После крушения монархо-фашистской системы в результате поражения во второй мировой войне правящие круги Японии сумели использовать в своих интересах американскую оккупацию и экономическую помощь, восстановить и полностью перестроить разрушенную войной промышленность, а затем добиться форсированного роста национального производства. Быстрый скачок от разрухи к высокому уровню экономического развития, от позора капитуляции к упрочению международных позиций страны привел к возрождению великодержавных амбиций в правящих кругах. Они стремятся ныне всеми средствами насаждать в народных массах несколько измененную в соответствии с новыми историческими условиями шовинистическую идеологию «японизма», того самого «японизма», основы которого были разработаны еще в годы Мэйдзи. В наши дни старинные самурайские добродетели, сформулированные некогда в кодексе чести бусидо (путь воина), оживают в новом обличье, являясь, по убеждению некоторых исследователей, скрепляющим и организующим началом для японской нации в эпоху НТР.
Поражение в войне знаменовало крах обремененной грузом феодальных пережитков «самурайско-монополистической» империи. Ее закат сопровождался чудовищными в своей бессмысленности демонстрациями самурайского духа: формированием многотысячных отрядов камикадзэ, отчаянным и безнадежным сопротивлением окруженных гарнизонов на островах Южных морей и на Окинаве, массовыми самоубийствами мирных жителей на о-ве Сайпан, наконец, коллективным харакири офицеров на площади перед императорским дворцом.
Итоги войны развеяли миф о непобедимости японской армии, воспитанной в духе бусидо, доказали непрочность политических и идеологических устоев страны, претендовавшей на абсолютное господство в Азии. «То, что вожди привели свой народ к ужасному поражению вместо славной победы, — пишет Перл Бак, — потрясло японцев до глубины души. Это было поражение всего их существа, разума и духа, равно как и тела. Они больше не были тем народом, каким всегда себя представляли» [16, с. 65].
Капитуляция означала решительную переоценку ценностей во всех сферах жизнедеятельности общества, включая культуру и идеологию.
Глубокую трещину дала четко отлаженная иерархическая система государственного управления, опиравшаяся на принцип «органического единства нации» («кокутай»), согласно которому все звенья государственного аппарата, все социальные ячейки находились в тесной функциональной зависимости. Беспрекословное подчинение вышестоящему и слепое поклонение богоданному монарху лежали в основе гражданского этического кодекса «сюсин», определявшего на протяжении веков поведенческие нормы для народных масс и создавшего идеальные условия для распространения националистических лозунгов, морали бусидо. После войны в общественном сознании японцев, формировавшемся на протяжении столетий, произошли очевидные структурные сдвиги, сопровождавшиеся временной фрустрацией и появлением комплекса национальной неполноценности, который давал о себе знать вплоть до середины 50-х годов.
Американские оккупационные власти, проводя относительную демократизацию государственного аппарата Японии по западному образцу и стремясь перестроить экономику страны, преследовали одну цель — обеспечение интересов США в бассейне Тихого океана. При этом все их мероприятия носили половинчатый и противоречивый характер. Противоречивость акций, предпринятых оккупационными властями, заключалась в том, что американцы, с одной стороны, выступали противни-ками японского национализма и милитаризма, который они стремились нейтрализовать с помощью буржуазно-демократических реформ, а с другой — предпочитали не задевать национальное достоинство японцев, чтобы обеспечить себе в дальнейшем союзника в борьбе против стран социалистического лагеря.
В процессе демократизации была ликвидирована строжайшая государственная цензура в печати, проведена реформа школьного образования, коснувшаяся в первую очередь курса исторических и социально-политических дисциплин, религия синто была отделена от государства. Кроме того, серьезной «чистке» подверглись средства массовой коммуникации, а также литература, кино и театр. Был наложен запрет на преподавание самурайских воинских искусств: дзюдо, аикидо, кэндо, каратэ и т. п. Отвергая принципы феодальной лояльности и идею о превосходстве японцев над другими народами, штаб Макартура ополчился заодно и на все проявления самобытности японской культуры. Управление гражданской информации и просвещения оккупационных войск действовало подобно бульдозеру, срывающему весь культурный слой почвы, чтобы освободить площадку для теннисного корта. Так, в директиве «О направлении творческой деятельности в кино и театре», изданной в сентябре 1945 г., прямо говорилось: «Театр типа кабуки, прославляющий феодальную верность и идею мести, едва ли приемлем в современном мире. Пока на глазах у народных масс оправдываются обман, убийство и измена, пока допускаются пренебрежение к закону и вендетта, японцы не смогут, осознать сути международных отношений, царящих в современном мире» [16, с. 109]. В результате почти весь репертуар кабуки и дзерури, отнесенный к «пережиткам феодальной идеологии», и соответственно экранизированные версии драм подверглись запрету. Эти акции, подрывая национализм, в то же время «лишали почвы демократическое движение Японии, обратившееся к народному ядру культурного наследия прошлого [2, с. 260]. В результате в глазах многих молодых людей скомпрометированные милитаристами принципы бусидо как бы обрели новую жизнь, олицетворяя национальное достоинство японцев, попранное оккупантами. На определенном этапе деятельность реакционных националистических сил развивалась в том же направлении, что и деятельность прогрессивного лагеря: защита традиционной культуры, борьба против американизации и содействие росту национального самосознания народа.
Искусственные запреты, наложенные оккупационными властями, продержались всего несколько месяцев, однако именно они дали повод правящим кругам начать с 50-х годов широкомасштабную кампанию по «восстановлению утраченных национальных духовных ценностей».
За минувшие десятилетия правящие круги добились немалых успехов в деле возрождения «государственного» национализма: им удалось восстановить (правда, под другим названием) монархический праздник — день основания империи (И февраля), внести «исправления» в учебники истории по вопросам о трактовке агрессивных войн Японии, ввести в школьную программу курс «морального воспитания», основанный на довоенных этических нормативах, и т. п. Правительство также взяло курс на усиление планирования и контроля в области культуры с целью «консолидации основы нации».
В 60-е годы был выдвинут тезис о «формировании человека» (хитодзукури) в условиях современной промышленной Японии. Этот тезис был детально разработан специалистами по философии, социологии и педагогике Центрального совета по образованию под руководством Косака Масааки в «Программе по формированию желательного образа человека» («Китай сарэрУ нингэндзо») (см. [9]). В центре программы находятся такие принципы, как «осознание миссии Японии в современном мире», «понимание общей ответственности японцев как нации», «всемерное стремление к дальнейшему повышению значения своего государства», «почитание императора» (подробно см. [4, с. 272–273]). Бросается в глаза преемственность программы по отношению к идеологическим разработкам довоенного «япониз-ма». Однако нельзя считать новую волну японского национализма исключительно делом рук правящих кругов.
В первые годы после оккупации представители прогрессивной гуманитарной интеллигенции Японии, как и поборники «Императорского пути», оказались на гребне волны так называемого «народного национализма», который, по оценке японских социологов, носил положительный характер, будучи антиамериканским по своей направленности и сливаясь в значительной мере с национально-освободительным движением народов Востока. Основным показателем роста националистических настроений было увеличение интереса к классическому культурному наследию в массах: оживление театров кабуки и ноо, исследований по древней и средневековой литературе и истории, традиционных школ в поэзии, живописи, прикладных искусствах.
В 60-е годы, в условиях «японского чуда», быстрого экономического развития Японии, стал разворачиваться активный экспорт японской культуры: архитектурных достижений, декоративного дизайна, икэбана, шашек го, национальной кулинарии, дзюдо, каратэ, кэндо и т. п. Для многих представителей японской интеллигенции традиционная национальная культура стала своего рода символом жизнеспособности нации, средством ее самоутверждения на мировой арене.
