В среду после обеда, точно, как обещал, Помянович приехал в отделение 3 «Б».

Поздоровавшись с Яном, он стремительно вошел в кабинет доцента Красуцкого и через мгновение вышел с картонным пакетом в руках.

— У меня все готово! — крикнул он издалека. — Пан Ян, идите за своими вещами.

— У меня нет никаких вещей, — смутился Ян.

— Ой, простите, я об этом не подумал, — сказал Помянович. — Мы сейчас же это исправим.

В коридоре стало многолюдно, все больные хотели попрощаться с Яном и увидеть, как он выйдет через дверь навстречу светлому будущему. Ян обнял Пианиста, пани Зосю, пана Поняка, пана Яворского, всех медсестер, а потом долго сжимал ладонь Профессора, который что-то шептал ему на ухо. Наконец из своего кабинета вышел доцент Красуцкий и крепко обнял Яна.

— Да… — сказал он странным, взволнованным голосом. — Так будет лучше, намного лучше, я в этом глубоко убежден…

И так же быстро, как появился, он ушел.

Дверь отделения 3 «Б» распахнулась, и Ян с Помяновичем прошли в нее, словно через триумфальную арку, спустились по уже знакомой нам лестнице и сели в новый «ауди» Помяновича, на сей раз серебристый.

Помянович предусмотрительно заехал с Яном в торговый центр, прежде чем отвезти его на квартиру. Почти два часа они покупали вещи, необходимые Яну для представления его Здисю (как ласково называл Мончинского Помянович). Затем все еще фонтанирующий энергией редактор и совершенно замученный походом по магазинам Ян отправились на улицу Кручей, к дому двадцать один, и вскоре оказались у двери квартиры на втором этаже.

Помянович достал из кармана ключ, открыл дверь и вежливо пропустил Яна вперед.

Квартира показалась Яну прекрасной. Две небольшие комнаты были обставлены старинной, элегантной мебелью. Занавески переливались в лучах солнца.

Помянович показал своему подопечному квартиру, объяснил, как пользоваться телевизором и другой техникой. Потом он достал из пакета серый конверт, а из него новенький паспорт с фотографией Яна, его именем и фамилией. Ян с интересом стал перелистывать паспорт, но Помянович не дал ему слишком долго его разглядывать. Он достал из пакета другой, меньший конверт, в котором многообещающе шелестели сложенные по номиналу банкноты.

— Это для начала, — сказал он. — Распишитесь здесь, пожалуйста.

И впервые в своей новой жизни Ян написал на лежащей перед ним квитанции: «Ян Август».

После этого редактор вручил Яну свою визитную карточку с многочисленными телефонами, по которым тот мог звонить в случае необходимости.

— А теперь мне пора, — попрощался он. — Приду завтра в половине девятого, и приступим к работе. До свидания.

Ян остался один. Он стоял посередине комнаты и не знал, что делать. Достаточно нажать на ручку, и дверь откроется. Едва ему пришла в голову эта мысль, он уже стоял возле двери. Ян быстро сбежал по лестнице и оказался на шумной улице Кручей.

«Улица Кручей, двадцать один, — сказал он про себя. — Я не забуду. Улица Кручей, двадцать один».

Чтобы не потеряться, он решил, что пойдет налево, а потом той же дорогой вернется обратно.

На улице было много людей. Ян робко смешался с толпой, но то и дело останавливался у красочных витрин магазинов и рассматривал выставленные в них товары. Как же прекрасен был этот новый, полный необыкновенных возможностей мир! Кругом все торопятся, а сколько здесь сверкающих автомобилей! Яну хотелось кричать от радости, от того, что он просто может идти по улице, медленно или быстро, или свернуть в переулок, может делать то, что хочет, в кармане его новых модных брюк тихо позвякивают ключи от квартиры, а в элегантном кожаном бумажнике лежит его собственный паспорт. Ян Август остановился и стал еще более внимательно рассматривать витрины. Он решил, что должен непременно что-нибудь купить на память об этом особенном дне.

Но что? Может быть, стильную трубку? Но зачем ему трубка? А если понтон защитного цвета?.. Нет, к чему понтон в новой квартире. Может, велосипед… нет, приятнее ходить пешком. Наконец в витрине, наверное, восемнадцатого магазина он увидел невысокого роста мужчину с бородкой, который склонился над часами с кукушкой. Яну тотчас же захотелось иметь такие часы. Он вбежал в магазин и уже через мгновение вышел с упакованными в цветную бумагу часами. Он был безмерно счастлив.

На тротуаре стало еще многолюднее. Протискиваясь через толпу, Ян дошел до пересечения с широкой перегруженной улицей. Машины стояли в огромном заторе, а рыжий потный полицейский носился прямо среди них и отчаянно размахивал руками, пытаясь навести хоть какой-то порядок. Автомобили резко газовали, пытаясь выбраться из пробки, но уже через секунду со скрежетом тормозили. Некоторые водители не выдерживали, зло сигналили, полицейский пытался перекричать царящий кругом шум. Через заставленный машинами пешеходный переход пыталась пробраться хрупкая старушка с сеткой картофеля. В воздухе висел запах гари, посреди улицы с трудом продвигались вперед беспрестанно сигналящие трамваи. Толпа выплескивалась на проезжую часть и в панике шарахалась на тротуар. Полицейский перестал кричать, достал свисток и громко засвистел, но это лишь усугубило хаос. На тротуаре около Яна притормозил большой синий автомобиль, из которого выскочили несколько полицейских в белых фуражках и бросились на помощь коллеге.

