумеется, уже не на грузовике. Из Ахтарска были своевременно вызваны приличествующие случаю тачки.

Ворота стоянки разошлись в стороны, давая дорогу черному бронированному «мерседесу» и следующему за ним джипу сопровождения. Денис подождал в машине, пока из джипа выскочила охрана, быстро и споро, как ищейки, обнюхала все вокруг, и предупредительно распахнула дверцу перед шефом.

Денис прошел несколько шагов по двору, закрытый со всех сторон мощными плечами охранников, и исчез в распахнутой двери теремка.

На втором этаже было светло и приятно. Кабинет был устроен в виде горницы, с белеными стенами, смыкавшимися треугольником вверху, и просмоленной балкой, с которой свисали пучки трав и вязки крупного, не правдоподобно красного лука. За накрахмаленной скатертью сидел Царандой. А справа от него — еще один человек. Фаттах Олжымбаев. Бывший временный управляющий шахты им. Горького и правая рука Константина Цоя.

Денис шагнул в сторону, кивнув на столик у окна. При столике стояло всего два стула.

— Присядем? — сказал он Царандою. И тут же опустился за стол, левым боком к свежевымытому стеклу Денис отметил про себя секундное колебание Царандоя. Авторитет прищурился: он явно не желал садиться за стол у окна, но, учитывая, что собственно напротив стекла находился Черяга, а стул, оставленный Царандою, стоял при стене из толстых просмоленных бревен… Царандой сел. Он явно недоумевал насчет присутствия Дениса в Черловске. По его расчетам, Денис должен давно быть в Швейцарии, и прятаться не только от черловской ментовки, но и от Интерпола. Если Денис приехал в Черловск, да еще и с такими понтами, значит, Царандой что-то не понимал в раскладе. А когда что-то не понимаешь, легко на что-то нарваться.

Фаттах с улыбкой взял третий стул и сел рядом.

— Ты мне поясни ситуацию с казино, — сказал Денис Царандою.

— У меня была шахта, — сказал Царандой, — бабки с нее снимал Гриша. Теперь шахты у меня нет, а у Гриши есть казино.

Улыбнулся и развел руками.

— Гриша проворонил шахту. Пусть и отвечает. Все ясно?

Денису было ясно все. После скандала с Самариным Царандой решил мириться с группой «Сибирь», а за счет кого? Разумеется, за счет слабого партнера.

Царандой отдавал Фаттаху казино, которое ему не принадлежало, а взамен получал прощение долгов. Это была классическая манера мелкого российского бандита: придраться к чему-либо, хоть к цвету носок, и отобрать бизнес.

В обычной ситуации Денису бы даже в голову не пришло ввязывать в разборку между бандитом и блатным коммерсантом, замазанным дерьмом по самые ушки. Тем более, когда у него самого дымился зад. Но у этого коммерсанта была сестра Настя.

— А ты здесь при чем? — спросил Денис.

— А я у Гриши казино покупаю, — сказал Фаттах.

— Задорого?

— Не обидим, — сказал Фаттах, — уголовное дело прекратим. Ну, и тысяч сто заплатим.

Денис помолчал. Ремонт казино обошелся минимум в полтора миллиона.

Долгов на Грише висело тысяч пятьсот: Гриша, широкая душа, бесплатно угощал в ресторане половину города и вообще был едва ли не единственным в России хозяином казино, который работал мало что не в убыток. Если Гриша отдаст казино даром, его просто убьют, — те самые кредиторы, которые на халяву напивались в «Версале». Царандоя это наверняка устраивало: чем мертвей Гриша будет, тем меньше вероятность, что он сможет как-нибудь сровнять счет.

Денис помолчал.

— Ты понимаешь, в чем дело, — сказал Денис, — ты не у Гриши казино отнимаешь. Ты его у меня отнимаешь. Потому что моя доля в нем — половина.

Маленькие колючие глазки Царандоя вонзились в сидевшего напротив Черягу.

Это было плохо. Совсем плохо. Царандой полагал, что красный примчался сюда, потому что положил глаз на Настю. Фиг ли! Оказывается, у него с Гришкой деловые завязки! Интересно, откуда этот парень взял личных семьсот штук?

— Тебя что ж, вместе с Гришей посадить? — усмехнулся Фаттах. — Это нетрудно. Мансур, когда выйдет из комы, много чего наговорит.

Денис повернул голову:

— Фаттах, можно тебя на два слова?

— Куда?

Денис безразлично ткнул пальцем куда-то на лестницу.

Фаттах пожал плечами и вышел вслед за ним.

Фаттах оперся о лестницу и заулыбался. У него всегда была обаятельная улыбка проказливого школьника, и круглое, как луна, белоснежное лицо, сводившее с ума женщин.

— Ты пойми меня, Денис. Если б ты убил Мансура, ситуация у вас в области была б одна. А сейчас, когда Самарин в бегах, она совсем другая. Мне это казино очень нужно, а денег нет. Ты мне объясни, как мне выйти из этой ситуации, не сажая тебя в тюрьму, и как ты скажешь, так я и сделаю.

— Нет проблем. Заплати полтора миллиона и забирай казино.

— Я же тебе сказал: у меня столько нет.

— Укради у Альбиноса.

Олжымбаев оскорбительно засмеялся.

— Я не сумасшедший. Тот, кто обманывает Костю, долго не живет.

— В таком случае у тебя печальные перспективы, — сказал Денис.

Медленным, почти ласкающим движением он достал из внутреннего кармана сюртука небольшую фотографию и показал ее Фаттаху. Тот недоуменно посмотрел на нее. Фаттаху потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что на снимке запечатлен он сам — в постели с Ниной.

— Ты все-таки заплатишь полтора миллиона, — сказал Денис.

— Я не смогу вынуть такие деньги.

— Ну хорошо, я согласен на миллион. А на оставшиеся деньги объясни Анастасу, что санкцию на мой арест придется порвать. В противном случае я казино не продам.

Денис поднялся и исчез за занавеской. Через пять минут в кабинет заглянул Царандой. — Ну что, договорились? — сказал Царандой.

— Да, — ответил Фаттах, — договорились. Тысяч триста я Денису плачу.

Шестисотый «мерс» Фаттаха покинул площадку у ресторана в полседьмого вечера. Царандой, вышедший провожать нового партнера, задумчиво смотрел, как охлопываются ворота за уехавшими машинами.

— Красиво всех мусор развел, — сказал Царандой своему заместителю. — Ты заметил, что он все бабки себе потребовал? Мамой клянусь, он из этого дела ни копейки Гришке не отвалит.

— А Гриша?

— А что Гриша? Из тюрьмы вышел, шкуру спас — оно и так ему хорошо, и так хорошо. Ты думаешь, у этого мента и правда доля в казино?

— А что, нет?

— Мозги у него варят, вот что! Учись, как разводить надо! Триста штук ни за что себе в карман стряс, и еще будет везде говорить, что доброе дело сделал!

* * *

Гришу Епишкина освободили на следующий день. Никто ничего ему не говорил, — просто подписали бумаги, сняли наручники и вытолкали вон из ворот следственного изолятора… Гриша в некотором обалдении щурился на августовское солнце и на дожидавшийся его шестисотый «мерс» с ахтарскими номерами. За «мерсом» черным гробом высилась машина сопровождения. Стекло «мерса» опустилось, и из машины высунулся Черяга:

— Ну что ждешь? Давай быстро садись! Настя уже твой любимый салат устроила!

С собой Настю Денис не взял, мало ли какие у СИЗО его ждали неожиданности.

* * *

Гриша съел любимый салат и пирог с грибами. Он съел заливное из осетрины, два помидора, печеную свиную ножку и куропатку в кляре. Гриша явно поставил себе целью отъесться за три дня в СИЗО. Вероятно, он также не прочь был бы и напиться, но Денис предусмотрительно отнял у него спиртное. Гриша был ему нужен трезвым и серьезным.

Когда Гриша покончил с печеной ножкой и все присутствующие перешли в гостиную, к телевизору и чаю, Денис вкратце рассказал о своих переговорах с Фаттахом.

— Казино я продал, — сказал Денис, — за лимон. Сколько ты кредиторам должен?

— Штук семьсот, — хмуро сказал Гриша.

— На хлеб хватит, на икру хватит, на «мерседес» не останется, — констатировал Денис. — Ты понимаешь, что тебе в Черловске больше жить нельзя? И Насте тоже нельзя?

— Ну?

— У меня есть место. На Павлогорском ГОКе. Зам директора по безопасности. Раньше нас там прикрывал Самарин, а теперь Самарин далеко.

Помолчал и добавил:

— Ты уж извини, Гриша, мест на заднем сиденье «шестисотого» мерина у меня для тебя нет. Сумеешь развести ситуацию в Павлогорске — можешь просить у Славы что угодно, хоть замок в Калифорнии. Не сумеешь — влетишь круче, чем здесь.

* * *

Григорий Александрович Епишкин, 39 лет от роду, врач-отоларинголог по первой профессии, полученной им в медицинском институте, и кандидат на роль главы службы безопасности Павлогорского ГОКа, был представлен стальному магнату Вячеславу Извольскому на следующий день: дело было в Ахтарске.

На собеседование ушло около пятнадцати минут;

Гриша пытался было шутить, был встречен ледяной внимательностью собеседника, однако не стушевался, отпустил пару удачных шуток и в конце концов все-таки заставил Извольского улыбнуться.

По окончании встречи Гришу отправили ждать в приемную, а Денис со Слябом остались одни. Извольский сидел в кресле, рассеянно обмахиваясь бумажкой из папки, которую притащил ему Денис. В бумажке Черяга узнал справку о прекращении уголовного дела.

— Почему не мент? — спросил Извольский, — почему блатной?

— Мне не нравится ситуация в Павлогорске. В таких ситуациях менты слишком часто сдают хозяев. Особенно если от них требуют что-то стремное.

— И как ты его вытащил?

— Олжымбаев спит с любовницей Цоя.

Извольский помолчал.

— Ты мне этого не говорил.

— Думал, как использовать.

— Ты это использовал для своих целей, не так ли? Я послал тебя решить проблему с вагонами, и ты влез по уши в дерьмо? Но проблему какого-то Епишкина ты решил вполне успешно, причем это была проблема с теми же людьми, что и у нас?

— Ты что, считаешь, что я заказал Самарину Мансура?

Извольский помолчал.

— Я так не считаю. Но ты мне можешь членораздельно объяснить, почему мелкий блатной коммерсант тебе нужен как зам директора в Павлогорске?

Денис вдруг опустил глаза и сказал:

— У него… в общем, сестра у него… Настя…

Извольский расхохотался.

— Ну, ежели так… на свадьбу-то пригласишь?

Денис уже отворил дверь кабинета, когда Извольский окликнул его.

— Денис.

Черяга повернулся.

— Ты нашел Курбана?

— Да. Мы договорились. Сто пятьдесят тысяч, примерно как ты сказал.

— Не надо сто пятьдесят. Скажи Курбану, что мы заплатим ему пятьсот, но только когда вернем активы.

Черяга помолчал.

— У Курбана специфическое мышление, Слава. Он может решить, что мы вернем активы, только если Бельский будет мертв.

— Это проблемы Курбана. Кстати, ты на эту стрелку… с Фаттахом… брал машину сопровождения?

— Да. Ахтарский СОБР.

— Оставь их при себе. На постоянной основе.

В ту же ночь Денис и новоназначенный начальник службы безопасности выехали в Павлогорск.

— Ничего не понял, — сказал Денис, — зачем он тебя звал?

— Решал, мочить или в живых оставить, — серьезно объяснил Гриша.

— Ты что?!

— Ну, ты даешь, Дениска. С такой глыбой бок о бок живешь, а до сих пор не привык… Ты сам подумай — вот у него второй человек в империи, правая рука глаз на девицу положил, а брат у девицы не то жулик мелкий, не то бандит под следствием. Да на хрен ему такая гниль в королевстве датском?

Больше всего Денис боялся, что Ахрозов воспримет назначение Гриши как знак недоверия. Однако Сергею было не до того. Он влетел в своего нового зама на пороге своего кабинета, сунул широкую, как лопата, руку, буркнул:

— Сергей. Можно Сережа, — и удрал на серебристом «лендкрузере» выяснять какие-то подробности про сломавшийся десять минут назад экскаватор.

Следующий день был воскресенье, и Денис пригласил Гришу на охоту. И Гриша, и Сергей были страстными охотниками, — а как еще лучше подружить двух мужиков, как не за только что изловленным кабаном, залитым стопкой водки? Как ни крути, но Грише в Павлогорске предстояло не только взять на себя функции, которые еще недавно выполнял Самарин, но и ненавязчиво приглядывать за Ахрозовым.

Лететь собрались на заводском вертолете, который Ахрозов все никак не мог продать: задорого покупателей не находилось, а задешево Ахрозов не хотел.

Когда Денис явился утром на вертолетную площадку, он с удивлением заметил, что Гриша не один: рядом с ним, похожая на Дюймовочку в камуфляже, вертелась Настя. На Насте были шнурованные ботиночки и камуфляжные штанишки, почему-то сидевшие на ней, как лосины на танцовщице в баре. Коротенькая курточка доставала ей ровно до пупа, а поскольку поддетая под нее маечка тоже была до пупа, между курточкой и штанами то и дело мелькала обворожительная полоска белого девичьего тела.

Денис очень хорошо представил себе Настю с этой полоской и штук десять пьяных мужиков (а что народ напьется не то что по прибытии, а еще в вертолете, Денис знал по собственному опыту), решительно отвел Гришу в сторону и зашептал:

— Ну ты чего ее притащил, что, хочешь чтоб за шлюху приняли?

В эту секунду к площадке подъехал джип Ахрозова. Гендиректор выскочил из машины, в зеленом камуфляже и с зачехленным карабином в правой руке. К нему немедленно сунулся кто-то из замов, отвел в сторону и зашептал:

— Сергей, это что за баба? Ведь договорились — без баб…

Ахрозов неприязненно сморщился.

В следующую секунду Настя вихрем промчалась между машинами, схватила Ахрозова за рукав и зачирикала, как иволга:

— Ой, Сергей Изольдович? А я Настя, сестра Гриши. Я его очень-очень просила меня взять, я знаю, что у вас охота мужская, но я буду совсем как мужик, вот увидите, я утку в лет бью… Можно мне поехать?

Ахрозов глядел на Настю совершенно растерянно. Глаза директора прошлись сначала по миниатюрному, словно на зайчика сшитому камуфляжу, потом остановились на белой полоске между курточкой и штанами, потом на мгновенье взлетели вверх, встретились с живыми черными глазами Насти, и словно испугавшись, окончательно уткнулись в землю.

— Какого Гриши? — обалдело спросил Ахрозов.

— Да Гриши Епишкина, зама вашего нового, ну так можно я с вами?

Ахрозов растерянно бегал глазами по Насте, и то, как он это делал, Денису совсем не понравилось.

— Да конечно лети, — сказал Ахрозов. При посадке Денис как-то замешкался, и когда он влез в вертолет, оказалось, что места возле Насти уже заняты. Она сидела за самым первым столиком, у окна, рядом с ней сидел Гриша, напротив — Ахрозов и зам мэра. Им уже успели притащить откуда-то бутылку. Настя цедила из стаканчика пепси-колу, а Ахрозов заливался соловьем. Последний раз Денис видел Ахрозова в таком состоянии, когда пускали новую насосную станцию.

Настоящая охота начиналась километрах в ста к западу от Павлогорска, там, где безлесные ровные поля переходили в холмы, а дальше — в отроги Южного Урала, заросшие многовековыми пушистыми соснами.

Там, на берегу Туры, на земле Чешкинского охот-хозяйства бывший директор ГОКа выстроил зимний бревенчатый домик с банькой и сараем для электрогенератора.

Егерь Миша с женой уже хлопотали над пикником: на площадке подле баньки весело трещал костер, грубый деревянный стол стремительно уставляли снедью, привезенной с собой в вертолете: хрустящими малосольными огурчиками и капустой, слезящейся, с хрустальным срезом осетриной, нежно-розовой семгой и селедкой, укутанной бордовой свекольной шубой. Посередине стола оставили место для котлов с ухой и шурпой; спиртного принесли два ящика, и стол вскоре ощетинился бутылками, как дзот — стволами.

Настроение Дениса испортилось еще в вертолете, и он не пошел на охоту, а стал стрелять по бутылкам, выставленным на ближайший пенек. Денис выпил бутылку пива и стрелял плохо.

Вместе с ним стрелял начальник милиции. Начальник милиции весил сто пятьдесят килограмм и охоту особенно не любил, а увязался за всеми, чтобы выпросить деньги на патрульные машины. Денис дал ему понять, что деньги на машины — это строго компетенция Ахрозова, и холдинг через голову своего директора такой бытовухой заниматься не будет.

Денис уже проигрывал начальнику двадцать очков, когда из леса выбежала красивая белая лайка. За ней вышли двое охотников с ружьями и подсумками. Когда они подошли ближе, Денис увидел, что это Афанасий Горный и какой-то павлогорский коммерсант. Следом за Горным топали два охранника.

Два месяца назад, когда Денис с Горным повстречались в аэропорту, криминальный коммерсант был вообще без охраны. Как и сам Денис. Три дня назад Извольский приказал Денису не ездить без машины сопровождения. Что ж. По мере роста конфликта всегда растет число вооруженных людей, которые в нем участвуют.

Денис промазал по очередной бутылке, с досадой кинул на траву «Макаров», и пошел навстречу Горному.

— Привет, Афанасий, — сказал Денс, останавливаясь в полуметре от коммерсанта и не протягивая ему руки, — как дела?

— Нормально, — ответил Горный, — вот, Мансура вчера навещал.

— Говорят, у тебя бизнес проверяют? Ювелирный?

