За время приключений я сильно отстал от школьной программы. Кроме того, учителя сильно гнали учёбу, чтобы наверстать отставание, вызванное войной. Пришлось много учиться. Поэтому, когда всего через неделю после прибытия в домашнюю пещеру торжественно явились капитан Ироган и вождь племени с просьбой отпустить меня в следующее плавание, папа попытался отказаться под предлогом отставания в учёбе. Бесполезно: в коридоре на коленях стояла вся команда корабля (на три четверти новая) и умоляла отпустить меня в плавание. Со мной, говорили они, всё удаётся.

— А ты сам хочешь? — спросил папа.

— Мне бы в Вертулию надо заглянуть, — признался я, — да и дедушку с Ларой можно завести.

— Ты же вроде не завёл себе девчонку? — удивился папа. Мне пришлось отвести глаза. Рассказывать о том, как я там сглупил, мне совсем не хотелось. Найва посмотрела на меня пристально — пристально. Я сразу понял, что вечером придётся отвечать на вопросы сестрёнки.

— Ага, значит, завёл? Ну, тогда ещё можно понять… Только чем вы там торговать будете? Уже начинается зимний сезон, все прибрежные пещеры сами себе рыбы наловят, сколько захотят.

— Алекса Лунтаев как всегда умён и проницателен не по годам, — вождь пошел на грубую лесть, — Но вообще-то в Вертулию заходить не предполагалось. Мы думали, что корабль пойдёт в Зиранию и Лапоту. Возможно, в Маланиру.

От удивления мы с папой замолчали. Зирания и Лапота — крупные пещеры, на каждую из них приходится по шесть и восемь сухопутных пещер соответственно. Но идти до них весьма далеко… Не говоря уже о Маланире. Там, говорят, люди даже ткань делать не умеют, злаки не сеют, собирают что само с деревьев упадёт. Дети там, по слухам, в школу не ходят, работают с самого детства. Жителей этой пещеры можно понять — она расположена по ту сторону Холодного Хребта, там намного холоднее, а хищников больше. Корабли с континента туда доходят очень редко, а караваны через Холодный Хребет рискуют проходить только в середине лета.

Я вдруг подумал, что для вождя папа — мальчишка, сколько сейчас папе? Двадцать семь — двадцать восемь? А вождю за пятьдесят.

Чтобы прервать затянувшееся молчание, вождь пояснил:

— Нам не хватает зерна. Люди доживут до весны, животным не хватит. Будем продавать рыбу, но на неё надежды мало. Придётся продавать запасы металлов.

— Отлично! А из чего я буду делать наконечники для стрел, инструменты для дровосеков, или для тех, кто будет углублять новые пещеры? — набычился папа.

— Углубление пещер придётся отложить, инструментами будем пользоваться старыми. Зато у новорожденных детей будет молоко, а у вас ближе к осени мясо.

Папа замолк, отвернулся и принялся полировать ручку топора, совершенно не нуждавшуюся в полировке. Я понял, что моё путешествие — дело решенное.

— В Вертулию надо бы завезти Лару с дедушкой, — напомнил я.

— И Лару с почтенным Диерофаном домой отвезём, — продолжал уговаривать вождь. Совершенно напрасно продолжал — я видел, что папа уже сдался.

— Мне нужно будет поговорить с учителями математики и астрономии, и ещё нужно, чтобы папа кое-что сделал для корабля, дорогую и точную вещь, — потребовал я. Вождь удивился, но обещал оплатить все старания.

Найва взяла меня в оборот сразу, как только вождь и капитан покинули дом. Я упирался, как мог. Но она всё равно вытащила из меня подробные описания всех девочек, которых я встретил в Вертулии.

— Почему не рассказал сразу? Жаль, что я не могу с тобой пойти, проверить их, хорошие ли они.

— Без ушастых обойдёмся! Как будто ты мне что-то рассказываешь из своей книжки, — обиделся я.

Найва за время нашего похода вытрясла из вождя все химикаты, которые перечислил ей Петя, и собрала страшное устройство, от которого шли два медных провода к книге. Как признанная целительница, она теперь могла получать от вождя практические любые запасы химикатов в любых количествах. Пахло это устройство иногда хуже, чем туалет, к тому же ещё и булькало, когда сестра заливала в него электролит. Но Найва всё равно упорно читала с его помощью свою светящуюся книгу. Как правило, ночью, после того, как родители, пожелав нам спокойной ночи и поцеловав на ночь, уходили спать. Для страховки она накрывалась одеялом — чтобы родители, внезапно войдя в комнату, ничего не увидели. Мне она не рассказывала ничего.

