….Шли мы быстро. Потому что понял я, что торопиться надо – недаром же деревни одна за другой проваливаются. Значит, и Игнатово тоже может в любой момент вниз рухнуть. Я уж не знаю, что там было: может, пещеры какие под болотами находились, или может, реки подземные, но только недаром проваливаться они стали именно сейчас. Прав был отче Евлампий, когда говорил, что каждая душа для Бога важна. Вот, видать, и у темных сил каждая душа на своем счету. Надо было Маришку вытащить оттуда во что бы то ни стало! Хоть умереть, а вытащить!

Не знаю, сколько я так шел, мне показалось – долго, а потом лес вокруг поредел, и впереди деревня показалась, а слева за деревней я централ увидел. Большое такое здание трехэтажное, забором обнесено. Ну я задерживаться в деревне не стал, сразу туда пошел мимо пруда, на углу через забор перелез, Жулька снова лазейку под воротами нашла, а я вниз спрыгнул и на вертолетной площадке оказался. Два вертолета тут стояло. Я мимо них к централу подошел, смотрю, здание вроде бы новое, построили его недавно, а по самые стены в болотину уже ушло, фундамент только местами и видно!

Ну я вдоль стены пошел, соображаю, как бы мне внутрь попасть. Там же двери везде железные изнутри на запоры закрыты, а на окнах – решетки. И, главное, непонятно, как мне Маришку найти, она же где угодно может быть: и под крышей, и в подвале. Пришлось кричать:

– Мариша! Э-э-эй! Маришка! Отзовись! Это я, Шурыч! Мариша!

А в ответ – тишина. Лучше бы и не кричал! Ну пошел я в обход централа. Должен же хоть один вход открытым быть! А здание большое! Вокруг обошел – все закрыто. Я тогда и говорю:

– Ну что, Жуль, нас тут не ждали! Ты тут оставайся, а я наверх. Извини, тебя с собой не беру. Сперва похудей.

В общем, скинул я рюкзак и полез – сначала по водосточной трубе, потом по решетке оконной, а потом снова за кронштейны, на которых водосток крепился, схватился, выпрямился и до решеток второго этажа дотянулся, и снова – вверх по решетке, а потом снова кронштейны эти помогли. А вот с крышей у меня проблемка получилась. Там же кровля нависает, а кронштейнов-то нет больше! Я рукой за край водосточной трубы схватился, а она возьми да и оборвись вниз: она оказывается, уже насквозь сгнила! Хорошо, у меня вес распределен был: левая нога еще на решетке оконной стояла, а левой рукой я за карниз под крышей держался. Так что осталось мне только глазами этот кусок трубы вниз проводить. Ну он до асфальта долетел, там и раскололся. И после этого оказалось, что мне один только выход – прыгать, да постараться за слив зацепиться или за ограждение на крыше, что-нибудь мой вес должно было выдержать. Конечно, я рисковал, но положение у меня в этот момент было уже такое – только вперед, потому что спуститься я не мог, чтобы спуститься, надо было найти еще хваты для рук, а хватов-то как раз и не было! И тут чувствую – решетка под ногой вроде бы двигаться начинает, так что времени на раздумье у меня не оставалось почти, ну я и прыгнул!

