Боб не слишком долго раздумывал о рекламе «Пириоса». Почти три года живя в Польше, он заметил, что поляки вечно всем недовольны, разочарованы и пребывают в подавленном состоянии. Он также понял, что давние исторические события, которые в Соединенных Штатах являются поводом для организации шумных и веселых мероприятий, в Польше — источник печали и неизлечимых комплексов. Конечно, история Польши намного трагичнее истории США, но здесь даже годовщины великих побед отмечаются мрачно, а в костелах служат невыносимо долгие мессы, во время которых люди молят Бога смилостивиться над их несчастной отчизной.

Боб был уверен — поляки грустный народ оттого, что более тысячи лет просят Бога ниспослать им удачу, но Всемогущий либо не хочет их слышать, либо неверно трактует их молитвы. Почему Господь Бог так поступает с поляками, он не знал. Может, Бог их просто не любит? Это мнение Боб разделял, поскольку тоже не был в восторге от поляков, хотя, конечно, никогда бы не признался в этом публично.

Подобные размышления о Боге и поляках навели Боба на следующий рекламный сценарий:

На экране появляется ужасно загроможденная комната. В ней среди прочего находятся коронационный меч Болеслава Храброго, «Битва под Грюнвальдом» Яна Матейки, несколько пар гусарских крыльев, кривая сабля, вызывающая ассоциацию с паном Володыевским, картонная модель Кремля, осаждаемая польскими оловянными солдатиками, гравюра «Ковка кос» Гроттгера, а также восковые фигуры: смотритель давно погасшего маяка, читающий «Пана Тадеуша», Янкель-цимбалист, а за его спиной солдат с дубиной в одной руке и сборником статей Дмовского под мышкой, танкист Ян Кос с Марусей и псом Шариком, чесник Раптусевич, бьющийся с Каргулем за ружье, и нотариус Мильчек у забора Павляка; в углу лежит гнутый золотой рог. И над всем этим хаосом парит двойник папы римского с молитвенно распростертыми руками.

Под папой на стульчике сидит Ян с таким несчастным выражением лица, какое только может быть у поляка. Придавленный грузом истории своей страны, он тупо смотрит перед собой. Вдруг его взгляд падает на стоящую в сторонке упаковку с яркой и веселой надписью «Пириос». Заинтересованный, он берет ее в руки и внимательно рассматривает. Открывает ее и высыпает немного отбеливателя на ладонь. Реквизит, заполняющий комнату, постепенно начинает бледнеть, становится все менее выразительным и наконец совсем исчезает, а папа улетает на юг. Лицо Яна озаряется лучезарной улыбкой, и на экране появляется надпись: «ПИРИОС» ОТБЕЛИТ ВСЕ.

Сценарий мгновенно оказался в Нью-Йорке. Какое-то время Боб не получал никаких инструкций, но через неделю ему пришло электронное письмо от шефа:

Идея прекрасная, — писал шеф, — но требует некоторых корректив. Поляки очень любят своего папу и не потерпят, чтобы он исчезал под действием отбеливателя. Вместо папы в рекламе можно задействовать аиста, который, во-первых, является польской птицей и персонажем польского фольклора, а во-вторых, вполне может улететь на юг. Вместо мечей и крыльев нужно показать польскую нищету: парня, едущего в повозке, запряженной исхудалой клячей, разваливающуюся деревянную хибару и свиней, валяющихся в грязи. С этим могут быть трудности, поскольку у поляков давно есть тракторы, а дома в основном кирпичные, но недалеко от Варшавы живет один мужичек, у которого есть кляча, халупа, свинья и грязь, и за деньги он все это показывает заграничным телевизионщикам как польскую нищету. Иногда он взбрыкивает и хочет продемонстрировать еще и трактор, но этого нам не надо, потому что, во-первых, что это за трактор, а во-вторых, свинья и грязь выглядят намного лучше.

Боб от природы был человеком сговорчивым, поэтому позаимствовал чучело аиста и, подождав, пока французское телевидение снимет мужика, свиней и грязь, приступил к действиям.

Тедди Кошикевич первый раз в жизни встал в семь утра. Его агентство заработало на полную катушку.

