Приближался сеанс работы рации.

- Готовьте приветы,- обратился к гостям Кена-радист, тот самый паренек с глазами озорного чертенка, что первым прискакал с баяном на высоком сером учуге.

Записную книжку и авторучку Наташа припасла заранее. Она первой кинулась в палатку, над которой поднимались тонкие металлические антенны. Быстро настрочила телеграммы Чугуновым, профессору Надеждину и университетской подруге. Кыллахой послал несколько скупых строк своей Дайыс.

В слюдяное окошечко Наташе хорошо было видно, как вышагивал по площадке взволнованный Сергей, то направляясь прочь от палаток, то круто поворачивая обратно.

«Если он унизится перед Зоей, я стану его презирать,- твердо решила Наташа.- Значит, он не мужчина, а тряпка».

«Неужели у меня нет гордости? Да, я тряпка, тряпка!» - гневно осуждал себя Белов..

Конечно же, прав Ксенофонт: в камень стрелять -

только стрелы терять. Но что делать, если не может он возненавидеть Зою, полюбить другую? Дружба Наташи и то теплое чувство, которое он питал к ней, ничего не значили в сравнении с тем, что он чувствовал к Зое. Нет, он не может обмануть Наташу. Идти к ней с половинкой души - низко и подло. И себя он тоже не сможет обмануть. Он понимал: позови его Зоя хоть через десять лет - он придет к ней. Уже оттого, что Зоя живет с ним на одной земле, под одним небом,- ему светлее и теплее. Ему есть что вспоминать, и он верит в будущее…

Сергей зашагал прямо на окошечко, против которого сидела Наташа. Она все поняла. Следовало бы убежать, но что-то еще удерживало ее. Сергей вошел, виновато втянув голову в плечи, присел напротив Наташи и, не загораживаясь, написал: «Зоя, вернись. Твой Сергей».

«Вот и все,- горько подумала Наташа.- Так мне и надо дуре!»

К вечеру радист Кена вместе с товарищами огородил сосновыми колышками ровную лужайку и натянул синюю ленту -г- танцевальная площадка была готова. Быстро убрали камешки, валявшиеся на лужайке, притащили стулья для зрителей и даже стол, на который поставили магнитофон, чтобы записывать выступления.

Девушки не показывались из палатки, наряжались. Наташа сидела на стульчике и любовалась необычными кофтами, расшитой мягкой обувью, украшениями, выполненными в старинной эвенкийской манере. Все это изготовила бабушка Хачагай. Без нее молодежь и представления не имела бы о прежних нарядах.

- Наташенька, наряжайся и ты,- взмолилась Ирма.

Наташа с Ирмой с первых слов почувствовали друг к другу симпатию. Может, потому, что Ирма тоже студентка. Правда, она заочница, и учится в ветеринарном институте. Но все равно студентка, и по законам студенческого общежития Ирма сразу признала в Наташе родню.

- Мне что-то не хочется,- призналась Наташа.

- Может, мы чем обидели? - насторожилась Анча.

- Нет, не вы…- Вздохнула Наташа. Чтобы не портить общего настроения, она все же решила нарядиться. Вышла и нехотя направилась к палатке, где разместились парни. Там лежали в сумке ее вещи. Но как ей сейчас не хотелось видеть никого! Ни Сергея, который не мог оценить ее сердца, ни Рома - просто за то, что знал обо всем. Только с Кирькой она могла бы пошутить, чтоб отвести душу. Да и тот занят сейчас Катей, и никакого ему дела нет, что другие страдают. Пожалуй, можно бы поделиться с Ксенофонтом. Старик не раз намекал, что лучшей пары, чем она и Сергей, не сыщешь… «Какая уж там пара, Ксенофонт Афанасьевич,- мысленно жаловалась ему девушка.- Он и смотреть на меня не хочет».

- Можно войти? - окликнула Наташа.

- Даже просим,- донесся мягкий бас Сергея, и он распахнул дверной полог.

Войдя, Наташа сразу увидела свои начищенные кем-то красные сапожки. На спинке стула висела разглаженная юбка, а Ром доглаживал маленьким утюгом ее льняную сорочку с вышитыми рукавами и манишкой.