Ухватиться смог, как и планировал, и за то, и за другое, но вот толчок у меня получился слабый, решетка хоть вниз и не упала, но одно из креплений из стены вышло, и нога у меня соскользнула чуток. Хорошо еще ботинки отличные были, дорогие, подошва рифленая, мои старые точно меня бы подвели. В общем, схватился я одной рукой за ограждение, второй – за слив, а у слива край острый, я левую ладонь и располосовал себе, как следует. Ну и повис на одних руках на высоте двенадцать метров над асфальтом и чувствую, как кровь прямо в рукав струйкой стекает, и под пальцами скользко становится. А под правой рукой у меня ограждение шатается и скрипит. Тоже ненадежная опора… А потом ограждение прогинаться стало: там, наверное, кронштейны совсем тонкие были и мой вес не выдержали, так что пришлось мне его бросить и уже двумя руками в сток вцепиться. Вот когда я взмолился! И, знаете, даже не словами, а всем, что во мне тогда было! Думал, не выдержит сток. Все. Зря шел. А потом чувствую: держит! Ну я кое-как о стену ногами оперся, хорошо, что поверхность шершавая и подошвы держат, удалось мне повыше перехватиться, а потом пришлось на раненую руку вес перенести, еще раз перехватиться, да попробовать залезть… В общем, перевалился я через ограждение смятое, полежал на кровле немного, а потом наверх пополз, к слуховому окну. На кровь я внимания не обращал, чего на нее смотреть, если ни платка, ни бинта все равно нет?

В общем, высадил я окно да на чердак влез. А там пыльно, грязно, разве только помета птичьего нет. Зато паутины много и темно. А темнота здесь не такая, как снаружи, я сразу почувствовал. Темнота, как в московских катакомбах, живая, а по углам шевелится что-то.

Дверь на лестницу я прикладом выбил. Мне уже все равно было, слышит мне кто или нет. Главное, чтобы Маришка услышала. Спустился я по лестнице, вышел на этаж, а там пост сразу напротив, уж не знаю, кто там сидел: санитар, медсестра или доктор. Стол стоит, на столе лампа, рядом кушетка. А над столом ключи от палат в шкафчике висят. Ну я стекло разбил, все ключи собрал. Хорошо, они подписаны были, и на каждой двери тоже или номер, или надпись была. Решил: буду обшаривать каждый этаж, пока Маришку не найду.

Внутри здания дворик такой закрытый был, а вокруг него – все централ этот проклятый. Ну я и пошел по коридору, по кругу, а там через каждые десять метров – двери с решетками и палаты, у каждой дверь с «кормушкой», а кормушка тоже зарешечена. Я по коридору шел да во все двери подряд долбился, где прикладом, а где кулаком, и орал, как резаный. Все Маришку звал. А вокруг – никого. Только кабинеты кое-где открытые. Я в кабинеты заглянул, а там…

В общем, лучше бы не заглядывал. Пыточная, да и только. И кто только все это придумал? И главное, если бы ребята, которых сюда увозят, буйными были бы или там невменяемыми, а то ведь самых нормальных сюда везли, кто жить, как все остальные живут, не хотел…

Так и обошел я все здание по периметру да опять к этой же лестнице вернулся, спустился на второй этаж да снова по коридору пошел. И снова никого. Только эхо на мои крики и стуки отвечает. Мне даже обидно стало. Что же я, столько шел, и все зря? А потом я и по первому этажу прошелся, и снова – никого. Только чудится мне стало, что крадется за мной кто-то. Оглянусь, поправлю фонарь на лбу, чтобы вдоль по коридору светил, погляжу – никого.

А потом я понял: Маришку где-то в другом месте должны были держать. У них же в этих психзаведениях изоляторы были для тех, кто только что к ним поступил. Значит, надо искать изолятор! Может, он раньше на цокольном этаже был, а потом, когда здание в землю уходить стало, под землей очутился? Ну спустился я еще ниже. А там лестница узкая, а в подвале перегородок нет, просторно. Только темно очень, и лишь кое-где такой слабый сумеречный свет из окон падает. Даже не из окон – из щелей, потому что окна тоже почти все под землей. А по стенам решетки стоят, словно тут зверинец держали, или словно тут полицейский участок был, как его в старых фильмах показывают. Ну я дальше прошел, до поворота налево, а там снова узкий коридор начался, кругом кабинеты какие-то или склады, а потом снова поворот по кругу, и снова такой же зверинец по обе стороны.

