Служба — это серьёзно, и Джонни соответственно устраивался на новом старом месте, максимально используя свалившееся на него счастье. В прошлый раз его тушку перекантовали через борт армейского грузовика и за ноги отволокли в санчасть лицом по совершенно незнакомой местности, и ему как-то ни о чём не думалось. Да и не о чем было думать, в общем-то, Джонни просто тащился от прогулки без приключений. На этот свой заход в армию он спокойно вышел из здания штаба сборного пункта, так оно нынче называлось, и раздумчиво оглядел окрестности. Джонни не спеша обдумывал диспозицию и план компании, исходя из разведданных и оценивая стратегические резервы. Первым делом он аккуратно снял с угнанного фургона номера, пока их просто не отодрали, и «опечатал» дверцы, капот и крышку топливного бака. Подставил под оси фургона кирпичи и выкрутил ниппели из колёс.

В расположении вовсю готовились к ремонтным работам, что ему лично ничего хорошего не сулило, но имелись-таки плюсы в виде подвозу стройматериалов. По указке бешеного копа Джон припарковал машину прям на площадке, где их, видимо, запланировали временно размещать. Джон этакое совпадение расценил как указующий перст судьбы, и в мозгу его сами собой оформились требования к казарме и собственно койко-месту. Правильно поставленная задача уже содержит половину решения, а вторую половину Джонни просто вспомнил.

Сходил в гараж, пользуясь временной неразберихой, напялил на себя чей-то комбез и, уже никого не таясь, проследовал по выбранному месту жительства с кувалдой на плече. Боец на хозработах — как и должно быть в условиях масштабного ремонта. Джон решил не терять время организационного периода, максимально обеспечив себе в будущем свободу маневра — отодвинул койку от кирпичной стены в облюбованной казарме и в десяток замахов её разбил. Ну, не полностью, сделал дырку от пола примерно себе по пояс. Приладил в неё подпорки из обрезков досок, снаружи как раз строительные леса лепили, и этого добра было в достатке. Сходил одолжить растворчику, затем забил в щели кирпичные осколки и, нанеся последние мазки, оценил содеянное. Стена выглядела вызывающе эротично. Устыдившись своих ассоциаций, Джон завесил получившийся проход подходящей под цвет стены тряпкой, и придвинул койку на место. Оставалось с одной стороны убрать мусор, а с другой сломать мебель.

С другой стороны стены располагалась умывальня. Там у стены стоял шкаф под хозяйственный инвентарь — вообще не препятствие, если выкрутить несколько шурупов из его задней крышки. Из помещения было два выхода — невозможный и невообразимый. Окон в помещении не было, только продухи под низким потолком. Тот памятный прыжок арестанта из полицейского автобуса, Джону, спустя полгода подобных упражнений, уже не казался чем-то необычным. Ну, из автобуса-то Джон так прыгать без крайней нужды не стал бы, но казарма ж никуда не едет! А выходят продухи как раз на площадку, где фургон припаркован.

О невообразимом выходе думать не хотелось, но следовало на всякий непредвиденный случай помнить и о нём. Дело в том, что помещение было не только умывальней. Под ней имелся резервуар, который заполнялся через отверстия в дощатом помосте, а опорожнялся через дырку на пустыре, со стороны тыльной вообще глухой внешней стены. Джонни видел там работающую ассенизаторскую автоцистерну. Полный нехороших предчувствий он подорвал пару досок помоста, вытащил из них гвозди и поставил на место.

Управившись и слегка умаявшись, Джон решил отвлечься на ожидаемую от него активность. Сдал на хранение гражданку, получил обмундирование, бельё и прочее необходимое. Нагрянул в столовку с официальным визитом и встретил там Харпёра — вот радость-то! Джонни встал на котловое довольствие и как пропустивший обед друг кашевара был допущен к самим котлам. Джон вычищал их хлебом, на дне как обычно оставалось довольно подливки и суп таким черпаком весь не выскребешь. А Харпёр жалился на горькую судьбину. Если парни направились ясной дорогой к геройской гибели на полях сражений за счастье Такии, его будущее было туманно. Когда всем выдали справки о прохождении службы, лейтёха Ха-рис попросил задержаться — не отправлять же ребят голодными! Потом офицеры смотались куда-то по делам, а Харпёр мастерил что-нибудь на ужин. Вот смастерил, они как раз вернулись, слопали его стряпню и обрадовали несказанно. Они, оказывается, стали офицерами мобилизационного сборного пункта, а бывший начальник школы с лошадиной мордой мобилизационным комиссаром с особыми полномочиями. Этот сивый мерин мобилизовал толстого в столовку на время организационного периода с котловым и прочим довольствием и оплатой в размере СУКа (стандартного уровня компенсации).

Джонни, заморив червячка, преисполнился оптимизмом и поделился им с Харпёром, ему толстому ничего не жалко. Действительно, при еде и без битья уже двое суток — чего, спрашивается, Томасу не хватает? А тут ещё и старый товарищ неподалёку, на которого можно положиться. Ну, ведь толстый помнит? Харпёр помнил всё очень хорошо. А что у него вдобавок к фургону с вискарём и куревом, опытом, знаниям и смелым замыслам ещё и дружок прямо у жратвенного котла обнаружился, Джон толстому рассказывать не стал. В радости тоже нужно соблюдать дозировку.

