Венеция, 11 июня 1507 года,

Ка д'Оро.

Синьоре N., замок Аскольци

ди Кастелло

«Итак, дорогая синьора, я продолжаю свой рассказ.

К утру третьего дня на горизонте показались очертания Константинополя. Я видел его мощные высокие стены с великим множеством башен, купола прекрасных храмов рядом с минаретами. Я чувствовал, что от этого города исходит какой-то особенный дух — дух тысячелетней империи. Цивилизация, несмотря на османское варварство, сохранила свое величие: великолепные императорские дворцы, редкостные реликвии искусства, роскошь и прихотливость архитектуры.

Время не щадит никого, даже империи, но их культура вечна, ибо хранит в себе судьбы людей, живших когда-то. Сколько пришлось вынести этому городу! Борьба с Римом, бесконечные осады арабов, войны с болгарами, печенегами, руссами, норманнами, венграми, крестовые походы латинян, наконец, столкновение с османской Турцией, ставшее роковым для Великого города. Здесь все дышало прошлым, и даже полувековое господство турок было бессильно искоренить вечную идею Византии.

Город приближался, мы уже вплывали в бухту Золотой Рог. Теперь ее не перекрывала огромная цепь, служившая защитой от турецких кораблей. Рассказывают, что при осаде города султан Мехмед II лично участвовал в перетаскивании судов по суше близ Галаты, чтоб утром обезоружить византийцев появлением его кораблей. Теперь проход был свободен, и мы беспрепятственно вошли в бухту.

Сказочный город, весь залитый солнцем, сверкал перед моими глазами своим великолепием. Тонкие иглы минаретов, белокаменные дворцы… Какая-то башня, с которой, как объяснил мне тут же один турецкий офицер, сбрасывают в Босфор неверных жен. Повсюду сновали маленькие лодочки-фески, перевозившие людей и нехитрые грузы.

Вряд ли можно представить себе что-нибудь более очаровательное, чем подход к Константинополю со стороны моря. Мы находились посреди трех огромных морских рукавов, которые омывают со всех сторон сушу, так что взору легко охватить холмы, расцвеченные, будто эмалью, белыми зданиями, зелеными кипарисами, мечетями со свинцовыми куполами. А над ними — яркие минареты, словно золотые свечи.

Вообразите себе, милая моя синьора, этот феерический город, похожий на огромный персидский ковер, а по бахроме этого ковра — бесчисленные мачты стоящих на якорях судов.

Мечети и дворцы, минареты и караван-сараи, крытые рынки и бани, пышная зелень в тенистых садах — все это составляло панораму огромного восточного города, в центре которого возвышалась Святая София — прекраснейший из храмов, превращенный турками в мусульманскую молельню.

Теперь представьте, что все это великолепие, как в зеркале, отражается в серебристых водах Золотого Рога и Босфора, что придает зрелищу совершенно мистический вид.

Мы бросили якорь и с помощью подоспевших небольших суденышек начали переправляться на берег. Меня теперь содержали как янычара — гвардейца султана, заслужившего награду. И хотя я не слишком надеялся на благосклонность турок, здесь было куда приятнее, чем в безжизненных пустынях Африки.

Вскоре мы оказались на улицах Константинополя. И знаете, синьора, сколь я был восхищен панорамой этого города с моря, столь же ужасающее впечатление произвел на меня его внутренний облик. Мы шли по узким, кривым улочкам с мрачными закоулками, в большинстве своем невымощенными, с непрерывными спусками и подъемами — таков облик этого города в самом его чреве.

Наконец мы выбрались на единственную широкую, сравнительно чистую и даже красивую улицу — Диван-Йолу. Но, как потом выяснилось, это была центральная артерия города — путь, по которому султанский кортеж обычно проезжал через весь город от Адрианопольских ворот до султанской резиденции Топканы.

Чтобы вы, синьора, вполне могли бы представить себя на улицах этого города, закончу описанием жилищ его обитателей. В них обращает на себя внимание крайняя простота. Дом из камня здесь редкость. За исключением жилищ знатных вельмож, храмов и бань, обычно строятся они из дерева и глины. Уже позже я сталкивался с тем, что христианские здания приводили в изумление турок своей излишней прихотливостью. Видно, созерцание красоты и гармонии в архитектуре не слишком потребно турку.

Двухэтажные дома здесь принадлежали только состоятельным людям. Вторые этажи имели много окон и балконы. Крутые крыши, сложенные из красной черепицы, выступали над стенами, образуя широкий навес. Дома отгораживались от внешнего мира глухими стенами, балконы затеняли и без того узкие уличные проходы. А поскольку город раскинулся на холмах, везде сооружены были крутые лестницы.

Особняки же крупных торговцев и чиновников также не отличались особым изяществом и богатством внешней отделки. Даже дворцы вельмож внешне выглядели довольно просто, видимо, из страха вызвать ревность султана.