И тут я слышу вроде бы кто-то всхлипывает. Причем, знаете, делает это так, чтобы его никто не услышал. Я бы и не услышал, но только тихо там было так, что каждый звук эхом разносится, да еще пол кафельный и пространство все-таки довольно большое. Но поначалу я радоваться не спешил, помнил я и о Шнурке, и о Сереге, так что ожидал чего угодно. А всхлипы вроде бы прекратились, снова тишина наступила, но я стал внимательнее к этим странным камерам приглядываться, сначала прошелся по левой стороне, а потом и к правой повернул. И вдруг вижу, в угловой камере под лежанкой со сбитыми простынями кто-то прячется. Я сквозь решетку посветил и успел заметить, как этот кто-то ногу под лежанку подтянул, чтобы луч фонаря на нее ненароком не упал.

Ну я остановился и говорю:

– Мариш, это ты?

А в ответ – ни гу-гу. А я прислушался, как следует, и показалось мне, что я даже дыхание ее слышу. Ну я сразу понял, что напугана она до полусмерти, наверное, к ней тоже кто-то приходил, не иначе. А то она давно ко мне бросилась бы.

А я стою и даже придумать не могу, как мне доказать, что я – это я, а не тварь какая-нибудь. Понимаю, что надо сказать что-то такое, чтобы только я и она знали, но, с другой стороны, – если бы я умер да в ад попал бы, разве бы не знали эти твари все, что я про нас с Маришкой знаю? Вообще непонятно, что говорить… Но говорить то что-то надо! Ну я и начал:

– Мариш, я понимаю, тут, наверное, уже приходил к тебе кто-нибудь, про меня, наверное, страсти всякие рассказывали, только ты не верь им. Они не люди, слышишь? Я тебе воды принес, а там, в рюкзаке снаружи, и еда есть. Я случайно живой остался, – продолжаю я говорить, а сам смотрю, вылезет она из-под кровати или нет. – Я в катакомбах в это время был. Ты даже не представляешь, сколько там за это время всего произошло. И бюреры меня к себе таскали, и работать на себя заставили, а потом меня отец освободил, а потом он погиб, а меня отче Евлампий к себе отвел, а потом он сказал, что ты живая еще и велел сюда идти, тебя спасать, а я и сам хотел идти, а он все-все знал и о тебе, и обо мне и благословение нам свое дал… Слышишь? – говорю я так, а сам понимаю – ахинею несу. Что она может понять из сказанного? Что я умом тронулся? Какие бюреры? Какой отец? Она же вообще ничего не знает…

– Ты понимаешь, там, наверху, – начинаю я ей объяснять, – натурально конец света наступил, ну помнишь, его все ждали в последнее время? Помнишь, даже Васька-лысый одно время в подвал продукты таскал, к Апокалипсису готовился? Ну вот он и наступил. Только все не так прошло, как мы думали… Нет там больше никого, всего несколько человек осталось. А остальные исчезли, не знаю, наверное, они все умерли…. А еще твари там всякие бегают. Я еле-еле сюда прорвался…

Говорю я ей все это, а сам на измене, вот-вот реветь начну: а вдруг это не она вовсе, или она, но в самом деле умом тронулась? Что же я тогда делать-то буду? Ну я и говорю ей дальше:

– Сначала вроде бы ничего было, ну бродят монстры, так от них убежать можно, а потом знаешь, я Шнурка встретил, а это и не Шнурок вовсе, а я-то, дурак, повелся сначала, думал, вдруг его воскресили? А потом еще Серегу встретил, а потом меня еще эти ждали, все с Чикиной банды, я еле ушел от них, а еще там все проваливается… Мариш… Ну давай уйдем отсюда, а? Ну пожалуйста! Ну, ради Бога, послушай меня! – и тут я вдруг почувствовал, что слезы по лицу катятся, я ж думал, приду, а она меня ждет, а она даже из-под койки вылезти боится. И тут я вдруг шепот ее слышу:

– Шурыч, это в самом деле ты?..

