….Пришлось нам развернуться на сто восемьдесят градусов да обратно по дороге к Игнатово отступление начать. Сначала мы просто шли, потом пошли быстрее, а потом – побежали. Потому что там не просто тучи от Ларцево на нас надвигаются, там шум такой, словно тысячи ветров воют.

А потом Иван назад обернулся и как заорет:

– Бежим! Бежим, что есть мочи!

Дважды повторять не пришлось, звук оттуда шел, что не захочешь, а побежишь, так что помчались мы по дороге во всю прыть. Маришка сразу спотыкаться стала, там и так сумерки были, а от этой надвигающейся тучи совсем стемнело. Я ее за руку схватил, и мы дальше побежали. В общем, получилось, что во второй раз я той же самой дорогой в то же самое село бежал!

Но на этот раз не добежал. Метров через пятьсот, когда мы с Маришкой уже почти падали, меня Иван догнал, рюкзак с меня стянул и за руку дернул, чтобы я налево сворачивал, там табличка какая-то прямо на земле валялась, а за поворотом дорога лесная, травой заросшая. А ноги-то уже не бегут, и хочется только пополам согнуться и воздух ртом хватать, как рыба. В общем, куда мы там бежали, и что по сторонам было, я не видел, только перед глазами все мелькало, да вой сзади в спину нас подгонял. А потом впереди я увидел громадный такой белый шар размером с трехэтажный дом. Его со стороны почти не видно было, заросло все вокруг. И тут нас Иван обоих за руки схватил и вперед потащил.

А когда мы к шару подбежали, я увидел, что там сбоку лаз есть, который внутрь идет. В этот момент у нас за спинами уже просто ревело. У шара Иван Маришку вперед пропустил, потом меня внутрь подтолкнул, сам рюкзаки скинул, внутрь шара сиганул, потом снова обратно выглянул и в последний момент рюкзаки внутрь затащил.

И тут снаружи как завоет! Маришка на землю упала и руками уши зажимает. Я и сам чуть было так же не сделал. А потом чувствую, Иван меня трясет, я на него посмотрел, а он уже фонарик налобный зажег, на винтовку показывает да в сторону лаза тычет. Потом ко мне наклонился и орет мне прямо в ухо:

– Держи вход под прицелом!

А я понять не могу, куда стрелять, зачем стрелять, и, главное, в кого? А потом я тоже фонарь включил, у лаза этого присел, автомат наизготовку взял. И стоило мне наружу посмотреть, как сразу же я понял, что это за тучи были. Это были тысячи летающих ящеров!

А Иван говорит:

– Это кандары!

Странное дело, он от меня далеко стоит и говорит негромко, а я все слышу.

Значит, он уже встречался с этими кандарами. Ну что ж, раз он живой, может, и мы выживем? Оглянулся я на Ивана, а он вверх смотрит, там, на самой верхушке этого шара, дырка. Но вроде бы для кандаров маловата. Один из ящеров на край дырки сел, внутрь заглянул, завизжал так пронзительно, крылья растопырил, Иван в него выстрелил, и ящер исчез сразу же. А Иван уже ко мне на помощь переместился да по пути Маришку на ноги поднял, крикнул, чтобы доски для костра собирала, у нас под ногами досок полно было.

А сам шар, наверное, метров двадцать в диаметре, и не шар это вовсе, а сфера снизу по полу срезанная. А до отверстия наверху метров пятнадцать. Пол земляной, неровный и мусору тут полно.

А кандары снаружи вихрем вокруг шара так и вьются. Тут я ахнул:

– А где же Жулька-то? Пропала собака!

Ну, по правде сказать, я не сильно расстроился. Я уже понял, что Жулька хитрющее животное и просто так себя съесть не даст. Наверняка залегла где-то в безопасном месте.

Пока Маришка доски таскала в одну кучу, Иван несколько слишком любопытных ящеров, которые внутрь забраться пытались, подстрелил. После этого они осторожнее стали. Но шум, тем не менее, не прекращался, и мне уже казаться стало, что они могут кружиться вокруг шара целую вечность.

В общем, попали мы в ловушку!

Снаружи нас караулила гигантская стая каких-то чертовых птеродактилей, а внутри было просторно, спокойно, и можно было бы сидеть тут целую вечность, если бы у нас были вода и продукты.