Конечно, экспорт культуры, рассчитанный прежде всего на переориентацию мирового общественного мнения в пользу «японской модели», был неотделим от экспорта легковых автомобилей и радиоэлектроники, крупнотоннажных танкеров и комплексного заводского оборудования. «Японское чудо» породило мифы о национальной исключительности японцев, становящиеся объектом умелой спекуляции в руках официозных культурологов. По мере роста японской промышленности и увеличения рекламы ее успехов в таких масштабных мероприятиях, как — Олимпиада 1964 г., «Экспо-70», зимние Олимпийские игры в Саппоро, Экспо «Океан», «Экспо-85» в Цукуба, «японская модель» и японский образ жизни стали привлекать к себе все большее внимание в Европе, Азии, Америке и Австралии.
В самой Японии лидеры ЛДП, афишируя «экономическое чудо», несмотря на временные перебои, связанные с экономическим кризисом 70-х годов, пустили в ход весь мощный механизм средств массовой коммуникации для пропаганды нового «общества процветания», в котором якобы ликвидируются социальные противоречия и грядет идеальное бесклассовое национальное единство, спаянное традиционной духовной культурой. При этом духовность буржуазного истеблишмента японского образца открыто противопоставлялась «грубо материалистической» индустриальной цивилизации Запада, переживающей в XX в. перманентный кризис моральных ценностей и не находящей опоры ни в следовании традиционным нормам христианской морали, ни в их тотальном отрицании. Идея «культурной конвергенции» с Западом, находящая признание в Японии, обретает реальные формы только с условием признания доминанты японского начала, а Западу усиленно навязываются японские ценностные ориентации во всех сферах человеческой деятельностн вопреки исторически сложившимся культурным различиям народов.
В период перехода от «народного национализма» к «эконо мическому» правительство стало усердно подогревать интерн народа к истории и культуре родной страны. Благодаря всемер. ному содействию властей возродились театры — ноо и кабуки находившиеся на грани исчезновения. Эти театры пропагандируются как символ «уникальности культурной традиции». Широко популяризируются в современной жизни Японии традици-онная архитектура, дизайн, садово-парковое искусство, разного рода прикладные искусства, икэбана и бонсай. Однако не будет преувеличением сказать, что стержнем «морального воспитания» и физической закалки молодых японцев в рамках программы «желательного образа человека», равно как и мощным ускорителем культурной экспансии Японии во все части света, стали возрожденные самурайские воинские искусства будо и их духовная основа — кодекс бусидо.
Идеи бусидо, зародившиеся в XII в. и окончательно оформившиеся в период правления сегунов Токугава (1603–1867) на протяжении нескольких веков определяли весь жизненный уклад самурайского сословия. В эпоху Мэйдзи они были умело использованы официозными идеологами для формирования принципов новой, массовой самурайской морали. Второй этап модернизации бусидо наметился в 30—40-е годы, в период разгула шовинистической пропаганды. Третий этап мы наблюдаем в наши дни.
Бусидо, представляющий собой смесь неоконфуцианства с дзэн-буддизмом, является прежде всего сводом поведенческих норм и этических регламентаций, большей частью весьма несложных и пригодных для манипуляции общественным и индивидуальным сознанием. Как правило, эти нормы и регламентации исходят из древних общеупотребительных конфуцианских заповедей: беззаветная верность и преданность господину, почитание родителей, почитание старших по возрасту и положению, скромность и благовоспитанность, умеренность в пище и скромность в одежде, поддержание фамильной чести, постоянное совершенствование в воинских науках и изящных искусствах (см. [28]).
В то же время бусидо позволял самураю идти на любое коварство, вплоть до клятвопреступления, во имя интересов сюзерена, проявлять неслыханную жестокость к «врагам», включая женщин, стариков и детей, жертвовать жизнью членов своей семьи во имя чести рода и т. п. Основой основ морали бусидо было самоотречение и самопожертвование во имя долга. Практическим путем к осуществлению долга для самурая было следование пяти классическим «постоянствам» гуманности, справедливости, благонравию, мудрости и правдивости. Все эти добродетельные свойства в конфуцианской иерархической системе общественных отношений призваны были регламентивать «пять связей»: между господином и слугой, отцом и сыном, мужем и женой, старшим и младшим и, наконец, между друзьями. В любой ситуации самурай должен был исходить из соображений высшей истины и добра, что, разумеется, было утопией в эпоху ожесточенных междоусобных войн, коварных заговоров и интриг.
Что же могло служить гарантией наилучшего выполнения долга, предначертанного самураю в его земной жизни? Разумеется, усердное овладение тайнами будо и через их посредство — тайной мироздания, космического единства Неба, Земли й Человека при помощи дзэн-буддийского психофизического тренинга. Именно воинские искусства и становились «путем самурая», его уделом на земле.
Все основные концепции бусидо почти без изменений вошли в арсенал идеологов имперского «японизма» 80—90-х годов XIX в. и на протяжении нескольких десятилетий действительно служили опорой «морального воспитания» нации, и в первую очередь армии. Также и образ самурая, утратив свое конкретно-историческое содержание, превратился на определенном этапе в стереотип национального героя. Не случайно самым популярным историческим романом наших дней остается беллетризованное жизнеописание знаменитого фехтовальщика Миямото Мусаси, принадлежащее перу Есикава Эйдзи.
В настоящее время правительство, умело спекулируя на симпатиях народа, всячески поощряет воинские искусства, прямо апеллируя к самурайским добродетелям, раздувая культ современных «героев» — основателей ныне действующих школ. В действительности же правящие круги преследуют далеко идущую цель — воспитать в Японии поколение молодежи в духе служения идеалам общества «процветания», нового «японского» образца.
Хотя кодекс бусидо, как и сам идеал «современного самурая», был дискредитирован в ходе второй мировой войны, тяготение буржуазной массовой литературы и искусства к самурайскому типу «сильной личности» вполне закономерно привело к возрождению будо, объективная значимость которых не была поколеблена социальными катаклизмами. Несколько лет спустя в полном масштабе был восстановлен и культ самурайской доблести — через посредство литературы, телевидения и кино.
Но не являются ли бусидо и все проникнутые его духом воинские искусства вопиющим анахронизмом в век космонавтики, робототехники, ракетно-ядерного оружия? Наоборот, отвечают современные апологеты самурайской морали, именно в период научно-технической революции, чреватой сильными стрессами, потрясением нравственных устоев общества, бусидо поможет формированию целостной, сильной личности, отдающей свои таланты служению государству. Как и в средние века, носитель идеологии бусидо становится верной опорой истеблишмента, неуклонным блюстителем норм общепринятой, на сей раз буржуазной морали. Правда, слово «бусидо» выведено из обращения. На смену ему пришло понятие «дух оудо» воинских искусств).
Если бусидо буквально переводится как «путь воина» будо означает «путь войны». Термин «путь» («до») издавна прилагался в Японии и в Китае к тем сферам человеческой деятельности, которые подпадали под категорию высокого искусства. Однако самурайские воинские искусства чаще классифицировались как бугэй, или будзюцу, что и переводится как «воинские искусства». Первым понятие «пути» ввел в конце XIX в. Кано Дзигоро, создатель современного дзюдо, реформатор, синтезировавший в своем учении многовековой опыт различных школ дзюдзюцу (джиу-джитсу). Его примеру последовали основатели всех ныне действующих японских будо: кара-тэдо, аикидо, кэндо (фехтование на мечах), дзёдо (фехтование на дубинках) и т. д. В 30-е и 40-е годы монархо-фашистские власти всячески поощряли развитие традиционных воинских искусств, провозгласив их «укрепляющими государство» (кэн-коку) (см. [10]). В том же качестве они рассматриваются и ныне, хотя в спортивных залах на смену откровенным шовинистическим лозунгам пришли изречения дзэнских патриархов и заповеди отцов-основателей современных будо.