Ян вдруг почувствовал усталость. Он повернул обратно и, пробираясь через толпу наступающих людей, направился к своему дому. На Новогродской стало немного свободнее. Ян заметил каменную лавку и присел, чтобы слегка передохнуть. На дымящемся перекрестке, должно быть, что-то случилось — мимо пронеслась карета «скорой помощи» с включенной сиреной, а следом за ней покрашенная в веселый красный цвет пожарная машина. Ян встал и пошел дальше.

Как приятно вернуться домой. Наступает вечер, улицы пустеют, яркими огнями переливаются магазинные вывески, в витринах грустно улыбаются манекены. Ян смотрел на все это из окна своей квартиры как на фильм. А за его спиной кукушка, выскакивавшая из часов, напоминала ему о быстротечности и бесповоротности всего на свете. Но Ян не обращал внимания на монотонные монологи кукушки. Он сел в кресло и прошептал:

— Да здравствует будущее. Да здравствует будущее.

И не заметил, как заснул.

* * *

На следующий день ровно в восемь его разбудил телефонный звонок Помяновича. Редактор сообщил, что должен кое с кем встретиться, и, следовательно, он будет у Яна около девяти. Ян очень обрадовался. Он принял душ, сделал себе завтрак, а потом с кружкой кофе снова уселся у окна. Он смотрел на улицу до тех пор, пока не раздался звонок в дверь. Приехал Помянович.

Редактор работал с самого утра, поэтому он с благодарностью согласился выпить кофе, удобно уселся в кресле и вытянул ноги, насколько это было возможно. Какое-то время он молчал, а потом приступил к объяснениям, какой ему видится роль Яна в предвыборной кампании.

— Начнем с самого простого, но принципиального вопроса, — сказал он. — Кто такой Здислав Мончинский?

— Кажется, председатель какой-то партии.

— Правильно, но речь не об этом, дорогой пан Ян. Скажу больше, это нам знать вовсе не обязательно.

— Почему?

— А с какой радости люди должны голосовать за председателя какой-то партии?

— Верно, — согласился Ян. — Не должны.

— Значит, мы это отбросим. Предположим, что он не является лидером партии.

— Кто же он тогда?

— Вот в этом-то весь вопрос. И я постараюсь вам на него ответить. Здись — друг.

— Чей?

— Ваш.

Ян очень удивился. Он не знал, что у него есть друг, тем более такой, как Здись.

— Он и вправду мой друг?

— Конечно. И что, вы рады?

— Очень рад.

— Вы любите Здися?

— Очень люблю.

— Вот об этом и речь. А теперь подойдите сюда. — Помянович подвел Яна к окну. — Видите всех тех людей на улице?

— Вижу.

— Здись и их друг тоже.

Ян, пораженный, смотрел на улицу.

— Всех?

— Всех до одного.

— Много же у него друзей. — Ян был удивлен и чуть-чуть разочарован.

— Больше, чем вы можете представить, — сказал Помянович. — Но к сожалению, эти люди не знают, что Здись их друг.

— Как же так?

— Это нормально. Вы ведь тоже не знали.

— Действительно.

— Теперь подытожим. Наша работа, дорогой пан Ян, будет заключаться в том, чтобы донести до общественности две вещи. Во-первых: Здись — ваш друг. И во-вторых: да здравствует будущее! Что вы на это скажете?

— Ну… Мне нравится.

— Прекрасно. — Помянович взглянул на часы. — Завтра я ненадолго уеду, прошу вас меня дождаться. Скоро настанут великие дни, дорогой пан Ян, воистину великие.

И с этими словами он ушел.

Ян еще долго стоял у окна и наблюдал за людьми, идущими по улице Кручей. Он был глубоко тронут. Предчувствие его не обмануло, хотя в отделении 3 «Б» никто не знал о том, что вот-вот наступят великие дни, важные события, и он, Ян Август, будет принимать в этом самое непосредственное участие. Разве это не замечательно? Целый день он фантазировал, что будет, когда наконец настанут эти дни, и пришел в такое возбуждение, что смог уснуть лишь около трех утра.

Примерно в половине одиннадцатого утра Яна разбудил звонок в дверь. Он поспешно надел халат и побежал открывать. За дверью стоял незнакомый старичок в длинном плаще и с зонтом под мышкой, несмотря на солнечный день.

— Я Голембиовский, — представился он. — Еварист Голембиовский.

Фамилия ничего не говорила Яну, поэтому он продолжал недоуменно смотреть на старика.

— Разве Помянович не предупредил вас? — спросил Голембиовский.

— К сожалению, нет.

