Солнце насквозь просветило зеленую толщу бегущей волны. Она, шурша гальками, ахнулась о камни, взорвалась брызгами и пеной.
Вода и простор, вода и солнце, вода и ветер.
Такого простора и такого размаха сестры еще не видели. Им казалось, что здесь кончилась земля. Дальше ее не будет. Дальше только море, море и море.
Вся могучая ширь его мерно колыхалась, дышала. Она густо осыпана ослепительными, бегающими бликами, заляпана снегом пены, изрыта волнами. Лоснились, блестели мокрые прибрежные камни. Вдали вились чайки, касаясь крылом волны. Море шумело, сверкало, полное жизни и движения.
Сестры сидели на камне. Их осыпали брызги, ветер трепал их волосы. Они смотрели в лицо своей мечте. Не надышаться этой свежестью моря!
Ася улыбалась, а по щеке ее катилась соленая морская капля.
Славка смотрела на море с легким изумлением: «Так вот ты какое?!» Она присматривалась к нему настороженно и с холодком. Сердце Славки кричало о прошлом, о тайге, о людях, оставшихся там.
Она обжигалась о свои воспоминания.
И в то же время чувствовала, что у нее сейчас нет сил вернуться туда, где она впервые встретилась со смертью. Славка даже испугалась, представив себя в тайге без Аси. Ночь. Палатка. И нет сестры. Это была бы потеря второй любви. Это было бы глухое одиночество даже среди друзей-геологов. И здесь она тоже чувствовала себя чужой и ненужной. И только Ася была родной и любимой.
Били зелено-седые волны, перемешивая разноцветную гальку. На горизонте, уходя в океан, дымил невидимый корабль.
— Вот и приехали, — сказала Ася. — А помнишь, как мы убегали через окно?
— Все еще впереди, — задумчиво откликнулась Славка.
Ася посмотрела на сестру с затаенной радостью, провела рукой по ее пышным, растрепанным волосам.
— Да, конечно, у нас все еще впереди. Самое трудное впереди.
— А что ожидает нас? — спросила Славка.
— Не знаю. В эту ночь я не усну.
— Будем бродить по городу.
— Неужели нас ждет поражение?
— Все может быть... Все может быть...
К ногам их прянула и рассыпалась тучей брызг волна.
— Море, — прошептала Ася. И почувствовала она себя такой песчинкой перед ним. «А вдруг вся наша затея — просто детский лепет? Море — это величие. Нет, разум человека сильнее моря!»
Славка обняла ее, крепко прижала к себе.
— Как я без тебя буду жить?
— Но мы же... вместе!
— Это сейчас... А потом?.. Через много лет... Ведь не можем мы вечно быть вот так рядом...
На автобусе они добрались до порта. Долго стояли на деревянной лестнице, маршами спускавшейся к бухте Золотой Рог.
Берег на много километров был занят громадными складами. Громоздились горы мешков, ящиков, бревен, угля. Стоял шум, лязг и грохот судовых лебедок, у причалов грузились и разгружались океанские суда. Огромные краны захватывали подвески с мешками, с какими-то машинами и переносили их с берега на палубы. В воздух возносился то зацепленный трактор, то грузовик.
У берега шумящая вода была в радужных нефтяных пятнах, а дальше бухта перекипала суетливо бегающими солнечными вспышками.
У причалов вздымались белые громадины пассажирских судов с большущими дымовыми трубами. Ася читала на бортах: «Русь», «Азия», «Сибирь», «Приамурье», «Забайкалье»...
С берега к ним тянулись туго натянутые железные тросы. Кое-где моряки, сидя в подвешенных люльках, красили черные борта кораблей.
Загруженный до ватерлинии, медлительно швартовался пузатый пароход, слышался грохот цепи отдаваемого якоря.
