9.58

Взглянув на стенные часы, Фрэнк вспоминает, что скоро начнется молниеносная распродажа.

Он запомнил порядок проведения сегодняшних распродаж, когда мистер Блум зачитывал список на утренней летучке, так что ему незачем сверяться со своим «сфинксом», чтобы понять, куда идти. Первыми в списке были «Куклы». Это всего в четырех отделах отсюда, следовательно, попадает в сферу его непосредственных обязанностей.

После поимки вора Фрэнк бродил по Голубому этажу, размышляя о недавнем разговоре с Мойлом. Да, Мойл прав: он, Фрэнк, лишен страсти коллекционера. Как же тогда объяснить обилие разных предметов и безделушек, которыми забита его квартира? Вся эта мебель, произведения искусства, неосознанно накопленные за долгие годы, все это имущество, купленное просто так, все эти вещи, которыми он окружил себя и которые сам едва замечает: какую пустоту они призваны в нем заполнить?

Он полагает, корни этого недоразумения восходят еще к годам Академии. К поре его обучения на Призрака.

Фрэнку было восемнадцать, он только что окончил школу и был юношей с высокими устремлениями и низкой самооценкой, когда подал заявление о приеме на работу в «Дни». Он не имел ни малейшего понятия, какие навыки или качества нужны для работы в этом магазине. Школу он окончил хорошо, но этого было недостаточно даже для должности продавца, что же касается более высоких постов – например, в административной сфере, – то туда брали лишь выпускников университета с хорошими оценками. Он заполнил все нужные бланки и отослал их просто потому, что то же самое делали все остальные, а в ожидании ответа на свое заявление устроился ночным портье в гостиницу средней руки. Это была приятная и необременительная работа, оставлявшая ему много досуга, чтобы читать, думать и наслаждаться одиночеством.

Месяцы шли один за другим, Фрэнк время от времени звонил в Отдел кадров «Дней» – узнать, получили ли там его заявление. Чаще всего ему отвечал записанный на пленку голос, сообщавший, что все линии заняты. В те редкие случаи, когда он прорывался к живому человеку, его заверяли, что заявления о приеме на работу обрабатываются с максимальной скоростью, доступной человеческим силам, и до его заявления тоже обязательно дойдет очередь.

Он уже начал терять надежду и подумывал о повторной подаче заявления, когда пришел ответ. Внутри пухлого коричневого конверта с водяным знаком – логотипом «Дней» – оказался обширный вопросник, занимавший десятки страниц и охватывавший тысячи тем, от совершенно невинных – вроде любимых блюд Фрэнка, до самых интимных – о его религиозных предпочтениях, сексуальном влечении (если таковое имеется) к малолетним детям, отношениях с родителями (коих, можно сказать, почти и не существовало, поскольку отец Фрэнка скончался, а мать сидела на государственном пособии и на прописанных врачами транквилизаторах). На заполнение анкеты ушло несколько часов, но Фрэнк проявил настойчивость, заподозрив, что сама эта процедура, возможно, задумана как своего рода первое испытание для соискателей, чтобы малодушные сразу, отсеялись.

Он отослал заполненный вопросник и ждал еще несколько месяцев, чтобы узнать – удостоят его собеседования или нет. В стандартном письме, прилагавшемся к анкете, его предупреждали, что собеседования планируются заранее и расписаны на два года вперед. Настроившись на длительное ожидание, он продолжал работать по ночам в гостинице.

Однако ответ из «Дней» пришел на удивление скоро. Миновало всего несколько недель, а ему уже принесли письмо с приглашением явиться на собеседование осенью текущего года.

Собеседование, проходившее в помещении Отдела кадров в Цокольном этаже, длилось три часа. Старшие администраторы отдела поднимали многие темы, которые уже затрагивались в анкете, и внимательно расспрашивали Фрэнка, чтобы убедиться, правду ли он написал.

Он – единственный ребенок в семье?

Верно, отвечал Фрэнк.

Хорошо. Ему было одиннадцать лет, когда умер его отец?

Да, это так.

В анкете он отвел семье и друзьям незначительное место среди «важных для него ценностей». Почему?

Потому что он находит людей беспокойными и навязчивыми.

