Картина первая
Просторный особняк Джорджа Стикера. Вечер. За окнами сад. Со вкусом обставленная гостиная. Справа бар, слева вмонтированная в стену библиотека. Несколько дверей ведут в комнаты, в коридор. У бара Аллен готовит напитки, Дэвид сидит в кресле, читает журнал. Мери разговаривает по телефону. Сьюзен отыскивает место, куда бы пристроить цветы. Фред с дивана наблюдает за женой.
Мери (в трубку). Я сказала – спокойной ночи. Ты уже двадцать минут назад должна была лежать в постели с закрытыми глазами… Спокойной ночи. (Кладет трубку.) Она опять не спит.
Дэвид (не отрываясь от журнала). Кто именно?
Мери. Лиз, кто же еще? Изо всех девочек Лиз самая неспокойная.
Дэвид. Возьми пилюли у Джорджа.
Фред. Сегодня ему будет не до пилюль.
Сьюзен (отошла, оценивающе взглянула на букет). Нет, нет, и здесь не то. Марта еще подумает, что цветы предназначены для Дворца конгрессов. (Указывает на фотографию.)
Ал лен. У меня идея!
Фред. Гениальная, как всегда?
Аллен. Среди миллиона идей, живущих во мне, иных не бывает. Правда, не всем доступно понять.
Фред. Не набивай себе цену, Аллен.
Аллен. Зачем? Если бы за каждую я получил всего по доллару… Поделиться? В честь приезда жены нашего друга жертвую, так и быть. Или вас это не устраивает?
Дэвид. Давно не покупаю в кредит.
Мери. Не тяните, Аллен. Они вот-вот явятся.
Аллен. Все очень просто, Мери. Цветы не надо никуда ставить. Мы вручим их Марте у порога. И, как самый обаятельный, сделать это, разумеется, должен Фред.
Сьюзен. Фред? Избавьте. Я не хочу краснеть за мужа. Он наверняка скажет что-нибудь не то.
Аллен. Ты тоже не уверен в себе, Фред?
Фред неопределенно пожимает плечами.
Идея уценяется. Увы, я не учел привходящих причин. Но вы, право, напрасно ревнуете, Сьюзен.
Сьюзен. Я?
Аллен. Женщина, которая выглядит так, как вы, просто не имеет права ревновать.
Сьюзен. Как я? Что вы имеете в виду?
Дэвид. Он хотел сказать, что ты прекрасно выглядишь. (Смотрит на Аллена.) Не так ли?
Аллен (только сейчас поняв двусмысленность сказанной им фразы). Что я еще мог сказать? (Сьюзен.) Вы удивительно красивая.
Сьюзен (с грустной иронией). Особенно последний месяц.
Аллен. Не знаю, кто как, я не заметил никаких перемен. И потом, имея такого друга, как Джордж Стакер, вы вообще могли бы не думать ни о каких болезнях и даже о позвоночнике– Джордж врач, пусть это беспокоит его.
Сьюзен (мягко улыбаясь). Он врач, но все-таки позвоночник мой…
Фред. А ты знаешь, сколько стоит попасть к Джорджу? Но с нас он не хочет брать и цента!
Сьюзен (улыбаясь). Ну вот… Я ведь говорила – он всегда что-нибудь сморозит.
Фред. Я говорю то, что знаю. Джордж – новая звезда хирургии. Помнишь, как я вернулся домой чуть живой, с ногой, сшитой из кусков? И кто поставил меня на ноги? Джордж! Только Джордж способен на такое чудо! По десять раз в день приходилось расстегивать штаны и показывать его работу. От желающих полюбоваться не было отбоя. У меня стала самая знаменитая нога во всем квартале!
Сьюзен (не сдержав улыбки). Ты невозможен, Фред. Что за дурацкие шуточки! Никакого такта.
Звонит телефон. Мери поднимает трубку. Все, затихнув, смотрят на нее.
Мери. Алло!… Да… (Прикрывает трубку рукой.) Не он. (В трубку.) Нет, его нет. Вряд ли он будет сегодня в клинике… Думаю, что сегодня не стоит его беспокоить. Надеюсь, это не так срочно… Завтра с утра. (Кладет трубку.) Пятый звонок за час.
Фред. Пациент?
Мери. Кому же еще!
Аллен. У меня идея!
Фред. Доллар?
Аллен. Бесплатно. Сегодня я щедр. Во-первых, Марта жена Джорджа, во-вторых, моя соплеменница. Это тоже что-то ворошит там. (Показывает на грудь.) Далеко, правда, давно… Тридцать лет, знаете…
Дэвид. Идею давай! Лирику мы как-нибудь потом выслушаем.
Мери достает из шкафа книгу, устраивается поудобнее в кресле, листает ее.
Аллен (Дэвиду, шутя). Знаешь, ты кто? Практичный, бездушный робот.
Дэвид. Робот и должен быть практичным. Души вообще не существует. Давай идею!
Аллен. Ты даже в такой день уставился в свой технический журнал. (Подходит к Дэвиду, вырывает из его рук журнал.) Вот, пожалуйста… Тьфу, черт, язык можно сломать! Как тебя только дочки терпят? О чем ты с ними можешь говорить?
Дэвид. Сказки на ночь рассказываю. Гони идею! Ладно. Вижу, толку не будет…
Звонит телефон. Аллен, оказавшийся у аппарата, мгновенно приподнимает и сразу же опускает на рычаг трубку.
Фред. Ты что?
Аллен. Тише!
Все молча смотрят на Аллена. Пауза.
Нравится?
Сьюзен (тоже шепотом). Что?
Аллен. Как хорошо, когда вокруг тихо! Давайте преподнесем им сегодня знаете что – тишину! Да, да, тишину!
Фред. Я думаю, идея стоит доллара.
Сьюзен. Вы просто умница, Аллен.
Аллен (величественно кланяется). Благодарю. Я об этом давно догадывался. Даже когда был ночным репортером. Кстати, можете меня поздравить. Это уже пройденный этап.
Фред. Ты ушел из газеты?
Аллен. Во всяком случае, я высказал им все, что думал. Это равносильно.
Фред. Ты сошел с ума? Или напился?
Аллен. Я не пью, как ты знаешь. Уже год.
Фред. Нашел другую работу?
Аллен. И какую! Радио! Настоящая журналистика. Мистер Кук твердо пообещал.
Дэвид. Кук? Это который Кукаускас?
Аллен. Ну и что?
Дэвид. Дохлое дело.
Аллен. Во всяком случае, он не бросает слов на ветер. Разумеется, испытательный срок. Но теперь все зависит от меня, а с моим миллионом идей…
Мери (оторвалась от книги). Нашла!
Сьюзен. Что?
Мери. О цветах. Ваша идея, Аллен, не стоит и цента. Знаете, что здесь написано? Если новая хозяйка входит в дом, цветы ей вручать нельзя. Только в следующий раз, когда мы сами придем в гости и она встретит нас. Вот… (Протягивает Аллену книгу.)