Нижайшим глухим ревом попрощался с портом уходящий корабль. Он оставлял за кормой бурливую, белую дорогу из пузырей, взбитых винтом. На гафеле куском пламени бился флаг. Рядом с кораблем, как муравьи в ногах у слона, сновали катера, моторные лодки.
Весь этот гигантский рокочущий порт и корабли у причалов, знавшие штормы и бури, все это подавляло Славку своим размахом и мощью. «Не смогу я работать на таких кораблях, — подумала она. — Не смогу я командовать моряками. Все это не для меня».
И такой уютной, родной и желанной представилась ей скромная палатка геологов. Ей показалось, что этим кораблям, океанам и портам нужны богатыри. Но мимо проходили обычные ребята в морской форме. И ничего в них не было богатырского.
И снова перед Славкой возникла палатка, озорная Чара, одинокий Петрович у костра, Грузинцев, Космач, тайга, полная цветов, птиц и сочных трав. Все это доброе, хорошее упорно выступало вперед, а все горькое отступало назад, растворялось в дымке. А здесь вода, вода и вода. Нет, чуждо все это сердцу! Сесть бы вот прямо сейчас в самолет и умчаться назад.
Славка тяжело вздохнула, глянула на Асю и потемнела лицом: нет сил расстаться с ней.
Асе же, при виде порта и кораблей, все прошлое показалось таким неказистым, тихим, пустынным. Она подумала, что жизнь ее только теперь и начинается. Она жадно смотрела на порт и корабли. На шее стремительно билась жилка, напряженные крылышки носа чуть вздрагивали, точно она к чему-то принюхивалась.
«О, это по тебе! Это все по тебе! — подумала Славка. — Ты крепкая, острая, точно кортик, а я мягкая, как подушка!»
Асе все хотелось увидеть. Она потащила ее на катер. Они плыли по Золотому Рогу. Тянулись берега, забитые пакгаузами, холодильниками, складами, виднелось множество судов, плавучие доки, нефтеналивные баржи, мачты, трубы. Носились чайки. Сестер удивила необыкновенно красивая, чистая, малахитовая вода, поглядев на которую, хотелось пить. В реках такой воды не бывает.
Сестры стояли у поручней на носу катера, ветер пузырил их платья. Они задумчиво рассматривали Владивосток. Его дома взбегали на сопки. Весь он стоял на горах. Самой высокой была островерхая Орлиная гора, рядом высилась Голубиная. Нет, не лежала Славкина душа ко всему этому. Чужое, чужое!
— Здесь все по-другому, — сказала она.
— Да, по-другому... Морской, портовый город, — ответила Ася. — Люблю такие города! Бурливые, шумные... Люблю расставаться, уезжать к новому и снова возвращаться, и опять уезжать... Так и живут здесь моряки...
«Вот помогу ей устроиться, а потом уеду, — вдруг решила Славка. — А можно и не уезжать! Горный институт, конечно, и здесь имеется». Славка совсем повеселела.
— Да, да, — произнесла она.
— О чем ты?
— Места, говорю, неплохие...
— Места чудесные!
— И обе мы устроимся.
— Я рада, что ты так говоришь, — сказала Ася.
Вода, рассекаемая катером, бушевала, пенилась. Вдали скользила белокрылая яхта.
...Номеров в гостинице не оказалось, и они остановились в Доме колхозника. На подоконниках стояли блюдца с мокрыми ядовитыми бумажками. Валялось много дохлых мух. Когда погасили свет, мушиные эскадрильи поднялись в воздух и громко зажужжали. Мухи с минуту носились в темноте, ударялись о лицо Аси, о спину ее, о гитару на стене, и струны тихонько звенели.
«Неужели все полетит кувырком? Хорошо хоть Славка одумалась. Двоим все-таки легче».
Ворочалась на своей кровати Ася, ворочалась и Славка. Было душно. В низенькой комнате пахло чем-то кислым, Ася сбросила одеяло, подошла к окну. Донесся далекий гудок парохода. Мчался их поезд через всю страну. Здесь был конец их дороги. Дальше шли корабли. Они приехали к путям кораблей. А эти пути прочерчивают на картах штурманы.