Сеть ювелирных магазинов Горного «Росинка» была примечательна тем, что ни один грамм продававшегося в ней золота не был добыт законным путем. Все золото было извлечено из черновой меди на заводах Цоя, и партнером Горного по ювелирному бизнесу состоял непосредственно Бельский.

— Говорят, у вас с вагонами проблемы, — в тон ему ответил Горный.

Он стоял совершенно прямо, как натовский генерал, поседевший на службе, и смотрел куда-то мимо Дениса. Камуфляж странно оттенял густые седые волосы и волевое лицо, из-за морщин походившее на скорлупу грецкого ореха.

Денис оглянулся и увидел Ахрозова с Гришей, выходивших из леса. Ахрозов тащил кабана, а на поясе Гриши висел небольшой фазанчик. За ними шла Настя и несла охотничий карабин. Волосы ее отсвечиг вали на солнце золотом, и с карабином она напоминала эльфа, одетого в камуфляж.

— Это кто? — спросил Горный, — Новый начальник службы безопасности.

— Нет, девчонка. Его девчонка?

Денис промолчал.

— Ты смотри, чтобы не было как с Самариным, — посоветовал бизнесмен.

Денис недоуменно посмотрел на него.

— У Самарина девушка была, Катя, — пояснил Горный, — он ее сюда на пикник взял. С Сергеем были две какие-то девки, а с Самарином была Катя.

Горный говорил, не смотря на Дениса. Он смотрел куда-то вдаль, в голубое небо, оперенное лепестками белых облаков.

— Они напились, и Сережа попросил у Самарина Катю. Самарин сказал, что Катя в аренду не сдается. Тогда Самарина напоили, а Сережа Катю оприходовал на плотинке. Катя очень орала. Ты что, не знал?

— Нет, — сказал Денис.

— Понимаю. Самарин решил тебе не рассказывать. Потому что не бывать ему б иначе в начальниках РУБОП.

— Почему не бывать? — сухо спросил Денис.

— Потому что прикормленному менту, у которого такое сделали с девушкой, трудно доверять.

— А ты откуда знаешь? — спросил Денис.

— А я там был. Ментов там еще была пара штук, да охранник Ахрозова. Охранник Кате ножки держал.

Горный повернулся, помахал Денису рукой и крикнул одному из охранников:

— Эй, Мишка, пошли костер раскладывать!

* * *

Обед сготовили к четырем дня.

Гости обсели деревянные, источенные жучком скамьи. Какая-то высокая, полная девушка раздавала из казана шурпу. Малосольная семга сверкала в листьях салата, аппетитно скворчали грибы в сметане, и над всем этим великолепием царил жареный кабанчик, окруженный почетной охраной из поллитровок.

Настя и Ахрозов сели посереди стола. Сергей резал для Насти кабанчика и шептал ей на ушко. Настя запрокидывала головку и смеялась.

— А мне жарко, — громко сказала Настя. Она встала с деревянной скамьи и принялась сдирать камуфляжную курточку. Курточка сдиралась плохо, и Настя капризно сказала:

— Ну что вы стоите? Помогите!

Ахрозов поспешно встал и помог Насте снять курточку. Под ней обнаружился черный хлопковый топик, обтягивающий небольшие, явно не стесненные лифчиком грудки. Настя взяла у Ахрозова курточку и бросила ее на траву.

— Осторожней, — сказал Сергей, — здесь клещи могут быть. Вряд ли, конечно, уже август… У вас прививка против энцефалита есть?

— Нету, — сказала Настя.

Один из подчиненных Ахрозова подошел к нему и о чем-то заговорил, тыча в направлении реки. Ахрозов отвечал ему вполголоса. Насте стало обидно, что Сергей говорит не с ней, а с каким-то прыщавым парнем.

— Это вы о чем? — спросила Настя.

— Да так, у нас электричество отключают. Вон, вчера на аглофабрике чуть пожара не было.

— А что такое аглофабрика?

— Это то, где агломерат делают.

— А зачем?

Ахрозов остолбенел, и Настя поняла, что ляпнула что-то не то.

— Настя, — голос Ахрозова был неожиданно сух, — ты хоть понимаешь, что производит мой комбинат?

— Руду — сказала Настя немедленно. Потом прыснула в ладошку и поправилась: — хотя нет, руда — это то что он потребляет, так?

Ахрозов молчал.

— Ой, Сергей Изольдович, — расхохоталась Настя, — да вы не сердитесь! Ну я честно не знаю. Но мне очень-очень интересно!

— Ну если тебе так интересно, приходи завтра, — сказал Ахрозов, — я тебе покажу комбинат.

Настя посмотрела по сторонам и неожиданно увидела Дениса. Он сидел в стороне от всех на каком-то бревне, и рядом с ним сидела высокая полноватая девушка. Денис о чем-то пьяно ей рассказывал. Девушка хохотала.

* * *

После обеда к Сергею пристал начальник милиции. Настя заскучала и, как любопытная кошечка, принесенная в новый дом, принялась обнюхивать окрестности.

Был конец августа: трава уже выгорела на солнце, но лес, огибавший вертолетную площадку, был зелен и душист. За охотничьим домиком располагался двор с генератором и поленницей, а за двором начинался спуск к реке.

Река в этом месте была неожиданно бурная, с плоским левым берегом и обрывистым правым. По ту сторону начиналась степь. По эту сплошной стеной вставала тайга, и река сверкающей косой отделяла лес от степи. Узкая туча надвое перечеркивала садящееся солнце, резкий ветер заносил в лес пряный, прелый запах выгоревшей белесой степи, и узоры синих и рыжих мхов на изломе скалы были как загадочные иероглифы, начертанные сотни лет назад пропавшими племенами.

У самого края обрыва, на гранитном валуне, поросшем красным лишайником, сидел седой человек в камуфляже. Настя решила, что он тоже прилетел на вертолете, но потом из кустов к ней вышла белая лайка, и Настя удивилась. Лайки в вертолете точно не было.

— Зара, фу, — не оборачиваясь, сказал седой. Настя подошла к нему и стала гладить лайку Степь по ту сторону реки тянулась в вечность. Далеко-далеко в выгоревшей траве трепыхался белый флаг, и под ним стояли три брезентовых палатки. Только тут Настя заметила в кустах у реки небольшую резиновую моторку.

В моторке копошились люди.

— Это ваши? — сказала Настя, показывая на палатки.

— Нет, археологов, — ответил седой.

— А чего они копают?

— Старые поселения. Им четыре тысячи лет. Жили тоже люди, строили из глины, медь плавили. Эти археологи даже печку тогдашнюю сделали. Вполне нормальная печка для кустарного производства. Плавят в ней медь и продают фигурки на сувениры. Вон…

Седой потянулся и вынул из кармана божка на веревочке. Божок был с двумя головами и очень большим бронзовым пенисом.

— Сувенир? — спросила Настя.

— Не, настоящий. Археологи ко мне ходили, я им денег дал, археологи — вот, подарили.

— А куда они делись? Ну, те, из поселений.

— Туда же, куда мы денемся. Мы уйдем, а степь останется. А потом придет еще кто-то через четыре тысячи лет, восстановит наши заводы и будет делать на них суверниры. И наши боги будут для них игрушками.

— У нас нет таких богов.

— Есть. Сотый «лендкрузер», часы от «Патек Филипп». У меня есть очень хороший друг, которому «лендкрузера» уже мало, он для кайфа передвигается на высокоскоростном современном истребителе…

— А с Денисом вы давно дружите?

— Когда-то дружил.

— А сейчас?

— А сейчас он занимается тем, что по приказанию Сляба пытается отнять мой бизнес.

Настя помолчала. Седой обернулся, протянул ей руку и усадил на валун рядом с собой. Настя про себя отметила странную, медвежью грацию бизнесмена.

Настя невольно отодвинулась, и тут же тяжелая, мускулистая еще рука Горного легла ей на плечо.

— Не надо, дочка, — сказал он, — тебе сколько?

— Восемнадцать, — с вызовом сказала Настя, — и меня зовут не дочка, а Настя.

— А мне — шестьдесят четыре. И я тебя, в отличие от Черяги, не съем.

Настя притихла. Ей чем-то нравилась эта сильная и тяжелая рука на плечах. И весь Горный был какой-то приятный. Он пах дымом, мясом и табаком.

— Послушай моего совета, дочка, — сказал Горный. — У твоего брата есть немножко денег. Пусть он тебе купит стипендию, и езжай-ка ты в Оксфорд или Даллас какой-нибудь. Найди там себе белозубого американца, домик с зеленым газоном, и рожай ему американских детишек. А от таких людей, как Денис и особенно Ахрозов, держись подальше.

— А мне Сережа нравится, — с вызовом сказала Настя — он очень милый.

— Понимаешь, дочка, мы все немножко уроды, но когда появляются люди вроде Ахрозова, то…

Горный помолчал.

— Что — то? — спросила Настя.

— Убийства, дочка, это как грузди. Они в одиночку не растут. Неужели ты не понимаешь, почему начальником службы безопасности стал твой брат, а не мент?

— Почему?

— Потому что твой брат обязан Черяге всем. Потому что на ГОКе пахнет паленым, а когда пахнет паленым, то менты начинают предавать хозяев. Мента нельзя попросить кого-то убить, Самарин не в счет, он чокнутый. А твоего брата можно.

Люди в резиновой лодке наконец запустили мотор. Горный крикнул лайку и стал спускаться вниз, бросив последний взгляд на Настю и на палатки в степи.

* * *

В вертолете Денис оказался с Настей в разных местах. Он был уже довольно пьян и уныло глядел на пустынную степь, по которой бежала размытая тень от вертолета. Он намеренно сел рядом с высокой девицей, не то женой, не то подстилкой главного инженера. Денис громко смеялся и поил девицу водкой, девица призывно щурила подведенные глаза, и главный инженер тоже смеялся — очень громко и очень натужно.

Когда вертолет сел, девица и главный инженер помогли Денису выбраться из самолета. Он сказал:

— Я сам.

Спрыгнул с подножки, пошатнулся и въехал мордой в гравий на вертолетной площадке. Что-то вежливо зашуршало над ухом, Денис перевернулся и увидел, что около него бережно остановился его собственный «мерседес».

Денис поднялся, цепляясь за колесо. Девица помогла ему встать. Настя стояла напротив, между Ахрозовым и Гришей, и ее короткие черные волосы топорщились на ветру. Рукой она заслонялась от пыли, поднятой лениво вращающимися лопастями. Чуть поодаль стояли стайка чиновников. Начальник милиции что-то сказал Денису, тот не услышал за шумом лопастей, и мент повторил:

— Ну что, Денис Федорович, в баню?

— В баню, — подтвердил Денис, окончательно распрямляясь, — поедешь с нами, Сережа?

— Нет, не поеду, — ответил Ахрозов.

— О-па, какие мы гордые, — сказал Денис. Он переступил ногами и сполз по крылу «мерседеса» на сиденье. Охранник ему помог.

* * *

Афанасий Никитич Горный, владелец фирмы «Акрополис», Тихвинского машиностроительного завода, сети ювелирных магазинов «Росинка» и десятка автозаправок, вернулся с охоты днем в понедельник. Охоту он любил, но последнее время не часто мог ее себе позволить, потому что в отличие от московских шаркунов вроде Черяги охоту он понимал, как охоту, а не как пикник с попутным решением административных проблем, и летал туда не на вертолете, а плыл обыкновенно на лодке, два дня вверх по неспокойной Type и день вниз, да еще и несколько дней в верховьях; а где в нынешнем ритме жизни выкроить целую неделю?

Вернувшись, Горный обнаружил, что вице-президент АМК ему не соврал:

«Росинку» проверяли вот уже третий день; проверка началась в пятницу, когда Горного не было в пределах досягаемости, и вели ее те же чекисты, которые несколько месяцев назад выгнали арендаторов из приглянувшегося полпреду здания.

Это было плохо. Хотя формально все бумаги «Росинки» были в порядке, и каждый грамм золота, по документам, был сдан в ее мастерские частными владельцами золотых колечек и наследственных цепочек.

Афанасий Горный принадлежал к почти исчезающему в новой России типу бизнесменов.

Он родился в 1938 году в колхозе под Архангельском. Бог его знает, какими путями — но сельский паренек сумел вырваться из колхоза, обзавестись паспортом и на пятерки закончить авиационный институт. На авиационном заводе в Комсомольске, куда он попал по распределению, Горный быстро осилил ремесло снабженца, затем перебрался в Министерство гражданской авиации, а к 1980 году он возглавлял сеть зарубежных представительств «Аэрофлота».

Представительства эти были ни чем иным, как шпионскими конторами, через которые финансировалась деятельность российской разведки и братских спецслужб, и понятно, что на такой должности никто, кроме матерого кагебешника, сидеть не мог. Горный и вправду был кагебешником, не менее, чем полковником, но где и в какой период своей жизни он отучился в соответствующих учреждениях, понять было трудно.

В 1983 году, через месяц после прихода к власти Андропова, одного из курьеров «Аэрофлота» сняли с токийского рейса. В дипломате курьера нашли полтора миллиона долларов.

Само по себе это не было неожиданностью: система курьеров и создавалась под перевозку иностранной валюты, — для помощи братским компартиям, как уже отмечалось. Проблема была в том, что валюта в чемодане курьера братским компартиям предназначена не была. Более того — это вовсе не была государственная валюта.

Курьер сдал начальника отдела, начальник отдела сдал начальника управления, а тот, в свою очередь, сдал Афанасия Горного, полковника КГБ, через которого проходила половина денег на нужды Западной Европы.

И тогда выяснилось, что сеть, обустроенную в целях свержения мирового империализма, полковник Афанасий Горный использовал в интересах черного рынка.

Именно через Горного цеховики, валютчики и хлопкобароны Средней Азии гоняли доллары за рубеж. Горный был мозгом и центром всей схемы. Он оперировал суммами, которые вызвали бы уважение даже у «Меррилл Линч». Он знал всех: от восточных партийных функционеров, лопавшихся от жира, долларов и хлопка, до поджарых северных цеховиков.

Афанасий Горный выполнял роль Центрального Банка для российского валютного рынка.

Он не сдал никого.

Горного судили и обещали ему вышку, но пока шло следствие, Андропов умер, и Горному дали пятнадцать лет строгого режима. Его отправили в лагерь в Хабаровском крае. Через два дня после того, как Горный оказался в лагере, туда прилетел вертолет. Из вертолета высадился начальник краевой милиции, краевой прокурор и второй секретарь крайкома. Второй секретарь крайкома вызвал к себе начальника лагеря и попросил его накрыть стол и позвать к столу Афанасия Горного. Три высоких чиновника решили засвидетельствовать почтение другу своих друзей.

Горный вышел на волю в 1993 году Он много повидал в лагере и еще больше повидал в годы дикой приватизации. Он был уже стар; он не так любил воевать, как молодежь, и он знал, что во время войны люди слишком часто предают друг друга. Сам он ни разу не предал никого, и в конечном итоге считал, что только поэтому остался жив.

* * *

Горный не сразу сорвался с места, получив отчет от сотрудников. Он не спеша принял душ, разделал с охранником дичь, и снова помылся. Потом он надел деловой костюм, повязал галстук от Бриони, и поехал к Фаттаху Олжымбаеву, вице-президенту группы «Сибирь».

Когда он приехал в Черловск, было уже около одиннадцати вечера. Фаттаха Горный застал в его новом ночном клубе в окружении стайки отлучившихся от шеста девиц. Девиц Горный прогнал одним движением руки; взял стул и сел напротив Фаттаха.

— У меня проблемы, — сказал Горный, — на «Росинке» и на заводе. Думаю, что Черяга будет банкротить завод.

— Тихвинский, что ли? — уточнил Фаттах. Тихвинский машиностроительный завод был монополистом по изготовлению железнодорожных костылей и основой Горныйского бизнеса на железнодорожных зачетах.

— Да.

— Ну так продай его нам.

— Не понял.

— Что ж тут непонятного? Зачем я буду защищать твой завод? Ты, Афанасий, определяйся, с какой ты стороны. А то ты хочешь, чтобы мы решали твои проблемы, — а что мы получаем взамен?

Горный помолчал.

— Это не вы решаете мои проблемы. Это я решаю ваши. Костя меня просил…

— Погоди! Что значит — наши проблемы? У тебя отбирают бизнес, железную дорогу. Это твои проблемы, мы завтра пойдем и вон, через полпреда все будем возить. У нас сейчас убытки, потому что мы возим через тебя, а через тебя дороже. Твой бизнес только нами держится, и ты его хочешь сохранить как свой бизнес?

— Фаттах, Степан мне обещал…

— Да что Степан понимает в бизнесе! — резко сказал Фаттах.

Горный молча поднялся и покинул казино.

* * *

Понедельник начался для Сергея Ахрозова с очередной склоки. С утра не было начальника ремонтного цеха — сучонок вчера напился и сорвал совещание, ночью кто-то разорил оставленный без присмотра БелАЗ, и вдобавок от энергетиков пришло очередное письмо, в максимально хамских выражениях утверждавшее, что комбинат просрочил платежи за электроэнергию аж на два дня.

Ахрозов созвал совещание и велел ни с кем не соединять, а когда совещание кончилось, оказалось, что ему звонил мэр и что Люба этого не передала.

Ахрозов вызвал Любу в кабинет и начал на нее орать.

— Какого…? — орал Ахрозов, — есть список людей, с которыми я разговариваю при любых обстоятельствах! Ну и что, что никого не соединять? К Аркадьеву это не относится! Как можно так работать?

С крупного продолговатого лица Любы уже готовы были сорваться первые слезы.

— Почему в предбаннике все время накурено? — продолжал Ахрозов, — Что значит, — я запретил отлучаться с рабочего места? Ты бы еще на рабочем месте еб…

В этот момент раздался осторожный стук в дверь, створка ее приотворилась, и в кабинет просунулась мордочка Насти.

