13 июля 1829 года Боливар, находясь в Гуаякиле, пишет одному своему другу письмо, которое является как бы его политическим завещанием. Боливар предсказывает, что с его уходом с поста президента начнется гражданская война и Колумбия распадется на свои составные части. Поэтому лучше теперь ее разделить на три независимые республики: Новую Гранаду, Венесуэлу и Эквадор. Если же новый конгресс, который предполагалось созвать в 1830 году, откажется санкционировать раздел, то единственным средством предупредить распад будет введение пожизненного президентства и наследственного сената.

«Что касается иностранного монарха, который мог бы мне унаследовать, то, несмотря на все выгоды такого мероприятия, тысячи трудностей препятствуют его осуществлению: ни один из иностранных принцев не согласится водвориться в стране, раздираемой анархией; у нас столько долгов и такая нищета, что нет средств на достойное содержание короля и его двора; низшие классы придут в беспокойство, опасаясь отмены равенства; генералы и честолюбцы всех мастей не смогут свыкнуться с мыслью, что им будет закрыт доступ к верховному руководству государством. Я уже не говорю о том, что только счастливое стечение обстоятельств позволит добиться от европейских держав выдвижения какого-либо одного кандидата».

Своим друзьям Боливар говорил:

— Мы испробовали все системы, и все системы провалились. Посмотрите, что творится вокруг нас. В Мексике убит император Птурбиде, в Гватемале анархия, в Чили новая революция, в Буэнос-Айресе убит президент, в Боливии было три президента в течение двух дней, из них двое убиты. Я разочарован модными сегодня конституциями, они не оправдали себя.

В Эквадоре Боливар окончательно решил уйти в отставку и предложил выдвинуть Сукре на пост президента. Но Сукре наотрез отказался.

Зато претензии на этот пост предъявил Паэс. Он просил Боливара поддержать его кандидатуру. «Если меня изберут президентом, — обещал Паэс, — Венесуэла останется в составе Колумбии, иначе она отделится». Боливар ответил катире Паэсу: «Конгресс решит, кого избрать президентом. Если изберут Вас, я обещаю, что с удовольствием буду подчиняться Вам. Но взамен обещайте мне, что в случае избрания кого-либо другого Вы подчинитесь ему».

Паэс понял намек. В ноябре 1828 года народная хунта в Валенсии расторгла союз с Новой Гранадой и провозгласила самостоятельность Венесуэлы. Вскоре такое же решение приняла народная хунта в Каракасе, провозгласившая Паэса главой государства и запретившая Боливару въезд в Венесуэлу. Сторонники Паэса вновь начали кампанию против Освободителя. Они утверждали, что Боливар, выполняя волю Священного союза, собирается стать абсолютным монархом, что он наплодит князей, графов, маркизов и баронов, которые лишат прав индейцев, негров, мулатов, и что Паэс, Арисменди, Мариньо и другие вожди освободительной войны готовы спасти Венесуэлу от этого предательства.

Таким образом, уступки, сделанные Боливаром Паэсу в 1827 году, в результате которых произошел разрыв с Сантандером, в конечном итоге привели к разрыву и с Паэсом.

Теперь почти все сподвижники Боливара покинули его или погибли. В их числе Сантандер, Кордова, Паэс, Арисменди, Мариньо, Пиар, Падилья, герои многих битв и сражений, освободившие Америку от оков испанского колониализма. Даже Сукре, которого Боливар с такой любовью готовил себе в преемники, презирал власть и в 36 лет мечтал только о покое. Ограниченный Урданета, храбрый, но недалекий Монтилья и генералы из иностранных волонтеров — вот, пожалуй, и вся опора Боливара в конце 1829 года.

По мере того как Боливара оставляли старые товарищи по оружию, его оставляли и физические силы. Чахотка, которая скоро сведет его в могилу, быстро подтачивала этот некогда железный организм.

15 января 1830 года Боливар возвратился из Эквадора в Боготу, где должен был собраться новый учредительный конгресс Великой Колумбии, призванный решить будущую форму правления республики.

