Через неделю после вынесения судебного решения Рекс Рексрот переехал обратно в свой дом.

С бароном он уладил дело без суда, отправив того обратно в Европу с кругленькой суммой в кармане. Но, честно говоря, оно того стоило: все эти затраты, включая огромный гонорар Мэсси, вынесение сора из избы и копание посторонних в его грязном белье, даже страдания и мучения, пережитые им за это время.

Подойдя к дому и удостоверившись, что собак нигде не видно, Рекс зашел внутрь и в задумчивости сел на диван в холле. Нет, Майлс Мэсси все-таки гений, подумал он. Этот адвокат отомстил не только за него лично, но и внес немалый вклад в общее дело защиты интересов мужчин. Кроме того, у него, видимо, еще и легкая рука: сразу после суда с Рекса как будто сняли заклятие, и его бизнес резко пошел в гору. Впрочем, дело было не только в деньгах. Не менее важным для Рекса было ощущение сладостной мести и восстановление попранной справедливости в отношении его якобы не совсем адекватной сексуальности.

Чудо свершилось! Вопреки всем ожиданиям, вовсе не к нему прицепили ярлык извращенца и неверного мужа. Наоборот, именно его бывшая жена, эта красавица и умница, была выставлена перед всеми как расчетливая циничная сучка, бессовестно посягнувшая на заработанные с таким трудом деньги. «Ничего не поделаешь: историю пишут победители», — усмехнувшись про себя, подумал Рекс.

Первым делом он собирался произвести в доме кое-какой ремонт и полностью сменить обстановку. Нина, само собой, просила его не начинать реконструкцию до того момента, пока она не переедет к нему. Ей хотелось самой поучаствовать в обустройстве и оформлении нового гнездышка. Рекс готов был согласиться с этой женской прихотью, за исключением пары очень важных для него мелочей, которые он считал нужным сделать как можно скорее, и главное, собственноручно.

Разыскав молоток и несколько гвоздей, Рекс вернулся в холл, где уже стояла у стены большая картина в роскошной раме. Выбрав на стене неподалеку от фонтана подходящее место, он вбил гвоздь подлиннее и потолще и повесил на него картину.

Получилось просто великолепно. Прямо напротив входа, отлично видный отовсюду, висел громадный, в полный рост, фотопортрет Майлса Мэсси. С того дня, как суд вынес свое решение, Мэсси стал для Рекса героем, кумиром, почти святым, и Рекс откровенно поклонялся своему божеству: как-никак этот человек спас его уже крепко схваченную и едва не надранную задницу.

Другой его проект был более масштабным и амбициозным, а также требовал больше времени и финансовых вложений, чем картина.

Смешав себе коктейль, Рекс внимательно оглядел просторную лужайку у себя под окнами.

План его был таков: дождаться поступления основной суммы денег от столь удачно прошедшей сделки и построить собственную миниатюрную железную дорогу. Мысленно он уже проложил главную магистраль: станция отправления будет находиться прямо у ворот, затем рельсы обогнут дом и всю усадьбу, от бассейна до теннисного корта. Эта железная дорога, воплощение давней мечты, превратит его мир в сплошной эротический вокзал, где Нине будет отведено место главного диспетчера.

Созерцая закат и мысленно обдумывая, где проложить кольцевую линию, Рекс восхищался сам собой и размахом своей фантазии.

У него будет собственная железная дорога — прямо как у Майкла Джексона.

Мэрилин всегда считала себя реалисткой.

Она добросовестно вызубрила все, что положено, в школе, и получила стипендию на обучение в колледже Сары Лоуренс. Примерно в этот момент в дело вмешалась природа, наградившая ее красотой и привлекательностью, и в жизни Мэрилин замелькала целая вереница друзей-приятелей по колледжу — один богаче другого.

Они привили ей вкус к верховой езде, научили водить дорогие спортивные машины, разбираться в хороших винах и вращаться в привилегированных кругах. Окунувшись с головой в светскую жизнь, она вскоре почувствовала себя там как рыба в воде.