Аллен (берет книгу, смотрит на обложку). Я могу нацарапать десяток таких книжонок, не выходя из комнаты. (Пренебрежительно бросает книгу на стол.)
Мери (с обидой). Что-то я не видела ни одной.
Аллен. Одну, положим, при желании могли.
Мери. Ту самую, что вы еще там, дома, издали? В своей Литве? Но, видите ли, у меня как-то не было времени выучить литовский язык. И потом, если вы действительно писатель, за эти годы могли бы написать и об Америке, о том, что волнует настоящих американцев.
Аллен. Я писал об этом. Двенадцать лет. Триста четырнадцать изнасилований, двенадцать грабежей века. Что еще?
Дэвид. Я, скажем, никогда не прикасался к подобного рода чтиву. Может быть, ты не считаешь меня американцем?
Сьюзен. Дэвид, Аллен, вы совсем не о том говорите. Ведь вы же совсем иное имели в виду, Аллен. Просто в запальчивости сказали. Вам не везло, но это не значит, что надо на всех озлобляться. Иначе вы вообще ничего-не напишете.
Аллен. Возможно… Извините, я был неправ.
Мери (все еще с обидой). Нет, почему же, все верно. Просто человек, не родившийся в Америке, никогда не сможет стать настоящим американцем.
Аллен. Мой сын воевал за Америку во Вьетнаме. Добровольцем.
Мери. Ваш сын, не вы. Он родился здесь.
Дэвид (оторвав голову от журнала). Ты неправа, Мери.
Мери. Я? Почему же?
Дэвид (жестко). Неправа.
Сьюзен. Говорить об этом в доме Джорджа…
Мери. Исключения только подтверждают правило.
Сьюзен. В день приезда его жены…
Мери хочет ей возразить, но, встретившись со взглядом мужа, останавливает себя.
Мери. Я не совсем точно выразилась. Неудачно. Фред (фальшиво, явно стремясь переменить тему разговора). Все-таки, как быть с цветами? Аллен. Пусть стоят.
Пауза.
Фред (Аллену). Хотел спросить… Ты знал Марту?
Аллен. Откуда? Мы встретились с Джорджем в лагере для перемещенных лиц в Норденгаузе. Тогда он был – еще Юргисом Стиклюсом.
Фред. Но он рассказывал о ней?
Аллен. Каждый день. Они не прожили и недели. Только начался медовый месяц. Джордж прооперировал в госпитале эсэсовца. Фронт надвигался. Немцам пришлось удирать. Джорджа заставили сопровождать раненого.
Сьюзен. Но разве он не мог вернуться к жене из Норденгауза?
Аллен. Вы думаете, он попал бы в Литву? В Сибирь, вероятнее всего. В рудник. Ему бы никогда не простили этого эсэсовца. Чувство страха еще с Норденгауза въелось нам в поры. Мы до сих пор даже во сне не можем увидеть себя на литовской земле. Если бы не этот страх, думаете, он встречал бы сегодня жену в нью-йоркском аэропорту? Он давно бы уже полетел за ней в Вильнюс. А, вам этого не понять…
Мэри. Но почему он не отказался тогда ехать с эсэсовцами? Медовый месяц все-таки. Нашли бы другого врача.
Сьюзен. Вы, видно, не знаете, что такое фашизм, Мери.
Мери. Когда я слышу обо всех этих ужасах, мне становится жутко.
Фред. И все-таки он странный человек – Джордж. Признаться, я думал – у него с этим делом не все в порядке. Иначе чем объяснить его поведение? Тридцать лет ждать встречи с женой, с которой и недели-то не прожил… Нет, нет, не переубеждайте меня. Я никогда не поверю, что все эти годы у него не было женщин.
Аллен. Были, но не такие, о которых ему хотелось бы с кем-то поделиться. Я не слышал о них.
Сьюзен незаметно достает из сумки коробку с таблетками, вытаскивает из нее несколько штук. Тут же Фред подходит к бару, наполняет стакан содовой, подает жене. Сьюзен принимает таблетки.
Дэвид. Я тоже не слышал. Хотя пятнадцать лет вижу его почти каждый день. С тех пор, как делаю для него медицинскую аппаратуру.
Мери. Его можно понять, честное слово. Но Марта… Оставить дочь…
Аллен. Ее не пустили… Наверняка.
Дэвид. Дочь уже взрослая.
Мери. Дети никогда не бывают для родителей взрослыми, никогда.
Дэвид, взглянув на жену, едва заметно улыбается.
Фред (посмотрев на часы). Если самолет не опоздал, они уже мчатся к дому.
Сьюзен. Какое романтическое продолжение медового месяца!
Фред. Ну, положим… В лучшем случае это счастливый конец долгой истории.
Аллен. А может быть, начало новых проблем?
Фред. Каких проблем? Сейчас у Джорджа дела идут – дай бог каждому! Мне, во всяком случае!
Аллен. А пятьсот тысяч, которых ему не хватает для покупки своей клиники?
Фред. Имея такую репутацию, ему достаточно позвонить в любой банк…
Аллен. Хорошо, деньги он достанет в банке, а где он достанет время? Сейчас ему не хватает двенадцати часов в сутки, а с приездом Марты…
Мери. Наши мученики! Мы им всегда портим жизнь!
Д э в и д. Меня волнует только одно.
Мери. Что же?
Дэвид. Воскресный гольф. Если я не потеряю партнера, к Марте никаких претензий.
Фред. Думаешь, отпустит?
Дэвид. Надеюсь.
Мери. Это несерьезно – гольф. Только одно оправдывает ее. Она приезжает в самую лучшую страну мира. Послушайте, у меня тоже идея. Как у Аллена. Вы простите, Аллен? Знаете, как мы встретим ее? Встанем у дверей и встретим их песней «Америка, ты прекрасна».
Аллен (с иронией). Может, сразу американский гимн?
Мери (серьезно). Но она еще не подданная США.
Аллен. Скоро будет.
Мери. Тогда и споем.
Аллен. Без меня только.
Мери. Вам не нравится?
Аллен. Просто не знаю слов.
Мери. А вы тяните мелодию. Ради меня, Аллен! В знак того, что мы не сердимся друг на друга.
Аллен. Если все будут, что ж… Надеюсь, меня не подвергнут преследованию за искажение прекрасной песни?
Мери. Вы невыносимы, Аллен. (Улыбаясь, касается его руки.)
Аллен. Ладно, ладно.
Мери. Вы будете дирижировать, Сьюзен. Мы чудесно споем, правда?
Сьюзен. Да, да, конечно.
Фред. Еще бы! Дирижировать будет настоящий музыкант.
Сьюзен (с укором). Фред!
Фред. В чем дело? Ты не согласна? Я, правда, не кончал консерваторию, но кое-что понимаю в музыке. Когда ты закончишь свой концерт для виолончели, это поймут и остальные.
Мери. Вы пишете концерт, Сьюзен? Правда? И все втайне? Я приду слушать с девочками, ладно?