* * *

Вступив в войну, военно-политическая элита Такии со стыдливым удивлением обнаружила, что к войне страна совершенно не готова. Более того, они не были готовы просто воевать, что, согласитесь, несколько проще, чем вести настоящую войну даже до пристойной капитуляции. Стратегический план «ЗЗ» (забомбить и запинать) забуксовал уже на первой «З». Самолёты летали, как им и было положено по фирменной гарантии, бомбы надёжно разрушали, калечили и убивали, но их, всё же, было явно недостаточно для отбитых войной этарских голов.

Этары дрались за своё небо, как черти, вырвавшись из ада. Технически они, конечно же, ничего путного создать не могли, по мнению экспертов ведущих такийских концернов и авторитетных такийских же антропологов. Но на бешеном этарском фанатизме их истребители, теряя на лету крылья и двигатели, сбивали до сотни высотных, тяжёлых, хорошо вооружённых машин каждый карательный налёт.

Хорошо хоть Этарх не мог строить свои самолётики быстрее, чем промышленность Такии выпускала бомбардировщики. Очевидно, что требовалось резко усилить удары по Этарху, чтоб он, вообще, не мог ничего строить. Что и было сделано, но уже через месяц стала ощущаться острая нехватка пилотов и штурманов. Если пилотов ещё можно было мобилизовать из гражданской авиации, то штурманов, знакомых с местной спецификой не было вообще. А просто грамотных не было пока.

Ну, как-то при такийской развитой системе безопасности полётов не подумали, что самолёт может заблудиться. Даже джудийцы до конца не отдавали себе отчёта, с кем они связываются, изо всех сил втягивая Такию в войну. Союзники натурально опухли, когда им пришлось в штабе воздушного флота объяснять его командующему, что самолётик таки может заплутать. И прямо уговорили его принять рекомендации летать с их штурманами плотными группами, а то на все самолёты даже у них штурманов не хватало.

И в спешном порядке готовить кадры, чтоб ни в коем случае не допустить ослабления ударов по Этарху. Ведь, казалось бы, простое решение — забить на первую «З» и перейти сразу ко второй — тоже пока было неосуществимо. Для десантной операции требовалось господство в воздухе, вообще, не достижимое без задалбливания этаров. Простое превосходство едва поддерживалось джудаянским героизмом и тем обстоятельством, что ВВС Этарха были вынуждены воевать с кое-кем ещё.

Но и такийский героизм тут помочь не мог, его сперва требовалось тупо довезти для начала хотя бы до Джудии. С такими потерями в грузовом тоннаже его можно было частично доставить примерно за год, правда, оставшись почти без торгового флота. Требовалась зачистка океана от этарских волчьих стай, что без сверхусилий экономики и уничтожения промышленного потенциала Этарха грозило затянуться на годы.

Что ж, решили тогда умники в штабах и кабинетах, для начала попробуем просто воевать, а войну вести пока не будем — идёт она как и куда хочет. На них бомбы не падают, торопиться некуда, вот сначала организуем охрану коммуникаций, начнём с организации охраны конвоев. Резервисты стрелять научатся, их, вообще, много чем полезным можно занять — армия дисциплинирует, а тем временем тупо бомбить…

Спустя годы неприятнейших открытий представители военно-политической элиты, листая альбомы студенческих фотографий, перебирая дипломы и грамоты старейших и почтеннейших учебных заведений, грустно недоумевали, нафиг они потратили столько лет на всю эту хрень? С какого бодуна они со своими просвещёнными бошками в академических париках влезли в вот эта вот? В чём причина их тогдашнего массового академически клинического отупения?!!!

* * *

Причина неадекватности элит всех планет и эпох — бесконечно далеки они от народа (тм). Были бы проще, могли спросить у Джонни, яркого представителя народа. Вот он считал естественным удивляться всему непонятному и никогда не стыдился чего-то не знать или не понимать. Спросить же можно или самому подумать, если спрашивать опасно. А с неготовностью к войне ему совершенно нечему было удивляться, тем более стыдиться, — даже пятке головоногого ясно, что ни у кого ещё не получалось подготовиться к чему-либо, о чём не имеешь ни малейшего представления. Как он мог об этом судить? Как всегда, молча — чтоб прийти к таким выводам, ему даже рот не пришлось открывать. Ну, кроме самого первого одного раза. Зашёл он в облюбованную казарму, а там три мужика в майках, трико и шлёпанцах на кровати у окошка в карты играют. Один в очках, другой с бакенбардами, третий просто с умной мордой. А на окошке занавесочки! Обернулись к нему и заржали, не поздоровавшись. Джон уподобляться не стал, вежливо поздоровался с людьми. Он ещё думал, что, возможно, пойдёт с ними в бой. Мужчины покивали, пригласили в компанию. Один полюбопытствовал, давно ли он здесь, другого интересовало, где и чем тут кормят, третий догадался спросить, как его зовут. Джон представился и надолго закрыл рот, за ненадобностью.

