Глава 1

— Хорошо тут, просторно, — заметил Лют, развалившись на диване. — Руда, Джима, так и быть, пожалеем, но пиндосов пора кончать. Здесь мне самому нравится, а их куда? В такелажке держать нельзя, она из трюма прослушивается.

— Да, Руда, пора обустраиваться отдельно от пацанов. Для них, если живёшь наверху, значит начальство. Демократичность нынче не поймут, — со своей стороны взглянул на проблему Пушок.

— Хорошо, пока будем заседать, придумайте уродам финал поинтересней, — нехотя соглашается Руда.

— И сколько фигнёй страдать? Может, о пользе подумаем, а не о развлечениях?

— Ты что, Неждан? Какая с них польза? — отмахнулся командир.

— Штурман знает остров, и он до этого острова, сука такая, должен дожить. — Начинает Черныш с очевидного. — И он должен верить, что доживёт, если проводит.

— Сразу его сюда притащим? — Руда даже подскочил, но сел обратно под насмешливым взглядом Люта, — блин, они и так уже под охраной…

— Вы себе представляете, что такое Карибы? — Люту смешно, — там и в нашем веке всем, кто в розыске, места хватает.

— Но Доусон с кем-то из аборигенов знаком, поможет договориться, — предположил Плюш.

— Будет жить! — вынес решение лидер.

— И Дасти, — подключился Черныш, — он же офицер какой-то конторы? А в трюме у нас народец смирный только потому, что с бодуна ещё. Вот он за порядком проследит…

— Или его убьют, — закончил за Черныша Плюш.

— Ну и пофиг, — пожимаю плечами, — но Джима с Боу будем спасать.

— Это как? — не въехал Плюш.

— Из такелажки послушаем, — улыбаюсь собранию, — Джима станут обижать, Боу полезет его защищать, а нам нужно будет быстренько их спасти… и вербануть, конечно.

— Вот ты сволочь! — восхитился Своята, — а Кэпа просто валим?

— Мы последние? — я настойчив.

— Угу, последние подонки, — соглашается Своята.

— Не льсти себе. Его грёбаное величество загрузит новый корабль дураков, а у нас есть специалист в этом вопросе, — напоминаю кто мы и откуда.

— Ну-ка, давай, — заинтересовался Черныш.

— Делаем, как они планировали. Тех пятерых высадим на шлюпке, — излагаю идею.

— Ещё лодку на это говно тратить, — ворчит Стужа.

— Не обеднеем от двух лодок.

— С какого перепугу двух?! — Зуба задавила жаба.

— На второй отпустим Кэпа.

— Неждан, охренел вообще? — удивляется Сыч.

— Ага, с детства. Эта ублюдина притащит нам судно с отморозками.

— Блин, тебе мало выродков? — веселится Руда.

— Мальчишек много не бывает, — решает Черныш.

— Во! Это их сраной родине они не нужны, а нам в самый раз, — Хаски захватило.

Помолчали. Захватило всех.

— Неждан, придумай схему по-изуверски, как с Джимом, ну, ты ж умеешь. Если что, консультируйся только с Чернышом. Завтра доложишь мне, лично — ты понял???

— Да ладно! И я, командир, почти всё уже!

— Почти не считается. Завтра, подробно. Это твоя тема. Назначаю ответственным.

— Яволь, командир.

— Парни, атас, деды идут, — предупредил Клык.

Встаём, строимся. Шоу продолжается. Второе, то есть третье, то есть… тьфу, следующее отделение. Закрытый показ, специально для дедов. Как они вошли, почти всей старой командой, Руда приветливо заголосил:

— Добрый день, джентльмены. Присаживайтесь, пожалуйста, будьте любезны, — говорит, указывая им на лучшие места.

— И вам здрассте, — ответил шкипер, усаживаясь в капитанское кресло.

— Здорово, сынки, — сказал дядя Яша, устраиваясь на диване.

Руда подождал, пока все степенно поздороваются и с достоинством рассядутся.

— Низкий вам поклон, отцы, за наши молодые жизни, спасенные для милой Родины! — с дрожью в голосе возглашает Руда и кланяется.

Мы тоже синхронно выполнили наклон вперёд. Блин, только б не заржать! Дедов проняло — это называется задать настрой. Руда развивает успех.

— В бунте вашей вины нет. Вся вина на адмиралтейских прощелыгах. Это им вы не нужны, но вы нужны Родине и нам. Родине нужны хорошие моряки — только вы сможете воспитать из малолетних каторжан хороших моряков, таких, как вы. Просим поделиться наукой, — вещает Руда и снова кланяется. Мы тоже синхронно поклонились. Ха! Какой мятеж-разбой?!!! Детям помочь — святое дело, ещё и для милой Родины.

— Узнали мы от пленных про остров в Карибском море. Остров окружён рифами, но пленные знают проход. Туда пойдём. Будет нам тот остров домом. Поставим под наш флаг землицы, да людишек, королю отпишем. Простит нас его величество.

Ну, это фигушки, но для дедов в самый раз. Моряк, как морж, живёт в море, но помирать ползёт на сушу, где есть, кому могилку закопать. Деды в волнении. Поднялся шкипер сэр Джон. В правом глазу слеза. Прохрипелся и, поддавшись магии нашего театра, торжественно двинул ответную речугу:

— И вам от нас поклон за вежество и отвагу. Вы дельные и храбрые, отчего ж таких не поучить? Принимай нас в команду, атаман Джек. Мы идём под твоё начало и признаём тебя, Длинный Джек, Командором эскадры. Равно признаём назначенных тобой капитанов и иных начальников. Только, Джек, Командор, если что, не побрезгуй советом, не отмахивайся от старых ворчунов.

— Джон, иди сюда на диванчик, пусть Командор сядет в кресло, — весело сипит дядя Яша.

— Да, ребятки, садитесь уже, — говорит шкипер Джон, пробираясь к дивану.

Рассаживаемся, где придётся. Руда, нимало не смутившись, умостился в кресле и перешёл к деловой части собрания.

— В первую очередь назначаю капитанами: вас, сэр Джэкоб, на «Забияку», вас, сэр Джон, на «Подарок», вас, сэр Сэнди, на «Бродягу».

Лихо он названия кораблям раздаёт! По праву Командора, что тут скажешь. Гм, «Бродяга» — это, понятно, каторжник, «Забияка» — шлюп, а «Подарок» — захваченный купчишка. Прикольно, даже нравится.

— Командиром артиллерией назначаю вас, сэр Адам. Сэр Израэль, приказываю вам начальствовать над ремонтом судов и прочим по плотницкой части, отдаю под ваше начало пленных плотников. Сэр Бил, вам вести учёт запасов в трюмах и оружия в арсеналах. Сэр Грегори, вы заведуете всеми прочими работами. Во-первых, будем присылать к Вам провинившихся, обременяйте нерадивых без жалости. Время потребное для исправления оболтусов на ваше усмотрение. Во-вторых, пацанам нужно пошить робу и обувь. Ну и прочее, что потребуется. Командуйте пленными мастерами. Джентльмены, в помощники подбирайте кого и сколько хотите, спрашивать буду с вас. Кроме основной заботы, у вас будет главная — учить пацанов. Погоним к вам ватаги по графику, как на вахты. Только прошу, без рукоприкладства. За непочтительность карать будем мы. Мы умеем наказывать, джентльмены.

— Угу, мне вон Эндрю ваш, помнится, сказал, что вы шустрые, — ворчит дядя Яша. — Я уж лучше сам всё пацанёнку объясню, чем к вам его…

— Британская школа мореплаванья? — брезгливо цедит Командор. — Ром, линьки и содомия? Всю эту поганую морскую романтику за борт!

— О как! Британское мореплавание вам не по нутру?! — крутит головой дядя Яша.

— Без рома не обойтись, а линьки, если не до смерти, очень даже полезно! — убеждён дядя Ваня.

— Мне казалось, моряки понимают смысл слов «приказ» и «запрещено», — холодно удивляется Руда. — За то, что нельзя, зарежем без разговоров. Предупреждение единственное и последнее.

Повисла неловкая тишина. Командор, собрав волю, продолжил уже не так властно, но твёрдо:

— Вы не должны испытывать к пацанам ни жалости, ни злости. Просто учить. Без эмоций. Все поощрения и наказания будут исходить только от нас. Отцы, не забывайте, что имеете дело с убийцами — это очень серьёзно! Я знаю, что говорю, сам такой. Если вы сочтёте, что кого-то нужно наказать, или наградить, милости прошу, вернее, приказываю докладывать мне, или вот им.

— Давай, Командор, уже о приятном, — советует Пушок.

— Есть у нас, что сказать о приятном. Мы взяли богатую добычу. Половина всего, что в трюмах причитается судовладельцам. Все присутствующие принимали участие в захвате «Бродяги». Половину его груза делим так: У меня, как у Командора, пять долей. Зак своей смертью обеспечил наш старт, ему пять долей, сэру Джэкобу за то, что первым поверил в нас, десять долей, остальным по одной доле. «Забияку» брали только мы с дядей Яшей и с дядей Билом. Вам, сэр Джэкоб и вам, сэр Бонс, по две доли, парням, первыми поднявшимся на палубу — Заку, Поли, Грегу и Гарри тоже по две доли, прочим по одной с половины груза шлюпа, — начал Руда о приятном. — Остальная добыча тоже делится по долям. Мне опять же пять долей. Мои парни всё придумали и организовали, им за это по три доли. Вам, отцы за мудрые советы, руководство и помощь тоже по три доли. Вожакам ватаг по две доли, прочим по одной, — доводит до собравшихся Руда. — Да, чуть не забыл, десятина от всего пойдёт на общее.

— Командор, а на свою долю можно из добычи выбирать? — что-то подсчитывая в уме, интересуется старый Сэнди.

— Пока нельзя. Вот обживёмся на острове, можно будет выбрать всё, кроме денег и драгоценностей. Прочие вещи будем отдавать, когда определимся с их относительной стоимостью.

— Какова стоимость мушкета в козах? — интересуюсь на полном серьёзе.

— Лучше в кабыздохах, — ржёт Хаски, — ну, куркули! Целую псарню на «Подарок» протащили! Зуб хоть барахла натырил и ещё припёр кур, коз, кроликов…

— Это я принёс кроликов, — поправил его Лют, — из одного особняка… видать, дети знати какой игрались, вот и спасли… только кроликов.

— Так Клык вон припёр четыре ведра лягушек и два пиявок! — смеётся Маламут, — Дуремар буев! Давайте их, чтоб не делить, просто сожрём?

— Я скорее тебя на шашлык пущу, пустобрёх. — Рычит Клык. — Мастифы и овчарки тебе кабыздохи?

— Ты его собачкам скорми, — советует Зуб. — Что с него взять? Дворняга городская, дальше помойки не видит них… чего.

— Всё-таки, ребятки, как нам добычу поделить? — не сбивается с мысли Сэнди.

— Ты, всё усложняешь, Джеки — вмешался Черныш. — Проще надо. Деньги делим пропорционально долям. Ещё есть имущество, которое ни делить, ни продавать мы не будем. Оружие и стратегические запасы, короче, всё, от чего зависит наша боеспособность, безопасность и успешность в делах. Прочее имущество продаётся, передаётся в управление или в аренду. Доходы, опять же, согласно количеству долей.

— Хм, отцы, вам понятно?

— Да, сэр Командор, так будет справедливо, сэр, — за всех поддерживает Черныша дядя Ваня.

— Благодарю вас, джентльмены, повторяю, нам необходим ваш опыт, мы высоко его ценим. Прошу приступить к делам.

— Будь в нас уверен, Командор. — Ответил за всех дядя Ваня, вставая.

 

Глава 2

Деды степенно удалились. Важно и обиженно сопя. Как же! Они при должностях и положении вежливо посланы… по делам, а эти сопляки… Совет комиссаров у них, понимаешь! Руда нагло и доходчиво показал у кого власть, а кому уважение.

«Таперича, граждане, когда этого надоеду сплавили…» — дурачится Хаски.

— Демократию разводить не будем, — не поддержал ёрнического тона Командор. — Слушай приказ!

Мы преданно уставились на лидера.

— Сыч, близнецы, к мальчишкам вообще не подходить!!! Чтоб только с нами, и только с нашего разрешения.

— Понятно с чьего разрешения? — Черныш разделил оценку ситуации.

— Да мы же с ними уже! — попытался возразить Маламут.

— Е-ло залепи, фофан! — харкнул Лют, — пока чем другим не заткнули! Что вы с ними? На стрёме стояли?

Ребята смутились, припомнили, что действительно занимались лишь технической стороной вопросов, но, всё же, удивились. Ещё не понимали положения вещей, не врубились до конца, где они, вообще, оказались. А Сыч сохранял молчаливое спокойствие — цыганёнку Питу ничего разжёвывать было не нужно. Парень всю злодейскую ночь не отходил от Длинного Джека, и только поэтому остался жив, пусть и в положении «засранца».

— Б-ддь!!!! Ну чего уставились, как бараны? — Черныш слегка раздражён. — Вы тупее дедов??? Им всё ясно — а вам охота смерть за яйца потеребить?

— Ты это о чём? — оскорбился Плюш со мной за компанию.

— Парни… боевики включительно, по одному не соваться никуда и никогда — страхуем друг другу спины постоянно. — Командор очень серьёзен. — Всё только начинается. Открыто бузить не отважатся, но сунуть исподтишка заточку — это запросто.

— Да мы посмотрим! — с ленцой тянет Плюш.

— С вами отдельный разговор, — отрезал Руда. — Нас десять, значит четыре вахты из двух человек…

— Четырёх, — вношу объективную поправку.

— Двух! — настоял Руда. — Один сталкер с реципиентом на парусной вахте, другой на мостике. Одна пара тут, другая на «Забияке», третья на «Подарке» пацанве скучать не дают. Пара отдыхает, ну, пока ещё учится отдыхать…

— У кого это? У тебя что ли? — не въехал Плюшевый.

— А у кого ж ещё? Ты и Неждан, остаться, Аграрии — первая вахта, остальные встали, Стужа, Лют, на «Забияку», Черныш, Пушок, на «Подарок» — поймали любую ватагу и приступили к занятиям!

— Каким занятиям? — уточнил Лют.

— Курс молодого бойца, физподготовка, мордобой, строевая, а то смотреть противно на это стадо, — Руда предельно конкретен.

— А делом когда заниматься?! — недоумевает Маламут.

— Да ты выживи сначала! — простонал Плюшевый.

— Во-во, и сразу… то есть, прям сию секунду, — смутился Командор, — идите пока на мостик.

— Ну, Сычу-то, понятно, зачем, для навигации, ага? — Хаски продолжает валять дурака, — а нам что там делать?

— Палубу драить! — сорвался Командор, но взял себя в руки, — и ждать сэра Грегори, дальнейшие инструкции у него. Блин, без дедов не вывезем, если вообще…

— Да, парни, — кивает Лют, — сейчас нам нужно просто не дать себя убить, чай не в круизе.

— Из зимы в лето! — не могу удержаться от подначки.

— Так, Неждан, сядь в лотос и заткнись, Плюшевый, ты тоже. Остальные, кругом, марш! — привычно командует Руда.

Мы, синхронно повернув головы, взглядами проводили парней.

— А вам я повторять должен? — удивился Командор.

— Что повторять? — не понял Плюш.

— Приказы, — отчётливо, по слогам произнёс Руда.

— Да чего-то не заметил я приказов, — не могу понять хохмы, — повтори, пожалуйста, если не трудно.

— Пожалуйста, — улыбнулся Руда, — заткнись и сядь в лотос. Плюшевый, ты тоже.