Иван по ходу дела рассказал, что это, оказывается, был знаменитый Дубнинский шар, и сюда раньше целое паломничество было. Типа, каждый пацан должен был хоть раз в жизни да побывать в этом шаре. Вон все стены надписями расписали! Через полчаса, когда стало окончательно ясно, что ящеры внутрь не лезут, Иван отправил меня костер разжечь, рюкзаки распаковать, коврики расстелить, чтобы можно было у костра сидеть и спать, и ревизию припасов провести.

А у меня от усталости руки трясутся, кое-как я костер разжег. Маришка мне помогла коврики да спальники распаковать, а потом мы стали всю воду и еду в одну кучу складывать. Получилось негусто: поллитра минералки, фляжка со святой водой – там, наверное, грамм двести всего было, в другой фляжке армейского напитка на донышке, и еще небольшая полиэтиленовая бутылка у Ивана в рюкзаке оказалась. Итого литра полтора, не больше. Из еды: остатки поломанных галет в пакете, тушенка, порванный пакет с хлопьями – совсем никчемная вещь без воды, банка с ветчиной, которую я в провале нашел, два армейских брикета, две плитки шоколада и батончик.

А пить-то как хочется после бега! Все же во рту пересохло! Я подумал и решил, что обойдусь. Один только глоточек и сделал. А Маришке на глаз одну третью часть оставшейся минералки в кружку налил и батончик ей отнес. И говорю:

– Шоколад и воду только женщинам и детям!

А звуки же по пространству внутри шара разносятся, и словно эхо вокруг. Жутко даже. Я думал, Маришка хоть улыбнется, а она смотрит на меня серьезно, батончик этот взяла, кружку, вижу я: руки у нее дрожат. А она и спрашивает:

– Шурыч, мы здесь насовсем останемся, да? – и голос у нее безнадежный такой.

А мне что ответить? У меня у самого сил не осталось. Но Иван хоть и был далеко, все услышал. Ну он и говорит со своего места:

– Помощь звать будем. Передохнем вот только немного.

И только сейчас я о нем подумал. Мне даже стыдно стало. Он же и бежал вместе с нами, и нас буквально на себе сюда притащил, а ведь у него поклажи вон сколько, он же тоже устал до изнеможения. Ну я остатки минералки ему отнес и плитку шоколада отдал.

А он от шоколада не отказался, половину сразу, наверное, откусил, остальное оставил, а воду всю выпил. Меня, правда, спросил:

– Сам-то пил?

Я говорю:

– Да, пил.

А он все это время с лаза глаз не спускает. Вот что значит – военная подготовка. А за лазом воздух прямо гудит от кандаров, они по листве крыльями чиркают, у молоденьких березок уже все верхушки пообломали. Как саранча!

А потом и говорит:

– Ты, Александр Васильевич, иди, отдохни десять минут, а потом меня сменишь, будем антенну наверх поднимать.

Я обратно к рюкзаку отошел, растянулся на коврике, фонарик выключил и в сон провалился. Я и не думал, что могу так быстро засыпа́ть, да еще когда кругом такое происходит, но видать, ко всему привыкаешь.

Не знаю, сколько я спал, мне кажется, не десять минут, потому что когда я проснулся, то Маришка с пистолетом у лаза сидела, а Иван некое подобие арбалета мастерил. Увидел, что я проснулся, и говорит:

– Ну ты спишь, как богатырь! Не добудиться! Давай вставай, будем антенну устанавливать!

Я глаза протер, поднялся, спрашиваю:

– А с чего ты решил, что здесь рация не ловит?

А он усмехнулся и говорит:

– Внизу не ловит. Знаешь, что это за шар? Нет? А я знаю, мы же тут пацанами бывали. Это диэлектрический кожух локатора. Защита от земных «шумов». Нет, ты реально никогда про шар ничего не слышал? Странно… А у нас многие сюда по нескольку раз приезжали, небылицы всякие про шар этот рассказывали. В общем, антенну от рации нам надо как-то наверх вытащить, иначе выбор невелик: либо тут сдохнуть, либо на корм кандарам пойти. Мне не хочется ни того, ни другого. Понял? Надо наверх забраться как-то.

Я подумал и спрашиваю:

– А шар бетонный?

– Нет, – отвечает, – он из стеклоткани, да вон сам сходи посмотри.