Господа резервисты любили читать газеты, как и все их знакомые. Так они даже счастью своему не поверили, что перед ними сидит настоящий живой человек, сроду газет не читавший. И не был Джонни неграмотным, он даже в школу ходил. Только туда сперва как-то перестали ходить учителя, а потом и все, кому жизнь дорога, обходили школу десятой дорогой. Там у банды Джона база образовалась. Очень, кстати, удобная база, большая, и маты в спортзале кожаные. Но вот начало Континентальной войны они не проходили, потому он считал, что война на континенте была всегда. Ну, когда Джонни убрался из родного городка, узнал, что война за океаном, а когда она началась, не счёл нужным уточнять. Наконец-то умные люди рассказали, что война идёт уже три года, и что это хорошо, депрессия почти кончилась. А будет ещё лучше, потому что дармоедов и коммунистов скоро поубивают, они победят, и всем будет счастье.

Полученная информация была, как овёс — фиг переваришь, а толку пшик, только пучит. Но и её требовалось как-то усвоить. В тот раз Джона выручили неотложные дела, он же из столовки перед походом в санчасть заскочил привести себя в порядок после трудов праведных. Там же девушки, а он даже непричёсан! Дело у него намечалось пустяковое, направление отдать, но Джонни очень удачно подготовился — сумел произвести выгодное впечатление, и к нему была проявлена высочайшая девичья благосклонность. Попросили помочь в переносе тяжестей. В тот раз действительно помочь, а не перетаскать самому, в санчасти ошивался военный водила грузовика и гражданский в почему-то синем халате.

По ходу совместной работы разговорились, и выяснилось, что таскают они оборудование для фотолаборатории и рентген кабинета, а сам рентген привезут, хрен его знает когда. Чему гражданский был только рад, потому что оказался мобилизованным рентгенологом и фотографом по совместительству. Ему, одинокому, предстояло снять патриотический порыв анфас, профиль, и он ожидал, что в ближайшие дни скучно ему не будет и без рентгена. Джонни дядьке искренне посочувствовал и предложил посильную помощь. Мужик тут же полез знакомиться, типа раньше было некогда. Сказал, что зовут его Дэном, и помощник ему очень нужен, а он научит Джона своему ремеслу. Ну, хотя бы попытается — внёс Дэн поправку на не слишком героический облик Джонни. Джон представил себе, сколько ещё собеседников по призыву набьётся в казарму к вечеру, и решил задержаться в санчасти. Вечером девчонки шустро привязали ему на ногу лангетку, дали костыль, попросив не бросать его при посторонних, и оставили проверенного кадра в своём распоряжении. Джонни, конечно, обрадовался ещё одной точке опоры в изменчивом военном мире, явка лишней точно не будет. Закончив дела, поужинали дружным мобилизованным коллективом и разошлись по лечебным койкам. Всё так хорошо складывалось, что Джон сдуру дал волю любопытству и задал тот роковой вопрос.

— Дэн, а почему надо убивать коммунистов?

* * *

На третий день задушевной беседы, если считать от задавания вопроса, Джонни очень хорошо уяснил, что такое политика, политические убеждения, почему следует сперва поинтересоваться каких взглядов его собеседник. Чтоб не задавать таких вопросов коммунистам! Тем более таким убеждённым и разговорчивым. Уяснив всё, что смог, о коммунистах, он решил сделать в общении с Дэном паузу. Забрав собственноручно отпечатанную свою карточку, Джон навестил Люси. Она ему обрадовалась и сразу принялась жаловаться на совершеннейшую ерунду. Типа, вокруг сплошной дурдом при невменяемых санитарах. И что нового?

А ничего. Провода привезли и подключили, но не так или вообще не туда — коммутатор полыхнул. Поехали обратно за связистами, потом связисты поехали за новыми проводами и ещё за чем-то. Вот только что починили, блин! Сразу позвонили из какого-то штаба, не понять чьей мамы округа, вывалили на неё кучу приказов и ей, Люси, объявили взыскание в размере СУКа за то, что не докладывала ежедневных сводок по призыву.

— Но ты ж взаправду не докладывала! — встал за справедливость Джонни.

— Вот так, да? Забирай свою книжку, рекрут, кругом и во вторую дверь налево. Там поумничаешь, — закруглила Люси беседу, загадочно улыбнувшись.

— А надо? — засомневался Джон.

— Очень! — подарила она парню ещё одну очаровательную улыбку.

За второй дверью налево Джонни встретил незнакомый, очень серьёзный моложавый офицер. Джон предъявил удостоверение, расписался в журнале и прослушал коротенькую вводную лекцию-инструктаж об опасности коммунистической пропаганды. Джон пообещал офицеру немедленно докладывать, если что, и, наконец-то, был отпущен. Покинув кабинет, Джон подумал, что Дэн не так уж и не прав, хоть и дурак, конечно. Более-менее разобравшись с военными перспективами и коммунизмом, Джонни отправился на КПП, разъяснять полицейское волшебное заклинание.

Ему повезло застать на посту Карла, Джон легко узнал его по выражению придурковатой преданности на лице. То был нормальный с виду парень, но обернулся, узнал Джонни… и он его сразу вспомнил.

— Карл? — уточнил он на всякий случай.

— Так точно, господин Ха-ня! — обрадовался тот как родному.