Происходящее до глубины души потрясло Яна. Прочитав сценарий, он был ошеломлен огромным количеством реквизита, но особенно его поразило парящее прямо над ним чучело аиста, которое могло в любой момент на него свалиться и стереть с лица земли вместе с бесценным отбеливателем. Поэтому Ян очень осторожно входил в студию, а когда очутился внутри, удивленно остановился. В помещении было совершенно пусто. У стены стоял взятый напрокат в Этнографическом музее деревянный табурет, а возле него стильная упаковка с отбеливателем. Яна посадили на табурет и стали обсуждать, как бы получше осветить. Когда же все ослепляющие софиты был и установлены, с потолка стало что-то опускаться вниз. Ян испугался, что это аист, но это оказались микрофоны. В тот момент кто-то принес минеральную воду и возник небольшой перерыв, которым Ян воспользовался, чтобы подойти к Кошикевичу.

— А где все? — спросил он.

— Что — все? — уточнил Тедди, не понимая, что Ян имеет в виду.

— Ну… все эти мечи, свинья… грязь…

— Все это мы сделаем на компьютере.

Ян не имел ни малейшего представления о том, что такое компьютер, но его обрадовал ответ Тедди, и он, поторапливаемый режиссером, вернулся на табурет. В дверях появился Боб. Он был очень взволнован. Подбежал к Яну и осмотрел его со всех сторон.

— Он не очень грустный, — сказал Боб, обращаясь к Тедди. — Сделай с ним что-нибудь.

— Ясь! — воскликнул Тедди. — Не надо так радоваться жизни, дорогой! Больше грусти.

Ян попытался, но у него не очень получилось.

— Представь, что ты находишься под землей, — предложил Боб. — Тебя завалило. Ты под грудой бетона.

— Но меня же не завалило, — возразил Ян. — Здесь высоко… и вообще много места.

— Вот так всегда у вас, поляков, — сказал Боб Тедди. — Если есть улыбка, нет воображения. Есть воображение, разума нет.

— Ясь! — ласково обратился к Яну Кошикевич. — Постарайся вспомнить какое-нибудь печальное событие. Например, как кто-нибудь из твоих близких умер.

— Но у меня еще никто не умирал.

— Что за идиот, — пробормотал Боб.

— Ну, тогда припомни что-нибудь еще грустное.

Ян стал искать в памяти печальные события и вспомнил, как в отделении 3 «Б» готовились к сочельнику. Он припомнил пана Поняка, который, маневрируя на стремянке, пытался водрузить на макушку елки разноцветный шпиль, и пани Зосю с безумными и одновременно поразительно печальными глазами.

— Великолепно! — воскликнул Боб. — Снимай его, снимай!

А Ян мысленно продолжал всматриваться в глаза пани Зоси, наблюдал, как пан Поняк медленно спускается со стремянки, обнимает ее и приглашает на танец, а Пианист тихо сидит в уголке, сжимая в руках серебристый елочный шар, на котором нарисован веселый трубочист с блестящей в лучах солнца лестницей.

Погруженный в воспоминания о больничном мирке, Ян даже не заметил, как в студии зажгли освещение, зашумели камеры и одна за другой стали приближаться к нему.

Боб смотрел на Яна, и ему вдруг показалось, что и в нем самом есть эта безнадежная польская тоска. Он задумался, что, к счастью, случалось с ним очень редко.

Один лишь Тедди сохранял трезвость мышления. Он поднял руки и, словно дирижер, деликатно направлял камеры и осветительные приборы. Когда он замер, камеры затихли, свет погас. В зале раздались аплодисменты.

Теперь Яна ожидало более трудное задание. От него требовалось с печальным выражением лица, уже зафиксированным камерами, обратить внимание на упаковку с отбеливателем, взять ее в руки, высыпать немного порошка на ладонь и лучезарно улыбнуться.

Табурет показался Яну невыносимо твердым, софиты ослепляли, шум камер раздражал. Ян потянулся к упаковке с отбеливателем, высыпал немного порошка на ладонь и задумчиво разглядывал белую субстанцию.

— Ясь… — услышал он тихий голос Кошикевича. — Ясь, мы тебя любим.

В голосе владельца агентства было столько тепла, что Ян почувствовал, как его переполняют эмоции. Он посмотрел в темноту, где между второй и третьей камерами скромно стоял Тедди, и улыбнулся ему.

В тишине был слышен лишь шум камер, который вскоре замолк. Никто не шевельнулся. Присутствующие молча смотрели на Яна, который показался им совершенно другим человеком, хотя они сами не знали почему. Осторожно, чтобы не нарушить охватившее всех благостное состояние, Тедди подошел к Яну и обнял его. Потом к нему протиснулся Боб и, удовлетворенно посапывая, едва не сломал Яну руку. Операторы, осветители и технический персонал поочередно подходили к Яну и молча пожимали ему руку. Наконец все уселись в машины и поехали к Тедди, где до рассвета пили французское шампанское, курили марихуану и слушали джаз. Ян был на седьмом небе от счастья.