— Что за неорганизованный человек. Но вы все-таки позволите мне войти?

— Конечно, пожалуйста.

Голембиовский повесил на вешалку свой плащ и зонт, вошел в комнату, неодобрительно взглянул на неубранную постель, потом тяжело упал в кресло и недовольно уставился в окно.

— Может, кофе? — спросил Ян, торопливо застилая постель.

— Может быть, — пробурчал старик.

Ароматный горячий напиток немного поправил самочувствие Голембиовского. Он принял кокетливо-поэтическую позу и осведомился:

— Вы действительно не помните ни одной из моих ролей?

— Мне очень жаль, но у меня амнезия, — сказал Ян.

— Ах вот оно что, — обрадовался старичок. — Амнезия! Я об этом не подумал. Это все объясняет.

Ян смотрел на гостя со все большим интересом.

— Вы должны кое-что знать, дорогой пан Ян… ничего, что я так вас называю?

— Прекрасно.

— Так вот, вы должны знать, что я актер. Без ложной скромности скажу — известный актер, а когда-то был очень знаменит.

— Очень приятно.

— Сейчас, надо признать, я играю немного, амплуа ограничилось ролями стариков. Что поделаешь… биология… но когда-то я играл любовников. — Голембиовский улыбнулся, вспоминая давние, прекрасные времена. — К сожалению, ролей стариков в литературе и драматургии ничтожно мало, поэтому я занялся другими делами. Одно из таких дел привело меня к вам.

— Какое же у вас ко мне дело?

— Я должен научить вас говорить.

— Простите, — уточнил Ян. — Но я умею говорить.

— Это вам только кажется. Конечно, в быту вы можете найти общий язык с окружающими людьми, но помимо, простите, болтовни существуют публичные выступления, о чем вы, как я подозреваю, не имеете ни малейшего представления.

— Не имею, — признал Ян.

— Тогда начнем с азов. Скажите мне: что такое слово?

— Слово… — повторил Ян. — Слово оно и есть слово…

— А вот и нет, мой дорогой. Ничего подобного. Вы знаете, как начинается Евангелие от Иоанна?

Ян начал что-то мямлить о том, что ему жаль, но в связи с амнезией и так далее…

— Я так и знал, — обрадовался Голембиовский. — Тогда слушайте. — И, подняв палец, начал цитировать: — «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него на́чало быть, и без Него ничто не на́чало быть, что на́чало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Что скажете?

Ян молчал.

— Обращаю ваше внимание на то, что «Слово» в этом фрагменте всегда пишется с большой буквы. Лишь два слова написаны здесь с большой буквы: «Слово» и «Бог».

— Простите, — сказал Ян. — Боюсь, для меня это слишком сложно.

— Но вы уяснили, что слово может быть необыкновенным, осмелюсь сказать, — божественным.

— Уяснил.

— Замечательно. Тогда представьте себе зал на двадцать — тридцать тысяч мест. На сцене на небольшом возвышении стоит человек, который должен говорить для десятков тысяч людей. За его спиной расположен большой экран, на котором проецируется его сильно увеличенное изображение. Задача оратора сделать так, чтобы собравшиеся в зале люди думали, чувствовали, делали то, что ему вздумается. Что ему может помочь?

— Слова, да?

— Вот именно, дорогой пан Ян.

— Он должен сказать много важных слов.

— Какой же вы наивный. Напротив. Он должен говорить общие, ничего не значащие слова.

— Как это?

— Видите ли, если говорить по существу, то у части слушателей наши идеи вызывают протест. Приведу пример. Предположим, я говорю: «Только у идиотов бывает амнезия». Я вижу, что вы нахмурились и стали негативно ко мне относиться. Вот так, сам не зная почему, я потерял часть электората. А теперь скажу следующее: «Верю, что завтра будет прекрасная погода». Что вы об этом думаете?

— Звучит очень приятно. Но ведь завтра может пойти дождь.

— Поэтому-то я и употребил одно очень важное слово: «верю». Это мне позволительно. А теперь я повторюсь. Верю, что завтра будет прекрасная погода. О чем я сказал?

— О погоде.

— Точно. А сейчас я произнесу это иначе.

Голембиовский поднял руку и глубоким, хорошо поставленным голосом воскликнул:

— Я верю, что завтра будет прекрасная погода… Завтра солнце будет светить для нас всех.

У Яна по коже пробежали мурашки.

— О чем я говорил? — улыбаясь, спросил актер.

— Не знаю…

— О погоде?

— Нет… пожалуй, нет… Вы говорили о… будущем…

— О каком будущем?

— О прекрасном…

— Вы хотите, чтобы у вас было прекрасное будущее?

— Очень.

— И кто вам его обеспечит?

— Вы!

— Нет, здесь вы слегка преувеличили. Я лишь старый опытный учитель ораторского мастерства и жестикуляции. Прекрасное будущее даст нам всем Здись. Но разве важно, кто это будет? Подумайте.

— Наверное, не важно. Лишь бы оно было.