Хорошо. Хорошо. А бывают ли у него сложности с обслуживанием в магазинах?

Иногда – да.

Бывает ли, что люди пристраиваются к очереди прямо перед ним, не извиняясь?

Да, такое случалось.

Часто ли он обнаруживает во время вечеринок, что стоит где-нибудь в полном одиночестве?

Его редко приглашают на вечеринки.

И так продолжалось в течение трех долгих, изматывающих часов; наконец Фрэнка попросили выйти и посидеть в вестибюле, пока администраторы Отдела кадров посовещаются между собой. Он плюхнулся на стул, чувствуя себя выжатой тряпкой. Потом – он не помнил, сколько времени прошло, – его снова позвали и сообщили, что его личные качества идеально подходят для работы в «Тактической безопасности».

Смутившись своей неосведомленности, он спросил: «Простите, а что такое – «Тактическая безопасность»?»

Сыскное наблюдение внутри магазина, объяснили ему. Не хочет ли он пройти специальное обучение, чтобы стать Призраком?

Не чувствуя полной уверенности в том, что желал бы всю оставшуюся жизнь быть магазинным сыщиком, и довольно туманно представляя себе суть работы, Фрэнк тем не менее был не так глуп, чтобы отказаться от представившейся возможности; он рассудил, что, если дело не пойдет на лад, он всегда может вернуться к прежней работе ночным портье или – коль скоро у него выявлены задатки потенциального служителя закона – поступить в полицию. Он ответил администраторам, что согласен, отправился домой и рассказал обо всем матери (та, как и следовало ожидать, не проявила особых эмоций), затем поспешил в гостиницу и заявил об увольнении (управляющий, куда более впечатленный, рассыпался в пожеланиях удачи), а потом почти немедленно приступил к занятиям на годичных курсах, готовивших профессиональных Призраков.

Первые шесть месяцев обучения на Призрака прошли в Академии, располагавшейся в закрытой зоне в пригороде, в одном из уголков просторного поместья, прилегающего к особняку Септимуса Дня. Там Фрэнк попал в руки команды инструкторов, бывших Призраков, и его обучали основам самообороны, обращению с оружием, а также технике гортанного чревовещания – так называемой субвокализации. Он научился распознавать верные признаки, выдающие магазинного вора, и освоил методы, к которым прибегают самые изобретательные мошенники: например, приносят с собой коробку с двойным дном и запихивают туда украденное или просовывают руку сквозь дырку в кармане и обчищают полки из-под полы своего пальто.

Когда этот этап был пройден, его посвятили в высшее таинство сыщицкой касты – искусство смешиваться с толпой, делаться похожим на всех и, следовательно, становиться никем. Здесь ему помогли врожденные качества. С детства Фрэнк был одним из тех, кого редко замечают, чье лицо никто не запоминает, чье имя ускользает из памяти людей и только понапрасну вертится у них на кончике языка. Если говорить совсем начистоту, он и был никем и, разумеется, считал это своим недостатком; однако теперь, проходя обучение на Призрака, он убедился, что недостаток может обернуться достоинством. Он научился принимать вежливо-рассеянный вид и никогда ничем не выказывать своих мыслей или чувств; научился избегать внезапных непроизвольных жестов, которые могли бы выдать его как личность; короче говоря, он научился приглушать ту малую искру индивидуальности, которой был наделен, пока от той не осталось лишь едва различимого мерцания, вроде тусклого света от далекой звезды. К концу шести месяцев обучения он отшлифовал свой прирожденный дар неприметности до такой степени, что при желании мог пройти сквозь комнату, полную народа, и никто бы не обратил на него ни малейшего внимания.

Когда миновала половина срока обучения, умерла мать Фрэнка. Ему дали отпуск для организации похорон; эту задачу он выполнил добросовестно, хотя несколько формально. На самой церемонии, в обществе горсточки отчужденных родственников и полуотчужденных друзей матери, он ощутил некоторую печаль, но не слишком сильную. Возможно, таково было побочное действие его тренировок, а может, и нет. Между ним и матерью – инвалидом, напичканным наркотиками, уже давно пролегла некая дистанция. Смерть лишь сделала эту дистанцию чуть длиннее. Во многих отношениях кончина матери принесла Фрэнку облегчение. Она отсекла все сложные личные обстоятельства и помогла окончательно вытравить эмоциональные узы, которые мешали ему стать полноценным Призраком-профессионалом.