Как-то раз, поздно вечером, дождавшись, пока Майта уснёт, Найва решила обсудить со мной один секретик. Она положила собачку под подушку и зашептала мне на ухо:

— Знаешь, какие странные дела я заметила? Когда я читаю книжку и думаю, что было бы хорошо, если бы мама назватра что-нибудь особенное приготовила, то мама на утро именно это и готовит. Я специально проверяла: спрашивала за ужином, что мама будет на завтрак готовить, а ночью с книжкой другое загадывала. Мама поутру готовила то, что я загадывала!

Я вспомнил, как маме приснился сон о том, что Найва жива, и пересказал ей эту историю. Это случилось ещё в те времена, когда Найва жила у гарпий.

— Но я тогда тоже с книжкой работала!

— Остаётся предположить только одно — что книжка передаёт мысли!

— Тут есть такой раздел — «Управление внушениями». Я думала, это какой-то вспомогательный раздел, там ничего не понятно. Может, это не книжка, а инструмент — гарпиями командовать?

— Мы это очень просто можем проверить. Завтра периодически думай обо мне и загадывай разные блюда или предметы, а я буду их тебе приносить.

Весь день мы с Найвой ставили эксперименты. И весь день мне очень хотелось то одного фрукта, то другого. Когда я приносил их Найве, то оказывалось, что именно их она и загадывала. Появление у нас инструмента для внушений открывало такие возможности, что голова кружилась…

Так я вместо школы в начале недели отправился в плавание. Серофана со мной не отпустили, зато со мной пошли Иргам, мой добрый знакомый ещё со времён детского сада, и Парка, парень Найвы. Глядя на Парку, мне показалось, что наш папочка настоял на его путешествии специально для того, чтобы сплавить его подальше от Найвы. Хотя, возможно, наш папа был и ни при чём, Парка — родственник Мастера Запасов, а путешествие детей по обмену всегда считалось наградой. Иргам с Паркой шли именно как дети по обмену, а не как матросы.

Памятуя прошлые ошибки, на этот раз я вёз с собою пять бронзовых пряжек для плащей и два ножа из лучшей папиной стали. Услышав про то, что мне нужно столько подарков, папа зарычал:

— Ты хоть понимаешь, что такие подарки не все взрослые получают?

— Ну сам посуди: мне в Вертулии надо три подарка оставить, плюс неизвестно сколько ещё на севере. А одеяла, что они мне подарили, всю команду от простуды спасли.

Папа крякнул, с досадой сказал слово, которое я не знал, и неожиданно пообещал всё сделать.

После прибытия в пещеру Петя передал управление собачкой новоприбывшим детям. Их звали Маруся и Владимир, последнего кратко Вова. Петя сказал, что они, как и мы, близнецы. Ничего хуже этой парочки придумать было невозможно. Они болтали через собачку, не обращая внимания на присутствие наших взрослых. Мне приходилось изображать звуки живота, чтобы хоть как-то объяснить невесть откуда взявшиеся звуки, чем я постоянно вызывал общее удивление. Они заставляли собачку бегать по всей пещере, а родители потом ругали нас с Найвой за то, что мы опять разбросали игрушки где попало. Убрать собачку в море становилось просто необходимо, иначе тайна выплыла бы наружу. Но язык дети учили быстро, намного быстрее, чем Петя. Быстрее всего они почему-то запоминали дразнилки и ругательства.

За два дня до выхода мы провели ночь в море. Нам необходимо было понаблюдать за звёздами. Сгустки Тьмы явились в количестве сразу трёх штук, но мы спрятались в мостике задолго до того, как они приблизились. Необходимые астрономические наблюдения были проведены.

В море мы вышли, имея примитивный звёздный атлас и неплохую астролябию. Поскольку работать с нею можно было только ночью, Петя сначала не заметил новинки. Но зато когда увидел, изумился до предела.

— Ну вы и шустрые ребята! Я вам только намекнул на ориентирование по звёздам, а вы уже через неделю астролябию сделали!

