— Это глюк, — так решил Джон. А как бы он ещё отреагировал, лёжа, чисто вымытым, на чистом белье впервые с того момента, как он ушёл из дома? Ещё и кормят, первый день даже с ложечки! И кто, Господи??? Ангелы! Правда, без крылышек, зато в халатиках. И, как они поют, Джон не слышал, но как кроют особо нервных и впечатлительных, наслушался. Аж воспользовался случаем пополнить лексикон, разглаживая лопухи — всё норовили в трубочку свернуться и горели. Но это в редких исключениях, избираемых неуловимой женской логикой в соответствии с изгибами девичьего настроения. Обычно — ори, хоть охрипни, слабые с виду ручки надёжно фиксировали пациентов.

Пациентов хватало, и они, к счастью, не только орали. Каждому было интересно, где это Джон две недели валандался, пока они тут за Родину пи… э… люлями объедаются. Джон грустно отвечал, что на гауптвахте, и ребята таращили на него глаза — «ещё разговаривает!» Грустно Джону было оттого, что курорт этот с ангелочками ненадолго, и койку тут ещё следует заработать. Да так заработать, что ну его этот курорт!

Наконец настал роковой момент, и дежурная сестричка сказала выздоровевшим ребятам: «и этого с собой забирайте». Ну и забрали, впрочем, Джон не упирался. Захотелось в армию? Так надо хотя бы посмотреть. Покинув лазарет, Джон снова едва не впал в эйфорию — это всё-таки глюк! Неподалёку начинались джунгли брошенных кварталов. Он хорошо ориентировался и был уверен — до развалин очень далеко. Он имел в виду родной город, не подозревая, что такая участь постигла многие города. Это ему объяснили новые товарищи, фермерские сынки. Не все они родились на фермах, многих забрали бабушки и дедушки, пока родители пытались «свести концы с концами, вынырнуть на поверхность…», а в конце просто не умереть с голоду. В Такии не принято содержать взрослых детей, а внуки — совсем другое дело.

Джону не показалось странным, что все его сослуживцы не из городов. Ну, надо, так надо. Тем более он точно не фермер, чем и пользовался всю дорогу. У него с лица не сходила добродушная улыбка, когда парни, сокрушённо качая головами, рассказывали, как сильно он отстал от программы. Оказывается, они уже две недели осваивают… ориентирование в городе! У них даже что-то получается, вот! Что у них получается, Джон оценил на следующее утро. Лейтенант Ха-рис на грифельной доске изобразил участок «застройки». Отметил дом, в котором на втором этаже есть стенка с чёрным крестом. Нужно дойти до этого крестика и спокойно отдыхать. Джон поднял руку, желая задать вопрос. Ха — рис кивнул, давай.

— А крысы там есть? — на полном серьёзе спросил Джон.

— Ха-ха-ха! — грохнули ребята, ничего не поняв.

Но лейтенант понял Джона очень хорошо, внимательно на него посмотрел, рассмотрел даже, и серьёзно ответил, — нет.

— Ох-хо-хо-хо, — веселятся фермерские сынки — крыс нет!

— И, боец, обращаясь ко мне, всегда говори «господин лейтенант». Понял? — «не заметил» общее веселье Ха-рис.

— Да, господин лейтенант, — спокойно ответил Джонни.

— Ладно, пока пойдёт, — вздохнул Ха-рис, и гаркнул. — А ну заткнулись все! Встали и пошли, если такие умные.

Ребята подскочили и рысцой направились к руинам.

— Джонни, ты меня держись, — сказал ему Джош, — лейтёха не всё сказал, ведь мы-то уже в курсе. Там эти изверги, нетакийские инструкторы будут нас ловить. Если что, ты убежишь…

Джош вздохнул, — а я в лазарете ещё не был. Надоело всё!

Парень проникся к Джону симпатией как единственный рыжий к хотя бы конопатому. Джон улыбнулся, — не нужно, Джоши, беги один, больше шансов.

И поднажал. Простой манёвр — вырвался вперёд, притаился, пропустил ребят. Наметил «жертву» и повёл. Ага, вот его и отоварили, кто-то должен страховать… кажется там. И как нам их надуть? Для крысы-разведчика запросто, обошёл их Джонни по ходу дела ориентируясь в руинах. Нашёл нужный дом, стенку с крестиком, присел, на стеночку навалился и задремал.

— Боец, обед проспишь, — услышал Джон голос лейтенанта, одним движением поднялся и вопросительно уставился на него.

— А я подумал, что спишь, — сказал лейтенант. «Ну, сплю я так!» — улыбнулся в душе Джонни, сохраняя на конопатой харе почтительность.

— Тебя потеряли, — объяснил лейтёха, — всех уже нашли и отфигачили, а тебя искали-искали… дай, думаю, под крестиком посмотрю…

Джон ушам не верил — из всего стада ни один не справился с такой ерундой???

— Ладно, пойдём, везунчик, — приказал лейтенант, — после обеда посмотрим тебя на плацу.

Обед Джону очень понравился, а плац… э… не очень. На плацу Джону талантами блеснуть не удалось, да оно и к лучшему — даже если б мог, сам не стал бы выпендриваться перед ребятами. И так один из всех небитый. Вот и лечь, встать, лечь, встать, лечь, упор лёжа, десять отжиманий… встать, лечь… Джонни понимал начальство — не со зла, а для воспитания и справедливости — каждый получает порцию горя не так, значит иначе, от судьбы не уйдёшь… пока не упадёшь. Рука предательски подкосилась, Джон растянулся на плацу, и тут же удар ботинком по рёбрам и злая непонятная речь. «Действительно изверги нетакийские», — подумал Джон и, прикусив губу, продолжил отжимания… про-дол-жил ё от-жи-и-и-ма-ния…

— Бур-бур-бур, боб, хватит, встать, — прорычало над головой Джонни. Он как мог резко поднялся. Снова «бур-бур», но, вроде бы, одобрительно. Ну, точно! Милость-то какая, — встать в строй.