Мы поднимались все выше по холмам, пока не достигли резиденции султана — Топканы — этого бастиона безбожников, этого вражьего логова.

Здесь я вновь покидаю вас, ибо не смею далее пренебрегать своей службой. Обещаю, что продолжу сегодня же вечером.

Да хранит Вас Господь».

Пронзительные звуки фанфар возвестили о начале регаты. Десятки разноцветных, украшенных самым невероятным образом гондол тронулись с места. Гондольеры отталкивались от многочисленных соседних лодок, расчищая себе пространство для скорости. Их азартные крики раздавались над Большим каналом. По берегам толпились зрители. С восточной стороны вовсю кричали и размахивали шляпами Кастеллани, прозванные так в городе по названию старого замка дожей — Кастелло, а с западной не отставали от них Николотти, именовавшиеся так по названию церкви Сан-Николо дель Мендиколи.

Гондольеры заняли свои места на красных бархатных ковриках. Их костюмы, тщательно продуманные, заслуживали особого внимания. Пестрые габардины — короткие курточки — были расшиты особым узором и украшены яркими лентами. Небольшие шапочки украшались перьями, по которым можно было судить о нраве гондольера: маленькие — знак прыткого, стремительного и изворотливого; большие означали силу и напор.

Именно эти, последние, сейчас и устремились вперед. Так началась регата в день Фесты делла Сенсы, праздника «обручения с морем» — самого зрелищного из водных праздников Венеции. Это был праздник ее духа, ее вечной молодости.

На большой трибуне скопились патриции в длинных торжественных одеждах. Их костюмы поражали не столько богатством и роскошью, сколько обилием деталей — поверх бархатного жилета на них были надеты разнообразных цветов накидки, отделанные мехом куницы или бобра. Поверх накидок фигуры окутывали широкие плащи с золотой вышивкой. Плащи были искусно задрапированы на римский манер, их тяжелые складки спускались с левого плеча.

Когда гондолы скрылись из виду, восхищенные горожане увидели торжественный выезд дожа. Агустино Барбариго умел поражать послов всего мира величием Республики святого Марка. Но сегодня он, казалось, превзошел самого себя. Выезд Буцентавра — его огромной гондолы, обтянутой атласом и украшенной яркими восточными коврами, — был настоящим сказочным спектаклем. Его появление предваряли бесчисленные кораблики, перевитые цветами и гирляндами, с юношами и девушками на палубах. Повсюду слышалось пение десятков ангельских мальчишечьих голосов; воздух был напоен благовониями Востока и Индии, трепетали на ветру штандарты, богато расшитые золотом.

Обязательный элемент празднества — какой-нибудь удивительный механизм, установленный на корабле. На этот раз по Большому каналу вслед за Буцентавром двигалась огромная Вселенная, в открытой внутренности которой разыгрывалась аллегорическая пантомима из жизни божественных героев.

Когда эта пестрая и ликующая процессия достигла церкви Сан-Николо, дож Агустино Барбариго, окруженный толпой придворных, бросил в воду свой перстень, символизируя этим супружество Венеции с морем. В этот момент прогремел салют и, как по команде, на берегах зажглись сотни факелов.

Чезаре Борджиа разместился в большой лодке между графом Энрико Фоскари и молодым французским послом, впервые оказавшимся в Венеции. В Италии считалось почетным сидеть посередине, и Борджиа с удовольствием отметил, что даже в мелочах граф Энрико не забывает о том, кому он обязан своей нынешней властью в городе и своим влиянием. Они медленно двигались в самом центре процессии.

— Вы знаете, господа, этот город — самый великолепный из всех, что я видел! — Французский посол сиял от восторга. — Сегодня я был у алтаря капеллы Сан-Марко. Это самая красивая и богатая капелла в мире. Ума не приложу, как вашим мастерам удалось сотворить такое чудо.

— Вы, французы, тоже горазды на роскошь. — Синьор Энрико подмигнул Чезаре. — Только большей частью пользуетесь ею не для услады вкуса, а… для оплаты своего любимого и опасного ремесла.

— Что вы имеете в виду, граф? — усмехнулся посол. — Если это какой-то намек на политику, то сегодня я отказываюсь говорить об этом.

— Я имею в виду вашу страсть к войнам. Кто бы мог подумать, что бедный Неаполь так быстро уступит вашим мушкетам. Бравые французы скоро овладеют всей Италией.

— Я всего лишь посол, граф. Поэтому не пытайтесь уязвить меня. Франция не грабит свои земли, а покровительствует им, так что я не уверен, что наши солдаты в Неаполе — бедствие для города. Итальянцы должны быть счастливы такими хозяевами, иначе здесь были бы турки.

— Турки — ваши союзники, и вы просто поделили меж собой Адриатику, — сказал Чезаре. — Выбрав для себя Италию как легкую добычу, вы предложили туркам воевать с Испанией, а это уже совсем неблагодарное занятие.