— Ой, Сергей Изольдович, — сказала она, — а вы заняты? А то мне сказали, что вы заняты…

Ахрозов покраснел, и непроизнесенное окончание фразы застряло у него в глотке.

— Ладно, Люба, иди, — сказал он.

— А вы?

— А я девушке обещал комбинат показать, — сказал Ахрозов.

Люба сглотнула слезы и вышла, стараясь не смотреть на молодую сестренку начальника службы безопасности.

Экскурсия вышла интересной, потому что жизнь для Насти вообще была интересная штука. Сначала машина долго-долго ехала между белых барханов, которые изумительно подошли бы для съемок фантастического фильма, — это были отвалы комбината.

Отвалы, перерезанные следами грузовиков, простирались на несколько километров, время от времени на пути возникали насосная станция или линия электропередачи, и тогда Ахрозов вылезал из машины, заходил на станцию и придирчиво инспектировал каждый гвоздь. При виде его рабочие немедленно принимались работать, и Ахрозов тут же начинал кричать.

На самом комбинате шум был ужасный. Гигантские мельницы вращались, как колеса судьбы, железные поручни над железным полом были покрыты жирным черным осадком, и когда Ахрозов зашел на склад, рабочие бросились тушить на складе свет.

— Раньше надо было экономить свет, когда я не пришел, — сказал Ахрозов, — а теперь что? Я вон человеку хочу склад показать.

Но, против обыкновения, не ударил мастера и даже не выругал его.

Потом завод кончился и началась природа. Черный джип Ахрозова миновал карьеры и железнодорожную станцию, и наконец поехал вдоль неширокой в этих местах Туры. Река текла в глубоком овраге, обросшем со всех сторон кустами и елями, и из оврага оглушительно трещали лягушки. В овраге было холодней, чем вчера в степи, зелень на земле уже истлела, и среди облетевших кустов горели гроздья рябины.

Потом река раздалась и превратилась в дивной красоты пруд. На другом его берегу из-за кедров и елей выглядывали роскошные каменные дачи, и на причале качались две белобоких яхты: Богоявленский пруд считался один из красивейших мест региона, Несколько самых богатых людей области, в том числе Афанасий Горный, обустроили здесь свои резиденции.

— Ой, ежевика! — вскрикнула Настя и сбежала с дороги, вниз, туда, где на длинных буро-зеленых плетях ежевики виднелись черные крупные ягоды.

Кусты ежевики расползлись по старой плотине, отделявшей пруд от Туры.

Приглядевшись, Настя заметила остатки огромного железного колеса, а с другого края плотины — кирпичный вытянутый дом с выбитыми окнами и датой, выложенной под самой крышей: 1893. Сквозь трещины в плотине сочилась вода.

Ахрозов, спустившийся вслед за ней, стал озабоченно трещины разглядывать.

— Это что? — спросила Настя.

— Старая электростанция, — ответил директор. — Здесь еще Синебрюховы построили целый каскад электростанций. Первый каскад в России, тут же тоже тогда руду добывали. На Богоявленке.

— А почему их забросили?

— Невыгодно. Река небольшая, сейчас совсем другие мощности нужны. Во-он, внизу у Нижнесушинки еще одна плотина.

Ахрозов стоял совсем близко от Насти, сильные его пальцы с изъеденными ногтями взяли Настю за плечи и развернули в сторону далекой, запрятанной за деревьями и дымкой Нижнесушинки, и на Настю мгновенно пахнуло мужским потом из-под кожаной куртки. Запах был нерезкий, даже приятный.

Настя старательно приподнялась на цыпочки, обхватив руками кирпичную кладку, так, чтобы ее короткая юбка взъехала как можно выше, но так никакой плотины и не увидела. Когда она обернулась, она увидела, что Ахрозов смотрит не на нее и не под юбку, а спрыгнул под откос, и озабоченно изучает трещины в плотине.

— Что такое? — спросила Настя.

— Да ничего. Мэр, сучонок. В прошлом году списал триста тыщ баксов на ремонт плотины, где тут ремонт? Тут ежевика, а не ремонт.

— А надо — ремонт?

— Конечно, надо, — буркнул Ахрозов, — рухнет, так мало не покажется. А мы, между прочим, Богоявленку хотим купить. Там руда хорошая, а директор урод.

Настя снова приподнялась на цыпочки, выглядывая Богоявленку, которую хотели купить. Ничего не выглядела: однако на этот раз Ахрозов глядел уже не на плотину, а на нее, и вдобавок стоял внизу. Загляделся так, что поскользнулся и проехал два метра вниз по бетонному, заросшему мелким вьюном откосу.

Когда они поднялись к шоссе, Ахрозов приказал водителю ехать обратно.

Дорога вскоре отвернула от Туры и пошла вдоль рельс. Снова вода показалась только через двадцать километров. Теперь это была уже не река, а огромный пруд в оправе из вековых сосен, со строгой и черной водой, похожей на зеркало, в которое ночью глядятся пролетающие над землей спутники.

По ту сторону пруда начинались низкие осыпавшиеся горы, и роскошная мраморная лестница поднималась к пансионату «Иволга». Дорога в этом месте ветвилась, уходила на дамбу, и тут только Настя заметила, что впереди еще один пруд, расположенный гораздо выше и отделенный от нижнего шестиметровой высоты плотиной.

— А зачем эти пруды? — спросила Настя.

— Это шламохранилища, — с немедленной готовностью отозвался Ахрозов.Сашка, останови машину. Или нет, у первого пруда останови.

Спустя пять минут черный джип притерся к бровке дамбы, и Настя с Ахрозовым вышли из машины. Дорога в этом месте дамбы была узкая, по ней с трудом мог проехать тяжелогруженый грузовик.

Третье шламохранилище был совсем уже некрасивый пруд, с бетонным бордюром вдоль дороги и серо-зелеными берегами. Вода в нем была беловатая и мутная.

— Всю работу по очистке руды на комбинате делает вода, — сказал Ахрозов, — Это замкнутый цикл. Грязная вода сбрасывается вот в этот пруд. Она со шламом, то есть с пустой породой. Здесь вода отстаивается, шлам уходит на дно, а вода сбрасывается во второй пруд. Там она отстаивается снова, а в третий пруд она уже идет совсем чистая. Оттуда через насосы она снова идет на комбинат.

По дороге, вслед за директорской машиной, подъехал тяжелогруженый КамАЗ и остановился, опасаясь сигналить. Дорога в этом месте была узкая, джип и КамАЗ разъехаться не могли, и когда Настя взглянула на насыпь, она увидела, что дорога мало того, что узка — еще как бы и размыта подступающей водой.

— А отчего так дамбу размыло? — спросила Настя.

— Потому что мудаки пять лет здесь сидели, — резко ответил Ахрозов. — Дамбу каждый год нужно подсыпать, а чем? Пустой породой. А эти ребята морковку рыли.

— Какую морковку? — не поняла Настя.

— Вскрышными работами не занимались, пустой породы не вывозили, — пояснил Ахрозов. Он невольно вспомнил о тех трехстах двадцати миллионах, которые сулил ему Анастас. Формально предложение.оставалось в силе. Настя, вздрогнув, смотрела на обманчиво-спокойную гладь шламохранилища.

— А если дамбу прорвет? — спросила она.

— Не должно. Мы ее сейчас укрепляем. — Ахрозов обернулся и заорал своему водителю:

— Ну чего стал? Дай дорогу машине, он работает, а ты ворон считаешь!

Джип Ахрозова заурчал и сполз с дороги на насыпь, пропуская КамАЗ.

Настя поглядела на Ахрозова и засмеялась.

— Ты что смеешься? — спросил директор, — я что-то смешное сказал?

— Ага, — кивнула Настя, — Ты так на этот комбинат смотришь, как будто он твоя жена. И еще ты ужасно смешной.

— Почему?

— Так. Тебе девушка нравится, другой бы ее в ресторан пригласил. А ты шламохранилище поволок показывать.

Ахрозов посмотрел на часы и, к удивлению своему, увидел, что уже около восьми вечера. Он пропустил все, даже шестичасовое селекторное совещание.

— Ты хочешь в ресторан? — спросил растерянно Ахрозов.

Настя подбоченилась.

— Конечно хочу, — сказала она, — я ужасно проголодалась.

* * *

В ресторане все было как нельзя лучше: он был обустроен в провинциальном великосветском стиле, с золочеными канделябрами над белыми столиками и очаровательными официантками в коротких сиреневых юбках. Горящие на столах свечи отражались в зеркальных стенах, вокруг них все тонуло в полумраке, в середине зала пылал огромный камин, и Настя чувствовала себя ужасно довольной: ее, как взрослую, привезли в большой красивый ресторан на большом черном джипе, и человек, сопровождавший ее, был самый главный человек в городе, и секьюрити при входе почтительно кланялись ему, а когда охранники Ахрозова прошли через металлоискатель, в их карманах зазвенело, но секьюрити не остановили их немедленно, а только несмело спросили:

— Оружие есть?

— Есть, но мы стрелять не будем, — пообещал Ахрозов, и Настя при этом ответе гордо вздернула головку. Она почувствовала, что все взгляды устремлены на нее.

Ужин тоже был выше всяких похвал: Настя съела десяток устриц и толстую-толстую отбивную, и еще салат из гребешков, и даже стащила половинку бифштекса с тарелки Ахрозова. Она очень проголодалась.

Они уже ели десерт, когда Настя заметила за соседним столиком компанию развязных парней в кожаных куртках. Настя толкнула Ахрозова под локоть и спросила:

— А эти чего здесь делают?

— Это их ресторан. Точнее, Мансура.

— А почему мы тогда сюда пошли?

Ахрозов слегка замялся, покраснел и ответил:

— Это единственный приличный ресторан в городе.

— А у завода свой ресторан есть?

Ахрозов покраснел еще пуше и выдавил:

— Да.

— Тогда пошли туда, — сказала Настя. Ахрозов молчал.

— Ну Сергей Изольдович, ну пожалуйста! — взмолилась Настя. — Ведь там у вас, наверное, девочки голые пляшут, да?

В ресторане Ахрозова голые девочки не плясали. Они плавали в бассейне с прозрачными стенками.

— Ну хорошо, — сказал Ахрозов, — только мне надо заехать переодеться.

Апартаменты Ахрозова, которые многим окрестным крестьянам показались бы невероятно роскошными, для генерального директора были более чем скромны.

Ахрозов жил даже не в «турецкой деревне», куда в гостевой дом определили Гришу, а просто в одноэтажном флигельке на территории бывшего партийного пансионата «Иволга». Номер был двухкомнатный, с маленькой прихожей, застланной порыжевшим ковром, с гостиной и большой спальней. К спальне был пристроен широкий солнечный балкон, а к гостиной — небольшая кухонька. Они прошли в кухню, — Чаю будешь? — спросил Ахрозов.

Насте почему-то очень хотелось пить.

— Да.

Ахрозов захлопотал на кухне около чайника. Сквозь приотворенную дверь Настя видела его широкую спину, обтянутую черной фуфайкой, и сидящие мешком брюки. Директор делал все споро, по-холостяцки, — через минуту белые с синим ободком чашки уже стояли на столе и тут же громоздились нарезанные горкой бутерброды с сыром. Из стенного шкафа была извлечена непочатая бутылка коньяка, а из холодильника — запотевшая баночка кока-колы.

Ахрозов оборвал с бутылки пробку и налил коньяк в два стеклянных стакана, таких же, в которых в столовой подавали кисель и молоко.

— Я не буду, — поспешно замотала головой Настя.

Ахрозов не стал настаивать и выхлебал свой стакан сам, до половины.

На кухне запел чайник, и тут же зачирикал мобильный телефон. Ахрозов, разговаривая, поднялся со стула. Через минуту он вернулся со свежезаваренным чайником. Поступь у Ахрозова была мягкая и тяжелая, как у мишки, который подходит к улью с медом. Мобильник пискнул было снова, но Ахрозов отключил его и кинул куда-то на сервант. 

Чай был густой и прозрачно-коричневый, как раз такой, какой нравился Насте.

— Сахару? — неловко спросил Ахрозов. Настя наморщила лобик.

— Не. Печенья.

Ахрозов распахнул дверцу шкафа и принялся рыться в поисках печенья. Но печенья в квартире не оказалось. Директор слишком привык питаться где придется, — или в столовой для инженеров, или в ресторане. Ахрозов прошел в спальню и нажал на интерком. Через минуту в дверях образовался охранник.

— Печенья принеси, — сказал Ахрозов.

Охранник оглядел ничего не выражающим взглядом Настю и исчез. Директор вернулся в кухню, опустился на крякнувший под ним стул и допил остатки коньяка.

За окном стремительно, как это бывает на юге, темнело. Вдоль дороги, бегущей по гребню озера, выстроилась во фрунт цепочка огней.

— А вы здесь совсем один живете? — спросила Настя.

— Да.

— А жена есть?

— Нет, — сказал Ахрозов, — жена сбежала.

Черные как ежевика глаза Насти удивленно расширились. Она нерешительно облизнула губки, не зная, задавать вопрос или нет. Ахрозов поглядел на нее и сказал:

— К режиссеру какому-то. В Питер.

— Почему в Питер?

— Не знаю. Она у меня всегда такая была… интересная, знаешь. Все Пастернак, да Бальмонт, да серебряный век… А тут я со своими железками. Она меня каждый вечер шпыняла: а ты, мол, знаешь, какие стихи Пастернак про осень написал?

— А какие?

— А фиг его знает… Она и сама не знала.

Ахрозов налил себе еще коньяка, разбавил его кока-колой и выпил. Коньяк и кока-кола оба были коричневыми, и Настя не могла понять, сколько кока-колы было в стакане, а сколько спиртного.

— А этот… крутился… в кино обещал снять.

— Снял?

— Нет. Он вообще за наркотой приезжал… и ее на это дело посадил… уже в Питере.

— Она живая? — спросила вдруг Настя.

— Нет.

Настя тихо охнула.

— Зарезали ее два года назад. Она до шлюхи вокзальной докатилась. Так, труп не очень-то и опознали…

— И вы ее и не искали?

— Не искал. Думал — сама прибежит!

— А она?

— А она приезжала. В Таджикистан. А там уже никто не знал, где я…

Настя молчала.

Ахрозов уперся тяжелыми кулаками в стол, Настя заметила, как под черной фуфайкой перекатились тугие мускулы.

— Если она от меня к какому-то глисту ушла, так какой я после этого мужик, а? — спросил Ахрозов.

— А дети есть? — спросила Настя.

— Сын. В Кембридже. Нечего ему тут нашу вонь нюхать.

— А у меня будет много детей, — сказала Настя.

— Это сколько — много?

— У меня будет девочка, и мальчик, и еще девочка, и еще мальчик, — сказала Настя. — Вот. Чем больше, тем лучше. А ты совсем какой-то несчастный.

— Почему?

— Так. Ни детей, ни жены. Одни шаровые мельницы.

— Я действительно не очень счастливый человек, Настя, — хрипло сказал Ахрозов.

Они замолчали. У Ахрозова в кармане неожиданно зазвенел второй недобитый телефон, директор дернулся, выключил и его. Потом наклонился к интеркому, рявкнул:

— Да где твое печенье?

— Дак в город поехали, Сергей Изольдович,; — растерянно доложил охранник, — нету печенья в доме.

— Чтоб через десять минут было, — сказал Ахрозов, — уволю к чертовой матери.

Настя сидела, опустив глаза. Про печенье она сказала просто так: не очень-то было ей и нужно это печенье, тем более чтобы отправлять за ним в город служебную машину.

— Так вы переодеваться-то будете? — сказала Настя.

— Потом, — сказал Ахрозов.

Он тяжело поднялся и достал из шкафа новую бутылку коньяка. Настя с некоторой тревогой следила, как граненый стакан снова наполняется янтарной жидкостью.

— Я Западный карьер тебе показывал? — спросил Ахрозов.

Настя на всякий случай кивнула.

— Я там человека убил. Посредника. Он у экскаваторщиков запчасти скупал.

Я заметил, что норма расхода долот — в два раза выше. Ну, мы с охраной их наземь положили. Он лежит, и я вижу, он из-под мышки ствол тянет. Я в него выстрелил. Прямо в голову, а? Там мозги на пять метров разлетелись.

— Я наверное пойду, — сказала Настя.

— Погоди, — сказал Ахрозов. — У него шесть детей, да. Все от голода пухнут. А ты думаешь, Сляб это ценит? Он меня выкинет, за то, что я человека убил. Когда я все тут расчищу. А я для него человека убил. А, Настя? Я прав был или нет?

Настя промолчала.

— А воровать перестали, — сказал Ахрозов. Закрыл глаза и добавил:

— Это режиссеришку бы так… Как ты думаешь?

— Я думаю, что тебе лучше в ресторан не ехать, — сказала Настя, — лучше я домой пойду.

Она поднялась, и Ахрозов неожиданно легко поднялся перед ней и перегородил ей путь к выходу — Не уходи, — сказал Ахрозов. Его руки внезапно оказались у нее на плечах. Ахрозов выпил в этот вечер довольно много, но то ли оттого, что это был дорогой коньяк, то ли еще почему, а только спиртным от него особенно не пахло.

Так, скорее табаком и каким-то особым мужским запахом — крепкого, сильного мужика.

— Мне пора, — сказала Настя.

— Я для тебя слишком старый, да?

Настя помотала головой.

— Мне пора, — повторила она.

Ахрозов был ненамного выше Насти, и так как Настя любила высокие каблучки, то сейчас они стояли почти совершенно вровень. Глаза Ахрозова, серые и подернутые какой-то дымкой, неотрывно глядели в глаза Насти.

— Все для Дениса, да? — хрипло спросил Ахрозов.

— У меня с Денисом ничего нет, — ответила Настя.

— Тогда останься.