— Вот мы и пришли к концу урока. А теперь домашнее задание. После моего ухода прошу вас встать перед зеркалом и повторять, пока сами себя не убедите: «Я верю, что завтра будет прекрасная погода. Завтра солнце будет светить для нас всех». А я завтра зайду и проверю, есть ли прогресс.

Актер надел плащ, взял зонт и с огромным достоинством удалился. Он удивительно быстро сбежал по лестнице и решительно вышел на проезжую часть, чтобы поймать такси. Таксист, пожилой, аккуратный человек, сначала хотел обругать рискового клиента, но, увидев его отражение в переднем зеркале, онемел.

— Неужели это вы, маэстро? — несмело спросил он.

— Да. Это действительно я, — ответил Голембиовский.

— Над чем вы сейчас работаете?

— Да… есть над чем еще поработать… К примеру, «Король Лир»…

— Прекрасная роль, — согласился таксист.

— Великолепная… Жаль только, что она не оставляет ни капли надежды…

Актер закутался в плащ и стал смотреть в окошко, по которому стекали первые капли дождя.

Предвыборная кампания потихоньку сдвинулась с места, Ян больше не гулял по городу. Утром приходил Помянович и объяснял, что он должен говорить, Днем прибегал Голембиовский, никогда не расстававшийся с зонтом, и терпеливо учил его говорить.

Старый актер сразу заметил, что Ян обладает одним заметным достоинством — прекрасной улыбкой, и решил сконцентрироваться на ней. Сначала он научил Яна улыбаться осознанно, а не так, как тот улыбался раньше — спонтанно и необдуманно. Затем он объяснил Яну, что улыбка должна подчеркивать ключевые слова, которые надо произносить особенным образом. Серию произнесенных с улыбкой слов должна завершить финальная улыбка, которой Ян должен был закончить свое выступление.

Ян тренировался улыбаться перед зеркалом, а Помянович корпел над текстом его выступления.

— Напишите такую речь, которую бы сказал робкий человек, — советовал актер. — Будет в самый раз.

В конце концов Помянович явился с готовым текстом. И правда — он попал в точку.

Из телевизионных «Новостей», которые Ян теперь смотрел каждый вечер, он узнал и о других приготовлениях к предвыборной кампании. По телевизору показывали стильный блестящий автобус, в котором Здись должен был отправиться в турне по стране, чтобы посетить многочисленные города и городишки с целью привлечения электората. Секретарь кандидата, некий Дзюркевич, пригласил журналистов принять участие в предвыборной поездке. Все отмечали достоинства этого транспортного средства.

Ян не мог дождаться мгновенья, когда и он сядет в этот автобус и взглянет на мир сквозь затемненные стекла. Ему не раз это снилось. Автобус бесшумно трогался с места, словно парил в воздухе. Стоящие на тротуарах люди приветствовали предвыборный штаб на колесах красно-белыми флажками и кричали:

— Да здравствует будущее! Да здравствует будущее!

Народ осыпал цветами высовывавшегося из автобуса Здися, похожего на херувима. Ян просыпался и лежал с закрытыми глазами, стараясь сохранить в памяти чудесную картину, но именно в это мгновение всегда раздавался звонок в дверь и входил Помянович, Голембиовский или кто-нибудь еще из предвыборного штаба.

Наконец в четверг зазвонил телефон.

— Пан Ян, вы готовы? — спросил Помянович хриплым, усталым голосом.

— Готов, — ответил Ян.

— Завтра в половине восьмого мы будем у вас. Ждите нас у подъезда.

В четверть восьмого Ян стоял на тротуаре и, держа в руке чемодан, смотрел в глубь улицы Кручей, откуда должен был приехать автобус. Мимо него проезжали шикарные машины, а легендарного автобуса все не было. Половина восьмого, восемь тридцать пять. На Кручей постепенно образовалась пробка. Ян, стоя на мысочках, всматривался в даль, где вереница машин пыталась продвинуться вперед. Раздались спазматические сигналы гудков. Кто-то кричал:

— Черт! Черт! Черт!

Едва начав движение, автомобили тормозили.

— Пан Ян, скорее! Сюда! — услышал Ян чей-то голос.

Ян оглянулся и увидел Помяновича, высунувшегося из окна маленького красного микроавтобуса. Он не поверил своим глазам.

— Ради Бога, быстрее! Влезайте!

Дверь микроавтобуса открылась, и Ян оказался в салоне. Водитель тронулся так резко, что Яна отбросило назад, и он приземлился на коленях какого-то высокого мужчины с усами, читавшего газету.

— Простите, пожалуйста, — извинился он.

— Ничего, — пробормотал тот и продолжил чтение как ни в чем не бывало.

Ян прошел вперед и уселся на свободное место рядом с Помяновичем.

Его чемодан убрали под сиденье. Микроавтобус преодолел пробку и на огромной скорости понесся к Вислостраде.

Ян придвинулся к Помяновичу.

— Что случилось с автобусом? — озабоченно спросил он.

— С каким автобусом?

— Тем, красивым. С тонированными стеклами.

— А! С тем… Ничего не случилось. На нем ездит генштаб. А мы, дорогой пан Ян, всего лишь сержанты, поэтому нам выделено место в транспорте для сержантов.