Джонни припомнилось, как его назвал нездоровый полицейский чин. Спохватившись, Джон достал солдатскую книжку, открыл — точно Джон Ха-ня, блин!

— Что вы, господин Ха-ня! Папа ваш, когда уезжал, рассказал, что лично вас служить доставил. Такой патриот! А вы домой? Я-то ничего, как вам угодно, папе вашему моё почтение и…

— Что?

— Может, у вас случайно пропуск имеется? Я б с радостью отметил только, и всё.

— А я и не знал, что пропуск нужен! Но ты, дружище, не переживай, я тебя подводить не стану.

— Очень вам благодарен, господин Ха-ня!

— Правда? Тогда зови меня Джоном, хорошо? И, Карл…

— Да, господин Джон? — выразил Карл преданность вплоть до готовности к самопожертвованию.

— Не рассказывай никому про папу. Ты меня, вообще, не видел. Лады? — спросил Джон, с какой только мог серьёзностью. Лицо Карла неуловимо смягчилось, фигура отекла в положение «вольно».

— Лады, — человеческим голосом ответил принявший нормальный человеческий облик Карл.

— Бывай, — простился Джон с новым другом, направляясь обратно в расположение.

— Пока, — услышал он задорный голос паренька.

Джон решил, что хватит с него впечатлений за день и был даже согласен послушать Дэна в уютной фотолаборатории. Но, увы — военная жизнь непредсказуема, и пришлось ему снова хлебнуть мудрости от господ резервистов.

Сборный мобилизационный пункт был поражён вспышкой унтер-офицерской инфекции. Как у них водится, сами собой повсюду появились сержанты в самых тяжёлых формах. Джон был остановлен одним из них за не отдание чести и направлен на работы в сборном трудовом отряде бойцов, назначенных в провинившиеся. Джонни возражать не стал — раз сержант считает, что он виноват, ну и пофиг. Отряд под командой унтера стадом протопал к ближайшим развалинам. Там уже кипела работа. Бойцы разбирали завалы, стаскивали обломки в кучи, грузили самосвалы. Умные резервисты приступили к труду, Джонни занял оборону — присел в тени, прислонившись к стенке. Бойцы, неодобрительно поглядывая на него, критиковали его гражданскую позицию, взывали к патриотизму и любви к Родине.

Джон благодарно внимал мудрость народную почти в полной уверенности в том, что с этими людьми он в бой не пойдёт. Оставались лишь сомнения по поводу сержанта. Тот тоже наблюдал за Джонни, ожидая, видимо, пробуждения его совести. Или внятной реакции бойцов на этакое хамство. Но вызывающая сцена неприлично затягивалась, разлагая только зарождающуюся воинскую дисциплину. Сержант решительно подошёл к Джону и презрительно властно скомандовал, — встать!

— А то чё? — брезгливо бросил Джонни, как сплюнул. Этот человечек в военном мундире рассказал о себе всё, что могло быть ему интересно, одним только словом. Просто произнеся его. Джон с неожиданной теплотой вспомнил Цербера — вот бы порадовался бродяга его поведению! Молча.

— Да я! Тебя! В трибунал! — продолжил смешить его клоун с сержантскими лычками.

Джонни одним упругим движением встал и пошёл прочь, не оглядываясь.

— Стоять! Фамилия! Из какого он отряда? — заверещало сзади, безнадёжно проваливая тест на профпригодность. Осталось только проявить острую интеллектуальную недостаточность, что недоунтер не преминул сделать. Джон зашёл в проходную парадную заброшенного дома. За спиной решительно затопало, и он запустил обломок кирпича через плечо, на звук, самому было интересно.

— Хм, точно в тыковку, — подумал довольный собой Джон, проверив у контуженного сонную. Жить будет. Споткнулся, упал, ударился, с кем не бывает?

Но это ему было, в общем, уже не очень важно. Для полной уверенности оставалось взглянуть на офицеров. Но если предположить, что сержант — это аналог их инструктора, Начальника школы с лошадиной головой разделить на Цербера и умножить на этот ноль без сознания… с этими людьми он на войну не пойдёт. В принципе он мог идти куда угодно, поэтому уже добровольно отправился обратно, в расположение.

— Хм, опять доброволец, блин, — усмехнулся про себя Джонни, — только на этот раз почти настоящий.

* * *

Ага, с этими людьми он воевать не будет! Джон в военное время искренне считал, что армия не обязательно означает войну. Утратив романтические иллюзии об армии вообще, Джон перешёл к практическому в ней разочарованию. Он вообще паренёк практический, понятия не имеющий о том, что страдания могут быть моральными. Не грузился, короче. Первым его затруднением стало место ночлега, нелегка ж ты, жизнь добровольца! По его возвращению в санчасти не нашлось свободных коек. Патриотический порыв обернулся повышенным уровнем производственного травматизму рядового и даже унтерофицерского состава. Дежурная милосердная сестра, «страшно» округлив глазки, поведала Джону полную драматизму историю нападения на сержанта «каких-то бомжей», пробития его героической головы с выворачиванием карманов. Он ещё без сознания, бедняжка!