Один из очевидцев так описывает въезд Боливара в столицу Колумбии: «Можно утверждать, что каждый, у кого была лошадь или кто мог ее раздобыть, выехал встречать Боливара. Балконы, окна и крыши были полны народу. Но вся эта огромная толпа вела себя сдержанно. Артиллерийские залпы и колокольный звон не вызывали восторга. Инстинкт подсказывал народу, что это торжество было в действительности похоронами Великой Колумбии, а не победным возвращением ее овеянного славой Освободителя. Наверное, его самые злобные враги были растроганы этим грустным зрелищем. Когда появился Боливар, кое-кто заплакал. Изможденный, с потухшими глазами и хриплым голосом, Боливар всем своим видом вызывал глубокое сострадание и как бы предвещал гибель плоти и близкое начало своего бессмертия».

Боливар направил конгрессу послание, в котором отказывался от поста президента и просил установить сильную исполнительную власть.

«Стране нужен новый президент, — писал Боливар. —  Народ желает знать, перестану ли я когда-либо править им. Американские государства смотрят на меня с некоторым недоверием, что может вызвать новые беды, подобные войне с Перу. Располагайте же должностью президента республики, которую отдаю в ваши руки с сегодняшнего дня. Я всего лишь вооруженный гражданин, готовый защищать родину и подчиняться правительству. К стыду моему, я должен признаться, что независимость — единственное достижение, которого мы добились за счет всех остальных благ».

Анархия в стране разгоралась все с большей силой. Усиливались волнения в войсках, Боливар сменил свой кабинет, состоявший из сторонников монархии, и назначил на министерские посты только новогранадцев. Но это не успокоило его противников. Враждебная Освободителю печать продолжала требовать его изгнания и возвращения к власти Сантандера. Не было такой грязной клеветы и обвинения в адрес Боливара, которые не появлялись бы ежедневно на страницах боготанских газет. «Боливар не выиграл ни одного сражения», «Боливар ни разу не был под пулями», «Боливар во время сражения при Бояке мирно завтракал в Тунхе», «Боливар дезертировал из Венесуэлы», «Боливара выгнали из Перу», «Боливар из зависти к славе Пиара убил его», «Объявив войну насмерть, Боливар подтвердил только свою кровожадность», «Освободить Колумбию от Освободителя!» — таковы были заголовки статей, авторы которых действовали безнаказанно, ибо «кровожадный диктатор» уважал свободу печати.

Но если враги Боливара в Боготе не стеснялись поливать его грязью, то легко вообразить, как действовали его противники в Каракасе. Здесь нападки на Боливара достигли предела. Венесуэльский конгресс по наущению Паэса, всего год тому назад клявшегося в верности Боливару, теперь объявил Освободителя «предателем родины, честолюбцем, губителем свободы» и изгнал его навсегда из страны.

Казалось, что большинство нового конгресса, собравшегося в Боготе, — сторонники Боливара. Председателем конгресса был избран Сукре. Хотя было ясно, что Боливар по состоянию здоровья, которое с каждым днем заметно ухудшалось, и ввиду враждебного отношения большинства населения должен расстаться с властью, конгресс не принимал его отставку, но и не подтверждал его в должности президента. Боливар ушел в отпуск, назначив временным президентом колумбийца Доминго Кайседо. Только тогда конгресс принял его отставку и избрал президентом республики враждебного Боливару генерала Хоакина Москеру. Сантандер победил его в Боготе, Паэс — в Каракасе. Боливару не оставалось ничего другого, как сложить свои вещи и покинуть Боготу. Куда? Он и сам хорошо не знал. Может быть, на Ямайку или в Англию, а может быть, еще подальше. Власти Кито приглашали его поселиться в Эквадоре, правительстсо Боливии предложило ему пост посла при Ватикане. Жалкое утешение!

8 мая 1830 Боливар простился с Мануэлитой, которую он уговорил не сопровождать его («Ты молода, а я уже развалина. Ты будешь меня стеснять, если поедешь со мной»), и вместе с несколькими верными друзьями отбыл по направлению к Картахене.

В те дни на улицах Боготы часто видели одного сумасшедшего, воображавшего себя генералом. Мальчишки его дразнили: «Лонганиса! Лонганиса». Эту презрительную кличку бросали прохожие вслед Боливару, когда он покидал утром 8 мая столицу основанного им государства, чтобы больше никогда в нее не возвратиться.