Несмотря на то что Помянович говорил все это с улыбкой, в его голосе Ян почувствовал горечь. Может быть, бывшему редактору тоже по ночам снился тот автобус? Ян собирался узнать, но Помянович достал газету и погрузился в чтение.

Микроавтобус ехал по широкой двухполосной дороге. Ян какое-то время наблюдал за мелькающим за окном монотонным пейзажем, потом задремал и уснул. Он проснулся, когда автобус резко подскочил, наткнувшись на какое-то препятствие. Они находились в незнакомом месте. Автомобиль въехал в ворота, за которыми показалось длинное здание из красного кирпича. Помянович свернул газету.

— Приехали, — сказал он. — А вы проспали всю дорогу, пан Ян. Это очень хорошо, ведь сегодня вечером вам понадобится много сил и энергии.

Пассажиры вышли из микроавтобуса и разбрелись кто куда. Помянович и Ян вошли в павильон. В помещении царил полумрак. В дальнем конце зала горел слабенький прожектор, освещавший буквы: ИНСКИЙ — ПРЕЗ, оставшаяся часть надписи тонула в темноте. Крупные мужчины в бейсболках устанавливали на сцене звукоусилители. Из-за колонны показался маленький человек в очках и побежал им навстречу, приняв одновременно верноподданническую и просительную позу.

— А вы, должно быть, пан редактор Помянович и пан Ян Август? — воскликнул он, широко улыбаясь. — Гримерная номер четыре, талоны на обед-ужин найдете на столе, обед-ужин в ресторане напротив, минеральная вода под столом, алкогольные напитки в шкафчике, вторая полка сверху.

Все это очкарик выпалил буквально на одном дыхании. Ян смотрел на него как зачарованный, но Помянович не оценил столь оригинального приветствия. Пробормотав что-то себе под нос, он взял у очкарика ключ и потащил Яна за собой.

Ян подумал, что маленький щуплый человек мог обидеться, обернулся и хотел сказать ему что-нибудь приятное, но не успел. Дверь открылась, в павильон вошел какой-то человек, и очкарик помчался к нему, на ходу принимая странные позы, — он мило улыбался и вытирал о рубашку правую ладонь, словно не хотел подавать гостю руку, запятнанную предыдущим рукопожатием.

Гримерная оказалась грязным, мрачноватым помещением, но организаторы сделали все, чтобы сгладить неприятное впечатление. В вазе на столе красовались свежесрезанные цветы, а рядом были расставлены рюмочки и стаканчики разного размера. Под столом виднелись бутылки с минеральной водой.

Помянович и Ян поставили свой багаж и отправились в ресторан. Но там было так пусто и уныло, что они с радостью вернулись в гримерку. Когда оба переоделись в элегантные костюмы, Помянович спросил Яна, помнит ли он, что должен говорить, и обратил его внимание на некоторые детали. Ян решил повторить речь, но едва он сказал «Уважаемые господа…», за стеной заиграл оркестр, раздались аплодисменты и кто-то запел.

— Началось! — воскликнул Помянович.

Он вышел в коридор, ведя за собой Яна. Одна из стен огромного зала была завешена огромным синим занавесом. Каждую секунду за ним кто-то исчезал, затем раздавались аплодисменты, приветственные крики и речь, неразборчивая из-за многократно повторяющегося эха. После этого человек возвращался, вспотевший и счастливый, и все повторялось вновь. Ян понял, что он тоже должен будет выйти на сцену, и испугался. Ему захотелось убежать, но ноги не слушались. Прежде чем он что-то успел сказать, послышался монотонный голос Дзюркевича:

— А теперь перед вами выступит человек, не являющийся членом нашей партии, не имеющий к политике никакого отношения. Обыкновенный человек, такой же, как и наши избиратели. Почему мы просим его высказаться о будущем Польши? Потому что хотим, чтобы простые люди знали: с того момента, как Здислав Мончинский займет президентский дворец, и их голоса будут услышаны!

На этом Дзюркевича прервали энергичные овации, а сидящие на задних рядах простые люди хором начали скандировать:

— Здись! Здись! Здись! Здись!

Дзюркевич терпеливо ждал, когда активисты успокоятся, а затем коротко, без долгого вступления объявил:

— Ян Август.

В то же мгновение Помянович подтолкнул Яна сзади, да так сильно, что тот оказался по другую сторону занавеса.

Сцена была огромная. Метрах в двадцати от него виднелся ряд микрофонов. Возле одного из них стоял Дзюркевич и указывал рукой на Яна. Этот факт так его поразил, что вновь захотелось убежать. Дзюркевич, вероятно, это почувствовал и добавил:

— Ян — человек робкий, многого боится, но разве он не имеет права высказаться?! Имеет! Просим вас, дорогой друг! Смелее!

В зале стало тихо. Ян взял себя в руки и подошел к микрофону, стараясь припомнить то, чему его учил Голембиовский.