— Я не при чём, это папа с учителем математики придумали, — оправдывался я. Фокус не удался.

— Но идею ты им рассказал, принцип ориентирования объяснил?

— А чего там сложного? Если положение звезды можно рассчитать по формулам, то её высота над горизонтом будет разная для разных мест. А время по звёздам наш народ всегда умел определять…

— Ага… сферическая тригонометрия для него — «ничего сложного».

— Сферическую тригонометрию не я рассчитываю, а капитан. Я в ней ничего не понял.

Этот разговор имел неожиданные последствия. На следующий день, прогнав от управления собачкой детей, Петя по секрету упавшим голосом сообщил новость:

— Вы такие умные, что мне запретили сообщать вам вообще какие-либо сведения о технике. Наше руководство испугалось, что при таких талантах вы за два-три поколения придумаете звёздные корабли и станете угрозой для нас. Так что мне теперь придётся только наблюдать… Извини.

Путешествие в Вертулию прошло обычно. Нас щупали головоноги, пробовали на зуб гигантские морские ящеры и акулы, сопровождали Сгустки Тьмы. Но это уже было привычно. Причалив в порту Вертулии, на вопросы «Как дошли?» мы пожимали плечами и говорили: «Хорошо, как обычно».

Первую ночь я провёл на мостике в одиночестве. Ночь прошла очень весело, разгадывали разные математические загадки с Петей. Потом пришел Сгусток Тьмы и залез в мостик. Я попытался испробовать на нём ещё одно своё изобретение — ящик с лучом узкого света. Идея была в том, чтобы сделать такой ящик, из которого выходил бы только узкий — узкий луч света, который можно было бы направить на врага, и который не был бы виден разной морской живности. Ещё дома я сделал такой ящик, поставил внутрь масляную лампу, а перед ней — две перегородки с маленькими отверстиями напротив друг друга. Ничего из этой затеи не вышло. Когда Сгусток Тьмы прополз в мостик и спрятался в тёмном углу, я зажег лампу в ящике и двинулся на него. Я ожидал, что он взорвётся, когда я наведу на него свой узкий луч, но он просто вылетел наружу.

— Мощности света не хватило, — прокомментировал Петя.

— А можно как-то свет сконцентрировать зеркалами? — спросил я.

— Полированная медь, бронза или серебро. Ещё можно линзами сжать, из прозрачного материала. Но у вас нет ни стекла, ни пластиков.

— А из слюды можно?

— Слишком маленькие кусочки, кроме того, их надо делать полукруглыми. Ох, попадёт мне за распространение технологий… не должен был я тебе этого говорить.

— Медь, а тем более серебро очень дорогие, — пригорюнился я, — мне не осилить.

— Жизнь дороже. У вождя потребуй, как оборудование к кораблю.

Я запомнил эту идею.

В Вертулии я планировал поочерёдно найти Миру, Милинию и Драдигну, вручить им подарки и кое-что шепнуть на ушко. Этот план тоже пошел прахом. Вся троица, а также Натана с Инией встречали корабль в первых рядах. Натана с Инией, узнав о том, что Серофана не пустили, сразу ушли. Мне показалось, они не особенно расстроились. Весь вечер я искал возможности поговорить с девчонками поодиночке, но все трое, как сговорившись, ходили везде вместе со мной. Пришлось им дарить подарки прямо на празднике, на виду друг у друга. Милинию я горячо поблагодарил за одеяло, сказал, что оно спасло жизнь всей команде, и вручил самый дорогой подарок — нож из хорошей стали. Мне показалось, она осталась недовольной, ей больше понравились пряжки Миры и Драдигны. Мира углядела на дне мешка ещё две пряжки и тут же спросила, для кого они.

— Для торговли, — буркнул я. Девчонки явно не поверили. Надо было же так сглупить! И как я не догадался заранее положить бронзу в другой мешок? Одна беда с этими девчонками! Только свяжись, всю жизнь извиняться придётся.

Но хуже всего было то, что вождь Вертулии заметил нашу суету и тут же потребовал у меня встать и объяснить, чем я там занимаюсь. Всех моряков посадили за главный стол, по правую и левую руку от вождя. Мы, дети, хотя и сидели с самого краю, но не так далеко от вождя, вот он и увидел. А может, и подсказал кто. Я, конечно, мог сказать, что это я просто так подарки дарю, но это было бы нечестным. Я всё равно хотел объявить девчонкам, что считаю их подругами по обмену.

