Кирька, увидев Наташу и поняв, что все прибыли, воткнул топор в бревно и отправился к палатке, где лежал Шатров. Справившись о его здоровье, он тут же заговорил тихо и таинственно:

- Г-государственная т-тайна. Мне надо К-кате письмо в стихах послать. Напиши.

- Да о чем же я напишу?

- Н-не ты, а я,- поправил Кирька.- Я же потом перепишу. Только чтоб там были слова «белочка м-моя».

Шатров принял заказ. И, на удивление, стихи получались. Может быть, потому, что у него самого сердце готово было к стихам. Но родились сперва последние строки, и поэт показал их:

- Т-точненько!-Кирька даже причмокнул, и его синие глазки заискрились улыбкой.- Г-гонорар уплачу на прииске!

Щелкнув себя ладонью по лбу, Кирька вскочил и побежал на реку.

- Девчата! - окликнул он Зою и Наташу, и когда те пошли к нему навстречу, держась за руки, предложил: - Хватайте мешки и айда за орехами. Н-небось, видели, сколько шишек висит на стланике по-над Юргачаном?

- А вы без нас перетаскаете вещи?

- Н-на этом деле сам справлюсь.

Девушки, не теряя времени, занялись собиранием стланиковых шишек. Кусты невысокие, доставать легко, только хвоя, колется да смолистые шишки прилипают к горячим ладоням.

На склоне возле овражка они заметили Кыллахова. Старик медленно шел к палаткам. Часто останавливаясь, он гладил рукой колючие зеленые чубчики сосенок-двухлеток, нагибался над крохотными пожелтевшими березками и что-то приговаривал по-якутски.

- Знаешь, Наташа,- заговорила потрясенная догадкой Зоя,- это же он с родной землей прощается. Плох наш старик здоровьем.

Солнце плыло над вершиной Туркулана, то погружаясь в облако, то по-осеннему скупо посылая свои гаснущие на ветру лучи. Из-за горы наплывала густая, почти сиреневая снеговая туча. Наташа заметила падающую с высоты одинокую снежинку, она спускалась плавно, словно оброненное лебединое перышко.

- Снегом запахло,- сказал Кетандин.- Не мешкайте на реке.

Плот был уже загружен. В отгороженной жердями стайке топталась рыжая одноухая Арфа. Кирька с досадой глядел на ее обезображенное ухо, предвкушая объясне-ние на конюшне. Приковылявший с костылем Шатров увидел на плоту кроме ящиков несколько кулей и догадался, чем они набиты (орехи собирали не только Наташа с Зоей, но и парни из стойбища, Кирька и даже Ярхадана).

Для Кыллахова посредине плота на ящиках и мешках устроили удобную постель из палаток и оленьих шкур. Но старик не спешил взойти на плот. Он держал Магана за повод, подставлял ему на ладони кусочки сахара. Конь хрумкал их, тряс обгорелой гривой и косился на посторонних недоверчивым темно-голубым оком.

- Ерчан,- позвал старик Кетандина и, когда слепой подошел, протянул ему повод.

- Не возьму,- отдернул руку Кетандин.- Ты приедешь на Магане следующей весной.

- Я прилечу на вертолете,- улыбнулся старик.- И ты мне дашь покататься.

Кетандин помолчал и, переборов противоречивые чувства, горячо сказал:

- Ну, спасибо тебе. Я твой большой должник, Ксенофонт Афанасьевич. А за коня не беспокойся, не обижу.

Ром отвернулся и пошел по берегу…

Старик давно, с первых дней, похода приметил, какими глазами смотрит Шатров на Магана. Но он мудро рассудил, что добрый конь может стать помехой в стремлениях Рома. Пусть не обижается на него молодой друг.

Арфа, почуяв расставание с Маганом, заржала нежно и переливчато. И всем стало тоскливее.

Гордая медичка Ярхадана, побледнев, не сводила глаз с Шатрова, стоявшего одиноко на берегу. Ей казалось, что с этим кудрявым парнем уплывает ее судьба, безвозвратно, навсегда. Наташа заметила ее состояние и смутилась, будто была виновата в чем-то перед этой красивой и такой несчастной сейчас Ярхаданой…

- Тебе, Наталья, мой старый бинокль,- распоряжался Кыллахов. - А медвежью шкуру передашь профессору.

Старик подозвал Кену-радиста и молча повесил ему на плечо берданку. Парнишка выпрямился и сверкнул в сторону Кирьки такими озорными и гордыми глазами, что Кирьке стало завидно чуть не до слез.

Кена вскочил на коня и повернул в стойбище: там ждали оперуполномоченного, который должен был провести следствие на месте преступления, и Кене предстояло держать радиосвязь.

- Эй, п-погоди! - остановил его Кирька и вручил радисту конверт, заклеенный хлебным мякишем.- К-кате отдай: Н-не вздумай только читать, н-нос оторву!