Мы, естественно, молча уставились на несущего явную чушь Командора. Взгляды он расценил правильно, сам спокойно уселся на палубу, поджав ноги, и выжидающе воззрился на нас. Мы переглянулись, хором вздохнули и последовали его примеру. Руда ещё немного поиграл с нами в гляделки и начал, — теперь закройте глаза. Ни о чём не думайте, ничего не пытайтесь понять, просто слушайте мой голос…

Дальше не помню, то есть не помнил сразу после пробуждения через три часа. А очнулся как-то внезапно, будто включился, и тотчас поймал вполне осмысленный взгляд Плюша. Получается, что он включился одновременно со мной, ведь я проснулся сам и его не будил. И мы оба кое-что проспали — на палубе, замерев с закрытыми глазами, сидели «в лотосе» Клык с Зубом. Руда, улыбнувшись, рукой указал нам на двери. Стараясь не шуметь, мы с Плюшевым прошли за ним на выход. Парней боялись потревожить, и Захар мой уж больно сладко посапывал в мозгу. Умаялся ребёнок, гуляючи да играючи, и то — ночка выдалась беспокойной. Кстати, она не совсем закончилась, остались кое-какие дела… блин, похоже, дела той ночи вообще никогда не кончатся, ну и ладно, есть у кого поинтересоваться их состоянием:

— Это что сейчас было, дружок? — опередил меня Плюш.

— А вы чего ждали? Обсуждения? Мозгового штурма? — Руда совсем не язвителен, даже печален. — Что, бл…, не ясно? Что мы по уши в дерьме?

— Но подумать, как из него выбираться… — начал я.

— Не надо. Не надо думать и выбираться не надо, — резко прервал меня Руда. — Наш выбор прост — жить в этом дерьме или вообще не жить. А чтобы просто жить, мы должны быть сильнее всех, и наши мальчишки должны быть намного сильнее пацанов.

— И ты вот так запросто дал нам эту силу? — иронично уточнил Плюш.

— Да. Сейчас вы с моей помощью выспались почти на сутки вперёд. Ваша задача — постоянно доводить ребят до предела их возможностей.

— Психанут, взбунтуются! — недоумевает Плюш.

— До того и будете доводить, чтоб иметь основания для подавления бунта. Это вторая сторона силы…

— Угу, тёмная, — делаю ехидную морду.

— Да. Я снял барьер. Теперь для вас лучшим и единственным моментом нанесения удара стал тот, когда мысль о нём едва приходит в голову, даже мгновеньем раньше. И отныне лучший и единственный удар для вас — только смертельный…

— Это ты чего, гад, такое сотворил?! — естественно охреневает Плюш со мной вместе, — мы ж всех поубиваем нафиг!

— Но вы же предупреждены? Вот и думайте, чтоб всех не пришлось, — раздражённо закругляет инструктаж Командор. — Некогда объяснять — на ходу думайте, пошевеливайтесь! И мне пора заняться главным своим делом.

— Это каким же ещё? — Мне смешно — ему, оказывается, вот только что сотворённое — не главное!

— Медициной, конечно. Надо кое-что приготовить к приёму пациентов, — Руда деловит, — мне почему-то кажется, что практика у меня будет богатая. Давайте, парни, я на вас надеюсь.

— Будь спок, пациентов мы тебе обеспечим, — обнадёживает его Плюш.

— Не переусердствуйте там. В четыре склянки на юте устроим самодеятельность, сами приходите и пацанят приводите, только не всех, по заслугам.

— Ты думаешь, мы им по заслугам не довесим? — я искренне удивлён.

— Проваливайте! — не принял дружеского тона Командор.

 

Глава 3

Да и ладно, не ругаться же с ним! Вышли на палубу, синхронно вздохнули пьянящего ветра Атлантики, переглянулись. И не вынеся пафосу, заржали, конечно. Силой он нас наделил, мастер Зелёнка, блин! Хотя с зелёнкой нынче напряг, придётся ему обходиться народным средством — в его распоряжении целый океан и две с лишним сотни юных сыкунов. Вот ими и займёмся. В первую очередь нужно проведать казачат, посмотреть, как они устроились. Нашли мы их легко — по громким крикам и матерной ругани. На палубе тянулись унылые пиратские будни в виде коллективной драки.

Казачата в полном составе, великолепная семёрка, и два смутно знакомых персонажа уже без особого азарта избивались сразу двумя ватагами под руководством Джона Ножика и Ника Занозы. Хм, к казачатам с Рудой «братаны» приехали — отпустили их дедушки на помощь своим и правильно — по правде происходящее едва тянуло на попытку избиения, близкую к полному провалу. Избивающим свалиться в разряд избиваемых не позволяли лишь численное превосходство, чисто английская упёртость и упоротость руководства.

Хотя особенно организованным мордобой назвать было нельзя, я и Плюшевый спокойно наблюдали за развитием сюжета — пацанам и без нас нескучно, сами выполняют приказ Командора, ничего о нём ещё не зная, вот такие молодцы. По репликам действующих морд разобрались в мизансцене. Пара смутно знакомых деятелей оказались женского полу, дочками агента, заложницами, их только переодели в мальчишеское тряпьё. А казачата, лыцари, блин, их защищали от хамских приставаний англицких убивцев, ага. Ну, «мотив знакомый, даже старый». Пацаны, видимо, хотели просто завязать отношения с девчонками, и плевать им было, что они под чьей-то «защитой». А у казачат сработала психологическая компенсация, чувство вины, вот и приписали ребятам то, в чём себя ж и винили. Классика, в общем, только спасаемые и не думали «дрожать, как осиновый лист», а приняли самое деятельное участие в процессе. Угу, у них же папа ростовщик и шпион, наследственность такая. Кстати, пользуясь случаем, нужно запомнить близняшек на будущее. Одели их по-пацански и по-пиратски, но переодеться же могут. Зато у Кити фингал под левым глазом, а у Кэти под правым. И вообще полезно понаблюдать за ребятами в их естественной среде. Ну, точно — Ник левша, его работа, не иначе.

Всё-таки через некоторое время мы обратили на себя внимание своим нетипичным поведением. Все, значит, люди, как люди, а эти стоят, как неродные, и даже не смеются. Вот просто не хотелось их стеснять, но поди ж ты — не оценили. К нам обратились, и было произнесено роковое слово «дристун»! Захарка мой давно уже проснулся и азартно болел за казачат, и я еле удержал управление, когда он рванул на это волшебное слово, как демон на призыв. Я во многом его сильнее, хотя избегаю это демонстрировать, но сейчас возник именно тот случай — необходимость демонстрировать превосходство. Он явно хотел убить мальчишку за то слово, но, что бы ни говорил Командор, у меня не было достаточных оснований для убийства. Всего лишь удобный повод кое-что разъяснить. Всем разъяснить, ведь главное не что сказано, а кем, кому, как, при ком, и как оно присутствующими воспринималось. И вся беда была в том, что никак не воспринималось, ничего особенного.

Плюшевый даже позы не переменил, только улыбнулся, когда я предупреждающе к нему обернулся. Мол, давай, ты первый. Вот и славно, переходим к практическим занятиям. Учебный бой с инструктором. Только пацанов не предупредили, что он учебный, а я — инструктор. Ничего личного, только бизнес, потому начал по порядку, с ближайшего. Своих в этом бою для меня не было, вернее, все они были моими, вот и никаких предпочтений. Почти три десятка пацанов тупо по очереди по любому бы ушатали Захаркину тушку, никакой дух бы ему не помог. Но они большую часть работы сделали за меня. Не сразу поняли, что подверглись нападению, мешались и путались, ну а потом стало поздно что-либо предпринимать. Специально бил по болевым точкам, разбил детям носы и наставил фонарей, чтобы было обидней. Задачу я себе поставил простую — перевести ребят в партер. Избивать скулящих на карачках пацанят и мысли не возникло. Дал первую вводную:

— На колени, опарыши, сюда смотреть! Молча смотреть, уроды! Если я от кого-то ещё услышу, или мне только покажется, что услышал, слово «дристун», забью насмерть. Вы мне верите?

Ага, по рожам видно, что прониклись.

— Звать меня Закари. Обращаться ко мне только «сэр», или попросту «командир». Отныне для вас по всем вопросам есть два мнения. Моё и неправильное. Это ясно, дебилы? Отвечать!

— Ай-ай, сэр командир, сэр, — вразнобой заунывно ответствовало юное пиратство.

— Что за блеянье?! Нет, столько баранов сразу для меня многовато. Грегори, заберёшь половину? — «невзначай» обращаюсь к Плюшу.

— Ватага Занозы, за мной, — небрежно бросил он через плечо, вальяжно удаляясь к баку.

Ник нерешительно уставился на меня в ожидании разрешения. Не заслужил ты пока, дружочек, моего личного внимания.

— Не поубивай их только, — проявил я немного заботливости, не ожидая ответа.

Сказано-то было не ему. Пацаны сразу сообразили, кому, и припустили за Плюшем под завистливыми взглядами оставшихся. До ребят стало доходить, кого они называли «дристуном» и в чьей оказались власти. Насчёт власти они уже не сомневались, и это главное, остальное — дело техники.

— Я ваш инструктор по мордобою и поножовщине. Первый урок боя без оружия вы получили. Понравилось? Отвечайте!

— Не-а… сэр, — буркнул Джон Ножик себе под расквашенный нос.

— Это пока не привыкли. Хотите научиться также?

— Ага, сэр — Джонни изобразил заинтересованность.

— Хотите стать такими, как я? — улыбаюсь им ласково.

— Ай-ай, сэр! — почти хором проорали пацаны.

— Ну что ж, сами выпросили. Джон — ты первый, ко мне.

Пацан с готовностью подскочил с колен.

— На колени.

— Опять, сэр?! Нахрена… сэр?! — недоумевает мальчишка.

— Брить тебя буду. Вши нравятся? — интересуюсь, поблёскивая порезанной лысиной. — Если нравятся, пойдём, искупаемся. Никто искупнуться не желает? Тогда прямые руки в стороны, замереть, внимательно смотрим, как я это делаю, — вынимаю верный боевой нож и приступаю, вполголоса заканчивая объяснения. — Того, кто первым опустит руки, побреет Джонни, он следующего, ну и далее по очереди.

Бритых перевязывал и ставил в учебный процесс. Нельзя обманывать таких детей, в тот день действительно был рукопашный бой. Даже без мордобоя, но всё же ребята тоскливо поглядывали в море, наверное, к акулам захотели. Погодите, будут вам акулы, а сейчас отрабатываем прямой удар правой. Поставил их, как надо, показал несколько раз, пока не стало что-то вырисовываться. Начали отрабатывать, воздух лупить. С полчасика за ними приглядывал, и снова стал подзывать по одному.

— Ударь меня, братец, ладошку. У тебя три попытки, — говорю пацану, протягивая руку с открытой ладонью. Он явно хочет сделать мне больно, но не судьба.

— Не получается драться, братец? — сочувствую парню. — Тогда бегом к сэру Израэлю, плотнику. Добудешь у него, как хочешь, вот такую примерно деревяшку, — показываю ему, разведя ладони где-то на двадцать сантиметров. — Не добудешь до следующих склянок, лучше сам топись, некогда мне, братишка, понимаешь?

Судя по старту с пробуксовкой, братишка всё понял правильно. Следующему ничего и говорить не пришлось, а когда третий отправился на поиск своей волшебной палочки, первый уже вернулся, даром что не на метле.

— Эк ты запыхался, братец, устал? Постой отдохни. Смирно! — ору и водружаю ему на голову чурочку. — Постой смирно, только деревяшку не урони. Следующий!

С небольшой задержкой принёс деревяшку второй, ставлю очередного страдальца рядом с первым. А тот уже уронил «спортивный снаряд».

— Да тебя ноги не держат! Постой на коленках. Только деревяшку не роняй. Следующий… Что ж ты, брат, так плохо стараешься? Сбегай за чуркой и становись рядом с ними, только чурку не роняй… Я кому говорил, не роняй? Тебе и на коленках тяжело, приляг на палубу. На живот. Не урони деревяшку. Следующий… Да ты издеваешься! Сколько тебе повторять, не роняй эту ё… палку?! Но ты уже отдохнул. Упор лёжа принять, отжимания от палубы. Считай отжимания… вслух считай, недоносок!

Через две склянки все лежали на животах, не имея сил отжаться. Все — это включая близняшек и казачат. Я постоянно ловил их взгляды, но не замечал — никому никаких предпочтений! Казачата были явно обижены несправедливостью, ведь они же хорошие, девчонок защищали, а их наказывают со всеми вместе. Ребята ещё надеялись, что это такое наказание, пока я не подобрею, угу. Хотя девчонки больше боялись, что их выгонят. Ну, сначала боялись, потом на это изо всех сил надеялись. Напрасно надеялись, оценил я их преимущества — пацаны ж больше на них оглядывались. Какой инструктор откажется от этакой гормональной стимуляции?! Ну, кроме прочего.

— Мальчик, ты лёг раньше всех, значит, сильнее всех устал. Присядь-ка на коленки, отдохни, посиди, пока встать не разрешу, — назначаю лузера. — Остальные, встать. Кто умеет в «камень, ножницы, бумага»?

Короткий отдых и по новой. К полудню пол-состава сидели, поджав лапки. Близняшки, хоть и шатались, но стояли, хорошая, видать, наследственность у шпиона и ростовщика.

— Кто на ногах, айда обедать, а вы отдыхайте, угрёбыши, набирайтесь сил.

После обеда резко увеличил темп — у ребят скоро вахта. Чаще подзывал бойцов, пока все не присели. Кроме одного. Что Командор говорил о концерте? Хм, дело хорошее, но одних песенок явно недостаточно, у меня ж в кармане серебро!

— Молодец. Получи в счёт твоей доли, — говорю, протягивая ему монету. — У тебя до вечера свободное время. К четвёртым склянкам подходи к юту, будет весело.

— А мы, сэр Зак, сэр? — рискнул подать голос Джонни Ножик.

— Встать, построиться, направо… за мной, бегом, марш! — увожу своих к мостику.

 

Глава 4

Вот и Плюшевый тоже гонит рысцой ватагу Занозы на первую нашу вахту. Именно нашу, а не сталкерскую, инструкторскую. По идее, я и Плюш должны были гонять следующие ватаги, никому никаких предпочтений… да пошло оно всё! Мне показалось жизненно важным, необходимым, разделить со своими мальчишками все служебные тяготы. И стало всё равно, как к этому отнесётся Командор, для меня главным было, что Плюшевый со мной солидарен.

Не знаю как он, а я обалдел. Одно дело просто залезть на рею, пусть даже спрыгнуть в море, другое — работать там. Хорошо, что мы с Плюшем в таких делах люди опытные, поработали на портовых кранах. Вне игры в жизни я только с ним из сталкеров сталкивался, но то было в нормальной жизни. Где никому бы и в голову не пришло гнать детей на высоту даже без страховки. А нам, блин, ещё и пример пришлось подавать. Не знаю, что имел в виду лидер, когда ставил задачу, да и знать, в общем-то, не хочу, свою миссию я видел в том, чтобы быть с пацанами. Вот именно с этими ребятами. Им, наверное, казалось, что мы их ведём…

Помню щемящее чувство благодарности Командору за то, что избавил нас от разговоров. Нам ведь было абсолютно очевидно, что никого мы не спасли, что вся эта игра до первой встречи с серьёзным штормом или противником, что мальчишки, вот именно эти, обречены. И вот именно тогда у меня сформировалось единственно возможное для себя решение — просто быть с ними до смерти. Вернее, конечно, непросто быть, нафиг я им такой дохлый сдался? Захарка забыл про духов и демонов, для него началась всамделишная морская жизнь. Ломая пальчики, сдирая ладошки в кровь, ребята вязали пятьсот тридцать восьмой брам-шкотовый узел… Извиняюсь, уже пятьсот тридцать девятый, когда малыш вспомнил о виртуальном заместителе и ненадолго отъехал в астрал. Или не вспомнил, только пролепетал «прощай» и чуть не ушёл с реи. Я вовремя перехватил управление, ждал этого момента, и своей властью дал пацанам команду спускаться. Захар из них самый маленький, значит скоро посыпятся все.