А там в нескольких местах и в самом деле видно, как он устроен: обшивка сверху, обшивка изнутри, а посередине соты такие пластиковые. Даже не понятно, как пластик шумы гасить может, но, видать, как-то гасит. Может, добавки в нем специальные? Я когда соты эти рассматривал, вдруг сообразил, что снаружи тихо стало.

– А где твари? – спрашиваю.

– Ждут, – говорит Иван, – снаружи, когда выйдем.

И Маришка ему вторит:

– Там они, там, соня, никуда они не делись. Сидят вокруг, нас караулят. Хорошо, сюда не лезут.

Я подошел к лазу, наружу посмотрел, и точно: ближайшая сосна усыпана этими тварями. Сидят, ждут. И кажется, что могут прождать вечность. Хотя им-то чего? Их много, они могут себе позволить перерыв на обед.

В общем, рассмотрел я, как шар сделан, и говорю:

– А что, высоко антенну надо поднять?

Иван в затылке почесал:

– Ну желательно повыше, хотя бы метров на десять.

– Значит, необязательно ее в отверстие наверху выставлять? – спрашиваю. − Так ведь? Можно просто зацепы ножом прорубить и по стенке подняться, а там дыру сделать небольшую, антенну в нее выставить.

Ну тут Иван себя в лоб ладонью ударил и воскликнул:

– Чего меня заклинило с этой дыркой наверху! Ты, Санек, просто гений! А стенка выдержит?

Ну я еще раз посмотрел на стекловолокно.

– Тебя, – говорю, – не выдержит, а меня должна.

Гений я или не гений, а инициатива наказуема исполнением. Иван по компасу сориентировался, с какой стороны шара антенну выставлять. Оказалось, недалеко от лаза, а потом мы к работе приступили. Сначала Иван мне помогал, потому что и ножик у него получше моего, и силы побольше. А потом, когда внизу зацепы готовы были, я его нож взял и наверх сам полез, и дальше зацепы рубить стал. Беда только в том, что края у зацепов острые получались, и сразу стало ясно, что высоко я не поднимусь, во всяком случае, по стенке с отрицательным наклоном точно не смогу продвигаться, руки изрежу.

Дело шло довольно быстро, но несколько раз мне пришлось спускаться вниз и отдыхать. Иван попытался меня подменить, но не тут то было. Оказалось, что в этом деле малый вес и небольшой рост только в плюс! Пластик его не выдерживал. Сначала трещать начал, а потом Иван едва не свалился, потому что в одном месте стеклоткань под его ботинком просто в стороны разъехалась. Пришлось его от работы отстранить.

Сложнее всего пришлось на верхотуре, где поверхность шара уже в «минус» пошла, и пришлось подъем остановить и отверстие в поверхности рубить начать. Во-первых, это оказалось не так уж и легко! Мне ведь не просто внутреннюю обшивку надо было прорезать, мне же еще соты эти надо ножом покромсать, а потом и внешнюю оболочку вскрыть! А во-вторых, кандары эти проклятые снаружи зашевелились, слышу: вокруг шара летают, любопытно им, видать, чего мы тут делаем? Лишь бы они антенну не утащили! Вот тогда нам, в самом деле, конец придет.

А Иван тем временем со дна своего рюкзака рацию вытащил небольшую, вставил в нее аккумуляторную батарею, антенну на длинном шнуре присоединил, настроил там что-то, а потом к антенне кольцо из проволоки прикрутил и мне ее на запястье повесил, чтобы не мешала. И я снова наверх полез, мне и нужно-то было всего-ничего: антенну наружу вытолкнуть, раскрыть ее там, закрепить на стенке зажимом и убедиться, что она точно на юг, в сторону Москвы направлена.

Вот только нам никто не ответил. Сколько Иван не говорил в микрофон:

– Сокол, Сокол, я Тайга, прием! – в ответ доносились только хрипение и шум. Ну я попытался у него хоть что-то выяснить, спросил:

– Кого ты вызываешь? Нет же вроде никого кругом, – но он только отмахивался, а потом все-таки рассказал:

– Понимаешь, я когда из банка выбрался, ну где рабов охранял, встретил одного хорошего чела, Андрей его зовут. Он может на помощь придти. Не отвечает, значит, на месте его нет, мог уйти куда-нибудь. Я сейчас маячок включу. Он вернется, сразу откликнется.

– А аккумулятора надолго хватит? – спрашиваю.

– Должно хватить на двое суток. Да у меня еще один есть. Так что будь спок.