- Что ты, я сама! - кинулась Наташа.- Давайте я вам, ребята, что-нибудь поглажу.

- У нас руки подюжей,- отстранил девушку Ром и подал ей белоснежную сорочку. Пряча лицо, Наташа положила ее на руку, подхватила сапожки и убежала.

Шатров скосил свои коричневые глаза в сторону Сергея, и тот прочитал в них жестокий укор себе: «Такую девушку оттолкнул». Но что он, Сергей, мог сделать? Зоины глаза, как небо, всегда перед ним…

Однако Сергей неверно понял укор Шатрова. Ром судил его за другое: не надо было давать повод, чтобы девушка надеялась. Ведь было такое, когда Сергей поклялся во всеуслышание, что он свое сердце вырвет из груди, если вспомнит Зою. Так почему же не вырывает он свое сердце? И по какому праву топчет другое сердце?

Шатров усердно разглаживал шаровары, жилет и рубаху. Долго и тщательно брился. Он сбрил бы и «баки», да слишком много скрывалось под ними рябинок. Его отросшие волосы, на зависть всем таежным парням, лежали огромной волнистой копной. Когда он принарядился и вышел из палатки в темно-синих плисовых шароварах, бледно-зеленой рубахе, в белых, на мягкой подошве сапогах, девчата из стойбища так ахнули. До этого они отметили по красоте Белова, но сейчас это мнение поколебалось. Даже гордячка Ярхадана не могла скрыть симпатии, хотя всем своим видом пыталась показать безразличие.

Молодежь вместе с Ксенофонтом направилась к лужайке, обнесенной лентой и уставленной березками.

Солнце медленно тонуло за высоким гребнем горы, над лужайкой повисала зыбкая тень. Лишь на гранях утеса вспыхивали отблески, да розовел камень-сердце.

Неожиданно раздался дробный перестук копыт. Наташа оглянулась и увидела того самого оленщика на пегой коняшке, что вел стадо. Широколицый плечистый мужчина, подъехав, легко соскочил на землю.

- Наш бригадир,- шепнула Наташе Ирма.- Ерчан Чолгокирович Кетандин.

- А у нас геологи! - поделилась новостью Анча.- Сейчас они все здесь.

- Привет, товарищи геологи! - весело, с хрипотцой откликнулся Кетандин.

Гости ответили вразнобой. Кетандин двинулся к ним, сияя белизной плотных крепких зубов. Его широкая, во все лицо, улыбка как-то сразу располагала к нему. Старик стоял с краю, и Кетандин первым протянул ему руку. Когда Ксенофонт назвал свою фамилию, Кетандин от неожиданности даже отпрянул.

- Кыллахов Кена? - переспросил Кетандин, не выпуская его руки.- Тот Кыллахов, который здесь партизанил в двадцатом?

- Он и есть.

Ерчан Кетандин обхватил старика, нюхал его седую голову, щупал лицо и наконец звонко, по-ребячьи закричал:

- Братцы! Вы понимаете, кто у нас в гостях?! Живой Ксенофонт Кыллахов! А мы думали, что он только в песне о двух соколенках жив!

Поздоровавшись с Шатровым, Кетандин повернулся к Сергею и, взяв его руку, пошутил:

- С таким медведищем страшно задираться.

Когда же в руке бригадира очутилась Наташина рука, он смутился.

- Простите,- сказал он.- С девушкой раньше надо бы здороваться.- Но тут же поборол смущение и снова пришел в прежнее радостно-возбужденное настроение:

- Значит, Хозяйка Медной Горы прибыла в наш край? А может, назовем Хозяйкой Золотых Скал?

- Верно! - дружно откликнулась молодежь.

Наташа, вглядываясь в орденские планки на простеньком костюме Ерчана Кетандина, заметила чуть не десяток разных медалей за освобождение и взятие городов. Видать, досталась ему война. А вот в волосах лишь одинокие сединки. И весь он как на пружинах - подвижный, энергичный. Но, вглядевшись еще раз в сияющее улыбкой лицо, Наташа от неожиданности даже вздрогнула: перед ней стоял слепой. «Слепой пастух - это же невероятно, это же сказка какая-то?!»