Какое счастье — строевая подготовка! Попадает только стеком всего лишь по заднице. А так — ходи себе, гуляй! Кульминацией счастья Джонни стал ужин, а за ним и вовсе рай — час свободного времени, если свободен от нарядов. Зашить, что порвалось-оторвалось, почистить. Полчасика потрепаться, переодеться и бегом на вечернее построение. И душка Ха-рис скажет всем «спокойной ночи», то есть раздаст на завтра наряды и рявкнет, — разойдись!

Прошло два таких же дня, один в один, и Джон решил, что так оно и пойдёт. Но на третий день ребятам вместо развалин назначили плац, а Джона Ха-рис задержал. Подошёл к грифельной доске и поставил индивидуальную задачу.

— Смотри, — он нарисовал грубую схему, догадывайся, как хочешь, — тут, тут и тут целевые кресты. Ты должен обвести их кружком. Пацанов гоняет Цербер, за тобой пойдут Уран, Гор, Бах и Рекс. У тебя фора пятнадцать минут. Они не будут пятнать тебя в радиусе пятидесяти метров от целей, — спокойно изложил лейтенант, — вопросы?

— Никак нет, господин лейтенант, — чётко ответил Джонни.

— Тогда вот тебе маркер. Бегом, марш, — скомандовал Ха-рис, и Джон рванул, что есть сил, думая на бегу, — ну и прозвища у извергов! Или их так мамы назвали?

Скрывшись с глаз за домами, Джон перешёл на рысцу, потом на быстрый шаг, и пошагал вразвалочку, обдумывая положеньице. Во-первых, убивать инструкторов нельзя, хоть и очень хочется. Во-вторых, у них нет такой нужды в скрытности — за всеми просто не уследишь. Значит, они думают, что быстрее. Ну, пусть думают. В-третьих, восемь глаз — фиг спрячешься. И они знают, где цели, раз лейтенант говорил о радиусе. Знают, куда пойдёт Джон?

— Да фиг угадали! Я просто по наитию рванул во весь опор, но они-то думают, что мне хочется погасить ближайшую цель и бежать к следующей. И конечно же не успею — обложат у ближайшей, будут ждать, когда выйду. Или устроят засаду у второй цели? Вряд ли, там такое месиво, обойду — они меня уже знают, — рассуждал Джонни скрытно двигаясь ко второй отметке. Постоял, прислушался, принюхался, вперёд… Именно принюхался — одного он видел с сигаретой, от всех разит одеколоном — как дети малые!

— Им не засады в развалинах устраивать, а в песочнице ковыряться, — улыбался Джон, обводя крестик. Осмотрелся, выбрал позицию для дозорного, устроился и отключился. Старая привычка сидеть в наблюдении часами. У наблюдателя голова должна быть пуста от малейшей мысли — только глаза, только слух и… чутьё, если жить хочется. А то засекут, подкрадутся, а ты окрестности сканируешь.

А вот и господа инструкторы, надоело им Джона дожидаться, нехорошие мысли одолели. Ну, точно — пятнать им Джона у крестика нельзя, но посмотреть-то можно. Скрылись в доме. Упс — разочарование. И что мы думаем? Что Джонни к третей цели подбирается. Во как ломанулись!

— Пробегитесь, вам полезно, — злорадно бормотал Джон, спокойно направляясь к первой метке. Зашёл в дом, спокойно нашёл крестик, обвёл, и так же спокойно направился к третьей цели. Что там может быть, кроме засады? Конечно, сразу проверили крестик, убедились, выбрали подходящие для Джона маршруты. Но они просто не представляли себе, какие маршруты могут быть подходящими для крысы! Джон продемонстрировал, насколько быстрой и ловкой бывает эта зверушка — его заметили, кинулись, но…

— Туки-та, — обвёл Джонни крестик под очень недобрыми взглядами. Мужики догадались, что это была издёвка, специально для них.

— Всё, мальчики, пойдём домой, — пропел Джонни, — кушать ка-а-ашку, ам-ам.

Мужики заворчали, развернулись и потопали, игнорируя Джона.

— Крыса? Разведчик? — спросил лейтенант в лагере.

Джонни кивнул.

— Как ты здесь оказался, крыса-разведчик? — задумчиво протянул Ха-рис.

— Нельзя что ли? — буркнул Джон.

— Можно! Даже нужно! — воскликнул лейтенант, — блин, счастью поверить не могу!

И немного успокоившись, добавил непонятно, — только теперь ты — крыса-поводырь.

Смысл его слов Джон понял утром следующего дня. Лейтенант поставил обычную задачу, но…

— Джон, выбери любого бойца. Ты должен провести его к цели.

Конечно же, Джон выбрал Джоша.

К концу первого месяца парни уже выходили на маршруты группами. Стая против инструкторов и… Джона! Ну, какие они ему учителя в этих вопросах? Инструкторы не сочли зазорным признать его равным на время занятий в развалинах. Но ребят готовили не в крестики-нолики играть. Началось с рукопашного боя — началось опять с подачи Джона. Вот выдали табачное довольствие. Всем выдали, но Джону оно зачем? Да сменять сигарету на лишнюю тарелку супа. Парень недоедал с детства и никак не мог наесться досыта. Но сигарет ещё было много, и нагло объедать пацанов Джону казалось неудобным. Ребята сами напросились — затеяли игру в карты на сигареты. Эти фермерские сыночки предложили Джонни сыграть! Он же читал их, как открытую книгу, увальней деревенских. Блин, они даже блефовали, Джону было немного стыдно, и он, конечно же, проиграл. Потом ещё и ещё проиграл. И вдруг выиграл! Всем было очевидно, что ему просто повезло.

Когда ему ещё несколько раз повезло так же просто и по крупному, ребята заподозрили неладное. Здоровяк Гарри, позвал его поговорить в туалете, мол, есть вопросы. Джон вздохнул — чему быть, того не миновать — и направился следом. Только разговаривать он не собирался. Гарри шествовал впереди, не сомневаясь в том, что шибздик плетётся следом. И уже в дверном проёме туалета был несколько обескуражен, получив страшный удар сразу с двух ног в хребтину. Ребята, что поджидали Джона в помещении, тоже не поняли, что это он уже начал диалог по-своему. Особенно тот, в кого впоролся Гарри в падении. Джон влетел прыжком, кувырок, и на выходе в промежность третьему. Четвёртый ляпнул, — … твою мать!