Традиционные воинские искусства в странах дальневосточного региона исторически подразделялись на военно-приклад-i ные и театральные. Первые предназначались для использования на поле боя и общего психофизического совершенствования личности. Вторые представляли собой как бы безобидную копию настоящих будо: бесчисленные приемы фехтования на мечах и на палках, кулачного боя и борьбы вводились в спектакли, составляя неотъемлемую важную часть хореографии. Особенно богаты прекрасно поставленными батальными сценами спектакли театра кабуки. В наше время подразделение на прикладные и декоративные будо в целом сохраняется, с той разницей, что последние перекочевали с театральных подмостков на кино- и телеэкран. И те и другие занимают по сей день важное место в жизни современной Японии.
Почти все самурайские будо, пережив крушение сёгуната, благополучно вступили в XX в. Даже временно пришедшие в упадок школы старого дзюдзюцу, вынужденные уступить дорогу победоносному дзюдо, вскоре были возрождены. Ничто, кроме, может быть, лишь секретов психофизического тренинга лазутчиков-ниндзя, не было забыто в Японии, ставшей на путь модернизации и индустриализации. И для миллионов адептов разнообразные школы современных будо продолжали оставаться не спортом и не развлечением, но «путем», образом жизни, средством формирования социально активной личности, опоры существующей общественной системы. Ныне будо прочно укоренились в армии, способствуя воспитанию «патриотического», истинно самурайского духа, в солдатах «сил самообороны». Они прижились в полиции как надежное подспорье в разгоне студенческих демонстраций. Дзюдо, каратэ, кэндо, нагинатадо фехтование на алебардах), дзюкэндо (штыковой бой), дзёдо и многие другие виды классических воинских искусств получили распространение в средних школах, училищах, вузах. К будо приобщают мальчиков и девочек с шестилетнего возраста. «Будо это здоровье, сила, бодрость духа!» — гласит реклама.
На средства, внесенные императором, а также несколькими крупными японскими концернами, и на пожертвования энтузиастов в начале 60-х годов был построен Центр воинских искусств (Будокан). Его строительство обошлось в 2 млрд. иен. На Олимпийских играх 1964 г. в нем состоялись первые сорез-нования по дзюдо. С тех пор Будокан превратился в подлинную Мекку для поклонников восточных воинских искусств со всех уголков земли.
Сотни опытных японских инструкторов преподают дзюдо, каратэ, аикидо, дзюдзюцу (джиу-джитсу) в спортивных клубах США, Англии, Франции, ФРГ, Голландии, Бразилии и многих других стран. Вместе с набором приемов экспортируются и ритуал и мораль бусидо и идея нравственного превосходства японцев над прочими народами мира.
Из нескольких десятков старинных будо лишь наиболее жизнеспособные завоевали признание и широкую популярность в наши дни. Это прежде всего дзюдо, аикидо, кэндо и каратэдо. Однако только, пожалуй, кэндо сохранило свои реликтовые формы, а дзюдо, каратэ, аикидо являются плодом синтеза достижений различных классических школ, причем школ отнюдь не только японского происхождения.
Дзюдо возникло в 80-е годы XIX в. благодаря усилиям упомянутого выше Кано Дзигоро, выдающегося мастера, прекрасного тренера и серьезного теоретика будо. Считается, что технический арсенал Кодокана (классического дзюдо) оформился уже в 1887 г. и в течение последних десятилетий оставался неизменным. Однако над философией дзюдо, и в особенности над морально-этическими проблемами изучения воинских искусств, Дз. Кано продолжал работать еще долгие годы. Завершение этого труда знаменовалось созданием в 1922 г. Культурного общества Кодокан (Кодокан бунка кёкай), лозунгами которого стали заповеди Кано: «Наиболее результативное приложение силы» и «Взаимное благоденствие».
Рассматривая дзюдо как школу жизни, Кано в пояснение писал: «Принцип максимально эффективного использования тела и духа служит основополагающим принципом, который направляет и всю технику дзюдо. Однако в нем заключено нечто большее. Тот же принцип может быть применен для исправления дефектов и совершенствования человеческого тела, для того, чтобы сделать человека сильным, здоровым и приносящим пользу обществу. Это составляет суть физического воспитания. Данный принцип может быть использован и для улучшения питания, одежды, жилища, общественных отношений, способов делопроизводства, становясь, таким образом, подлинной школой жизни. Этот всеобъемлющий принцип я и называю дзюдо (путь мягкости, податливости). Итак, дзюдо в широком смысле слова есть наука и методика тренировки тела и духа, равно как и урегулирования всех жизненных процессов» (23, с. 191 Получив распространение в армии и полиции, дзюдо вскоре было введено в программу школьного и университетского образования, приобретая с течением времени ярко выраженные черты «спорта», столь не свойственные традиционным будзюцу. Может быть, именно поэтому дзюдо раньше прочих восточных воинских искусств вошло в олимпийскую программу.
Кано в отличие от подавляющего большинства своих предшественников был далек от религиозного мистицизма и ограниченного самурайского фанатизма. Свое учение он стремился согласовать с духовными запросами нации, однако идеализм его философских построений поистине безграничен: «Наиболее результативное приложение силы применительно к оживлению и совершенствованию общественной жизни, так же как и в деле достижения гармонии тела и духа путем изучения правил нападения и защиты, требует прежде всего порядка и согласия между всеми членами общества, а этого можно добиться лишь за счет взаимопомощи, взаимных уступок, ведущих к всеобщему благоденствию» [23, с. 21]. Утопический тезис о «всеобщем благоденствии» соотносится с классическими даосско-буддийскими положениями, издавна манившими мастеров воинских искусств и заключенными в таких магических формулах, как «нераздельное единство мягкости и твердости» (дзю-го ити не) или «слияние воедино неба и человека» (тэннин гоицу), в которых находит отражение вековая мечта человечества о всеобщей гармонии.
Подобные «благочестивые» пожелания нашли горячий отклик в сердцах японцев после второй мировой войны, когда со всей серьезностью встала проблема преодоления морального кризиса, нравственного падения нации. На развалинах империи пышным цветом расцветала организованная преступность: спекуляция, воровство, грабеж и убийства. Именно тогда и началось — сперва подспудное, а затем легализованное — возрождение воинских искусств, в которых старые мастера видели средство духовного оздоровления и сплочения сограждан. На первых порах возрождение и рассекречивание будо шло «снизу»» опираясь главным образом на частную инициативу и энтузиазм отдельных лиц. Однако вскоре правящие круги, оценив истинные возможности будо, стали поддерживать эти процессы.
В 1948 г., после того как оккупационные власти официально сняли запрет на преподавание воинских искусств впервые широкой гласности было предано аикидо (букв, «искусство сосредоточения жизненной энергии»). Создателем этого популяо-нейшего современного будо, чьи корни уходят в древнюю шко-nv дзюдзюцу — Дайторю, был Уэсиба Морихэй (1883–1969).
В течение многих лет Уэсиба странствовал по Японии, изучая в разных школах искусство борьбы без оружия и с оружием. Кстати, многие движения аикидо напоминают фехтовальные приемы. Плодом его подвижничества явился комплекс в несколько тысяч приемов, использующих большей частью болевые захваты и замки рук с последующим броском или удушением при активном использовании биоэнергетических возможностей организма. Психофизическую основу аикидо составил трудоемкий и длительный аутотренинг.