Настя молчала. Ей было страшно жалко Ахрозова, но она боялась ему об этом сказать. Ахрозов был не из тех мужиков, которые обрадуются, если их пожалеет женщина. «Это у него просто пьяная придурь, — подумала Настя, — у него была куча баб, а у меня не было ни одного мужчины, и если бы здесь была любая другая женщина, он вел бы себя точно также. А завтра он и не вспомнит».

Ахрозов неожиданно плавно соскользнул на колени и теперь смотрел на Настю снизу вверх. Насте внезапно стало страшно. Очень страшно. В серых глазах Ахрозова разгоралась какая-то непонятная заря.

Потом в пансионате внезапно погас свет. Ахрозов вскочил с колен и метнулся к окну. За озером, где находились цеха, расстилалась непроглядная чернота: только белые крупные звезды отражались в тусклой воде шламохранилища.

— Твою мать, — сказал Ахрозов, — они отключили комбинат!

На столе жалобно зачирикал интерком.

 

Глава шестая

в которой служба безопасности Павлогорского ГОКа штурмует электрическую подстанцию, а Степан Бельский ведет переговоры с «Аэроспасиаль».

Денис вернулся в Павлогорск двадцать девятого августа.

Количество охранников у дверей удвоилось, а самое дверь защищала прочная стальная решетка. Комбинат, под бдительным оком Гриши, переходил на осадное положение.

За неделю, прошедшую со времени прошлого приезда Черяги, электричество отключали три раза. Формальной причиной служил недостаток топлива на Павлогорской ГРЭС, но почему-то под веерное отключение попал только Павлогорский ГОК да еще небольшая птицефабрика, с которой у мэра были свои счеты. С вагонами дело обстояло по-прежнему скверно.

Было уже семь часов вечера, и заводоуправление изрядно опустело.

Денис зашел на второй этаж и прошел в приемную директора. В большом аквариуме плавали красные рыбки, дверь из предбанника в кабинет стояла раскрытая. Денис зашел в кабинет, но и там никого не было. В предбаннике хлопнула дверь, послышались женские голоса. Видимо, это вернулась секретарша, Люба, и с ней еще какая-то женщина. Денис уже повернулся было, чтобы выйти, но тут послышался жаркий-жаркий шепот, срывающийся на визг.

— Черяга как уехал, она на следующий день в кабинет заявилась. Юбочка до попы, кофточка до пупа… А про печенье знаешь?

Ответа не последовало, и женщина защебетала дальше:

— Они в пансионат приехали, а Сашку-то он отослал прочь, и знаешь, че сказал? Печенья, говорит, нам купи! В час ночи! Уж не знаю, в какой они-там позе это печенье ели… Люба, да ты чего плачешь?

Денис вышел из кабинета, и обе женщины замолчали. У Любы были расстроенные глаза. Вторая баба была толстая и румяная, видимо, жена одного из охранников Ахрозова.

— Где Сережа? — спокойно спросил Денис. Сережа был в кабинете главного инженера. Кроме главного инженера, в кабинете наличествовали: Гриша Епишкин, зам по финансам, еще пара мужиков и трое девок. Стол украшали три пустых водочных бутылки и половинка полной. С бороды главного инженера свисала закуска. Дым от сигарет стоял такой, что, будь в здании система противопожарной безопасности, она бы сработала еще час назад.

— А! — сказал Ахрозов, поворачиваясь к Денису, — вот и, так сказать, высший руководящий состав. Присоединяйся, коли не брезгуешь.

Денис остановился на пороге кабинета.

— Ты не рано начал отмечать?

— Мы сегодня подстанцию взяли, — сказал Ахрозов, — подписали договор и выставили охрану. Так и передай Славке: проблем с электричеством больше не будет.

— У нас проблемы, — сказал Денис, — потому что ты набил морду Мансуру.

Потому что вместо того, чтобы заниматься производством, ты машешь кулаками и таскаешь чужих девушек по кабакам.

— Это каких же чужих девушек я таскаю? Здесь, в Павлогорске, все мои девушки. Любая девушка — моя. Только свистни.

— Ну посвисти.

Гриша Епишкин подошел к Денису и обнял его за плечи.

— Денис, ну что, ты ради бога, у всех был трудный день…

— Денис Федорыч хочет сказать, — громко заговорил Ахрозов, — что у него любовь и я перешел ему дорогу.

Ахрозов попытался встать, но не смог. Чтобы набраться сил, он взял со стола бутылку, сокрушенно посмотрел на двести грамм водки, которые там оставались, и хлебнул прямо из горлышка.

— Маленькая поправка, Денис. У тебя нет права на любовь.

Ахрозов пьяно помахал пальцем.

— У тебя есть право на секс. В неограниченном количестве. Хочешь с одной девкой. Хочешь с тремя. В бассейне, в гостинице, в бане и в Таиланде. В свободное от работы время. Права на любовь у тебя нету, потому что любовь не бывает в свободное от работы время.

Денис молчал, ожидая продолжения тирады. Однако продолжения не последовало. Ахрозов шумно вздохнул, допил водку из горлышка и улегся головой на стол.

Денис вышел в полупустой коридор и некоторое время стоял неподвижно, потом достал сотовый и набрал номер.

— Афанасий Никитич? — спросил он, — это Черяга. Нам бы встретиться. Нет, сегодня.

* * *

Вечером после истории с Жуковским Майя перетащила вещи к себе на квартиру, и Джек переехал вместе с ней. Там было не так удобно, как в президентском номере, и некому было стирать и подметать пол, но Майя что-то соврала Джеку, и он покорно подчинился.

Телефон в квартире Майи зазвонил на следующий день. Майя взяла трубку, ожидая втайне услышать голос Бельского: однако это был ее брат.

— Майка, — сказал он, — там внизу стоит машина. Я хочу срочно тебя видеть.

Молчаливый водитель привез ее в представительство АМК: белый трехэтажный особнячок с черепичной крышей. К. изумлению Майи, ей пришлось подождать примерно минут пятнадцать в переговорной, а потом откуда-то из боковой комнаты появился Слава. Он был в белой рубашке, потный и усталый.

Извольский сел за стол и сказал:

— Я случайно поговорил с Джеком. Он был в полном восторге от аэродрома в Жуковском. Он сказал, что вас туда пригласил знакомый пилот Степан, которого вы накануне встретили в «Кремлевской».

Майя молчала.

— Джек не нашел ничего удивительного в том, что русские пилоты запросто гоняют чаи в гостинице, где чашка этого самого чая стоит половину месячной зарплаты военного. Он очень подробно описал внешность этого пилота. «Уши волка и глаза рыси», — сказал Джек. Ему не откажешь в некоторой наблюдательности.

Майя молчала.

— Бельский звонил тебе?

— Нет.

— Майя, я добуду все распечатки твоих звонков через полчаса. Я что, должен шпионить за собственной сестрой?

— Он мне звонил.

— Когда?

— Уже давно. После выставки. Он прислал цветы, а потом позвонил.

— Что он хотел?

— Поужинать.

— А ты?

— Я отказалась.

Извольский помолчал. Потом:

— Завтра ты уезжаешь из России.

— Почему? Мне здесь весело.

— Ты что, не понимаешь? Бельский мой враг.

— А если я ему нравлюсь?

— Это не имеет значения, — сказал Извольский. — Когда речь идет о бизнесе, личные чувства не имеют значения.

* * *

На следующий день личный бронированный «мерседес» Извольского подвез Майю и Джека к залу отлета в Шереметьево-2. Они летели в Сардинию, на виллу, которая принадлежала полпреду Ревко. Полпред очень настойчиво позвал их покататься на яхте. Шеф личной охраны директора АМК сопроводил студентов до стойки регистрации. Они сдали багаж и отстояли очередь на паспортный контроль.

После этого они поднялись в зал для пассажиров бизнес-класса. До рейса оставалось еще сорок минут, Джек все любил делать заранее.

— Ты знаешь, — сказал Джек, когда они уселись в кресла, — по-моему, твой брат не просто так захотел, чтоб ты поплавала на этой яхте. По-моему, ему хотелось отослать тебя из Москвы.

— Зачем?

— Не знаю, наверное, из-за его проблем. Но ему точно не хотелось, чтобы ты была в Москве. Поверь мне, я очень наблюдательный человек.

И тут за его спиной раздался знакомый голос.

— Ничего себе, — сказал голос, — да тут жрачку бесплатно дают!

Джек и Майя обернулись. Позади них стоял Степан Бельский, со стаканом апельсинового сока в одной руке и дипломатом в другой. Он был в бежевых брюках и черном потрепанном свитере. За ним маячило улыбающееся лицо Яши Ященко.

— А еще там булочки дают и даже выпить! — продолжал Бельский, плюхаясь в кожаное кресло, — ух ты, и телефон есть позвонить!

Последнюю фразу он сказал по-английски.

— Вы, наверное, впервые летите бизнес-классом? — сдержанно спросил Джек.

— Да я не просто бизнес-классом! — в полном восторге заорал русский пилот, привлекая к себе всеобщее внимание и заставляя обернуться двух пожилых леди, мирно кушавших кофе со свежевыпеченными muffins, — я на частном самолете лечу! По приглашению «Аэроспасиаль»! У нас с ними переговоры! Прикинь, я на тренажере над Францией летал, над вероятным противником, а теперь они мне чартер оплачивают! Е! Ты когда-нибудь на частном самолете летал?

— А когда ваш рейс? — спросил Джек. Бельский взглянул на часы.

— Через пятнадцать минут.

Майя встала и демонстративно села подальше от Бельского. Джек последовал за ней.

— Правильно, — сказал он, — нечего общаться с этими людьми. Он забавный, этот пилот, но это не наш круг общения. И к тому же он русский.

До посадки оставалось еще около получаса. Майя оглянулась. Бельский о чем-то спорил с Ященко. Ященко считал на калькуляторе, Бельский возражал.

— Ты знаешь, — сказал внезапно Джек, — я думаю, нам надо подумать о свадьбе. Я понимаю, что у твоего брата сейчас трудности, но я думаю, что мы сможем ему помочь, особенно в том, что касается квот на экспорт стали…

Майя положила ему руку на запястье и нежно заглянула в глаза.

— Джек, милый, — сказала она, — ты знаешь, это такой серьезный вопрос. И вообще… Я совсем забыла, мне одну вещь надо купить в duty-free… Я сейчас.

— Простите, у вас сейчас должен лететь чартерный рейс на Париж, — сказала она через пять минут у стойки авиакомпании. — Где регистрируют пассажиров?

Спустя десять минут хорошо одетый молодой человек провел ее на посадку в небольшой представительский «Боинг». Бельский уже сидел в салоне, спиной ко входу, и, перегнувшись через столик, о чем-то увлеченно спорил с блондином Яшей. Майя уловила слова «носок» и «предельные углы атаки». Рядом с Бельским в широком кожаном кресле дремал еще один летчик фирмы, Коля Свисский.

Майя остановилась над креслом Свисского и сказала:

— Вы не позволите сесть?

Бельский повернул голову, и Майя второй раз в жизни увидела, как он улыбается. Первый раз на ее памяти он улыбался на аэродроме, сразу после посадки.

— Да, Коля, — сказал он, — уступи-ка девушке место.

* * *

Рейс на Сардинию занимает больше трех часов, и когда Извольский набрал номер сестры, amp; Москве было около четырех утра. Ее мобильный был выключен, и Извольский позвонил на мобильный Джеку.

— Но она же осталась в России, — сказал Джек.

— Как — в России?

— Так. Она вышла перед посадкой, а когда я сидел в самолете, позвонила и сказала, что я обязательно должен лететь, и что она непременно прилетит следующим рейсом и объяснит, в чем дело. Мистер Извольский, я страшно переживаю, и если я могу чем-то помочь…

— Она ушла сама? Ты не заметил… чего-нибудь странного?

— Нет. Ничего странного. Вот только этот пилот, из Жуковского, помните, я рассказывал? Он тоже был в вип-зале. Только летел во Францию.

Звонок на мобильный Степана раздался почти сразу же.

— Степан? Ты случайно не знаешь, где моя сестра?

Шепот. Легкий женский смех. Извольский почти кожей почувствовал, как на том конце связи шуршат шелковые простыни.

— Знаю. И даже могу дать ей трубку.

Извольский помолчал.

— Степан, я не верю, что ты ее любишь. Но если это одна из твоих разводок, если хоть волос упадет с ее головы… Степан, тебе никто не поможет, даже твой партнер, с которым ты пилишь государственную нефть.

— Ты имеешь в виду Костю?

— Я имею в виду вице-премьера, — ответил Извольский.

* * *

Черяга и Горный встретились в час ночи в ресторане того самого Дома Культуры, в котором год назад торговал наркотиками Мансур. Ресторан уже закрывался; с кухни доносилось громыхание тарелок, да маялся на всякий случай бармен за стойкой.

Бармена выгнали, и его место занял молчаливый парень с короткой стрижкой и удостоверением сотрудника службы безопасности AMК. Четверо парней — по двое с каждой высокой переговаривающейся стороны — встали у порога. Еще двое прошли к черному ходу. «Скоро я буду ходить с небольшой дружиной», — подумал Денис, задумчиво провожая взглядом своих охранников.

Горный сидел посередине зала, большой и грузный, как экскаватор, и прихлебывал из фарфоровой чашечки зеленый листовой чай. Когда Черяга подсел к нему, Горный не пошевелился и не сказал «здравствуй», а только вопросительно поднял брови.

— Афанасий Никитич, — сказал Черяга, — я бы вполне мог обойтись без этой встречи. Я думаю, Слава был бы этому рад, а Сергей уж точно. Они очень злы на вас.

— Какое совпадение, — усмехнулся Горный, — а я на них. С чего бы это?

Денис помолчал. Потом выложил на стол папку.

— Пункт первый, — сказал Денис, — вчера арбитражный суд соседней области принял к рассмотрению иск о банкротстве Тихвинского машиностроительного завода.

Девяносто процентов ваших долгов скуплено нами. Это обошлось нам в четыреста тысяч долларов, но Слава посчитал, что завод по производству железнодорожных костылей — это удачное дополнение холдинга, основой которого является завод-монополист по изготовлению железнодорожных рельс. Вы прекрасно понимаете, что для вас приемлемого выхода из этой ситуации нет. Либо мы обанкротим завод, либо вы погасите эти долги, а по номиналу это около пяти миллионов долларов.

— Это для меня не новость, — сказал Горный.

— Пункт второй. — Вчера в органы налоговой полиции Черловской области поступило анонимное заявление о том, что две «бочки» бензина, которые вы реализовали через свою сеть автозаправок, оформлены по липовым документам и на самом деле принадлежат преступной группировке Мансура. Вы лучше меня знаете, что весь бензин, который вы якобы реализуете как клиентский, поставляется по липовым документам. Вы лучше меня знаете, что начальник налоговой полиции области совсем не дружит с губернатором и очень дружит с полпредом, и что в этих условиях возбудить дело будет мне стоить меньше десятки. А вот прекратить дело — совсем другой коленкор. Оно уйдет наверх, и даже я не смогу его контролировать, и тут уж не только десяткой, а и сотней штук не обойдешься.

Горный молчал.

— Пункт третий, — сказал Денис, — ваш самый крупный бизнес — это золотой бизнес. Сеть ювелирных магазинов «Росинка». Ею очень заинтересовались федеральные чекисты. Которые, как вы понимаете, с губернатором совсем не дружат. А дружат опять-таки с полпредом. Особо обращаю внимание, что в этом бизнесе вы пополам со Степаном, а вот в ваших железнодорожных делах Степан не дольщик. А также на то, что золото, которое приносит Степан — это не золото с приисков. Это золото, полученное из черновой меди на заводах Цоя. Его крадут после того, как занижают его содержание в документах. Поэтому когда ФСБ начнет разбираться с вашей ювелиркой, то все претензии Степана будут к вам.

Горный хмуро пролистал документы и отложил в сторону. Денис в который раз обратил внимание на его руки — тяжелые и разлапистые, с редким белым пушком на пальцах и совершенно без старческих пигментных пятен. На левой руке три пальца, от мизинца до среднего, были обрезаны начисто, — это в лагерной драке Горный схватился за нож. На оставшемся указательном пальце сидела тяжелая золотая гайка с тремя бриллиантами.

— Через три недели, — сказал Денис, — от вашего бизнеса не останется ничего, за бензин на вас выпишут ордер, по ювелирке вы будете бегать от бандитов, и все, от ментов до судей, будут просить у вас денег, которых у вас уже не будет.

Руки у Горного совершенно не дрожали. Черяга немного помолчал.

— Война, — дорогостоящая вещь, особенно когда человек в розыске. Вас объявят в розыск на территории России и на территории Европы. Если вы уедете, то сразу потеряете свой бизнес. Если останетесь, война разорит вас. Вам нужно будет менять квартиры, машины и телохранителей. Телохранителей как минимум шестеро, — трое по две смены, это шесть тысяч в месяц. Еще шесть тысяч кладем на квартиру, машину и водителя. Еще вам нужно содержать офис, — тысяч сорок, как минимум, кладем на аренду и зарплату сотрудникам. Кроме этого, есть еще арбитражные суды. Если сейчас вы защищаете свой железнодорожный бизнес на деньги, которые вы берете с бензина и золота, то через неделю вам придется защищать все, что у вас есть, а постоянного источника денег у вас не будет.

Самое мелкое решение суда, которое не то что позволит вам отстоять бизнес, а просто создаст прецедент для новой жалобы, стоит не меньше двадцати тысяч долларов, а в случае с человеком в розыске — и того больше. А вам надо будет защищать сразу четыре бизнеса. По моим подсчетам, если вы решите драться, вы будете проедать по двести тысяч в месяц.

— Вы думаете, у меня нет таких денег? — спросил Горный.