Рекламу отбеливателя «Пириос» впервые показали по телевизору в четверг вечером, в лучшее время, когда у телеэкранов собирается наибольшее количество зрителей. Боб хотел, чтобы люди узнали об отбеливателе перед выходными, когда гипермаркеты заполняют толпы покупателей. Он позаботился о том, чтобы «Пириос» был выставлен на лучших местах, и во все крупные магазины отправил стажеров, чтобы те консультировали покупателей и сообщали ему об уровне продаж. В пятницу около шести вечера, когда стоянки супермаркетов обычно до предела забиты автомобилями, Боб, Тедди и несколько особо ценных сотрудников из отдела маркетинга «Би-си-би» расселись в кабинете Боба и, держа в руках бокалы с отливающим бронзой виски, с нетерпением стали ждать результатов.

Им не пришлось ждать долго. В пять минут седьмого позвонил студент и неприятно пискливым голосом сообщил:

— «Пириос» расходится, как вода. Покупают как сумасшедшие.

— Кто покупает? — поинтересовался Боб. — Женщины? Мужчины? Молодые? Старики?

— Все, — пропищал студент. — Берут со страшной силой. Уже очередь выстроилась.

Едва Боб положил телефон, как снова раздался звонок.

— Все покупают «Пириос», — многозначительно прошептала девушка, которую фирма «Би-си-би» частенько нанимала в качестве промоутера. — Расхватали все, что было выставлено на витрине, покупатели ждут новую партию со склада магазина.

— Кто эти покупатели? — спросил Боб. — К какой социальной группе они относятся? Их возраст?

— Откуда же мне знать? — заколебалась девушка. — По-моему, покупают все независимо от социального статуса и возраста.

Последующие полчаса Бобу беспрестанно звонили и сообщали почти одинаковую информацию. Люди словно сошли с ума на почве отбеливателя «Пириос». В конце концов Боб перестал отвечать на телефонные звонки. Все и так было ясно. Неправдоподобный, невообразимый, неслыханный триумф!

* * *

В то время, когда телеканалы вовсю транслировали рекламу отбеливателя, простуженный Ян лежал в постели. Он кашлял, чихал, сильно потел, глотал аспирин и пил из бутылки сироп. Он много раз смотрел рекламу и был доволен собой.

В пятницу Яну позвонил Голембиовский и поздравил его с успехом. Он смеялся и назвал Яна «божьей пташкой», а когда Ян поинтересовался, что это значит, он пообещал на днях зайти и все объяснить.

В субботу утром объявился Помянович и сказал, что видел рекламу и очень за него рад. Ян сразу почувствовал, что Помянович расстроен, но не стал задавать вопросов, лишь поблагодарил и попрощался.

Потом по очереди позвонили все, кто знал Яна по избирательной кампании, и сердечно поздравили, а он сердечно всех поблагодарил.

Вечером позвонил доцент Красуцкий и признался, что очень рад тому, что Яну удалось найти свое место в жизни. Ян хотел объяснить, что, по правде говоря, он еще не нашел своего места, но как раз в тот момент к пану доценту кто-то пришел, и разговор закончился. В воскресенье утром Ян почувствовал себя намного лучше и решил выйти погулять.

День был солнечный, но дул холодный ветер, поэтому он натянул шапку на лоб, поднял воротник плаща и пошел по Кручей в сторону Иерусалимских аллей. Как обычно, в воскресенье на улицах было довольно пусто, только на углу стояла группа подростков и что-то возбужденно обсуждала. Ян брел мимо, думая о своем, как вдруг заметил, что один из парней догнал его и пристально разглядывает. Ян закрылся воротником, но это не помогло. Юноша вернулся к товарищам, крича:

— Пириос! Ребята! Это Пириос!

Толпа подростков догнала Яна, окружила его, и парни по очереди стали выкрикивать:

— Пириос!!! Пириос!!! Люди, смотрите — Пириос!!!

— Ребята, оставьте меня в покос… — взмолился Ян. — Нет причины так кричать…

Но у подростков, должно быть, причина была, поскольку они теснее окружили Яна и громогласно орали:

— У нас Пириос! Люди-и-и-и! У нас Пириос!!!

Из соседних дворов выбежали другие девчонки и мальчишки, а следом за ними и взрослые. Вскоре вокруг Яна образовалась огромная толпа необычайно возбужденных людей, выкрикивающая:

— Пириос! Настоящий Пириос! Качать Пириоса!