Программные положения школы Уэсиба, сформулированные в 20-е годы, внешне еще более миролюбивы, чем лозунги дзюдо: «Подлинное воинское искусство не должно иметь ничего общего ни с грубой физической силой, потребной лишь для того, чтобы свалить противника, ни тем более с любым смертоносным оружием, приводящим мир к разрушению. Подлинное воинское искусство призвано, избегая жестокой борьбы, регулировать всеобщее ки (вселенскую биоэнергию), сохраняя мир, позволяя расти и развиваться всему в природе. Таким образом, упражнения в любом виде воинских искусств не’ должны быть самоцелью для уничтожения противника, но, наоборот, должны вырабатывать в нас чувство любви и уважения к окружающим» [24, с. 94]. Эти слова перекликаются и с мыслями Кано Дзигоро, и с древними поучениями патриархов, призывавших видеть в противнике второе «я», необходимого партнера в процессе самопознания и самосовершенствования.
Однако миролюбивая философия аикидо, несущая в себе идеи даосизма, дзэн-буддизма и синто, подчас служила далеко не миролюбимым целям. Так, еще в 1934 г. Уэсиба вместе со священником Дэгути Ванисабуро, главой секты «Омотокё» («Основы»), отправился в оккупированную японской армией часть Китая, а затем в марионеточное государство Маньчжоу-го. Новоявленные миссионеры намеревались создать в «варварских» землях «царство добра и справедливости». Предполагалось, что «царство» это будет основано где-нибудь в Монголии. Марионеточное правительство даже выделило средства на военную экспедицию в надежде получить некоторые дивиденды, но затем передумало и интернировало незадачливых подвижников. Вскоре Уэсиба был освобожден японскими частями и отправлен на родину. Несмотря на провал экспедиции, слава Уэсиба после возвращения на родину гремела по всей стране. у него брали уроки высшие офицеры армии и флота, в том числе адмиралы Такэсита Исаму, Такахаси Санкити, Ямамото Хидэ-сукэ Тем не менее Уэсиба, разочарованный неудачей своей миссии на материке, переехал в провинцию, в преф. Ибараки, где прожил безвыездно 12 лет, окруженный немногочисленными учениками.
Возвращение Уэсиба к общественной жизни в послевоенные годы явилось естественным развитием тенденции к рассекречиванию и массовизации будо. По его собственным словам стремился помочь растерянным и деморализованным соотечественникам обрести уверенность и силу в единении с природой“ С ближайшими учениками Уэсиба вернулся в Токио, где вскоре было основано Общество аикидо (Аикикай). Открылся также Центральный клуб аикидо (Аикидо хомбу), построенный на средства учеников и меценатов. Более 20 лет во главе Аикикай стоял сам Уэсиба Морихэй, которого затем сменил на этом посту его сын Кисёмару.
Подлинный триумф принес аикидо всеяпонский турнир воинских искусств, состоявшийся в 1954 г. Демонстрация пластичной, грациозной и, бесспорно, эффективной техники имела такой успех, что секции аикидо стали открываться по всей Японии. Еще через год группа бизнесменов субсидировала строительство великолепного спортивного центра аикидо Ёсинкан. Главным тренером Ёсинкана стал Сиода Годзо, один из старейших учеников Уэсиба под руководством которого осваивали» искусство аикидо энтузиасты из многих стран мира. Сиода сохранил в неприкосновенности классические традиции аикидо, его философскую базу и развил учение о психофизическом аутотренинге.
В то же время другой ученик Уэсиба, преподаватель крупнейшего токийского университета Васэда Томики Кэндзи, сделал упор в основном на освоении технических элементов, развивая не столько философское, сколько чисто спортивное направление аикидо.
Ныне во всем мире аикидо занимается более 3 млн. человек. Все они проходят обучение под руководством тренеров, которые вместе с физическими навыками усвоили весь комплекс морально-этических норм японских будо. В отличие от дзюдо и каратэдо аикидо не стало европейским спортом, оставаясь согласно заветам Уэсиба, чисто традиционным воинским искусством. Тем не менее интерес к аикидо в странах Европы и Америки год от года растет, находя отклик у японских мастеров и менеджеров, которые охотно поставляют за рубеж кадры наставников.
Если аикидо, вышедшее ныне на мировую арену, можно с известными оговорками считать исконно японским национальным видом будо, то совсем иначе обстоит дело с каратэ, которое, также впервые проникнув на Запад из Японии, в кратчайший срок завоевало миллионы поклонников.
Японское каратэ — один из наиболее примечательных мифов XX в. Ведь до начала XX в. не существовало ни мифа, ни самого каратэ в его современных ипостасях, а японцам о каратэ было известно ровно столько же, сколько о русском балете.
Каратэ зародилось в средние века на о-ве Окинава как дочернее ответвление мощных южнокитайских школ кулачного боя, главным образом так называемых школ «внешнего направления», образовавшихся на основе многовековой практики монахов-воителей чаньского (дзэнского легендарного монастыря Шаолинь. В начале XVII в. в каратэ использовалось преимущественно для боьбы с вооруженными отрядами самураев и оставалось для большинства японцев тайной за семью печатями. Хотя с конца XVIII в. центральные власти уже смотрели сквозь пальцы на существование нескольких небольших полулегальных школ в городах Наха, Сюрн и Томари, для японцев, прибывших на Окинаву из центральных районов, каратэ представлялось дьявольским заморским изобретени-ем. Именно такую реакцию отразил в знаменитом фильме «Гений дзюдо» Куросава Акира: вспомним сцену, когда два каратиста являются в школу дзюдо и сеют смятение среди учеников.
Создателем спортивного «японского» каратэ стал один из талантливых мастеров начала XX в., Фунакоси Гитин, который занялся широкой пропагандой и внедрением каратэ в столичных университетах, создав школу «Сёто-кан». При этом основ-ное внимание уделялось разучиванию формальных упражнений, отработке отдельных технических элементов и пластики. Значительному сокращению подвергся боевой раздел каратэ. Наконец, появился так называемый бесконтактный спарринг — нечто немыслимое для классических школ. Такая реформа принципов обучения каратэ была связана прежде всего с увеличением притока дилетантов в секции и опасностью травматизма, единственной гарантией против которого могла стать многолетняя закалка тела и духа.
Меж тем как Фунакоси со своей школой прочно утвердился в Токио, его земляк и соратник Мабуни Кэнва основал в Осака родственную «Сёто-кан» школу под названием «Сито-рю» (слово «Сито» в иероглифическом написании представляет собой анаграмму фамилий Хигаонна и Итосу — знаменитых окинавских мастеров, учителей Мабуни). Другой выходец с о-вов Окинава — Мияги Тёдзюн распространил сферу своего влияния на район Киото. Мияги, занимавшийся в молодости под руководств вом Хигаонна в старом стиле Нахатэ, где упор делался на силу и общую физическую подготовку, впоследствии создал собственную школу «Годзю-рю» («Школа твердости и мягкости»). Близ Осака обосновался еще один окинавский специалист — Уэти Камбун, несколько лет изучавший в Китае разнообразные стили цюаныиу (кунфу) и создавший на их основе школу «Уэти-рю». Постепенно проникали на Японские острова и другие стили окинавского или китайского происхождения. Оцука Хиранори создал школу «Вадо-рю» («Путь мира»), Окуяма рюхо школу «Хакко-рю» («Восемь лучей»), ученики патриарха окинавского каратэ Итосу Анко объединились в общество «Итосукай» Достаточно сказать, что в наши дни насчитывается около 70 школ «японского» каратэ.