Впрочем, для уроков любви она предпочитала выбирать мужчин постарше и поопытнее. Почему так получалось, она и сама не понимала. Возможно, причиной этой склонности было то, что Мэрилин выросла в «неполной» семье — ее воспитывала одна мать, а отца она практически не знала. Но это было не так важно. Следует признать, что Мэрилин не особенно задумывалась над мотивами своего поведения в той или иной ситуации — она предпочитала не анализировать собственные поступки, а просто поступать так, как ей хочется. Что касается личной жизни, то недостатка в «поступках» у нее не было.

К концу обучения в колледже Мэрилин приобрела здоровый аппетит к жизни, но после получения диплома о высшем образовании она была несколько разочарована. Очень скоро ей стало ясно, что далеко не все в этом забеге стартуют с одинаковой позиции. Чтобы догнать тех, кто успел вырваться далеко вперед и уже достиг такого уровня жизни, о котором она только мечтала, нужно было не мчаться сломя голову и, глядя им в спину, а разработать альтернативный план.

Недолго поразмыслив, Мэрилин поняла, что брак — идеальный ответ на ее запросы, то средство достижения успеха, которое создано специально для нее. Ей нравились мужчины. Правда, мужчины, за которых она выходила замуж, ей как раз не нравились. Но это только упрощало задачу. При таком раскладе развод оказывался не психологической и моральной травмой, а лишь очередным этапом на пути к желанной цели.

Размышляя с легким привкусом горечи о том, что произошло, Мэрилин вспомнила двух своих первых мужей и пришла к выводу, что они были для нее всего лишь ступеньками на пути к Рексу Рексроту. Выходя замуж за него, она считала, что делает не просто верный, но блестящий ход. Рекс должен был стать пропуском в мир действительно богатых людей, а уж обретя в этом мире независимость, она могла бы подумать и о том, чтобы найти себе мужа если не по любви, то хотя бы по большой взаимной симпатии.

Увы, появившийся невесть откуда Майлс Мэсси взял на себя заботу обо всех ее альтернативных планах, разрушив их к чертовой матери.

«Как, как он сумел раздобыть этого придурочного Паффи?» — в очередной раз задала себе вопрос Мэрилин. Погруженная в невеселые размышления, она машинально вытащила из багажника чемоданы и поплелась вслед за Сарой к небольшому домику у бассейна.

— Я думаю, тебе здесь будет удобнее, чем в большом доме, — щебетала Сара. — Ты тут будешь одна, ни от кого не будешь зависеть, сможешь приходить и уходить когда хочешь. — Она открыла дверь и пропустила Мэрилин внутрь. — Ну, как тебе?

Мэрилин подошла к одной из двух кроватей и опустила чемоданы на пол. Потом села и рассеянно оглядела комнату. Да, подходящее местечко для преступного изгнанника из общества, вроде того убийцы О. Джей Симпсона. Сара сочувственно покачала головой.

— Все это очень гадко, — заявила она. — Они не оставили тебе совсем ничего, просто ни гроша! Поневоле задумаешься над тем, так ли хороша и совершенна наша судебная система…

— Они все купились на аргументы Мэсси, — вздохнула Мэрилин. — Он сумел вбить им в головы, что если я обманывала Рекса и вышла замуж только ради его денег, то ему не следует отдавать мне хотя бы часть их.

— Глупости какие, — возразила Сара. — А с какой же еще стати ты бы стала выходить за него замуж и терпеть его все эти годы? Дураку ясно, что только из-за денег. Без денег-то кому он нужен? Уж во всяком случае, не такой красивой молодой женщине, как ты. — Возмущенно фыркнув, Сара подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение, поправила прическу и вдруг неожиданно согнулась и застонала от боли.

С гримасой на лице она тяжело села на постель.

— Сара! Что с тобой? — спросила Мэрилин, искренне встревожившись состоянием подруги. — Что-то болит?

Та кивнула, едва переводя дыхание, и пробормотала сквозь стиснутые зубы:

— Я… опять прихватило… я…

Мэрилин наклонилась к ней.