Пришлось подниматься и в неожиданно глубокой тишине объявлять, что отныне я называю Миру, Милинию и Драдигну подругами по обмену, обещаю вернуться через установленное время и попробовать выбрать из них жену, и что подарки дарю по этому случаю. Девчонки продемонстрировали подарки, пещера взвыла. Когда вой утих, вождь потребовал принести ещё два стула, усадить Милинию и Драдигну рядом со мной (до этого они наливали напитки и носили еду) и прислать других детей для замены. Парке и Иргаму пришлось пересесть за другой стол, где сидели дети. Им там было весело, а я весь вечер сидел, как дурак, на всеобщем обозрении. Но девчонки, кажется, были довольны.

Центром внимания вечера был дедушка Диерофан. Его возвращение с Ларой ещё на берегу приветствовали Песней Радости — это такая песня без слов, один долгий красивый звук на много голосов, а потом дедушку попросили рассказать всё в подробностях на празднике (Лара на празднике была, но её вскоре унесли спать). Не знаю, зачем им это потребовалось, мы им всё рассказали ещё в прошлый раз, но для них рассказ соседа был, видимо, важнее. Дедушка повторил наш рассказ, а потом ещё много добавил про летающий корабль. Не забыл и про то, как мы, мальчишки, сидели ночь на мостике, в то время, пока взрослые прятались в корабле. Мог бы и промолчать, я только начал отходить от прошлого шока, а тут все взгляды снова устремились на меня и на девчонок рядом со мной. Я почувствовал, что опять краснею.

На утро корабль грузили мешками с зерном. Вождь Вертулии устроил выгодную торговлю и обменял нашу рыбу на большое количество зерна в соседних пещерах. Он ухитрился продать почти всю солёную рыбу, что мы привезли и наловили ранее, поэтому охотно взял те бочки, которые предназначались для северных пещер. Я устроил своё маленькое дельце и уговорил капитана Ирогана потратить часть средств на то, чтобы выкупить у местного кузнеца небольшую полоску медной фольги. Всё утро я её полировал, а к обеду вставил в свой «волшебный фонарь» — так его прозвали моряки. Потом меня услали спать, а к ночи разбудили. На этот раз дежурить со мной ночью вызвался дядька Арагон — совсем молодой рыбак, это был его первый поход.

Поход в Зиранию ничем не отличался от похода в Вертулию, только занял три ночи и три дня. Пришли мы утром. Сгустки Тьмы, как назло, все куда-то попрятались. Так я и не смог проверить своё устройство в деле.

В Зирании нашему приходу удивились, но не очень. К ним уже приходил торговый караван из Вертулии, и они знали, что на острове появились корабли, которые могут ходить между пещерами. Праздник в Зирании оказался копией праздников в Вертулии, нам опять пришлось работать языками три часа подряд. Разница была только в том, что в Зирании людей больше интересовала прошедшая война, сказки о летающих кораблях там восприняли как чудесное свойство дальних земель. Про Найву и её спасение от гарпий мы вообще не упоминали.

Когда нас выгнали со взрослого праздника, мы с ровесниками собрались в нашей «детской» пещере (нам выделили отдельную пещерку). Я помалкивал, давая возможность Парке и Иргаму говорить что угодно и привлекать к себе всё внимание. Они использовали этот шанс на полную, было смешно смотреть, как они раздувались от гордости. Парка настолько часто перебивал Иргама, так упоённо врал, что стал мне окончательно противен. Наверное, при первом визите в Вертулию я выглядел так же глупо. Иногда так полезно посмотреть на себя со стороны. Вскоре мне всё надоело, и я полез спать.

Вождь Зирании не горел желанием отдавать продовольствие за рыбу.

— Зачем нам рыба, если через пять дней все чудовища уйдут на юг? Мы сами наловим, сколько нам надо. А вот если бы вы показали нам, как вы используете ваши корабли, мы могли бы просто подарить вам некоторое количество зерна за изобретение, — говорил он. На этом поначалу и сговорились. Наши моряки вышли в море и устроили показательную ловлю вместе с рыбаками Зирании. Детей не брали.