В среднем лишь у десятой части учеников Академии развиваются сыщицкие способности. Остальным советуют овладеть какой-нибудь другой профессией. Фрэнка же инструкторы выделяли среди прочих, отмечая его как исключительно способного ученика. Без особых сложностей он перешел ко второй части курса обучения: еще шесть месяцев ему предстояло практиковаться в магазине.

Инструктировал Фрэнка Дональд Блум, который сам проработал Призраком всего лишь год с небольшим. Под любезной опекой мистера Блума он познакомился с устройством магазина, выхаживая по всем семи этажам (ведь это было еще до того, как братья прибрали к рукам Фиолетовый этаж), повторяя одни и те же маршруты до тех пор, пока в его памяти четко не запечатлелось расположение всех 777 отделов. Одновременно он продолжал совершенствовать навыки, приобретенные в Академии. Бок о бок с мистером Блумом он следовал за покупателями и затаивался там, где его меньше всего было видно, но откуда сам он мог хорошо видеть все, что нужно. Они оба слонялись без цели и без устали. Именно мистер Блум помог Фрэнку произвести его первое официальное задержание, и сладость этого мига Фрэнк никогда не забудет.

К тому времени, когда годичный сорк обучения истек, метаморфоза свершилась. Фрэнк превратился в живой нуль. В профессиональное пустое место. В невидимку. В Призрака.

В обмен на это превращение он получил от «Дней» пистолет, «платиновый» счет с возможностью конвертации его в будущем в «иридиевый» – в зависимости от качества исполнения обязанностей – и постоянную работу.

Сейчас трудно поверить, что тогда ему это показалось честной сделкой, но много ли нашлось бы трезвомыслящих двадцатилетних юнцов, которые отказались бы от предложения надежной должности с щедрым окладом впридачу?

Коротко говоря, «Дни» сделали его тем, кем и чем он является сегодня. «Дни» взяли робкого юношу-интроверта и лишили его последних признаков личной индивидуальности, какие у него еще оставались. Обучение на Призрака высверлило его, как гнилой зуб, и с тех пор единственным средством заполнения образовавшейся внутри Фрэнка пустоты стало приобретение дорогостоящих вещей, наслаждаться которыми у него не было ни времени, ни желания.

Но, что хуже всего, все это совершалось с его согласия. Ему некого винить, кроме самого себя, в том, что он сделался таким. «Дни» просто наживали капитал на его врожденных качествах, а он охотно позволял себя эксплуатировать.

Распродажа, которая вот-вот должна состояться, по крайней мере предоставляет ему возможность перестать думать о самом себе. С его безупречным знанием планировки магазина, не составляет труда вычислить кратчайший путь к «Куклам», куда он и направляется. На восток, через «Средства частного наблюдения», где выставлены всевозможные «жучки», телефонные прослушки, нательные проводки и миниатюрные записывающие устройства: терапевтический манеж для параноиков. Затем на север, через «Восточное оружие», где продавцы, облаченные в черные одеяния ниндзя, почти закончили приводить в порядок складную ширму с сюрикенами. Снова на север, через «Военное обмундирование» – отдел, предназначенный для наемников-профессионалов и лиц, которые не могут провести ночь без камуфляжной грелки в ногах. И еще севернее, на сей раз через «Классические игрушки».

Он достигает прохода, соединяющего «Классические игрушки» с «Куклами», в тот самый момент, когда из громкоговорителей доносится музыкальная фраза из семи нот, а затем женский голос строгим, но одновременно соблазнительным тоном повелительницы объявляет о начале молниеносной распродажи:

– Вниманию покупателей! В течение следующих пяти минут в отделе «Куклы» действуют пятнадцатипроцентные скидки на все товары. Повторяю: только в течение следующих пяти минут цены на все товары в «Куклах» будут снижены на пятнадцать процентов. «Куклы» расположены в северо-восточном секторе Голубого этажа. Туда можно попасть, воспользовавшись лифтами, помеченными буквами «Б» и «В». Это предложение действительно только в течение пяти минут. Любые покупки, сделанные по истечении указанного времени, будут оплачиваться полностью. Спасибо за внимание.