Кетандин спросил гостей, как разместились, посмеялся, узнав, что хозяева переиграли гостей.

- Невежливо так поступать,- укорял он своих молодых оленеводов.

С бугра, где около кустиков паслась Арфа, шел вразвалку, как сытый селезень с озера, Кирька Метелкин, а по

бокам, словно две уточки, ковыляли бабушка Хачагай и Катя.

- Ого, наш зять! Слышал, слышал! - шутя сказал Кетандин и потряс Кирькину руку.- Милости прошу к нашему оленеводческому шалашу!

- П-посмотрим, кто к чьему перекочует,- желая показать свою мужскую независимость, ответил Кирька.

- Люблю мужчин с характером,- поддакнул Кетандин, видимо, смекнув, в чем дело, и решив поддержать парня.

Бабушка Хачагай подошла к Кыллахову, оглядела его и сокрушенно покачала головой:

- Мальчонка, когда же ты оброс зимними усами?

- Пора уже, сорок четыре зимы не виделись.

- Поди, и Дайыс стара? Неужели и у нее голова как заиндевелая кочка? Зачем только годы так летят? Будто чирки от заморозков…- сокрушалась Хачагай.

Кетандий, попросив не начинать концерт без него, отправился в палатку и вскоре вышел с мохнатым полотенцем к умывальнику. Долго плескался, фыркал. На столе для него была приготовлена посуда, но к печурке, где подогревался суп, он пошел сам.

- Ему нужно помочь,- предложила Наташа. Но девушки сообщили, что этого он никому не позволяет.

Следя за бригадиром издали, за каждым его движением, за тем, с каким аппетитом тот ел мясо, ловко орудуя охотничьим ножом у самой губы, Сергей и сам захотел присесть к столу.

- Хочу поддержать компанию,- сказал он подойдя-

- Люблю компанейских,- засмеялся Кетандин и, разделив большой кусок мяса пополам, спросил: - В каких частях, солдат, служил?

- В минометных,- ответил Сергей.

- А я со снайперкой от Курска до Берлина пробирался. -

Для Сергея все было поразительно в Кетандине: и эта неугасимая веселость, и это умение все делать точно, будто он совсем как зрячий,- мясо обрезает безошибочно, хлеб достает неопрометчиво. Какой человек!

- Как там наши минометы, точно нацелены? - поинтересовался Кетандин.

- Думаю, да.

- Люблю точность. Как снайпер, знаю ей цену.

Сергей обратил внимание, что Кетандин к слову «снайпер» не подставил «бывший». А спроси он у ребят, те подтвердили бы, что их бригадир и сейчас стрелять не разучился. Он подстреливает на слух - по шороху в кустах, по всплеску на озере - не только лосей, но даже уток и гусей.

- Вечером устроим совет старейшин,- сказал Кетандин и пояснил: - Бабушка Хачагай знает, где Озеро Загадок, только она страшную клятву давала, ни за что не хочет нарушить, боится.

Начинался концерт. Кетандину предложили стул, но он отказался, так и простоял все время. Он живо реагировал на все, что происходило на «эстраде», постигая это внутренним зрением и тончайшим обостренным слухом.

Девчата из стойбища, к неудовольствию Кирьки, почему-то запросили выступить первым Шатрова в его ярком цыганском костюме. Кирька схватился за балалайку, чтобы подыграть, но Ром отмахнулся, чем еще больше поверг Кирьку в смятение: «Н-неужели стишки свои будет читать? П-провалится ведь, непутевый цыган!»

- Даешь цыганочку! - заорал изо всей силы Кирька, и все захлопали в ладоши.

Ром попробовал отказаться, но Кена заиграл на баяне, и плясун не смог устоять против соблазна. Плясал он виртуозно. Наташа и не подозревала, что обычно вяловатый Шатров может откалывать такие коленца. Снова и снова вызывали его восторженные зрители. Ром выходил и плясал по-новому.