Сьюзен. Боюсь, что это будет не так уж скоро.
Мери. Когда же?
Сьюзен. Это зависит от Джорджа.
Аллен. От Джорджа? Мери, срочно заказывайте новое платье для концерта.
Сьюзен. Если для моего, воздержитесь.
Аллен. Вы слишком эмоциональны, Сьюзен.
Дэвид (смотрит на часы). Минут через пять они появятся.
Мери. По-моему, они должны были приехать час назад.
Аллен. А таможня? Иммиграционное ведомство? Забыли?
Сьюзен. Зачем все это нужно?
Аллен. Иначе наркотики будут продавать, как кока-колу.
Фред. Ты приготовил напитки, Аллен?
Аллен. На любой вкус. Все-таки вы имеете дело с профессионалом!
Фред подходит к бару, принимается рассматривать его содержимое. Дэвид снова углубляется в чтение. Сьюзен из своего кресла грустно наблюдает за мужем. Аллен отходит в сторону, садится на диван, вытягивает ноги.
Мери (подходит к нему, садится рядом). Простите,
Аллен. У вас плохое настроение?
Аллен. Ничего.
Мери. Сын?
Аллен молчит.
Как он?
Аллен. Плохо. Не говорит, руки так и не начали двигаться. Лежит, как Христос, снятый с креста.
Мери. Какой ужас эта война!
Аллен. Но я еще поборюсь. Заработаю денег у Кука, заберу из этой проклятой аризонской лечебницы… в Японию отвезу…
Мери. Разве там лучше врачи?
Аллен. Они нигде ничего не смыслят. Но в Японии есть врач, который ставит на ноги даже самых безнадежных. Есть, правда, еще одно место… Но это не для меня.
Мери. Нужно много денег?
Аллен (криво усмехается). Ни за какие деньги не пустят меня туда.
Мери. Что за место?
Аллен. Вы не знаєте. Там сосны растут у берега. А волны выбрасывают на песок янтарь, прозрачный, как слезы Юрате.
Мери. Это ваша родина?
Аллен (не сразу). Да, Литва.
Мери. Я думала, янтарь делают ювелиры.
Аллен. Разве слезы делают на заводе?
Мери. А почему плачет Юрате? Ее обидели? Не нравится у большевиков?
Аллен (улыбается). Это было давно. До большевиков. Морская богиня Юрате полюбила рыбака Кастиса.
Сьюзен. Чуть громче, Аллен.
Аллен. Она полюбила Кастиса и ввела его в свой янтарный дворец на дне моря. Боги возмутились: впервые человек вступил в царство, принадлежащее только им, богам. Перун ударил молнией, разбил янтарный дворец. Плачет Юрате по Кастису, по разбитой любви. Слезы ее превращаются в капли янтаря, и волны после шторма выносят их на берег.
Сьюзен. Как это прекрасно, Аллен! Это музыка. Вы слышите? Так может рассказывать только человек, который любит. Да, да, любит и Юрате, и Кастиса, и волны, которые выносят на берег янтарь.
Аллен вскакивает, направляется к бару, наполняет рюмку. Фред внимательно смотрит на Аллена, накрывает рюмку ладонью.
Фред. Спасибо.
Аллен. Что?
Фред. Ты ведь обо мне позаботился, не так ли?
Аллен. Ты можешь взять другую.
Фред. Оставь, Аллен.
Аллен нехотя опускает рюмку. Фред дружески обнимает его.
Так-то лучше.
Во дворе резко затормозил автомобиль. Смотрит в окно.
Приехали!
Мери (вскакивает). Сьюзен, начали… Все вместе.
Глядя на дверь, все поют «Америка, ты прекрасна».
Затемнение
Картина вторая
Та же гостиная. Окна зашторены. Марта и Джордж стоят у двери, в которую только что вышли их друзья. Марта еще машет им рукой.
Джордж (закрывает двери, берет Марту за плечи, поворачивает к себе лицом). Вот и все.
Марта. Мне кажется, я вижу сон. Сплю с открытыми глазами. Я правда не сплю?
Джордж. Правда.
Марта. И ты – это ты? Твои руки на моих плечах?
Джордж. Если к ним посмеют прикоснуться другие руки, я их просто… (улыбается) ампутирую.
Марта (смеясь). Ты… Конечно же ты. Ничуть не изменился.
Джордж. Зато ты – очень.
Марта (огорченно). Правда?
Джордж. Стала еще красивее и нежней!
Марта. Ну конечно. (Улыбаясь.) Все женщины после сорока меняются только к лучшему.
Джордж. Мне нет дела до всех женщин. Есть ты, только ты. Одна во всей Америке.
Марта. Неужели твоя Америка так прекрасна, как говорила о ней Мери?
Джордж. Сегодня она сделалась для меня в сто раз лучше.
Марта. Из-за меня?
Джордж. Конечно. Ведь она стала сегодня и твоей Америкой.
Марта (снимает с плеч руки мужа, держит их в своих ладонях). Еще не стала, Юргис. Я очень боюсь, сумею ли я прижиться… Мне сказали, надо принять подданство… А я ничего не знаю, к кому обращаться, как…
Джордж. Зачем тебе знать? У меня есть адвокат. Это его дело.
Maрта. И мне не надо никуда идти?
Джордж. Надо. Ко мне.
Марта, смутившись, выпускает ладони мужа. Подходит к вазе с цветами. Джордж, расстроенный, смотрит ей вслед.
Марта. Какие красивые цветы! Друзья принесли?
Джордж (подходит к бару, наполняет рюмку, пьет). Наверное, Марта. Знаешь, кто их покупал? Аллен, мне кажется. По-моему, он очень тонкий человек. Джордж. Может быть. Марта. А Сьюзен поставила их сюда. (Смотрит на мужа.) Юргис!
Джордж. Что?
Марта. Ты сердишься?
Джордж. С чего ты взяла?
Марта. Господи, ты совсем не изменился. Неужели прошло тридцать лет?
Джордж. Я ничуть не сержусь.
Марта. Я ведь вижу.
Джордж. Все-таки все эти тридцать лет я ждал тебя.
Марта. Все тридцать? И даже когда мы не знали ничего друг о друге.
Джордж. Я знал.
Марта. Что?
Джордж. Что встретимся.
Марта. Я тоже. И все-таки, когда услышала о тебе, сначала не поверила. Ты снился мне каждую ночь. Я как праздника ждала ночи. Засыпала, словно шла к тебе на свиданье. Представляешь, Юргис, я стала никуда не годной учительницей. Все время старалась рассмешить класс. На третьей парте, у окна, сидел мальчик, почти юноша уже, Казис Виткус, так когда он улыбался, становился на тебя похожим.
Джордж. Хотел бы я посмотреть на твоих учеников. Уж что-что, а рассмешить ты умела. Причем не всегда в самый подходящий момент.
Марта. Разве?