Ася взглянула на часы: было двенадцать. Вся ночь еще впереди!
— Не спится? — спросила Славка.
— Помнишь, как отец сказал: «Смотрите на эти часы и размышляйте: время бежит быстро, а добрых дел много».
— Хороший у нас батька, умница.
— Нет, невозможно спать, — сказала Ася и взяла платье со спинки стула.
Они бродили по набережной Амурского залива. Бульвар с каменным парапетом поднимался в гору. Внизу под луной расстилался остекленевший залив. Его пересекала уходящая в немыслимую даль серебряная зыбкая дорога. Было тихо, безветренно, тепло. На тополях спали недвижные листья. Пахло петуньями, табачками и нагретым за день асфальтом. Компаниями, в одиночку, парами гуляли моряки. Они говорили, смеялись и напевали тихонько, вполголоса. Из каких плаваний они вернулись, в какие уйдут?
Ася чувствовала, что уже не расстаться ей с этим приморским городом.
— Главное — терпение и спокойствие, — сказала Славка. — Твое от тебя не уйдет.
— Моряк должен иметь крепкий характер, — согласилась Ася. И тут же горячо прошептала: — Море! Боже мой! Славка! Мы приехали к морю!
Славка молчала, лицо ее в свете луны было загадочным.
Ася пытливо заглядывала ей в немигающие глаза, все шептала о прошлом, вспоминала побег из дома, ночи на московском вокзале. Она воскрешала прошлое и манила в будущее, она старалась разжечь в душе Славки погасшую мечту. И Асе казалось, что сестра снова идет с ней к морю...
Они спустились на отлогий берег. Тихонько хлюпала вода. На берегу стояло несколько скульптур. Сестры остановились около гипсовой девушки с веслом. В свете луны она казалась странно живой, улыбающейся, теплой. На скамейках сидели безмолвные окаменевшие парочки. Несколько человек купались. Девушка стояла по пояс в воде. Мокрые плечи ее блестели. Вот она вышла на берег, с нее стекала совсем не вода, а жидкий свет луны.
Сестры стояли обнявшись. Все в эту ночь было таким заколдованно-таинственным, притихшим, точно земля и море затаив дыхание слушали какую-то удивительную сказку, которую шептало им небо, льющее серебряный свет. Все было таким умиротворенным, что уставшие сестры на какой-то миг задремали стоя...
В перерыв шумели все четыре этажа Высшего Инженерного Морского училища. Курсанты, одетые в морскую форму, спешили размяться после лекции. В коридорах стоял говор, смех, топот ног. Но в просторном, чистом кабинете начальника училища инженер-капитана I ранга Перегудова было тихо.
Перегудову уже далеко за пятьдесят. Но, несмотря на годы, он все еще кажется крепким и сильным. Вся его жизнь была связана с флотом. В каких только портах и гаванях не бросал якорь его корабль! Тысячи встреч с разными людьми, множество событий, в которых приходилось ему участвовать, суровый труд моряка — все это научило его понимать людей, понимать их сердца. В любой обстановке он бывал невозмутимо спокоен и ничему не удивлялся, точно все, что происходило вокруг него, было ему давным-давно знакомо.
В это утро невесело было на душе Перегудова: умер его сверстник, герой Великой Отечественной войны капитан-наставник Тасеев, друг всей его жизни.
Это событие напомнило Перегудову, что и ему уже под шестьдесят. Из головы не выходил только что прочитанный в газете маленький рассказ Бунина «Мистраль». Это была щемяще-горькая запись мудрого одинокого старика, вдруг услыхавшего зловещий, костяной стук в дверь. В рассказе приводились чьи-то слова:
«Ты взошел на корабль, совершил плавание, достиг гавани: пора сходить... Ничтожна жизнь каждого. Ничтожен каждый край земли... Немного уже осталось тебе. Живи, как на гор е . Как с горы, обозревай земное: сборища, походы, битвы, полевые работы, браки, рождения, смерти...»