Во время объявления в магазине воцаряется гробовая тишина. Потом, когда снова повторяется музыкальная фраза из семи нот, начинается движение. Покупатели забывают, чем были заняты до этого, и, подхватывая свои корзинки, разворачивая тележки или нажимая на педаль газа своих моторизованных колясок и вращая руль, устремляются в «Куклы». Неважно, что мало кому (если вообще кому-нибудь) из этих людей нужны были куклы, и неважно, что пятнадцатипроцентная скидка едва ли обернется самым выгодным предложением в их жизни: молниеносная распродажа – это молниеносная распродажа, и охочие до дешевизны покупатели слетаются на нее, словно голодающие – на колонну автотранспорта с гуманитарной помощью.

До ожидающих в «Куклах» звуки их приближения доносятся далеким шелестом, заставляющим воздух дрожать, как от ветра перед грозой. Выражение лиц на тысячах единиц товара, выставленных на продажу, остается прежним, зато лица продавцов и охранников выглядят все более взволнованными по мере того, как шелест становится громче, перерастая в отдаленный гул, подобный раскатам грома в горах: это пол сотрясается от топота сотен ног и от стука множества колес.

Звук нарастает и нарастает и наконец достигает крещендо: в отдел влетают первые покупатели. Они врываются через все четыре входа и быстро разбегаются между витринами, начинают сметать товары с полок и рассматривать ценники, раззявив рты в гримасах звериной жадности.

Фрэнку приходится проворно отпрыгнуть в сторону: мимо, едва не задев его, по проходу с шумом проносится моторизованная коляска. За рулем сидит сгорбленная, сморщенная старушонка лет девяноста, не меньше, с почернелыми сломанными зубами, в черном парике помпадур, напяленном на череп, с алым пятном губной помады приблизительно на месте рта и с таким маниакальным блеском в глазах, от которого и психопату сделалось бы не по себе. Фрэнк узнает в ней Клотильду Вестхаймер, наследницу-мультимиллионершу.

Размахивая тростью, как кавалерийской саблей, и трубя в сигнальный рожок всем, кто имел неосторожность загородить ей дорогу, Клотильда Вестхаймер мчится во весь опор по узким проходам, пока наконец почти не сталкивается с багроволицым упитанным мужчиной, который разглядывает коробку с весьма натуралистической пластмассовой копией шестимесячного младенца. Скрипят тормоза, коляска со скрежетом останавливается, и Клотильда Вестхай-мер кричит на мужчину, чтоб тот посторонился, используя выражения, от которых зарделся бы и матрос. Оторопев и не найдя слов в ответ, мужчина лишь поднимает перед собой игрушечного младенца, словно надеясь, что вид этой штампованной невинности оградит его от града проклятий незамолкающей старой карги, но Клотильда Вестхаймер просто выхватывает у него из рук коробку и мчит коляску к ближайшей кассе.

Постоянная клиентка со дня открытия магазина, Клотильда Вестхаймер всегда покупает в «Днях» продукты, а иногда – экстравагантные подарки, которыми балует саму себя, поскольку больше некого: она отреклась от всех родственников и осталась старой девой, отшив в свое время множество поклонников. У нее наметанный глаз на выгодные покупки, и – как она только что продемонстрировала – непревзойденная способность добиваться своего.

Вот уже дюжина за дюжиной все новые и новые покупатели наводняют отдел, толкаются, отпихивая друг друга, хватая с полок товары, как шайка грабителей. Всякая притворная вежливость отброшена, правила этикета позабыты: все пробиваются к уцененным товарам, ныряют в витрины, вылезая уже с добычей, а потом присоединяются к толпам вокруг касс, где размахивают карточками всех цветов и оттенков – от скучно-серого «алюминия» до розоватого «родия». Зная, что покупку со скидкой можно совершить лишь в течение ограниченного времени, и исполняясь мрачной решимости ни за что не уходить без куклы (о насущной необходимости которой еще недавно они даже не подозревали), покупатели криком пытаются привлечь к себе внимание кассиров и верещат, как обиженные карапузы, когда предпочтение отдается кому-то другому, кто этого явно не заслуживает.