В общем, включил он маячок, рацию внизу оставил, на земле, прямо под антенной, а потом велел мне Маришку сменить. А она суровая такая сидит у входа, пистолет в кулачке зажала, услышала приказ Ивана, на предохранитель его сразу поставила и в кобуру убрала. Я и не знал, что девушек можно так быстро научить с оружием обращаться. Это, видать, Иван ее настропалил. Я Маришку сменил, а она к костру сразу ушла, греться. Я ее только в замерзшую щечку чмокнуть и успел. Сел на коврик, на то место, откуда она только что поднялась, и наружу выглянул. А там все по-прежнему. Несколько тварей вокруг шара летают, да еще несколько высоко в небе кружат. Может, охотятся, а может, тоже наблюдают. А остальные по деревьям расселись и ждут. Как воронье! Жутко.

А Иван у костра обед затеял. Чистую газетку постелил, банку с ветчиной вскрыл, на галеты намазал, галеты по-честному разложил на три порции: себе, Маришке, а мои мне принес на обрывке газеты.

– Ешь, – говорит, – Санек, силы нам еще пригодятся! – и кружку еще протягивает. А в кружке воды – на донышке. Ничего не попишешь – пайка.

Я автомат рядом положил, руки кое-как о тельник вытер, воды сначала несколько глотков сделал, а потом взял одну из этих галетин, ветчиной намазанную, и в рот положил. И какой же она мне вкусной показалась! Ел бы и ел… Да только кто же мне даст? Там их всего-то штук пять было, они во рту растаяли, я даже не понял ничего, водой запил и снова на улицу смотрю. А Иван с Маришкой, значит, там, у костра, едят и разговаривают. А поскольку тут каждый шорох усиливается, то я их разговор слышу, как будто рядом сижу! Даже напрягает это – кажется, что человек рядом совсем стоит, а обернешься – нет никого. Странновато. А Маришка Ивана расспрашивать начала, мол, что, да как.

– Это что, – спрашивает она его, – значит? Ты после того, как тварей зубастых в пещере перестрелял, Шурычу велел меня оберегать? И вообще, что случилось-то? Мне же так никто и не объяснил путем! – тут она в мою сторону смотрит.

И верно, нам с ней за последние сутки и поговорить-то некогда было, все метались туда-сюда. Но сам я молчу и жду, что Иван ответит. Вдруг он все-таки не тот, за кого себя выдает? Но он все как по-писаному отвечает:

– Марья…. Извини, Марина. Оговорился. Конец света настал. Как в Евангелии предсказано. Книга такая запрещенная была. Новый завет она еще называлась. Там было откровение одного человека, который предсказал конец света. Так и называлось: Апокалипсис святого апостола Иоанна Богослова, то есть откровение – то, что ему открыл Бог. Бог-Творец.

А Маришка дальше спрашивает:

– И че, он прям так и наоткровенничал там, что мол, двадцать первого августа две тысячи пятьдесят первого года миру конец?

А Иван отвечает:

– Да нет, число он не называл. Он в общих чертах предсказывал, чем мир закончится. А про число там ничего не сказано. Наоборот, там сказано, что конкретного числа никто не знает, а если кто-то осмеливается о конкретной дате говорить, значит, он лжепророк.

– Ага… А этот, значит, точно был не лжепророк?

А Иван плечами пожимает и руками разводит:

– Сама, – говорит, – вокруг посмотри.

А Маришка не отстает:

– Ну и какой смысл? Все, значит, померли, а мы, значит, тут застряли. Типа, избранные?

Тут Иван не выдержал и фыркнул.

– Ага, – говорит. – Точно! Избранные! В точку!

– Ну хорошо, – не унимается Маришка. – И для чего мы избранные? Я вот фиг знает сколько времени в темноте просидела и в холоде, зачем, спрашивается? Не мог бы твой Бог чего-нибудь другое для меня придумать, чтобы не так страшно было? И чтобы всякие твари с разными глазами ко мне в этот подвал не приходили бы. А?

И тут Иван ее за руку схватил, в которой она бутерброд держала, и спрашивает:

– Кто? Кто к тебе приходил?

А она плечами пожимает и руку освободить пытается.

– Пусти, – говорит, – ты чего?

Ну тут я ворохнулся, встать хотел да к ним подойти, и Иван сразу же Маришку отпустил.