Перегудов перевел холодные, выцветшие глаза на распахнутое окно: по сверкающей глади бухты уходил в океан пароход. Перегудов узнал — это была «Азия». Корабль уходил в синие дали. Может быть, к берегам Италии или Индонезии. Вспомнилась последняя строка рассказа: «Еще одно мое утро на земле».
Да, это утро еще есть! И не хочет он жить, как на горе . Нет, уж если жить, так жить в шумных, кипящих долинах, где все есть и все дорого: сборища, походы, битвы, полевые работы, браки, рождения...
На всех этажах шумят курсанты, уходят в океан суда, рокочет порт, чайки вьются над бухтой. На землю пришло еще одно утро живущего человека.
Перегудов рассеянно листал свежий английский журнал. В дверь постучали, и в кабинете появились две девушки. Перегудов равнодушно осмотрел их с головы до ног. Девушки были красивые. Ему почудилось, что он уже видел их когда-то. Он так много встречал людей, что любое лицо напоминало кого-нибудь, казалось знакомым.
И чем старее он становился, тем больше любил свежесть и красоту молодой жизни. В душе он усмехнулся. Он прекрасно знал, зачем они пришли и что сейчас скажут. Они скажут, что море их мечта, что без моря им нет жизни, что они решили стать штурманами.
Перегудов кивнул на стулья. Девушки сели. Он увидел их огрубевшие, рабочие руки. По густому загару на лицах догадался, что они работали в поле или в лесу.
— Мы пришли поговорить с вами... Мы хотим поступить в ваше училище. Мы решили стать штурманами, — твердо проговорила та, что была поменьше. Она держала чернокудрявую голову горделиво и властно. Девушка говорила таким тоном, будто начальник им уже когда-то отказал, и вот они пришли сразиться с ним. Все это отдавало такой милой, заносчивой юностью, что Перегудов опять усмехнулся в душе.
— Мы уже писали вам год назад. Вы отказали нам на том основании, что мы женщины. Но мы все-таки приехали.
— И напрасно. Я повторю вам то же самое, что писал, — сухо ответил Перегудов. Он не терпел ребяческого, книжно-романтического отношения к морю. — Мы не принимаем девушек. Уже много лет у нас в училище не было ни одной девушки.
Чернявая враждебно прищурила продолговатые, необычные глаза и непреклонно сказала:
— Мы ехали к вам всю свою жизнь. Но мы не устали. Нет. Нам просто надоело слышать такой ответ. Мы приехали, и больше никуда не поедем. Мы приехали к вам. Мы внучки повешенного моряка с броненосца «Потемкин». И мы имеем право быть у вас.
Перегудов пристально смотрел на девушек: что-то удивило в них. А мятежный потемкинец заставил заинтересоваться ими.
— Вы сестры? — спросил он.
— Мы близнецы, — ответила белокурая, крупная, заливаясь ярким румянцем.
— Я не понял... Как вы ехали... всю жизнь? — Перегудов отодвинул английский журнал. Ася глянула на этот журнал, облизнула пересохшие губы и на английском языке смело сказала:
— Comrade engineer-captain! When we began to understand, we memorized such words as: «Sea, ship, seaman, revolt, gibbet». There was a cult of grandfather in our family. We entered with love for sea!
Горячась, подыскивая более точные слова, она рассказывала всю их историю, весь путь к морю. А так как запас английских слов для такого рассказа был недостаточен, она говорила короткими, рваными фразами, мешая английские слова с русскими. От этого рассказ получался убедительней и своеобразней. Видно было, что девушка из последних сил билась за свою мечту.