На палубе лично капитан сэр Сэнди поинтересовался, кто это такой умный за него приказы отдаёт? Ну, я, конечно, авторства не утаил и получил свой первый пиратский гонорар — десяток линьков. Пять за то, что дал команду на отдых, и ещё пять, за то, что счёл время отдыха недостаточным. Типа, капитан не против, отдыхайте, сколько шкура выдержит. Меня сменил Плюшевый, десять ударов с оттяжечкой. Дальше начались чудеса — под удары лёг Ванька Ножик, за ним Ник Заноза, следом Петруша, казачок… Это не было демонстрацией или протестом, ребята приняли условия и согласились с ценой отдыха для братишек. Только братики сочли её чрезмерной, согласен — просто поваляться на просмолённых досках палубы оказалось намного круче пятизвёздочного люкса. Не всем по карману или по здоровью, и на реях не так уж трудно, пацаны выразили горячее желание повторить всё сначала.

За вахту порцию линьков получили даже близняшки, к нашей чести только скажу, что всего одну. Комсостав, инструкторы и атаманы, выгребли по три, рядовые по две или по полторы — несмотря на всё морское изуверство убивать нас моряки не спешили, но и никому ничего не простили — отлили ставших безучастными ко всему ребят водой и оставили «в долг» до следующей вахты. А нам с Плюшем как-то и на ум не пришло сослаться на приказ Командора о линьках. По хмурой морде Сэнди мы поняли, что он сам не в восторге, но по-другому нельзя. Опытных матросов очень мало, пленным доверия нет, остаются только мальчишки. И совсем нет времени терпеливо объяснять и уговаривать, смерть уже с нами, среди нас. И до нас сразу дошло главное — старые моряки не дадут нам сдохнуть сопляками и засранцами, скорее забьют нахрен. Или выучат вот так, методом полного погружения с максимальным форсированием.

Как раз к четвёртым склянкам нас сменили. Оставив уже «свои» ватаги на «лёгких» работах, я и Плюш направились к юту на внеклассные занятия в виде награды. Руда с близнецами уже поджидали участников. Ребята стали подходить по одному, по двое. Вот и мой явился, скромно ждёт, что будет дальше. «Сталкеры» от «счастливчиков» легко отличить даже издали по ровной походке и отсутствию синяков на мордашках, кроме Захаркиной, конечно, — у него ещё с того раза не зажили. Для пацанов пропуск на вечеринку — монета, зажатая в пальцах — у инструкторов снова совпали мысли. Наконец, Руда счёл кворум достаточным.

— Начинайте, братцы. — Дал отмашку Командор.

— Это вы начинайте. Заки, Ви вел рок'ю, плиз, сэр, — стесняется без сопровождения Маламут.

— Да я же слов не помню!

— И не надо, потом свои придумаем. Поори пока ля-ля, — издевается Хаски.

Что ж, дело есть дело, хорошо хоть не моё. Захар радостно заорал на всё судно звонким голосом. Парни подхватили, близнецы зажгли. Блин, здорово! Решаю, что и без нас шумно, прошу Захарку помолчать и присоединяюсь к плясунам. Секундой позже Плюшевый влез. Пацанята с горящими глазами пытаются повторять движения.

Хорошая песня, душевная. Будь у неё слова посложнее, давно бы кончилась, а так — гусли самогуды, и пипец нам в полный рост. Мы же не можем выйти из круга, не потеряв лица, пока песня не кончится. Спасибо Командору, прекратил вакханалию. Здорово оторвались, чуть не забыли про ужин. На вечерней кормёжке все мальчишки щеголяли фингалами и распухшими носиками. Никому не было обидно, огреблись одинаково. Немногие демонстративно прикладывали к синякам монеты. Блин, как мы стандартны и предсказуемы!

 

Глава 5

Неждан прав, мысли сходятся не только у идиотов и гениев. И Руда осознавал это очень хорошо, отменив обсуждения и мозговые штурмы — они и так думали об одном и том же. Только на эту тему лучше думать в одиночестве и решения принимать самостоятельно. А мысль простенькая — мы все скоро погибнем. Пусть удались мятеж, грабежи и бегство, да и то, за них пришлось платить жизнями. И это по большому счёту неважно — они все до единого обречены — как сказал Джим, океан это надёжно гарантирует. Но вот выводы попаданцы делали разные, и каждый принимал свои решения. Начну с Черныша, ему, если не считать Неждана и Плюша, было проще остальных. Если двое простецких отморозков естественным для себя образом решили разделить со своими ребятами любую судьбу, какой бы она ни была, то студент филолог вспомнил, что он в недавнем прошлом боец-контрактник. По сути, со времён контракта в его жизни почти ничего не изменилось — тогда, как сейчас, он не сомневался в собственной гибели. Он и на корабле дураков так же был уверен, что смерть его будет бессмысленной, но как и на войне он обязан сделать всё для того, чтобы она не стала дурацкой.

Прежде всего, следовал вывод о насущной необходимости работы с молодыми. Такие ребята своей дуростью обычно сперва подводят в «безвозвратные» двух-трёх опытных бойцов, и лишь после этого готовы загнуться от первой же пули. Единственный способ избавиться от дури — не оставлять ей времени, нужно чтоб духи любую свободную секунду использовали по прямому назначению — на сон. И чтоб секунд этих им выпадало бы как можно меньше, в идеале — вообще бы их не было, а то ж им всяко снится всякая херня неуставная! Черныш знал это не понаслышке, то есть по себе, и даже не столько по воспоминаниям о военной юности, сколько по своему сокровищу, Гарри Весельчаку.

Все его неприятности, по мнению Черныша, проистекали от излишков свободного времени, живости характера и своеобразного чувства юмора. Этот остряк, ударившего его маму, пьяного кэбмэна охреначил доской по тупой башке, привязал оглушённого мужика его же ремнём за руки к колесу его же кэба, а под хвост его же лошади запихал пук тлеющей ничейной соломы. Мужик к собственному неудовольствию и веселью окружающих быстро пришёл в себя, но, судя по воплям, радости ему это не принесло. Кэбмэны, вообще, не любители быстрой езды. Эту забавную шалость Гари на суде особо в укор не ставили, но ему не следовало топить хозяина трактира в пивной бочке, он там прислуживал. Служил до самого ареста — разливал пиво посетителям из той самой бочки, когда его пришли брать за совсем уже полную чушь. Снова связался с хамом, тот гад просто обязан был одарить Гарри парой пенни, раз уж бросил ему под ноги швартовый! Ну, нет, так нет — пацан ловко поставил жлобу подножку, и когда тот грохнулся мордой об пирс, привязал хама за ноги к кнехту, а за руки к швартовому канату. И шхуна-то была с виду маленькая, и гад попался толстый, кто ж знал, что скоро отлив?

Потому Гарри каждую минуту самообладания, буквально, вместе со всеми тянул носок, печатая строевым по палубе, выстаивал часы в караулах, падал на «лечь» и подскакивал на «встать» без счёта по мановению инструкторского стека, обдирал ладошки на рангоуте и скрипел зубками под линьками. Парня стало просто не узнать, его ребята долго не могли поверить, что их бесшабашный заводила Чарли Ёршик не только не стал атаманом, но сам, добровольно пошёл в прямое подчинение Длинному Джеку. Черныш на личном примере утверждал власть Командора — если уж этот беспрекословно исполняет любые его приказы, куда уж остальным? Тем более что когда Ёршик выступал в роли инструктора, рулил Черныш, ребятам оставалось лишь скрипеть зубами, отводя глаза. Понимали, что раз он настолько безжалостен к себе, им-то и подавно нечего ждать пощады. И он не давал ни малейшего повода в этом усомниться — ни одно нарушение, намёк на небрежность, разболтанность не ускользали от его внимания, не оставались без награды линьками или запросто кулаками и башмаками в живот, — лечь! На! — удар ногой, — встать! На! — в зубы, — чего разлёгся без команды?! На, на! Встать! Ровно, сука, стой! Лечь… отжаться… ещё раз! Бля, это, по-твоему, «отжаться»? На…

Черныш знал, что делает и зачем. Иначе эти милые дети начнут убивать других детей просто от страха. Мальчишки боятся одиночества, их поставили в строй — там они все вместе! Им нужны минуты уединения, когда никто бы к ним не лез — их поставили в караулы, боец на посту не просто может, обязан убить любого, кто бы к нему не полез с разговорами! Детям нужно ощущение нужности, необходимо чувствовать заботу, родительскую власть. Трёпка — лучшие проявления такой власти и заботы. А то, что с ними не сюсюкали, было для них естественным, нормальным — да нормального, в понимании родного общества сталкеров, человека они сочтут сумасшедшим, и чисто из милосердия сразу вышвырнут за борт. Черныш сам без тени сомнений зарезал бы любого из коллег попаданцев, распустившего сопли. Мальчишки должны видеть их абсолютную уверенность в себе, в том, что они говорят и делают. Он не хотел портить их последние дни, возможно часы… да и чем чёрт не шутит, он не мог упустить даже призрака надежды на выживание! Он запретил себе сомневаться и просто делал, что должен.

 

Глава 6

Руда, Командор, Длинный Джек — довольно сложный случай. Кстати, лишь на тот момент рыжий более-менее пришёл в себя. До этого он нарочито игнорировал Руду, как мальчик из анекдота, молчавший четырнадцать лет, пока ему не подали чай без сахара. Только когда его Максим попадал в однозначную, по мнению Длинного, ситуацию и смешно цепенел, Джек спокойно брал управление на себя. Он говорил с открытой детской улыбкой. — Мальчик, ты хочешь подраться?

Или всё делал молча, но непременно улыбаясь. — Падаль в море и прибраться тут.

Сынок лорда спокойно вытирал лезвие, тормошил своего обморочного демона и снова замолкал. Можно понять бедного ребёнка — угораздило ж сначала родиться сыном лорда, потом оказаться серийным убийцей, а дальше в него вообще демон вселился! И сидел мальчик себе в ахтунге, пока не услышал слово «Командор». Во-первых, лорду не грешно быть Командором, во-вторых, не у всякого лорда это получается. Ну, стать-то у некоторых получалось, но как по-настоящему быть Командором?

Что значит быть властелином, Джеки ощутил, впервые пустив в дело ножик шестью годами отроду. И это был его первый лакей… э… который того…, вообще, лакеев у них было много — с папой лордом-то неудивительно. И не все они так, он был хороший мальчик, почтительный со старшими и совсем некапризный. Правда, слишком спокойный для ребёнка, не сразу выяснилось, что это болезнь — пацан почти ничего не боялся, даже смерти. Не было у деточки ни малейшего отвращения к ней, абсолютно. Порога, про который Руда говорил своим отморозкам, Джек просто не знал никогда, бедняжка.

Вроде бы всё идёт, как и должно идти у лорда и властелина, но не так всё как-то происходит, неправильно! Его рыцари странного ордена «Сталкеры», или того забавней «Варанга» и «Чёрные псы», принесли ему вассальную присягу, признали его лордом и Командором. Но нашлась пара этих недоразумений! Они, видите ли, не понимают, о чём речь, в институтах, сука, не обучались! Неждан и Плюшевый сказали всего два слова «ладно» и «посмотрим» — вот и все их клятвы! И Руда вынужден их просить! Хуже того — обманывать!! И полный «п-дец» — он, лорд, властелин, Командор, обитает в одной башке с подлецом!!!

Реального своего брата Джек за то же самое поколотил кочергой. Томас, бедняга, прости вспыльчивость младшего братишки! Лорду многое прощается за доблестных предков и блестящее образование, Джеку простили даже троих тупых учителей, двух гувернёров без чувства юмора и четырёх нагловатых лакеев, но непростительна низменность помыслов и нетвёрдость убеждений. А тут такое — брат ябеда! Он показал Томасу красивую французскую книгу по Анатомированию, свой набор инструментов, даже лягушку для примеру вскрыл. Братец заинтересовался, спросил, где Джек проводит такие любопытные опыты. Одобрил, как он всё устроил в заброшенной камере в подвале замка, там как раз на специальном столе лежал последний ленивый лакей с проломленным черепом уже без мозгов и большой части потрохов. Том выразил восхищение — парень сам такое сделал! Джек, конечно, смутился. Сказал, что ему, вообще-то, помогали, он только придумал, а книжку с инструментами их семейный доктор подарил, вот они вместе…

Уже через неделю, сразу после казни доктора за колдовство, Джек, терзаемый ужасными подозрениями, прибежал к Томасу, обозвал его ябедой и думал, что выдвинул серьёзное обвинение. Всё оказалось ещё ужасней — брат над ним смеялся! Ему плевать на подозрения — настоящему лорду при высоких помыслах и твёрдости убеждений непозволительно быть доверчивым дурачком, а он, Томас, не ябеда, а политик. Как папа. Зря он сказал про папу, его Джек очень почитал, и простить этого брату не смог. Не хотел он так, особенно отца огорчать, любил его сильно, и брата тоже. Тем более что Том про папу был прав, не счёл родитель политически целесообразным покрывать Джека. Старший, Генри, наследник жив и здоров, среднего, Томаса, конечно, жаль… а младшего, Джека, раз уж сам не удавил, сдержался, пожалел сдуру свидетелей, отдал в руки правосудия. Если не получается или попросту опасно что-то скрыть, нужно это использовать для репутации той же. В правосудии у лорда всё схвачено… силы правопорядка ищут маленького негодяя по всему королевству, лорд даже объявил награду за помощь в поимке сынка! И уже отдельно, то есть лично, устроил ему побег на корабль дураков.

Да он, если б только знал, в какое попадёт положение, бросился бы на отца с кинжалом — лучше б его просто повесили! А сейчас он не знал, как к этому относиться. Эти двое — действительно проблема, им запросто не улыбнёшься. Советник, рыцарь Пушок, заметил, что Плюш и Неждан поверили в гипноз — они верили Руде. И посоветовал запретить им спать. Руда…, да Командор, будь всё проклято, просто сказал, что отныне заснуть они смогут лишь по его команде. Вот так их научили отдыхать! И они верили, что Командор освободил их от страхов и сомнений, наделил безоглядной решимостью. Как будто им, вообще, нужно было кому-то верить, слушать какие-то слова! Да, иначе они были бы вне контроля, полностью неуправляемыми. Но ведь им достаточно всего лишь усомниться в Командоре, и всё — они всё вспомнят, всё поймут, станут страшными врагами! И ради чего Максим пошёл на это? Господи! Из-за засранцев, вшивых дристунов! Этот потусторонний псих, оказывается, не переносит не только вида крови — он звереет от жестокости, от насилия над беззащитными! Да Джек ради этого не то что нож не вынет, даже не обернётся, а Руде слишком дорого обходятся приступы бешенства. И рыцарь Черныш нашёл выход — попросил Неждана и Плюша, когда они были «под гипнозом», «приглядывать там»! Теперь эти двое со своей бандой — «улыбка Джека», провались они в ад!

 

Глава 7

Джеку пришлось пересмотреть приоритеты, сказать Руде «ладно» и «посмотрим». Он уже готов ради него вынуть нож, вступиться за беззащитного — ну, приходится считаться с чувствами даже законченного психопата, если делишь с ним одно тело, собственную голову! Как Командор относился к детской жестокости? Он возненавидел её ещё в школе. В туалете лицом одноклассника «мыли пол» — макали в писсуары и елозили по кафелю. Потому что он не мог… не смог не ответить на б-кий вопрос училки «кто это сделал?», когда хулиганистый пацан забросил ему в портфель зажжённую «дымовуху». Этой твари было похрен на него, она насаждала дисциплину. Руда тогда… хотя тогда ещё не Руда, конечно, просто маленький Максим, вот он сделал всем больно — папа учил его это делать сызмальства, боялся, что сынку подсунули при рождении не тот пол. И отдал его в обычную советскую школу, считая, что ему необходима эта школа жизни.