— Что такое? Чем я могу помочь? Может, врача вызвать?

Сара отрицательно покачала головой.

— Принести какое-нибудь лекарство?

— Это язва желудка. — Сара несколько раз глубоко вздохнула. По-видимому, боль чуть отступила, и у нее хватило сил объяснить:

— Ты не волнуйся, такое со мной бывает. Я, конечно, принимаю лекарства, но иногда они не помогают.

Мэрилин ласково обняла ее и сказала:

— Сара, наверное, все-таки лучше тебе не жить одной.

— А откуда, ты думаешь, у меня эта язва? Это из-за своих распроклятых мужей я ее нажила.

— Но ведь таблетки и флакончики с успокоительным, любви не вернут и не заменят.

Любовь. Обе женщины вздрогнули, когда прозвучало это слово: Сара от злости и ненависти, Мэрилин — от страха. «Интересно, когда же это слово «любовь» стало таким ужасным?» — подумала Мэрилин, и ее тревога за Сару смешалась с грустью.

Сара, поморщившись от очередного приступа боли, произнесла:

— И не говори. Получается прямо заколдованный круг, какая-то «Уловка-22». Я тебе честно признаюсь: мне и самой не по душе жить одной. Ну, на кой хрен мне сорок шесть комнат?

— Нет, но, в конце концов, ты же можешь больше общаться: выбирайся куда-нибудь, приглашай людей к себе. Не надо жить монашкой.

— Да, тебе легко говорить, а я рисковать не могу. По условиям развода, которые составил этот сукин сын Марвин Митчелсон, я получаю отступные только до тех пор, пока у меня никого нет. Я уж не помню, как этот пункт в договоре сформулирован, но суть в том, что стоит мне завести более или менее постоянного любовника, как денежки тю-тю — сразу перестанут поступать на мой счет. Не знаю, сколько заплатил мой бывший адвокату, чтобы выторговать этот пункт, но отомстил мне сполна. — Она понизила голос и наклонилась к Мэрилин: — Так что, скажу я тебе по дружбе, милочка, моя личная жизнь связана с такими проблемами! Да и вообще, что это за личная жизнь. Каждый раз, встречаясь с кем-то, чувствуешь себя так, как будто в русскую рулетку играешь. В финансовом смысле, конечно.

Сара массировала живот, чтобы утихомирить боль.

— Хотя недавно я тут кое-что подсчитала и подумала: а может, послать к чертям этот договор и зажить так, как мне хочется? На небольшой коттеджик комнатенок в двадцать у меня хватит. На меньшее-то рискнуть в этом городе я не могу. — Она улыбнулась Мэрилин. — Ну да ладно, поживем — увидим. Зато у меня есть ты. Я очень рада. Ты отдохнешь, успокоишься. Да и вообще подумай, это же здорово, забавно: никаких мужиков, будем устраивать одни девичники.

Мэрилин не без труда выдавила из себя слабую улыбку.

— Я тебе очень признательна, но сама понимаешь: всю жизнь спать на твоем диване я не смогу.

Она как завороженная смотрела на видневшуюся сквозь распахнутую дверь воду в бассейне, словно в магический хрустальный шар.

— Ничего, я снова выйду замуж и уж этого парня хорошенько схвачу за задницу, — сказала Мэрилин, обращаясь, словно к самой себе.

Над этим небольшим проектом она начала работать сразу же, как только закончился бракоразводный процесс. В общих чертах он был уже готов, начинали вырисовываться и кое-какие детали.

Еще, будучи студенткой колледжа Сары Лоуренс, Мэрилин провела год в Париже, где у нее был роман с Аленом, красивым французским парнем, этаким плейбоем, который, в конечном счете, оказался специалистом высокого класса по краже драгоценностей.