Джордж. Забыла костел? Ты что-то сказала мне у входа, я рассмеялся, споткнулся о камень, чуть не растянулся у порога.
Марта. Ты был такой медлительный.
Джордж. Не всегда, положим.
Марта. Конечно. Когда надумал жениться, тогда ты стал расторопней! К алтарю идти уговорил меня быстро.
Джордж. И правильно сделал, как видишь. С востока фронт приближался, не так уж долго оставалось ждать, а во мне словно предчувствие было. Боялся – расстанемся. Не на столько, правда… Никогда не предполагал, что на столько. (Испытующе смотрит на жену.)
Марта (глядя ему в глаза). Что, милый?
Джордж. Можно один вопрос?
Марта. Хоть сто. Это ведь твое любимое число – сто.
Джордж. Один только. Ты не жалела? Никогда?
Марта отрицательно качает головой.
Тебе ведь было нелегко. Одна, с дочерью…
Марта. Ну и что? Вырастила. И на ноги поставила.
Джордж. А потом мы совсем потеряли друг друга.
Марта. Не совсем. Нашли в конце концов.
Джордж. У тебя, наверное, были неприятности там?
Марта. Были.
Джордж. И ни разу?…
Марта. Я никогда ни о чем не жалела, Юргис. Ни одной минуты.
Джордж. Наверное, я сам виноват.
Марта. В чем?
Джордж. Не знаю. Может быть, надо было попытаться бежать от них.
Марта. Они бы тебя убили. Помнишь этого длинного эсэсовца с гнилыми зубами. У него еще дергалась щека. Он не задумался бы ни на секунду.
Джордж. Дело не в этом даже. Раненый бы умер в пути. Три раза пришлось вскрывать ему гнойные затеки.
Марта. Выжил?
Джордж– Не знаю. А потом Норденгауз, лагерь для перемещенных лиц. Я боялся вернуться. Нас все время запугивали…
Марта. Не надо, Юргис, не мучай себя. Все прошло. Все. Мы вместе. Вдвоем.
Джордж. Когда я через Красный Крест получил твое письмо, я от радости чуть с ума не сошел. Оказывается, ты столько лет меня искала. А я боялся тебя искать. Я боялся своим письмом повредить тебе. Прости меня.
Марта. Успокойся. Мы вместе. Вдвоем.
Джордж. Вдвоем… А дочь? Какая она?
Марта. Ты не обидишься? Говорят, что она больше на меня похожа. Но волосы у нее твои, светлые. И глаза. Да нет, просто там не видели тебя, поэтому так говорят.
Джордж. А внуки? (Улыбается.) Подумать только – год назад я был всего-навсего старым безнадежным холостяком. И вдруг в один удивительный день выясняется, что я женат, причем на самой лучшей женщине в мире. А потом я узнаю, что у меня прекрасная дочь. Она не может быть иной, ты сама говоришь – она похожа на тебя. А теперь я стал самым богатым человеком в Вудстауне – у меня два внука!
Марта. Знаешь, какие они чудесные малыши! Особенно Пятрас. Он очень крупным родился. Четыре двести.
Джордж. Точно как я. Сразу видно – мой внук.
Марта. А Томас болел. Оказалось, что у него пищевод недоразвит.
Джордж. Оперировали?
Марта. В Вильнюсе. Ему десять дней было.
Джордж. Представляю, во что это вам обошлось.
Марта. Еще бы. Мы столько пережили.
Джордж. Да, да… И это тоже, я понимаю…
Марта. А что еще? Деньги? Но с нас ничего не взяли.
Джордж. Разве вы так бедны?
Марта (виновато). Я что-то не совсем понимаю, Юргис.
Джордж. Ах, да, у вас там, кажется, бесплатные больницы. Для всех. Я бы им не доверил мальчика.
Марта. Почему?
Джордж. Думаешь, они хорошо сделали?
Марта. Ты бы посмотрел на Томаса. Он уже весит больше, чем брат. Хотя младше почти на полтора года. Как раз перед отъездом я была у них. Пятрас для тебя целый альбом изрисовал. Тракторы, самолеты какие-то невероятные. Он, наверное, изобретателем будет.
Джордж. А дочь? Как она восприняла твой отъезд?
Марта. Она любит своего мужа. Наверное, как я тебя. Когда-нибудь она поймет…
Джордж. Когда-нибудь?
Марта. Ты знаешь, Юргис, люди, оказывается, такие разные. Ее муж заявил, например, что за тридцать лет между нами образовалась такая пропасть, какую никому из нас не перешагнуть.
Джордж. Как он мог так подумать! Он просто неумный человек, ее муж, и как она могла полюбить его?
Марта. А соседка – мы на одной лестничной площадке живем – сказала, что завидует мне. Но ты знаешь, оказывается, чему она завидовала? Что я в Америку еду. Представляешь? Но я сказала ей, что еду не в Америку, а к мужу. Как будто Америка нужна мне без тебя. Ты ведь точно так же в Литву мог приехать, ко мне.
Джордж. Это исключено, Марта.
Марта. Почему?
Джордж. Мне слишком дорого достались эти тридцать лет. И слишком многое связывает меня теперь с Америкой. Она неплохая страна, ты сама убедишься в этом.
Марта. Я уже убедилась. Ведь в ней живешь ты. И твои друзья. Они чудесные люди, правда?
Джордж. Ты чудо у меня. Мое нежное, ласковое чудо. Котишка моя, мурлыка…
У Марты на глазах слезы.
(Обнимает жену.) Что с тобой?
Марта. Не забыл. Даже слова эти не забыл. Представляешь, они такие простые, эти слова, а никто никогда не додумался сказать их. Только ты.
Джордж. Они просто пришли тогда. И вернулись через тридцать лет. Потому что ты единственная моя. Единственная. (Порывисто целует жену.) Я хочу быть с тобой… Сейчас…
Марта упирается в плечи Джорджа, выскальзывает из его объятий.
Ты что?
Марта. Не надо.
Джордж. Почему?
Maрта. Я боюсь, Юргис. Неужели ты не понимаешь?
Джордж. Боишься? Чего?
Марта. И потом, беспорядок вокруг. Нельзя же на ночь комнату оставлять в таком виде.
Джордж (обиженно). Ты не уборщицей приехала в этот дом.
Марта. Не сердись, Юргис. Слышишь? Ты ведь умница у меня.
Джордж молчит. Марта нерешительно подходит к столу, убирает часть бутылок в бар.
Ты все еще сердишься?
Джордж. Нет.
Марта. Правда?
Джордж. Нет, я же сказал. Я просто дурак.
Марта. Что ты!
Джордж. Ты ведь устала с дороги?
Марта. Немножко. Все-таки столько в самолете.
Джордж. Не спала?
Maрта. Я даже дома последние ночи спать не могла.
Джордж. Выпила бы снотворное.
Марта. Пила. Не помогало.
Джордж. Я все-таки беспросветный дурак. (Подходит к секретеру, открывает дверцу, вытаскивает красную коробочку.)