Часть сцены, где были расставлены микрофоны, была настолько ярко освещена, что Ян не видел ничего, кроме сверкавших прожекторов. Все остальное было объято тьмой. Ян решил, что за ними, должно быть, никого нет, но в тот момент всего в нескольких метрах от него кто-то кашлянул, а слева заскрипел стул. Как по команде, по всему залу пронеслась волна кашля и скрипа. Ян попятился, но, подбадриваемый жестом Дзюркевича, вновь приблизился к микрофону.

— Уважаемые господа… — прошептал он. Кашли и скрипы мгновенно стихли. — Уважаемые господа, меня зовут Ян Август. Со мной случилась амнезия.

— Браво! — крикнул бас справа, его поддержали и другие голоса, но шум быстро стих.

— Я страдаю амнезией, стало быть, у меня нет прошлого. Зато у меня есть будущее.

— Хорошо говорит! — раздался женский голос из темной бездны. — У нас тоже есть будущее!

— Поскольку у меня нет прошлого, будущее имеет для меня двойное значение. Это единственное, что у меня есть.

Кто-то всхлипнул, откуда-то донеслись слова одобрения.

— Будущее — мое самое драгоценное сокровище. Я не хочу его потерять.

— Мы тоже не хотим! — сказала женщина из черной бездны.

— И я решил доверить мое будущее Здиславу Мончинскому.

Яну вдруг вспомнился автобус с затемненными стеклами, и он улыбнулся так искренне, как только мог, и его улыбку показали огромные экраны, установленные на сцене. Мгновение царило молчание — его улыбка поразила присутствующих, а потом зал взорвался аплодисментами. Люди встали, что-то выкрикивали, некоторые забрались на стулья, и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Дзюркевич, подбежавший к микрофону. Он поднял руки вверх и завопил изо всех сил:

— Здись!

— ЗДИСЬ!!! — подхватила толпа.

— Здись! — хрипел Дзюркевич.

— ЗДИСЬ! ЗДИСЬ! ЗДИСЬ! ЗДИСЬ!

Кто-то схватил Яна за руку и потащил в сторону. Оба запутались в занавесе, но неистовствующая публика этого не заметила. Наконец им удалось освободиться, и Ян оказался за кулисами. Подбежал Помянович и горячо пожал ему руку.

— Великолепно! — похвалил он, стараясь перекричать шум, доносившийся из зала. — Гениально! Замечательно!

Вокруг них собралась толпа. Кто-то хлопал Яна по плечу, кто-то поворачивал его, чтобы лучше рассмотреть, и все сердечно поздравляли Помяновича — словно это он стоял на сцене и произнес речь. Ян был потрясен и счастлив. Но вдруг почувствовал неимоверную усталость. К счастью, к зданию подъехал знакомый микроавтобус, из которого высадились крупные, коротко подстриженные мужчины и без особых церемоний дали понять стоящим за кулисами, что им пора. Благодаря их настойчивости уже через пять минут Ян и Помянович сидели в автобусе. До них долетели отголоски приветственного рева толпы. Здись в окружении своих генералов появился на сцене под музыку марша «Alte Kameraden», исполняемого местным духовым оркестром.

Последующие дни были похожи, как капли воды. Они рано вставали и спускались завтракать в гостиничный ресторан, затем садились в микроавтобус и, читая об успехах Здися, ехали в следующий по списку город, где Ян выходил на сцену и рассказывал темному залу о том, что не хочет бездумно потерять будущее, поэтому доверяет его Здиславу Мончинскому. Уснув несколько раз в дороге, Ян видел один и тот же сон: будто он, нагой и беззащитный, лежит на руках огромного ласкового Здися, а тот тихонько его убаюкивает:

— Люли… люли… люли…

Чем больше они выступали, тем выше становился рейтинг Мончинского, согласно многочисленным опросам общественного мнения. Вскоре стало ясно, что самая жаркая битва разыграется между ним и неким Шишкой. Ян видел этого Шишку по телевизору, и тот ему не понравился. Это был невысокий, полный, вечно взвинченный злобный человек с дурными манерами. А самое худшее — он просто ненавидел Здися и поливал его грязью.

Ян почувствовал, что ненависть распространяется и на него, и немного испугался. Прежде он жил в согласии со всем миром, теперь же за его спиной возникла грозная тень Шишки, который тоже разъезжал по стране и в тех же самых залах произносил речи, порочащие Мончинского. Ян несколько дней тихо страдал, но вскоре не выдержал и, когда они остались с Помяновичем наедине, спросил:

— Пан Юрек, а что будет, если победит этот Шишка?

— Не победит, — уверенно ответил Помянович. — Он слишком глуп.

— Но на его выступления тоже приходят толпы.

— А почему бы и нет? Люди всегда там, где сыр-бор.

— Если он все-таки выиграет?

— Что ж… тогда, как говорится, нам всем придется несладко. Знаете, как это бывает?

— Нет, — ответил Ян. — У меня ведь амнезия.

— Ну ничего. Ничего страшного. Со мной не раз такое случалось, но я, как видите, все еще жив.

Этот аргумент окончательно убедил Яна. Раз Помянович жив, то и с ним ничего плохого не произойдет. Увы, в скором времени ему пришлось убедиться в том, что его страхи не были беспочвенными.