Наконец, в 30-е годы, ознаменованные нарастанием империалистических амбиции Японии и ставшие «золотым веком» для традиционных будо, каратэ (наряду с дзюдо, кэндо, дзёдм прочно вошло в состав «традиционных» воинских искусст Уловив веяния времени, Фунакоси в 1933 г. «переименовал» каратэ, заменив иероглиф «кара» («китайский») на «пустоту», символизирующую не только пустые руки, но и буддийскую концепцию совершенства в слиянии с вселенской пустотой, достижения полного очищения духа. В 1935 г. было официально провозглашено создание каратэдо, нового вида японских будо, решительно отсекшего свои континентальные корни.
Знаменательной тенденцией в жизни послевоенной Японии стало стремление лидеров ведущих школ будо объявить себя о благословения властей единственными наследниками, преемниками и продолжателями традиций воинских искусств, возникших ранее, чем в Японии, или параллельно с Японией в сопредельных странах дальневосточного региона. Тот факт, что в КНР, Вьетнаме, Бирме, Индонезии, Южной Корее, а также в Гонконге, Сингапуре и на Тайване те же будо продолжают успешно развиваться, нисколько не смущает японских мастеров. Большинство из них просто обходят молчанием конкурентов (которые подчас могли бы дать «наследникам» сто очков фо-$ы) или толкуют о вымирании древних школ. Как известно, в мире коммерции все решает реклама, а в Японии на рекламу жаловаться не приходится.
Яркое отражение послевоенный бум воинских искусств будо нашел в странах Запада, особенно в деятельности Ояма Масу-тацу, признанного мастера и отличного пропагандиста, создавшего себе и своей школе широкую рекламу во многих странах мира. Ояма, родившийся в 1923 г., принадлежит к новому поколению каратистов, которое качественно отличается от подвижников былых времен. Стремление к самоутверждению любой ценой вело его по тернистому пути к вершинам. Кореец по происхождению, Ояма в довоенной Японии принадлежал к национальному меньшинству, подвергавшемуся дискриминации. Возможно, поэтому его псевдоним Ояма Масутацу («Умножающий достижения, подобные высокой горе») воплотил честолюбивую мечту способного юноши пробиться наверх во что бы то ни стало.
К концу войны двадцатидвухлетний мастер не знал себе равных в Японии. Пережидая смутное время послевоенного разброда и неустроенности, он удалился в уединенную хижину на горе Минобэ, где по примеру древних аскетов более года предавался медитации и оттачивал технику каратэ, стараясь синтезировать наиболее эффективные элементы из всех известных ему школ и стилей. Ояма поставил себе задачу максимально развить силу, выносливость и способность концентрации энергии в ударе для того, чтобы впоследствии противопоставить утвердившимся в Японии вариантам «ограниченного спортивного каратэ» настоящее прикладное искусство рукопашного боя.
В результате он одержал уверенную победу на турнире каратэ первого послевоенного всеяпонского чемпионата воинских искусств в 1947 г., нокаутировав противников.
Тем не менее для мастера, решившего бросить вызов общепризнанным школам и внедрить новую методику обучения каратэ, одной победы было явно недостаточно. Человек вполне современного склада, Ояма быстро понял, что помочь ему может только шумная коммерческая реклама. С присущей ему целеустремленностью он занялся подготовкой грандиозной рекламной кампании, оттачивая в основном чисто трюковые номера. В 1949 г. он поселился в лачуге возле городской бойни и провел семь месяцев, анализируя повадки животных и особенности их анатомии. Он изобрел фантастический способ убоя быков голыми руками, научившись отрубать рога под корень ударом «рука-меч». Вскоре был снят документальный фильм, запечатлевший первую в мире корриду, где тореадор выступал совершенно безоружным. Всего «тореадор» убил пятьдесят быков на глазах у зрителей. Впоследствии Ояма писал, что собирался продолжить свои эксперименты с медведем и тигром, но не хватило денег на приобретение хищников, да к тому же и Общество охраны животных заявило протест.
В 1952 г. Ояма отправился в гастрольную поездку по Соединенным Штатам, где произвел фурор, демонстрируя «сверхчеловеческие» номера. В самом деле, как должны были реагировать зрители, когда заезжий японец колол, будто фарфоровые, огромные булыжники, сносил горлышко пивным бутылкам так, что бутылка оставалась стоять, колотил себя молотком по костяшкам пальцев, пробивал руками и ногами толстенные доски, крошил уложенную в пятнадцать слоев черепицу и разрубал стопки кирпичей?!
Сейчас мы можем сказать, что «подвиги» Ояма отнюдь не превышали возможностей любого одаренного практиканта кунфу или тэкена: их повторяют тысячи людей не только в Японии, Китае и Корее, но и во многих странах Запада. Однако 30 лет назад, когда подавляющее большинство восточных школ рукопашного боя еще хранили в тайне свои достижения, Ояма был неподражаем. «Божественная рука» — так окрестили его журналисты. Письма почитателей приходили тысячами. Банковские счета росли с неимоверной быстротой. Теперь наконец-то можно было подумать о создании собственной школы.
Вернувшись в Японию, Ояма приступил к созданию собственной школы каратэ «Кёкусин-кай» («Общество абсолютной истины»), открыто противопоставив ее всем ранее существовавшим направлениям и стилям борьбы без оружия. Он отказался вступить во Всеяпонскую федерацию каратэ и создал собственную федерацию каратэ «Кёкусин-кай», филиалы которой ныне объединяют более миллиона последователей во всем мире. Но что — это триумф нового учения? Нет, скорее оптимальная реализация наследия старых мастеров, примененного в условиях сегодняшней действительности.
Сам Ояма не скрывал эклектической направленности своей школы. Отказавшись от догматических установок традиционных будо, и прежде всего от узкосектантского подхода предпринял генеральную ревизию всех видов борьбы без оружия, чтобы отобрать элементы, способные обеспечить три новных требования: силу, стойкость, эффективность.
В теоретических разработках Ояма мы не найдем стройной системы, увязанной с философскими и космогоническими моде, лями, какой могли похвастаться старые континентальные школы. В области философии он следует в русле учений средневе-ковых японских теоретиков и практиков воинских искусств, ревностных адептов дзэн-буддизма (Такуана, Хакуина, Миямо-то Мусаси), развивая их идеи об адаптации космической биоэнергии (ки), о достижении «пустотности» духа-разума (мусин) и т. п.
И все же главное в системе Ояма не сухая теория, не медитация и не разучивание стандартных формальных упражнений. Практическая отдача, максимальная эффективность — вот секрет быстрого успеха школы «Кёкусин-кай». Для своих учеников Ояма разработал целый каскад головокружительных трюков, воплощающих высшие достижения каратэ на физическом уровне.
Впрочем, сторонников Ояма завоевывал не только цирковыми представлениями. Он лично тренировал спортсменов из многих стран, путешествовал по всему миру с лекциями и показательными выступлениями. Его перу принадлежит немало книг, брошюр, технических пособий и разработок. По его заказу снято множество рекламных документальных и художественных фильмов, воспевающих каратэ «Кёкусин-кай».
Отказываясь вступать во Всеяпонскую федерацию каратэ и Всемирный союз организаций каратэ, Ояма упорно шел своим путем. В «Кёкусин-кай» как нигде проявилась тенденция К сближению традиционных восточных воинских искусств, не чуждых оккультизму, с сугубо прагматическим западным спортом, делающим упор на личные и командные рекорды, требующим результативности, работы «на решающий матч» и превыше всего ставящим национальный спортивный престиж. Доказательством тому служит возникшее в Европе и Америке на базе «жесткого» тренинга «Кёкусин-кай» профессиональное ком мер-ческое зрелищное каратэ.