Когда вождь Зирании посмотрел на улов, когда он увидел, насколько удобно и легко можно рыбачить с наших закрытых кораблей, то несколько изменил своё мнение. А когда к нему приступили его рыбаки и сказали, что рыбачить с открытых лодочек среди льдов — это совсем не то, что тянуть сети нашими кранами, вождь совсем передумал и сказал, что будет не против, если мы «ещё немного половим рыбы».

Это «немного» почти полностью заняло объём ледников Зирании и продолжалось три дня. Ответные дары были не менее щедрыми, но в корабле ещё оставалось место, и капитан решил идти на север.

Все эти три дня нас, детей, в море не брали. Утро мы проводили в школе, скучали и бездельничали. Программы обучения слишком сильно отличались, поэтому мы просто сидели на задних рядах. Интересное случилось только однажды, когда учитель по математике решил устроить математические соревнования — их команда против нашей. Задачки у местных оказались простенькими, после общения с Петей и Найвой я решил их играючи. Зато потом я припомнил все заковыристые задачки, узнанные за последнее время. Боюсь, мы задавили их интеллектом. Даже учитель не всегда мог решить мои задачки.

Дни и вечера мы посвящали сравнению детских игр в Зирании и у нас. Особых отличий не нашлось. Я заработал себе репутацию буки и грубияна. В Вертулии при знакомстве было положено вежливо кланяться, и этим поведение северян заметно отличались от нашего. Мы были проще. Зато в Зирании всякие ритуалы были доведены до запредельного безумия.

Зиранцы очень гордились своими ритуалами. При встрече со взрослым дети обязательно должны были поклониться, вне зависимости от того, сколько раз в этот день они уже виделись. Женщины должны были уступать дорогу мужчинам, а молодые мужчины — старым, даже когда в проходе свободно могли разойтись двое. Девочки, подходя к мальчиками, должны были забавно присесть и завести ногу за ногу. Мальчики, вставая, должны были подавать руку девочкам, как будто те не могли встать сами, а на пиру пододвигать — отодвигать стулья. После первых попыток я отказался следовать этим правилам и ходил, уставившись носом в землю. Местные дети за такое поведение сразу же получили бы по ушам, но меня взрослые Зирании не рискнули трогать. Я не подавал руку их девочкам и не очень охотно играл в игры. Почему-то, глядя на лица детей, я видел лица девчонок из Вертулии. Очень хотелось вернуться. В итоге меня оставили в одиночестве. Парка с Иргамом как-то старались уживаться, у них даже получалось. Зато по вечерам они ругались на местные порядки со страшной силой.

На следующий день после рыбалки мы взяли курс на Лапоту. По прямой Лапота была не так далеко от Зирании. Трудность была в том, что путь из Зирании в Лапоту по суше пролегал вокруг огромного горного массива, через три промежуточные пещеры, из-за чего ехать приходилось целых десять дней. Вождь Зирании обещал послать торговый караван в Лапоту, на всякий случай, чтобы нас там ждали.

По морю идти было не проще. Между Зиранией и Лапотой в океан выдавался огромный мыс, вокруг которого было раскидано множество мелких островков и подводных скал. Тем не менее, через пять дней мы уже подходили к Лапоте. Утром, когда показалась земля, капитан решил наловить рыбы, чтобы придти в пещеру с товаром.

Около полудня Петя толкнул меня в кармане лапой в ногу — условный сигнал, что надо поговорить. Как назло, все места корабля были заняты суетящимися моряками, и уединиться или даже поднести пёсика к уху не было никакой возможности. На меня всё время орали, чтобы я помог то там, то тут. Только через час я смог спрятаться в корме одного из корпусов, за мешками с зерном. Весь этот час пёсик тыкал меня лапой в ногу.

— Срочно бегите оттуда, неситесь к пещере на всех возможных, даже гребите. В атмосфере затевается что-то такое, чего я тут ещё не видел, — почти прокричал Петя.

Я подхватился и понёсся к капитану, передавать сигнал об опасности. Капитан поверил, приказал повыкидывать в море всю рыбу, что ещё не вытащили, и поставить все паруса. Но уже было поздно. Через полчаса всё вокруг заволокло туманом. Это зимой-то! А потом начался жесточайший шторм. Первым шквалом нам чуть не сломало мачты. Мы отпустили парус, а в перерыве между шквалами успели спустить прямые паруса. Управлялись только постоянными, дощатыми «крыльями». Но их силы хватало только на то, чтобы держать нос против огромных волн. Нас понесло в открытый океан.