– Извини, – говорит, – не хотел. Расскажи лучше, кто к тебе приходил, и где ты сидела?

А она рассказывает и в мою сторону все поглядывает, потому что ведь я тоже не знаю ничего.

– Меня с интерната бюреры буквально за два дня до этого конца света забрали, да сюда в централ для умалишенных на вертолете привезли. Ромберг наш, куратор интернатовский, им помогал. Вон Шурыч сбежал просто вовремя, а то, может, и его бы загребли. Сюда привезли, одежду отняли, халат этот дурацкий застиранный дали да в клетку посадили в подвале, мол, на карантин, да анализы всякие взяли, чтобы проверить, здорова я или нет. Там я и сидела. А в клетках этих еще двое было. Девчонка одна, ей, наверное, лет четырнадцать было, Жанной звали, и тетка – Елена Владимировна. Елена эта все время что-то бормотала, и вот как ты, крестилась, а девчонка с интерната сбежала под Рязанью, вот ее сюда и привезли. Она все страхи про централ рассказывала, как здесь санитары девчонок насилуют, а пацанов до смерти забивают. А я верила. Потому что как посмотришь на морды санитаров да на охранников, так сразу ясно, что все это правда. Мы два дня так перекантовались, а как раз перед концом света, вечером на меня приходил главврач смотреть. Но я, наверное, не в его вкусе оказалась, слишком худая. Так он Жанну забрал. А больше я никого не видела… Очнулась, темно, тихо, и Елены в клетке нет. Я сначала думала, что ночь продолжается, и просто ее тоже куда-то утащили. Ждала, ждала, что обратно приведут, а потом уже догадалась, что случилось что-то. А потом Елена пришла… Только это была уже не Елена. Темно, а ей хоть бы хны… Говорит мне: я тебя выпущу, только ты поклонись мне, скажи говорит, что нет у тебя другого бога, только я…

– Ну а ты? – спросил Иван.

– А я че? – Маришка тут на меня оборачиваться часто стала. – Я ей говорю, ты дура, что ли, чего я тебе кланяться буду? Ну она ушла. А потом долго никого не было. Пока мне есть и пить не захотелось. А потом этот появился. Бюрер, который меня сюда привез.

– Бюрер это из БНБ, что ли? – уточнил Иван.

– Ага, из БНБ, – кивает Маришка, – плащ у него такой длинный, черный и фуражка! – показывает, – черная такая. И глаза – разные.

Ну тут Иван к ней наклонился, каждое слово ловит. Я уже понял, что видел он этого Шварца где-то, да счеты, видать, с ним имеет какие-то свои. А Маришка продолжает рассказывать, слышу я: еще немного и расплачется.

– И давай он ко мне приставать: дам, говорит, воды и еды, только поклонись и скажи, что я твой бог.

А я слышу вдруг так отчетливо, что Иван зубами заскрипел. Даже Маришка замолчала, испугалась. А он спрашивает:

– Ну и?..

А она вдруг голову опустила и говорит тихо так, а сама чуть не плачет:

– Пить мне, ребята, очень хотелось и не верила я, что поможет мне кто-нибудь…

Тут Иван на ноги вскочил да по шару этому заходил, словно у него зубы вдруг заболели.

– Что ж ты, – говорит, – Марина, наделала?

А Маришка сидит, смотрит то на меня, то на Ивана виновато так и говорит:

– И что же теперь делать?..

А Иван вдруг успокоился, сел обратно на коврик.

– Главное, не паниковать и не унывать. Креститься тебе надо как можно скорее.

– Как это? – Маришка спрашивает.

– Да как? От Шварца этого надо отречься, в крещальную купель окунуться, и святая вода все твои грехи прежние смоет. А дальше по Богу жизнь свою строить надо. Поняла?

Она вроде бы кивнула сначала, а потом говорит:

– А если я в Бога не верю?

А Иван даже не нашелся, что сразу ответить. Молчал, молчал, а потом и отвечает:

– Да куда ты денешься? Поверишь. Тут остались только те, кто поверить в него способен. Другие сгинули, – а потом снова встал, штаны отряхнул и ко мне направился.

– Иди, – говорит, – Санек, отдохни.