Джон её успокоил, что для сержанта это нормально, и пошёл было в фотолабораторию, но его снова тормознули. Оказывается, она — режимный объект, по инструкции её на ночь требовалось закрывать, опечатывать и, сдав ключи под роспись, валить спать. А где спать мобилизованному Дэну в инструкции не говорилось. Он оказался даже в худшем, чем Джон, положении. Тому по мобилизации хотя бы койка в казарме полагалась. Джонни как раз застал Дэна под открытым небом у входа в санчасть за оцениванием этой несправедливости с позиций научного коммунизма. Хоть и затейливо у него получалось, но слишком громко, и девчонки совсем не обязаны были слушать такие выражения от ещё не раненного пациента. Джонни, памятуя инструктаж, пресёк коммунистическую пропаганду в расположении, предложив Дэну, во-первых, заткнуться и, во-вторых, следовать за ним.

Проследовали они для начала в столовку, где вкусили от радушия Харпёра хлеба с тушёнкой, и одели Дэна в ещё не замызганную форму толстого, оставив тому синий Дэнов халат — ему на кухне без разницы. Форма у Томаса была ещё добровольная, но в сумерках это несильно бросалось в глаза. План у Джона был, и был он, как сам Джон, прост в своей народной гениальности. Он за суетой в санчасти «забыл» отдать направление, оставив себе на всякий случай официальный повод заглянуть к девчонкам. А тут вспомнил, что рекруту после сдачи предписания до получения солдатской книжки положена только эта фигня. Вот Дэн с 8:00 до 19:00 останется мобилизованным специалистом, а с 19:00 до 8:00 побудет только что прибывшим рекрутом Джоном Ха-ня. Ну, пока чего-нибудь получше не придумают.

Приведя организмы в потребное душевное состояние и пристойный внешний вид, парни спокойно прошли в облюбованную Джоном казарму, но Джонни просто не узнал совсем недавно оставленного гнёздышка. Сначала какой-то перепуганный идиот в положении «смирно у тумбочки» отказался их пропускать, на идиотском, конечно, основании что свои все дома, и вообще «местов нет».

Дэн засмущался и хотел уходить, Джон не поверил и, остановив его за шиворот, принудил следовать за собой. Судя по роже идиота, в его обязанности входило только предупредить, а что будет дальше, ему самому было интересно. Заинтригованный Джон проник в спальное помещение и таки смог оценить сюрприз. Резервисты не обманули его ожиданий даже с некоторым перевыполнением. Коек не хватало, потому что избранный Джоном уютный уголок стал ещё уютней — его огородили кроватями, у стенки поставили топчан, за которым дружная компания защитников Родины предавалась азартным играм с распитием алкоголя. А на освободившемся пространстве вне тесного круга расположились менее доблестные защитники Отечества — на полу у стеночки.

Дэн замер в дверном проёме, судя по его глазам, стараясь запечатлеть в памяти историческую картину, типа, для потомков. Ну, фотографу простительно, а Джонни решил не лезть к военным со своим уставом, просто подошёл к людям, поздоровался, и присел на коечку. Даже успел сказать, что его зовут Джоном, люди всё были незнакомые. Что тут началось! Джону потом сказали, что это называется дедовщиной — нападать на незнакомого человека. Даже не так — эти уроды априори ставили себя выше всех, и… чтоб им, попытались указать его место! В армии!!!

Эти фраера дешёвые вовсе не собирались с ним драться — они начали его избивать, даже не допуская мысли об оборотке. Хоть и естественно отвечать обидчику и нападающему, но в уставе порядок ответов не фиксирован. «Ударили по правой щеке, подставь…» плечо, хук в печень слева и апперкот правой — эта догма для спортсменов. Джонни, творческая натура, не был связан условностями. Поэтому, не попав Джонни в репу, верзила-заводила сразу озадачился двумя вопросами: Куда он девался и что за истошный вопль? А он «упал» с койки на плечи, поджав подбородок к груди, в падении врезав коленом в нос соседу слева. Согнувшись упругой пружиной, Джон резким прыжком с плеч вернулся в тесный круг. Он предпочёл ближний бой — Джонни-крыса тоже не стал с ними драться. Просто уродовал.

Удар в висок, чей-то бесстыжий глаз выскочил из орбиты и растёкся по стенке, укол щёпотью под подбородок и удар локтем. Отбросив ненужную пока её владельцу челюсть, разбить стеклотару об одну голову, располосовать щёки на другой… Эти неряхи ещё и столовые приборы по столу так некстати разбросали. Им по выздоровлению следовало сброситься на памятник Церберу — он сумел вбить Джону в голову разницу меду реальным боем и учебным. Простой Джон-крыса никогда не оставлял за спиной живых, а так — простой бытовой травматизм, несильно выдающийся на фоне производственного. Шум не успевшей толком разгореться битвы почти сразу перешёл в финальную фазу «вопли раненных и стоны мертвецов». Пора было делить трофеи и осваивать завоёванное жизненное пространство.

— Дэн, иди сюда, не стой столбом! — сказал Джон человеческим голосом, поразив господ мирных резервистов, — Мужики, помогите навести тут порядок. Пожалуйста.