Дело было так. После очередного выступления Ян с Помяновичем не отправились прямо в гостиницу, а решили пройтись. За концертным залом находился тихий темный парк, где они и стали прогуливаться. По пути спокойно обсуждали произошедшие события. Ян был полностью согласен со всем, что говорил Помянович. Незаметно они прошли одну аллею, вторую, третью, свернули в четвертую и остановились. На тротуаре стояла группа — несколько десятков молодых людей в высоких остроконечных шапках, на которых в свете месяца сияли большие красные звезды. Помянович решил вернуться, однако его намерение не понравилось юношам.

— Стоять! — крикнул самый высокий, и парни стали приближаться. Кто-то зажег фонарик. — Кого мы видим! — обрадовался громила. — Специалист по амнезии собственной персоной.

— У меня действительно амнезия, — сказал Ян.

— Да заткнись ты, лживая красная свинья! — завопил парень. — Ты же красная свинья, знаешь об этом?

— Ничего подобного, — возразил Ян.

Тогда сзади выскочил какой-то юнец в шапке-ушанке, схватил Яна за грудки и ударил что было сил. Ян полетел в кусты, а Помянович, воспользовавшись замешательством, убежал.

Ян открыл глаза и увидел множество склонившихся над ним красных звезд.

— Так и хочется на такого, как ты, плюнуть, — сказал самый высокий и плюнул Яну в лицо. — Как такому, как ты, не врезать? — И ударил Яна в бок, к счастью, не очень сильно.

Следом за главарем стали плеваться и другие парни, а потом повернулись и ушли в темную ночь, сверкая красными звездами на шапках.

Ян лежал и смотрел в простирающееся над ним звездное небо. Где Здись со своими генералами и духовым оркестром? Вокруг него не было восторженных, аплодирующих толп, рядом не было никого, кто мог бы поддержать и подбодрить. Ян оказался один на один со своей болью и позором.

Он с трудом встал и, шатаясь, поплелся по опустевшей аллее. Вдруг он услышал шум, топот, увидел свет фонарей. Он попытался убежать, тут услышал голос Помяновича:

— Это мы, пан Ян! Помощь пришла!

От приближавшейся толпы отделились двое мужчин с носилками. На них положили Яна и как можно осторожнее понесли к выходу. Шедший рядом Помянович что-то кричал по мобильному телефону.

Через несколько минут его уже внесли в гардеробную концертного зала. Очень аккуратно переложили с носилок на стол. Его сразу окружили люди. Но вскоре толпа расступилась, и над ним склонился Здись. Он пожал Яну руку.

— Спасибо, пан Ян, — душевно сказал он. — Спасибо, дорогой друг.

Из толпы вышел Дзюркевич.

— Мы должны его всем показать! — воскликнул он. — Людям, журналистам радио и телевидения!

— Да, надо показать, — согласился Здись. — Пусть этим кто-нибудь займется.

И удалился на сцену, поскольку должен был выступать перед избирателями.

У самого выхода он обернулся и сказал:

— Когда он будет готов, подайте мне знак из-за кулис. Я сам провожу его на сцену.

Дзюркевич кивнул и стал осматривать Яна.

— Крови не видно, — расстроенно заключил он. — Без крови эффекта не будет.

— Подрисуем, — сказал кто-то сверху. — У нас много красной краски.

— Краска осталась в гостинице, — деловито проинформировал чей-то бас.

Помянович подошел к Дзюркевичу и прошептал на ухо:

— Я видел в буфете кетчуп. Может, обмажем Яна кетчупом…

— Это мысль, — обрадовался Дзюркевич.

Всех попросили выйти из помещения, и упитанная дама принялась энергично намазывать Яна кетчупом. Когда его вывели в коридор, присутствовавшие там члены предвыборного штаба обомлели.

Яна отвели за кулисы, посадили на стул и предоставили самому себе, предварительно велев не крутить головой, чтобы не повредить кетчуповый грим.

Маршируя по сцене, духовой оркестр закончил исполнение «Alte Kameraden». Когда оркестр покинул сцену и зал разразился овацией, Здись поднял руку, давая понять, что хочет сказать еще что-то. Зал мгновенно затих.

— Прежде я воздерживался от комментариев по поводу моего соперника пана Шишки, считал, что, даже несмотря на его очевидные недостатки и отсутствие элементарного воспитания и образования, этот человек заслуживает уважения. Сегодня я изменил свое мнение. Пан Шишка не заслуживает ни малейшего уважения. Почему? Вы все сегодня слышали выступление Яна Августа, человека больного, но не сдающегося и мечтающего о лучшем будущем. Как только пан Ян вышел из зала, на него напали сторонники пана Шишки. Прошу вас, пан Ян.

Ян, поддерживаемый Дзюркевичем и Помяновичем, вышел на освещенную сцену. Гул возмущения пробежал по залу. Повсюду засверкали вспышки фотоаппаратов, заработали телевизионные камеры, иностранные корреспонденты подошли ближе к сцене.