— Кроме денег, у вас есть и партнеры. И если я что-нибудь понимаю в их психологии, то первое, что они сделают — это переведут стрелки на вас. Они скажут, что бизнес сдох из-за вас, и вы должны возместить убытки. Потому что бандиты всегда берут деньги не у виноватого, а у слабого.

Горный молчал.

— Кого вы защищаете? — спросил Денис, — Цоя? Цой стал такой большой, что не общается с вами. Степана? Степан разучился стрелять и играет в самолетики. С вами общается Фаттах. А Фаттах — это мелкий сучонок, который живет по принципу:

«падающего — ограбь». Про Анастаса я говорить не буду. Афанасий Горный, который в лагере создавал для воров кооперативы, никогда не будет партнером гомосексуалиста.

Горный пошевелился, — добыл стакан воды и залпом выпил. Он очень хорошо помнил свой разговор с Фаттахом неделю назад.

— Все, что мы используем, это легальные методы, — сказал Денис, — а легальные методы имеют один недостаток — раз запустив, их нельзя остановить. Вы — разумный человек, вы не игрок, как Цой. Если вы видите, что проиграете партию, вы не будете ее доигрывать. Поэтому я здесь. Против желания Сляба.

Категорически против желания Ахрозова. Вы видите, что я могу поставить мат в три хода, а я предлагаю почетную ничью.

За столиком воцарилось молчание. Грохнула на кухне оброненная поваром кастрюля, где-то далеко за окном звякнул трамвай. Денис спокойно глядел на руки Горного. Горный посмотрел, куда он глядит, спокойно улыбнулся, но искалеченной руки не убрал.

— К вопросу о легальных методах, — задумчиво сказал Горный, — вряд вы такой уж их сторонник, Денис Федорович, если приказали убить Мансура. И Панасоника.

— Чушь, — сказал Денис сердито, — я клянусь, я…

Горный властно поднял руку, и Денис замолчал.

— Мансур, наверное, выживет, — задумчиво сказал 1Ьрный, — месяца два еще будет валяться, но выживет. Я тебе никогда не рассказывал, как Мансур помог мне с бандитами?

— Нет.

— На меня наезжал один бычок. В девяносто четвертом. Я пожаловался Мансуру. Мансур посадил его в машину и при мне застрелил.

Денис удивленно поднял брови.

— Потом люди этого бандита начали приходить к Мансуру с претензиями. Мне пришлось прятаться. Платить. Мансур сказал, что я был не прав. Что я неверно объяснил ситуацию. И в возмещение должен отдать бизнес. Я бы отдал бизнес, только я случайно встретил убитого в ресторане в Черловске.

Горный помолчал.

— Вот такие у меня… партнеры… — негромко сказал Горный. — Там в чем заключается ничья?

— У нас кончаются проблемы с нехваткой вагонов. У нас перестают выключать электричество. Вы продаете свою железнодорожную компанию «Южсибпрому» и становитесь первым заместителем его генерального директора. Ваш остальной бизнес нас, разумеется, не касается.

— Я последний раз был чьим-то замом тридцать лет назад.

— Это отказ? — спросил Денис. Горный долго молчал.

— Нет, — сказал Горный. — Это не отказ. Просто если вы помните мою биографию, вы понимаете, почему я не могу быть замом у помощника Андропова. Почему бы вам не назначить на это место меня?

Невесело усмехнулся и добавил:

— Я, как-никак, тоже чекист…

Денис помолчал. Горный был прав, и к тому же нынеший директор «Южсибпрома» Агафонов был даже не пустым местом, а отрицательной величиной.

Бездеятельность бывшего помощника Андропова была причиной половины бед ГУПа, и между Извольским и Ревко уже существовало твердое соглашение, что Агафонова надо менять.

— Я не могу решать этот вопрос сам, — сказал Денис.

— Ну так обсуди его с Ревко. Встретимся завтра в двенадцать. Подойдет?

— Завтра в девять.

Горный посмотрел на часы: они показывали полпервого ночи.

— У меня у внучки завтра день рождения, — сказал Горный, — и я ей игрушку обещал купить, а центральный универмаг в воскресенье работает с девяти. Завтра в пол-десятого. У меня в офисе.

Горный, не прощаясь, встал, и побрел к двери.

— Афанасий, — негромко окликнул его Денис. Горный обернулся.

— Если мы придем к согласию, ты мог бы организовать для меня встречу со Степаном.

— Почему со Степаном? Почему не с Цоем?

— Потому что Цой не способен вести переговоры, не поставив противника раком.

* * *

Лагерь приучил Афанасия Горного рано вставать, и тридцатое августа не составило исключения: Горный встал в семь, несмотря на воскресенье и неожиданно ненастную погоду, и долго колол дрова во дворе своей роскошной виллы на берегу Богоявленского пруда.

Он заехал сначала не в центральный универмаг, как сказал Денису, а в свой собственный ювелирный магазин, и долго копался там среди витрин, тщательно чего-то выбирая. То, что он выбрал, было под его присмотром запаковано в бархатную коробочку, а затем с надлежащими инструкциями передано рассыльному — дюжему детине с короткой стрижкой охранника. Чекист-проверяющий вышел в зал посмотреть на хозяина, но ничего не сказал, и только проследил, чтобы покупка прошла через кассу.

Затем Горный поехал в универмаг. В последнее время Горный чувствовал себя довольно напряженно, и после истории с покушением на Мансура за его «мерседесом» постоянно следовал джип сопровождения со штатными милицейскими сотрудниками, охранявшими его по контракту. Милиционеров было трое, не считая водителя, и все они были в камуфляже и с оружием. Еще один охранник — с оружием, но не милиционер, постоянно ездил с Горным в «мерсе».

В универмаг Горный приехал в девять часов три минуты и оказался одним из первых посетителей. Горный часто баловал внучку игрушками, но по большей части он привозил их из Парижа и Вены, или из международных аэропортов. Сейчас из-за всей этой войны против ахтарского холдинга ему было не до заграниц, а без подарка внучку оставлять не хотелось.

«Мере» Горного притерся вплотную к широким ступенькам у входа в универмаг, и двое милицейских охранников встали у выхода, а еще двое — один милиционер, с автоматом, а другой старый охранник Горного, пошли с бизнесменом внутрь.

Горный и не ожидал, что павлогорский универмаг, который он лет пять назад отказался брать по причине его крайней запущенности и большого количества деливших его «крыш», будет так хорошо отремонтирован и так изобилен товарами.

Горный купил целую кучу всяких игрушек в больших пестрых коробках, куклу Барби и набор мебели для куклы. Пакет с игрушками Горный отдал охраннику в камуфляже. Тот взял их в руки и они у него, в нарушение инструкций, оказались заняты. В этот момент у Горного зазвонил мобильник. Тот взял трубку, и это оказался Черяга.

— Ты где? — спросил Черяга. Горный взглянул на часы и увидел, что до половины десятого осталось еще тринадцать минут.

— В универмаге, — ответил Горный, — Денис, я же сказал, в половине десятого буду.

И выключил трубку.

Потом они спустились с третьего этажа на второй, и там Горный увидел в витрине небольшой электро-мобильчик, на котором внучке было бы хорошо кататься по мраморным дорожкам его загородной дачи. Когда электромобильчик упаковали, получилась очень внушительная, полтора на два метра коробка. Горный кивнул второму охраннику и сказал:

— Возьми.

Они спустились на первый этаж, и там Горному навстречу попалась тележка.

Ее вез бородатый грузчик в синем фирменном комбинезоне и синей же кепке-бейсболке, глубоко надвинутой на глаза. Тележка была гружена ящиками, на которых анфас красовалась стилизованная копия израильского автомата «Узи».

Коробок было много, и они грозились вот-вот обрушиться.

Тележка была широкая и еле пролезала в проход. Охранники и Горный посторонились, чтобы пропустить ее, а охранник в камуфляже даже забился со своей коробкой в щель между прилавками.

Бородач с тележкой протиснулся мимо Горного, но тут колесо тележки задело стойку прилавка, коробки ворохом посыпались вниз. Верхняя, плохо закрытая коробка, ударилась о пол, и из нее веером разлетелись легкие пластмассовые автоматы.

Грузчик выматерился и нырнул за ними.

Охранник в камуфляже стал выбираться из-за прилавка, а старый телохранитель Горного вдруг почувствовал неладное и шагнул навстречу грузчику.

В следующую секунду грузчик выпрямился, и в руках его оказался автомат — отнюдь не пластмассовый «узи», а самый обыкновенный советский «Калашников», кем-то подложенный под коробки, отчего вся конструкция, собственно, и была неустойчива.

Первая очередь убила телохранителя на месте и рассадила вдребезги половину окрестных витрин. Второй охранник судорожно искал свой автомат. Но коробка с электромобильчиком, застрявшая между прилавками, мешала ему. Киллер слегка развернулся и дал вторую очередь. Горный погиб мгновенно. Охранника в камуфляже тяжело ранило, но большая часть предназначавшихся ему пуль застряла в игрушечном авто, он выронил автомат и завалился вглубь прилавка.

Киллер торопливо подбежал к Горному и всадил ему еще одну пулю, на этот раз одиночную, между глаз. Затем он бросил «Калашников», перепрыгнул через тележку и побежал к служебному выходу из универмага, сопровождаемый начинающимся визгом редких посетителей и продавцов.

Денис терпеливо прождал Горного в его офисе до половины десятого, а потом еще пять минут и еще пять минут. Скучающая секретарша предложила ему кофе, и Денис выпил кофе и съел булку, потому что волновался.

В десять без пятнадцати он позвонил Горному на мобильник, но Горный не отозвался. В десять без пяти он позвонил снова, и опять безрезультатно. «Дурак! — выругал себя Денис, — какой универмаг, какие игрушки! Этот урод давно в Черловске, затирает следы по бензину, а ты не на него купился вчера, как последняя институтка!»

Больше всего Денису было стыдно перед Ревко. Он поднял полпреда в четыре часа утра.

В десять часов Черяга позвонил снова, и на этот раз, к его облегчению, в трубке раздался какой-то казенный голос, наверняка охранник Горного.

— Мне Афанасия, — сказал Черяга.

— Простите, а кто его спрашивает?

— Денис Черяга.

Трубку прикрыли рукой, казенный голос консультировался с кем-то, стоящим рядом.

— Простите, Денис Федорыч, а о чем вы хотели поговорить с Афанасием Никитичем?

— Я полчаса в его офисе, он сколько будет опаздывать? Дай ему трубку!

Пауза. Снова приглушенные консультации. Потом казенный голос сказал.

— Денис Федорыч, вам лучше было бы подъехать к нам немедленно. В центральный универмаг.

— Что такое?

— Афанасия Горного убили сорок минут назад.

Казенный голос говорил в трубку что-то еще, но Денис уже не слышал.

Кажется, казенный голос сказал, что один охранник убит, а другой тяжело ранен, и еще ранена продавщица в отделе галантереи.

— Сейчас буду, — сказал Денис.

Он поднялся, и пока поднимался, опрокинул остатки кофе себе на брюки.

На улице к Денису подошел коротко стриженый парень в слишком потертой для бандита куртке. На фирменной его фуражке красовалась надпись: «Росинка», — так называлась ювелирная сеть Горного, наезд на которую Денис так хорошо организовал.

— Простите пожалуйста, — сказал парень, — Афанасий Никитич велел передать это вам, когда вы выйдете из его офиса.

В руках парня была небольшая коробочка, кокетливо запакованная в тисненую бумагу и с красной атласной розочкой вместо узла. Охранник Дениса потянулся было взять коробочку, но Денис был так растерян, что молча забрал ее из рук рассыльного и плюхнулся на заднее сиденье своего джипа. Охранник вскочил следом.

— К универмагу, — сказал Денис.

Когда джип тронулся, Денис, не думая ни о чем, оборвал розочку и вскрыл коробку. Внутри было две коробочки поменьше, а в них — два изящных кольца белого золота, с тонким желобком посередине и с небольшими бриллиантами, вплетенными в листья. Со дна коробки Денис выудил записку: «Тебе и Насте на свадьбу».

Денис откинулся на сиденье и закрыл глаза.

* * *

Как ни парадоксально, Степан Бельский не соврал Джеку, утверждая, что летит во Францию на переговоры с «Аэроспасиаль». Правда, он забыл упомянуть, что на борту частного «Боинга», летевшего во Францию, было написано не Aerospaciale или там Dasso, a группа «Сибирь», и что Константин Цой был немало раздосадован выходкой Степана, который поставил на уши пол-Шереметьева, чтобы улететь во Францию во что бы то ни стало не через три дня, а через три с половиной часа.

Вот уже второй месяц Бельский был захвачен новым проектом. Проект состоял не более и не менее как в том, чтобы предложить новый МиГ-1-48 «Сапсан» Европейскому Союзу в качестве базовой модели истребителя-перехватчика пятого поколения.

Идея казалась безумной только на первый взгляд. Дело в том, что авиационной школой Европа явно уступала России, а финансовыми возможностями столь же явно превосходила. Новая объединенная Европа тяготилась воздушным превосходством американцев, — их «еврофайтер» и был первой попыткой избавиться от такого превосходства. Попытка вышла неудачной: «еврофайтер» был заведомо ученической машиной — технически вымученной и интеллектуально беспомощной.

У Европы не было авиационных конструкторов. У России — технических возможностей. Их сотрудничество позволило бы создать на базе нового «МиГа» машину пятого поколения в течение года-полутора.

Разумеется, и речи не было о том, чтобы новая машина называлась «МиГом».

Бельский не строил иллюзий: никогда и ни при каких обстоятельствах российская машина не будет принята на вооружение стран НАТО. Конфиденциальные переговоры, которые вели «Аэроспасиаль», «АЕС», «Бритиш Аэро-спейс» и ОКБ «Русское небо», заключались в следующем: французские, испанские и британские авиастроители получают полный доступ к документации нового МиГа. Новый «МиГ» становится новым «Еврофайтером», а Россия, в обмен, получает право производить до 15% комплектующих на своих заводах. Объем заказов на новую машину еще до окончания разработки составлял 300 штук, 15% комплектующих означали 14 млрд. дол. для голодающей российской оборонки — втрое больше, чем весь экспорт российского оружия в 2002 году. (Нет нужды подчеркивать, что заказы на большую часть комплектующих должны были достаться предприятиям, так или иначе находившимся под контролем группы «Сибирь»).

В июле ОКБ «Русское небо», Черловский авиазавод и западноевропейский консорциум, состоящий из французской «Аэроспасиаль», британской «Бритиш Аэроспейс», шведской «Сааб» и испанской «АЭС», подписали протокол о намерениях.

Еще не рожденный российский МиГ-1-48 «Сапсан» получил новое европейское имя — «Цезарь».

Бельский присутствовал на подписании в качестве одного из летчиков-испытателей фирмы. Даже скептически настроенный Цой был вынужден признать, что в безумной затее Степана есть толк.

А полпред Ревко, в чьем ведении находился Черловский авиационный завод, заметил в разговоре с президентом:

— Остается посетовать, что Степан Дмитриевич Бельский не был ракетчиком.

Иначе у нас сейчас была бы великолепная перспектива разрабатывать новейшие баллистические ракеты на деньги очаковских бандитов.

Степан официально в проекте «Цезарь» не участвовал и даже не значился в членах делегации: он просто скромно остановился на шикарной вилле в одном из пригородов Парижа, и на эту виллу то и дело приезжали члены делегации.

Остальное время Степан проводил с Майей.

Джек даже не забылся: он выцвел на фоне Степана, как выцветает акварель на солнце.

Степан дурачился, как мог. Здесь, в Париже, у него практически не было охраны, но почему-то и без охраны любое нарушение общественного порядка сходило ему с рук. Он всегда парковал машину там, где стоянка была запрещена.

Полицейские ни разу не сделали ему замечания и только боязливо лепили на стекло штрафы.

Он ужинал в ресторане на берегу пруда и, усомнившись в свежести поданной им утки, тут же пристрелил другую, плававшую в пруду. Официант не осмелился возразить, а когда Степан расплачивался, он медленно, так, чтобы официант видел каждое его движение, посчитал чаевые: двадцать тысяч франков.

— Держи, — сказал Степан, — пересчитай.

Официант пересчитал деньги: их оказалось пять тысяч. Пятнадцать тысяч Степан «заломал» и, смеясь, швырнул официанту.

В одном из самых модных французских ресторанов Степану и Майе захотелось заняться любовью: время было позднее, за столиками сидели две или три пары.

Степан прошептал что-то сопровождавшему их Кириллу, и тот принялся обходить столики. Пары, сидевшие за ними, оглядывались на русских и поспешно исчезали.

Последними ретировались официанты.

За эту ночь Степан заплатил ресторану тридцать тысяч франков.

Они ни разу не обсуждали взаимоотношения группы «Сибирь» и Ахтарского металлургического комбината, и в этом не было никакого притворства: когда они были рядом, все остальное было совершенно неважно.

Извольский больше Степану не звонил; однако когда через неделю Майя попыталась расплатиться в супермаркете кредитной карточкой, оказалось, что карточка заблокирована. Заблокированы были и еще две карточки, счета по которым оплачивали компании ее брата.

Когда она вернулась без молока, Степан еще лежал в постели. Она была так расстроена, что Бельский сразу обо всем догадался.

— Что такое, девочка? — сказал он. Майя села к нему на постель:

— Брат заблокировал мои карточки.

— Этого следовало ожидать. Ему было б очень неприятно, если б девушка Бельского оплачивала свое молоко из денег АМК.

— А ты не мог бы с ним помириться?

— С какого дуба?

— Из-за меня.

— Нет. Ты — это личное, а Слава — это бизнес.

— Не понимаю, как можно отделять бизнес и личное.

— У тебя нет бизнеса, вот ты и не понимаешь. В этот день Степан купил ей у Tiffany похожие на две слезы сапфировые серьги, в цвет синих глаз Майи.