За что удостоился отдельного обращения — не просто избиения, а с замачиванием — Джон вдолбил его в сортирное очко, одни ботинки торчали. В общем, на вопросы были даны исчерпывающие ответы, и пострадавшие поползли в санчасть, а одного, самого недалёкого, пришлось сначала выдёргивать из дырки, а потом нести, вернее, волочить за ноги. Хоть и поздно, но парни узнали, насколько обманчивой бывает внешность.

Но вопросы таким способом не решишь, а решать-таки было нужно. Например, Джон сдружился с Харпёром. Это кличка, его Томасом звать, и он вечный дежурный по столовке. Ну, не видели командиры способов, как сделать из него бойца, не убив при этом. Хороший, но дохлый боец, хуже вечного дежурного, тем более Томас умеет готовить. Джон несколько раз по-дружески его выручал, и Харпёр не оставался в долгу. Но Джон не наглел, не наседал. А тут как-то зашёл выпросить бутерброд и поболтать, а у Томаса глаз засвечен. Джон с вопросами не полез и правильно сделал. Вечером ему предложили за сигареты мясные консервы. Мягко говоря, сделка была провальной — с возвращением консервов Томасу и подобающими извинениями со слезами на разбитых в хлам рожах.

Но ребят набрали из медвежьих углов — пример любой наглядности для них не пример, пока сами не попробуют. В общем, когда инструкторы стали учить их драться, они не увидели ничего принципиально нового — их целенаправленно учили убивать по той же философии — бей первым, бей внезапно, бей чем попало, бей насмерть… Навыки Джона вновь оценили — он, в принципе, делал всё то же самое, но официально и в учебных целях. Сам, кстати, тоже нехило огребался. Методика у инструкторов такая — нападайте, хоть скопом, хоть по очереди, хоть, вообще, не нападайте, можете даже попытаться удрать. Подготовка перешла на новый уровень, стала более индивидуальной — добавилось более тесное общение с инструкторами.

Ребята с горя начали немного понимать их болботание. Прежде всего, оказалось, что такийцы для них такосы, или сука-таки. Боб — парень, сука-боб плохой парень, са-сука-боб настолько плохой, что и не парень вообще, са-сука-так — офицер… Ничего в принципе сложного, парни быстро схватили базу, а развивали уже при инструкторском содействии. Раньше они всего лишь не считали нужным говорить с дикими животными. Но не считали зазорным сказать пару ласковых уже немного дрессированным. Кстати, Джон, застав лейтенанта в хорошем расположении духа, набрался смелости спросить, кто это дал инструкторам такие затейливые клички.

— Я, конечно, — буркнул лейтенант. — Ты не представляешь, какие у них имена! Язык сломаешь!

— А что они значат? — Джону было очень интересно.

— Понятия не имею, — смутился Ха-рис, — у моего бати на ферме волкодавы, вот так он их обозвал. Я и подумал — что годится для тех зверей, пойдёт и для этих.

Порой просто приходилось разговаривать, они ж начали стрелять из настоящих винтовок настоящими патронами! Тут уж дикарём оказался Джонни, фермерские сынки стрелять научились раньше, чем говорить. Он даже подозревал, что многие парни вообще что-то говорить начали только в учебке, а стреляли прям с рождения. Но это на полигоне, а в развалинах другое дело. И гранатами Джонни мог жонглировать и закинуть что угодно куда попало. Например, некоторые несознательные забывали тушить окурки, так Джон никогда не ленился нагнуться за бычком, чтоб забросить его неряхе за шиворот. А уж в дротики с ним никто и не связывался. Только у Джоша не хуже получалось с ножом.

Ещё через месяц ребят разбили на учебные отделения. Бегать среди развалин, драться, стрелять и швырять гранаты приходилось по заданному группе тактическому замыслу. Индивидуальными остались лишь тренировки с ножом, и вскоре понятие «нож» расширилось до всего, что может попасть под руку. Тактические занятии сводились всегда к одному сценарию — к эвакуации раненного. Что раненного положено добить и продолжать выполнять задание, инструкторы понимать не хотели. Вообще-то они отрабатывали и захват зданий, и скрытное проникновение, что Джону было особенно близко. Учились правильно организовать оборону, выбрать позиции, немного минировали… Но каждый Божий день они кого-то тащили «к своим». Лишь однажды инструктор прокомментировал вслух, — Так меня долго… принести сюда… Ребята в своих отделениях уже сдружились и откровенно обменивались мнениями. Часто спорили, но в данном случае были единодушны — укурок просто обдолбался. Заблуждались они недолго, до конца обучения. Всего-то через месяц, то есть через полгода обучения, они впервые удостоились чести лицезреть начальника школы.

На обычном утреннем общешкольном построении старший офицер рявкнул обычные «равняйсь, смирно» и, повернувшись к незнакомому офицеру, так ему и сказал, — Господин начальник школы, личный состав в комплекте и готовности, дежурный лейтенант Ха-рис.

Высокий седой мужик в белоснежном мундире и с достоинством на немного лошадином лице кивнул лейтёхе, буркнув, — вольно.

— Вольно, — обрадовал Ха-рис собравшихся, как глухих.

А господин начальник звучным, хорошо поставленным голосом обратился к курсантам:

— Парни, только не смейтесь, пожалуйста, но вас забирают в армию…

* * *

Парни и не думали смеяться. Ребята своим отделением сидели на траве молчаливым кружком, потрясённо переваривая новости. Настолько задумались, что с досадной задержкой заметили появление самого грозного их инструктора Цербера. Ребята лихо подскочили в положение смирно и обглодали начальство преданными глазами.

— Бросьте, парни, — неожиданно просто улыбнувшись, сказал Цербер лишь с легким акцентом, — Вам не надо так стоять перед враги. Присядем?

И уселся на траву, как курсант. Парни осторожно расположились на прежних местах, не сводя с него подозрительных глаз. Он сказал врагом? Ну, другом его, конечно, не назовёшь, но ничего ж личного?

— Успокойтесь, я не буду вас убивать. Не прямо сейчас… Такия выступила в войну, и вас убьют там… Да, там всех вас убьют другие этары.