Стараясь придерживаться зыбкого периметра толпы, оставаясь вне досягаемости острых локтей и пихучих плеч, Фрэнк высматривает подозрительных личностей, однако все, что он видит, – это скопище прилично одетых, состоятельных мужчин и женщин, которые ведут себя, как дикие звери. Двое мужчин среднего возраста в дорогих костюмах дерутся из-за тролля с пунцовыми волосами, и каждый с растущим недовольством настаивает на том, что он первым увидел игрушку. А вот и розовощекая фарфоровая Бо-Пип, кукла из коллекционной серии, представляющей персонажей детских стишков: будущий владелец использует ее вместо дубинки, расчищая себе путь в волнующейся толпе. Фрэнк видит, как маленький мальчик прижимает к груди фигурку солдата, одетого в хаки, и орет хриплым голосом, а его мамаша пытается протиснуться вместе с ним к кассе сквозь массу человеческих тел. Вдруг верхняя половинка самого большого набора русских матрешек громко шлепается вниз, пролетев над толпой, и катится по ковру к ногам Фрэнка. Раскрашенное личико в пестром полушалке жалобно смотрит на него, словно умоляя прекратить это безумие.

Недовольство перерастает в драку. Тех, кто пытается влезть без очереди, хватают за шкирку и водворяют назад. Торжествует правосудие прерий в самой грубой своей форме.

Измученные продавцы, вооруженные сканерами, регистрируют покупки с максимальной скоростью, доступной человеческим силам (но недостаточно быстро, чтобы полностью обслужить беснующуюся требовательную толпу), а высоко висящие камеры, управляемые вручную из «Глаза», поворачиваются и будто кивают, обозревая происходящую внизу давку с надменным и ленивым любопытством.

Часы подсказывают Фрэнку, что до конца распродажи осталось меньше минуты, однако ярость толпы ничуть не унимается. Напротив, покупатели волнуются все больше, чувствуя, как истекают драгоценные секунды. Над опоздавшими, рвущимися вперед, учиняется скорая расправа. Толкотня сменяется откровенным отпихиванием соперников.

Затем, наконец, снова раздается мелодичная фраза из семи нот, и женский голос с язвительным спокойствием объявляет, что распродажа окончена. Слышится коллективный вздох разочарования покупателей-неудачников; они немедленно отворачиваются от кассовых аппаратов и с отвращением бросают кукол, которых, сгорая от нетерпения, стремились приобрести всего несколько секунд назад. Те же, кому посчастливилось сделать покупку, выходят из отдела, обнимая свою добычу и во всеуслышание хвастаясь, сколько денег они сэкономили. Споры затихают, противники постепенно приходят в себя, будто пробуждаясь от транса. Они глядят друг на друга, смущенно моргая, и уже не могут вспомнить, из-за чего сыр-бор разгорелся. Некоторые даже извиняются – они, мол, сами не понимают, что на них нашло.

Мало-помалу толпа рассасывается, оставляя после себя следы разрухи: на полу повсюду валяются куклы всех мастей и размеров, с неестественно вывороченными руками и ногами – как трупы на поле боя после газовой атаки.

Продавцы, довольные, что все позади, начинают убирать в зале. Охранники, неодобрительно качая головой, будто глазам своим не веря, удаляются.

Фрэнк тоже разворачивается, чтобы уйти, как вдруг ему в ухо шелестит голос:

– Мистер Хаббл?

– Хаббл слушает.

– Охранник произвел арест в «Оптике». Вы находитесь поблизости. Можете подойти?

– Конечно.

– Лады. – Оператор прерывает связь.

«Оптика»: два отдела на запад и один на юг. Фрэнк отправляется туда, раздумывая, весь ли сегодняшний день окажется таким насыщенным, и в душе на это надеясь. По крайней мере, время быстрее пролетит.

 

10.07

Охранником оказалась миниатюрная, жилистая на вид молодая женщина с темными, слегка косящими глазами. Черные волосы туго стянуты в пучок на затылке. Фрэнк узнает ее в лицо, а значок-удостоверение напоминает ему, что зовут ее Гоулд.