Когда в туалет заглянул историк проверить, не курят ли, он застал там «школу жизни» на практике. Будущий Руда уже не дрался, наказывал. Поставил одноклассникам не решаемую задачу — принуждал подниматься с пола и резкими ударами возвращал на кафель. Историк истерично потребовал прекратить и всем следовать за ним. В учительской будущий Командор всё честно рассказал, но жертва садизма заявила — его никто не обижал, они просто играли, а вот этот всех избил, маньяк, наверное.

Маньяку велено было вечером явиться с родителями в опорный пункт милиции по месту жительства для дачи официальных показаний и постановке безобразника на учёт, но скорей всего, переводе его в специальную школу. Его «дело», мол, передают милиции. Вечером Максим повторил свой рассказ и ему неожиданно поверили! Не то глубокое знание жизни и чуткость сотрудников повлияли, не то папино служебное удостоверение — он его даже раскрывать не стал.

Педагогический коллектив корёжила долгая, нудная проверка, которая, конечно, ничего не выявила, но сделала главное — на доблестного пионера перестали жаловаться… впрочем, до того случая и поводов не было — папа очень просил не отсвечивать и внушал Максу — самое отвратительное в жизни — жестокость. Сынишка внёс поправку — детская жестокость, унижение, издевательства над заведомо беззащитным и… кому некуда бежать по закону о всеобщем образовании! По закону обречённому. Как ребята на корабле дураков.

* * *

Руда собрал первый совет, просто спросил Черныша, Пушка и Люта, что они обо всём этом думают. За две склянки парни совместными усилиями придумали первые Командорские законы. Конечно, сразу их никто так не называл, ведь кое-кто в милой пиратской компании при слове «закон», даже если речь шла о законах Ньютона, хватался за нож. Изначально их называли просто правилами вежливости. По ним никого — вообще!!! — нельзя обижать просто так. Требуются веские обвинения — страшное, в трусости, или очень страшное, во вранье. Обвинения эти излагаются атаману, бросить такое кому-то в лицо, значит «подраться с Джеком». Если дело не выходит из ватаги, атаман решает вопрос своей волей — обычно обвиняемый с обвинителем сначала могут отправиться за наказанием к Командору, или со счастливыми улыбками сразу ползти в «засранцы», к дедушкам. Если же это касается другой ватаги, атаман должен явиться к Командору, но не ранее следующего дня. Тот вызовет атамана обвиняемого и даст ещё сутки, чтобы договориться. На другой день атаманы придут на мостик и, либо заявят о согласии, либо все, кто остался в ватагах — явился со своим атаманом — по приказу Джека получат ножи… Дальше сразу не придумывали, справедливо предположив, что до ножей не дойдёт.

Распространялись правила вежливости исключительно «на реальных пацанов» в ватагах. Для мальчишек в подчинении моряков деды становились и законом, и судьями, и палачами. Кстати, о дедушках. Уже в море к ним присоединилась «неприсоединившаяся» часть старой команды. Сработал инстинкт — они на «своём» корабле, в «своей» команде, под руководством «своего» шкипера идут «своим» курсом. И те же самые ребятки в их полной власти. Конечно же, полной, и ничего страшного — английская школа мореплавания в полный рост. Побывав в шкуре английского матроса на вахтах, даже Неждан с умилением вспоминал свой специнтернат — детский садик! «У дедушек» этот совсем не детский сад означал — без построений, упоительного ощущения общего, защищённости в толпе, без постов, чувства нужности, ответственности. Без своей ватаги — так важно быть кому-то своим, пусть по страшным Командорским правилам. Без чувства собственного достоинства — даже на вахтах и авралах ребята получали только линьки, только по приказу своего атамана или всей ватагой скопом. И вахты когда-нибудь заканчиваются — если ты не «у дедушек».

И отдельно сэр Грегори. Не все ребята вывозили на реях, парни не могли себе позволить их тянуть — хоть и все за одного, но никто за другого не сработает. Слабак — это ошибки, значит, линьки всем. И атаманы, чтоб не доводить до разговора с Командором, избавлялись от слабаков. Ребята быстро оказывались в боцманской команде — «делай, что сказано, старайся, всё равно сделаешь не так». И другие ребята тоже делали грязную работу, но для них это наказание. Бедолаг вообще не наказывали, они этого не достойны. Их лишь «стимулировали», они уже вообще не считаются пиратами.

 

Глава 8

Итак, Командор обратился за советом к Чернышу, лидеру «Чёрных псов», и к Пушку, психологу с незаконченным высшим образованием и с богатой практикой. Спросите, причём тут Лют, егерь и артиллерист в отставке в теле серийного пиромана Поля Головни? А притом, что без Люта Максим никогда бы не стал Рудой. Вырос бы не понять кем. Он с детства падал в обморок при малейшем кровотечении, от высоты у него кружилась голова даже на крыльце, а при виде любых водоёмов, даже декоративных прудиков в городском парке, его била крупная дрожь. Папка серьёзно отнесся к воспитанию сына — устроил ему настоящую пацанскую жизнь, как сам её понимал. Постоянно лупил Максима сам, чтоб другие не обижали. Чуть не утопил, когда учил плавать, пацан почти разбился, поднимаясь с папой наперегонки на скалу, и по его примеру однажды сам, на слабо и на спор, порезал себе руку… и, конечно, упал в обморок, первый раз… А после школы папуля пинками загнал сынка в медицинский институт.

Но папка у него не был простым психом, по-особому умным, других в органах, ещё и на спецэкспертизе не держат, и научил его главному — думать и понимать. С этим у Максима возникли объективные трудности, он в жизни не верил любой идеологии. Даже считал, что не верить в идеологию — признак интеллигентства. Но как иначе относиться к идеологии Советов, когда его же папаня с дружками, надравшись коньяку, или просто походя так над ней измывались? Даже изгалялись — уже к двенадцати годам пацан мог оформить первый том анекдотов про Лёню и набрал достаточно материалу по другим советским темам. И Раз услышанное «понять — простить» для маленького Максима стало жизненным кредо. Его ведь это тоже касалось, только наоборот — простят, если поймут. Вот чтоб им было легче, самому нужно стать проще. А другие… Слишком многое нужно было понять! А прощать — да пошли они все! Вот так Максим облегчил себе понимание, упростил, ага.

Только папка его с друзьями были нормальными советскими мужиками, и забили ему, что в жизни главное — правда. Максим долго честно пытался понять, как в жизни Страны Советов правда может быть такой далекой от её идеологии? А потом привык — даже в комсомол вступил, куда б он делся? Но нефига в жизни не понял, понесло его по направлениям — в игры, компании, приключения. Типа всё изначально понарошку, «мы просто думаем, что думаем», а правды вообще нет. Парень рос без царя в голове, и, что особенно огорчало отца, голова-то светлая, почти золотая, но с такими сквозняками грош ей цена в базарный день. Старик отчётливо ощущал отчуждение сына, понимал, что теряет парня, и ничего не мог сделать. Он только молчал и сдерживался, когда Максим являлся домой с характерно расширенными зрачками, сбитыми кулаками, со следами помады на одежде… а потом парень и вовсе почти переселился в общагу. И однажды отец едва ли не на коленях уговорил Макса, смешно сказать, съездить с ним на охоту! Сын ещё не успел стать законченной тварью, увидел, что старику это действительно зачем-то очень нужно, и согласился, даже пообещал временно побыть паинькой.

Охоту придумал папкин друг и сослуживец дядя Серёжа. Его младший брат недавно уволился из вооружённых сил, потребовал у старшего свою долю родительского наследства и «ушёл в отшельники», выстроил в тайге домишко, купил и прокачал старенький «Хантер». Да и чёрт с ним, в конце концов, старший брат тоже подумывал о чём-то подобном на старости лет. Но младшему было лишь слегка за тридцать! Высшее образование и золотые руки — женись, живи и радуйся! Но понять его не получалось от слова «никак». С такими же ударенными на голову братишка устроил у себя сад камней, махал дубиной и предавался медитативным, тьфу пакость, практикам! И ведь уже взрослый человек, чтоб заниматься подобным. Хорошо, не отказывал в гостеприимстве, хоть сам и не употреблял ни грамма, водил брата с друзьями в тайгу — он знал в этом толк. Только не одобрял бессмысленного убийства, пресекал жадность в зародыше.

Вот и подумалось дяде Серёже, когда отец Максима под коньяк поведал другу о своей беде, что клин клином вышибают, минус на минус даёт плюс, и раз уж обоих нормальным людям не понять, может, они друг с другом о чём-нибудь договорятся? Старик Макса был готов уже душу заложить и сразу ухватился за явно бредовую идею — пусть будет гуру, не один ли чёрт? Сыну он, конечно, ничего не сказал, да и с братом Серёги особо не поговоришь. Спецов конторы порой выбешивали его отсутствующий вид, полуулыбка и непрошибаемое ничем спокойствие. Потому они просто «потеряли» Макса, оставив его одного в тайге, что вполне соответствовало папиным принципам. Тот к дому братца дяди Серёжи вышел только на третий день — на охоту же выехали на джипах. Как его встретил отшельник, о чём они говорили, никто из них вслух не вспоминал. Батя Макса только запомнил внимательный взгляд егеря, когда он заметил отсутствие парня, и просто убило его молчание — он не задал ни единого вопроса! И явно не собирался идти в тайгу кого-то спасать!

Домой Максим пришёл через неделю, собрал вещи, на все вопросы лишь улыбнулся, закинул на плечо рюкзак и ушёл. Старый уже решил, что совсем, но через месяц Макс заявился обратно, как ни в чём не бывало. Так же, как Серёгин братишка, на расспросы никак не реагировал — улыбался, смотрел всегда куда-то мимо. Был и положительный момент, старые приятели его больше совсем не интересовали. Парень как-то умудрился даже сдать сессию без вечной продлёнки! Но случилось главное, папка Макса до конца осознал, что потерял его навсегда. Он стал Рудой, главой клана на тот момент из двух человек, себя и Люта. Как Максим сумел вывихнуть отставному вояке мозги такой ерундой, ни один из них так и не понял. Наверное, у отшельника просто не было другого способа выдернуть из виртуальной реальности единственного ученика.

Лют с Максом вместе просмотрели чат ролевиков, выбрали подходящего на первый раз противника, и с первой трудной победы началась история «Варанги». Название клана предложил Лют, фанат древнеславянской истории. И он же настоял на лидерстве Руды — ему казалось, что парню это нужнее. Следующим втянули Свояту, он с друзьями приехал к егерю на охоту и… решил, что ну нафиг эту тайгу при таких делах! Макс как раз был на каникулах и не вылезал из логова Люта, а тот, как умел, натаскивал это нестроевое чудо. Гость в тот раз застал их учебный ножевой спарринг и лишь после его окончания из неохотных, скупых пояснений понял, что это учёба была такая. Естественно, в следующий сталкерский замес они пошли уже втроём. Тогда они впервые встретились с «Чёрными псами», с Чернышом лично и впервые в своей истории здорово отоварились. Тогда-то Руда принял первое командное решение — послал приглосы знакомым по онлайн-схваткам и чату. Он особенно рассчитывал на одного деятеля и одновременно боялся личной встречи. Уж слишком тот был нестандартным, непредсказуемым — так и рисовался в воображении прыщавый ниспровергатель авторитетов.

А нарисовался Неждан, нежданчик, блин. Руда от души веселился с реакции Люта на это явление, он и не думал, что бесстрастный гуру способен, прям как его папка, каменеть лицом и поджимать губы! Но и это не всё — Своята сам пошёл к новичку вторым номером. Дальше чудеса посыпались одно за другим. Благодаря обезбашенности Неждана, Варанга смогла вломить Псам, и они уже сами принялись подыскивать похожего кадра. Ну и нашли, конечно, просто спросили Неждана! А тот направил к ним знакомого, Плюшевого, блин, чтоб ему, то есть им всем было веселее! И совсем уже для полного веселья к ним прямо перед схваткой заявился местный околоточный. Он честно признался, показав на Неждана пальцем, что вот на этого бандита у него полный стол ориентировок, и ему нужно как-то за ним следить, пока они развлекаются на его земле. Неждан только сплюнул и пожал плечами, — валяй, кто тебе доктор?

Так в команде появился Стужа. И этот мент совсем не возражал, когда Неждан притащил Сыча. Тот вышел на него на чате. Он, с его же слов, искал подходы к самым успешным кланам. Самыми-самыми считались Чёрные псы, но связаться с ними Сыч даже не пытался — у парней явно были принципы. А Неждан… оправдал его ожидания — всего за сто баксов представил Руде и настоял на его платной, за две тысячи зелёными, стажировке в клане — команде требовалось докупить и обновить снарягу. Кстати, его так обозвал сам Неждан, близорукому стажёру запретили носить очки, то есть отморозок сломал их сразу по заключению сделки. Пока привыкал к контактным линзам, да ещё и забывал их надевать первые дни, он, по мнению бойцов, забавно таращил глаза.

Тогда Руда тоже веселился и радовался, ведь и Лют уже смотрел на происходящее с неизменной полуулыбкой. Они крепко задружились с Псами, из врагов стали друзьями-соперниками и почти не отвлекались на всяких любителей — занимались выяснением своих отношений. И вместе праздновали победы-поражения. Черныш пригласил Руду и Люта в закрытый клуб кен-до, старший брат Люта, специалист конторы по силовым и огневым контактам, отрывал время, предназначенное на коньяк и охоту-рыбалку, для, так сказать, консультаций. Неждан, проныра, едва ли не узурпировал Серёгу, и тот, что удивительно, вовсе не возражал. Лют на это никак не реагировал, и Руда тоже не видел опасности. Да и не было, кроме Неждана, другого средства противодействия Плюшевому, обезбашенному джокеру Псов. Ну, не мог же он предвидеть, что кланы обоими составами одновременно зажмурятся и в матричном виде попадут на корабль дураков! А там всё повернулось в неожиданном ракурсе. Неждан и Плюшевый, эти отмороженные анархисты, прямо Командорскую власть под сомнение не ставили, просто самим фактом и способом своего существования являлись врагами любого общества, а в их пиратском случае стали опасностью номер один. Лют сразу понял беспокойство Командора и сделал всё, что от него зависело, — улыбнулся и сказал, — Всё будет, как тогда. Как должно быть.

Успокоил, блин! Поняв, что для спокойствия Командора сказанного не достаточно, добавил, — они как аммонит, полезная штука, только не нужно дёргаться.

Ну, конечно! Кто бы спорил?! Успокаиваемся и изо всех сил стараемся не терять самообладание, медитируя на ящике с динамитом! На корабле дураков!! В океане!!!

 

Глава 9

Как только отбили склянки, отведённые на вечернюю кормёжку, парни Занозы и Ножика двинули к опостылевшим канатам на такелажные работы. Отчётливо помню — Джонни на меня оглянулся! Он ничего не хотел спросить, ни в чём не упрекал — мальчишка улыбнулся, прощая и понимая… меня! Здорового, резкого мужика!! Гм, пусть и дохлого малость, но ребята ж не знают!!! И тут Руда, как назло. — Закери, на мостик, Сбитый, на полуют, занятия по графику…

— А мы уже, — с ленцой бросил Плюш через плечо, неспешным шагом направляясь следом за Ником.

— Ага, отзанимались мы, — я всё-таки счёл необходимым обернуться к Командору и дружески ему улыбнуться, — ещё до ужина.