Требование Ояма работать в полном контакте с минимальным использованием протекторов было по-своему истолковано западными дельцами от спорта, которые «запустили в оборот» так называемое «каратэ полного контакта» («фулл-контакт») — регулярные гладиаторские бои, приводящие нередко к тяжелым травмам. В «фулл-контакте» бойцы выступают на площадке обнаженными до пояса, в «перчатках» на руках и на ногах, но без защитных пластин. Они обязаны демонстрировать эффективные удары, особенно ногами, в полную силу. Хотя профессиональное каратэ выдвинуло таких талантливых спортсменов, кук Доминик Валера или Джефф Смит, оно едва ли можег претендовать на родство с истинными будо, ибо духовные ценности здесь, как и в профессиональном боксе, принесены в жертву голой технике, кровожадным инстинктам и зрелищному успеху.
Хотя успехи школы Ояма несколько пошатнули репутацию классических «японских» стилей каратэ, основные школы продолжали расти и крепнуть в послевоенный период, давая все новые и новые ответвления. Созданная Фунакоси школа «Сёто-кан», значительно усовершенствованная его сыном Еситака, получила новый стимул к развитию благодаря усилиям Накаяма Масатоси и других непосредственных учеников сихана (главного наставника).
Мастера «Сёто-кан», настаивавшие на превращении каратэ в общедоступный спорт, стояли у истоков создания Всеяпон-ской ассоциации каратэ (ВАК) в 1957 г., возглавить которую было предложено Накаяма Масатоси. ВАК развернула активную деятельность по пропаганде и внедрению каратэ за пределами Японии, особенно в Великобритании, Франции, ФРГ, Голландии и в странах Латинской Америки. В США японцам пришлось столкнуться с конкуренцией добившихся немалой популярности школ китайского и корейского рукопашного боя.
Двадцать лет спустя, в 1977 г., большая группа инструкторов каратэ «Сёто-кан» под руководством Канадзава Хиросаку, в прошлом главного технического консультанта и тренера сборной ВАК, отделилась от Всеяпонской ассоциации каратэ и создала федерацию «Сёто-кан интернэшенл». Энтузиасты новой федерации выступили с резким осуждением политических амбиций руководства ВАК, стремившегося превратить каратэ в доходный международный спорт, профанируя его истинную сущность и выхолащивая духовные ценности учения.
Главой школы «Годзю-рю» в 1952 г., после смерти Мияги Тёдзюна, стал его друг и ученик Ямагути Гогэн, известный среди любителей каратэ под кличкой Кот. Ямагути отличался необычайной силой и ловкостью. Во время войны он был направлен на разведывательную работу в Китай, где попал в плен. Зная, что перед ними известный мастер каратэ, гоминдановские офицеры поместили пленника в клетку с тигром. Согласно легенде, Ямагути быстро разделался со свирепым хищником, за что получил свободу. Человек глубоко религиозный, Ямагути после нескольких лет аскезы в горах пришел к необходимости создания динамического каратэ на основе слияния идей индийской и даосской йоги, дзэн-буддизма и, наконец, синто. В его мистическом учении на шли отражение постулаты древнего трактата «Сюгэндо» («Путь обретения могущества»), созданного монахами-отшельииками ямабуси. Яркая личность Ямагути наложила отпечаток на всю школу «Годзю-рю».
Распространение каратэ на Западе, сопровождавшееся паломничеством европейцев и американцев в японские спортивны клубы и додзё, а также приглашением сотен японских инструкторов для обмена опытом, привело к неожиданным результатам. Уже к началу 70-х годов японцы стали уступать недавним неофитам на всех международных соревнованиях, зачастую недотягивая даже до четверти финала. Во всяком случае, последнее десятилетие знаменовалось известной дискредитацией классического «японского» каратэ, что вызвало на Западе волну интереса к аикидо, корейскому тэквондо, китайскому кунфу и т. д. В самой же Японии возрос интерес к такому национальному воинскому искусству, как дзюдзюцу в различных его вариациях.
Примером модернизированной школы дзюдзюцу, использующей достижения каратэ, аикидо и китайского цюаньшу, может служить уже упоминавшаяся ранее школа «Хакко-рю», насчитывающая ныне свыше 900 тыс. членов в Японии, 30 тыс. в Австралии и 50 тыс. в США. Рождение «Хакко-рю» связано с именем Окуяма Рюхо, врача по образованию, изучавшего в молодости, как и создатель аикидо Уэсиба, дзюдзюцу древней школы Дайто. В 1938 г. Окуяма открыл первый небольшой додзё в Токио. После войны филиалы школы появились во всех крупяных городах страны. Семидесятипятилетний Окуяма, который до недавнего времени сам вел занятия, подготовил сильные кадры тренеров (свыше 3500 в ранге старшего мастера, т. е. выше 5-го дана) и провозгласил своим преемником сына — Окуяма Тосио. Стремление к консервации полузабытого наследия дзюдзюцу прослеживается и в философии школы, дающей традиционную буддийско-синтоистскую интерпретацию воинских искусств, и в форменной одежде, состоящей из шаровар хакама и куртки хаори.
Иную тенденцию — стремление к освоению новых, экзотических видов будо неяпонского происхождения — воплощает школа «Сёриндзи-кэмпо». Ее название — японская транскрипция китайского «Шаолинь сы цюань-фа» — указывает на прямую связь с древнейшим китайским искусством кулачного боя «внешнего направления», зародившимся в легендарном монастыре Шаолинь. Глава «Сёриндзи-кэмпо» Со Досин — еще одна одиозная фигура в мире современного каратэ. Биография его изобилует темными местами. До войны (в 30-е годы) Со Досин несколько лет был японским резидентом в Китае. Живя в Пекине, он, по его словам, изучал кэмпо (кулачный бой) классического направления Шаолинь цзы-цюань под руководством Вэнь Лаоши, верховного иерарха школы Эрлан. Последний якобы провозгласил любимого японского ученика своим преемником, что просто невероятно, если учитывать эзотерические традиции китайских воинских искусств и отношение китайцев К японской интервенции. Однако легенда собственной фабрикации помогла Со Досину после возвращения на родину создать школу шаолиньского кэмпо, провозгласив себя единственным носителем традиций «деградировавших» воинских искусств Китая. Унциальное открытие школы состоялось в 1948 г., и с тех пор число ее приверженцев возросло до 300 тыс. человек. В отличие от прочих школ будо «Сёриндзи-кэмпо» зарегистрирована как религиозная секта, ответвление дзэн-буддизма. Вероятно, число послушников нового ордена монахов-воителей было бы больше, если бы не трудности, связанные с самоограничением и воздержанием. Прекрасно оборудованное современное здание центра «Сёриндзи-кэмпо» находится в местечке Тадоцу.