Он представляется – «Хаббл, Тактическая» – и бросает беглый взгляд на задержанную. Та сидит на стуле спиной к стене, нахохлившись и разглядывая свои руки, лежащие на коленях, словно именно они, руки, и повинны в преступлении, а сама она – ни при чем. Судя по тонким морщинкам, лучащимся вокруг губ и расходящимся, словно линии магнитного поля, от внешних уголков глаз к вискам, ей не меньше пятидесяти. На ней темные брюки и бордовая мохеровая кофточка с алмазно-золотой брошью, приколотой возле ключицы. Волосы – насыщенного темно-шоколадного цвета, кое-где пробивается седина. Их явно пытались как-то привести в порядок, но все равно вид у шевелюры запущенный и нечесаный. Брюки не мешало бы погладить. Все вместе являет собой странный образ – гибрид приличной покупательницы и бродяжки, однако Фрэнку ни с того ни с сего приходит в голову, что дамочка очень даже ничего. В подходящем наряде и в другой ситуации – не такой, как теперь, – она была бы просто неотразима. Обручального кольца на левом безымянном пальце нет: Фрэнк замечает его отсутствие просто потому, что задача сыщика – ничего не упускать из виду, а не по какой-то иной причине.

– Что она украла? – спрашивает он у Гоулд, доставая свой «сфинкс».

– Вот это. – Гоулд показывает ему флакон с раствором для контактных линз. – Между нами говоря… – Она придвигается к Фрэнку, чтобы доверительно пошептаться с ним. Фрэнк слегка отшатывается, но Гоулд, видимо, не замечает этого. – Я еще никогда не видела таких неуклюжих воришек. Ну, то есть, она могла бы с таким же успехом войти с плакатом на груди, где написано: «Я Пришла Сюда, Чтобы Украсть». Даже я, не имея специального опыта, как только взглянула на нее, поняла: дамочка не в себе. Она так сильно дрожала, что я подумала: может, у нее болезнь такая, вроде Паркинсона или чего-то подобного, но потом она увидела меня – и вдруг как подскочит, точно ошпаренная кошка, и отвернулась в сторону – вот так. – Гоулд быстро наклоняет голову набок, горбится и поднимает руку, заслоняя лицо.

Она, разумеется, утрирует, и Фрэнк, еще раз бросив взгляд на арестованную, с облегчением видит, что та продолжает рассматривать свои руки и поэтому не заметила бестактного передразнивания Гоулд.

– Я стала за ней следить, – продолжает Гоулд, – ну и не прошло и двух минут, как она совершила кражу. У нее так тряслись руки, что она едва сумела запихнуть в карман. Это было бы смешно, если бы не было так жалко, – заключает она, мрачно скривив губы.

– Вы забрали у нее карточку?

– Она говорит, что карточки при ней нет. Говорит, потеряла.

– Тогда как же она вошла?

– Понятия не имею. Выясним внизу, но мне нужно, чтобы вы произвели арест по форме, прежде чем я уведу ее.

– Разумеется.

Фрэнк направляется к воровке. Подойдя к ней, он улавливает сильный аромат духов, исходящий от нее. Точнее, несколько разных ароматов – парфюмерная смесь, призванная заглушить запах телесных выделений, но, словно белая простыня, наброшенная на комок мокрой грязи, неспособная полностью скрыть его.

У Фрэнка одновременно морщатся и нос, и лоб.

При его приближении женщина поднимает голову, и он видит, что у нее воспалены глаза – белки превратились в сплошную вязь кровяных сосудиков, ресницы блестят от влаги, и все это усугубляет то впечатление изможденности и запущенности, какое создалось при первом взгляде на нее. Впрочем, если не считать глаз, лицо ее спокойно, безмятежно, пожалуй, даже преисполнено надежд.

– Кажется, мы знакомы? – спрашивает она, быстро моргая и потирая один глаз.

– Едва ли.

– Я уверена, что видела вас раньше.

Возможно, она мельком видела его раньше в каком-нибудь из торговых залов, но вряд ли запомнила его лицо. Никто не запоминает. В этом вся соль.

Он качает головой:

– Маловероятно.

– Ну, не знаю. У меня всегда была хорошая память на лица. Вы пришли, чтобы вышвырнуть меня?

– Моя обязанность состоит не в этом. – Фрэнка что-то заставляет разговаривать с ней как можно мягче и вежливее. – Я пришел вас арестовать.