Марта. Что это?
Джордж. Таблетки Мерилин Монро. Мгновенное действие. Только не вздумай больше двух. Прими и иди в спальню.
Марта. Прямо сейчас?
Джордж. Конечно. Тебе надо отдохнуть.
Марта. Уже светает.
Джордж. Скоро утро.
Марта, посмотрев на часы, прикладывает их к уху; еще раз недоуменно взглянув на них, смеется.
Чему ты?
Марта. Они день показывают.
Джордж. Не перевела?
Марта. Забыла.
Джордж. Семь часов разница.
Марта. Мне сказали. Ты можешь сам перевести.
Джордж. Если хочешь.
Марта. Ведь это твое время.
Джордж. Наше. Теперь наше.
Марта. Но пусть подаришь его мне ты!
Джордж, улыбнувшись, берет у Марты часы, переводит стрелки. Марта завороженно смотрит на его руки.
Какие у тебя пальцы!
Джордж. Пока не дрожат.
Марта. Ты хороший хирург?
Джордж. Надеюсь, что да. Готово. (Надевает часы ей на руку.)
Марта. Хороший, конечно. Иначе бы ты не взялся оперировать Сьюзен. Она такая тоненькая и чуткая. Как стебелек. Фреда можно понять. Он ведь никого не видит, кроме нее.
Джордж. А Дэвид? Он понравился тебе?
Марта. Больше всех. Но только не сразу. Вначале подумала: что за мрачный тип? А потом он улыбнулся… Его, наверное, дети любят.
Джордж. Еще бы! Виснут у него на шее, как только войдет в дом. Все пятеро.
Марта (удивленно). Пятеро?
Джордж. И все девочки.
Марта. Правда? (Смеется.) Хемингуэй писал – это признак мужской силы.
Джордж. Ему можно верить! Между прочим, мы пятнадцать лет работаем с Дэвидом. Когда куплю клинику, обязательно заберу его.
Марта. Он тоже врач?
Джордж. Не совсем. Медицинские приборы делает, инструменты. Причем нестандартные, требующие ювелирной работы.
Марта. Золотые руки?
Джордж. Вот именно. Знаешь, кстати, сколько стоят его руки?
Марта. У них действительно есть цена?
Джордж. Конечно. Правая – триста тысяч долларов, левая – двести.
Марта. Я что-то не пойму. Он продавать их собрался?
Джордж. Зачем? Это страховка. Если что-нибудь случится с руками, ему выплатят.
Марта. Почему больше за правую?
Джордж. Говорит, что ею чаще гладит дочерей.
Марта. Они, по-моему, оба – и он, и Мери – для детей только и живут. Она чудесная, правда? Мы обязательно подружимся с ней. И с Сьюзен.
Джордж. Если нормально пройдет операция.
Марта. Ты не уверен?
Джордж (неохотно). Надо кое-что уточнить с диагнозом. А этот… – Аллен? Как он тебе?
Марта. Самый странный из всех. У него руки дрожат. Много пил?
Джордж. Это тоже было. Но дрожать они могли бы и по другим причинам… Прожить такую жизнь… Он ведь писателем был в Литве. Начинающим, правда, только одну книгу выпустил.
Марта. Ты читал ее?
Джордж. Здесь уже. А там только слышал о ней. Фразу даже из одной рецензии запомнил: «Обостренное чувство литовского слова…»
Марта. Почему же он здесь не пишет?
Джордж. Это уже политика, а я не вмешиваюсь в политику. А знаешь – Аллену я многим обязан. Дядя его жены в Чикаго нашел для него работу в пошивочной мастерской. Аллен уступил ее мне, сам устроился уборщиком в метро.
Марта. Я не понимаю, Юргис. Почему в мастерской? Ты ведь врач, был врачом…
Джордж. Я это доказал в конце концов. Выучился и доказал. А пока учился, туговато, конечно, приходилось. Кем только не работал! Носильщиком в порту, мойщиком стекол, посуду мыл… потом вот мастерская. Я им доказал, Марта. Видишь, этот дом, сад, автомобили в гараже – все это мое, наше с тобой. Если бы ты была рядом, я бы еще раньше добился всего. Я бы не восемнадцать, двадцать четыре часа в сутки работал! Ведь знаешь, иногда такая тоска подступала. Зачем? Ради кого? Ведь тебя же нет. И все-таки я жил, а значит, и вера во мне жила, вера во встречу нашу, Марта.
Марта. Юргис!
Джордж. Что?
Марта. Мой Юргис! Любимый мой!
Джордж. Господи, уже совсем рассвело. Ты так и не прилегла. Может быть, все-таки выпьешь? (Указывает на коробочку со снотворным.)
Марта. Нет, нет. (Направляется в комнату.)
Джордж. Куда ты?
Марта. Сейчас. (Уходит в комнату и тут же возвращается с каким-то предметом, который прячет за спиной.)
Джордж. Что это?
Марта. Угадай.
Джордж. Подарок? Из Литвы?
Марта (кивая). Угу.
Джордж. Галстук?
Марта (морщась). Нет.
Джордж. Трубка?
Марта. Нет.
Джордж. Ты привезла мне счастье.
Марта (вытаскивает из-за спины и протягивает Джорджу пластинку). Я хотела бы… очень хотела, чтобы это было так.
Джордж. Какая старая! Наверное, очень, ценная, да?
Марта. Ты не узнал?
Джордж. Это ведь… это ведь наша свадебная пластинка.
Март а. Вспомнил!… Ты вспомнил!
Джордж (подходит к проигрывателю, включает его). Мы будем танцевать. Как тогда, в Куршенае. Хочешь, куплю тебе белое платье? Ты должна быть в нем – у нас еще не кончился медовый месяц. (Наклоняется над проигрывателем.)
Марта. Что?
Джордж. Не получается. Они не приспособлены, эти современные проигрыватели.
Марта. И ничего нельзя сделать?
Джордж. Завтра. Я куплю патефон. И белое платье. Уже сегодня. А пока… Тише! (Неуверенно, сбиваясь, напевает мелодию. Потом его голос становится тверже.) Правильно?
Марта. Ты ничего не забыл.
Джордж обнимает Марту. Напевая, кружатся в танце
Ты мой… Единственный мой! Ночь еще не кончилась. Пусть это будет наша ночь.
Кружась, они задевают столик. Падает ваза с цветами, Джордж наклоняется, чтобы поднять ее.
Потом… Все потом… Идем!
Затемнение
Картина третья
Та же гостиная. Обстановка не изменилась, только на столе стоит граммофон с большой трубой. В комнате Джордж, Сьюзен, Фред и Давид. Подавленная горем Сьюзен забилась в кресло. Фред держит ее за руку. Джордж наливает в стакан воду, протягивает Сьюзен таблетку.
Джордж. Выпей.
Сьюзен. Господи, зачем?
Джордж. Выпей.
Сьюзен дрожащей рукой берет таблетку, пьет. За окнами шум подъезжающего автомобиля. В комнату входит Марта, радостно возбужденная, с покупками в руках.