— Другие? — пискнул Джош.

— Да, другие этары. Как я. Как все инструкторы.

— Но почему вы здесь? — немного осмелев, продолжил рыжий фермерский сынок. Остальные помалкивали, справедливо считая, что их отделению достаточно потерять одного Джоша.

— Как мы сюда попадали? Вашим приятелям, теперь союзники попали в плен. А они передали сюда. Зачем? А на всякий случай. Мы умеем воевать, вы скоро поймёте.

— Мы тоже, спасибо вам, — уже спокойно сказал Джош.

— Не за что. Мы не готовили вас к войне против Этарх. Так нам сказали… правду, зра-са-сука-бобы! Вы — вообще нерегулярные, для порядка… вот в таких городах, — махнул Цербер на развалины.

— На вас этарская форма? — уточнил Джош.

— Да, я понимаю, кто нас обманул — мы сами. Мы не учили вас воевать против мятежников, мы просто учили вас воевать… понимать нашу речь, видеть в нас опасных, умных, умелых врагов. Ну и пусть, зачем я вам это говорю? Я хочу, чтоб вы увидели, этары — солдаты, и говорю — дай вам солдатский бог выжить, ибо солдаты — братья. Одно оружие и судьба, а враги… там, позади.

Пацаны недоумённо переглянулись.

— Я солдат, готовил из вас солдат и по-солдатски должен… не хочу оставлять несделанным… несказанным… мои братья…

Парни уже откровенно открыли рты, но Цербер просто не договорил.

— Мои братья долго несли меня. Я был ранен, сильно, но они были братья, и не хотели убить. Нас послали на войну убивать, но они несли меня, потому что стали солдаты… Я хочу вам… чтоб вы стали солдаты…

Цербер наконец замолчал, обвёл их своими холодными серыми глазами, вдруг резко, как спохватившись, встал и ушёл не оглядываясь.

* * *

Такия вступила в войну солидно, даже основательно. На другой день после объявления… ну, объявили 31.03.3017 Эры Нова в 23:50, а 01.04 в 00:00 с аэродромов союзной Джудии стартовали эскадрильи четвёртого воздушного флота, им до целей было ещё четыре часа переть.

Флоту отличиться сразу не удалось, убитому об коралл цефалоподу ж было ясно, что война неизбежна, вот и попрятались этары по базам. Однако, как оказалось не все — 01.04 в 00:05 был торпедирован сухогруз «Гибон», в 00:20 эсминец «Тревор», подошедший для спасения экипажа «Гибона», в 01:11 крейсер «Малин» поймал донную мину на подходе к базе вообще хрен знает как далеко от Первого континента…

Когда начальник школы толкал речугу, бомбардировщики четвёртого флота возвращались на базы, оставив за собой разрушенные, горящие дома Фартфура и полсотни своих машин. А когда Джонни с приятелями садился в автобус, волчьи стаи подводного флота Этарха вышли на трансокеанский такийский конвой и разменяли первую сотню тысяч потопленного грузового тоннажа.

Ребята набились в автобус радостно возбуждённые. Выяснились приятные детали. Оказалось, что они шесть месяцев не дурью маялись, а охраняли правопорядок в официально ещё целом населённом пункте на добровольных началах в составе добровольных же формирований. За что им полагалось от работодателей среднемесячное содержание, а при отсутствии работы стандартный уровень компенсации (СУК). Целых триста баксов, а без вычета за обмундирование и с проездными аж триста пятьдесят!

С гражданкой у Джона всё было в порядке, давно уже выиграл комплект, как знал, что пригодится. Да пацаны не в обиде, их мамки добротно собирали, каждому по три рубашки уложили и по три свитера в этакую жару. Так им вообще повезло, всех же призывают с места жительства, вот они по домам сначала, родные берлоги повидать. А у Джонни в предписано значится — явиться за повесткой по месту розыска. То есть в родную полицейскую управу, из которой в силы поддержания порядка он попал по недоразумению. Это ему в канцелярии милая улыбчивая Люси сообщила, и утешила, как смогла:

— Зато тебе хорошую характеристику написали, что ты теперь почти неагрессивный. Вот возьми, пригодится. И вот ещё характеристика на Стива, но его ж в госпиталь с переломом челюсти увезли, вряд ли она ему понадобится. Бери её тоже, больше бумаги — чище гм, у меня в столе…

Джон улыбался, вспомнив Люси и любуясь видом из окна. Тренировочные развалины оказывается населённый пункт. Почти неагрессивный? Устроить бы что-нибудь наподобие из полицейской управы, и дома господина Та-ню… да всего квартала, чего уж мелочиться?

Автобус остановился на станции, ребята пошли покупать билеты до своих логовищ. Джон никого не смог уговорить составить ему компанию. Даже тот весомый аргумент, что расстаются они, скорей всего, навсегда, был воспринят с какой-то даже обидной радостью, и разбивался об их уверенность в скорой встрече во вражьей столице. Да просто кресты считали своим долгом довезти баксы до предков в сохранности. Ну, побаивались парни города, несмотря на полгода, проведённых ими в городских развалинах.

Джонни в одиночестве поплёлся знакомой дорожкой в родной до фантомной боли в почках полицейский участок. Идти было почти через полгорода, но он несильно торопился. Нести свои деньги копам он считал неумным, спрятать ещё глупее — или посадят, или на войне убьют, так зачем мертвецу баксы? Потому он для начала, чтоб привыкнуть к хорошей жизни, купил двойной хот-дог с большой бутылкой колы. Потом схрумкал пачку чипсов, аккуратно и с некоторой почти торжественностью положил пустую пачку, салфетку и порожнюю бутылку в мусорный бак и огляделся оценить произведённое на окружающих впечатление.

По раннему времени окружающих было маловато, и оваций не последовало. Но Джонни даже не огорчился из-за этого, его внимание привлекла вывеска «Икоты бегемота». Вот куда принесли его натренированные ноги в армейских ботинках!