— Вы оказались хитрее турок, — подхватил Энрико. — Турки и испанцы будут воевать вечно, а ваш Франциск станет процветать, наблюдая, как эти два чудовища поедают друг друга.

— Господа, господа! Даже если все это так, то почему именно сегодня? — взмолился посол.

В этот день он облачился в чрезвычайно живописное платье с мягкими формами, но сложный рисунок складок и разрезов утяжелял костюм, делая посла на вид крайне неуклюжим. Весь наряд посла говорил о подражании его всему итальянскому. Но это была не прихоть француза. Такой стиль ввел при дворе Франциск I, принуждая своих подданных одновременно и наслаждаться культурой южных соседей, и скрещивать с ними сабли.

— Я говорю об этом сегодня, посол, именно потому, что вы так восхищенно отзывались о капелле Сан-Марко.

Фоскари взглянул на Борджиа. Взгляд римского тирана был серьезен, но благосклонен. Тот как будто одобрял и поощрял начатый разговор, о котором они с Фоскари заранее условились.

— Я не понимаю вас, граф…

Неожиданно в лодку прыгнула маска с длинным носом. Человек что-то кричал, размахивал руками, а потом прыгнул в соседнюю гондолу. Его сменил веселый Арлекин с палкой в руках. Он догонял длинноногого, прыгая из одной лодки в другую. Французский посланник был в восторге от этой погони.

— Итак, господа, я не понимаю вас, — повторил посол.

— Вам понравились капелла и сокровища, которые хранятся в ней. Не так ли?

— Именно так. И что же?

— Не буду испытывать вашего терпения и скажу напрямик — мне необходима встреча с королем. С вашим королем, с Франциском.

Посол чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Вы с ума сошли. Идет война с Италией. Это невозможно. Если мой король и соблаговолит принять какого-нибудь венецианца, то им может быть только дож.

— Я знаю это. Потому и обращаюсь к вам. Если вы поможете устроить эту встречу, ваша жажда прекрасного будет утолена.

Энрико Фоскари и Чезаре переглянулись.

— А зачем вам нужна эта встреча, господа?

— Это лишний вопрос, господин посол…

— Я должен знать, ибо могу оказаться в дураках. Говорите же.

Фоскари бросил взгляд на Борджиа. Тот, немного помедлив, утвердительно кивнул.

— Скоро ваш король овладеет всей Италией. Не обойдет он и Венецию. — Фоскари наклонился к послу и перешел на шепот. Борджиа, сидевший между ними, был вынужден откинуться в сторону с таким видом, словно не имел никакого отношения к этому разговору. — Я уверен, что Венеция падет так же быстро, как и Неаполь. Что будет потом?

— Что же будет потом? — в растерянности переспросил французский посол.

— Об этом я и хотел поговорить с Франциском.

— Но почему вы? С какой стати?

— Дож Барбариго уже стар, а его партия слаба. Наша же партия сейчас самая влиятельная. Мы устранили многих конкурентов в Большом Совете и теперь можем встать у руля Республики. Барбариго мешает нам, но ваш король может найти в нашем лице союзников. Тогда успех итальянской кампании обеспечен, конечно, при поддержке Синьории. А это мы ему можем обещать при некоторых авансах и с его стороны.

— Каких же? — осведомился француз.

— После захвата Венеции нужно объявить новые выборы дожа, на которых должна выиграть моя кандидатура.

Посол пристально взглянул на Борджиа. Он понимал, что это его идея, что серым кардиналом Республики будет именно он, давно мечтавший о власти над всей Италией и готовый продать ее французам со всеми потрохами. Француз некоторое время молчал, отчего Фоскари еще больше нервничал, а Борджиа застыл в мрачном ожидании.

— Хорошо, господа, это все политика, — пробормотал посол, — а мы с вами говорили об искусстве. Расскажите мне подробнее об этой прекрасной капелле.

Оба итальянца облегченно вздохнули. Стало ясно, что француз готов принять взятку за свою услугу и устроить встречу.

— Это сокровищница города. Там есть двенадцать больших бриллиантов, два из которых — самые крупные, в сотни карат. Хранятся там и золотые короны, которые в прежние времена надевали на праздники. Много и других золотых вещей в рубиновых, аметистовых и агатовых сосудах. Кроме того, в одном небольшом изумрудном…

— Прекрасно, — прервал речь графа Борджиа посол, посчитав, что перечисленного уже более чем достаточно для взятки. — Удивительный город, синьоры! Великолепный! Я сегодня же напишу моему королю. Уверен, он с радостью примет посланника такой прекрасной земли…

Праздник был в самом разгаре. Одна за другой финишировали гондолы, и каждую встречали восторженными криками и рукоплесканиями. Развернувшаяся в сказочном городе мистерия продолжалась…