Марта. Здравствуйте, Фред. Сьюзен, добрый день! Так рада видеть вас всех. Джордж, почему ты не предупредил?
Джордж. Я не знал.
Марта (выкладывая покупки). Я сварю кофе. Будем пить с яблочным тортом. А где Мери, Дэвид? По-моему, вы просто прячете ее. Передайте, что я соскучилась. Пусть с девочками приезжает. Да, Джордж, кредитная карточка «америкен экспресс» просто чудо. Никто не требует денег. Куда ни зайдешь, оказываешься в окружении целой свиты. Что только не предлагают. Отказаться невозможно. Я даже поводок для болонки купила. Понятия не имею, зачем, если нет болонки. (Смеется.) А сегодня в магазине Мейси знаете что предложили? Авторучку для самообороны. Слышали? Оказывается, не ручка вовсе, просто форма такая – револьвер, заряженный слезоточивым газом. Спрашиваю: «От кого мне обороняться?» – «От мужчин, разумеется». – «Меня могут с кем-то спутать?» – «О, то, ради чего они нападут, ни с чем спутать нельзя». – «Что же это?» – спрашиваю. «Вы молоды и так обворожительны». Я, естественно, сделала оскорбленное лицо, демонстративно удалилась. Села в машину, чувствую – никакой обиды. Они солгали, конечно, но, оказывается, не всякая ложь бывает для женщины неприятной. Как вы считаете, Сьюзен? (Только сейчас замечает выражение лица Сьюзен.) Простите, я не обратила внимания…
Сьюзен. Нет, нет, ничего. Так даже лучше.
Марта. Что с вами?… Фред!
Фред, пожимая плечами, молчит.
Джордж, ты можешь объяснить?
Сьюзен. Так, мелочи в общем. Ваш муж вынес мне смертный приговор.
Марта. Я полагаю, это шутка. Если так, Джордж, прости, но ведь это даже ниже уровня магазина Мейси.
Сьюзен. Это не шутка, к сожалению.
Марта. Не понимаю… Ничего не понимаю… Джордж!
Дэвид. Ваш муж установил теперь другой диагноз…
Марта. Это не позвоночник?
Дэвид. Позвоночник, конечно. К сожалению, не то, о чем думали. Это не разрушенный хрящ. Опухоль. Костная опухоль. Она растет из позвоночника, сдавливает нервные корешки. Отсюда опоясывающие боли.
Марта. Но она ведь доброкачественная, правда?
Дэвид. Увы!
Сьюзен. Увы!
Марта. Это вам Джордж сказал? Джордж?… Но ведь он ошибиться мог.
Джордж. Я мог. Но аппаратура Дэвида безотказна.
Марта. Но если даже так… Есть хирурги. Они прооперируют, удалят.
Джордж. Это опухоль позвоночника. Она неудалима, к сожалению.
Дэвид. Невыполнима технически.
Джордж. А подбор донора для Сьюзен практически невозможен. Мы пробовали.
Марта. Замолчи!
Дэвид. Марта!
Марта. И вы замолчите. Все. Это невыносимо слушать. Вы как в анатомическом театре… Если вам так нравится мучить ее, выберите другое место.
Сьюзен. Вы неправы, Марта, неправы. Это нелегко слышать, зато это правда… Я должна знать правду. Чтобы знать, как быть дальше.
Дэвид. И мы все должны помочь ей. Ты слышишь, Фред? Все. И ты тоже. И не сиди, как будто тебя стукнули по голове пустой бутылкой. Это еще не сегодня случится. И не завтра.
Фред (пытается улыбнуться). Конечно… Это еще так не скоро.
Сьюзен. Когда же?
Марта. Сьюзен, милая, я уверена, все изменится.
Сьюзен. Я хочу знать, сколько мне осталось.
Джордж. Если как следует облучиться, я думаю, года полтора.
Сьюзен. Полтора года? Восемнадцать месяцев… В месяце четыре недели. Фред, сколько недель я буду жить?
Фред. Семьдесят две.
Дэвид. Семьдесят пять. В месяце больше чем четыре недели.
Сьюзен. Семьдесят пять… И каждый день с этими жуткими болями. А потом станет еще хуже. Нет, нет, я не хочу.
Фред. Успокойся, Сьюзен… Не надо. Ведь есть же уколы какие-то.
Сьюзен. Я не хочу. Не хочу быть наркоманкой.
Джордж. Можно обойтись без наркотиков. Один укол в спину. Спирт, новокаин. Несколько месяцев ты не будешь ощущать никакой боли.
Фред. Один укол? Так просто?
Джордж. Не совсем обычный укол. Надо делать в клинике.
Фред. Бывают осложнения?
Джордж. Редко.
Сьюзен. Значит, бывают.
Джордж. Врачи Редстауна прекрасно проводят эту анестезию.
Сьюзен. Нет, нет, я не хочу в Редстаун. Я с ума там сойду. Только вы, Джордж. Вы единственный врач, которому я верю.
Джордж. Разве я возражаю, Сьюзен? Если вы так хотите…
Марта (Джорджу). Может быть, ты не очень хорошо умеешь это делать?
Фред. Джордж не умеет? Да он сто очков вперед даст этим живодерам из Редстауна. Знаете, что у меня было с ногой? Двенадцать кусков. Крупные только. Не считая всякой мелочи. А сейчас? (Пытается закатать штанину.) Черт! (Расстегивает ремень.)
Сьюзен (Фреду). Ты с ума сошел.
Фред (расстегивает брюки). Я могу шесть раз присесть на одной этой ноге.
Сьюзен. Что ты делаешь?
Фред (слегка смутившись). А что?… Я просто хотел показать.
Сьюзен. Нет, он невозможен. (Вдруг улыбнулась.) Ребенок. Бог не дал мне детей – муж вполне заменяет. (Грустно.) Как он будет без меня? Вы не оставите его,
Джордж?
Дэвид. Сдадим в приют для дефективных детей.
Сьюзен. Боже мой, как мало в жизни абсолютных истин! С возрастом все меньше становится. И среди них есть одна, ради которой стоит жить! Знаете, что это за истина? Вы, вы, Джордж. И вы, Дэвид. И Марта теперь. Все вы. Друзья наши. Я бы не смогла жить ни одного дня, если бы не было вас.
Джордж. Это не совсем так, Сьюзен. Разве вам так мало дано, ради чего стоит жить? Фред, например. И потом, мы так и не услышали ваш концерт для виолончели.
Фред. Да, да, концерт. Ты обязательно должна закончить его. Вы даже не догадываетесь, что это будет за
музыка.
Сьюзен. Ты ведь не очень разбираешься в музыке.
Фред. Пойму. Твою пойму. Знаешь, Джордж, это просто случайность, что я не попал к тебе раньше. Музыканты чуть не переломали мне ноги, когда я забрал ее из
оркестра.