И сочтя объяснения исчерпывающими, пошёл себе за Ванькой. Иду и думаю, что вот сейчас и посмотрим, какой он силой нас наделил. Пусть сделает за мной хоть шаг, пусть сука попробует протянуть ко мне руку. Ну, глупости конечно — всякая чушь от нервов лезет в голову — Руда промолчал, остался на месте. И очень хорошо, мне бы очень не хотелось испытывать свои новые «сверхспособности» на Длинном Джеке. Он всё-таки свой, родненький, даже для Захара. Наши непростые отношения в пиратской стае только формировались, и строились они на общем чувстве свой-чужой. Я явственно ощущал отношение Захара. Его детский ужас, что гнал мальчишек на палубу по головам таких же перепуганных детей. Его непроходящий кошмар, в котором трюм заливает вода, и выхода нет, люки никто не откроет. Своими мальчишкам могли быть лишь такие же пацаны, с тем же страхом в глазах, кому ничего не нужно объяснять.

Впрочем, другим они тоже ничего объяснять не собирались, других они могли уважать, слушаться, но прочие навсегда оставались им чужими. Мне Захар тоже душу не открывал, сам залез в неё без спросу, как и все вселенцы. Потому только мы, призраки, смогли стать этим парням по-настоящему своими. И именно поэтому я и Плюш не могли оторваться от пацанов. Стать кому-то своим уже после смерти — это вам не фунт изюму, дорогого стоит. А без пафосу — я боялся за ребят, просто знал, что за ад, полный бесов, клокочет за их флегматичными лицами. В море «следующая вахта» — штука довольно условная. На судне всегда есть работа — вязать, развязывать, плести. Мы, двумя ватагами с казачатами и близняшками, будто и не было никакого мятежа, вместе с «засранцами» боцманской команды орудовали нехитрыми приспособлениями, скромненько сопя от усердия. Сэру Грегори, видимо, тоже померещилось, что он всё ещё шкипер на обычном каторжнике. Да и я отчасти виноват, сколько он мне выдал подзатыльников — даже не указал ему на непристойность его поведения. А ведь старый пакостник бил не меня — моего Захара! Как бы реагировал сам Захар? Наверное, как Ник — только мирно сопели послушные, старательные мальчики, и вдруг мгновенья будто растянулись. Медленное движение шкиперской руки, Ник томительно плавно оборачивается, его рука скользит за спину, под рубаху… Плюшевый стартует с места, я с колен перехожу в полу-присед…

И события закрутились чёртовым калейдоскопом! Ник сэру Грегори едва кишки не выпустил всего лишь за подзатыльник — Плюш вовремя среагировал, послал парня в нокдаун, еле успел дотянуться в отчаянном прыжке! А я, или будто кто-то за меня уже наносит подскочившему Томасу ладонью в лоб. В развороте подсечкой роняю обратно на палубу уже шагнувшего к шкиперу Жору, по доскам, блеснув на солнце, покатилась заточка! Некто во мне выхватывает нож и рычит. — Всё, уроды! Всем п-дец!!!

И тут Джонни и Джеймс, сволота малолетняя, достают ножи и встают со мной рядом с левой и правой руки! Я хренею — Ванька сразу получил ребром ступни под колено, Яшка выхватил ребром ладони в кадык — выронил ножик, согнулся, схватился за горлышко. Продолжая движение, с разворота наношу Джону удар локтем под лопатку, и к хрипу Яши присоединяется вой Джонни под моими пинками. Плюш уже на ногах с ножом наготове, ироничен, — итак, джентльмены, вы хотели что-то сказать? Нет?

И как заорёт. — Заточки на палубу, рожами в доски, ласты на затылок! Быстро, вашу…… суки, в…..!!!

Добавляю от себя деловым тоном, — если у кого найду нож, сразу пущу шкуру на ремни, да-да, даже не сомневайтесь — касается всех.

И тихо отекаю — близняшки, заложницы первые бросили на доски острые железки, виновато на меня глянули и с непередаваемым кокетством улеглись на палубу. Ну да, наследственность же — усмехнулся Захар на краю сознания. Он по-настоящему испугался того, что должно было произойти, но к счастью, не случилось — по доскам один за другим запрыгали ножи. Ага, отобрали у них всё после дела, как же! И как только ребята умудрялись прятать ножики, судя по их офанаревшим взглядам — даже друг от друга!? Слава Командору, он это предвидел и предупредил, мы были наготове. И я отметил с особым удовольствием, что Ванька и Джеймс пытались мне помочь! Глупо, конечно, досталось всем одинаково — уж слишком я был расстроен. Ох и стыдобища! Устроили драку, обидели пожилого человека!

Ну, каким местом старый козёл слушал Командора??? Мы определяем, кому что позволено и кто что заслуживает! Не они наказывают нас линьками, это мы всего лишь соглашаемся с ними! И лишь наш загробный авторитет удержал служаку на этом свете — наши радушные улыбки остановили пацанов. Плюш посоветовал застывшему столбом шкиперу, на какой лучше всего вырост натянуть свою амбицию. Атаман за любого своего ватажника не только может, ОБЯЗАН рвать всех, включая Командора. И если почтенному просвещённому мореплавателю что-то непонятно, пусть уточняет у Длинного Джека. Он с удовольствием разъясняет свои приказы тупым, используя совсем тупых для наглядности.

* * *

Парни, не веря в собственное счастье, дожили до отбоя. Мы с Плюшем на кураже недавнего скандала отвели всех в такелажку, я даже позволил себе ехидно-вопросительный взгляд прям в рожу Сэнди, сэру капитану, — типа, вы ж не станете возражать, сэр?

Сэр ожидаемо не возражал, хотя сопел довольно-таки угрюмо. Ну, нам с Плюшем на его неудовольствие насрать, других забот полно. Мальчишки отрубились, но мы-то заряжены на сутки! Пошли на мостик спросить, чем можем помочь. Командор отключился на подзарядку, а Лют послал нас к Чернышу, — передали управление мальчишкам и убежали за горем нахрен!

И про горе он совсем не шутил — четыре склянки сплошного кошмара. Как бы об этом помягче? В стройбате даже по духанке было легче, да и лет мне было больше, чем Захару. Я сдерживался буквально на последних каплях душевных сил. И не потому, что мне казалось, что это нужно Захару. Потому что он сам так решил, ведь рядом скрипел зубами Сбитый Грегори! Пацан скорее сдохнет, чем покажет ему хоть намёк на слабину.

Всего через четыре склянки, целую вечность ада, блин, мы снова предстали перед Лютом по стойке смирно. Тот приветствовал нас обычной полуулыбкой, — живые?! Странно. Ну, тогда, Плюш, бегом на бак на занятия к Зубу, Неждан, остаться.

Плюш стартовал, я его даже взглядом не проводил, спокойно жду дальнейшего. Уверенно так смотрю в будущее — ну, что ещё страшного может случиться? Лют ласково мне говорит, — вольно, боец. Ты четыре склянки в полном распоряжении сэра Грегори — его и твоя вахта на мостике. Учись, малой, человеком станешь!

Сэр Грегори уже присутствовал, только меня будто не замечал. А тут оборачивается и командует, — натираешь всё медное, чтоб сверкало даже ночью. И пытаешься понять, как я управляю судном. Если что-то непонятно, разрешаю задавать вопросы.

Лют зевнул и простился с нами пока, — успехов, малой, и, пожалуйста, пока я сплю, сэра не ухайдакай, ладушки?

На рассвете я и Плюш едва ли не на карачках, как два вампира в уютный склеп, ползли в капкаюту. В мозгах у каждого пульсировало тревожное сообщение «низкий уровень батарей, подключите зарядное устройство». Но мы ж никому не можем показать, насколько нам хреново — пытаемся поддерживать непринуждённую беседу.

— Что ты на баке делал?

— Да Зуб, падла, оказывается, тоже на ТОФе [это Тихоокеанский флот] служил.

— В смысле тоже?

— Без смысла, блин. Связист он, сигнальщик. Два часа выдалбливания мозга с размахиванием флажками. А ты?

— А я медяшки натирал, пока сэр Грегори пытался учить управлению судном и трость об меня изломать.

— Везёт же некоторым, дядя Жора добрый!

Действительно нам повезло — добрый Командор без лишних слов сразу нас отключил. Просто отключил, последний раз…

 

Глава 10

Три часа снова вычеркнуты из сознания. Очнулся одновременно с Плюшем и сразу встретился взглядом с Рудой.

— Как себя чувствуем? — спросил с заботливой тревогой.

— Ты не поверишь — великолепно! — за нас обоих изумился Плюш.

— Ну, это ненадолго, — улыбнулся Командор, — общее построение. Бегите к своим, ведите на палубу, чтоб к следующим склянкам все стояли сусликами!

— Может, орлами? — скривился я от неумной шутки.

— Можно и орлами, — легко согласился Руда, — выполнять!

— Ай-ай, сэр Командор, сэр! — как кто-то проорал за нас. Блин, да это ж мы у пацанов рефлексы перенимаем! Так с момента вселения ещё и месяца не прошло, что ж дальше-то будет? Захар тут же заметил, что ничего особенного со мной не случится, если судить по моей склонности забивать общую голову всяким шлаком. Вот ведь ехидина! «Ну, покомандуй, умник», — передаю ему управление. Он комплексовать и ломаться не стал, с упоением просто вцепился в рычаги и припустил к такелажке с Грегори наперегонки. Ага, «пусть слоники побегают»!

— Аврал! — наши ребятки явно решили друг дружку переорать, — на палубу!! Стройся!!!

Мальчишки, хоть и спали вдвое дольше нас, выглядели паршивенько, почти не отдохнувшими. Но их захватила эта военная игра, пацаны рванули, как на пожар, и с уморительной серьёзностью пытались встать смирно, спросонья протирая глазки кулаками. Только это для нас они уморительны. Вернее, именно поэтому Захар рассвирепел. — Руки по швам, лупетки не таращить!

— Командор смотрит на вас! — взбеленился Грегори. — Вы засранцы или пираты!?

— Сбитый, Закери, заткнуться и встать в строй! — открыл Руда торжественную линейку.

Я в душе Захара катаюсь со смеху — все пацаны уже в строю и смотрят на Командора, только два наших чуда вопят перед своими ватагами! Ну, чисто клоуны, лечить нечем! Захар смутился, покраснел и, послав всех на хрен, отключился. А мне-то что сделается? И с Плюша всё как с гуся вода, спокойно встали в строй. Командор раздражённо на нас посмотрел и, презрительно скривив губы, начал речь. — Все готовы?

— Ай-ай, сэр Командор, сэр, — вразнобой прокричали мальчишки.

— Тогда гуд монин.

— Гуд монин, сэр Командор, сэр, — нестройно отозвалась ребячья толпа.

— Парни, мы все теперь свободные люди. Нам плевать на судей и их дурацкие законы. Мы все джентльмены!

Руда сделал паузу для осмысления. Ребята не совсем его поняли, но вступление им явно нравилось.

— И жить мы отныне будем как подобает джентльменам! Первое…, — Командор набрал воздуху, — джентльмену не подобает врать! Второе — джентльмену не подобает трусить! Третье — джентльмену не подобает ругаться и склочничать с другими джентльменами!

И он выдал попутавшим мальчишкам свои правила вежливости! Никто, конечно, ничего не понял, судя хотя бы по Захару и Сбитому — они сразу после построения повели ребят к Чернышу. Так им вчера у него понравилось, что они решили и пацанов осчастливить, чтоб не пришлось больше за них краснеть перед Командором. А ребятки у нас точно не глупее остальных. Но мы-то с Плюшем слушали очень внимательно и запомнили всё слово в слово, по пунктам. Начиная с первого — не врать!

Случай посмотреть, как действуют правила Командорской вежливости, не заставил себя ждать. Через две кошмарные склянки мы уводили своих еле живых, но счастливых, ребят на вахту. После строевой подготовки у Черныша они осознали, насколько легко и весело поработать на рангоуте каких-то несчастных четыре часика! Но беда в том, что на вахты привлекались не только мы, с нами стояли ещё две ватаги и ребятишки в прямом подчинении моряков. Ну, с безватажными проблем не было. Но вот какая незадача — кое-кто из наших огольцов в прошлую вахту не добрал линьков. Сэр Сэнди поинтересовался, кто и сколько задолжал, у пацанов, понятно, начисто отшибло память. И тут Тони, боец из смежной ватаги, решился нам кое-что напомнить. Джонни среагировал мгновенно, — дружок, ты хочешь мне сказать, что я вру?

Ник задумчиво уставился сначала на меня, потом на Плюша. Не будь вчерашнего инцидента с сэром Грегори, он бы сразу порезал нахалу потроха. Плюшевый всё понял и принял, по-моему, единственно верное решение, — увянь, Ножик. Он это сказал не нам, а своему атаману. Ведь он же не хотел, чтоб за оскорбление его убили на месте. Не так ли, Энтони?

— Да, сэр, — потерянно пролепетал правдолюбец.

— Ты всё услышал? — презрительно обращаюсь к его вожаку, — тогда вали к Командору с докладом и до встречи на мостике!

На этом, казалось бы, вопрос был исчерпан, ребята решили, что дело пошло по инстанциям, и почти забыли о нём. Часы, вернее склянки, грохотали по нашим мозгам, как по рельсам, — вахты, занятия, работы, сон, построения. И неожиданно наступило почти забытое послезавтра. Плюшевый сказал мне тогда, — в этот раз, чур, я первый!

И ушёл вместе с ватагой Занозы на мостик, на суд Командора.

 

Глава 11

Я проводил Плюша с тяжёлым сердцем, меня придавила уверенность — он повёл ребят убивать. Я уже видел такую его отстранённость, весёлую серьёзность там, в М-е, когда мы вдруг осознали, что игры закончились — всё это на самом деле! Захар тоже беспокоился, только по другой причине — против дюжины пошли всего семеро наших, если не считать Плюшевого. Он правильно не стал его считать, ведь с ним суд превратится в простое убийство, противника не сможет спасти даже Командор. Задача Плюша просто своим присутствием не позволить Руде в последний момент пересмотреть правила. На Люта как секунданта надежда слабенькая, а другие вселенцы вряд ли пожелают присутствовать при таких делах.

В те страшные склянки, боюсь, я был излишне резок с казачатами и ребятами Ножика. Зная себя, я даже отослал близняшек от греха разговаривать с близнецами насчёт нормальной обувки и одежды для мальчишек. Они, вроде бы, в авторитете у дяди Грегори, ну, мы ж на полном серьёзе его предупредили, что он только на том свете, не раньше, успеет сообразить, чем обидел наших курносых сокровищ. Хотя надежд я на разговоры, конечно, никаких не питал — дело с амуницией и обмундированием словами не решить, и вопрос этот на самом деле не считался первоочередным. А главным в тот момент мне казалось дать мальчишкам почувствовать, что нет никакой разницы, где они находятся, со мной или на Командорском суде — с корабля дураков не убежишь.

Без всяких изысков поставил всем составом на колени с деревяшками на головах. И уронивших свои чурочки бойцов вызывал на спарринг без ограничений. Блин, как я их тогда не поубивал — не пойму! Ванька и Джеймс, не становясь на колени, сразу демонстративно отбросили палки. У ребят своя гордость, им тоже требовалось как-то погасить огонь беспокойства за братцев. Впрочем, своё одобрение я высказал по-своему, дальнейшие схватки парни наблюдали, скорчившись на палубе, изо всех сил стараясь не скулить. Я их «не замечал» — пусть мальцы полежат, сидеть на коленках они б тогда всё равно не смогли. И это было единственным проявлением моего уважения — всех остальных я возвращал в исходное положение.

Благо, что Плюш быстро вернулся… Господи, что я несу! Они пришли к такелажке всемером, с Плюшевым. Спрашивать ни о чём не хотелось, всё было ясно по понурому виду парней — они не отрывали взглядов от палубы. Только братишка, когда я тронул его за локоть, поднял на меня совершенно больные глаза. Не отводя взгляда, говорю ему, — в следующий раз пойду я. Обещаю.