Ален был настоящим стратегом и обладал недюжинным, на редкость изворотливым умом. Для каждой новой кражи он разрабатывал новый сценарий, ничем не похожий на предыдущий. От раза к разу эти сценарии становились все более изобретательными, и мастерство его все росло. Он охотно передавал своей внимательной ученице, конечно, не секреты своего ремесла, но правила самого подхода к любой жизненной ситуации, законы стратегии и тактики. Из всех ее любовников Ален был для Мэрилин самым вдохновляющим.

И вот теперь все, чему Мэрилин научилась — у Алена и у жизни вообще, — все было нацелено на разработку плана по краже фамильных драгоценностей Майлса Мэсси.

На лице Мэрилин застыло выражение мрачной решимости, которое не смягчила и мелькнувшая недобрая улыбка. «Ничего, на этот раз я продумаю все до мелочей и никаких зацепок ему не оставлю. На Паффи фон Эспи пусть больше не надеется».

На следующий же день Мэрилин надела костюм от Жиля Сандера и поехала в центр Лос-Анджелеса. Припарковав свой «БМВ», она прошла еще несколько кварталов, сверяя нумерацию домов и названия улиц с картой, которую выдавала на экран навигационная программа, установленная в ее карманном компьютере. Наконец нужное место было найдено. Называлось оно ни много ни мало — Парадиз.

В базе данных навигационной программы Парадиз числился улицей, но на самом деле это был заваленный мусором узкий переулок на задворках мексиканского ресторана.

Попав в этот Парадиз, Мэрилин сразу же почувствовала резкую вонь. Ничего более отвратительного ей нюхать не доводилось. «Наверняка где-нибудь здесь спрятан труп, — подумала она. — А может, это недоеденная мексиканская жратва полежала денек-другой на солнышке».

Пройдя вглубь переулка и оглядевшись, она пришла к выводу, что здесь никого нет, да и быть не может. Наверное, ей придется вернуться сюда еще раз, лучше поздно вечером. У Мэрилин имелись сведения, что приезжать сюда по ее делу лучше всего либо в полдень, либо в полночь.

Мэрилин уже развернулась, чтобы пойти обратно к машине, но в этот момент заметила еще одну кучу мусора у стены. Из-под рваных коробок, пакетов и прочего хлама торчали человеческие ноги. «Значит, это все-таки труп, — мрачно подумала она. — Правда, при жизни он, кажется, пользовался неплохим одеколоном», — заметила Мэрилин, подойдя поближе. Одна нога трупа была обута в ботинок от Бруно Мальи, а другая — от Гуччи. Потом внимание Мэрилин привлекла еще одна деталь.

Почти у вершины мусорной пирамиды она заметила какую-то блестящую штуковину, на первый взгляд похожую на телевизионную антенну. Превозмогая страх и отвращение, Мэрилин все-таки наклонилась и отбросила в сторону пачку старых газет. Предмет, который она поначалу приняла за антенну, оказался небольшим золотым мечом, который вознесла над собой золотая же фигурка на пьедестале — судя по всему, какой-то приз. Нагнувшись пониже, Мэрилин даже смогла прочесть надпись: «За достижения в создании дневных телесериалов».

Следующим предметом, который она увидела, был Донован Доннелли.

Узнать его оказалось не так-то просто. Холеное лицо уверенного в себе, нагловатого человека, которое еще в прошлом году она видела на обложке журнала «Пипл», претерпело разительные изменения: изрядно постаревшая, эта физиономия была покрыта толстым слоем грязи, сквозь которую не без труда пробивалась столь же мерзкая, неопрятная щетина. Этот грязный бомж спал в куче коробок, прижимая к себе золотую статуэтку, как ребенок — любимого плюшевого медвежонка.

— Прошу прощения… извините… мистер Доннелли?

Никакого ответа не последовало; более того, Мэрилин даже не была уверена в том, что лежащий перед ней человек дышит.

Превозмогая страх, она осторожно пихнула мужчину носком своей туфельки от Маноло Бланика. Тот недовольно запыхтел. Мэрилин пихнула посильнее.

— Извините, мистер Доннелли! — сказала она, стараясь этими тычками все же вернуть его к жизни. — Прошу прощения, но вы мне очень нужны.