В ночь на второе сентября Майя проснулась и обнаружила, что Степана в постели нет. Она тихонько зажгла свет и сползла с кровати.

Степан спал внизу, в гостиной. Сначала Майе показалось, что простыня постелена прямо на ковер, но когда она дотронулась до простыни, она поняла, что Степан лежит на листе фанеры.

Степан заворочался и проснулся. Майя легла рядом и положила голову ему на плечо.

— Что с тобой? — спросила Майя.

— Позвоночник болит. Последствия неудачного приземления. Меня за это выкинули из армии.

— Обидно было?

— Очень. Я тогда мечтал о военной карьере. Сейчас наверное бы дослужился до командира эскадрильи.

Они помолчали, и потом Майя неожиданно сказала:

— А это страшно — убивать людей?

— Кто тебе сказал, что я убивал?

— Без этого не становятся авторитетами.

— Люди, которые убивают других, становятся киллерами. Авторитетами становятся немного другие люди.

Степан лежал, вытянувшись на спине, и по неподвижности позы Майя поняла, что ему очень больно.

Было так тихо, что можно было услышать, как катится по небу луна. Листва на дубе была словно вырезана из серебра. Потом гравий у ворот зашуршал под колесами машины, далеко внизу прозвенел звонок. Майя услышала, как охранник Степана отворяет дверь.

Степан накинул халат и вышел из гостиной. В прихожей стоял человек по имени Кирилл — правая рука Бельского.

— У тебя мобильные не отвечают, — сказал Кирилл.

— Допустим.

— Сегодня в Павлогорске расстреляли Горного.

Степан долго молчал. Потом приказал:

— Я хочу, чтобы ты связался с человеком по фамилии Шевчук. Дмитрий Борисович Шевчук. Если надо, я сам ему позвоню.

* * *

В универмаге Денис пробыл недолго — около пятнадцати минут. Там уже был городской прокурор и замначальника городского УВД. Менты были видимо растеряны и ничего у Дениса не спрашивали, только попросили его не уезжать из города.

Следователь, назначенный на дело Горного, объявился только на следующий день в девять утра. Он позвонил Денису на сотовый и попросил через час подъехать в прокуратуру.

Следователю не было и двадцати пяти, он был застенчив видом и нагл глазами, и звали его Дмитрий Борисович Шевчук. Костюм у него был шикарный, а кабинет ободранный, и коллега, сидевший напротив Дмитрия Шевчука, при виде Дениса поднялся и вышел вон.

— Скажите пожалуйста, Денис Федорович, — спросил следователь, — в день убийства у вас была назначена встреча с Горным?

— Да. Я уже говорил. На половину десятого в его офисе.

— А когда вы последний раз виделись с Афанасием Никитичем?

— Накануне. В ресторане ДК.

— Какова была тема разговора?

— Я предложил ему мир.

— Он отказался?

— Он согласился.

— Простите, но в это трудно поверить, Денис Федорович. У комбината большие проблемы, виновником которых вы считали Горного, и у Горного большие проблемы, виновником которых он называл комбинат. Насколько я знаю, кто-то банкротит его завод, а местное ФСБ вот уже неделю старается над его ювелиркой.

— И зачем я тогда с ним встречался? — усмехнулся Денис.

— Ну это довольно очевидно. Горный — теневая фигура. На экране не появляется, на приемах тоже. Людный ресторан — идеальное место, чтобы показать человека киллеру.

Денис помолчал.

— Вы совершенно серьезно думаете, — сказал он, — что вице-президент крупного холдинга не имеет других способов показать Горного киллеру, как нарисоваться с ним в ресторане?

— Почему нет? Это удобный способ.

— Хорошо. Предположим, я бы показал Горного киллеру. Киллер, по вашей логике, должен был бы проводить его до дверей особняка. А потом он должен был бы выслеживать Горного несколько дней. Уточняя все его перемещения и распорядок дня. Разве не так?

— Не так. Дело в том, что сегодня утром вы контролировали по телефону все перемещения Горного. Раненый охранник пришел в себя, и он показывает, что за несколько минут до покушения Горный говорил по телефону с каким-то Денисом и сказал, что он в универмаге. Точные слова Афанасия Андреевича были: «Я же сказал, я в универмаге!» То есть вы заранее знали, где он будет.

Денис помолчал.

— Если бы мы считали, что пуля в голове Горного разрешит все наши проблемы, мы бы вряд ли потратили на банкротство его завода четыреста тысяч долларов. Служба безопасности призвана решать проблемы комбината, а не создавать их. А любое убийство проблемы создает.

— Как, например, попытка убить Мансура. Она ведь создала вам кучу проблем, не правда ли?

Денис еле сдержался.

— Олег ненавидел Мансура, как чечен — кровника. Сначала найдите Олега и получите у него показания, что это я заказал ему Мансура, а потом предъявляйте мне обвинение.

— Самарин признался Мансуру в убийстве Панасоника.

— Я бы на месте Мансура сказал, что он признался в сотрудничестве с Бен Ладеном.

— У вас есть какие-нибудь версиии, кто мог убить Горного?

— Афанасий Горный был должен очень много денег. Мансуру. Губернатору.

Степану Бельскому. У него была куча обязательств перед самыми разными уголовниками. И он платил им из денег, которые он снимал с железной дороги.

Когда железнодорожные деньги кончились, у него возникли колоссальные проблемы.

Если Горный решился на то, чтобы устроить железнодорожный кризис, то, будьте уверенны, — такие вещи делаются не ради собственной прибыли. Такие вещи делаются ради собственной шкуры, если вы боитесь, что кредиторы отвернут вам голову.

— Вы угрожали Горному во время вашей встречи.

Денис подумал несколько секунд, тщательно формулируя ответ.

— От имени нашего холдинга и полпреда президента я предложил ему возглавить «Южсибпром». Он согласился. Его партнеры испугались, что согласившийся Горный очень много может рассказать. И вот результат.

— Ну что же, — сказал следователь Шевчук, — вот вам протокол, прочтите и распишитесь.

* * *

Денис нашел Ахрозова в ресторане с Настей. Раньше за Ахрозовым не водилось привычки посещать ресторан в дневные часы. На Насте были рваные джинсы и белая маечка с прорезями. Черные короткие волосы были, словно золотым ободком, украшены солнечным светом, лившимся из узкого окна. Настя бросилась ему на шею:

— Денис, тебя отпустили! — закричала она.

— Отпустили. И даже не взяли подписки о невыезде. Я вечером лечу в Москву, — хочешь со мной?

— Конечно, хочу!

Ахрозов нахмурился.

— А кто следователь? — спросил он.

— Следователя прислали по такому случаю из Черловска. Из следственного комитета МВД. Шевчук Дмитрий Борисович. Сука полная. Мне Самарин в свое время говорил, что он работает на группу «Сибирь».

— А кстати, — спросил Ахрозов, глядя в упор на Дениса, — это правда, что ты Самарину еще и заплатил за Мансура? Пятьдесят штук.

Рука его легла на плечи Насти.

— Настя, оставь нас на минутку, — попросил Денис.

— Почему? — сказала Настя с вызовом. — Мне здесь нравится. Ты же мне два раза это место обещал показать.

Денис вспыхнул.

— К вопросу о Самарине, — спросил Денис, — это правда, что ты у Самарина попросил его девушку, а когда Самарин тебе ее не дал, ты Самарина напоил, а девушку изнасиловал?

Разумеется, Денис не имел права говорить ничего подобного. Это была непроверенная информация. Это была информация, полученная от злейшего на тот момент врага комбината, — вдобавок покойного. От человека, который пытался оставить АМК без сырья. От человека, про которого было известно, что он дружен с ворами, с Бельским, с Цоем и вообще если и не является вором в законе, так потому, что сам не захотел коронации. В какой-нибудь другой раз Денис ни за что не стал бы выяснять отношения с гендирек-тором ГОКа иначе, чем в присутствии Вячеслава Извольского. Но вид Насти — тоненькой, хрупкой Насти, сидящей бок о бок с Ахрозовым в этом паскудном ресторане, — приводил его в бешенство.

Настя испуганно вздернула брови. Ахрозов молча поднялся и, развернувшись, влепил Денису кулаком в лицо.

Ахрозов был выше Дениса на полголовы и тяжелее его на пятнадцать килограммов. Денис подсознательно ожидал удара и потому успел отскочить в сторону, но не очень удачно, — чуть справа от него стоял телохранитель Ахрозова, и в этого-то телохранителя Денис и ткнулся.

— Держи его, Мишка, — скомандовал Ахрозов. Разумеется, Мишка никогда бы этого не сделал. И охранники Дениса, и охранники Сергея были слишком хорошо вымуштрованы, чтобы лезть в драку между хозяевами. Но Денис непроизвольно среагировал на слова Ахрозова, на мгновение отведя взгляд вправо, — и в ту же секунду кулак Ахрозова врезался ему в солнечное сплетение, отбросив его к стене.

Ахрозов еще успел ударить его ногой в живот и больно пнуть по коленной чашечке, прежде чем опомнившаяся Настя подлетела к директору, обхватила его руками за талию и завизжала на весь зал:

— Сережа! Денис! Да кто-нибудь!

Опомнившиеся охранники гроздьями висли на Ахрозове. Денис ползал у стенки, как придушенная мышь. Настя кинулась к нему.

— Денис, миленький! Ты не ушибся?

Денис с трудом поднялся на ноги.

— Так ты не ответил мне на вопрос, — сказал Денис.

— Ты все вранье обо мне собираешь? Ну что ж, если это твой уровень как зама по безопасности, то неудивительно, что мы в таком говне…

Ахрозов круто повернулся и пошел со своими охранниками прочь из ресторана.

* * *

Рейсовые самолеты из Павлогорска в Москву не летали. Извольский прислал за Денисом свой личный борт, и эта мелочь окончательно взбесила Ахрозова.

Сергей сидел в кабинете, выслушивая отчеты подчиненных и готовясь взорваться при любом удобном предлоге, когда его мобильник разразился печальным звоном: это звонил хозяин.

— Что ты там не поделил с Денисом? — спросил Извольский.

— Ничего, — ответил Ахрозов, — просто я с убийцами не работаю.

— Что значит — убийца?

— А то и значит, — вспылил директор, — он въехал по самую шею, да? Он выложил Афанасию все и предложил дружить домами, а когда Афанасий послал его на хрен, Денис понял, что деваться ему больше некуда. И он отдал распоряжение.

— И у тебя есть доказательства? — голос Извольского доносился необыкновенно отчетливо, словно они сидели друг напротив друга, а не один в Москве, а другой — в Сибири.

— Это очевидно. Он контролировал все перемещения Горного. Он за пять минут до стрельбы звонил ему, чтобы удостовериться, что тот в универмаге.

— Так, — сказал Извольский, — ну-ка быстро, зубную щетку в карман и на самолет. Я вас хочу видеть обоих.

Ахрозов взглянул на часы. Самолет должен был улететь минут через пятнадцать.

— Я не успею, — сказал Ахрозов.

— Задержи взлет.

— Я на одном самолете с Черягой не полечу.

— Так, — в голосе Извольского звенело с трудом контролируемое бешенство, — ты сейчас позвонишь и задержишь взлет. А через полчаса ты будешь в воздухе с Черягой. Мне ваша психбольница нужна завтра утром. В полном составе.

* * *

Настроение у Сергея Ахрозова было поганым еще задолго до того, как их самолет приземлился в Москве, но сразу после посадки оно испортилось окончательно, как портится заглохший движок пробегавшего двадцать лет «запорожца».

Во— первых, во время полета Настя ушла в тот салон, где сидел Черяга, и так как Ахрозову меньше всего хотелось видеть Черягу, то ему пришлось остаться и без Насти.

Во— вторых, в Москве слишком поздно узнали, что Ахрозов тоже прилетает, и на летном поле оказалась всего одна машина, заказанная для Черяги. Как выяснилось впоследствии, московский офис, узнав о приезде Ахрозова, искренне пытался пробить пропуск на поле еще для одной машины, но Москва -это вам не Ахтарск, там машины на поле пускали с таким скрипом, что секретарша физически не успела до отведенного срока.

В результате Черягу на летном поле ждал черный «мерс», а к Ахрозову подвалил желтенький микроавтобус, в котором обыкновенно развозят вип-пассажиров.

— Да садись в мою, — равнодушно сказал Черяга, и слово «моя» окончательно взбеленило Ахрозова. Он отвернулся от Дениса и полез вместе с какими-то попутными шавками в желтенький рафик.

Настя поехала с Денисом.

Денис отправился в загородную гостиницу АМК, а Ахрозов, из какого-то упрямства, велел везти себя в свою арбатскую квартиру, шикарную, купленную два года назад банком. В квартире стоял густой нежилой запах, и охранник Ахрозова долго щелкал ключами, пока наконец открыл замки.

Ахрозов позвонил на сотовый телефон Извольского, но тот был выключен.

Ахрозов перезвонил на другой телефон, трубку взял охранник и сообщил, что Вячеслав Аркадьич сейчас на встрече и позвонит ему сам.

Ахрозов свистнул охранника и вышел на Арбат.

Арбат жил своей обычной жизнью — равнодушной, пестрой и сытой, мимо Ахрозова катились довольные стайки мальчишек и девочки в красных брючках и черных курточках, под полотняным зонтиком выстроились куклы Горбачева и Путина, с которыми можно было фотографироваться, и где-то у изножья магазина играл оборванный скрипач.

Молодые девочки оглядывались на Ахрозова и видели пожилого, растерянного провинциала с желтыми кругами под глазами и в помятом старом пиджаке. Если бы кто-нибудь сказал им, что зарплата этого человека составляет три миллиона долларов в год и что час назад его привезли в Москву на чартерном самолете, они бы захихикали и сказали: «не верю».

Именно за это ненавидел Ахрозов Москву: за анонимность. Здесь любой хлыщ, нацепив костюм от Армани, удостаивался более внимательных взглядов, нежели он, Сергей Ахрозов.

Ахрозов давно не ел, а в самолете высосал три банки пива, и его мутило от голода, а пуще — от тоски. Москвы он практически не знал, а последние полгода, бывая в ней, ездил только по одному маршруту: офис АМК — загородная гостиница — «Кремлевская», где иногда назначались важные встречи и где всегда можно было найти девок и рулетку.

Ахрозов отдал распоряжение и свернул в переулок, куда через минуту подкатила его машина.

— В «Кремлевскую», — сказал Ахрозов. В «Кремлевской» Ахрозов прошел в ресторан. На втором этаже было прохладно и еще пустынно, и Ахрозов спросил себе салат и бутылку водки. Ему принесли какую-то барнаульскую водку за сорок долларов. Пить было не с кем, и Ахрозов усадил напротив себя охранника.

— Я не пью, — пискнул тот, глядя, как босс наливает ему полный стакан.

— За твое здоровье, — отозвался Ахрозов, и охранник не посмел ослушаться.

Охранника Ахрозов споил необыкновенно быстро. Видимо, тот действительно никогда не пил и всячески укреплял организм здоровым образом жизни, потому что уже после первого стакана его повело, а третий охранник закончил под лавкой.

Ахрозов съел салат и выпил бутылку, а потом съел еще один салат и выпил еше одну бутылку. Он с необыкновенной ясностью сознавал, что положение его безнадежно. Он схлестнулся с Черягой, и Извольский, конечно, не допустит, чтобы два его высших менеджера цапались между собой, как два кобеля из-за суки.

Кого— то выгонят, и что выгонят Ахрозова, ясно заранее. Во-первых, кто он и кто Черяга? Черяга, -это всем известно — доверенный человек Извольского, его личный шпион, конфидент и, возможно, палач. Черяга доказал свою верность Извольскому, когда Сляб лежал назвничь на больничной койке, и когда Денису надо было только шевельнуть пальцем, чтобы Сляб отправился на тот свет, а АМК со всеми потрохами отошел Денису. Извольский доверяет Черяге абсолютно во всем, и кто знает? Если Горного все-таки стрельнул Черяга, то без одобрения Извольского он точно бы это не сделал.

А что Ахрозов? Ахрозов работает на Сляба едва шесть месяцев, и за это время он успел поссорить Сляба с половиной области и выбить зубы Мансуру.

Анастас говорил правду Его бы выкинули давно, если б не драка. Использовали бы для разгребания грязи и выкинули. Как это сделали еще до Извольского оренбургский губернатор и московский банкир.

Ахрозов пил и косился направо, в идеально полированную поверхность мраморной колонны, и зеркало сбоку, в котором отражался он сам — помятый, грузный, с рожками волос, обрамляющих лысину. Даже смешно было думать, что Настя предпочтет его Черяге. Интересно, сколько времени в неделю этот тип проводит на тренажерах?

Охранник Ахрозова мок под лавкой, и Сергей пересел за соседний столик.

Настроение у Сергея было чудовищным. Он выпил еще стакан и съел еще дюжину устриц, но водка его не брала.

Ахрозов подозвал официанта, внимательно посмотрел на него и сказал:

— Слушай, тут был этот… Кислый. У него трубка не отвечает. Мне герыч нужен, срочно.

Официант обозрел помятую фигуру в несвежей рубашке, решил, что перед ним не то упившийся чиновник, не то милицейская утка, и ответил:

— Какой Кислый? Гражданин, вы кто такой?

Ахрозов поднял глаза, и официант осекся. С простонародного хохлацкого лица на официанта в упор смотрели два зрачка, как два ствола, и были эти зрачки темны и страшны, как расчехленный ствол корабельной пушки. Это были глаза человека, привыкшего ломать людей о колено и распоряжаться миллионами, и официант мгновенно забыл о потрепанной одежде и свалявшихся волосах.