– Я! – кричу. – Я! Собственной персоной я! Помнишь, я обещал придти за тобой? Ну видишь? Пришел! Мариш, пойдем отсюда! Ну пойдем! – я и не знал, что так упрашивать могу, никогда никого так не упрашивал.

Гляжу: под койкой зашевелилось, а потом голова показалась. В темноте плохо видно, а светить я на нее боюсь, спрячется, потом не выманишь. Я тогда, наоборот, на себя светить стал. На лицо и на остальное. Вот он, мол, я стою здесь, живой и почти что невредимый. И снова на лицо свечу и говорю:

– Вон смотри, глаза у меня нормальные, у этих тварей глаза разные, а у меня нормальные!

Ну сказал я так, а сам даже испугался немного: а вдруг и у меня глаза уже разные стали, а я ничего об этом не знаю? Я даже не помню, когда в последний раз в зеркало смотрелся! Но, видать, все у меня с глазами в порядке было, потому что она из-под кровати вылезла, смотрит на меня и говорит:

– Шурыч, ты что, ранен? Ты почему весь в крови?

Я и отвечаю:

– Да я через крышу залез. Все же заперто вкруговую. Схватился за железку, а она острая. А бинта нет.

А она к койке подошла, рванула на себя простыню, слышу: только треск стоит! А потом ко мне осторожно так приблизилась и кусок простыни этой протягивает, но делает это так, чтобы если что – сразу наутек броситься. Волосы у нее в косу заплетены, и халатик на ней какой-то серый, с вязочками, а из-под халатика рубашка белая виднеется. И вся она такая худенькая совсем. Ну я руку тоже осторожно просунул сквозь решетку, кончиками пальцев до материи дотянулся, взял, перемотал ладонь кое-как. А она осмелела немного и говорит:

– А у тебя ключ от решетки есть?

Я говорю:

– Нет! Только от этажей! – и выгреб прямо на пол все ключи, которые у меня в карманах были. А она наклонилась над ними и говорит:

– Нет, там другой ключ был, его охранник с собой все время таскал. Здоровый такой свин! Может, Шурыч, ты его конуру видел? Там мониторы должны быть, тут ведь везде камеры понатыканы. Может, там ключ? – а голос у нее упал до шепота. И чувствую я, боится она чего-то не на шутку.

Я ей и говорю:

– Ты, Мариш, вообще – в норме? Столько времени без воды?

A она вдруг шаг назад сделала и на меня смотрит из темноты, и отрицательно так головой качает. А потом и говорит, а голос растерянный такой:

– Да нет, Шурыч, вода у меня была, мне этот приносил несколько раз…

– Кто? – спрашиваю, а у самого предчувствие такое нехорошее появилось, а она головой кивает и снова говорит:

– Да приходил тут один. Страшный. Молчит все время. Молчит и на меня смотрит.

А потом она вдруг к решетке кинулась, схватила меня за руки и шепчет:

– Шурыч, пожалуйста, найди ключ, пожалуйста, я очень боюсь!

Я от ее голоса аж сразу уходить дернулся, потому что такой в нем страх звучал, что ясно стало: реально драть отсюда надо. А оставлять ее страшно. Но и не оставить – не могу…

Ну оторвался я от решетки да побежал направо в коридор. Думаю, сначала оббегу весь подвал по периметру, а потом уже на этажи полезу, если понадобится. А там опять коридор узкий и кабинеты по обе стороны. Ну я по коридору бегу, какие двери открыты, я туда заглядываю, а какие заперты, так останавливаться приходилось и прикладом выбивать. Но все не то было: кладовые да смотровые. А еще туалет и душевая…