Я хотел было ответить, что и не устал вроде, а потом смотрю, Маришка клубочком на коврике свернулась и вроде как плакать навострилась. Ну я и пошел к ней. Рядом лег, обнял. Молчу. А что тут скажешь? Вырваться бы отсюда, а там, может, и в самом деле, все хорошо будет? Нам хотя бы до церковки той в Дубне добраться. Там безопасно. А Маришка хлюпала носом, хлюпала, а потом ко мне повернулась, в грудь мне мокрым лицом уткнулась да и говорит:

– Я же не знала, Шурыч, что нельзя так делать! Они же мне сказали, что тебя при попытке к бегству пристрелили! Я думала, что нету больше никого на свете, кто бы мог за меня заступиться! Понимаешь?

А я обнял ее просто да по голове гладил. А она все плакала. Наверное, думала о чем-то. Я не знаю, сколько мы так лежали с ней, а потом она, кажется, задремала. Я ее спальником укрыл, взял свой коврик и к Ивану подсел.

– Вы с одного интерната, да? – шепотом он спрашивает.

Я только кивнул в ответ.

– А почему она такая… сломленная? – снова спрашивает. – Такая маленькая, а уже такая… ну не знаю даже, как сказать? Мрачная?

– Ну знаешь, вот если бы от тебя родители отказались, да не тогда когда ты маленький был, а уже когда ты взрослый и все понимаешь, то я бы на тебя тогда посмотрел, – отвечаю я шепотом. – Это она еще ничего! Ты ее раньше не встречал. Она же, как гот, раскрашенная ходила. Я ее еле-еле рассмотрел подо всем этим.

– Ясно, – Иван отвечает, а потом вздохнул и говорит:

– А у нас в школе таких неформалами называли, а у вас как?

– У нас фриками, – отвечаю, – но редко. Девчонок – хиппушками. А обычно просто: «Эй, овца, иди сюда!»

– М-да… Милые детки… Хотя… Какие вы детки, украли у вас детство, – хотел он еще что-то добавить, но тут по земле еле заметная дрожь прошла. Почти такая же, какую мы там, внизу, в пещере, почуяли, только слабее.

Ну мы переглянулись, а потом Иван на Маришку посмотрел, а она спит как ни в чем не бывало. А он встал, к рюкзаку своему отошел, а потом смотрю, он опять «Сайгу» за спину закинул, винтовку свою взял, гранаты по карманам разгрузки рассовывает, а на каждой гранате хитрая маркировочка такая. А последнюю оставшуюся он в подствольник зарядил. Увидел взгляд мой вопросительный и говорит тихо, так, что я еле расслышал:

– Специальная начинка. Обедненный уран. Не хочу я, чтобы вы, ребята, рядом были, когда я палить ими начну. Знаешь что, Санек? Собери-ка ты тихонечко, что можешь, в свой рюкзак. Хавчик туда скидай. Только девочку свою пока не буди, понял? Пусть поспит, – а сам стал магазин этот здоровый патронами набивать.

Ну я все сделал, как он сказал, а потом обратно к лазу вернулся. Иван сидит, что-то снаружи рассматривает и мне командует:

– Иди сюда!

Я сел рядом, так что мне стало видно то же самое, что и ему, а он мне показывает:

– Вон видишь через дорогу в подлеске сосну? Да? А справа от нее ложбинка? А в ложбинке ель? Она тут одна-единственная. Так вот, если что случится, чеши туда! Понял?

– А что случится-то? – спрашиваю.

Иван посмотрел на меня так серьезно, что мне не по себе стало, и говорит:

– Пока не знаю. Нутром чую, что-то будет.

У меня от этих слов в животе похолодело.

– А твари эти? Они же порвут нас, пока добежим.

А Иван отвечает:

– Знаешь, Санек, иногда лучше эти твари, чем кое-кто другой.

Мы, наверное, несколько секунд друг другу в глаза смотрели. Понял я, о ком он говорил, и он увидел, что я понял. А потом еще ближе ко мне наклонился и совсем тихо шепчет:

– Ты, – говорит, – Санек, сам помри, а девчонку отсюда вытащи. Идите к Киржачу через Кимры, я за Ларцево машину оставил. Карты вот, – и карты мне сует. – Понял? В Евангелии сказано: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Понял? Умри, но Маринку свою до храма доведи.

Ну я автомат до боли в руках сжал, головой киваю, мол, понял, а самому снова страшно. Вроде бы и не произошло еще ничего, а все равно – страшно.