Пятеро суток нас кидало, как щепку. Огромные валы сталкивались и с грохотом рассыпались на миллионы брызг. Иногда — прямо над кораблём. При этом наш «Верный» ненадолго полностью погружался в воду, через отверстия в люках лилась вода, и мы вынуждены были задраивать их намертво. Вот где пригодились мешки для аварийного дыхания, придуманные против головоногов.

По просьбе Пети я однажды высунулся наружу, показать ему картины шторма.

— Ну и волны тут у вас! Вот что значит давление вдвое больше, плотность воздуха больше! Это же не волны для корабля, это стиральная машина! Прячьтесь в корабле и не вылазьте, пока не скажу.

Только на шестые сутки Петя сказал, что можно попробовать идти под парусами. Зелёные от качки и солёной рыбы, мы вылезли на палубу и принялись за подсчёт поломок. Дул такой ветер, который раньше я бы назвал «ураганным». Но теперь мы были рады и такому, если стоять правильно, то он хотя бы не перекидывал стоящего человека через борт.

На этот раз мы вышли в море, одетые по-зимнему: меховые куртки, свитера, перчатки с обрезанными пальчиками, чтобы можно было делать тонкую работу. Всё это не помогало ничуть, на таком ветру тёпло исчезало уже через несколько минут, а пальцы скручивались и не гнулись. И это при том, что ещё даже снег не начинал идти…

Подсчёт поломок выявил неутешительную картину. У нас была сломана передняя мачта в верхней трети, порваны все штормовые паруса и ряд тросов стоячего такелажа. Были потеряны все реи, кроме запасных. А главное — сильным ветром унесло всю маскировочную траву. Здесь, на севере, головоноги и ящеры уже могли отплыть на юг, но в районе нашей пещеры они ещё оставались. Нам нужно было пристать к берегу. Вот только где этот берег? Весь небосклон был затянут грозовыми тучами.

Я уединился, чтобы пошептаться с Петей.

— Вы находитесь в двухстах километрах к северо-западу от самой северной точки вашего острова. Вам ближе идти в Маланиру, чем в Лапоту. Но я бы посоветовал вам прогуляться на северо-восточный берег самого северного мыса вашего острова. Это крюк не больше трёхсот километров в сторону, а расстояние такое же, как до Маланиры. Зато вы можете там найти кое-что полезное.

Я представил себе карту острова.

— Стой! Получается, всё это время шторм нёс нас почти с такой же скоростью, с какой мы обычно ходим под парусами?

— Со вдвое меньшей, но всё равно очень быстро. Очень сильный шторм. Я предупреждал.

— А что полезное мы там можем найти?

— Если верить моим приборам, то залежи железной руды.

— И ты думаешь, что мы дюжиной сможем откопать шахту?

— Ну, хоть посмотрите.

Я обдумал эту идею со всех сторон и пошел говорить капитану что, по моему мнению, нам надо идти на восток. Капитан послушался беспрекословно. Мне даже стало стыдно его вот так обманывать. Насколько же они мне доверяют!

Через два дня рубленый нос нашего корабля ткнулся в покатый каменистый берег уютного залива. Волны сюда почти не заходили. Всё это время мы шли без определения по звёздам, только по моим указаниям. Северный мыс мы прошли так, что капитан его даже не заметил, а потом повернули на юг.

— Хорошо, хоть камень, а не песок, песочных пауков не будет, — заметил капитан, осматривая безжизненный берег. Вдалеке на пригорке виднелись рощи деревьев, перед нами возвышались невысокие скалы. Мы решили идти к скалам — там меньше чудовищ и зачастую есть, где укрыться.

На берег сошло шестеро человек, считая меня. Мы тащили по два самострела, копья, сети и верёвки. Каменистый берег постепенно повышался, переходя в вал из камней. По мере приближения становилось видно, что это очень странный вал. Начать с того, что в нём был огромный проём, как будто специально сделанный для прохода гигантов неведомой величины. Огромные камни были накиданы аккуратной изогнутой насыпью, как будто гигантский ребёнок играл в строительство стен.

Через проход мы не пошли, поднялись на вал. Петя сразу ткнул меня лапой в ногу. Я приотстал.

— Будь я проклят, если это не порт, — прошептал Петя.

