Синее утреннее небо над горами неожиданно заволокли густые облака. Хмуро сделалось в стойбище. Или это показалось бабушке Хачагай, что все примолкло и насторожилось. Старуха из-под ладони вглядывалась в неприступные кручи и примечала, что скалистый Туркулан насупил свои седые косматые брови, дышит сухим холодом…
- Ветры мои, ветерки,- отойдя подальше от палатки, тихо и ласково заговорила Хачагай.- Заверните, ветры, шумно на верх неба, взвейте тучи-облака, пусть солнце подарит земле свой светлый зной.
Но напрасно старалась древняя таежница. Облака плыли все ниже и гуще. Старуху терзала тревога и страх. Видно, обиделся Туркулан, что разглашена великая тайна.
Пробовала Хачагай оправдать себя: она сделала это, пожалев любимую внучку. Пока ни одна душа, кроме Кати, не знает, где Озеро Загадок, она, Хачагай, готова умереть, если надо исправить ошибку…
Старуха вглядывалась в скалы, стараясь угадать, о нем думает древний старец Туркулан, но он только хмурился и молчал. Растревоженная, кинулась она в гору, чтобы подойти поближе и спросить.
Не прошла Хачагай и ста шагов, как заметила сидевшего на камне Кыллахова.
- Ты что здесь, Кена, высматриваешь?-сердито спросила она.
Мысли Кыллахова были далеко, он не сразу понял, кто его окликнул. Но, увидев старуху, обрадовался, на его худом землистом лице засветилась улыбка.
- Садись, бабушка Хачагай, послушаем голос гор,- предложил он.
- Что-нибудь дурное сказывают горы? - насторожилась Хачагай.
- Да нет же! - воскликнул Кыллахов.- Сейчас горы радостное рассказывают.
Хачагай нехотя присела и, сдвинув беличий треух, приложила ладонь к правому уху.
- Опять девки завели на вертушке «Мало-мало двойку» - все уши процарапали этой музыкой,- поморщилась Хачагай.
- Меня тоже внучки извели этакими песнями,- в шутку пожаловался Кыллахов.- Думал, в тайге отдохну, так и здесь песни догнали.
- Кто это стучит? - вновь испуганно спросила Хачагай.
- Мои парни на скале высекают имя партизана Василия.
- Кена! - окликнула Кыллахова старуха.- Может, ты слышишь, что Туркулан нынче говорит?
- Седовласый древний Туркулан любуется новыми людьми,- мечтательно ответил Кыллахов.- Молодцы, говорит, что покрыли его скалы оленьими стадами, оживили распадки радостными песнями.
- Правильные слова! - закивала старенькая Хачагай, позабыв про все свои тревоги.- Я тоже заметила - горы стали ласковей. Что, бывало, слышали эвенки в своих рваных чумах? Волчий вой да похоронные всхлипы пурги. Дерево стонало. Филин чертом хохотал. Да еще, бывало, шаман голосил.
- Мудро сказываешь, бабушка Хачагай!-поддакнул Кыллахов.
- Вся наша земля помолодела,- продолжила старая таежница.- Парни стали умнее стариков.
- Так ли?
- Может, у кого и не так, а у нас, эвенков, так,- подтвердила старуха.- Я помню своих дедов. Совсем дикими были. Всего на свете боялись. Грязно жили. Наверно, и я такой бы осталась, да у детей и внуков научилась новой жизни.
- Молодые грамотнее.
- Вот и признал, что они умнее нас,- воскликнула Хачагай, и глазки ее засветились хитрецой. Она что-то вспомнила, тихонько похохотала и принялась рассказывать давнюю историю про своего, жениха.
- Заявится, бывало, он в гости, придет пеший через три перевала. Я спрашиваю: «Здравствуй, молодец! Что нового знаешь?» Он сидит бедняжка, чешет голову и ничего не может ответить. А потом спрашивает: «Что ты знаешь?». Такими вот мы росли. Теперь чудно вспомнить.
- Ты когда-нибудь рассказываешь молодым про старину? - спросил Кыллахов.
- Они не верят, вроде бы я выдумываю неправдош-ные байки,- отмахнулась Хачагай и тут же, как радостную тайну, прошептала: - Моя Крошечная вчера целовалась с Кириллом. Если они поженятся, все скалы Туркулана нарядят, звонкие песни сложат.
- Удивительные песни ныне над Туркуланом парят,- сказал Кыллахов, расслышав звеневший на склоне горы голос пастуха, импровизировавшего слова и мелодию.
Бабушка Хачагай расправила лучики-морщинки, вслушалась в песню. Она теперь не испытывала прежнего страха: если Туркулан не сердится, так чего же ей бояться? И зачем бы обижаться Туркулану на добрых людей? Приятно старому, если его окружает веселая гурьба внуков и правнуков.