16 мая Боливар достиг берегов Магдалены, где пересел на судно и двинулся вниз по реке к Атлантическому океану. Судно медленно несло его вдоль Барранки, Момпокса, Банко, Тенерифе и других памятных ему по «славной кампании» селений. С тех пор прошло шестнадцать лет. Что же стало с ним за эти годы? Дело независимости победило, а он, Освободитель, больной и покинутый всеми, должен искать пристанища на чужбине; соотечественники грызутся друг с другом, точно людоеды. Быть может, философы ошибались и свобода является химерой? Быть может, он ошибался, веря в народ и своих генералов? Или это рок, судьба, невезение? Где-то в глубине души все еще теплилась надежда, что враги одумаются, что произойдет перемена в настроениях народа, что его вновь призовут править Колумбией и дадут возможность спасти республику.

В Картахене, куда Боливар прибыл после утомительного тридцатичетырехдневного путешествия по реке Магдалене, его встретил старый соратник генерал Монтилья. В гавани стоял на якоре английский пакетбот, на котором Боливар мог отплыть в Лондон, но у Освободителя Южной Америки не оказалось денег на столь дальнюю дорогу. Боливар редко получал жалованье, тратя его, как правило, на пособия своим товарищам по оружию или семьям погибших патриотов. Перед отъездом из Боготы, чтобы собрать денег на расходы, Боливар был вынужден продать свое серебро, лошадей и личные драгоценности. Правда, у него еще оставались медные рудники в Арроа, но положение в Венесуэле было таковым, что он едва ли мог рассчитывать на доход оттуда. Колумбийский парламент назначил ему годовую пенсию в 30 тысяч песо. Боливар ожидал, что ему пришлют эти деньги в Картахену, но так и не дождался. «Я умру голым, как и родился», — говорил он.

1 июля на Боливара обрушился еще один удар. Он получил известие, что маршал Хосе Антонио Сукре, его верный сподвижник, убит из-за угла неизвестными злоумышленниками — несомненно, его, Боливара, врагами.

А Паэс продолжал его чернить. Венесуэльский конгресс постановил не вступать в отношения с Колумбией, пока на ее территории будет пребывать Боливар. «Венесуэла все еще содрогается при мысли, что ей угрожает опасность навсегда превратиться в собственность Боливара», — гласила резолюция конгресса.

В октябре 1830 года единомышленники Боливара произвели в Боготе переворот. Власть захватил друг Боливара генерал Урданета, который поспешил предложить ему пост президента. Боливар отказался.

«Я стар, болен, устал, разочарован, обижен, ошельмован и без гроша, — писал Освободитель своим друзьям в Боготу. — Поверьте мне, я никогда не смотрел на переворот положительно. В эти последние дни я даже пожалел о тех восстаниях, которые мы подняли против испанцев… Я считаю, что моя жертва была напрасной и что человек не в силах изменить мир. И так как я не в состоянии завоевать счастье для моей страны, я отказываюсь править ею. Кроме того, тираны моей родины меня изгнали и объявили вне закона. Таким образом, у меня нет родины, которой я мог бы принести себя в жертву».

— Америкой невозможно управлять, — говорил Боливар своим друзьям в Картахене. — Те, кто служил независимости, пахали море. Единственно, что можно сделать в Америке, — это бежать из нее. Эти страны, безусловно, попадут в руки безудержной толпы, чтобы потом перейти во власть мелких тиранов всех цветов и рас, пожираемых честолюбием и гибнущих от руки убийц. Европейцы, наверно, даже не посчитают достойным завоевать нас. Если бы мир мог вернуться в состояние первозданного хаоса, то он соответствовал бы тому, что теперь происходит в Америке.

***

Здоровье Боливара ухудшалось с каждым днем. 24 октября его перевезли в тяжелом состоянии в Санта-Марту — бастион испанцев в период войны за независимость, а оттуда в поместье Сан-Педро-Алехандрино, принадлежавшее богатому испанскому негоцианту Хоакину де Миеру.

Но побережью быстро распространялся слух, что Боливар умирает. В Сан-Педро со всех сторон стали стекаться его старые соратники: солдаты и офицеры, большинство из них — изгнанники из Венесуэлы. Круглые сутки дежурили они у спальни, где в гамаке медленно угасал Освободитель.