– А я думала, меня уже арестовали.

– Такова процедура.

– А как же она? – Женщина указывает на Гоулд.

– Закончив положенные формальности, я снова передам вас охраннице – для дальнейшего оформления и лишения вас прав.

– Я знаю, кто вы, – медленно произносит женщина. – Вы – Призрак.

– Да, я из «Тактической безопасности».

– А магазинным сыщиком вас кто-нибудь называет?

– Иногда. Во всяком случае, сам я предпочитаю это название.

– «Магазинный сыщик» вам нравится больше, чем «Призрак»?

– Именно так.

– Надо же, – удивляется женщина, кивая своим мыслям.

Фрэнку кажется, она вообразила, будто находится на вечеринке с коктейлями и ведет светскую болтовню. Поэтому ее следующий вопрос застает его врасплох.

– А вам приходилось стрелять в магазинных воров?

Сначала он колеблется, но потом решает, что, признавшись в правде, ничего не потеряет.

– Несколько раз.

– Сколько именно?

Фрэнк хмурится.

– Пять, может быть, шесть раз. Это было давно, в первые годы работы.

– И вы убили кого-нибудь из них?

– Я стрелял так, чтобы ранить.

– Но не всегда же возможно попасть точно туда, куда целишься, тем более при такой спешке.

– Нет, не всегда.

– Значит, вы убивали кого-то нечаянно?

– Я – нет, – отвечает Фрэнк. – Но с другими такие случаи бывали.

– А меня вы могли бы застрелить? – Женщина останавливает на Фрэнке взгляд своих налитых кровью глаз и так пронзительно на него смотрит, что он на миг тревожно задумывается: а вдруг она видит насквозь, вдруг она способна заглянуть ему прямо в душу?

– Если вы станете сопротивляться при задержании или попытаетесь убежать, – отвечает он наконец, – мой служебный долг – воспрепятствовать вашим намерениям, используя любые доступные мне средства.

– А тот факт, что я – женщина, способен повлиять на ваши действия?

Вспомнив Клотильду Вестхаймер на распродаже, Фрэнк не задумываясь отвечает:

– Нисколько.

– Надо же, – снова удивляется она.

Фрэнк поднимает руку, прерывая беседу, чтобы связаться и неслышно переговорить с «Глазом».

– У вас записан клип с этой женщиной в «Оптике»?

– Конечно записан. Я следил за ней неотрывно. Ловкой ее не назовешь.

– Хорошо. – Фрэнк прокашливается и приступает к положенной процедуре. Начинается «Воровское Благословение». – Мадам, я очень сожалею, но мой долг – сообщить вам, что в десять часов три минуты – десять ноль три, да? – переспрашивает он для верности, обращаясь к Гоулд.

Охранница кивает:

– Примерно.

– Так в десять ноль три или нет?

– В точности? – язвительно улыбается Гоулд. – Не знаю. Я на нее смотрела, а не на часы.

– Пока скажем, что в десять ноль три, однако время нуждается в уточнении, – с досадой заключает Фрэнк и вновь поворачивается к задержанной. – В десять часов три минуты вы взяли товар из отдела «Оптика», не оплатив его и не выказав явного намерения оплатить. За это преступление…

– Эта вещь была мне необходима!

– Не сомневаюсь, мадам.

– От контактных линз у меня началась резь в глазах, а карточку я потеряла. Иначе ни за что так не поступила бы.

– За это преступление полагается наказание – немедленное изгнание из здания и пожизненное лишение счета в нашем магазине. Если вы пожелаете обратиться в суд, то можете сделать это.

– Не пожелаю.

– Однако имейте в виду, что мы располагаем следующим свидетельством, зафиксированным на диске.

Он нажимает клавишу на «сфинксе», запуская запись, и они с женщиной просматривают клип, запечатлевший кражу. Гоулд права: эту женщину никак не назовешь прирожденной воровкой. Стараясь выглядеть непринужденно и в то же время дрожа, будто в припадке, она слишком долго изучает пластиковые флаконы, стоящие перед ней на вращающейся стойке, прежде чем схватить один из них, при этом она допускает элементарнейшую ошибку – озирается через плечо: вопиющий предательский признак. Она трижды пытается засунуть флакон в карман брюк, при каждой новой попытке волнуясь все больше, пока наконец не опускает глаза, чтобы положить украденную вещь в намеченный тайник. К этому моменту в поле зрения камеры попала Гоулд, приближающаяся к похитительнице сзади. Клип заканчивается на том, что Гоулд хватает женщину за руку.