Дэвид. И правильно бы сделали. Сьюзен была талантливой виолончелисткой.
Фред. Разумеется, талантливой. (Оправдываясь.) Но если бы она осталась в оркестре, когда бы ей было сочинять концерт? Разве не так, Сьюзен? Ведь у тебя теперь есть все условия.
Сьюзен (улыбнулась, с любовью посмотрела на мужа). Ты просто невозможен, Фред. (Встает.) Простите, нам пора. Еще столько дел. (Неловко повернулась, почувствовав боль.) Когда я смогу сделать этот укол, Джордж?
Джордж. Через три дня. Потерпишь?
Сьюзен. Постараюсь. Пойдем, Фред. До свидания.
Все прощаются. Джордж уходит проводить Сьюзен и Фреда.
Марта. Я сначала подумала – глупая шутка. Невероятно.
Дэвид. Опухоль может возникнуть у каждого из нас.
Марта. Это, наверное, глупый вопрос, но я просто неспособна сейчас стать умней… Если бы ваша жена… Если бы у нее…
Дэвид. Был рак?
Марта. Да. (С раздражением.) Неужели все нужно так напрямик?
Дэвид. Почему же нет?
Марта. Значит, вы бы сказали ей?
Дэвид. Я – нет. Врач обязан. Таков обычай, врачебный закон, если хотите.
Марта. Но ведь это же антигуманный закон.
Дэвид. Я думаю, вы неправы, Марта. Гуманизм слишком расплывчатое понятие. Каждый может по-своему трактовать его. Ну, а что касается наших законов, к счастью, их сформулировали не гуманисты, а деловые люди. Кое-кому они, вероятно, не нравятся. Но объективно они служат прогрессу. Это очевидно.
Марта. Что убыло бы у вашего прогресса, если бы Сьюзен прожила свои полтора года, не считая дней до назначенного срока? Ведь Джордж пообещал снять боль. Она могла бы забыть о своей болезни.
Входит Джордж. Останавливается, прислушивается к разговору.
Дэвид. Наверняка у нее есть дела, которые надо завершить. По-вашему, гуманно обмануть ее, чтобы она не успела этого сделать? Нет? Вот видите, наши деловые законы оказались и самыми гуманными.
Марта. Это не так. Я не могу привести сейчас доводы, но я чувствую, что это не так.
Дэвид (разводит руками). Если женщина начинает говорить о чувствах, мне остается только уступить.
Звонит телефон.
Джордж (подходит к аппарату, снимает трубку). Я слушаю… Добрый день, Мери!… Он здесь… Третий день ничего не ест?… Я не думаю, что совсем ничего… Есть, конечно… Да, новые… Весьма эффективны у детей. Я передам эти таблетки с Дэвидом… Пожалуйста… (Зовет.) Дэвид! (Передает трубку Дэвиду, выходит из комнаты.)
Дэвид (в трубку). Я слушаю… Были оба, Сьюзен и Фред. Все обсудили… Не лучше ли без таблеток? По-моему, девочки нафаршированы ими… Хорошо, возьму… Возьму, я сказал… Сейчас еду.
Джордж выносит из комнаты коробочку с лекарством, подает ее Дэвиду.
Дэвид (кивает на коробочку). Что-нибудь очень сильное?
Джордж. Всего-навсего подкрашенная глюкоза. А лечить надо твою жену от излишней заботливости…
Дэвид (улыбаясь). Благодарю, Джордж.
Джордж. Главное – строго соблюдать эту сложнейшую инструкцию.
Дэвид. Естественно. (Пожимает руку Джорджу.) До свидания.
Джордж. Счастливо!
Марта. Всего доброго, Дэвид!
Джордж провожает Дэвида до дверей, возвращается к Марте, садится рядом с ней.
Джордж. Ты расстроена?
Марта. Не то слово. Неужели ты не мог по-другому?
Джордж. Когда-то мог. Знаешь, во сколько это мне обошлось? Одному из первых моих онкологических пациентов я сразу не сообщил диагноз. Тянул, сколько мог. Когда он узнал правду от другого врача, подал на меня в суд. Обвинил в том, что я злонамеренно скрыл от него истину. Это не позволило ему закончить дела, распределить наследство. Потребовал сто тысяч долларов на возмещение ущерба.
Марта. Он умер?
Джордж. Да. Но дело не прекратилось. Дети оказались еще активней. Тем более что каждый из них считал себя обделенным по моей вине.
Maрта. Может быть, когда-нибудь я привыкну к вашим законам… Знаешь, что я подумала? Мне надо поскорей устроиться на работу.
Джордж. По-моему, я вполне могу обеспечить тебя.
Марта. Дело не в этом. Просто я хочу быстрее поняті, твою Америку. Это очень трудно не работая. Я знаю, здесь нелегко устроиться. Не обязательно учителем. Любая работа. Ты ведь можешь что-нибудь найти для меня?
Джордж. У меня есть постоянные пациенты, к которым я мог бы обратиться. Разумеется, они посчитают, что я немного тронулся, но это не беда. Хуже другое: получив место, ты отберешь его у человека, которому оно необходимо, чтобы существовать, сводить концы с концами. Тебя это устраивает?
Марта. Иначе нельзя?
Джордж. Нет. Но если ты настаиваешь, я могу позволить. Прямо сейчас. Звонить?
Март а. Нет… Не надо.
Звонит телефон. Марта, оказавшаяся у аппарата, снимает трубку.
Алло!… Да, я сейчас приглашу. (Передает трубку Джорджу.)
Джордж (в трубку). Алло!… Добрый день, мистер Спенсер!… Я жду вас завтра з четырнадцать пятнадцать. Захватите стенограмму и снимки… Всего доброго. (Кладет трубку.)
Марта. Пациент?
Джордж. Да.
Марта. Они звонят целыми днями.
Джордж. Тебя раздражают звонки?
Марта. Нет, что ты, наоборот. Когда ты в клинике, они напоминают мне о тебе. И если даже немножко взгрустнется, поднимаю трубку, и все проходит. Кажется, что ты рядом.
Дж о р д ж. Ты очень скучаешь по дому?
Марта. Очень. Мне совсем не просто здесь. Но я постараюсь, постараюсь привыкнуть, милый. Не волнуйся.
Джордж. Я все чувствую и мучаюсь, что не могу помочь. (Берет руку Марты.)
Марта (гладя его волосы). Родной ты мой! Такой седой… И бог с ней, с работой. Мне ничего не нужно, кроме тебя.
На улице резко затормозила машина.
Джордж (поднимает голову). Аллен, кажется. (Подходит к окну.) Точно. Его престарелый «шевроле»– Не машина – простуженный верблюд. Чихает так же.
Входит Аллен. В руках у него портативний магнитофон.
Аллен. Добрый вечер! Я что-то стал у вас частым гостем.
Марта. И прекрасно.
Джордж. Можешь заезжать и почаще. Марта немного скучает.
Аллен. Теперь не смогу, к сожалению.
Джордж. Что так?