Перегудова это тронуло. Но нельзя молодых баловать, не то испортишь. Что дается легко, то не ценят.
Перегудов изредка — тоже на английском языке — сухо задавал вопросы.
— Не думайте — это не школьная романтика, не ребячество. Мы знаем, что море сурово, ему нужна крепкая душа и крепкое тело. Море — это труд. И мы хотим трудиться на море для родины, — уже по-русски закончила Ася.
Перегудов, холодно-неприступный, встал из-за стола, прошелся по кабинету, сверкая лысиной и золотыми нашивками.
— Нет правил без исключения, — произнес он.
Сестры напряглись, замерли. У Аси ладони стали влажными, начала мелко дрожать и прыгать поджатая левая нога. Чем крепче Ася прижимала ее к полу, тем сильнее нога подпрыгивала. К счастью, начальник ходил по кабинету, не глядя на сестер.
— Перед вами возникает другое серьезное препятствие, — монотонно звучал голос Перегудова.
— К экзаменам она... мы готовы! Все на зубок! — вырвалось у Славки. Щеки ее пылали, на носу выступила испарина.
— Вы должны были отработать два года на флоте. С геологами, на звероферме вы работали напрасно. Год пропал у вас.
— Пропал? Не-ет... Но мы готовы отработать еще хоть пять лет, — спокойно сказала Ася.
— Два года. На судне, — приказал Перегудов. — И экипаж должен поручиться за вас. Просить за вас. Такое заслужить не легко.
— Заслужим, — уверенно сказала Ася.
— Вот тогда и поговорим... К нам приходят молодцы. Говорят, клянутся: «Море — наша мечта». А попадут в шторм, и от их мечты следа не остается. Морская болезнь метлой выметает ее. И уходят... Проверьте себя.
Перегудов быстро повернул голову, пронизывающе посмотрел на сестер. Нет, эти отважные девушки ему определенно нравились. Пожалуй, толк из них будет. «А вот возьму и помогу. Решу их судьбу!»
— Ваш слух? — спросил он.
— Отличный, — ответила Ася.
— Зрение?
— Отличное.
— Здоровье?
— Отличное.
— Ну, вот и отлично!
— А что мы можем делать на корабле? — спросила Славка, радуясь в душе за Асю.
— На камбузе картошку чистить, картошку!
— Хорошо. Пойдем на камбуз, — согласилась Славка. «Все равно мне нужно еще год работать, — подумала она. — Отработаю его вместе с Асей, а потом — она в училище, а я в институт. Ей будет легче со мной».
— Теперь подумайте вот над чем. — Перегудов заговорил еще суровее и холодней. — Молодость — не вечна. Придет время, и вам захочется иметь семью, детей. А что получится? В году в общей сложности больше чем полгода вы будете в плавании. Каких же детей вы сможете завести? И какая же у вас получится семья? Если будет ребенок, считайте, что вы списались на берег. Разве муж заменит мать? А без детей что за жизнь? И какой муж согласится жить полгода без жены? Вы сейчас этого не понимаете. Но потом все завяжется морским узлом. Зубами и то не развяжете. Чего скрывать: я уверен, что есть женские профессии и есть мужские. Вы обрекаете себя на тяжелую мужскую жизнь.
От этих слов на Славку опять повеяло холодом жизни, к которой не лежала душа. Нет, не по ней это море! Геологи тоже скитальцы, но все-таки они бывают ближе к дому.
Ася нахмурилась, стиснула зубы. Ее начинали уже бесить эти бесконечные препятствия, которые все возникали и возникали на пути. И чего он пугает? Любой узел можно развязать. Все это еще когда-то будет. Да и не хочет она вести этот самый «женский образ жизни». Она сама себе хозяйка. Ей противна даже мысль, что она может «обабиться».
— Я желаю вам добра. Подумайте об этом.
— Хорошо, — сухо ответила Ася. — Так, значит, мы идем чистить картошку. А через два года явимся к вам. Не забудьте нас.