— Минуточку, — сказал официант и отошел прочь. Ахрозов остался наедине с водкой и устрицами. Было безусловной ошибкой приезжать в «Кремлевскую». Это гнездо Бельского, а Бельский — партнер покойника Горного. Но с другой стороны, кому какое дело? Ни одна собака, кроме самого Бельского, Ахрозова здесь не знает, а Степан, если правда то, что говорят о нем и сестренке Извольского, за границей. Не то во Франции, не то в Англии, где у него роскошный дом на Кенсингтон-авеню и старинное поместье где-то в Гемпшире: говорят, поместье продавалось не иначе как с баронским титулом, так что Степа Бельский, выходец с очаковских окраин, сын безвременно погибшего от пьянства сварщика и Зины, мастера-штукатура третьего разряда, у нас теперь аглицкий барон…

Сергей пил и глядел на свое отражение в зеркале, и когда он поднял голову очередной раз, он увидел, что рядом с ним отражается еще один человек, с узко посаженными глазами хищника и бледным, изрытым шрамами лицом.

— Привет, — сказал человек.

Сергей поглядел на него внимательно.

— Я уже пьяный или это ты, Степа?

— Ты пьян, но это я, — отозвался Бельский.

— Я думал, ты за границей, — сказал Ахрозов.

— Трудно за границей сидеть, когда старых партнеров из калаша расстреливают.

— Это не я.

— Догадываюсь. У тебя должностей таких в штатном расписании нет, чтоб стрелять. Ты бы дал ему в грызло, и все.

— Слушай, это правда, о тебе и…

— Не лезь.

— Хочешь стать наследником Славки?

— Там через два месяца нечего будет наследовать.

Зазвонил телефон. Ахрозов попытался сцапать его, но неудачно, телефон прокатился на брюшке по столу и упал бы, если б его не поймал Бельский.

— Ало! — сказал Степан в трубку. В трубке рокотнул голос Извольского.

— Дай Сергея.

— Тебя, — сказал Степан, — шеф.

Ахрозов покорно взял трубку и не то хрюкнул, не то мяукнул в микрофон.

— Пьян? — спросила трубка голосом Извольского.

— Да, — честно ответил Ахрозов.

— Очень или средне?

— А… я эт-то…

— Ясно, — сказал Извольский, — передай трубку охраннику.

У Бельского был очень хороший слух, а у трубки — громкий динамик.

Ахрозов недоуменно поглядел на трубку, но Бельский уверенно забрал у него телефон.

— Але, — сказал Бельский.

Его необразованный говорок как две капли воды походил на выговор простого охранника.

— Сережка где поселился? У себя на квартире?

— Ага, — сказал Бельский.

— Когда свалится под лавку, волоки его на квартиру и пусть он там проспится. А утром хоть что, хоть в проруби купайте, — в одиннадцать ноль ноль он должен быть у меня. Трезвый. Иначе тебя уволю. Въехал?

— Будет сделано, — сказал Бельский.

Он на минуту представил себе, как Сляб увольняет его. Интересно, с какой должности?

Бельский выключил телефон. Рядом со столиком материализовался давешний официант. За его плечом улыбался белобрысый хлыщ. Судя по виду, хлыщ был законченным наркоманом.

Хлыщ подмигнул, Ахрозов встал и вместе с ним вышел в туалет.

— Двести, — сказал хлыщ, вытаскивая из кармана запаянный пакетик с двумя беленькими таблетками.

— А не отравишь?

Хлыщ невольно оглянулся, как будто сидящий в ресторане Бельский мог видеть их через три стены.

— Мне что, жить надоело? — искренне сказал хлыщ.

— Мне нужен порошок.

— Хорошо. Приходи в триста третий номер, будет тебе порошок. Тебе же надо с ним договорить, а?

И хлыщ снова невольно оглянулся.

Ахрозов запил таблетку водой из-под крана и снова вышел в зал. Бельский сидел все в той же позе, широко расставив колени и заложив руки за спину.

Ахрозов сел напротив. Бельский поставил локти на стол и скрестил руки.

Глаза его оказались прямо у глаз Ахрозова.

— Почему Сляб приказал убить Афанасия? — спросил Бельский.

— Это не Слава. Это Черяга.

— А почему Черяга?

— Он уговаривал Горного сдаться. Он показал ему все документы, которыми мы его иметь будем. А Горный отказался. И получилось, что он документы-то спалил…

— А Ревко подтверждает, что Денис приезжал к нему ночью. Просил поставить Горного на «Южсибпром».

— Приезжаеть-то он приезжал. А Горный об этом знал?

— Ты понимаешь, — спросил Степан, — что я не хочу этой войны?

Сергей кивнул.

— Почему я должен воевать с братом девушки, которую я люблю? Потому что так хочет Костя? Я сумею объясниться с Костей. Но если появился труп, и это труп моего друга, то трупов будет два.

Ахрозов сморгнул. Потом помахал рукой перед носом.

— Слышь, Степ, а чего у тебя четыре глаза?

Бельский на этот вопрос ничего не ответил, и Сергей протянул руку, чтобы пощупать лицо Бельского и убедиться, четыре там глаза или два. Бельский перехватил его за запястье и сказал:

— Ты понял? Пусть Сляб выгонит Черягу. Я больше ничего не прошу.

— Поедем со мной к Славке. А?

— Когда?

— Сейчас.

— Поехали, — сказал Бельский. Ноги Ахрозова заплетались так же, как и язык. Бельский вытащил его из-за стола.

— Я на минуту, — проговорил Ахрозов, — мне надо… в номер… триста третий номер…

— Я подожду, — сказал Бельский.

На третьем этаже пол был застлан красной дорожкой, а двери номеров отделаны белым и золотым. Ахрозов вышел из лифта и оперся руками о стену. С полом происходило что-то странное: он весь колыхался, как будто под ковром скользила гигантская анаконда. Немка, вышедшая вместе с ним из лифта, кинула на Ахрозова уничтожающий взгляд.

Дверь триста третьего номера была незаперта. Ахрозов вошел внутрь, но тут пол еще раз качнулся и сбросил его с себя, как лошадь — седока.

Когда Сергей очнулся, он обнаружил, что лежит на постели в триста третьем номере, полураздетый, и чьи-то влажные губы касаются его лба. Ему показалось, что это губы Насти.

— Господи, Сережа, Сереженька, — послышался где-то шепот, — ты мой единственный. Они за это ответят, все. Я их раздавлю, для тебя, я все сделаю, только очнись!

Сергей открыл глаза. Около него на коленях стоял Анастас. Он был только что из душа, в белом пушистом халате. Нежные, сильные его пальцы с ухоженными ногтями гладили плечо Горного.

— Сережа, ну как же можно есть всякую дрянь, — бормотал Анастас, жадно глядя на директора, — тебе нужен порошок? Я тебе дам лучший порошок…

Ахрозов приподнялся и сел. В углу спальни пылал настоящий камин, языки пламени высовывались из камина и лизали зеркальный потолок. В пламени танцевали черти.

Нос Анастаса вдруг необычайно удлинился и превратился в хобот. Во рту сверкнули волчьи клыки.

Ахрозов вскрикнул и изо всей силы влепил Анастасу кулаком в лицо. Хобот треснул и отломился, как сломанная дошечка, Анастас с грохотом обрушился на каминную решетку. Полы халата распахнулись, открывая длинные безволосые ноги и живот, одна нога задела подставку для каминных щипцов. Щипцы покатились в огонь.

Ахрозов с трудом вылез из кровати. Стены комнаты раздувались и опадали, как желудок гигантского насекомого. На теле Анастаса показались трещины, и сквозь них полезли черные щупальца.

Анастас застонал и приподнялся. Черные его глаза с изумлением и укором глядели на Ахрозова, — Сережа, за что? — еле слышно пролепетал Анастас.

Сергей схватил щипцы и стал хлестать ими по щупальцам. Он бил до тех пор, пока лицо человека, лежавшего на полу, не превратилось в бесформенный фарш, а одна из половинок щипцов не треснула и не отлетела в угол комнаты.

Потом Ахрозов потерял сознание и упал рядом с трупом, лицом в колышащийся пол.

Прошло пятнадцать минут — в номере все было тихо.

Затем дверь неслышно отворилась, и в номере показались двое: Бельский и Кирилл. Бельский некоторое время постоял на пороге спальни, вглядываясь в неподвижно лежащие фигуры, а потом наклонился над Анастасом и пощупал пульс.

— Отвези его домой, — сказал Бельский, кивая на Ахрозова.

Повернулся и вышел вон. Спустя десять минут Бельский, в отдельном кабинете, еще раз просмотрел запись всего, что происходило в номере с той минуты, как на пороге его показался Ахрозов.

Степан вынул оригинал записи, а последние кадры, запечатлевшие его и Кирилла, стер и с пленки, и из компьютера.

Сергей Ахрозов очнулся утром в своей московской квартире от телефонного звонка.

Звонил водитель, присланный за Ахрозовым.

— А? — сказал Сергей, — В одиннадцать? Никуда я не поеду.

И бросил трубку. Память была абсолютно ясной. Сергей помнил все: качающийся пол, чертей в пламени и даже черные петли, которые росли из Анастаса. Все — до того момента, как он упал лицом в ковер.

Вот как он очутился в квартире — этого Сергей решительно не помнил.

Возможно, он добрался сам, в потустороннем состоянии. Возможно, его привезли по приказу Степана.

В любом случае он вляпался не по шею, а по уши. Не приходилось сомневаться, что все, произошедшее в «Кремлевской», было снято на пленку, и на пленке этой мертвец есть, а вот чертей и щупалец, натурально, нет. И на этот раз это не избитая проститутка, Мансур со сломанной челюстью и не искалеченный прораб. Это труп Анастаса, и за Анастаса черловский губернатор не только посадит Ахрозова, но и вышвырнет Извольского из области. «Через два месяца нечего будет наследовать», — вспомнил Ахрозов слова Бельского.

Что он может сказать на суде? Что его подставил лично Бельский? А Бельский скажет, что в «Кремлевской» не был, и весь персонал гостиницы, от мала до велика, это подтвердит, и Сергей Ахрозов выйдет лгуном, который неумело пытается запутать в свое преступление врага компании. И вообще, если на то пошло, первое, что спросит Черяга, «как же так получилось, что вы, Сергей Изольдович, приехав в Москву, первым делом бросились к Бельскому, и о чем это вы говорили с ним без охранников?»

Извольский еще этого не спросит, а Черяга спросит тут же. И выйдет так, что враги этой истории не поверят, а друзья из-за этой истории сочтут его предателем и отшатнутся.

А история эта непременно вылезет наружу. Она была хороша, очень хороша, ловушка, расставленная Бельским. Имея такой компромат на Ахрозова, Бельский мог бы вертеть им, как перышком. Но Бельский опоздал. Ахрозова вызвали в Москву, чтобы уволить. И как только Бельский узнает об этом, он отошлет кассету в органы.

Тогда все равно выйдет оглушительный скандал, который скомпрометирует Извольского, а черловский губернатор будет убежден, что Сляб уволил своего директора, именно узнав об убийстве…

Ирония судьбы заключалась в том, что, скорее всего, никто и помыслить не мог, что Ахрозов убьет Анастаса. Следует глянуть правде в лицо: Ахрозова просто подложили под губернаторского фаворита, как накачанную наркотиками проститутку, и именно это и собирались записать на пленку. Записали другое. Еще лучше.

Мобильный Ахрозова прозвонил еще раз.

— Ты где? — спросил Извольский.

— Я никуда не поеду, — ответил Ахрозов.

— Ты поедешь и будешь у меня через двадцать минут.

Ахрозов приехал в офис спустя два часа. Его провели в переговорную и оставили там одного. В переговорной было прохладно и тихо, и в углу сонной мухой жужжал кондиционер.

Ахрозов прождал двадцать минут и еще раз двадцать, а потом набрал сотовый Извольского. В трубке раздался длинный гудок — и тут же сотовый отключили. Ахрозов подождал еще полчаса и вышел в приемную.

— А где Слава? — спросил он у секретарши. Та удивленно на него глядела.

— Вячеслав Аркадьевич срочно уехал, — сказала она, — ничего не сказал, велел всем ждать.

Ахрозов уехал из представительства около трех часов дня, так и не дождавшись Извольского. На этот раз он поехал не в квартиру, а в загородную гостиницу АМК. Он до вечера смотрел телевизор, а потом спустился вниз поужинать.

В столовой, кроме него, ужинали двое: какой-то угольный директор и один из вице-президентов холдинга. Пришлось подсесть к ним. Вице-президент приветственно взмахнул рукой и сказал:

— Слыхали, Сергей Изольдович, в губернаторской семье траур, зарезали Анастаса. Вчера ночью. В «Кремлевской». По телевизору уже передали…

— Кто зарезал-то, неизвестно? — спросил Ахрозов.

— А хрен знает, какой-нибудь очередной любовник. Анастас голый, истыкали его как подушечку для булавок, кокаин на ковре сантиметровым слоем…

Угольный директор поразмыслил и изрек:

— Убийцу, наверное, скоро поймают. Быть того не может, чтобы Анастас жил в «Кремлевской» и этот номер не был бы набит жучками.

— Служба безопасности «Кремлевской» клянется, что ничего не ведает и за гостями не шпионит.

Ахрозов просмотрел меню и сказал официантке:

— Я ничего не буду. Голова болит.

В номере Ахрозов еще раз позвонил Извольскому, но телефон снова выключили, и он не стал перезванивать. В конце концов, у Извольского стоял определитель номера, и если звонок Ахрозова для него еще важен, — пусть набирает сам.

Телефон зазвонил сам в восемь часов вечера.

— Але! — сказал Ахрозов.

На том конце трубки молчали.

— Але! — против воли Сергей сорвался на крик. Связь была исправной: было такое впечатление, что человек, держащий вторую трубку, едет в машине.

Далеко-далеко слышалась музыка, и доносился шум от улицы за стеклом.

— Але! — повторил Ахрозов.

Трубку подержали еще несколько мгновений и бросили.

Через полчаса последовал еще один, такой же, звонок. Номер звонившего не определялся.

К десяти вечера Ахрозов весь извертелся. Вынужденное безделье разъедало его, как царская водка разъедает золото. Странное дело, но снять возбуждение алкоголем не хотелось, при одной мысли о водке или дозе Ахрозов чувствовал тошноту. Возможно, это из-за той дряни, которой Ахрозова окормили вчера. Или, наоборот, из-за стресса.

Вице— президент и угольщик снова поднялись к нему в номер и позвали вниз, поиграть в боулинг. Ахрозов отказался.

К одиннадцати вечера он принял решение. Ахрозов заказал машину и поехал в «Кремлевскую». Он не сомневался, что пленка с записью убийства существует, и что Бельский предъявит ее в самый неподходящий момент. Он хотел расставить все точки над "и" сам.

* * *

Когда Ахрозов вошел в казино, праздник жизни был в самом разгаре.

Бельского в общем зале не было. Кое-кто из знакомых помахал Сергею рукой, несколько удивленный встречей. За одним из столиков, к которому был вынужден подойти Ахрозов, обсуждалось убийство Анастаса. Видимо, в гостинице это было новостью номер один.

Ахрозов попросил себе чашку кофе и фруктов, а потом поднялся на второй этаж, в вип-помещение. У него не было соответствующей карточки, и охранник, не знавший его в лицо, не хотел его пускать.

— Скажи Степану, что я хочу с ним поговорить. Сейчас, — сказал Ахрозов охраннику.

— Вы — это кто?

— Он знает.

Ахрозов спустился вниз и выпил заказанный кофе, а через некоторое время к нему бесшумно подошел официант:

— Вас ждут, — сказал официант.

Они прошли на второй этаж, миновали вип-зал и оказались где-то в служебных помещениях гостиницы. Там они спустились в гараж, где Ахрозова уже ожидал черный «мерседес» с тонированными стеклами. Около задней двери дежурил стриженый парень в кожанке.

— Вам сюда, — сказал парень, распахивая дверь. Ахрозов сел на заднее сиденье, парень вскочил вперед, к водителю, и «мерседес» тут же вылетел со стоянки, бесшумно, как ниндзя, стелясь по мокрому осеннему асфальту.

Поездка была недолгой: спустя десять минут «мерседес» нырнул в раскрытые ворота одного из арбатских особнячков. На особнячке не было ни одной вывески, и вход в него располагался не с улицы, а со двора, перекрытого высоченным, с телекамерами забором.

Ахрозов ожидал, что машина остановится у подъезда, но не тут-то было: в стене особнячка открылись ворота, и машина въехала по пандусу в небольшой подземный гараж.

Ахрозов, не дожидаясь стриженого мальчика, отворил дверь и вышел из машины. В гараже царила полутьма, словно в вырытой, но еще не засыпанной могиле. Фары «мерседеса» отражались от луж на бетонном полу и хромированного лифта в дальнем конце. Около лифта стояли двое охранников с рациями в руках и кобурами на поясе. Еще один охранник подошел к Ахрозову.

— Вам сюда, — сказал он, указывая на лифт.

Пока они поднимались, охранник несколько раз переговаривался по рации.

Ахрозов сам был не новичок в том, что касается мер безопасности. Но то, что он наблюдал, было не безопасность. Это было шоу.

Наискосок лифта на третьем этаже во всю стену располагалось зеркало, удваивая и без того немаленькую площадь особняка. Приемная была огромной, и ни одной из дверей, ведущей из приемной, не было никаких табличек. Дверь слева была открыта, и за ней виднелся длинный обеденный стол. Дверь направо была закрыта, судя по всему, это был кабинет.

Секретарш в приемной не было: за одним из столов сидел невыразительный человек в штатском.

— Прошу, — сказал охранник, становясь у дверей кабинета.

Ахрозов толкнул дверь и вошел. В кабинете можно было б устроить теннисный корт. У дальнего конца его возвышался породистый стол красного дерева и высокое, похожее на трон кресло. Сейчас кресле было пусто.