Я в душевой задержался на какое-то время, смотрю, там слив в полу, чтобы вода стекала, булькает, и вода в нем то появляется снизу, то снова уходит. Ну и понял я тогда, что торопиться надо, чтобы нам вместе с этим централом вниз не провалиться. Ну побежал я по коридору дальше, снова вылетел туда, где уже был, где камеры эти с решетками по обе стороны и лестница, которая вниз идет. Пробежал вперед до следующего поворота, свернул и снова стал двери проверять, сам тороплюсь, заглядываю и смотрю: есть мониторы, нет? Если нет, дальше бегу. В общем, нашел я эту комнату справа по ходу, и ключи там же были, висели в шкафчике запертом прямо над столом охранника, я стекло в шкафчике разбил, все ключи выгреб, и тут у меня взгляд упал на стул, а на стуле – кобура висит. А в кобуре – пистолет! Ну я кобуру схватил, стол обошел да в столе пошарился. Особо не церемонился: ящики на пол выкидывал. И нашел еще две обоймы! Но пока шарился, не оставляло меня ощущение, что за мной кто-то следит. А потом вдруг за спиной – бух! – такой сильный удар послышался, что я аж подскочил от неожиданности. Обернулся, смотрю, а там в стене дверца, и с той стороны кто-то в эту дверцу бьется. Но ясен пень, что не для человека дверца – слишком маленькая. И кто-то там сидит. Кто-то немой и очень сильный, потому что стоило мне к ней наклониться, как снова такой удар раздался, что я в сторону, как ошпаренный, отскочил!

А потом я выбежал, дверь захлопнул и по коридору к Маришке припустил. И ничего со мной по дороге не приключилось, я только краем уха слышал, что этот, который там внутри сидел, снова начал в дверцу биться. Но мне не до этого, мне лишь бы Маришку из камеры вызволить. Она, как меня увидела, так прямо запрыгала от радости и руками замахала.

– Шурыч, миленький, скорее!

Пришлось повозиться, пока я нужный ключ нашел, а потом я дверь в сторону откатил, Маришку за руку взял, и мы по коридору понеслись. А пока бежали, понял я, что остались у нас буквально секунды, потому что все уже в движение пришло: пол ходуном ходит, стены дрожат и штукатурка от стен отваливается. Нам даже несколько раз остановиться пришлось, чтобы под падающие куски не попасть, а потом мы по лестнице наверх поднялись, а там рядом дверь запасная на засовы закрыта. Верхний засов Маришка открыла, а нижний мне пришлось открывать.

Открыл я и слышу там, в подвале, вроде бы удар какой-то…

Мне бы сразу сообразить, что это такое, да я решил, что это штукатурка опять отвалилась, а может, светильник с потолка упал.

Вывалились мы с ней наружу с другой стороны централа, ближе к лесу, и сумерки эти вечные мне после подвальной тьмы ярче дня показались. Маришка хотела сразу в лес бежать, а я головой мотаю, куда нам в лес? Нам в лес нельзя! Там же болото одно, че там делать? Нам рюкзак нужен. Без рюкзака помрем! В общем, обогнули мы централ этот проклятый, навстречу нам Жулька бежит. Увидела Маришку остановилась, зубы оскалила, рычит. Ну я ей скомандовал что, мол, фу и свои! Добежали до рюкзака, а рюкзак ведь тяжелый!

Сверху с фасада уже не штукатурка сыпется, а карниз большими кусками обваливается! И труба эта, по которой я поднимался, скрипит и ходуном ходит. Я Маришке отдал кобуру с пистолетом, рюкзак на спину закинул, и мы к воротам побежали. До них метров тридцать было, не больше, открыли их с этой стороны, Маришка выбежала, а я задержался, потому что Жюлька почему-то отстала. Обернулся, чтобы посмотреть, где она, и сердце у меня упало, потому что из-за угла вслед за нами вылетела какая-то модифицированная тварь, я потом уже понял, что ее, наверное, для охраны централа использовали, а днем у охранника запирали, а может, этот охранник просто любитель таких тварей был. Такое тоже бывает. В общем, росту она с хорошего добермана, а в остальном на Жульку похожа: сплошные мускулы и зубы. Только цвету – черного да лоб более четко выражен.