— Я на совещании, — не открывая глаз, промычал он, явно не желая возвращаться из мира сновидений к ужасной реальности.

— Мистер Доннелли, меня зовут Мэрилин Рексрот.

— Занят я, — все так же недовольно пробурчал он. — Дел по горло, поэтому зайдите в другой раз. Извините.

— Но мне нужно поговорить с вами именно сейчас, — твердо, чуть повысив голос, сказала Мэрилин.

Донован даже не пошевелился, но, повинуясь какой-то непроизвольной игре мысли, вдруг спросил:

— А что, вам назначено?

— Что?.. А, ну да. Мне назначено. Я договаривалась о встрече с вашим секретарем. — Для пущей убедительности она пихнула его еще раз.

— Ну ладно, я скоро буду.

Сообщив Мэрилин эту радостную новость, грязный, потрепанный и совершенно опустившийся господин не без труда выбрался из помойки, в которой спал, отряхнулся (явно только для проформы) и прислонился к стене, потому что, безусловно, нуждался в дополнительной точке опоры. Щурясь от яркого дневного света, он пригляделся к Мэрилин и уточнил:

— Так вам, стало быть, назначено? — С деловым видом он поднял руку и посмотрел на запястье: — На одиннадцать тридцать?

Она заметила, что часов на нем нет — только неясный след от браслета.

— Да, именно так. Меня зовут Мэрилин Рексрот.

— По чьей вы рекомендации?

Мэрилин закатила глаза и поняла, что пора попытаться приблизить сознание Донована к реальности.

— Банни Бартиган рассказала мне, где вас найти.

Донован демонстративно оглядел переулок и поинтересовался:

— И где же?

— Давайте перейдем к делу. Мне нужно…

— Надеюсь, мадам, Банни рассказала вам, что я не всегда был… в общем, таким, как сейчас? — С этими словами Доннелли обтер рукавом свой приз и многозначительно покачал им перед носом у Мэрилин.

— Да, мистер Доннелли. Насколько я знаю, ваше положение несколько изменилось с тех пор, как вы развелись со своей женой. Именно поэтому я здесь. Мне нужно…

Донован не без труда сфокусировал на собеседнице взгляд своих полубезумных глаз.

— В таком случае, — заявил он, — не угостите ли меня бутылочкой «Шато Гран Лафит» восемьдесят седьмого года, лучше с северного виноградника?

— Нет, вы знаете, я хотела…

— Ну, если нет с северного, давайте с южного.

— Извините, но я…

— А восемьдесят восьмого года?

— Понимаете, мне нужно…

Донован посмотрел на статуэтку и, обращаясь к ней, сказал:

— О, боже мой, мадам, какую же гадость вы собираетесь в меня влить?

Поняв, что препираться таким образом можно до бесконечности, Мэрилин решила напрямую перейти к делу.

— Мистер Доннелли, у вас огромное количество знакомых в той сфере, где вы работали. Я с удовольствием помогу вам, но сначала окажите услугу мне. Мне нужно одно имя.

Донован удивленно вытаращил на нее глаза и перепросил:

— Но ведь одно у вас уже есть. Вы же мне как-то назвались, разве нет?

— Прекратите ломать комедию, — твердо сказала Мэрилин. — Слушайте внимательно: мне нужна помощь в том, чтобы отомстить одному человеку. Человеку, который этого более чем заслуживает, уверяю вас.

— И кто же этот несчастный?

— Майлс Мэсси.

Метаморфоза была просто волшебной. При одном упоминании имени знаменитого адвоката — специалиста по бракоразводным процессам с Донованом Доннелли произошла разительная перемена: он тотчас же оторвался от стены, сел прямо и широко раскрыл глаза. В них появился недобрый, но абсолютно осмысленный блеск, а черты лица приобрели подобие почти античной суровости.

— Мадам, я полностью в вашем распоряжении. Готов сделать все, что будет нужно. — Затем, слегка повернув голову в сторону воображаемой секретарши, он распорядился:

— Меня ни с кем не соединять.