Колоколову пора было уходить в Чапо. В последний вечер у костра Славка шепнула:

— В полночь, вон в том сосняке... Я должна сказать тебе что-то важное... Ты хочешь, чтобы я сказала тебе очень, очень важное?

— Хочу. — У Колоколова чуть-чуть задрожали пушистые ресницы, он уже понял, что она скажет ему.

И вот он пришел на этот склон сопки. Он лежал на спине, сунув руки под затылок.

Посыпался дождик, и тьма стала кромешной. Колоколов завернулся в плащ, закурил. До полуночи было еще сорок минут.

Сначала слышалось только шуршанье дождя, потом оно перешло в плотный шум. О стволы щелкали невидимые, крупные капли. Когда Анатолий включил фонарик, в узком и длинном луче сыпалось серебро.

Через несколько минут он услыхал журчанье и плеск. По песчаным руслам высохших потоков пошла вода. Колоколов посветил фонариком: рядом у подножия сосны, сердито урча, вода вгрызалась в песок и вымывала его из-под толстого корня. Скоро он повис в воздухе, как перекинутый мостик. С него ниспадала черная бахрома длинных, тонких веревочек-корней. А вода, расширяя и углубляя русло, уже бушевала, мчалась вниз, взбаламучивала песок и уносила его. Она тащила ветки, шишки. Вот вода уже стала рычать и реветь: образовался водопадик.

Длинный, яркий и будто твердый луч метался, рассекая тьму. Он то становился коротким, толстым и дымящимся, упираясь в сосну, то копьем уносился вдаль, бесконечно вытягиваясь, делаясь тоньше.

Яма расширялась, углублялась, потянулась по всему руслу, извилисто разрезая сопку. Уже бурлил, гудел двухметровый водопад, и над ним висел мостиком толстый корень с бахромой.

«Придет! Ее и дождь не остановит», — весело подумал Анатолий.

А дождь все усиливался, ручейки и малые потоки неслись в большой поток. С шумом летела вода с вершины сопки, хлюпали, отваливаясь, куски берега и растворялись в ней. Шагни в поток, и он собьет, закрутит, потащит. И все это совершалось в непроглядном мраке, среди пустынного леса и дождя.

Колоколов кутался в плащ, прижимался к толстой сосне. Он любил вот так подсматривать за тайнами природы.

И вдруг треснул выстрел, и красная ракета шипя взвилась во тьму и дождь, на миг озарила мокрые палатки и выбегающих людей.

Анатолий вспомнил: «У подножия сопки выгружено имущество буровиков». Он побежал к палаткам, бросил плащ с пиджаком под навес.

— В воде будь осторожней, а то собьет! — крикнул он Славке.

— Такую тумбу, как я, рычагами не своротишь!

Поток уже хлестал между ящиками, валил железные бочки с горючим.

Бородатый Грузинцев, в одних трусах и сапогах, кричал:

— Без паники! Сначала выносите все продукты! Мешки с мукой. Сахар, масло. Космач! Организуй свою группу, вытаскивай ящики с инструментами!

— Эй, тюха-матюха да Иван Колупай! Идите сюда! — закричал Космач Бянкину и Комару.

Славка вошла в холодный поток. Вода была уже по пояс. Она гудела во мраке, катясь с сопки. Славка рывком бросила себе на спину мешок с чем-то и даже крякнула, присела от тяжести. Но тут подоспели Ася с Максимовной, и они втроем потащили мешок на берег. Рядом, пыхтя, тащили большой ящик Чемизов и Колоколов. Скользя по грязи, спотыкаясь, они едва-едва выволокли его из воды.

— Аж кости трещат, — донесся голос Анатолия.

А Славка уже схватила небольшой ящик с консервами. Посохов с Грузинцевым вкатывали на сопку железную бочку с горючим.

Рев воды, сбивающей с ног, дождь, мрак, крики, тяжелое запаленное дыхание, шлепанье по грязи, вспышки фонариков, команда Грузинцева, громыхание далекого грома — все это слилось вместе и огорошило Славку. Но потом она стала разбираться что к чему. Вон Ася с Максимовной вцепились в мешок, вон покатило бочку с горючим, Анатолий бросился за ней и все никак не мог задержать, и все бежал, пытаясь ухватить ее. Вот он уже далеко, скрылся. «Одному не осилить — где тут! В Чару унесет», — подумала Славка.

— Помоги! — позвала Ася.

Космач орал кому-то:

— Эй, слушай сюда! Кого там делаешь? Бери инструменты!

«Как смешно он говорит: «кого делаешь» — на секунду подумалось Славке.

— Ну, заваруха! И чего только нам не пришлось хлебнуть! — сказала она Асе и уцепилась за ящик, закричала: — Раз, два — взяли! Еще — раз!

— Чего ты веселишься? — заворчала Ася.