— Это достойное место чтобы потратить просто чудом честно заработанные деньги, — решил Джон и направился к входу. В заведении посвистывал потолочный и жужжал напольный вентилятор, прикрытые жалюзи создавали уютный полумрак, в глубине зала за рядами столиков над стойкой возвышался силуэт старого Сэмми, а за его спиной загадочно поблёскивали разнообразные бутылки.

— Привет, Сэмми, мне как всегда, — небрежно бросил Джонни лелеемую воображением фразу и вальяжно направился к музыкальному автомату. Гм, Сэмми, кажется, обожает Магик Блюзес? Так пусть их встреча пройдёт под достойное сопровождение. Джон недрогнувшей рукой скормил агрегату целый бакс и обернулся к стойке.

Мдя, сказать, что он произвёл впечатление — это ничего не сказать. Глаза уже привыкли к полумраку после солнечного утра, и он смог разглядеть все пломбы в зубах раззявленной пасти Сэмми и личность его собеседника, разместившегося несколько сбоку. Господин Та-ню любовался скромным героем полугодовой охраны правопорядка во все свои полные тоски и злобы лупетки.

— Ну, вот он опять! — только и успел огорчиться Джонни, перехватывая за горлышко первую посланную в него бутылку.

— Я жду твои губы! — вывел ящик под нытьё саксофона.

— Э… господа! — попытался наладить диалог Джон, поймав вторую бутылку и аккуратно поставив её на столик рядом с первой, заметил, как под пение трубы:

— Я помню твои глаза!

Господин Та-ню схватил банкетку наперевес и, с визгом набирая скорость, двинулся в его направлении.

— Мне не забыть твои уши! — стенал Магик Блюзес под аккомпанемент всей банды, переходящий в ударный соляк.

Джонни перехватил высокую ножку сиденья, дёрнул её на себя и вниз, чтоб в пол воткнулась. Господин Та-ню, не переставая визжать, по всем законам баллистики и при полном содействии Джона взял пологую параболу…

— Как пела твоя душа! — подвёл итог музыкальный ящик и поломался оттого, что наконец-то переставший верещать господин Та-ню врубился в него излишне горячей своей головой.

— Ба-бах! — вступила в разговор ружбайка. Джонни перекатился через голову, успев схватить со столика бутылки. Швырнул первую в сторону предполагаемого стрелка, снова кувыркнулся между столиками и продублировал подачу. Осторожно выставив над столешницей самый уголок правого глаза, попытался оценить опасность. Стрелок, предположительно неблагодарный старый засранец Сэмми, видимо, залёг за стойкой. Дабы не дать ему возможность перезарядить ружьё и отвлечь, Джон навесиком забросил за стойку кстати подвернувшееся барное сиденье и рванул к её правому флангу.

За стойкой обнаружились Сэмми, сидушка и ружьё, лежащие в куче, но независимо и в одинаковом бессознательном состоянии. Джонни взял со стойки салфетку, обильно смочил её вискарём из случившейся поблизости открытой бутылки и принялся приводить в чувства почтенного бармена. Он же был, в сущности, незлой парень и очень переживал, что старик мог окочуриться. Но, к счастью, пронесло. Сэмми засопел, открыл глаза, увидел радушную Джоннину улыбку, икнул и снова попытался ускользнуть в забытьё. Джон пресёк попытку простым отвлекающим вопросом:

— Сэмми, ты собирался звонить в полицию?

В глазах бармена ясно читался ответ, несмотря на яростное мотание головой.

— Вот и чудно, хоть подвезут. Звони, мне туда и надо, — Джон снял с аппарата на стойке трубку и протянул её старику. Набрал номер и продолжил разговор.

— Дружище, я ухожу на войну. Можно, я буду тебе писать?

Сэм горячо закивал.

— Спасибо, только и ты мне напиши, хорошо?

Сэм, вслушиваясь в длинные гудки, закивал ещё энергичнее. Тут Джона осенила удачная мысль:

— И вот что, я в городе никого не знаю, с копами сам знаешь, как разговаривать. Давай я тебе оставлю на хранение до нашей победы триста баксов? Благодарю тебя дружище!

— Алё, полиция! — вдруг заголосил старый Сэмми, — алё! Нападение на бар «Икота бегемота»! Меня взяли в заложники! Да, рядом… Джонни, тебя, — заискивающе улыбнулся бармен, протягивая трубку.

Джон укоризненно воззрился на старого истерика. Ну, за кого он его принимает? Гм, а за кого ему принимать Джона?

— Ладно, личное можно будет потом выяснить в переписке, — решил Джонни и легонько тюкнул старика по макушке телефонной трубкой. Он же итак собирался падать в обморок? Вот и не стоило тратить вискарь на это чучело. Гм, что-то надо сказать полиции, ждут же люди… Так за кого его принимают?

— Алё! Бегемот-икать взорваться чрез час, хочу са-сука-такос прекратить бомбить! Хрух Этарх! — проговорил он в трубку, подражая голосу и выговору Цербера, и, опасаясь непонимания, добавил от себя. — Героям слава!

Улыбаясь от мысли, как бы к его хохме отнёсся сам инструктор, Джон обыскал стойку, нашёл авторучку и пачку патронов. Написал на салфетке короткую записку, завернул в неё свои баксы и засунул старику в нагрудный кармашек ковбойки. Насвистывая и заряжая на ходу ружьё Сэма, направился в подсобное помещение, из подсобки вёл второй выход на хоздвор. Джон почти ухватился за дверную ручку, когда она неожиданно увернулась, дверь открылась, и в проёме нарисовалась грузная фигура в сине-белом комбезе.

— Хозяин, ё-моё, оглох? Сколько тебе сигналить? Вот вывалю твоё пойло на землю, я тебе в грузчики не нанимался! — провякало туловище, смешно таращась со света в полумрак.

— Кто ходит в гости по утрам, — пропел Джонни, засветив прикладом в верхнюю часть тушки, — тот поступает мудро. Трудно тебе было, сука, выгрузить, спрашивается?

Негодуя на вопиющую непочтительность к старшим, Джонни обыскал карманы сине-белого комбеза. Не найдя ключи, решил, что лодырь скорей всего ещё и неряха, и прошёл к яркому бело-синему фургону во дворе. Дверца кабины была открыта, ключ торчал в замке зажигания, и Джонни, естественно, воспринял всё это как приглашение.