— Порт? — удивился я.

— Да. Сейчас ты стоишь на насыпном молу, это защита от волн. Проход справа — для кораблей, куча камней слева — остатки маяка. Впереди, перед вами, видишь вон те ровные камни? Это причальные пирсы, немного повреждённые временем. Поищите под ними, может, и остатки кораблей найдёте.

— А зачем строить порт над водой?

— Когда его строили, он был под водой. За прошедшие тысячелетия суша поднялась тут на несколько десятков метров. Такое бывает, обычно сопровождается землетрясениями. Бывают у вас землетрясения?

— Бывают.

— Ну вот. Идите корабли искать.

У меня возникли сотни вопросов. В первую очередь — каких же размеров должны быть корабли, если гавань только в ширину имеет километр? Но я оставил вопросы при себе. Дойдём до пирсов — увидим.

Мы двинулись по волнолому к пирсам. Так было длиннее, но идти по ровной насыпи было намного приятнее, чем по холмистой равнине внизу. Камни причалов даже сейчас возвышались над бывшим дном гавани на десять метров. В былые времена, когда здесь было меньше наносов, они, наверное, стояли над глубиной во все пятнадцать метров. Что же за корабли сюда заходили?

Первый корабль, который мы встретили, давно превратился в пыль. Только куча гальки и мусора, нанесённая давно высохшими волнами в пробитый корпус, сохраняла форму давно погибшего корабля. Но заострённый нос и круглая корма однозначно говорили о том, что это был корабль. Он был огромен, метров тридцать, а может быть, и сорок в длину.

— Маломерка. Прибрежный корабль, возможно, служебный, только для нужд порта, — прокомментировал Петя.

— А у нас тогда корабль какой? — удивился я.

— А у вас вообще яхта, для покатушек возле дома только годится.

Пока я обдумывал убийственный ответ, мы дошли до следующего корабля. Мы и не поняли сначала, что это был корабль. Просто не могли себе представить, что бывают настолько большие корабли. В длину он превышал сто пятьдесят метров, а в ширину — тридцать. Мне пришлось пересмотреть свои представления об огромных кораблях. Заметил его опять же Петя, как и в первом случае, по куче мусора. Он и остановил меня словами: «А вот тут может быть что-то полезное».

На этот раз нам попался корабль с грузом. Он осел на дно так, как и стоял, на ровном киле. Его корпус давно распался, но остались кое-какие массивные металлические детали. А ещё остался неприкосновенным весь его груз, немного расползшиеся кучи какого-то песка. Когда мы спустились с пирса по верёвкам и копнули его в глубину, моё сердце сына кузнеца подпрыгнуло куда-то к горлу и там и замерло.

— Ты чего? — удивились мои компаньоны, увидев, как я замер и побелел.

— Же-же-же, — красноречиво промычал я.

— Чего?

— Же-же-железная руда, — наконец смог ответить я, — хорошая, обогащённая, чистая железная руда, кругляшками по сантиметру, и ничего больше.

Рыбаки обвели взглядами груз корабля. Сколько её тут? Сотни, десятки тысяч тонн.

— О! — только и смогли сказать они.

Железо! Самый дорогой и самый нужный металл на острове! Мы свернули раскопки, подобрали те из железяк, которые смогли поднять, и вскарабкались обратно. После недолгого совета дядьки решили прогуляться к скалам на дальней стороне гавани и вернуться на корабль. По пути мы нашли ещё один корабль, груженный рудой. Он стоял под погрузкой, когда что-то погубило его. Сохранились развалины склада и погрузочных устройств, таких же гигантских, как и корабль. А на складе… ещё большие запасы железной руды.

— Вообще-то когда я говорил о залежах руды на севере, я имел в виду нечто другое, — сказал Петя, — похоже, ваши предки разведали эти руды и добывали здесь железо. Поневоле они оставили вам приятный сюрприз.

— Знаешь, на сколько нам хватит этих запасов, что в кораблях? — весело спросил я.

— Если делать только ножи и топоры? — уточнил Петя.

— Ага!

— Могу сказать с большой точностью: очень надолго.

— Вот и я думаю, что очень надолго! — продолжал веселиться я.

Из-за приподнятого настроения мы чуть было не забыли, в каком мире живём. Мы едва не попали на зуб хищным ящерам.