В процессе обучения все последователи «Сёриндзи-кэмпо» обязаны следовать уставу «нового Шаолиня»: соблюдать умеренность в пище, не употреблять спиртного, обуздывать сексуальные инстинкты, проявлять скромность и почтительность к старшим, делить время между медитацией, чтением сутр и упорными многочасовыми тренировками. Большое внимание в школе уделяется ритуалу и магической символике. Форменной одеждой членов «братства» служат традиционная черная ряса с белым подрясником в виде куртки со штанами и декоративный кушак из длинной толстой белой веревки. Эмблемой школы является мандзи (свастика) — символ совершенной добродетели, присутствующий в учениях индуизма и буддизма. Тот факт, что свастика была скомпрометирована идеологами германского фашизма, очевидно, не смущает соиздателей «Сёриндзи-кэмпо». Забыв о своем прошлом, Со Досин, подобно многим современным патриархам будо, выступает с миролюбивыми лозунгами. По его словам, именно «Сёриндзи-кэмпо» призвана претворить в жизнь мечты человечества о «рае на земле», уничтожить социальную несправедливость «силой вселенской любви» и дать человеку опору в духовных исканиях. При всем том в основе «гуманистической» доктрины Со Досина лежит не новая идея самосовершенствования на пути самурайских добродетелей и утверждения национального превосходства японцев в области воинских искусств.
В последние годы по мере рассекречивания многих школ китайского кэмпо во всем мире возрос интерес к так называемым «внутренним школам» не буддийского, а даосского происхождения (Тайцзи-цюань, Син-и-цюань, Ба-гуа-чжан). Хотя японские мастера оказались более консервативными, чем их западные коллеги, и они не остались глухи к веяниям времени. Так, завоевала популярность японская разновидность школы Великого предела (Тайцзи-цюань), созданная мастером В. Мэйдзи. Китаец по происхождению, Е. Мэйдзи (Ян Минши) родился в 1924 г. и, окончив школу в Китае, отправился продолжать образование в Японию. Он окончил киотоский университет и в течение ряда лет преподавал «Тайкёку-кэн», собственную вариацию Великого предела, отличающуюся пластичностью грациозностью и эффективностью. Преодолевая сопротивление федераций каратэ, кэндо и других национальных воинских искусств, стали проникать в Японию и другие континен-тальрые виды будо, уже значительно потеснившие японцев щ миповой арене.
Средства массовой информации (журналы, радио, телевидение и кино) оказывают действенную поддержку энтузиастам воинских искусств. В Японии выходят специальные журналы по тчсем основным видам будо. Телевидение регулярно транслирует матчи дзюдо, кэндо, каратэ. Издательства заваливают книжный рынок дешевыми техническими пособиями отечественного и гонконгского производства. Ежедневный атрибут телевизионных грограмм, самурайская драма в изобилии снабжает зрителя батальными сценами и афиширует средневековые воинские добродетели. Кинокомпания «Тоэй», обзаведясь отличным штатом актеров для «фильмов действия», способных выполнять спортивные трюки и участвовать в батальных сценах без дублеров, наладила серийное производство боевиков. Помимо традиционных самурайских приключенческих тямбара особым успехом пользуются каратистские боевики с участием профессионалов, фильмы о подвигах средневековых лазутчиков ниндзя и, наконец, те же боевики, рекламирующие ту или иную школу будо и сделанные на заказ.
Так, увидел свет фильм «Сёриндзи-кэмпо», воспроизводящий романтизированную биографию Со Досина в классическом варианте как защитника добра и справедливости против грабителей, насильников и убийц. Фильм «Против быка с голыми руками» (известный в нашей стране под названием «Поединок») предлагал зрителю красочный миф, созданный по мотивам биографии Ояма. Для пущей убедительности сам сихан даже появляется в заставке картины и фигурирует под своим настоящим именем. Наряду с такого рода фильмами, претендующими на историзм, появляются десятки лент типа «Разящая насмерть девушка-дракон», «Роковой удар адского кулака», «Каратисты», «Большая война каратэ», «Реви, железный кулак!» и т. п. Относительному успеху этой штампованной продукции на внутреннем и внешнем рынке способствует участие нескольких драматических актеров, обладающих незаурядной спортивной подготовкой. Здесь в первую очередь следует назвать: среди женщин — Сихоми Эцуко и среди мужчин — Тиба Синъити, основного постановщика батальных сцен и трюков на студии «Тоэй».
Как самурайские боевики, так и каратистские «триллеры» состряпаны в подавляющем большинстве по старым рецептам, заимствованным еще в театре кабуки. Занимательная фабула непременно сопровождается мелодраматической интригой. Главные герои воплощают конфуцианский принцип «поощрение добра — наказание зла». В фильмах с современной тематикой отрицательными героями, как правило, выступают гангстеры, торговцы наркотиками и их высокопоставленные покровители, а также представители различных «заморских» школ воинских искусств, обреченные, естественно, на позорное поражение в борьбе с носителями морали бусидо и «истинного духа дзэн». Нередко в роли преступника можно встретить иностранца — американца или китайца из Гонконга. Между тем положительный герой всегда японец, на худой конец уроженец Окинавы, как, например, в детективе «Инспектор Киба» с участием все того же Тиба Синъити. Любопытно, что в подобных фильмах мастера традиционных будо вопреки всякой логике и здравому смыслу часто выступают на фоне современных городских кварталов в экзотическом одеянии, с мечами и алебардами, видимо олицетворяя по замыслу режиссеров связь времен и преемственность поколений.
Самурайской тематике отдают дань и серьезные художники японского кино. Не случайно прославленный Куросава Акира еще в 1943 г., в разгар войны, выпустил свой первый крупный художественный фильм «Сугата Санеиро» («Гений дзюдо») по роману Томита Цунэо, воспевающий дух бусидо, истинно самурайскую мораль и дзэнскую жизненную философию. Кстати, уже в 70-е годы был поставлен новый вариант того же фильма — «Повесть о дзюдо». Весной 1945 г. Куросава снял вторую серию «Сугата Санеиро», затем — боевик по пьесе кабуки «Наступающие тигру на хвост». Почти десять лет спустя, после таких шедевров, как «Пьяный ангел», «Жить», «Идиот», Куросава вновь вернулся к самурайской тематике в трехчасовой картине «Семь самураев». При всей демократичности ронинов, помогающих деревне в борьбе против разбойников, мы видим воплощение режиссерского идеала в образе пожилого благородного самурая Камбэя (Симура Такаси). Ностальгическая тяга к феодальной экзотике прорывается у Куросава и в экранизации «Макбета» («Паучий замок»), а затем в целом ряде фильмов типа «тямбара»: «Три негодяя в скрытой крепости», «Телохранитель», «Цубаки Сандзюро».
Апофеозом деятельности Куросава на ниве популяризации бусидо можно считать его талантливый фильм начала 80-х годов «Двойник», удостоенный Большого приза на фестивале в Каннах и с успехом прошедший по экранам мира, в том числе и в СССР (под названием «Тень воина»). Герой фильма, простолюдин, постепенно, проникаясь величием идей бусидо, как бы вживается в роль своего великого двойника, князя Такэда, и гибнет в бою, как подобает истинному самураю, после разгрома клана. Кстати сказать, Такэда Сингэн, фигурирующий в фильме, считается одним из ка ионизаторов кодекса бусидо, а его «житие» на протяжении нескольких веков было образцом для подражания как «сокровищница» самурайских добродетелей. Корни бусидо прослеживаются и в последней картине Куросава — «Смута» (1984).