А потом мы снова почувствовали, как под землей кто-то ворочается, и шар этот как будто покачнулся слегка. Встрепенулись мы и слышим: снаружи кандары гвалт устроили, лают там друг на дружку, что ли? Я выглянуть наружу хотел, но Иван меня остановил.

– Ты че, − говорит, − творишь? А если рядом на земле кандар сидит? Откусит тебе башку, да и все.

Я сразу на место сел, а Иван продолжает:

– Патроны береги, патронов мало. У меня последний магазин да «Сайга» вот еще. И ножик. У тебя второй магазин есть? Ну и отлично. Давай, собирай свою девушку и держитесь ближе к выходу.

Маришка даже не удивилась, когда я ее разбудил и велел к выходу вместе с ковриком перебраться. Кажется, она от будущего ничего хорошего не ожидала. А потом мы просто сидели и ждали. Иван пытался шепотом армейские байки травить и анекдоты рассказывать, но у него это плохо получалось, не смешно было, а может, просто мы не были настроены анекдоты слушать, слишком много в последе время произошло страшного, чтобы можно было вот так просто смеяться. В общем, замолкли мы и какое-то время молча сидели, каждый о своем думал. Маришка ко мне привалилась, голову мне на плечо опустила, я ее обнял, так и сидели. Пить мне хотелось и есть. Че там эти галетки… А еще в сон клонило.

А потом мы шаги почувствовали. Я сначала решил, что это просто сердце бьется, Маришку отстранил немного и понял, что это откуда-то снаружи доносится. Ощущение было, как будто кто-то размером с дом пытается к нам подкрасться, только у него это не получается. Большой слишком и тяжелый. А потом мы дыхание услышали, и у меня волосы на голове зашевелились, потому что было в этом дыхании что-то жуткое, словно стон какой слышался или кто-то по асфальту что-то металлическое тащил… А потом этот звук усилился, и мы услышали, что это кто-то огромный пыхтит, как астматик, воздух глотает. Подошел этот некто к шару с северной стороны, от провала, значит, а потом он шар вокруг обошел. Я рюкзак подхватил, и мы все втроем на цыпочках отбежали в противоположную сторону шара и тоже двигаться по кругу стали. Только это чудовище снаружи шар обходит и хочет к нам приблизиться, а мы изнутри все время держимся так, чтобы от него как можно дальше быть. Фонари выключили, а костер уже погас почти, и в шаре темно, и двигаться надо осторожно, чтобы не налететь на доску или на сухой тонкий ствол. Я Маришку за руку взял, а рука у нее холодная и подрагивает.

Чудище это остановилось прямо напротив лаза, и там тоже темно стало. Ну а потом внутрь что-то просунулось, вроде щупальца или хобота, и давай у входа шарить. Я даже подумал, а вдруг оно тупое и не догадается, что шар-то не такой уж и крепкий? Пошарит, пошарит да и уйдет. Но тут оно доску нашарило, слышим только хрустнула доска, как спичка! И в этот же момент рация ожила! Бывают же совпадения! Тишина такая, что дыхание слышно, щупальце это по земле возится, и вдруг голос словно из другого мира:

– Тайга, Тайга! Я Сокол, как слышите, прием!

Я аж подпрыгнул на месте, а щупальце это замерло на мгновение, а потом одним броском к рации перекинулось! Сто пудов утащило бы рацию, потому что ну что ему, здоровому, какая-то коробка со шнуром, да только Иван не дремал, и у рации они оказались одновременно. Я думал он сейчас палить начнет или ножом махать, а он выхватил какой-то предмет из ножен, которые у него поперек живота были, вроде ножик какой-то небольшой, да и выставил его перед собой. Щупальце само на этот ножик и напоролось. Я думал, оно сейчас сметет и Ивана и рацию, потому что толстое оно было, как бревно, а оно вдруг как отдернется, и рев тут же раздался снаружи, словно тварь эта своим щупальцем или хоботом в кипяток залезло! Я стрелять приготовился, автомат вскинул да только не рискнул, чтобы в Ивана не попасть, а тут и автомат не понадобился. Щупальце это моментом наружу выскользнуло, и шар вдруг задрожал весь, и земля под ногами тоже затряслась, словно мимо грузовик прошел, – это тварь там, снаружи, от боли выла и о землю билась. А Иван, казалось, даже внимания на нее не обращает, уже орет в рацию.