— Так вот, на пана Яна напали приверженцы Шишки. Что он им сделал? Разве он что-нибудь сказал им? — вкрадчиво спросил Здись Яна.

— Ничего, — пробормотал в микрофон Ян. — Я сказал, что страдаю амнезией.

— Взгляните на него! — воскликнул Здись. — Вот с кем мы имеем дело! Теперь вы понимаете, что ждет Польшу, если к власти придет Шишка!

Он хотел развернуть эту тему, но Дзюркевич, пока зал аплодировал, прошептал:

— Надо заканчивать! Кетчуп вот-вот сползет на пол.

Здислав снова поднял руку:

— Друзья мои! Не будем мучить нашего дорогого пана Яна. Он и так сегодня настрадался. Попрощаемся с ним аплодисментами и отпустим. Ему нужен отдых. Вы заслужили это право, как никто другой.

Публика зааплодировала. Присутствовавшие в зале неистово хлопали, а потом стали скандировать:

— Янек! Янек! Янек! Янек!

Помянович и Дзюркевич подхватили Яна под руки и выпроводили за кулисы. Кетчуп аппетитно блестел в свете софитов.

Яна умыли и переодели. Встреча с кандидатом закончилась, погасли прожекторы, лишь шум, создаваемый тысячами людей, следовавших к выходу, напоминал о том, какое важное событие только что завершилось. Ян с Помяновичем тоже стали собираться, как вдруг услышали приятный голос Мончинского:

— Приглашаю вас в мой автобус.

Ян так долго мечтал об этом. Вместе со Здисем и его свитой они подошли к овеянному легендами автобусу с затемненными стеклами. Двери беззвучно открылись, все неспешно вошли в салон, уселись в удобных креслах, из колонок полилась приятная музыка. Яна посадили рядом со Здисем. Кто-то подал им поблескивающие в полумраке рюмки, наполненные коньяком.

— Натерпелся ты, дружище, — сказал кандидат и обнял Яна. — Но мы это компенсируем, обязательно компенсируем. Поверьте.

— Верю.

— Давайте-ка выпьем за будущее.

— За будущее, — повторил Ян, и в то же мгновение автобус плавно тронулся.

Путешествие от концертного зала до гостиницы оказалось коротким, но Ян был доволен. Он чувствовал себя безмерно счастливым. Коньяк затуманил его сознание, он поудобнее устроился в кресле и, улыбаясь, смотрел по сторонам. Когда они подъехали к гостинице, Ян вышел из автобуса и поплелся в свой номер. Он лег на кровать и сложил руки в молитве.

— Спасибо тебе, Господи, за то, что на меня напали, — прошептал он, глядя в темное окно. — Спасибо, Господи, за все.

* * *

На следующий день во время завтрака у Яна состоялся очень любопытный разговор с Помяновичем на тему вчерашнего нападения. Тому хотелось знать, что это были за парни и что им было нужно.

— Вот, к примеру, их головные уборы… — спросил он. — Почему на них были остроконечные шапки с красными звездами?

— Такие шапки носили в Красной Армии, иначе говоря, коммунисты.

— Значит, это были коммунисты.

— Нет, наоборот, пан Ян. Это антикоммунисты, самые злые враги коммунистов.

— Ясно. Антикоммунисты переоделись Коммунистами.

— Вот именно.

— А зачем?

— Таким образом они хотели напомнить нам, что в прошлом мы были коммунистами.

— Понятно, — обрадовался Ян. — На меня напали люди с красными звездами, потому что мы коммунисты?

— Примерно так, но не совсем точно. Мы не коммунисты.

— Тогда почему же они напали?

— Они считают, что когда-то мы ими были.

— Я все понял. Когда-то вы, пан Юрек, были коммунистом, но теперь им не являетесь, только антикоммунисты этого не знают, правильно?

— Не совсем. По правде говоря, я никогда не был коммунистом.

— И пан Здись тоже?

— И Здись.

— Тогда в чем же дело?

— Это трудно объяснить человеку, страдающему амнезией. Дело было так: давным-давно Польшей руководили некие люди.

— Ясно.

— Чтобы руководить страной, они должны были притворяться коммунистами.

— Ага. А остальные считали их настоящими коммунистами?

— Совершенно верно. Потом к власти пришли антикоммунисты. Они свергли прежнее руководство, и коммунисты перестали быть коммунистами, которыми, впрочем, никогда и не являлись.

— И кем же они стали?

— Как бы это сказать… В некотором роде тоже антикоммунистами.

— Это довольно сложно, — признал Ян. — Зачем же на меня напали?

— Пан Ян, дорогой, на вас напали истинные антикоммунисты, переодетые настоящими коммунистами, охотящиеся за фальшивыми коммунистами, которые, по сути, тоже являются антикоммунистами.

— Настоящими или фальшивыми?

Этот вопрос окончательно сбил Помяновича с панталыку. Редактор тяжело вздохнул:

— Это, дорогой пан Ян, не имеет ровно никакого значения.

Как раз в тот момент ко входу в гостиничный ресторан подъехал микроавтобус. Помянович встал и энергично направился к выходу.