Чуть дальше стоял диван белой кожи и кресла окружавшие низенький стеклянный столик. Под по верхностью столика плавали серые округлые рыбки — пираньи. В радужном стекле отражался экран видеомагнитофона, и на экране этом был вчерашний номер в «Кремлевской».

На диване сидел круглолицый человек в бежевой водолазке и с совершенно белыми волосами.

Это был не Бельский. Это был Константин Цой.

— Садись, Сережа, — сказал Цой. — Хочешь посмотреть?

— Да.

— Что, не помнишь, что делал?

— Все помню.

Цой щелкнул ленивчиком, и изображение ожило. Съемки продолжались минут семь. Это были съемки хорошей оптикой. Класс изображения был даже выше, чем на любительской VHS. На пленке было очень хорошо видно, что никакого хобота у Анастаса нет.

Пленка закончилась. Ахрозов сидел в кресле и глядел, как плавают под стеклом пираньи.

— Выпить хочешь? — спросил Цой.

— Не в этом офисе и не из твоих рук.

Цой достал из шкафа бутылку с минералкой и два тяжелых стакана венецианского стекла. От вида холодной воды у Ахрозова пересохло в горле, он взял и механически опростал стакан. Цой поднес к губам свой.

— Тебе надо лечиться, Сережа, — соболезнующе сказал Цой.

Ахрозов молчал.

— Меня подставили, — вдруг жалобно сказал Ах-позов. — Это… это гадко. Позорно…

— Кого это интересует?

Ахрозов промолчал.

— Извини, Сереж, картина ясная. Имеется, извини два пидора. Первый заходит в номер, косой выше крыши, и падает носом в ковер. Второй волокет его в постель и раздевает. Тут первый приходит в себя и шинкует второго каминными щипцами. И потом, тебя что, заставляли дурь жрать? Тебя Степан, что ли, накормил кислотой?

— Я… я не контролировал себя…

Цой запрокинул голову, словно собираясь расхохотаться.

— Ты хочешь сказать, что экспертиза признает тебя невменяемым?

Сергей молчал.

— Ну и что? Извольский что, оставит тебя генеральным директором? А тогда какая тебе разница, дадут тебе двадцать пять лет или дурку?

Цой рывком наклонился к Сергею.

— Ведь именно это тебя мучит, да, — что каждую секунду тебя могут выкинуть на улицу? Что Извольский — хозяин, а ты — репей сбоку. Не так ли? Кого ты хотел убить на самом деле, когда шинковал этого придурка? Черловского губернатора? Или Извольского?

— А если я хотел убить тебя? — тихо выговорил Ахрозов.

— Меня? — Цой искренне удивился. — За что?

Он запрокинул голову и засмеялся, и смех его звучал почти по-мефистофелевски.

— За что? За Шалимовку? Извини, Сережа — мне был нужен этот комбинат.

Nothing personal, как говорится. Он продавался на чековом аукционе, если ты помнишь. И мои заводы сидели без него на сухпайке. И когда я услышал, что банк тоже нацелился на комбинат, я пришел и сказал: ребята, зачем портить друг другу игру и тратить друг у друга деньги? Давайте вы возьмете мои ваучеры и вложите их от своего имени, а акции мы потом разделим поровну. А я обеспечу, чтобы на аукционе не было посторонних. И они взяли мои ваучеры и купили контрольный пакет за два с половиной лимона. Два с половиной миллиона долларов за ГОК, который выпускает в месяц окатыша на десять миллионов! А потом они пришли ко мне и сказали: ты знаешь, парень, мы передумали, вот тебе твоя доля деньгами, целых полтора миллиона, а ГОК будет наш.

Извини — у меня были партнеры, которые убивали за меньшее. Я Константин Цой. Меня не кидают, как лоха на пляже. Я шесть лет ждал, пока я отплачу этим уродам с процентами. И я не виноват, что ты попался у меня на пути. Когда ты выбирал работу, надо было помнить, что ты работаешь на кидалу.

Ахрозов сидел, уставясь в одну точку. Рука его автоматически протянулась к бутылке с водой. Он налил стакан и снова жадно выпил.

— Я мог посадить тебя два года назад, — сказал Цой. — За Наиля, который от твоих побоев месяц в больнице лежал. Я тебя не посадил. Я заплатил тебе те деньги, которые зажал банк. Ты знаешь, сколько я тогда дал за акции? Двадцать миллионов. Эти двадцать миллионов спас для банка ты и только ты. Тебе по праву полагалась половина. Тебе дали хоть копейку? Скажи, Извольский в такой ситуации заплатил бы деньги врагу, который стоил ему двадцать лимонов? Извольский отговорил бы Наиля, когда тот побежал в ментовку с заявлением?

— Извольский дал мне этот ГОК, — сказал Ахрозов.

— И когда он посмотрит эту пленку, он бросит тебя губернатору, как кость собаке. Ты для него даже не пешка, ты мусор на доске.

Ахрозов молчал.

— Кстати, о мелких одолжениях, усмехнулся — Ты в своем Павлогорске заметил, что мы сменили в Оренбурге губернатора?

— И что?

— Между прочим, новый губернатор отдал нам в траст Карачено-Озерский ГОК. То есть принадлежат акции Макееву, а управляем ими мы. С правом выкупа.

Ахрозов вскинулся. Слова его прозвучали почти как крик.

— Акции не принадлежат Макееву! Они принадлежат мне! Я… я подам в суд.

— Подай. Я, например, готов сделать все, чтобы ты его выиграл.

У Ахрозова внезапно пересохло в горле.

— Ты врешь, — сказал он, — ты… ты не можешь… если я…

Ахрозов окончательно запнулся и кивнул на опустевший экран видеодвойки.

— Я рискну, — сказал Цой. — Я рискну там, где не рискнет Извольский. Потому что он не сотрудничает с убийцами.

— А ты — сотрудничаешь?

Цой пожал плечами.

— Ну, в сущности, что ты такрго сделал? Прикончил подонка, который к тебе приставал? Я бы на твоем месте сделал бы тоже самое, только давно и через специально обученных людей. Жалко, конечно. Мы этого не планировали. Полезный был подонок, надо признаться. Со мной работал.

— С тобой всегда подонки работают.

— Ну, вот это преувеличение. Ты же будешь со мной работать?

— Я сумасшедший. Но не до такой степени.

— Ты конечно сумасшедший. И я догадываюсь, чем тебя вылечить.

— Чем? Электрошоком?

— Тебя можно вылечить, если сделать из менеджера — собственником. Давай меняться. Ты отдашь мне Павлогорск, а я тебе — Озерский ГОК. У тебя очень распространенная болезнь, поверь мне, Сережа. Просто симптомы слишком яркие.

— Меня все равно выгонят, — сказал Ахрозов, — я разругался с Черягой.

— Из-за чего?

Ахрозову было уже все равно, с кем быть откровенным — с собутыльником, с попутчиком в метро или палачом.

— Из-за девки.

Цой, запрокинув голову, расхохотался.

— Ничего… посреди драки не выгонят. Потом — да, потом — извините. Ты там слишком много мозолей поотдавил… Так что, — будем меняться?

Ахрозов молчал.

— Ты сделаешь на Павлогорке то, что предлагал тебе Анастас, — сказал Цой. — Взамен ты получишь свой старый завод. Он мне не нужен. Он не вписывается в структуру моего холдинга.

Ахрозов усмехнулся.

— Я не знаю ни одной вещи в России, которая не вписывается в структуру твоего холдинга, Константин Кимович. Ты охотишься на все, что потребляет газ, воду и электроэнергию.

— У тебя есть выбор?

Ахрозов, опустив голову, глядел сквозь радужное стекло стола. Под стеклом плавали серые рыбки пираньи.

— Нет, — медленно проговорил Ахрозов, — выбора у меня нет.

* * *

Черяга был у Извольского в десять утра. За прошедшие несколько дней Извольский еще больше осунулся. Денис очень хорошо знал причину. Швейцарские врачи отказались делать операцию Ларочке — слишком велик риск, сказали они.

Майя Извольская прилетела из Франции. Ее видели вместе со Степаном в одном из ночных клубов столицы. Извольский рывком встал, обошел стол и навис над Черягой.

— Что у тебя там с Серегой?

— Ахрозова надо убирать, — сказал Черяга.

— Почему?

— Он не контролирует себя.

— В смысле?

— Он избивает людей. Когда выключили в первый раз свет, он охранника на подстанции чуть не убил.

Извольский смотрел на Дениса тяжелым, ничего не выражающим взглядом.

— У тебя есть эта девушка, Настя? — спросил Извольский.

Денис молча кивнул.

— Сережа напилбя и лапал ее, а она ему отказала?

— Да.

— И после этого он избил охранника на подстанции?

Денис молчал.

— Я бы в этой ситуации не только охранника избил, — сказал Извольский, — я бы в этой ситуации еще и тебе по морде съездил.

— Дело не в том, что он его избил. Дело в том, что это не единственный случай. Он бил рабочих…

— Пусть не воруют.

— Он врезал Мансуру.

— Эта тварь заслужила не оплеуху, а то, что она получила от Самарина.

— Он…

— Хватит, Денис. Если мой лучший директор ухаживает за твоей девушкой, это еще не довод, чтобы я его увольнял.

— Если ты считаешь, что я использую свое служебное положение в личных целях, я могу написать заявление об отставке — сказал Черяга…

— Я подумаю над этим предложением, — ответил Извольский.

* * *

Ахрозов приехал в офис около полудня. Его провели в переговорную и оставили там одного. В переговорной было прохладно и тихо, и в углу сонной мухой жужжал кондиционер.

Ахрозов плюхнулся в кресло, запрокинул голову и задремал. Когда Ахрозов открыл глаза, перед ним стоял Извольский.

— Ну что, хорошо погулял? — спросил Извольский.

— Хорошо, — внутренне содрогнувшись, ответил Ахрозов.

Извольский крякнул, подошел к Ахрозову и эдак обошел его слева направо, настолько, насколько позволял стол. Потом присел на краешек столешницы.

— Так что ты там тер насчет Дениски? Да еще по телефону?

Ахрозов молча махнул рукой.

— Так. Вижу, осознал. А что мне утром насчет тебя Денис предлагал, повторить?

— Не надо.

— Правильно. Не надо. Нехай сам Денис повторит, не хватало мне еще чужой хай пересказывать.

Извольский помолчал.

— Мало нам проблем в Павлогорске. Света нет, окатыша нет, на Дениса уголовщину вешают, — нет, ты подумай! Еще вы задрались! Как два кобеля! Из-за бабы!

Извольский наклонился к самому лицу Ахрозова.

— Ну ведь его баба, а? Он ее привез, он за ней в Черловск сорвался, ну ты скажи, куда ты полез? Ты ведь в дом чужой не полезешь, чего ты к бабе чужой прицепился?

— Я…

— Цыц!

Извольский встал и сердито заходил по комнате.

— Визгу на пол-Сибири, один другому в грызло дал, на аэродроме склоку устроили из-за «мерса», как бабы из-за морковки! И какие из всего этого выводы?

— Выводы такие, что один из нас лишний.

— Ну ты смотри. И Денис такой вывод тоже сделал. Читай.

Извольский сунул Ахрозову лист, и Сергей увидел собственноручное, с подписью, заявление Дениса об уходе по собственному желанию. Мечено заявление было сегодняшним числом. Сердце Ахрозова оборвалось.

— Это он сам написал? Без принуждения?

— Нет, я ему ствол в морду ткнул, — сердито ответил Извольский. — А ты надеешься, что я подпишу, да? Во тебе!

Извольский, на глазах Ахрозова, порвал заявление напополам и спихнул лоскуты в корзинку для мусора. Пододвинул одной рукой кресло и сел напротив Ахрозова.

— Значит, так, — сказал Извольский, — я тут давно на этот счет думал, раньше хотел сказать, да только все это дерьмо началось. Был, Сережа, полгода назад, Павлогорский комбинат, и был это не комбинат, а акционерное общество «авгиевы конюшни». И ты это АО вычистил. В общем, в связи с этим: у меня сейчас шестьдесят два процента комбината. Твоих — одиннадцать процентов. Когда разгребемся с нынешним дерьмом, купим остальное. Если будешь хорошо работать — получишь блокирующий пакет. — Ахрозов сидел совершенно неподвижно. Ему показалось сначала, что он ослышался или до сих пор под кайфом. Извольский встал.

— Я вчера не успел с тобой поговорить, — сказал Извольский, — знаешь почему? Этого еще нет в газетах, но Альбинос купил Корсунький ГОК.

Ахрозов вздрогнул. Он только вчера говорил, с Цоем — и тот даже не счел нужным похвастаться новой покупкой.

— Я слишком поздно узнал о сделке, — продолжал Извольский, — пытался ее сорвать. Альбинос заплатил за ГОК сто сорок миллионов долларов. Я предложил сто шестьдесят, но, видно, там не одни деньги были. Ты понимаешь, что это значит?

Если мы не будем единой командой, мы не выиграем, Сережа. Альбинос пленных не берет.

* * *

Пламя промышленной войны между АМК и группой «Сибирь» распространилось по всей России.

Извольский купил крупный угольный порт в Новороссийске, — Цой перекупил менеджеров порта и запугал их, и прежде чем Денис успел отследить произошедшее, менеджеры сдали порт Цою же в аренду на 99 лет за две тысячи долларов в месяц.

Цой выложил десять миллионов долларов за крупную угольную шахту, а когда он туда зашел, оказалось, что Извольский за несколько сот тысяч долларов получил в аренду горно-обогатительную фабрику, запиравшую единственную ведущую из шахты дорогу. Извольский запросил за переработку столько, что реальная рентабельность шахты упала до 2%, и Цою ничего не осталось, как согласиться.

На первый взгляд, силы противников были несравнимы. Извольский, хоть и мог держать губернатора у себя в приемной по часу, — был все-таки хозяином одного завода и нескольких связанных с ним технологической цепочкой предприятий. Извольский никогда особо не нуждался в политической поддержке, не терся в Кремле и не имел в правительстве ни врагов, ни дорогостоящих союзников.

Все льготы, какие ему требовались, он не без основания предпочитал получать на местном уровне, используя губернатора в качестве половичка. Федеральные министры, по его мнению — это было дорого и ненадежно, к тому же президент менял их, как трусики, и каждый последующий министр зачастую норовил наказать всех, кто спонсировал предшественника.

Другое дело — Цой. Он был столь же незаметен, сколь и всесилен. В лицо его знали меньше депутатов, чем получали от него содержание. Его называли партнером Рушайло, Патрушева и Волошина, ему приписывали самые фантастические связи, — истина же заключалась в том, что нередко путем хитроумных разводок на правительственных постановлениях, выгодных Цою, красовались подписи его злейших врагов.

Цой коллекционировал заводы, как другие коллекционируют почтовые марки, он возил на охоту премьеров и прокуроров, и как танк, прущий по цветущей гречихе, он, казалось, не мог проехать ни метра, чтобы не растоптать зазевавшегося кузнечика или гусеницу.

Однако именно во всесилии Цоя и заключалась его слабость. Все чиновники, которые не были у него на содержании, люто его ненавидели, губернаторы его побаивались, а захваченные им заводы далеко не всегда пребывали в лучшем состоянии. Цой бил предприятия, как утку влет, не задумываясь о том, что делать с добычей и кто ей будет управлять. Честных управляющих было найти нелегко, особенно Цою, а чем беспардонней был захват, тем больше денег успевали увести с завода прежние хозяева.

Свободных денег у авантюриста и охотника Цоя было немногим больше, чем у рачительного хозяина Извольского, — а деньги в войне самое главное.

У Цоя было много владений — но почти все они были уязвимы и обременены исками прежних разъяренных хозяев. У Извольского был всего один комбинат, но Сляб врос в этот комбинат, как врастает в пустынную землю низенький саксаул с длинным корнем, и любая попытка отнять у Сляба АМК слишком уж попахивала беспределом. Это вам не лежалый разрез банкротить.

Как только война разгорелась, к Извольскому со всех сторон потянулись ходоки: все те, кого Цой когда-то унизил, растоптал или вовсе объявил в розыск.

И все чаще и чаще, выслушав чью-то душещипательную историю, Извольский задумывался о том, что — пристрели кто-нибудь Цоя, и никто не подумает на Извольского. Слишком много у Альбиноса врагов.

Но странное дело. Чем больше этих людей проходило через кабинет Извольского — тем яснее Извольский понимал, что никого из них нельзя взять в союзники. У всех был какой-то изъян. Одни были глупы, другие не по чину вороваты. Третьи безнадежно отстали от времени, четвертые были лгуны, хвастуны и задиры. Едва приходя в кабинет Извольского, они вели себя не как просители, а как равные: один красный директор, явившийся к Слябу с опозданием на час и значком героя Соцтруда на лацкане, с ходу предложил молодому человеку разделить империю Цоя напополам. Орудием, избранным им для завоевания империи, служил депутатский запрос в Законодательное собрание Хабаровского края.

— Вот увидите, — сказал директор, около трех лет назад выжитый с убитого им предприятия, — это будет скандал века! Это прочтут по всей России! Нет, во всем мире!

Другие были люди настолько испорченные, что репутация их была еще хуже репутации Цоя, и Извольский не мог поручиться, что его не сдадут Альбиносу с потрохами, почуяв самомалейшую выгоду.

Как волк задирает больную овцу, как тигр хватает самого медленного оленя — так и Альбинос безошибочно выбирал себе только те жертвы, которые вблизи не будили сочувствия. Одни были слишком наглы, другие слишком беспомощны, третьи были такие подлецы, что все про себя думали: «и поделом».

Все чаще и чаще Вячеслав Извольский вглядывался в собственное отражение в безупречно полированной поверхности стола: какой тайный изъян разглядел в нем Константин Цой? Или охотник Альбинос наконец зарвался, и собственная гордыня теперь погубит Альбиноса, как до этого губила его жертв?