— Так заваруха же!

Наконец все перетащили. Кучу всякого добра накрыли брезентом.

Славка оттягивала прилипшие к телу шаровары, отжимала воду.

— Брр, противно, — проговорила она и огляделась, разыскивая Анатолия. Но его нигде не было. Чемизов сел на ящик, сдернул с ног туфли, вылил воду, отжал носки, снял брюки и принялся выкручивать их, бормоча что-то похожее на елки-палки. Шумела вздувшаяся Чара. В темноте мелькали фигуры, но Анатолия не было видно.

Грузинцев нещадно ругал рабочих, сгрузивших привезенное где попало. Чемизов потянул через голову прилипшую рубаху. Космач, должно быть, довольный всей этой историей, возбужденно говорил:

— Эх, мать честная! А Бянкин — молодец! Ишь как ящики таскал. Его еще оглоблей не зашибешь. Он, брат, кули ворочать может!

Славка все отжимала свою одежду. Грузинцев собрал людей у палаток, спросил:

— Все на месте?

Славка вглядывалась в мокрую, грязную толпу.

— Ты не видишь Анатолия? — спросила она Асю. Та тоже начала смотреть по сторонам.

— Да где же он? — опять спросила Славка. Грузинцев выкликал фамилии. Славка ходила среди геологов, заглядывала всем в лица.

— Вы не видели Колоколова? — спрашивала она. — Тот, что из Чапо, зверовод. — И она опять заглядывала в лица.

— Он все время таскал с нами ящики, — сказал Космач, — а потом бочки выкатывал.

— И я с ним таскал!

— И я тоже! Старался вовсю парень! — послышались голоса.

— Человека нет! Колоколова нет! — проговорила Славка, подбегая к Грузинцеву.

— Как нет? — удивился Грузинцев. — Может быть, задержался где-нибудь на берегу?

Грузинцев выпустил ракету, она засыпала небо огненными брызгами.

— Ты успокойся! Ты подожди! — уговаривала Ася заметавшуюся Славку. Но та уже бросилась вниз, к потоку, где только что работали. Она вспомнила, как Анатолий пытался удержать бочку.

— А ну-ка, ребята, проверим, — приказал Грузинцев и тоже пошел к реке.

Славка стояла около несущейся воды, всматривалась в нее.

— Э-ге-гей! — зычно гаркнул Космач. — Анатолий!

Поток уже начинал уменьшаться — дождь перестал.

— Он не мог уйти! Он никуда не мог уйти, — бормотала Славка.

Грузинцев, Космач и Петрович шли по пояс в воде.

Они увидели Колоколова в затопленных кустах.

— Вот же он! Вот он! — закричал Космач.

В шуме воды Славка не слышала этих слов, она только видела, как все сгрудились, раздвигая кусты.

Потом она разглядела, что выносят человека. С него потоком лилась вода.

Славка подбежала. Космач, зачерпнув кепкой воду, зачем-то лил ее на лицо человека.

Славка отшатнулась: Анатолий!

Грузинцев, торопясь, положил его животом на свое колено, выдавливая воду.

— Скорее искусственное дыхание! — закричала Славка. — Дайте я буду делать! — Она рвалась из рук Аси.

Грузинцев резко разводил и снова складывал руки Колоколова на его груди.

— Это он, значит, бочку с бензином один покатил, да и упал. И захлебнулся в секунду, — хрипло объяснял Космач. — Вода-то была — силища. Смяла — и крикнуть не успел.

— В этакой темени да в суматохе разве можно было за всеми доглядеть!

— Вот чертовщина! Прямо приехал за своей смертью!

— А кто знает, где она тебя караулит?

Среди толпы в одних трусах нелепо метался Чемизов. Он размахивал брюками, скрученными в жгут. Посиневшие губы дрожали.

— Товарищи! Надо же что-то делать! — умолял он. — Врача же нужно!

— А где его возьмешь!

Славка все это видела, слышала, но не могла уже ни крикнуть, ни двинуться. Она все ждала, что вот-вот Анатолий вздохнет, шевельнется. Она даже была уверена, что все кончится хорошо.

Ей вспомнился веселый, ловкий паренек. А у этого человека голова, руки, ноги болтаются, точно сломанные. Сейчас, сейчас они снова нальются силой, оживут...

Колоколова унесли под брезентовый навес, положили на груду веток и накрыли с головой плащом.

Славка села около него на скамейку, непонимающе смотрела на смутные очертания фигуры под плащом.

Ася, с лицом, распухшим от слез, принесла куртку, накрыла ее мокрые плечи, вытерла ее босые ноги и натянула ботинки. Славка будто и не замечала этого. Ася присела рядом.