Аккуратно вырулив со двора на улицу, Джон услышал неприятно знакомое, но пока отдалённое завывание.

— Гляди-ка, поверили, — ухмыльнулся парень, сворачивая к пустырю. Он как-то сам собой образовался на месте некогда ухоженной лужайки господина Са-но, когда сам господин врезал дуба, и в его коттедж въехали многодетные наследнички с исторической родины господина. Хоть деток у них хватало, мусор вынести было некому, а нанять кого-нибудь давила южная жаба.

— Ну, где одна кучка, там и вторая несильно бросается в глаза, — такого было мнение всех окрестных мусорщиков.

Будучи недавно одним из них, Джон хорошо знал местную топографию и, легко преодолев помойку, вывел фургон во двор прачечной Че-на, редкой, вдобавок косоглазой, сволочи. Едва сумев обуздать желание поприветствовать старого знакомого, ведь и ружьё под рукой, Джон проломил фургоном хлипкую ограду. С особым удовольствием послал машину в занос на газоне лужайки господина Ро-гу, сволочи обыкновенной, и от души газанув, с пробуксовкой выехал на тихую улочку.

Подъехал к перекрёстку, как порядочный пропустил кортеж истошно завывающих сиренами полицейских машин и спокойно свернул на прямую дорожку к полицейскому участку. Легко нашёл паркинг неподалёку и пошёл на второй заход в уже не столь вожделенную армию.

* * *

В околотке царило судорожное оживление, вызванное, скорей всего, патриотическим порывом. Родина умела считать деньги и, как водится, норовила подбросить верным своим сынам лишнюю работёнку за то же жалование. В принципе, Родина, как всегда, была права, ведь задача полиции — направлять преступный элемент по правильному назначению, не так ли? Ну и кто из нас без греха? А какое назначение в данный исторический момент правильное, Родине, конечно же, виднее.

Потенциальные преступники толпились в тесном холле и ломились в двери с красивыми плакатами. Потолкавшись и послушав разговоры, Джонни кое в чём разобрался.

За первой дверью, с плакатом:

«Мать твоя Такия верит, что есть

У сыновей её верность и честь!»

всем резервистам, у кого имеется водительское удостоверение, полагалось его сдать или оплатить штраф за утерю документа. А у кого прав нет, предъявить что угодно со своей фоткой, именем и печатью. И получив призывное предписание, следовать на сборный пункт. И если этого не сделать, попадёшь за уклонение от призыва даже на сборном пункте.

Хотя вряд ли до него доедешь, потому что все водительские удостоверения объявлены недействительными, а лицам, не подлежащим призыву, выдаются временные разрешения за дверью с красивым плакатом: «Такиец! Отдай Родине долг, как только сможешь! Такия — и твоя ж таки Мать!» Там ещё сразу на оборонный заём собирали.

Джон озадаченно уставился на дверь с приколотой бумажкой, озаглавленной «Розыск». У него в карманах ничего с печатью и фоткой отродясь не было, и деньги он Сэму оставил, значит, за первыми двумя дверями его явно не ждали. И Люси говорила что-то о розыске, да и народу в этот кабинет никого, не то, что в прочие. Джонни, культурно постучавшись, приоткрыл дверь, спросил «можно» и увидел за столом копа, уже спровадившего его в армию полгода назад. Ну и пусть не всё получилось, человек же хотя бы попытался, и Джонни счёл встречу удачной.

Коп тоже обрадовался, вернее, своему счастью не поверил. Он сразу вспомнил ушлёпка, которого сдуру запихнул не в ту камеру. И никто ему лично за это не пенял, ведь сопровождающие при доставке в комендатуру одного отпускника умудрились упустить. Но и они легко вывернулись — по протоколу задержали четырёх? Вот и воякам сдали четырёх, а что один немного не то, так на нём не написано.

Огреблись всем сплочённым коллективом, ибо обоссаный терпила в мусорном баке, когда смог связно изъясняться, назвался сыночком главы магистрата господина Та-ну. И в результате просто кошмар какой-то — фактически, добровольно сдавшийся властям его обидчик, как дух бесплотный растаял в стенах их участка, не оставив по себе даже вони.

А учитывая мобилизацию и ожидаемое снижение преступности путём переноса её на театр военных действий, многие полицейские обоснованно ожидали уже собственного переноса туда же, за преступностью вдогон. На другой же день после вступления в войну поползли зловещие слухи об уровне патриотизма в целом по управлению и отдельным департаментам с конкретными участками по списку, и уже произнесено было, пока шёпотом и с постукиванием по дереву, ужасное слово «переаттестация».

И вот он — счастливый билетик, индульгенция на переаттестацию, счастье его конопатое! Сидит на стульчике и несёт какую-то ахинею, а сделать, как назло, ничего нельзя! Личный состав в оцеплении зоны теракта и на задержании возможных пособников, а полицейскому хоть жопой стреляй! Без стрельбы что-то делать лучше даже не пытаться, помещённый в мусорный бак этим пареньком обоссаный терпила оказался спортсменом, даже бейсболистом, кажется. Оставалось лишь молиться и тянуть время. Улыбаемся и киваем, всё хорошо, улыбаемся и киваем…

Джонни оборвал фразу на полуслове и внимательнее присмотрелся к представителю власти. Ему, кажется, было нехорошо. Или наоборот, но не всё в порядке — это точно. Джонни наконец-то удалось растеряться, он встретил за один день даже для него слишком много психов. И его уже по сегодняшней традиции вновь выручил случайный персонаж. Без стука распахнулась дверь, и в кабинет «как к себе домой» впёрся пузатый чин в мундире с красивыми шевронами.

— Как дела с розыском уклонистов, Энди? — грозно насупившись, неожиданно пискляво вопросило ответственное лицо улыбчивого копа, начисто игнорируя Джона. — Где результаты за сутки? Пособничаешь? Уклоняешься?

— Нет-нет, что вы, господин офицер! — проговорил Джон, сразу не сообразив, что обращались не к нему.

Улыбчивый коп перестал улыбаться и кивать, побледнел и открыл рот что-то вякнуть, но начальство уже переключилось на посетителя.

