Русские между тем подошли к городскому рву, быстро закидали его фашинником, перебрались под выстрелами осажденных на другую его сторону и по штурмовым лестницам полезли на стены. Сверху прямо на их головы осажденные бросали лавины камней, лили горячую смолу, кипяток, но все было напрасно. Часть штурмующих уже прорвалась через бреши за стены. Бой закипел на узких улицах обреченного городка. Начался ад: пылали улицы, разъяренные солдаты бросались в дома, убивая всех подряд. Улицы покрылись кровью…
— Марта! Марта! — вдруг услышала молодая женщина голос мужа.
Она вскрикнула. Зарево было так ярко, что ей удалось рассмотреть Рабе, бежавшего к дому пастора. Он был в крови, его одежда была изорвана, и голос прерывался.
— Я здесь, здесь! — вне себя от ужаса закричала Марта и очутилась около мужа в тот момент, когда он, задыхаясь от быстрого бега и обессилев от потери крови, упал на крыльцо дома Глюка.
— Скорей, милый, скорей! — дрожа, говорила молодая женщина. — Двери нашего дома прочны. Мы спасемся.
Но она не успела втащить раненого.
На противоположном конце площади показалось несколько русских солдат.
— Ой, — крикнул один, — здесь еще, кажись, никто не бывал.
— Видно, что так, — ответил товарищ. — Поживимся.
— Вот их кирка! — выкрикнул третий. — Пойдем. Там, поди, набилось их, что клопов.
Солдаты, разгоряченные боем, вбежали в церковь и увидели коленопреклоненного пред алтарем пастора Глюка.
— Смотри, их поп, — вполголоса сказал один из русских.
— Вижу. Пришибем-ка его, молодцы!
— Оставь, не трожь! Хоть и не нашей веры поп, а все же Богу молится.
Эти слова подействовали. Как ни разгорячены были штурмом и бойней солдаты, святость места заставила их пощадить священника. Они тихо вышли из кирки, и тут опять ими овладела прежняя ярость.
— Смотри! — указал их старший на дом пастора Глюка. — Вот куда поганый немчин, за которым мы гнались, укрылся. Идем туда!
Они очутились у крыльца.
— Вот кровь, — раздались голоса, — тут он свалился.
— Я видел, как баба за двери его втащила! — крикнул кто-то.
— Коли так, ломай, ребята, прикладами! — и удары тяжелых прикладов градом посыпались на дверь пасторского дома.
Марта тем временем уже успела перевязать раны мужа. Они были не серьезны, но крови потерял он много. Страшные картины, которые проходили пред его глазами, вконец измочалили его нервы. Рабе плакал, как дитя.
— Ах, Марта, Марта! — восклицал он. — Что за ужас! Всюду смерть, кровь, пламя… Гибнут ни в чем не повинные… Ужас, ужас!..
— Я верю, что мы спасемся, — попробовала успокоить его жена. — Бог не даст нам погибнуть… Мы так молоды, мы любим друг друга, судьба отнесет от нас весь этот ужас.
— Слышишь? — вскрикнул Рабе, хватая ружье и спешно заряжая его. — Это русские идут сюда.
В дверь застучали приклады.
— Они! — закричала Марта. — Русские!
— Не бойся! — ответил на ее крик муж. — Я защищу тебя… Я своими руками тебя убью, но ты им не достанешься!
Дверь поддалась могучим ударам и соскочила с петель.
— Вот, вот они! — вбегая, закричали солдаты. — Вот немчин-супротивник, вот и баба…
Щелкнул ружейный выстрел. Рабе не промахнулся: один из солдат рухнул на землю. Тотчас же другие разразились яростным ревом.
— Коли его, бей прикладами! — заорал сержант. — Пусть знает, как наших бить!
— Негодяи! — кричал Рабе, но солдаты не поняли его. — Впятером на одного!..
Он бросил ружье, в его руках очутились пистолеты.
Марта, не помня себя от ужаса, упала к его ногам, цепляясь за его одежду.
— Один — им! — крикнул несчастный, стреляя в толпу. — Другой — тебе! — направил он пистолет на жену, но ближайший солдат ловко выбил оружие из рук Рабе, а его товарищ вонзил ему в грудь штык.
— Марта, я умираю! — раздался пронзительный крик несчастного, смешавшийся с воплем его жены.
В тот же момент еще несколько штыков вонзились в трепещущее тело; кровь хлынула из ран, тело подергивалось предсмертными судорогами, страшные хрипы вырывались из горла…
— И немчинку пришибить! — орали разъяренные неожиданным сопротивлением победители. — Вот ей сейчас!..
— Оставь, не трожь бабы! — крикнул сержант. — Не видишь, что ли, красотка… пригодится еще…