Сестры поднялись.
— Желаю успеха, — уже теплее простился Перегудов...
За огромными складами пятого причала на берегу был небольшой дощатый пирс для курения. Как раз против этого пирса, в ряду других судов, они и увидели большой пароход «Приамурье». От берега до него тянулся мокрый канат. Матрос в рабочей робе ухватился за этот канат и, подтягиваясь, двигал к берегу шлюпку с двумя моряками в черных кителях и в белых фуражках.
Волны ударялись о камни, о ржавую бухту троса.
Моряки ловко выпрыгнули на камни, с любопытством глянули на сестер и пошли в город.
— Нам нужно на пароход, — сказала Ася матросу в шлюпке. У него была мальчишеская фигура и старообразное сердитое лицо. На носу торчала большая бородавка, точно под кожей находилась горошина.
— Зачем? — мрачно спросил он.
— У нас назначение. Из отдела кадров. Будем работать у вас на камбузе.
— А кормить будете хорошо? — все так же мрачно спросил матрос.
— Постараемся. Не отощаете! — ответила Славка.
— Кройте в шлюпку!
Волна с разлету расшиблась о камень и обдала сестер брызгами, затопила чуть не до колен.
— Вот вам морское крещение! — Матрос засмеялся, и от этого лицо его стало мальчишеским. Он держался за натянутый канат, шлюпка под ним плясала. Ася прыгнула в нее, одной рукой ухватилась за канат, а другую подала Славке.
Скамейки были мокрые, грязные: сестры стояли вместе с матросом, перебирали руками по канату, гнали шлюпку к кораблю.
Так они добрались до трапа и наконец встали на его первую ступеньку. Трап круто поднимался по борту. Вместо перил были натянуты канаты.
«Скрип-скрип, — проговорил старик трап. — Так это вы пробивались ко мне? Вы думали, я какой-нибудь щеголь? А я вот какой!» Ася, щуря повлажневшие глаза, ответила ему: «Как долго мы мчались к тебе на поезде, летели на самолете, неслись на оленях! И вот наконец ты пружинисто качаешься под нашими ногами. Спасибо тебе. Ты самый лучший на свете трап» — «Скрип-скрип, трик-трак», — серьезно приветствовал их старик трап. Глубоко под ним бурлила вода, билась о черный борт. В ней крутились шкурки бананов и спичечный коробок.
Сестры ступили на горячую палубу. Ася вдруг побледнела, глаза ее расширились, ресницы задрожали. Она хотела что-то сказать, но не смогла и только растерянно засмеялась.
А Славке все не верилось, что они на корабле, ей все чудилось, что вот-вот должно что-то случиться и опять у сестры все сорвется. Она в испуге ладонью зажала Асе рот.
— Молчи! А то еще сглазишь. Не говори гоп, пока не перепрыгнешь.
К ним подошел моряк. Под вздернутым носом у него торчали рыжеватые усики, зубы его были редкими и узкими, как спички.
— Вы по какому делу?
Сестры объяснили.
— Тогда позвольте вас проконвоировать к старпому.
Моряк повел их по каким-то переходам, по крутым лесенкам, мимо кают по коридорам, нарядно выкрашенным краской цвета беж.
Все было как во сне.
В открытую дверь они увидели маленький кинозал с игрушечным экраном. Мимоходом успели заглянуть, в кают-компанию, сверкавшую красным полированным деревом, люстрой и стеклами книжных шкафов.
Матросы мыли и красили белоснежные надстройки. Чистейшая палуба была горячей от солнца.
— Прошу сюда... Прошу сюда... — приговаривал моряк.
И они шли по разным закоулкам нарядного, сверкающего судна. Корабль поразил их. Все это оказалось значительней, интересней, чем в книгах.