Попытки Яна объяснить, что его на самом деле зовут не Пириос, он просто вышел погулять и что он простужен, утомлен и нуждается в тишине и покое, оказались бесполезными. Его никто не слушал. Каждый хотел потрогать героя телевизионной рекламы и получше рассмотреть. Ян почувствовал, что еще секунда — и его собьют с ног и затопчут, поэтому собрал всю свою волю в кулак, вырвался из окружавшей его толпы и припустил куда глаза глядят.

— Пириос сбежал! — крикнул какой-то парень. — Держите Пириоса!

И толпа бросилась в погоню за своим кумиром.

Ян никогда в жизни не бегал так быстро. Видя, что преследователи вот-вот настигнут его, он свернул во двор, пронесся по газонам, пересек автостоянку, перепрыгнул через ограждения, повернул направо, затем налево, но каждый раз, когда ему казалось, что он оторвался от погони и может немного передохнуть, за спиной раздавался крик:

— Вот он! Сюда! Держи Пириоса!

Наконец, сделав большой крюк, Ян оказался возле своего дома, в несколько шагов преодолел дворик, вбежал в подъезд, как сумасшедший влетел по лестнице на свой этаж, на мгновение замешкался с замком и оказался в квартире. Он закрыл дверь на засов и придвинул к ней всю мебель, какую было возможно. Сделав это, упал в плаще на кровать и закашлялся.

За окном был слышен топот, крики, проклятия, женский визг, немного спустя монотонно завыла сирена. Множество голосов слились в один, затем все стихло. Ян встал с кровати и на цыпочках подошел к окну. Осторожно отодвинул занавеску и похолодел. На тротуаре стояла безмолвная толпа детей, молодежи, взрослых и стариков. Все смотрели прямо в окно Яна. Кто-то, вероятно, заметил его потрясенное, словно приклеенное к оконному стеклу лицо, толпа заволновалась:

— Пириос! Пириос!

Ян мгновенно задернул штору. Но толпа не успокаивалась.

— Пириос! — кричали люди. — Покажись! Пириос! Покажись!

Ян сидел на кровати, дрожа от страха.

Крики постепенно стали слабеть, лишь под самым окном раздавался одинокий сдавленный голос, отчаянно зовущий:

— Пириос! Ты дерьмо!

Ян не пошевелился.

Прошло пять минут, десять, пятнадцать.

— Пилиос! — тихо запищал детский голосок.

Ян сидел в темноте и молился.

За окном были слышны шаги и шорохи. Видимо, толпа расходилась по домам.

Ян лег в кровать, натянул на голову одеяло и лежал, прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы. За окном становилось все тише и тише. Наконец Ян заснул.

Утром его разбудили уличный гомон и луч света, просачивающийся сквозь щель в шторах. Ян встал, на цыпочках подошел к окну и осторожно выглянул на улицу. Толпа стояла на прежнем месте, к ней присоединились какие-то люди с камерами и разноцветными микрофонами. Ян набрал номер Тедди. Трубку долго не брали, наконец Ян услышал заспанный голос Кошикевича:

— Люди, я же сплю. Что случилось?

— Спасите меня, — пробормотал Ян. — Помогите.

— Ясь, это ты? — спросил Тедди, начиная просыпаться. — В чем дело?

— Перед моим домом стоит толпа людей. К тому же у некоторых камеры.

В трубке раздался злорадный хохот Кошикевича.

— Это называется слава, Ясь. Ты прославился, разве тебя это не радует?

— Нет, — ответил Ян. — Я боюсь. Очень боюсь.

— Чего, черт побери, ты боишься?

— Этих людей. Мне страшно. Страшно до ужаса. Тедди понял, что дело не так просто, как ему показалось с самого начала.

— Я знаю, что слава может шокировать, — дружески сказал он. — Сейчас что-нибудь придумаем. Приготовь себе кофе, посмотри телевизор, а я тем временем организую операцию спасения. Жди моего звонка.

— Но я не хочу смотреть телевизор, — разнервничался Ян. — Я больше никогда не буду смотреть телевизор!

— Успокойся, Ясь. Ведь ничего особенного не происходит. Дай мне немного времени, хорошо?

Через сорок пять минут раздался звонок в дверь. Это был Тедди. Его сопровождала молодая женщина. Тедди держал в руке большой чемодан. Он положил его на кровать, открыл, а женщина стала доставать из него какие-то странные предметы.

— Снимайте куртку и свитер, — скомандовала она.

Ян попятился.

— Марта наш лучший гример, — объяснил Тедди. — Можешь без опаски отдаться в ее руки.