В Сан-Педро Боливара лечил французский врач Реверенд, опубликовавший потом воспоминания о последних его днях. Реверенд прочел своему пациенту последние французские газеты с новостями о революции 1830 года. В одной из газет сообщалось, что революционеры штурмовали Парижскую ратушу, распевая песню, в которой имелась следующая строфа:

Однажды, очнувшись от тяжелого забытья, Боливар спросил Реверенда:

— Почему вы покинули Францию?

— Я искал свободы.

— И вы нашли ее здесь?

— Да, генерал.

— Вам посчастливилось. Я ее пока не нашел. Возвращайтесь во Францию. Там ведь вновь реет трехцветное знамя.

16 декабря Боливар продиктовал последний манифест к своим соотечественникам:

«Колумбийцы! Вы являетесь свидетелями моих усилий обеспечить свободу там, где господствовал ранее деспотизм. Я трудился с самопожертвованием, не щадя своего имущества и спокойствия. Я оставил власть, когда убедился, что вы сомневаетесь в моем бескорыстии. Мои враги использовали вашу доверчивость и растоптали все самое для меня святое: мою репутацию и любовь к свободе. Я — жертва моих преследователей, это они загнали меня на край могилы. Но я их прощаю. В час прощания любовь к вам обязывает меня высказать последнее пожелание. У меня нет другой славы, кроме как укрепление Колумбии. Все должны трудиться на благо единства: народы, подчиняясь нынешнему правительству, дабы избежать анархии; священники, вознося молитвы к небу; военные, используя свою шпагу в защиту социальных завоеваний. Колумбийцы! В предсмертный час я думаю о благе родины. Если моя смерть будет способствовать прекращению раздоров и укреплению единства, я без ропота сойду в могилу».

Своему слуге Боливар завещал шпагу Сукре и золотую медаль, полученную от Боливии. Боливар выразил пожелание быть похороненным в Каракасе.

Освободитель отказался исповедоваться, хотя потом духовенство и распространило слух, что он умер покаявшись. Не о боге думал Боливар, лежа на смертном одре, Он вспоминал свою молодость, своего друга Симона Родригеса, свою двоюродную сестру Фанни, которая из Парижа постоянно писала ему. Ослабевшая рука Боливара едленно поглаживала томик «Общественного договора» Руссо — с ним он никогда не расставался. Этот томик, во имя которого, как отметил один историк, в Южной Америке были пролиты реки крови, Боливар завещал университету в Каракасе. О'Лири писал: «Его последние минуты — это последние тлеющие красные угольки затухающего вулкана, и пыль Анд все еще на его одежде».

17 декабря 1830 года, ровно одиннадцать лет спустя после подписания декрета об объединении Новой Гранады с Венесуэлой в республику Великой Колумбии, в час дня Боливара не стало. Он прожил всего чуть больше 47 лет. Глаза ему закрыл врач Реверенд. До последнего вздоха Боливара за ним любовно ухаживал молодой Миранда, сын Предтечи. Чтобы одеть в саван Освободителя Южной Америки и некогда одного из богатейших людей Венесуэлы, пришлось просить чистую рубашку у соседей.

Губернатор венесуэльской провинции Маракайбо Гомес, одним из первых получивший сведения о смерти своего знаменитого соотечественника, издал прокламацию, в которой писал: «Боливар, гений зла, факел анархии, угнетатель своей родины, перестал существовать. Это событие — огромное благо для дела свободы и для благоденствия народа».

Но эта злобная эпитафия не пережила своего автора. В 1842 году по решению венесуэльского конгресса останки Боливара были перенесены из Сан-Педро в Каракас и захоронены в кафедральном соборе. Впоследствии был выстроен специальный пантеон для героев борьбы за независимость. В центре его — две мраморные гробницы. Одна — закрытая. В ней покоится прах Боливара. На другой крышка сдвинута, она пуста и ждет своего хозяина — Франсиско де Миранду, место захоронения которого не найдено до сих пор.

Так закончил свой жизненный путь Симон Боливар, которого по сей день народы Латинской Америки называют Освободителем.