– Вы отдаете себе отчет в том, что я вам показываю?

– Да. Да, отдаю. – Женщина устремляет взгляд на потолок. – Вы знаете, я часто смотрела на эти маленькие камеры, которые наблюдают за людьми в магазине. Наверное, мне следовало догадаться, что они и за мной будут наблюдать. Может, я и догадывалась, только предпочитала об этом не думать. Ведь это так неприятно – думать, что кто-то постоянно следит за тобой, за каждым твоим шагом, – вы согласны? Я не религиозный человек, но, будучи верующей, наверное, чувствовала бы то же самое. Ощущала бы, что Бог следит за мной каждую секунду каждого дня, вроде вот этих ваших камер, и ждет, когда же я оступлюсь. – Она снова устремляет взгляд на Фрэнка. – А если эти камеры – глаза Божьи, то тогда кто же вы, мистер Магазинный Сыщик? Вы, чья работа – парить где-то у нас за плечами и оставаться невидимкой? Вы, кто самой угрозой вашего присутствия вынуждает нас прислушиваться к голосу совести? – Задумчивые интонации сменяются лукавыми. – Может быть, ангел?

– Едва ли. – В голосе Фрэнка слышна легчайшая ирония. – Для этой должности я недостаточно чист.

– Ну, ангелам и не нужно быть чистыми. Им нужно просто существовать.

– В таком случае, ангелы – это мы, – отвечает Фрэнк в тон ей. – Это мы, магазинные сыщики. Мы всегда рядом, всегда парим у вас за плечами.

– Только не у меня, – с грустной усмешкой возражает, похитительница. – Уже не у меня. Я ведь нарушила правила, да? И больше сюда никогда не приду.

Я тоже, мысленно отвечает Фрэнк. Это в каком-то смысле сближает их, связывает в пару. Грешница и разочарованный ангел, они оба лишаются местечка в раю Маммоны: одна – потому что сбилась с верной и узкой стези, другой – потому что больше не в силах на ней оставаться.

– Ну что ж, не будем тянуть, – говорит нарушительница, с усилием поднимаясь на ноги. – Мистер Магазинный Сыщик? Вы были вежливы и деликатны. Благодарю вас. – Женщина протягивает ему руку. – Меня зовут миссис Шухов. Кармен Шухов.

Фрэнк в замешательстве: он привык прикасаться к людям, только когда у него нет выбора, – например, при поимке вора. А эта женщина, эта миссис Шухов, желает, чтобы он пожал ее руку – своей? Их тела должны соприкоснуться, кожа к коже? Что за нелепость. Достаточно того, что она уже заставила его проводить мысленные аналогии. А теперь от него еще требуется установить с ней физический контакт? Об этом не может быть и речи.

Вместо рукопожатия он едва заметно наклоняется вперед, слегка кивнув головой.

Почувствовав, что наткнулась на невидимую стену, миссис Шухов смущенно убирает протянутую руку. Она пытается извиниться и испытывает почти облегчение, когда Гоулд берет ее под локоть и уводит прочь от Фрэнка и допущенного ею faux pas [8]Промах (фр.).
.

Охранница и нарушительница выходят из отдела, миссис Шухов делает тщетную попытку поправить прическу, и Фрэнк снова удивляется ее небрежной элегантности. Такое впечатление, будто она не переодевалась пару дней, и в течение всего этого времени не пользовалась косметикой и не принимала ванны. Все это не значило бы ровным счетом ничего, если бы она не производила впечатления женщины, для которой внешность и личная гигиена имеют большое значение. Вдобавок осталось непонятным, как она проникла в магазин без карточки, – если только она не лжет о потере. Да и зачем рисковать счетом в «Днях» ради бутылочки раствора для контактных линз – Господи, зачем?

Все это крайне запутанно, но пускай там в «Следственном» разбираются. В конце концов, Фрэнка это уже не касается.