- Я прочитаю свое стихотворение, посвященное присутствующей здесь девушке,- объявил наконец Ром, переводя дух.

Девчата переглянулись: кому же это?

А стихи уже зазвучали на площадке у костра.

Рябинки зарделись на бледном лице _ Шатрова, но он смело взглянул в сторону девчат и звонко дочитал:

«С ума сошел!» - сгорая от смущения, твердила про себя Наташа. И в то же время радовалась, не смея признать эту радость: стихи о ней, для нее! Никто в жизни не посвящал ей стихов…

Слушатели дружно требовали ещё, но таежный поэт отошел в сторонку и не откликнулся.

Молодежь стойбища показала танцы, поставленные по всем правилам хореографического искусства: не зря же Кена-радист посещал семь лет танцевальный кружок при Дворце пионеров. Это его постановка. И баянист он прекрасный.

Когда Ксенофонт и Наташа исполнили чабыргах, изображающий, как ссорилась сварливая жена с мужем, бабушка Хачагай от смеха чуть не померла. Она закрывала обеими ладошками беззубый рот и все же не могла удержаться от хохота. Эвенки почти все хорошо понимают якутский язык.

Бабушке вторил Кетандин.

- Вот бы мне так научиться! - выкрикивал он.- А то жена с двумя дочками как замолотят языками, не успеваю на седьмое слово отвечать!

Узнав, что Кирька - солист из ансамбля братьев Метелкиных, о котором звонкая слава гуляет по всей тайге, присутствующие весело переглянулись. Балалайка гундосила, спускала струны, балалаечник сбивался, но его вызывали снова и снова. Он с достоинством откланивался, наспех подтягивал струны и опять усердно бил всей пятерней.

Под конец вечера, когда уже программа была исчерпана, Кетандин окликнул баяниста, вышел на круг и, подтягивая голенища ичиг, весело выкрикнул:

- Покажем, как Василий Теркин на фронтовых привалах плясал!

Честно признаться, Наташе хотелось отвернуться. Тяжело, когда калека бодрится, а у него ничего не получается. Но через минуту, увидев с какой легкостью, с каким залихватским видом, заломив фуражку набекрень, бригадир пошел по кругу, она забыла и свои опасения, и то, что он слепой. Сверкая белизной зубов, гордо вскинув голову, Ерчан Кетандин откалывал коленце за коленцем, да с такими вывертами, какие умеют делать только лихие солдаты, да еще с разбойным присвистом. Казалось, расступись круг, так он вприсядку пропляшет до самой вершины Туркулана. Вот тебе и слепой! Вот тебе и калека! Да в нем радости столько, что если разделить,- для всех людей на земле хватило бы.

Кетандину долго и горячо хлопали.

- Смотрите, не слишком восхваляйте,- осторожно выбираясь с круга, сказал бригадир.- А то я нос в космос задеру!

Не успел бригадир отдышаться, молодежь стала просить:

- Ерчан Чолгокирович, станцуем хороводный!

- Ну что же, стройтесь.

Парни и девушки взяли под руки гостей и стали в круг, образовав пестрый венок. Не оставили в стороне даже Кыллахова, а бабушка Хачагай подцепила Кирьку.

Переступая в такт песне, хоровод плавно раскачивался. Ерчан Кетандин звучно выводил мелодию эвенкийской хороводной:

Хоровод дружно повторял каждую строку, только бабушка Хачагай часто зевала и пела, когда все голоса уже умолкали. Кетандин запевал следующий куплет:

- Ну спасибо, товарищи. Хороший вечер был,- проговорил Кетандин, покидая круг.- Может, скоро теперь тут поселок выстроится, тогда будем чаще встречаться. А сейчас до свидания, пора мне к стаду.

- Как же вы поедете ночью? - изумилась Наташа.

- Мне ночью еще лучше,- улыбнулся Кетандин.- Э! - спохватился вдруг он.- Давайте-ка просигнальте Игнату, что гости прибыли.

Вместе с Кеной на утес поднялись почти все. Запылал костер, и вскоре из мрака блеснула ответная звездочка. Кена махал факелом, то заслоняя собой костер, то открывая его, и пристально всматривался в таежную даль.