Из палаток доносился смутный говор. Чемизов стоял недалеко у столбика, и дергающаяся рука его с трудом подносила ко рту горящую папиросу. Рядом с ним, сунув руки в карманы брюк, широко расставив ноги, стоял Петрович. Погруженный в думу, он, опустив голову, пристально смотрел в землю. У Грузинцева горела свеча, она залила палатку светом, сделала ее в темноте похожей на большой фонарь. На просвечивающей стенке четко виднелся силуэт хозяина. Он сидел на раскладушке, охватив руками лохматую голову. Сидел недвижно, окаменел...

Ася нередко слышала и сама иной раз произносила: «Буду помнить до конца своих дней». И вот только сейчас она поняла, что это такое «конец дней». И впервые ярко ощутила, что и ее жизнь кончится смертью. Это неотвратимо. Она представила, как на земле цветет, бушует жизнь, а она, холодная, лежит в земле. Ася с ужасом посмотрела на то, что было прикрыто брезентом. Сердце стало чугунно-тяжелым, заполнило всю грудь. Ася растерянно оглянулась, как бы спрашивая: «Зачем же такая несправедливость? Почему же жизнь кончается смертью?»

И еще она подумала: «Наступит такое время, когда нас и вот этот день будет отделять от живущих тысяча лет. От нас даже праха не останется. Все, кто сейчас живут на земном шаре, — все бесследно исчезнут. И думать о нас грядущие не будут. Вот ведь жили же люди тысячу лет назад, а мы о них и не думаем, и имен их не знаем, и не больно нам, что их нет и никогда не будет. Вот так и о нас никто не вздохнет. Не закричит от боли. И не почувствует, не представит, как мы горячо любили, как звонко смеялись, красиво пели, горько плакали...»

Ася изнемогала, придавленная этими мыслями.

Сегодня сестры поняли то, что им до сих пор не давала понять и почувствовать слепящая глаза шумливая юность. Они впервые столкнулись со смертью. И этот миг остудил в их душах то звонкое, птичье, что делало их беззаботно-счастливыми. И даже лица их стали взрослее, суровее...

Чувствуя непреоборимую, свинцово-тяжелую усталость, Славка с трудом поднялась и, опираясь на плечо сестры, ушла в палатку, повалилась на спальный мешок и мгновенно заснула, будто потеряла сознание. Близкий костер просвечивал палатку, озарял лицо Славки. Она спала с полуоткрытыми глазами, иногда резко дергаясь всем телом. Ее крупные, огрубевшие пальцы все время шевелились, как будто она что-то перебирала ими. Ася испуганно смотрела на темную половину полузакатившегося глаза. Так и казалось, что Славка следит за ней.

...Во сне Славка ясно услышала крик Анатолия: «Эх, удалые мои! Вперед!»

И неслись олени, и в клубах снежной пыли смеялось его лицо.

Она быстро поднялась, подумала: «А может быть, вся эта ночь только сон, бред после тяжелого маршрута?» Глянула на бледное лицо Аси, услыхала стук молотка и как-то обломилась в плечах, ссутулилась...

Все, что еще вчера имело для нее значение, сегодня стало ненужным и мелким. Ей противно было что-нибудь желать. Ей стало непонятно, почему она так рвалась к морю. И вообще, зачем оно? Собственная жизнь показалась ей конченной. Она не могла представить, как будет жить дальше. Она думала об этом, а в ушах все звучало: «Эх, удалые мои! Вперед!» И в клубах морозного пара смеялось лицо. И этот голос, и это лицо преследовали ее весь день. И даже когда геологи хоронили Анатолия, он все кричал ей радостно: «Эх, удалые!» Славке стало дурно. «С ума, что ли, схожу? Или это истерика?» — подумала она.

Все, что положено узнать человеку, узнали в тот день сестры, все, что могли вместить горького, вместили их сердца. И глубокая могила, и стук земли о крышку, и холмик с обелиском из досок — было все, что завершает жизнь человека.

Когда все ушли, а сестры остались у холмика на берегу лебединой протоки, Славка села на траву, закрыла глаза и опять в уши ей закричал радостный голос: «Эх, удалые! Вперед!» Славка испуганно открыла глаза. Это сюда они приплывали на заре. Вон и полувытащенная на берег старенькая, жирно просмоленная лодка. На дне ее в лужице с рыбьей чешуей лежала консервная банка — вычерпывать воду.

Вот и все, что осталось.

Славка встала, подошла к лодке и сильным ударом толкнула ее на середину протоки. Пусть их лодка плывет в те лесные, нехоженые края, которые он так любил. Пусть хоть она доплывет до них.

Лодка, чуть колыхаясь, медленно развернулась и тихонько поплыла.

Одинокая. Пустая.

Сначала она скользила едва заметно, будто нехотя, потом пошла быстрее и быстрее, а там, где кончался остров, ее подхватило течением и понесло.

Славка долго смотрела ей вслед...