— Следующего раза не будет, — сквозь зубы процедил Плюш, — клянусь!

Я сразу его не понял, он нехотя пояснил, — клянусь, что я больше ни за что не буду стоять столбом, когда будут убивать моих мальчишек. Кто бы при этом ни присутствовал и что бы ни говорил.

Захар задохнулся ужасом, будто исчезла из-под ног корабельная палуба и разверзлась бездна морская до самого ада! Он быстрее меня сообразил, что сказал Плюшевый, и… кому он это сказал! Он во всеуслышание заявил, что ему похрен приказ Командора. И я должен его убить прямо здесь и сейчас, если Командор с его приказами для меня хоть что-то значат. Я должен убить лучшего друга, чтобы потом вести своих ребят на мостик и спокойно наблюдать, как их там будут убивать??? Ага, щщщаз-з-з! Схватил братца за руку выше локтя, сжал и повторил за ним, — клянусь!

Ребята застыли, и ни звука, перестали даже сопеть. Немая сцена, дошло до всех — мы все умудрились оказаться за чертой, вне закона…. на корабле дураков! Впрочем, они ещё могут уйти, порвать компрометирующие отношения. Мы, не сговариваясь, обернулись к пацанам, те синхронно сделали ничего не понимающие, нарочито придурошные лица. Клоуны, блин! Родненькие!

Я тогда был на грани истерики, уверен, что Плюшевый тоже. Но так вовремя вернулись Китти с Кэтти и, не знаю, какой ангел им подсказал, — они привели Тони и Пью, близнецов! Или неодинаковые братцы сами увязались за нашими печеньками, неважно это, мы вцепились в них, как в спасательный линь. И каким-то особым чувством девчонки просекли, что нам прямо сейчас необходимо.

— Ребята, ну, покажите, вы же обещали! — потребовала Китти у близнецов.

— Кажется, мы не вовремя, — смутился Хаски.

— Ага, вон у Зака отчего-то совсем лица нет! — замялся Маламут. Захар мягко перенял на себя рычаги и завопил:

Близнецы вломили по душе благодарной публике акробатическим хип-хопом, парни в сладостном культурном шоке принялись отбивать ладошками ритм. Вот какие могут быть от них тайны, когда один нагалёныш даже умудряется вытаскивать из моей памяти то, что я и не помнил никогда?! Какие нафиг секреты на каторжном судне, когда на баке слышно, как рычит шкипер на мостике??! И разве такое от пацанов утаишь???!

Третий куплет не захотел вспоминаться, да и правильно — дожить до него нам явно не грозило.

 

Глава 12

Тогда единственный раз мы позволили парням пропустить боевую тренировку. В разгар праздничка заявился Черныш. Он, наверное, что-то хотел обсудить, но забыл, зачем пришёл, так на него подействовало происходящее. Потерянно спросил, что это такое творится? Захар его побаивается, сразу будто за меня спрятался, я и сказал, как сам это понимал. Ну, поминки у нас! Проводили братишку, как следует, как нас проводят когда-нибудь братцы. «П-дец, лечить нечем»! — резюмировал Черныш и ушёл, больше не сказав ни слова. А близнецы и не поняли причин нашей особой душевности. Сдуру остались с нами на вахту, Плюшевый их сразу предупредил — до первой порции! На вахтах и авралах власть отцов стала абсолютной, (наша власть!) дисциплина — врождённое английское качество. Мы, как все ватаги, принимали наказания — Захарка первым задирал рубаху… и поначалу удирал в астрал. А в тот день сам грязно меня обругал, гад такой! И вынес всё вплоть до отливания водой Атлантики. Упорол я косого, каюсь — от порыва ветра узелок ослаб, не затянул, промухал.

Поспорили тогда с близнецами, эти деточки при нас вспомнили приказ Командора! Так вовремя!! И самое пикантное — какой приказ!!! Командор, видите ли, запретил линьки, даже обещал за них зарезать, тьфу ты, ё ж моё! Лаперуз хренов! Кстати, тоже командор, именно на него и ссылались трюмные гуманисты. Ну, я не стал уточнять, кто должен был резать по приказу Руды, сказал только, что раз он на хирурга учился — ему и скальпель в руки. С этим они нехотя согласились, но продолжали настаивать на увещевании просоленных английских моряков, мол, они ж не глупее прочих, приказавших выбросить линьки за борт. Пришлось пуститься в объяснения, чего я очень не люблю. Если человека просто не бить, он будет кому-нибудь за это благодарен? Ведь не будет, правда? Другое дело, если его пороли каждый день лет десять подряд и вдруг в знак особого доверия перестали это делать. То есть, чтобы этот трюк с гуманизмом вообще сработал, кому-то до этого пришлось минимум десять лет полировать матросские спины. Кстати, в какое плавание ушёл Лаперуз? Правильно, в кругосветное, его экипажи комплектовались исключительно опытными матросами, способными оказанное доверие, и оценить, и оправдать. А у нас в морском смысле ещё детский сад, и…

Тут я схватил Хаски за шкирку и прошипел ему прям в ухо, — это я, сука, разрешаю морякам пороть своих ребят, даже Захара, просто чтобы не пришлось это делать самому! А теперь пошли вон, засранцы!

Близнецы спешно поползли на палубу. Мне стало стыдно, ещё и Захар принялся изводить ехидными подначками. Такая я, значит, бронелобая тварь, что совсем не понимаю, с кем нужно так обращаться, а с кем ни в коем случае. Заметил уже особое отношение ребят к курносым менестрелям — ладно, учтём. Потом как-нибудь, а пока пора бы нам вспомнить, что мы немножечко на вахте. Болтали ж прям на рангоуте, пока руки делали рутинную работу… ага, за себя и за гуманистов — они как вцепились в рею, так и лежали, стараясь не шевелиться, только, не понять как, умудрялись языками молоть. Но с другой стороны работа успокаивает, мобилизует. У нас даже стало что-то получаться. Я почти обрёл душевный покой, но, видно, так уж в тот денёк сошлись звёзды.

* * *

Если наказания мы не оспаривали, с поощрениями всё обстояло намного сложнее. Мы искренне считали, что кроме нас никто не может поощрять наших зверёнышей. В конце концов, только мы знаем, что им действительно нужно! И никто не должен к ним даже приближаться! Тем более к моему Захару!!! Помнится, я сразу подумал, что Билли Бонс — не самое удачное имя для пиратского персонажа. Я так много хотел ему сказать… что нарушать приказ Командора ладно, в смысле не смертельно, то есть не сразу… если не при мальчишках, и если не вовлекать в это дело других, например, Захара… что алкоголь — вообще яд, а предложить выпивку ребёнку — покушение на убийство, на его свободу… Но я тупо и молча смотрел, как из его сонной артерии фонтаном хлещет на палубу кровь. В сознании на фоне полного Захаркиного охреневания веселилась мыслишка, что это карма — и этого Бонса сгубили ром с кровопотерей. Захар больше попутал от того, как легко я смахнул его с руля.

— Молодцы, парни, на, малыш, подкрепись, — сказал моряк напоследок, отстёгивая с пояса флягу. Это были последние слова мистера Бонса, которые Захар разобрал в полном разуме, дальше сознание опустело, пацан ощутил лишь абсолютное, мёртвое спокойствие, а его тело само выхватило кортик…

Вот что имел ввиду Командор! — подумали мы уже вместе, немного потом… Я ни в коем случае не винил Руду, ведь это не было сделано только по его приказу, или под его воздействием. Это сделал я сам по своему глубокому убеждению именно так, как считал нужным. Просто некоторые мысли я перестал облекать в слова, формулируя сразу, в действии. А раз так, нефиг пересаливать сцену драматизмом.

— Падаль за борт, продолжить работы, — спокойно скомандовал мальчишкам Захар, вернув себе контроль. Он тоже ничего не собирался объяснять словами, слишком уважал братцев. Ребята всё поняли правильно, особенно то, что их никто даже не пытался «успокаивать» в абсолютной в них уверенности. У нас так никогда и не поинтересовались, зачем я это сотворил. Даже Командор, хотя, наверное, тем более Командор. Ведь именно этого он хотел, не так ли?

* * *

В тот день на мостике дядя Грегори словно озверел — тростью доказывал себе, что никого не боится и ничего не прощает. А я молчал, глядя в палубу, терпеливо дожидаясь малейшего намёка на неслужебную реплику. Я его аж умолял мысленно: «Ну, пожалуйста, прикажи поднять глаза! Ну, что тебе стоит»? Так и не дождался, наверное, к счастью — он всё-таки неплохой дядька. Тогда мне вполне хватило Билли Бонса. К тому же… блин, Руда оказался настоящим Командором, то есть редкой сволочью! Мы приползли к нему за проклятой подзарядкой. И убедились, что ползаем в капкаюту не за отдыхом, не за умением каким-то особенным, а, как собачки, за разрешением! Точно, как пёсики, которым вбитый рефлекс не позволяет обоссать хозяйский ковёр!!!

Мы чуть ли не скулили «спать»!!! А с нами вели неспешную беседу. Сначала Плюш рассказывал, о чём он думал, когда припёрся на мостик с ватагой Занозы. Руда с мудрецами, Чернышом, Пушком и Лютом, оказывается, уже придумали, как всё разрулить без крови и по-честному — они ж не могут врать пацанам. Но пришёл Плюш, Ник оглянулся на него и в лицо Командору сказал «НЕТ»! Прилюдно послал нахрен и потребовал ножи!! И чёртову дюжину мальчишек пришлось выбросить за борт!!!

Плюш сквозь муть перед глазами и гул крови в ушах снова послал Руду уже лично от себя — ему важнее не врать себе, в отличие от всяких мудрецов. И Командор может убиться об переборку — сделанного не вернёшь, отныне все знают, что за слова придётся платить кровью, словоблудие не прокатит. И мудрецы были вынуждены с ним согласиться — прецедент создан, теперь пацанов не остановить никакими самыми умными и добрыми словами. Но они! Просят нас!! Больше никогда не водить ватаги на мостик!!! Да, конечно, не очень-то и хотелось, теперь можно спать?

Фигушки, следующим стал я. Пришлось рассказывать, что произошло с беднягой Билли Бонсом. Хорошо, хоть я наученный предыдущим опытом рассказывал во всех подробностях, начиная с визита Черныша и спора с близнецами. Выслушали не перебивая, я из последних сил хотел было спросить Руду, что он сам об этом думает, но он, наконец-то, дал команду спать…

* * *

Наша пиратская жизнь будто сломалась, дальше всё пошло через… э… бредовые приключения. Сразу после построения приступили к тренировкам, старательно друг друга убеждая, что всё как всегда, ничего такого не произошло. Но оглядываюсь на сидящих на коленках бойцов — что за глюк! Лишний пацан сидит на палубе вместе с моими, молчит, скромненько потупился. Ладно, не обращаю внимания. Отрабатываем всё тот же прямой, только у Ваньки, Яши и ещё парочки шустрых парней получилось задеть мою ладошку, и они перешли на новый уровень — тренируются бить левой. А там и к двоечке перейдём. Поработали до полуденной кормёжки, пошли, кто на ногах, питаться, а приблудный так и остался вместе с лузерами на палубе. Пришли с обеда, продолжили, думаю — скоро вахта, нужно что-то решать. И тут очень вовремя по нашу душу заявилась целая делегация, нет бы им немного задержаться! Подваливает к баку десяток реальных пацанов, один выходит вперёд, указывает на новенького и заявляет, что они пришли вот за этим. Он, атаман, должен наказать его своей, то есть данной Командором, властью. Признаться, меня вся эта командорщина просто достала, психанул… Да опять что-то во мне проснулось, врать не буду — абсолютно спокойно, даже с отстранённым интересом вынул нож и метнул атаману в горло. Пацан забился на палубе, разбрызгивая кровь. Он дёргался, а я говорил его бойцам, что отныне и навсегда по всем вопросам мы с Плюшем за своих парней отвечаем сами, сразу на месте — Командор запретил нам участвовать в поединках на мостике. И коль уж их ватага осталась без атамана, они прям вот сейчас поползут на мостик к Длинному Джеку за решением своей участи. Только сперва вытрут и принесут мне ножик, а потом выкинут падаль за борт — у засранцев слуг нет.

Ребята не стали с нами спорить, ведь может быть, Длинный их сразу не убьёт, он же Командор, не как некоторые. Ножик мне прогнувшись вложили в небрежно протянутую ладонь, труп парнишки плюхнулся в волны, а его ватажники шустро поползли на мостик, как и было сказано, на карачках — мы с Плюшем проследили. Ванька с улыбкой водрузил новенькому на голову деревяшку и потребовал представиться. Тот дёрнулся, уронил деревяшку, проговорил, — Крис без клички.

— Ну, прям как я, — улыбаюсь парню, — ты принят. Упор лёжа, отжимания от палубы. Считай отжимания… вслух считай, недоделок!!!

 

Глава 13

На вахте чувствовалась натянутость отношений. Понятно, что английские моряки, простые их натуры, чувствовали себя слегка не в своей тарелке в нашем благородном обществе. Мы тоже особенно к сближению не стремились, и дело могло повернуться скверно, кабы не деды, кои англицких и всех прочих бар на колу вертели и в сортире видели. Уложили парней, разошлись на индивидуальную практику. Снова иду на нелюбимую вахту на мостике ерундой заниматься — склянки переворачивать, в колокол их отбивать, за лагом следить, считая узлы, да по компасам курс отслеживать. По сути время медитации, часть отдыха. Ну, это в идеале, если не считать придирок дедов. Командуй им, как будто кроме меня больше некому. Вот как должно идти судно по данным волнению и ветру, и что для того требуется?

Поубивать старых, да идёт оно раком! Чем такое терпеть! Сэру капитану положена трость, орудие его труда, блин, и он сука старая не лодырь какой-нибудь. Точно, грохну урода и всё, вот что мне сделают? Тот же Командор? Ну, допустим, мне-то уже ничего, а Захарушку просто убьёт, не отдав мне, потустороннему вирусу, команду на сон. И будет прав, ведь «Правда всегда одна…», для всех, блин, «так сказал фараон…», даже хуже фараона. «Товарищ Сталин, вы большой учёный», медицинское светило, мастер анатомирования… хотя лапочка просто, если по сравнению с сэром капитаном! А эти педагоги, чтоб их всех! Вот папа моего школьного дружка Сявы пеника нашего за меньшее гораздо на полугодовой больничный оформил. Сяве показалось забавным помяукать в хоре, так учитель пения его из класса выгнал, и всего лишь забыл, что дверь внутрь открывалась.

Иду в грустных размышлениях, а меня незнакомый дед окликнул по-русски. Откуда взялся? А! Это ж дед казачат, и как я забыл, что не все мои курсанты сироты?

— Да, отче. — Изображаю на лице умную такую серьёзность.

— На!

— У ё…, ну, падла! — как, наверное, тогда сказал наш пеник…

— Тьфу, сопля, а внучки про тебя такого порассказали! И такой ты и сякой. А на самом деле — говно.

— Я ж тебе говорил, Паша, — басит кто-то.

— Да помню я, Коля. Надо же было посмотреть. Вставай, падаль. Поздоровайся.

— Чтоб ты сдох, тварь! — встаю, здороваюсь, как и просили.

— На в довесок.

— С-с-сука!!! — а что ещё скажешь?

— Хм, норов у мальца есть. А ну-ка ещё…

— Уй, уроды, загрызу! — даю комментарий к их поведению.

— Кажись, подходящий, Коля.

— Да, Павлик, пойдёт.

— Сынку, ты не бесися. Мы на тебя смотрели. Внучок Петя про тебя сказал. Правильно сказал, будет с тебя толк.