– Андрюха! Дубна! Игнатово! Шар! – и снова. – Дмитровское шоссе! Дубна! Игнатово! Главный ориентир – шар! Шар! Понял? – ну орать-то орет, а вход под прицелом держит.

А тварь эта, видать, по дороге возле шара в стороны пометалась, а потом к шару подскочила, да как врежет по нему чем-то тяжелым! Ну стенка шара и лопнула сразу, трещина пошла вертикальная, сразу светлее стало, да только нам это этого не веселее: выхода-то больше нет, выход-то эта тварь гигантская загораживает. И что там, в рации, хрипит и отвечает неведомый Андрюха уже не разобрать. Потому что летят в стороны куски стеклоткани, шар этот ходуном ходит, а пролом все больше становится. И видно уже, что тварь не на шутку рассердилась. А размером она со слона, что из себя представляет, не видно, но морда свирепая и клыки торчат, и ясно, что она с самого начала пришла сюда не анекдоты рассказывать, а теперь Иван ее и вовсе разозлил. А Иван рацию бросил и винтовку в нашу сторону вскинул, у меня даже мысль мелькнула, что он сейчас нас порешит, чтобы нам, значит, не такой лютой смертью помирать, а он, оказывается, в стене дыру хотел проделать, дал очередь. Не знаю, сколько патронов он на это потратил, но потом ему оставалось только к стене подскочить, да кусок обшивки шара наружу выбить. А снаружи кандары эти проклятые вокруг шара вьются. Ну он первым наружу вывалился, ружье вскинул, сразу же пристрелил ближайших к нам тварей, Маришке помог наружу выбраться, а потом и меня за рюкзак вытащил, я думал, мы сейчас все втроем отсюда в лес ломанемся, где деревья погуще, чтобы нас кандары эти достать не могли.

Но тут тварь сзади топнула. Да так, что покачнулось все вокруг и даже кандары, которые еще на верхушках сосен и на земле сидели, в воздух все одновременно взлетели. Я вниз посмотрел, а там по земле трещина пошла, прямо под нашими ногами. И расширяется прямо на глазах. А тварь снова топнула… Я слышу, с той стороны шара шум такой, вроде бы деревья валятся. И голос, как будто кто-то Ивана окликает:

– Сержант!

А он, как услышал голос, так сразу же в лице изменился. Нет, он не испугался, а как-то оторопел, что ли. Словно понял, что не уйти ему отсюда. И я понял, чей это голос. Шварц. Догнал он все-таки нас! А может, и не догнал, может, он все время возле нас вертелся, просто был уверен, что мы от него не уйдем!

Посмотрел я назад, через пролом, и точно: в полутьме с той стороны кто-то черный стоит, плащ кожаный шевелится. Словно Шварц этот крылья только что сложил, а глаза, как угли, горят.

Иван ко мне обернулся и говорит:

– Беги! Беги Шурыч! Марш!

Ну мы и побежали, сначала через дорогу, а потом направо – к лесу. Над головами кандары галдят и все вокруг, весь подлесок ими переломан. Я назад оглянулся, а Иван уже в проеме скрылся, но я разглядел, что он ружье за спину повесил, и свой ножичек волшебный достал и как будто в рукопашную с эти Шварцем тягаться собирается. Я и не думал, что люди такими бесстрашными могут быть!..

Зря я обернулся, потому что в следующее мгновение я налетел на кандара. Ну или он налетел на меня. Удара лапой в лицо я не почувствовал, просто вдруг почему-то покатился кубарем, вскочил на ноги, сгоряча боли не чувствую, автомат вскинул и полоснул ему вслед очередью, да куда там! Его уже и след простыл, а слева еще налетают! Тут Маришка меня за рукав дернула, и мы с ней за ближайшие деревья нырнули. Смотрю, она тоже пистолет в руке держит. А я понимаю, тут хоть и лес, но если они захотят, они же нас мгновенно достанут. Кандары же размерами с волка, только с крыльями, а так даже морда немного похожа. Я вверх посмотрел, а они на нас уже с макушек пикируют! Я Маришку в сторону толкнул, автомат снова вскинул и одного очередью порешил, он мне за спину свалился, а второй в Маришку целился, я ее на землю толкнул, собой прикрыл, и выстрелил ему уже в пасть зубастую, которую он распахнул, чтобы в меня вцепиться, а с веток все новые и новые твари вниз падают…