— Сынок, ты почему не в армии? Наверное, ещё молод?

У офицера тоже был сынок, и ему очень не хотелось отпускать парня на войну, но проклятое предписание уже лежало в кармане. Ему предстояло лично вручить это сыну, а потом самому отвезти его на сборный пункт.

— Нет, офицер! Я хочу в армию, но я официально в розыске и должен сначала сдаться властям. Ведь из документов у меня только справка и две характеристики. — Повторил Джон свою речь с виду вменяемому полицейскому. — А этот коп нефига не понимает, обдолбался, наверное, господин офицер!

— Как тебя зовут, мальчик? — проникновенно спросил толстый.

— Джонни, господин. Джонни Ри-тано.

— А вот и нет, — улыбнулся добренький дядя. — Ты — Джонни Ха-ня, а вот твоё предписание.

Джон, открыв рот, уставился на вытащенную толстым из кармана бумажку.

— Но мои документы…

— Ты, главное, на сборном пункте предъяви предписание, а документы тебе уже там сделают, какие понадобятся, — офицер ловко положил бумажку в кармашек Джонниного свитера, — если, вообще, понадобятся. У тебя есть на чём добраться до сборного пункта? Это за городом, ты, наверное, не найдёшь, давай, я тебя подвезу!

— Что вы, господин офицер, я найду, я на машине. А вы лучше присмотрите за этим, кажется, ему лучше лечь, — указал Джонни на странное поведение улыбчивого копа. Полицейский, уронив голову на ладони, трясся плечами и всем корпусом. Беднягу колотило в истерике.

— Всего хорошего, господин офицер, — попрощался Джонни от дверей.

— Служи достойно, сынок! Главное — довези предписание! Я в тебя верю! — успел он услышать, покидая этот дурдом под вывеской отделения полиции.

* * *

Выбравшись из тесного холла переполненного лихорадочно возбуждёнными или уже впавшими в злобное отупение очередей и митингов людьми, Джонни вдохнул полной грудью свежий послеобеденный воздух и забыл выдохнуть. Наполнив воздух визгом и вонью палёных покрышек в лихом полицейском развороте, почти у самых ступенек крылечка его каким-то чудом не задавил, конечно же, полицейский автобус. Джонни резко отскочил, выдохнул и забрался повыше обратно на крыльцо.

Из кабины выпрыгнули двое копов с винтовками наизготовку и подбежали к дверце багажного отделения. Один из них с размаху врезал по ней прикладом и отскочил назад и вправо, наводя оружие в проём арестанского выхода из автобуса. Его коллега слева уже целился туда же из своего ружья. Дверца распахнулась, оттуда головой вперёд вылетел Цербер собственной персоной со скованными за спиной руками и, несколько проехав по асфальту лицевой своей частью, притормозил в двух шагах от полицейских ботинок конвоя. Его примеру последовали ещё четверо инструкторов вот только сегодня закрытого центра подготовки добровольных сил охраны правопорядка.

— Мдя, похоже, что, хохма удалась, — мелькнуло в голове Джона, — однако пора завязывать с такими шуточками.

Но у духа больного юмора этого дня были свои планы на вечер.

— Так, где ты говоришь, твоя машина, сынок? — послышался сзади голос доброго дяденьки с красивыми шевронами.

Джонни, оглянувшись, увидел всю его внушающую доверие пузатую фигуру с помповым штурмовым полицейским дробовиком наизготовку.

— Вон там, господин офицер, я уже собирался уезжать…

— Вот и хорошо, что дождался меня, сынок, я тебя всё-таки провожу, — душевно ответствовал полицейский, — ты сейчас, не торопясь и не дёргаясь, пойдёшь к пассажирской дверце…

— Да я честно…

— Пасть завали, говнюк, у меня язва в желудке, нервы ни к чёрту, и трясутся пальцы с бодуна! — резковато перебил Джонни полицейский чин. — Ну чего встал? Тебя при попытке к бегству изуродовать?!

Джон, естественно, не стал искать в словах и действиях копа смыслу, просто пошёл, куда велено, не спеша и не оборачиваясь. Коп, соблюдая почтительную, но убойную дистанцию, двинулся следом. Джонни медленно и осторожно двумя пальцами достал из кармана ключи, широко открыл дверцу и, заранее протянув руку в приглашающем жесте, обернулся к мужику с дробовиком.

— После тебя, сынок. Вынь ключ и залазь… теперь перелезь за руль… пристегнись… ключ в замок зажигания… умница, положи руки на руль, а рожу отверни к окошку, обернёшься — я не виноват.

Джон уставился на фасад здания полицейского участка, размышлял о горькой судьбе заложников полицейского произвола и прислушивался к пыхтению толстого копа. Наконец раздался скрежет, затем лязг пассажирской двери, и писклявый голос толстого.

— Заводи мотор …

— Можно, я стекло опущу? Жарко ведь…

— Только немного… Поехали… да повернись ты на дорогу, даун! На Шаморскую трассу, загород, только правила не нарушай.

Джонни послушно аккуратно вёл угнанный фургон под дулом психопата в полицейском мундире. Дуло снаружи было никак не разглядеть, а фуражку на больной голове — вполне, и на многочисленных по нынешнему тревожному времени постах постовые провожали фургон форменным подхалимским отданием чести.

Джону это немного льстило, но его начали одолевать нехорошие мысли. Повинуясь указаниям чина с ружьём, он вёл фургон к памятным развалинам заброшенного пригорода. Ну, если этот толстый извращенец имеет ввиду близость с Джонни, он её получит. Джон зло усмехнулся — вряд ли она принесёт тому радость, только б чуть ствол отвернул. Но коп уверенно держал парня в луче разлёта картечи, не сокращая дистанции.

Когда повернули на знакомый просёлок, Джон воодушевился — они ехали к учебке! Только б её ещё не совсем закрыли…

— Эгхм, её, кажется, совсем не закрыли, — подумал Джон, остановив машину у не понятно откуда взявшегося шлагбаума ещё утром отсутствующего здесь блокпоста. Он вообще-то не вполне материализовался — имелся только завал из мешков с песком и пулемёт на станке, но персонал с винтовками уже присутствовал и поблажек никому не давал.