— Больше бить не будете? — интересуюсь на ближайшую перспективу, мысленно переводя дух. Если б меня как пеника, убили бы нахрен. Я-то в отличие от того бедолаги полностью заслужил.

— Будем. — Горестно обнадёживает дед на будущее. — Ещё сильнее будем бить. Ну как ещё из английского говна сделать казака? Сам посуди?! Нам бы и мараться лень, но за тебя внучата просили. Петруша тебя своим спасителем почитает. Ну, и мы к тебе, как к родному.

— Благодарствую, отче, — пытаюсь балагурить.

— Во, а ты говорил, что они вежества не знают!

— Не говорил, Паша, а так тока…

— Ин вьюнош избит, а вежлив. То дорогого стоит. — Дед Паша наставительно, уже воспитывает, блин. Ещё одна старая сволочь на мою голову!

— Ну, красавчик он. Добрый будет казак, или дохлый. — Вторая старая сволочь на нашу больную башку!

— Убью, с-с-суки! — прыжком подрываюсь с палубы.

Дед Паша как-то махнул рукой, и просто выключили свет. Свет включили неприятно. Ладошами по лицу. Ладошки у них грубые и мозолистые. Как подошвами ботинок натёрли.

— О, сынку, живой! А я уж подумал, что уходил тебя!

— Чего ему сделается, Паша? Казаки с одной плюхи не дохнут.

— Прав ты, свояк, добрый будет казак. Я его сразу в пластуны буду учить, — чем-то непонятным очень доволен добрый дедушка.

— А в кого ж ещё, коли оно только и ползает? — другой дедушка ироничен, — брось, Пашка!

— Надо, Коля. И парнишка подходящий. — Не принял хохмы его товарищ.

— Ну, тебе видней, атаман, — как-то привычно сразу согласился другой.

Так и познакомились, дальнейшие представления были излишни. Отцы хотели сразу перейти к делу, типа пока одно баловство было, но я совершенно честно-серьёзно отмазался неотложными судоводительскими делами на любимом мостике под руководством душевнейшего сэра Сэнди. Типа нафиг-нафиг, вахта на мостике важнее всего. И провёл время на мостике на кураже! Ведь из-за Криса я уже второй раз нарушил приказ Командора! Он меня просто обязан списать — даже мне это ясно. Но казаки в ученики выбрали именно меня, и выберут ли после нашей с Захаром общей кончины кого-нибудь ещё, не известно. Зато очень хорошо известно, что вслед за нами придётся как-то спровадить за борт или сломать две ватаги и казачат. Решаю, что ещё поживу.

Командор сумел нас удивить, мы как-то смогли ещё удивляться в том состоянии! Мудрецы нас внимательно выслушали, Лют сказал, — правильно!

Черныш попросил, — отныне приглядывайте там.

А Руда выдал, — пожалуйста! Хорошо? Вот и славно, теперь спать…

 

Глава 14

Нужно отдать Командору должное, он не был ни маньяком, ни шалопаем, вернее, был, конечно, но и нельзя ему отказать в гибком уме, в желании понять каждого. Руда ещё при жизни составил мнение о сталкерах обоих кланов и, когда они дружно переформатировались в матричном виде, когда всё заметно усложнилось, повысил внимание, стал намного серьёзней, сосредоточенней. Длинный Джек отнёсся к его озабоченности этакой ерундой снисходительно — он ведь не способен бояться людей. Знай Длинный Руду при жизни, он бы брезгливо скривился от разительной перемены, превращения резкого, авантюрного, уверенного в себе атамана в заложника. Сын лорда просто в силу собственной природы не мог представить себя жертвой или палачом. Для Руды же, с его честным воображением, этот факт прямо следовал из положения, в котором они оказались — посреди Атлантики в обществе малолетних психопатов на корабле дураков.

И он с облегчением выслушал те же соображения от советников, заметил признаки тех же выводов в поведении, вроде бы, отмороженных на всю голову Плюша и Неждана. Обезбашенные джокеры стали держаться вместе, обеспечив себе спины, собрали свою банду, подконтрольную лишь им лично, успешно ищут конкурентные преимущества — проныра Неждан сумел пролезть в ученики к казакам и, как у него принято, нагло монополизировал их внимание для себя и своего дружка. В ответ на резонную просьбу поделиться, нагло послал его, Командора, к «микробам, им делиться привычней»! И тут же, картинно «подумав», предложил представить его казакам в обмен на «умение отдыхать»! Гадство, конечно, не скажешь же ему, что замок их строгого ошейника заключён в их же головах, в их вере в него, Командора. Ещё большее гадство это то, что они, Плюш и Неждан, считают вполне для себя естественным торговаться с Командором… но это же и главная радость — для них так же очевидно, что они все друг другу и заложники, и палачи. И самое ценное — им это ни разу не метафора, ещё при жизни не привыкли чересчур отвлекаться на слова, а после смерти и вовсе перешли на язык прямого действия.

* * *

Командор с ужасом осознал, что не может без них обойтись. И дело совсем не в том, что их стараниями, вернее, ножами… да просто самим фактом присутствия, поддерживался джентльменский дух в первобытном пацанячьем сообществе — Джек, Гарри и Поль справились бы и сами, нашли бы время. Он не мог обойтись без этих бунтарей в главном своём деле — в медицине. Руда серьёзно приготовился — отвёл собственную, бывшую капитанскую, каюту под медотсек, там и стол уже был, и крюк в подволоке для фонаря. Сам фонарь ему сделали Лют и Близнецы из нескольких свечей, линз и зеркал. Удачно нашёлся инструмент хирурга с «Забияки», тревожить самого хирурга, на секундочку британского офицера, пока не решились. На «Подарке» озадачили провизора всеми микстурами, что только смогут быть полезными, прежде всего, наладили перегонку спирта из рома. Культурно попросил леди перетряхнуть наворованное тряпьё на предмет перевязочного материала и шёлковых ниток. Они же поделились иголками. Сочтя материальную базу пока достаточной, Руда впал в медитативный транс — принялся передавать основы Джеку, ведь резать предстояло именно ему, а он в научном смысле имел дело лишь с мертвецами. Кстати, его приказом убитых запретили выбрасывать сразу, лишь на другой день, когда в «операционной» дышать уже было невозможно. Южные широты, жара, всё быстро протухает. Это обстоятельство слегка испортило репутацию Джека, потерять которую, казалось, не было никакой возможности. Руда почувствовал смутное беспокойство где-то на третий день чисто учебной практики — где живые пациенты? Не уж-то все здоровы? Гм, отчасти да — совершенно на голову больных, готовых добровольно прийти в «операционную» не нашлось, не смотря на любые боли.

Взглянуть на ситуацию со стороны ему помогли Неждан с Плюшевым — они просто за ноги приволокли к нему Джеймса, у бедняжки вскочил свищ, но обращаться за врачебной помощью он стеснялся. Даже орал и брыкался, так его же дружки зафиксировали Яшу на столе и держали всё время медицинских процедур. Дело стронулось с мёртвой точки — пациентов Командору поначалу стали таскать сердобольные, душевные мальчики, прям медбратцы просто, только вместо красных крестиков они на рукавах вышили смайлики, улыбку Джека. Командор догадался поручить за самочувствием мальчишек следить лично атаманам, и упаси их Создатель, чтобы Грегори или Захару не пришлось задать им прямой вопрос, — у тебя точно все здоровы, приятель?

Так что атаманы уже сами серьёзно озаботились диагностированием, доставкой и помощью Джеку при операциях. Эти мероприятия здорово укрепляли нервы и командный дух в ватагах. Но самые смышлёные атаманы были просто мальчишками, что с них возьмёшь? Ну, болит у пацана животик, режет в боку — может само пройдёт? Пациента доставили очень серьёзные Неждан и Плюшевый. Первая полостная операция — удаление аппендицита. Антибиотиков нет, антисептика — спирт, анестезия — деревяшка в зубы и иммобилизация. И ни в коем случае нельзя терять сознание, пока Джек режет и шьёт по живому. Руда выдержал, Длинный сотворил чудо, мальчишка пролежал в горячке неделю и нехотя пошёл на поправку. К тому моменту Руда уже сам удалял зубы, гланды, очищал гайморовы полости, вправлял вывихи, складывал сломанные косточки и штопал порезанные шкурки. У мальчишек постоянно что-нибудь болело, и рядом всегда оказывались мальчики со смайликами на рукавах.

Неждан был прав, конечно, полагая, что ни до чего хорошего такие повадки не могли бы довести. И ни капельки по этому поводу не переживал — они все не напрасно верили в своего Командора. Руда хладнокровно шёл на отчаянные меры, будучи уверенным в своей команде, он знал, что на Неждана и Плюша найдутся тормоза и противовесы. Приказ доводить ребят до бунта он дал только лучшим в этих вопросах специалистам обоих кланов. Что-то приказывать Чернышу у него и мысли не возникло — он сам, по своему внутреннему убеждению, предельно конкретно разъяснял мальчишкам, каково бунтовать против Командора и против него лично. В этом деле он нашёл неожиданного помощника в лице Стужи. Вернее, в лице Грязного Дика с матрицей Стужи в голове.

Дик не был грязней остальных, это просто невозможно. Ему дали прозвище за постоянные просьбы к Всевышнему очистить его. Бедняга искренне раскаивался в содеянном и мучился обычными подростковыми бедами. Вдобавок к ним мальчишку с детства перекормили «опиумом для народа». Как подрос, отдали по бедности в подмастерья, фактически в рабы, хотя для него в принципе ничего не изменилось — всё те же привычные тяжёлые работы, побои и вечное недоедание. Дика даже не смущали насмешки, главное — не мешали молиться, он мог оставаться наедине с Ним даже в конуре барака батраков. Но хозяйскую дочку забавляла его реакция на простые слова, улыбки, её смех. Избежать муки не было никакой возможности, молитва не помогала — она лишила его возможности молиться, лишила покоя, мысли путались. Всё валилось из рук, ноги подгибались, мир вокруг застил алый туман, отдаваясь гулом в голове с каждым ударом сердца… Дик был просто вынужден защищаться — убил её отца топором, прилюдно, прям в мастерской. Рубанул по руке с корявыми пальцами, по ноге выше голенища тяжёлого сапога и пробил затылок, рухнувшей к его ногам, пьяной сволочи — он больше никого не схватит за волосы или за ухо, не пнёт куда попало, никогда не изрыгнёт грязные богохульства.

Дик стоял с окровавленным топором над трупом хозяина и, пользуясь всеобщим оцепенением, пытался осмыслить случившееся. Но мёртвую тишину и пустоту в мозгу высверливал истошный девчоночий визг — эта зараза так и не дала ему подумать! И как он её тогда не отправил вслед за папочкой? Эта мысль не давала ему покоя, когда пришедшие в себя рабочие, скрутили его, когда он, избитый до полусмерти, дожидался казни в каменном мешке. Он постоянно думал об этом в трюме корабля дураков — убивать нужно было дочку! Тогда её папочка убил бы его сразу, на месте, в любом случае, он уверен, мёртвая девчонка не смогла бы ему помешать обращаться к Нему. Дик беспрестанно взывал к Богу, просил очистить, молил услышать… ну и выпросил себе на голову участкового из будущего, из другой страны.

Повезло, в общем. Нет, реально повезло — для российского околоточного Дик оказался обычным, только слегка запущенным случаем. Стужа совсем не теоретически знал, что девяносто процентов всей преступности — это бытовуха, а из неё девять десятых насилие в семье. Мент, конечно, попутал от попадания, но не сильнее Неждана или Плюша, и сразу с облегчением отметил, что малолетний псих ему достался непьющий и не наркоман — иначе вообще хана, а так с ним можно работать. Первые дни он просто слушал мальчишку, не особо обращая внимание на то, как тот его обзывал — то ангелом, то демоном. Стужа резонно полагал, что пацан тоже имеет право на истерику, и слушал, слушал… терпел, попутно управляя персонажем в этой непростой игре. Наконец, парень немного успокоился, даже смог впервые за чёрт знает сколько времени нормально выспаться. Он с удивлением осознал, что ничего особенного с ним не случилось! Такое происходит сплошь и рядом, даже вселение в него потусторонней сущности вовсе не уникально. А в жизни столько действительно интересных и важных вещей! Например, как бы самому не загнуться и не дать парням поубивать друг дружку.

Грязный Дик действительно верил в Бога, и слова Его о любви к ближнему многое для него значили. Конечно, в случае нужды, ни секунды не раздумывая, он проломит голову любому из них, но сначала, как и его демон, сделает всё, чтобы до этого не дошло. В общем, парни друг друга хорошо поняли, даже спелись, и Стужа естественным образом занял положение «доброго следователя» при Черныше. Он тоже, как и Чарли Ёрш, Весёлый Гарри, вёл строевую подготовку, но лишь в режиме подмены и больше упирал на физкультуру. Мальчишки не получали ни малейших поблажек, но отчаянно тянулись к нему, к его добродушным подначкам, непрошибаемой уверенности в себе, в них. В конце концов они чувствовали настоящую веру Дика, которая ни ему, ни им не оставляла места страхам и злобе.

А внешне, без лирики, им казалось, что с Диком просто интересно. Он, оказывается, досконально знает корабль, зубодробительные названия так и сыпались из него всегда вовремя, только по делу, и ему никогда не надоедало объяснять и повторять. Откуда бы такие познания в столь юном теле? Оттуда. Стужа с детства болел кораблями, клеил модели, читал, даже отучился на кораблестроительном факультете. Причём, что о многом говорит, доучивался, отслужив в армии. Быт согнул и его, в органах лучше кормили, но не сломал, просто профессия стала хобби — себя-то не переделаешь. И ему стало казаться, что всю предыдущую жизнь он на самом деле готовился к этой, невозможной, наполовину виртуальной, напрочь незаконной — настоящей его жизни!

И такой по-настоящему нужной! Пацаны, даже с вселенцами в мозгах, почти не смыслили в морском деле, без руководства моряков никак. Но у них свой взгляд на обучение, а у других, у Неждана и Плюша, например, совсем обратный. Учитывая характеры тех и других, не приходилось удивляться побочке учебного процесса, к примеру, судьбе Билли Бонса. И Стужа на авторитете «демона», заслужив знанием предмета уважение моряков, стал незаменимым. Если Неждан и Плюш всегда были только со своими пацанами, для Стужи все мальчишки стали его. Он не покидал палубу, выступая «вечным помощником» вахтенных начальников. Главное — моряки его стараниями были почти избавлены от необходимости общаться напрямую с отморозками неуправляемых джокеров. В его присутствии даже они превращались в улыбчивых, покладистых лапочек, и ребятишки просто отдыхали душами на реях. Невероятно, но им самим порой приходилось назначать себе наказания, консультируясь с Диком, кому, сколько и за что.

* * *

Одна беда — Стуже было никак не разорваться. Он не оставлял «Бродягу» ни на минуту — Плюшевый и Неждан держали своих пацанов при себе, а на других судах у них пока не было срочных дел. Он валился с ног — его, как и всех, касались занятия по судовождению, сигнализации, строевой — и не успевал. Один бы Стужа не вывез, конечно, к счастью это от него и не требовалось. Клановый дух, командные задачи — эти понятия успели стать частью сталкерских натур. Просто понимали они их по-разному, но, тем не менее, каждый в меру своего разумения работал на командный результат.

Пушок просто исполнял свой профессиональный долг психолога, при жизни волонтёра, социального работника в реабилитационном центре для больных химической зависимостью. И в профессиональном плане для него ничего не изменилось, ведь на встречах он первым делом говорил новичкам. — Запомните лица друг друга. Через год половина из вас умрёт, а через пять лет в живых останется лишь один из десяти. Такова статистика. Это касается, в том числе, и меня — стаж моей трезвости всего чуть больше года.