И Ян отдался в руки пани Марты. Через пять минут с кровати встал — нет, уже не Ян, а невысокий бородатый старик в забавной шерстяной шапочке.

Тедди, пани Марта и Ян не спеша вышли из квартиры, дождались лифта, спустились на первый этаж. Ян дрожал, выходя на улицу, но толпа лишь с любопытством глянула на них и вернулась к наблюдению за тщательно занавешенным окном на втором этаже. Вскоре очаровательный желтый «твинго» съехал с тротуара и помчался в агентство «Тедди и друзья».

Служащие агентства встретили Яна очень тепло. Секретарша отвела его на мансарду в комнату для гостей, где Ян удобно разместился на диване и под звуки спокойной музыки заснул.

Ему приснился странный сон. Будто он шел по парку мимо дворца культуры. Хотя обычно в этом месте многолюдно, на сей раз в аллее никого не было. Ян посмотрел в сторону дворца, но не увидел его. Вместо него была установлена гигантская реклама, с которой смотрел, улыбаясь, он сам, держащий упаковку «Пириоса». Потрясенный увиденным, Ян бросился в другую сторону и обнаружил, что стоящие напротив дворца прелестные дома в стиле модерн тоже исчезли, их место заняла реклама «Пириоса». В каждом закоулке, на каждой улице была установлена реклама с его огромной улыбающейся физиономией, которая вдруг показалась Яну омерзительной.

Над самой большой площадью в Европе вдруг разразился ураган. Огромные полотнища затрепетали, заскрипели держащие их конструкции. Рекламный стенд, установленный на том месте, где когда-то стояла гостиница «Форум», опасно прогнулся, какое-то время боролся с наступающей на него стихией, но в конце концов не выдержал и полетел вниз. Падая, он потащил за собой другую конструкцию, и еще одну, и так, словно аккуратно положенные костяшки домино, множество Янов с грохотом и треском, скрежетом ломающихся перекладин, свистом вырываемых винтов падали на землю. Над равниной, которая еще недавно была Варшавой, поднялась пыль. Ян добрался до какого-то дерева и изо всех сил обнял шероховатый ствол. Ураган постепенно стих, появилось голубое, как в рекламе пепси-колы, небо, а через мгновение в вышине возник дирижабль, несущий за собой красочный плакат с надписью «„ПИРИОС“ ОТБЕЛИТ ВСЕ».

— Помогите! — призывал Ян. — На помощь!

Но никто в дирижабле не обратил на него внимания, и воздушное судно проплыло мимо. Ян бросился вслед, пробираясь через сломанные и покореженные конструкции. Ему вдруг попался целый фрагмент рекламы, и Ян стал отчаянно размахивать куском полотна со своей улыбкой.

Дирижабль плыл по небу, прекрасный, серебристый, недостижимый. Он поднимался все выше и отдалялся, пока совсем не скрылся за горизонтом. Слово «Пириос» еще мгновение сверкало в лучах солнца, но вскоре тоже исчезло.

— Смилуйтесь! — кричал Ян. — Сжальтесь надо мной!

И с этим криком он проснулся.

На его вопль прибежал Тедди и все, кто был в агентстве. Яна успокоили, напоили лучшим коньяком, укрыли одеялом и спросили, что произошло.

Ян рассказал им о своем сне, который Тедди посоветовал ассистентам в точности записать. Потом с Яном случилась истерика. Он заявлял, что больше никогда не будет принимать участие в съемке рекламы, что ему хочется провалиться сквозь землю и тому подобные глупости. Ему снова дали коньяку. Тедди всех прогнал, уселся поудобнее в кресле и сказал:

— Ясь, то, что ты сейчас переживаешь, обычное дело, я бы даже сказал, банальное. Ты должен знать: сейчас тебя переполняют необычайно интенсивные эмоции, но они быстро иссякнут. Завтра о тебе все забудут, журналисты найдут себе другого героя, а соседи с улицы Кручей перестанут обращать на тебя внимание.

— Сегодня они меня преследовали, а завтра не заметят? — удивился Ян.

— Совершенно верно.

— Почему?

— Потому что мозг большинства людей устроен как дискета. Вчера мы записали на нее «Пириос», завтра его удалим и запишем кока-колу. Послезавтра уничтожим колу и на ее месте запишем рекламу «форда». Такая уж у нас работа, Ясь.

Хлопнула входная дверь, снизу донесся громкий разговор. Тедди лениво поднялся с кресла, дружески помахал Яну рукой и вышел из комнаты.