Ну, не хотел давать. Паренёк, одетый как военный, подошёл к водительской двери и в приоткрытое по летнему времени окно грубовато потребовал выйти из машины для досмотру. Джон уже решил, что всё благополучно обошлось, однако коп знал секретный пароль, — где нюх твой, Карл? Или твоему папашке капральские погоны жмут?

Карл махнул кому-то рукой и смешно сделал ружьём. Шлагбаум открылся по привычному уже полицейскому волшебству.

— Сыны опоры нации в первых рядах защитников Родины, — псих с ружьём, наверное, подумал, что объяснил фокус.

Проехали уже знакомые Джону две сотни метров к ставшему за последние полгода родным плацу, и коп перешёл на нормальный язык. — Припаркуйся вон там, где машин нет… Окно закрой. Глуши мотор, ключ держи в руке. Теперь молча любуешься видом и ждёшь… Вылазь… закрой машину… и к тому дому не торопясь и не оглядываясь!

Тот дом — это бывшее школьное здание, что вполне устраивало Джонни, и он, почти спокойно пройдя известным маршрутом, без подсказок направился к дверям канцелярии. За спиной одобрительно засопело, Джон вошёл в знакомое помещение и, открыв рот, уставился на улыбчивую Люси. Она тоже, открыв милый ротик, вытаращила прелестные глазки за спину Джона на полицейского с дробовиком.

— Оформляй, доченька, бойца, — с одышкой пропищало из-за Джонниной спины, — сам сына доставил, боится служить, аж смешно!

Люси истеричным хохотом выразила полное с ним согласие.

* * *

И ничего смешного, Родина в это тревожное время по всегдашнему своему обыкновению никого специально веселить, вообще, не планировала. А удивляться или ржать — конституционные права всякого свободного такийского гражданина, покуда они не мешают ему исполнять его почётные обязанности отдавания священного долга.

Поэтому оторжавшись Люси по инерции мило напоследок улыбнулась, нацепила на личико конторскую скуку и сухо проговорила:

— Бумаги, рекрут.

— Какие, Люси? — не понял Джонни.

— Все, что есть, рекрут, — устало скрипнула девушка.

Джон вывалил на стол предписание Джонни Ха-ня, справку о службе в добровольных силах поддержки правопорядка на собственное имя, свою неагрессивную характеристику и ещё нечитанную характеристику Стива с переломом челюсти. Люси брезгливо двумя тонкими пальчиками взяла предписание и углубилась в изучение, бросив, не поднимая головы:

— Офицер, вы свободны. Пропуска.

— Какие? — растерянно пискнул коп. Он сразу подобрел весь, увидев, что предписание в надёжных официальных руках.

— Ваш и на машину, если вы не пешком пришли, — Люси подняла на него посерьёзневшие глаза.

— Так ведь полиция ж… И я начальник участка, вот его доставлял, а он…

— А он с предписанием, — пресекла полицейский лепет Люси, сняв трубку с настольного аппарата. — Дежурный, проникновение в расположение, кажется, с оружием…

— Да пешком мы с трассы напрямик через лес, доченька, насилу нашли! — залебезил полицейский и обрадовано вспомнил. — Вот в лесу, видать, я и обронил пропуск-то!

— Правда? — протянула Люси в сомнении, — вроде бы сегодня я никому пропусков не выписывала…

— Забыла, доча, заработалась!

— Возможно, — согласилась Люси, положив трубку обратно.

— Доченька, мне бы позвонить, машину из участка вызвать…, - просительно залопотал полицейский чин с дробовиком.

— Телефон для неслужебного использования в офицерском клубе, только его ещё не открыли. Придётся подождать, — рассеянно посоветовала Люси, что-то записывая на первых страницах почти чистого толстенного гроссбуха.

— Обеденный перерыв? — предположил коп.

— Не, на ремонте. Вам, наверное, будет быстрее поймать попутку на пропускном пункте, где вы должны были останавливаться при въезде на территорию. — Деловита забормотала девушка, открыв чистую папку. — Там ещё пулемёт и шлагбаум. Шлагбаум от пулемёта отличается окраской и размерами…

— Спасибо, доченька, отличу как-нибудь, если увижу. Так я пойду? — коп полностью осознал, что здесь ему не у себя.

— Джонни, передай офицеру пропуск, — протянула Люси бумажку.

— Возьмите, господин офицер, — Джон обернулся к толстому. Тот принял пропуск, далеко протянув над дробовиком руку.

— Всего хорошего, офицер, — профессионально улыбнулась и врезала по скоросшивателю девушка — образцовый клерк.

— Угу, служи достойно, сынок! — наконец-то попрощался коп. Так и не решившись повернуться к Джону спиной, обширным задом нащупал дверь и покинул кабинет, задев дробовиком дверной косяк.

— Это кто был? — облегчённо вздохнув с Джонни за компанию, нормальным своим голосом, как ни в чём не бывало, спросила Люси, продолжая канцелярские манипуляции.

— Псих, — пожал плечами Джонни.

— Полицейский, — согласилась Люси, не отрываясь от работы.

— А что ты ему позвонить-то не дала? — удивился Джон.

— Отключили аппараты, когда учебку закрыли. А сейчас включить не могут, блин, проводов не хватает. Недавно за ними в город отправились… — Люси не сдержала смешок, — лесом!

Джон понимающе улыбнулся ей в ответ — ближайший от родных развалин лес находился в десяти километрах, если по прямой.

— Машину ты угнал? — деловито обронила Люси.

— Ага, пригодится, есть бланки для опечатывания? — спросил Джон.

— Пригодится… бланки есть, но без печати, хотя тебе-то без разницы? — улыбнулась девушка. — Так, за солдатской книжкой придёшь с фоткой, вот тебе требование на обмундирование, это на бельё и гигиенические принадлежности, эта на котловое довольствие, эта на табачное, направление в санчасть отнесёшь. Где что искать за день не забыл?

— Не-а. А в какой я команде? — уточнил Джон.

— Да хрен пока знает. Занимай лучшую койку в любой казарме, — Люси сурово насупилась и передразнила копа. — Служи достойно, сынок!