Аллен. Новая работа.
Джордж. Поздравляю. Пить будешь?
Аллен. Нет, ты ведь знаешь.
Джордж. Кока-колу?
Аллен. Берегу горло.
Джордж. Устроился в оперу?
Аллен. Почти. На радио.
Джордж. Вот как?
Аллен. С испытательным сроком, конечно. Важен первый материал.
Джордж. С твоим миллионом идей…
Аллен. Вполне конкретный материал. А идея, увы, не моя.
Джордж. Что ж, успеха тебе!
Аллен. Он зависит от твоей жены.
Maрта. От меня? Ради бога. Если я хоть чем-то могу помочь.
Аллен. Еще как! Мне поручили поговорить с вами. Что-то вроде интервью.
Джордж. Кто поручил?
Аллен. Мистер Кук. Именно он взял меня на работу.
Джордж. Ясно. Никаких интервью. К черту эту политику. Она никого не доводила до добра.
Аллен. Но это очень важно для меня.
Джордж. Однажды он уже вмешался в твою жизнь. По-моему, именно он уговорил твоего сына поехать добровольцем во Вьетнам.
Аллен. Это совсем другое. Джордж. Кукаускас никогда не изменится. Даже если еще раз пять сменит фамилию.
Аллен. Ты тоже сменил.
Джордж. И тоже не изменился. В политику не лез и не лезу.
Аллен. Не вмешиваться в политику – уже политика.
Джордж. По-моему, это заговорил мистер Кук? Или его боссы из Вашингтона, которые диктуют ему каждый шаг?
Марта. Что тут особенного, Джордж? Поделиться впечатлениями… При чем тут политика? Дайте ваш микрофон, Аллен.
Аллен включает магнитофон, подает микрофон Марте.
Раз, два, три… Слышно?
Аллен. Вполне.
Март а. Это я говорю, Марта Стиключене. (Аллену.)
Это не надо, наверное?
Аллен машет рукой – продолжайте, мол.
Я приехала из Литвы к своему мужу Юргису Стиклюсу. Здесь он больше известен как Джордж Стикер, хирург. Меня встретили его друзья, и все они в один голос говорили, что мне обязательно понравится Америка. Я не прожила здесь еще и двух недель, но уже убедилась – они были правы. Америка очень красивая, удивительно деятельная страна. В ней живут замечательные люди. Я, правда, не многих знаю, все это друзья мужа, но по ним, наверное, можно судить об остальных. Они мужественны, энергичны, добры, умеют любить. Они прекрасные друзья. Порой мне кажется, что я и не уезжала из Вильнюса, просто на другом языке стала говорить. Перед отъездом ко мне пришел мой ученик Казне Виткус. Он вернул мне книгу, которую я когда-то подарила ему, сказал, что никогда не поймет меня. Я не знала тогда, как ему возразить. Сейчас, наверное, смогла бы. Я знаю», теперь, пройдет время, Казне вырастет, вырастут И дети Америки, и когда-нибудь они все поймут: в них столько общего, что они просто не имеют права не знать друг о друге, не быть друзьями. Это обязательно будет. И еще я хотела бы поблагодарить правительства Советского Союза и Соединенных Штатов за то, что они помогли воссоединиться нашей семье. Нас разлучила война. Война… Я не могу представить, что когда-нибудь она может повториться, что мои внуки и дети Дэвида Гамильтона… Нет! (Оставляет микрофон. Аллену.) Я так путано говорила.
Аллен. Да нет, все это прекрасно. Может, кое-что даже удастся включить в передачу.
Марта. Значит, не то?
Аллен. Не совсем. Давайте проще. Я буду задавать вопросы, вы – отвечать. Кажется, они у меня даже записаны. (Вытаскивает из кармана лист бумаги.)
Марта. Пожалуйста… Если так лучше.
Джордж садится в стороне, внимательно следя за происходящим.
Аллен. Значит, так… (Включает магнитофон.) Внимание! В Нью-Йорк из Советского Союза прибыла жена известного хирурга Джорджа Стикера. Соединилась семья, жившая раздельно тридцать лет. Корреспондент радиостанции «Свободный мир» встретился с Мартой Стикер и попросил ее ответить на несколько вопросов. Скажите, пожалуйста, миссис Стикер, вам, наверное, пришлось проявить незаурядное мужество, чтобы вырваться из России? (Передает микрофон Марте.)
Марта. Вырваться?… Но меня никто не держал.
Аллен (выключает магнитофон). Послушайте, не могут ведь такой ответ пропустить в эфир.
Maрта. А что я должна сказать?
Аллен. Так, например: «Это было очень легко». Или наоборот: «Они бы никогда не удержали меня».
Марта. Я не понимаю.
Джордж подходит к столу, забирает из рук Аллена бумажку.
Джордж. Дай! Дай, говорю. Я хочу узнать, на какие еще вопросы ты рекомендуешь ей ответить.
Аллен. Почему я? Думаешь, я их писал?
Джордж (читает). «Нам известно, что вашей дочери не удалось выехать с вами. Как вы считаете, борьба за права человека, проводимая западным миром, поможет ей в конце концов последовать за вами?…» Слушай, Марта, здесь даже заготовлены варианты ответов. Номер один: «Думаю, что поможет». Номер два: «Вряд ли. Эта борьба должна быть усилена». (С отвращением бросает бумажку на стол.)
Марта. Я не понимаю, Аллен! Это же мерзко! Неужели это вы?… (Встает и выходит из комнаты.)
Джордж. Тебе надо извиниться перед моей женой.
Аллен. Я готов. Хочешь, встану на колени, буду ползать в ногах. Но уйти без этого интервью не могу.
Джордж. Придется.
Аллен. Кук не пустит меня на порог, если я вернусь с пустыми руками.
Джордж. Это бессмысленный разговор.
Аллен. Пойми, всего несколько слов. Может быть, никто и не услышит эту передачу.
Джордж. Нет.
Аллен. Я ведь не для себя прошу. Мне все равно. Но мой сын… Если я не увезу его в Японию, он погибнет в этой лечебнице для паралитиков.
Джордж. Мне очень жаль, Аллен.
Аллен. Они и тебя не оставят в покое. Ведь это же мафия.
Джордж, Она не скажет для твоей передачи ни слова.
Аллен. Они все гнусные типы. Думаешь, я не знаю этого? Когда-нибудь я напишу о них книгу. Настоящую. Всех выведу на чистую воду! Но сейчас я должен быть среди них. Чтобы лучше узнать.
Джордж. Ты придумал это сейчас, Аллен. Ты лжешь сам себе. Лжешь, зная, что твоя единственная книга давно уже написана.
Аллен. Может быть, ты прав. Может быть… Значит, нет?
Джордж. Нет.
Аллен дрожащей рукой хватает оставленную на столе рюмку, залпом выпивает ее, расплескивая, наполняет снова.
Аллен. Ты не знаешь их, Джордж. Не знаешь. Они уничтожат нас обоих.
Занавес.