- Игнаш зовет к себе с оленями. Что-то у них случилось неприятное.

У Сергея словно что-то оборвалось в груди.

- Сколько отсюда до Игната? - спросил он.

- По журавлиной тропе пятьдесят километров, по кабаржиной в два раза больше, а по медвежьим зигзагам все полтораста будет,- ответил радист и тут же успокоил: - Шибко плохого там не произошло. Игнаш только о чем-то предупредить хочет.

Но Сергея не покидала тревога. Ему не терпелось самому побывать у Игнаша, узнать от него о Зое. Может быть, кто-то напал на его зимовье?.. Он готов был прямо сейчас, ночью, через горы и буреломы кинуться туда.

Крикнули со скалы Кетандину. Он сразу же распорядился, чтобы два парня собирались в дорогу.

Кетандин дважды негромко свистнул. Под ноги ему белым клубком подкатилась собачонка и получила из рук хозяина комочек сахару. Прибежала на свист и пегашка. и за отличное несение службы заработала хрустящую галету.

- Молодец, конек-горбунок,- похлопал ее Кетандин по гриве и повернулся к собачонке.- Ну как, моя радарная установка, уши у тебя в порядке?

- Бери меня с собой,- тяжело поднимаясь с травы, обратился к Кетандину Кыллахов.

- Отдыхай, Ксенофонт Афанасьевич,- запротестовал бригадир.- Мне самому там делов немного.

- Поеду,- настоял Ксенофонт.

Вскоре два всадника растаяли в темноте августовской ночи. Три молодых оленевода, прихватив ружья, ушли в противоположную сторону. Девчата пояснили: они - таежные дружинники, хотят, чтобы с гостями ничего плохого не случилось. Кто знает, может, нападут на след тех недобрых, что преследовали геологов…

Долго слышался шепот в девичьей палатке. Все же девушки единогласно решили, что самый красивый парень - Ром Шатров с его миндалевидными глазами и бесподобной шевелюрой. А как пляшет! Даже Ярхадана признала это.

А Наташа допытывалась про Кетандина. Ей все казалось, что он явился из сказки.

- Как он сейчас едет по кручам, через кустарники?

- Это что! - отвечали девушки.- Посмотрела бы, как он оленя ловит чаутом. И все ему будто просто. А когда вернулся с фронта слепым, двух шагов не мог ступить, чтоб не споткнуться. Говорят, он слышит, как рыбы в озерах поют, как травы растут, как птенцы вылупляются из скорлупки…

Катя и Кирька, не выпуская рук друг друга, всю ночь бродили по лужайкам. На рассвете они поднялись на скалу, к памятнику. Камень-сердце за ночь сильно остыл.

- Давай согреем его! - предложила Катя и положила на камень свои горячие маленькие ладошки. Кирька последовал ее примеру. Катя вскоре шепнула:

- Потеплело сердце…

- Т-точно!

Они долго стояли молча, разглядывая, как прорисовывались в рассветном небе контуры величавых гор, обозначались ближние рощи.

- Тебя дома целуют?-поинтересовалась Катя.

- Н-нет.

- Меня тоже бабушка не целует,- пожаловалась на свою горькую судьбу Катя.

Кирька не дурак, он понял намек, повернулся к Кате и чмокнул в губы. Катя зажмурила глаза, а у самой на. лице выражение, будто шоколадку сосет.

- Сладко как!

- Еще бы!-пояснил с видом знатока Кирька.- Было б горько, зачем бы тогда люди придумывали п-поцелованья?!

Катя радостно вскинула голову, только косы вразлет.

- Пойдем покажем бабушке, что мы уже умеем целоваться,- нетерпеливо предложила она.- Бабушка Хачагай сильно обрадуется. Она очень переживала: не дождусь, говорит, когда ты взрослой девушкой станешь.

- П-почему бы не п-порадовать,- не совсем храбро согласился Кирька. Они сползли с кручи и, снова взявшись за руки, направились к маленькой белой палатке, которая сейчас, в рассветной полумгле, походила издали на парус или на серебряное крыло взлетающей чайки.