Мужики быстро отошли от чисто культурного шока и споро, но без суеты приступили к ликвидации тяжких последствий дедовщины. Травмированных отволокли к дверям санчасти, дальше тащить смысла не было, как не было свободных лечебных мест. Из казармы выкинули мусор, замыли кровь и расставили кровати. Но их всё равно не хватало, и дедовщина продолжала быть, только наоборот. Осталось двое не покалеченных вот только что привилегированных бойцов, и они приступили к уборке умывальни «до утра, а утром посмотрим, топить ли вас сортире, уроды», по выражению Джона. Он действительно ещё не решил, как быть с этим интересным явлением «дедовщина».

* * *

При первых лучах солнца, задолго до подъёма, Джон по давней своей привычке всё делать быстро проснулся, как включился, прогнав из сознания остатки сна, подгрузил «неотложное утреннее дело» и немедля приступил. Подошёл к храпящему Дэну и, зажав ему рот ладошкой, закрутил преизрядную «сливу». Предупреждая неуместные реплики, помаячил перед его ошалевшими глазами кулаком и, удостоверившись, что глазки Дэна собрались в положении «в кучку», шепнул, — одевайся, быстро, но тихо.

Сам по-солдатски сноровисто облачился, помог гражданскому снарядиться и повлёк его за собой в умывальню. Там, спокойно оправившись и умывшись, с достоинством верблюда, внимающего погонщику, проигнорировал Дэнов возмущённо недоумённый понос, дождался его иссякания с надеванием штанов и перешёл к главному вопросу. На цементном полу один «дед» во сне продолжал радоваться жизни, аж ножками сучил. Его товарищ по счастью выражал ликование вызывающим храпом. Джон освежил в памяти основные тезисы: пленные в умывальне, исследовать явление «дедовщина».

Ну, так всё прям здесь сейчас и исследуем! Для начала поздравил с началом нового радостного дня пленных оккупантов своей армии на своей же территории. Продублировав приветствие пинками, Джон не сразу добился от них осмысленной реакции.

— Как успехи, засранцы? — задал Джонни деловой настрой.

— Дык, всё вылизали! До рассвета не разгибались, начальник! Всё в порядке, командир! Под утро тока вот сморило трохи! — наперебой загомонили бойцы, тараща преданные, правдивые и заспанные глазёнки.

— Всё-при-всё в порядке? — вкрадчиво уточнил Джон.

— Всё! — ответствовали мужики в голос, как отрезали.

— А это почему? — удивился Джон, пальцами приподняв пальцами доски помоста.

Мужики потерянно судорожно сглотнули.

— Я вам что обещал? Вот если хотите ногами вперёд… — не успел договорить Джон, — «спускаться».

Но его неправильно поняли. Храпевший напал на Джона, а сучивший попытался пронырнуть между досок, едва Джонни его успел за ноги поймать, перенаправив отчаянный рывок храпуна фронтом в стенку. Роли, таким образом, определились, и Джон донёс до труппы мизансцену.

Дело было в том, что тогда ещё притопив сослуживца, он слишком поздно догадался поинтересоваться, достиг ли он дна. Парень сперва был без сознания, потом в шоке, отойдя от шока, ещё очень долго ни с кем не разговаривал, а когда оклемался, заявил, что не помнит нефига. Вот до сегодняшнего момента другой возможности замерить фарватер у Джонни не было. Тот, что поздоровее, ухватив пугливого за руки, опустил его в щель. Он, явно не понимая задачи, поджал ноги. Пришлось опустить ниже до контакта задницы с жижей. Поняв, что терять уже, в принципе, нечего, исследователь вытянулся, но длинны его и рук второго номера было недостаточно. Пришлось Джону взять на себя роль страхующего, ухватить здоровяка за ремень и пропихнуть дальше в пространство под помостом. Потом ещё чуть подвинуть, потом ещё… Когда он едва не выскользнул из башмаков, снизу пробулькали об обретении опоры.

— Давай, Дэн, теперь ты, — обрадовал Джонни приятеля.

Дэн непонимающе воззрился на Джонни.

— Ну, чего тебе непонятно? Как ты из казармы в таком виде выйдешь? Это ж вечером никто не обратил внимания, что форма не твоя и вообще не наша! А сейчас же на раз спалишься! Давай, Дэн, вниз, там немного пройдёте, тебя говнолаз подсадит, вылезешь уже снаружи и спокойно пойдёшь в санчасть.

— Джонни, если я приду в санчасть весь в говне, никто ничего не заметит, да? — Дэн, судя по отчаянному мотанию головой, всё очень хорошо понял, но не хотел.

— Ой, да скажешь, что обделался — с кем не бывает? Если тебе страшно, давай помогу!

— Если ты мне поможешь, я из этой ямы не вылезу ни за что!

— Жить там будешь? — удивился Джон.

— Не буду! — сурово отрезал Дэн.

Джонни ласково печально посмотрел на товарища. Так рисковать из-за каких-то какашек! Принципиальный, коммунист, сам ведь недавно говорил, что жизнь — дерьмо. Ладно — он хотя бы придумал и предложил, а выбор, конечно, за Дэном.

— Давай тогда этих вытащим, что ли? — сердито пробурчал Джон.

Вытаскивать наверх двоих Джон счёл лишним, потому, лишь вытащив при помощи Дэна из щели самую широкую часть второго номера, первому было предложено подниматься самостоятельно и без стеснений. Кого ему уже стыдиться? Тот резоны принял, и вскоре уже сам помогал товарищу высунуть из щели голову.