Актер Мифунэ Тосиро, чей стремительный взлет был связан с успехом первых фильмов Куросава, стал ревностным пропагандистом жанра «тямбара». Снявшись в «Семи самураях», «Телохранителе», «Цубаки Сандзюро», «Паучьем замке», он впоследствии основал собственную студию «Мифунэ продакшн», которая специализируется почти исключительно на самурайской драме. Советским зрителям известен, в частности фильм «Знамена самураев» с Мифунэ в главной роли, также посвященный эпохе междоусобных войн и воспевающий непобедимую армию князя Такэда. Пресса не раз отмечала специ-фическую направленность фильмов Мифунэ, приносящего гуманистические принципы киноискусства в жертву коммерции. На книжном рынке самым ярким выражением духа бусидо стали произведения Мисима Юкио (подробнее см. [3]), сочетавшего литературный труд с реакционной общественной деятельностью. Его перу принадлежат новеллы, повести и романы («Отряд камикадзэ префектуры Кумамото», «Патриотизм», «Море изобилия»), которые ныне воспринимаются как программные всеми членами ультраправых организаций. Изображая солдат и офицеров периода второй мировой войны в облике самоотверженных самураев, Мисима славила силу и жестокость как основу государственности. В его сознании мир богов синто порождает ассоциации с культом физического совершенства и плотского вожделения.
Одержимый комплексами, Мисима занимался культуризмом, в приступе самовлюбленности позировал для фотографий на обложках собственных книг и разворотах журналов в одной набедренной повязке с самурайским мечом в руках. Наконец его экстремизм устремился в русло политической деятельности: он создал профашистское «Общество щита», осенью 1970 г. с помощью нескольких приспешников совершил попытку военного путча и после патетического обращения к солдатам с призывом уничтожить послевоенную демократию сделал себе харакири. Так, трагическим фарсом закончилась карьера Мисима, — Смерть его вызвала волну подражаний и разбудила в широких массах болезненный интерес к его идеям, изложенным в конце 60-х годов в книге «Молодым самураям», а также в ряде эссе («В защиту культуры», «Антикоммунистический манифест»; «Солнце и сталь»).
Знаменательно, что в своей апологии монархо-фашизма Ми-сима апеллировал непосредственно к «забытому» духу бусидо й призывал современников вернуться к истокам самурайской мо- рали, чтобы преодолеть «растленное влияние западной цивилизации». Не случайно и сам писатель (бывший одновременно актером и режиссером-постановщиком фильмов по своим произведениям) брал уроки кэндо и каратэ, чтобы проникнуться воинственным духом предков.
В 60—70-е годы на прилавках книжных магазинов, в киосках и на книжных развалах запестрели обложки откровенно милитаристских романов-поделок: «Стальные крылья самураев» Судзуки Эйдзи, «Хризантема и дракон» Сагара Сюнсукэ, «Самурай — командир танкового подразделения» Симагата ХосакУ-Милитаристской идеологией бусидо насыщены произведения Ито Кэйити и Кумэсао Тадао. Духом бусидо веет и от приключенческих исторических романов Ямамото Сюгоро («Тихие мирные дни», «Повесть о процветании» и др.), и от занимательных боевиков Ямада Футаро, повествующих о средневековых суперменах — ниндзя.
Итак, в недрах современного японского общества продолжают бродить старые дрожжи «японизма». В стране, создающей компьютеры, строящей самые большие в мире суда, производящей лучшую в мире радиоаппаратуру, действуют школы самурайских воинских искусств, не слишком отличающиеся по методике преподавания, иерархической организации и ритуалу от своих прототипов трехсотлетней давности. Количество занимающихся в этих школах исчисляется миллионами. Если сто лет назад обывателю навязывался образ «благородного самурая» с дедовским мечом, верного своему божественному повелителю — микадо и слагающего утонченные танка под сенью сакуры, то сейчас «экспортный вариант» идеального японца — энергичный, динамичный, исполнительный, инициативный молодой человек, освоивший сложную техническую профессию, имеющий разряд по одному из видов будо. Он заботится о развитии тела и духа„почитает родителей, уважает начальство, бесконечно предан интересам фирмы и тем самым обеспечивает экономический и культурный прогресс нации. Проникновение японских монополий на европейские и американские рынки осуществляется параллельно с активным экспортом будо, которые должны, по мысли правящих кругов страны, подготовить западного обывателя к положительному восприятию материальной и духовной культуры Японии в целом. Традиции будо рекламируются в литературе и кино, привлекая внимание любителей и болельщиков на всем земном шаре, успешно конкурируя со своими корейскими и китайскими аналогами. Не случайно образовавшийся в 1970 г. Всемирный союз организаций каратэ имеет филиалы в 70 странах. Школа Со Досина «Сёриндзи-кэмпо» учредила 150 отделений в Японии и за ее пределами, школа «Кёкусин-кай» — более 300.
В чем же причина столь бурного успеха? Вероятно, не только в том, что идеология бусидо, однажды осужденная, но не изжитая, может служить прочной опорой существующего правопорядка, но и в том, что будо формируют адекватный для буржуазного общества тип личности. Это тип эгоцентричного, социально индифферентного индивидуума, твердо знающего свое место в системе общественных отношений и обращающего все силы на достижение личных целей, не противоречащих целям буржуазного общества. Именно таким правящие круги Японии и представляют «желательный образ человека».
1. Гришелева Л. Д, Чегодарь Н. И. Культура послевоенной Японии. М., 1981.
2. Гришелева Л. Д. Использование традиционной культуры для обеспечения идеологического господства правящих кругов в современной Японии. Правящие круги Японии. Механизм господства. М., 1984.
3. Долин А, А. Заветы Мисима Юкио. — Идеологическая борьба и современные литературы зарубежного Востока. М., 1977.
4. Чегодарь Н. И. Два аспекта культурной политики правящих кругов в современной Японии. — Правящие круги Японии. Механизм господства. М., 1984.
5. Будо хокан (Справочник по воинским искусствам). Токио, 1930.
6. Даюдо кодза (Лекции по дзюдо). Т. 1–5. Токио, 1955–1956.
7. Кано Дзигоро. Дзюдо кёхан (Пособие по дзюдо). Токио, 1931.
8. Кисвара Садао. Бусидо си дзю ко (Десять лекций по истории бусидо). Токио, 1934.
9. Китай сарэру нингэндзо (Желательный образ человека). Токио, 1967.
10. Кэнъя Мунэо. Тайрэнка будо (Воинские искусства и закалка). Токио, 1941.
11. Навада Тадао. Кэндо-но рирон то дзиссай (Теория и пратика фехтования на мечах). Токио, 1940.
12. Нарамото Тацуя. Бусидо кэйфу (Истоки бусидо). Токио, 1974.
13. Ояма Масутацу. Каратэ о хадзимэру моно-но тамэ ни (Начинающим заниматься каратэ). Токио, 1971.
14. Со Досин. Мицудэн сёриндзи-кэмпо (Секреты шаолиньского кэмло). Токио, 1972.
15. Фунакоси Гитин. Сёто Ева (Ночные беседы Сёто). — Каратэдо. 1967, № 1–8.
16. Brown D. Н. The People of Japan. N. Y., 1966.
17. Buck P. S. The People of Japan. N. Y., 1966.
18. Egami Sh. The Way of Karate: beyond Technique. N. Y., 1970.
19. Funakoshi G. Karate-do Kyohan. Tokyo — New York — San-Francisco, 1973.
20. Habersetzer R. Le nouveau guide Marabout de karate. P., 1980.
21. Hall R. K. Shushin: The Ethics of a Defeated Nation. N. Y., 1949.
22. Kano J. Judo. Tokyo, 1936.
23. Kodokan Judo. Tokyo, 1970.
24. Koichi T. What is Aikido? Tokyo, 1972.
25. Mattson G. E. The Way of Karate. Tokyo, 1963.
26. Nakayama M. Dynamic Karate. Tokyo, 1963.
27. Nambu Y. Le karate Sankukai. Montreal, 1977.
28. Oyama M. This is Karate. Tokyo, 1965.
29. Urban P. The Karate Dojo. Tokyo, 1967.
30. So Doshin. Queest ce que le Sorinji kempo. Ashieres, 1973.