Наконец остановились у одной из дверей. Моряк постучал. Сестры вошли в каюту. Она походила на купе мягкого вагона. За столиком сидел старпом: грузный мужчина с холодными синими глазами навыкате. Пока он читал направление, сестры затаили дыхание: «А вдруг отошлет обратно?».
В иллюминаторы лилось жаркое солнце. По переборкам и потолку, по фигуре старпома струились и струились солнечные блики, бросаемые морской зыбью.
Сестры напряженно следили за лицом старпома. Он спросил, кто они и откуда. Сестры коротко рассказали о себе, о встрече с начальником училища.
— Ну что же, поплавайте, хлебните морской водицы, — сказал старпом. — Товарищ Бараба! — Дверь распахнулась, моряк вошел. — Укажите им каюту и проводите на камбуз.
Бараба снова вывел их на палубу. Качались бело-красные спасательные круги, подтянутые вверх белые шлюпки. И снова спускались куда-то по трапу. Ася вспоминала чудесные морские слова: подшкиперская, спардек, рубка, такелаж, штурманская, брашпиль, фальшборт. Все это было рядом, все это они, наверное, видели сейчас, но они еще ни в чем не разбирались.
Бараба привел их в каюту.
— Вот здесь и швартуйтесь, — сказал он. — Чувствуйте себя как в родной гавани.
И эта каюта тоже походила на купе мягкого вагона.
— Жить можно, — сказала Славка, садясь на пружинящую койку. — Шикарно вы тут устроились.
— Не жалуемся! Наша шхуна с алыми парусами довольно уютная.
Ася закрыла глаза, миг постояла так. Лицо ее горело, румянилось.
Они вышли на палубу. Сияющая бухта не могла остудить горячий воздух.
Бараба явно красовался, трогал свои усики, старался понравиться. Он, не останавливаясь, сыпал:
— Ребята у нас хорошие, скучать не будете. А все-таки удивительно — зачем вы подались на камбуз? В свободное время песни поем под баян. Бывает, и штормы повеселят. Наверняка у вас десятилетка, и вдруг картошку чистить! Кок — парень свой. Сработаетесь. А я только что из отпуска. Родные у меня в Хабаровске. Вы новый фильм «Любовь с первого взгляда» видели? А как вы насчет морской болезни? Вот и камбуз. Уважаемый товарищ Терехин! Позвольте представить вам ваших новых помощниц, о которых вы скучали до слез и до мучений.
Из открытых дверей камбуза били волны жары и запахов борща и жареного лука. Котлы на электроплите извергали клубы пара. Сверкали большие кастрюли, бачки, надраенные медные чайники. Среди всего этого стоял в белом засаленном переднике и в белом колпаке молоденький румяный кок с удивительно желтыми глазами. За ним виднелся усатый, солидный пекарь и полная, с добрым лицом работница камбуза тетя Маня.
Увидев таких красивых девушек, молоденький кок Терехин растерялся и забормотал:
— Да... Хорошо... поработаем... работа, конечно, грязноватая...
Палуба содрогалась от работы могучих машин. Судно величаво уходило из бухты Золотой Рог. Часть города уползала за Орлиную гору, позади оставался порт, причалы, угольные базы, Сигнальная сопка, мыс Эгершельд, Токаревская Кошка — полоса земли с маяком-мигалкой.
Зыбилась линия горизонта. Небо завалили низкие, черные тучи. Они были точно раскаленные изнутри: их пронизало рыжее пламя заката. Среди их зловещих клубов сияла большая сине-золотистая дыра. В нее видно было лазурное небо. На нем щемяще далеко в призывной выси плыли алые облака. Там было все не так: другая даль, другие облака, другое сияние.
Ветер крепчал, судно уже покачивало. Вокруг него кружились чайки, за кормой оставалась пенная дорога. Морские длинные волны шли и шли от горизонта, хлестали в борта.
Кожура из-под ножей тянулась и качалась ремешками. В ведро с водой булькали бело-розовые картофелины...