— Теперь идёте в санчасть. И что там говорите? — напутствовал их Джонни.

— Обкакались, — понятливо дружно ответствовали резервисты.

— Так валите, засранцы! — дал команду Джон.

— Отделение, подъём! — заорал кто-то за стенкой.

* * *

Утро нового дня официально по-военному начиналось с зарядки. Только Джонни с Дэном этот момент как-то упустили, не сочли достаточно важным и спокойно прошли вслед бегущим сломя головы бойцам. Что явилось их первой роковой ошибкой. Все очень спешили на плац, стремясь занять местечко получше, то есть подальше от начальства. Опоздавшим пришлось становиться в первый ряд.

Вторым роковым стечением обстоятельств стала личность сержанта, проводившего гимнастику. Та самая, прибитая кирпичом на топот из-за плеча Джонни. Чело высокого начальства украшала пламенеющая гуля, а очи пылали радостью узнавания. Джон его тоже узнал и сперва даже удивился. Вроде бы ещё вечером был без сознания! Хотя не факт, что оно его, вообще, когда-либо навещало.

Но зарядка закончилась, и Джон быстро соскучился. Вместо того, чтобы отпустить бойцов на санпроцедуры и завтракать, это военное чудо принялось молча прогуливаться рядом с Джоном, юмористически на него поглядывая. Он столь откровенно поглядывал на Джона, что был заподозрен в нездоровых наклонностях и, учитывая облик Джонни, дурном вкусе. Джон со скукой следил за его эволюциями. Ну, сколько можно-то? И чего он так пялится? Он же ему здесь, а равно в любом другом месте, ничегошеньки сделать не может! При народе не посмеет, уединяться с Джоном тоже не фонтан. Единственное, что интересовало Джона, сержант — дурак или извращенец? Скорее первое — решил Джон. Предположить совмещение Джону не позволяла забитая в подсознание почтительность к мундиру. Их честным, просолённым потом и кровью гимнастёркам! Разочарование постигло Джона из-за гражданского Дэнова поведения.

— Господин сержант, разрешите… — не смог он договорить, получив от унтера под дых. Но подышал, и, не осознав драматизму и торжества момента, снова взялся за своё.

— Господин сержант, разрешите обратиться! — прохрипел Дэн, разогнувшись.

— Лечь! Десять отжиманий, — откликнулся военный, не отрывая пламенного взора от конопатой личности Джона.

Джон позволил себе неуверенную улыбку, пытаясь высказать сержанту дружелюбие. Но тот был настроен с явным предубеждением и, приблизившись вплотную, подколодным змеем прошипел, — Чего лыбишься, урод?

— Господин сержант, мне срочно нужно в санчасть! — возопил Дэн, закончив упражнение. И накликал-таки беду на свою гражданскую бестолковку — сержант обратил на него пристальное внимание.

— Боец, это на тебе что такое?! — изумился унтер, уставившись на Дэна, как на привидение. Ну, костюмчик был великоват в ширину и слегка коротковат, но для новобранца дело обычное! В чём дело-то?

— Ты вот в этом сюда пришёл?! — изумлялся сержант, — У тебя не хватило ума получить нормальную форму?!

— Не успел, господин сержант! — выдал легенду Дэн, — мне ещё в санчасть надо сдать направление!

— Дай-ка на него взглянуть, боец, — протянул руку сержант. Джону стало тоскливо за Дэна, лучше б ему эту бумажку сожрать, но он отдал её сержанту-придире…

— Ой! Выдано первого апреля, а сегодня какое? Ты уже пятый день так ходишь, чучело? — не поверил сержант.

— Так точно! — добил себя Дэн.

— Тогда ты арестован, сволочь! — с наслаждением проговорил сержант, доставая пистолет из кобуры, — руки за спину! Кругом… вперёд марш!

И повёл куда-то несчастного фотографа и рентгенолога без койки. Но хоть от Джонни пока отвлёкся, правда, он, нужно отдать ему должное, совсем был этому не рад. Джон недоумевал, почему он не изъял у барана оружие, даже мысли не допускал, что тот вооружён? А больше всего Джона убили комментарии бойцов.

— Шакалу шакалья смерть! — вякнуло сбоку. Джонни бешено обернулся на голос, но дурак был не прошибаем для взглядов любого накала и продолжил, — явиться в честную армейскую часть в своей шакальей форме! Тупой, поганый карате… — оратор сложился от резкой боли в промежности, задохнулся от внезапной деформации диафрагмы и размашисто ударил носом асфальт плаца. Три раза.

— Это не его форма, — объяснил Джон недоумевающей публике свою реакцию. Публика с виду сочла объяснения достаточными. Повидали уже фокусов от маэстро.

— Вот мы кто для них, — потерянно думал Джон, — а Харпёр-то сколько мундир таскал! Ну, сука сержантская! Ладно, с ним потом, что получается? Новобранец Джон Ха-ня в мундире карателя отправился на армейскую гауптвахту. Парнишка, что выпрыгнул из автобуса, был в нашей форме! У Дэна так точно не получится… бедняга! Дерьма он испугался, блин! Делать-то что? А! Буду надеяться, а пока подменю его в лаборатории, чтоб потом поменяться, если что.