Прежде всего, он учил больных людей жить сейчас — не вчера, не завтра, а сию секунду — блин, да пока они живы, смерти нет! На корабле дураков его задача значительно упрощалась, подростки иначе жить не умеют. Его пацан, Эндрю Окошко, просто запретил думать о смерти, он сделал для Пушка главное — поверил в него. Поверил, не смотря на пьянчугу отца, от которого пацан сбежал из дому. Не смотря даже на пянчуг братьев, с которыми они грабили и, в конце концов, попались по пьяни. Пушок старался уже не за жизнь, а за совесть — наполнял жизни ребят по-настоящему интересным, развивающим контентом, будто всех их ждут долгие годы жизни и непростые испытания. За отправную точку он взял игру, благо у некоторых пацанов появились монеты, что остальными было воспринято как вопиющая несправедливость, требующая немедленного исправления. А выиграть же намного интересней, чем просто отобрать или стырить.

Простейшие игры и методы развода на бабло уже внедрялись Нежданом и Плюшевым, олицетворением подростковой банды при нормальной советской школе. Пушок взялся выправлять ненужный крен в развитии и через игру нашёл свой путь к ребячьим душам. Он придумал занятный психологический тренажер — русские шашки. Сам, фанат этой забавы, расчертил палубу, раскрасил деревяшки и устроил сеансы для всех условно отдыхающих. Правда, в его исполнении русскими шашки оставались недолго, очень скоро были внесены свои специфические пиратские поправки в регламент партий оттого, что играли исключительно на деньги. Игроки делали ставки и напряжённо думали. После воплей вокруг больших шахмат в городском парке странно воспринималась гробовая ребячья тишина и застывшие, безучастные лица. Любой возглас, жест, гримаса могли быть расцененными как подсказка со всеми печальными для подсказчика финансовыми последствиями. Он автоматически «проигрывал» обоим противникам — платил размер ставок из своего кармана, потому без серебра к шашкам не допускали. А что там делать даже с монетами? О, пирату везде найдётся, чем торговать и с кем поторговаться! В торгах за партию могли участвовать лишь те ребята, что стояли со стороны «своего» игрока. Занять сторону можно было один раз за одну партию. Шахматных часов, конечно, не было, потому обходились двухминутными склянками, ход обдумывался, пока песочек сыпется. Сделав ход, часы переворачивали — чем дольше думал, тем больше времени дал противнику на обдумывание. А если песок высыпался, партия продавалась. Ставка игрока не изменялась, но тот, кто предлагал больший откуп, мог доиграть партию. Свои монеты он досыпал в банк и забирал обе ставки, если выигрывал. На этом маленьком дополнении к правилам разыгрывались нешуточные драмы с захватывающими поворотами. Пацаны не спешили занять позицию, внимательно изучали присутствующих, оценивали ход партии. Торопливость и горячность неизбежно наказывались, ведь никто не запрещал пари на исход и никто не гарантировал, что партия не «разыграна» на публику и противники не играют на «один карман». А что такого? Ну, обман, война вообще — путь обмана, жизнь пирата — путь войны. И никто не обманывает простофиль, кроме их же глаз и самомнения. Истинная мудрость постигается лишь в шкуре осла, то есть на собственной шкуре. Главное — вырабатывает критическое отношение к действительности. Верь кому и во что угодно, но всё подвергай сомнению, и денежки только вперёд. Весь мир — театр, и люди в нём всякие, сдав шубу в гардероб, подальше прячьте номерок.

 

Глава 15

Главная и самая ценная помощь Командору пришла с неожиданной стороны, от, казалось бы, устранившихся от всего пиратского непотребства «нормальных» сталкеров. Зуб и Клык просто остались на «Подарке». Они сами и парни их, Угрюмый Джордж и Эб топор, не были нюнями с утончёнными натурами, особенно показавший себя натуральным карателем Зуб. Просто они не были мальчишками, ну, в намного меньшей степени, чем остальные — серьёзные, основательные, хозяйственные мужики. Они начисто игнорировали «Бродягу» и Командора со всеми детскими играми в пиратов. Руда являлся для них главой клана, и точка, никаких нахрен лордов! Даже Длинному Джеку хватило ума не нарываться, не лезть к дядькам с глупостями — заняты чем-то, и пусть их.

А занимались они уходом за живностью и всяческими вопросами вкусностей и удобств. Их мальчишки, засранцы, так и прилипли к ним ещё в М-е. Селяне посреди Атлантики умудрились организовать настоящую семейную ферму. Мальчишки под их суровым, немногословным, но чутким, человеческим, руководством возились со щенками, козлятами, цыплятами, особо доверенные лица были допущены к кроликам. Ну, а крысы, пиявки, жабы, опарыши и прочее воспринималось как неизбежные в любом хорошем деле осложнения. И если на любые другие «грязные» работы посылали в виде наказания, то за вахты на «Подарке» Руда устроил соревнования. Ребята с «Бродяги» стартовали сразу на двух шлюпках — проигравшие возвращались обратно за линьками. Но желающих рискнуть составить «очередникам» конкуренцию в «свободное» от вахт время не убавлялось. Ведь кроме милого пиратского сердцу сельского хозяйства на «Подарке» обитали гражданские. Живые, настоящие девчонки! Они с мамочками выхаживали больных, у парней всегда были приличные поводы для визитов. И как-то само собой естественно добрая тётка зашила приятелю сынка штанишки, а он с друзьями помог в хлопотах. Сначала дестилят из фляжек, потом шиллинги пошли в обмен на оладушки и варёные яйца. И капелькой сюра в этом благолепии стал пиратский хор при воскресной школе дона Алесио, почтенного владельца «Пеликана». Ну, ему ж ничего не стали объяснять, и он всё ещё немного сомневался, что его зафрахтовали не совсем правильные англичане.

* * *

К слову о неправильных англичанах, о близнецах. Они также отказывались что-либо понимать, все пиратские мерзости парни легко пропускали мимо сознания. Их носители оказались слеплены и замешаны на том же оптимизме пополам с авантюризмом. Эти милые подельники, ангельски трогательные курносые мальчишки повадились подрабатывать на похоронах незнакомых состоятельных жмуров. Начинали ещё в церкви, а уж когда прохиндеи, искренне скорбя, присоединялись к процессии, ни у кого не возникало вопросов, какого чёрта они тут делают? И надо ж было Тони Хапу тяпнуть у покойничка прям из ящика те часы! Вроде бы прошло удачно, и тикалки попались занятные, блин, с красивым гербом на корпусе. С ними их и взяли, Пью лопухнулся на утиралке бдительного джентльмена. Наследников часов сразу нашли, и вот незадача — бывший владелец закончил жизнь от пробития его затылка чем-то тяжёлым. А родственники заявили, что они б никогда не зарыли такую хорошую вещь вместе с не очень ими любимым дядюшкой. Заразы даже не переодели мужика, сэкономили на услугах, а самим было лень или некогда — так торопились зарыть того хмыря. Хотя полиции стоило бы задуматься об этакой поспешности, убийство и часики повесили на трогательную парочку — так богобоязненные души служивых потряс цинизм их ремесла.

И никакого цинизма — просто немного воображения и капелька психологии, в общем, близнецы попали по адресу, к родственным душам. Угомону на них не было и быть не могло. Попали парни к сэру Грегори — клановый вклад в общую помойку, так сказать. Неждан с Плюшем особо предупредили дядю Гришу насчёт курносых, так ребята оказались не в подчинении, а под покровительством. Времени у них было достаточно, пацаны, лишённые надежды, с завистью на них поглядывали и разрывали чуткие сердца. В общем, начали они понемногу мастерить, чему весьма способствовал сэр Израэль. Пленные плотники валялись в трюме вперемежку с другими пленными, и никто не хотел разбираться — некогда всем. А с сэром Грегори у него отношения не сложились — заявил дядя Изя, что ему достаточно приказов шкипера Джона или Командора, сэр Грегори и послал его по всем заявкам. А тут Пью и Тони застенчиво подходят и почтительно спрашивают, не нужна ли дяде Изе какая-нибудь посильная помощь, а то у них нет доступа к инструменту с материалом. Да Боже ж мой — как детям отказать? Таким курносым?? За которыми стоит сам Командор??? Да ещё и себе же на пользу — вот у Грегори рожу перекосит!!!

Первым делом сделали прототип скейта. Сам скейт-борд пока оставался в смелых замыслах, для начала поставили на деревянный каток ровную дощечку и при пацанах балансировали, кто дольше. Едва пиратики успели разориться на эту ерунду, ещё толком не наигрались, как близнецы продемонстрировали «попрыкунчики», короткие лыжи для скакания по палубе — у всех пацанов просто посрывало крыши! Однако гинея за две палки — явный перебор! Но уговаривать засранцев не получалось — за ними отчётливо маячили смайлики на рукавах отморозков Зака и Сбитого. Так получилось само по себе. На пати у юта мальчат «из-под палубы» не допускали «настоящие пираты», на рабочих местах ни о каких развлечениях и мысли не могло возникнуть. Оставался только пятачок у такелажки. Неждан с Плюшем всегда были рады курносым затейникам, те запросто привели таких же, в принципе, засранцев. А парни Джона Ножика и Ника Занозы, не говоря о казачатах, считали себя выше любой дискриминации. Сами отщепенцы, заступившие все приличия, нарушившие все приказы, они продолжали демонстрировать свой пофигизм. На вечеринках у такелажки приятелям близнецов не нужно было опасаться не то, что худого слова, неприветливого взгляда. И сэр Грегори немедленно воспользовался «пряником» — стал отпускать ребят на «танцульки» лишь по заслугам, что сразу подняло его авторитет в глазах пиратской молодёжи. Старикам это лестно, он на этой почве даже с дядей Изей помирился. А у мастеровых и близнецов заметно подрос авторитет в глазах ватажных ребят, у парней Зака и Сбитого и особенно у двух девчонок.

Если честно, с них-то всё и началось, просто захотелось подвести под исторический процесс солидную базу «без лирики». Романтика началась с маленькой просьбишки Неждана и Плюшевого. У их ребят появились специфические обязанности и сложное общественное положение, но они пока — совсем не суперы. Они, конечно, пообещали за каждого своего парня выбрасывать всю ватагу виновного за борт, но им нельзя терять ни одного пацана! Одним смайликом от ватаги не отобьёшься, а ножики им рановато — ещё порежутся. И для развития нужен снаряд, вот и придумали — нун-чаки. Близнецы просто сказали, — вам завтра, остальным по руке надо делать, чтоб быстрее освоили.

Принесли они нам снаряды, и принялись снимать мерку, почему-то с близняшек первых. Но девчонкам не понравился результат, и они попросили что-то переделать — то ли шнурок одной удлинить, другой укоротить, что-то сделать тяжелее, а там посмотрим. Когда все уже увлечённо махали палками, временами поскуливая, временами даже от счастья, эти ещё с сомнением поглядывали на очередной шедевр близнецов. А как же они это терпели? С восторгом! Блин, по печенькам хотя бы видно, что они одинаковые, но как Китти с Кэтти в двух непохожих подростках угадали родственные души? Только Бог знает, и Он, судя по всему, на нужной стороне. Вот близнецы и повадились проводить весь досуг поближе к девчонкам, а за ними следом с юта на бак откочевала самодеятельность — все брэйк-пати и рэп-батлы стали проходить у такелажки.

* * *

Кем-то сбоку от крестьян и близнецов стоял независимый Своята. Командора он так же, как и Зуб с Клыком, не считал настоящим, да и не мог считать. Ведь Невиноватый Джонни действительно ни в чём не был виноват — обычное дело для правосудия. Ирландские крестьяне в те времена имели множество причин для недовольства и высказывали его, как умели. Власти на критику реагировали нервно — ловили и вешали. Вот батя Джонни приютил беглецов. Тогда, как всегда, это называлось укрывательством, и когда пришли солдаты, исход для всех был ясен и однозначен. Погибли и отец, и братья, и странники, только Джону повезло. Он помогал сопротивляться в меру своих малых сил, но никого убить не сумел, был ранен и потерял сознание. Потому сразу мальчишку не повесили, сочли мёртвым. Его священник подобрал, Богу — богово. Привёл в чувство, накормил, спать уложил. И сдал властям, кесарю — кесарево. Джон был Невиноватый, а Егор — мастер спорта по стрельбе из лука, Робин Гуд и Чин Гачгук в одном флаконе. Действительно независимый, свободный человек, способный ради пары набросков залезть чёрт знает куда, уютно себя ощущающий в любом лесу, реке, или на горе. Он ни от кого не бежал, просто сам ушёл от неприятного ему общества. Исключением стала бесшабашная «Варанга», всегда внезапный как гюрза и простой как шланг Нежданушка, парадоксальный Руда, афористичный Стужа, загадочный Лют. Егору даже стало казаться, что он встретил настоящих людей, и он стал Своятой.

Но Кто-то свыше, в Кого Джонни верил всей своей детской душой, засунул Свояту вот в это. Он ни секунды бы не остался в этом обществе, но его мальчуган действительно ни в чём и ни перед кем не виноват! И не ему, матрице никому ненужной ни здесь, ни там, кого-то судить. Тем более осуждать. Впрочем, оправдывать он тоже никого не собирался, называя всех и всё своими именами. Только кому нужны проповеди на корабле дураков? Своята просто жил, как считал правильным и не делал того, что считал неприемлемым. Он не бил детей, не учил их убивать, хотя и умел это делать. Он не стал их вооружать — и без него нашлись мастера и выдумщики. Однажды Своята взял у Люта линзу и выжег для близняжек орнамент на нунчаках. За волшебную стекляшку ему уже через два дня предложили три гинеи. Мастер не продал волшебную линзу, но и просьбы научить оставить без внимания не мог. Смотался на «Подарок», приволок пяльцы, разноцветные нитки, иголки — Руду чуть культурным шоком не выгнуло этаким сюром — малолетние убийцы вышивающие крестиком! Но и это не всё — каждый обзавёлся гладкой дощечкой, мастер показывал, как рисовать угольком паруса, корабли, облака, лица…

К Свояте относились как к неопасно больному родственнику, и совершенно напрасно, всё он понимал и всё для себя решил. В тайне от всех Невиноватый Джонни под его руководством мастерил свой первый боевой лук.

* * *

А про Сыча Руда, как всегда, забыл — живой, и ладушки. Сыч всё не просто понимал, он точнее всех знал, что вероятность их выживания в рамках погрешности неотличима от нуля, искренне полагал, что ему, как исследователю, эмоции фиолетовы — и дотошно разбирался в этих самых погрешностях, случайных всплесках на гладких кривых, ведущих к неизбежному обрыву. Он пришёл к очевидному даже для не математика выводу — если статистические законы не дают нужного результата, нужно переходить на уровень личных решений. К чему его изо всех своих невеликих сил толкал Пройдоха Пит. Он считал себя цыганёнком, вернее, гордым цыганом. Цыганского в нём было — слегка смуглая кожа и чёрные волосы, что в условиях каторжного трюма совершенно не бросалось в глаза. Но если от властей он происхождение утаил, просто чтоб сразу не повесили, то в трюме скрываться ему было унизительно — удавили бы нафиг, если б не вмешательство Чарли Ерша. Пит себе не льстил, всю весёлую ночку он провёл рядышком с Командором, но дальше прятаться за чужой спиной считал невыносимым. Сыч оценил все за и против, и решил не терять более времени. Он давно заприметил ребят терпеливо выжидающих, стоя на коленях у такелажки, когда на них обратят внимание, — ты принят, упор лёжа принять. Отжимания от палубы, считай отжимания. Вслух считай, недотыкомка!

В то утро Неждану с Плюшевым стоило немалых душевных сил «не заметить» щуплую фигурку нового претендента на место в их команде.

* * *