* * *

Джон верно рассудил, где следует дожидаться Дэна — с гауптвахты никто не мог миновать санчасть, как традиция такая. Забегая вперёд, спешу и в кнопки не попадаю успокоить сострадательного читателя, что Дэн с губы вернётся. У менее сострадательных прошу прощения за натяжку — сам понимаю, что персонаж эпизодический и пора бы его пользуясь случаем того. Но импонирует мне чем-то этот человек, циник, как всякий настоящий рентгенолог-коммунист, и романтик как коммунист-фотограф. Нефига не способный управлять собственной жизнью, Дэн был уверен, что знает, как следует управлять историей народов. Джонни, напротив история народов была фиолетова в крапинку, а жизнь, пульс народный он считывал чисто рефлекторно. И не из одних лишь гуманитарных соображений он занял оборону в фотолаборатории, санчасть, кстати, и была предназначена для мониторинга народного пульса.

Итак, Джон, позавтракав и забрав у толстого синий Дэнов халат, покинул столовку через служебный вход уже с монтировкой. Ему показалось неудобным каждый раз беспокоить дежурного из-за ключей в фотолабораторию. Нафиг её закрывать, если и так каждый вечер положено опечатывать? Медперсонал к появлению Джонни отнёсся радушно и укоризненно, дескать, где его носило? Где Дэн, никто не поинтересовался, и вовсе не из чёрствости, просто по определению думалось, что он, конечно же, в лаборатории. А Джон, как всегда, слоняется по санчасти, типа, по поручению и болтает с сестричками.

Девоньки поделились радостью — почти готова их общага. Заброшенный дом отремонтировали специально под это благое дело. Джону стало стыдно — мог бы и поработать для девчонок-то. Разговорившись, он понял, что стыдиться ему, как обычно, нечего — общага для девушек только почти готова, а офицерский клуб и сержантское общежитие уже и полностью. Даже свет и воду дали. Дело, конечно, нужное, даже необходимое. Но вроде бы сделал дело — маршируй смело, переходи к боевой подготовке. Однако, судя по производственному травматизму, дел оставалось непочатый край. Хотя, справедливости ради, нужно заметить, что не все травмы были совсем уж производственными.

Возглавил почётный список ударенный сержант — пострадал от рентгену. Последним, что успел сделать Дэн до своей командировки, стала установка и подключение рентген-агрегата. Джон осмотрел его с интересом и опаской. Аппарат подключали те же люди, что и телефонные провода. Очень хотелось опробовать, но никакой подходящей кандидатуры в испытатели в голову не приходило — всех было жалко. И как раз является сержант, успевший удариться повторно и неоднократно уже в столовке. Сдав Дэна под арест, он поспешил за Джоном, но тот видимо увлёкся завтраком. Не обнаружив его в столовой, сержант нагрянул с инспекцией на кухню, больше, по его мнению, Джону прятаться было негде.

А Харпёр, уже привыкнув к жизни без битья, высвободившееся от побоев время использовал для самообразования — изучал инструкцию по кухне. Интересно ему было, за что же он так долго страдал и были ли для того юридические основания. Вот дошёл он до параграфа «…посторонним, а так же всем прочим в повседневной одежде строжайше запрещается…», и тут как тут посторонний, да ещё и с хамскими вопросами и с наглой мордой. Чуткую, жалостливую душу Харпёра просто достали голодные попрошайки, кроме Джона, конечно. В руку Томаса сам собой лёг удобной ручкой увесистый черпак, и вечный дежурный, не вдаваясь в знаки различая и мотивы вторжения, приступил к выдаче доппайка.

Отоваренный сержант явился за медпомощью, был узнан Джоном и направлен его наущением на флюорографию — типа сестричке не понравился цвет его лица, особенно под глазками. Джонни скромненько из кабинки управления дал испытателю последние инструкции — куда встать, к чему прислониться, сказал: «не дышите» и опустил рубильник. Говорить «дышите» было уже не зачем, да и некому, фактически, а рентген-агрегат загорелся. К счастью, огнетушители в санчасти были исправны, быстро ликвидировав возгорание, Джон волоком вернул сражённого рентгеном сержанта на исходную позицию в приёмной, типа, он только что пришёл. Как с пожара весь в пене прибежал и упал на последнем издыхании. Ну, такую свою официальную версию озвучил Джонни дежурной сестричке.

— Как сержантам-то не везёт, Господи! — жалостливо и непонятно воскликнула сестричка.

Джон попросил с этого места поподробнее. Оказалось, что сержант, доставленный в санчасть без сознания, был другой, он так и лежит. Голова у него кружится и тошнит беднягу. И он такой не один, с ним ещё трое потерпевших, но их сегодня отпустят. На них действительно кто-то напал в развалинах — избили и обобрали. У сержанта пропали деньги, часы и пистолет.

— Совсем совести у людей нет! — воскликнула девчушка.

— Ага, — задумчиво кивнул Джон, — совесть у него пропала раньше.

Джонни направился взглянуть на страдальца чисто из интересу, и его чуткость получила заслуженную награду. В комнатке временного стационара, кроме травмированного, обнаружился Карл, боец с КПП. Пришёл навестить раненного товарища.