Под скалами на дальней стороне гавани обнаружились развалины древних строений. Кое-где даже сохранились стены и колонны. Их оказалось неожиданно много, несколько кварталов. Именно за ними нас и поджидал хищный ящер. Хитрая зверюга увидела, что добыча сама идёт в руки, и решила не нападать на нас на открытом месте. Стоило нам приблизиться к развалинам, как ящер выскочил из-за стены и ринулся на нас.

Моряки кинулись к ближайшим развалинам, чтобы попытаться найти укрытие на стенах. Я понял, что мы не успеем. Я точно не успею.

Найва.

Всё началось на уроке домоводства, когда мы варили варенье из ягод — попрыгунчиков. Точнее, немного раньше, на перемене, когда Рукнатала обнималась с Велсом. Я подошла сзади и голосом учительницы сказала: «Детям до четырнадцати лет!». Ну и испугались же они! И чего было пугаться? Я всего лишь немного пошутила. Как показали дальнейшие события, Рукнатала обиделась надолго.

Варенье из попрыгунчиков очень вкусное, но у этих небольших ягод есть очень неприятное свойство: стоит им немного полежать и подсохнуть, как они начинают прыгать, если их коснуться чем-нибудь влажным. Например, рукой или ложкой с каплями воды. Наша учительница как раз закончила показывать, как брать ягоды и класть в котёл, чтобы они не разлетались по всей кухне, когда в дверь постучали. Не дожидаясь ответа, в щель просунулась патлатая голова одного из воинов.

— Найва… Лунтаева. Как сможешь, зайди к вождю.

— Ирха! Так ли я учила вас входить в приличное заведение? — возмутилась Мирина Алунтова, наш классный руководитель.

— Ох, простите, — сказала голова. После этого в класс вдвинулась фигура чуть выше дверного проёма, исполнила книксен и исчезла за дверью. Мы почему-то поняли, что смеяться нужно потихоньку, отвернувшись от учительницы.

— Всегда был хулиганом, — прокомментировала учительница Мирина.

Я отвлеклась и неосторожно коснулась ягод. Мелкие горошки почувствовали влагу руки и обрадовано подскочили к потолку, а от него рикошетом вниз. Закричали девочки, которым ягоды поцарапали кожу или стукнули по голове. Учительница засмеялась:

— Осторожнее, девочки. Учитесь.

Мы варили один котёл с Квалтой и Луканурой. Рядом варила своё варенье Макуна с двумя подругами, а с другой стороны — Рукнатала, Снуера и Дедана. От этой троицы можно было ждать любой пакости, и потому я старалась держать их в поле зрения.

— Не знаете, почему парни вместо того, чтобы любить каждый свою девчонку, толпой бегают за какой-нибудь одной? — спросила Квалта, — Вот только вчера слышала, как Севан и Дилдо разговаривали. Севан говорит: «Ты в кого влюблён?». Дилдо отвечает: «Ни в кого». А Севан и говорит: «Как так можно? Ты что, маленький? Давай вместе будем влюблены в Найву Лунтаеву». И Серофан, тоже туда же, задрав хвост: «Ах, Найва такая миленькая!».

Я удивилась:

— Стоп, Серофан же вроде с тобой дружит, ты его женихом называла?

— Ну да. Дружит. Мы и играем, и на разные работы ходим вместе. Это я по детству к нему привязалась. Только я никогда не возьму его мужем, я его слишком хорошо знаю. Он влюблён в тебя, учти.

Дедана решила посочувствовать:

— Но у тебя жених Парка? Он сейчас далеко. Тебе наверное, грустно без него?

Пришлось признаваться:

— Да. Грустно. Как подумаю, что он может утонуть…

— Или выбрать себе жену по обмену на севере, — подсказала Дедана.

— И это тоже грустно, — согласилась я, — Он не хотел ехать, но его дядя дружен с вождём, договорился, вот Парка и поехал. Это считается редкой удачей. Квалта, добавь ещё мёда.

— А тебе не кажется, что Парка слишком глупый для тебя? — вмешалась Макуната, — Ему, конечно, нравится, что ты его обнимаешь и прилюдно женихом называешь, но ты ему совершенно безразлична. Вот увидишь, вернётся с севера с подарками от пяти — шести девочек по обмену. Бросила бы ты его!

Макуне как моей старой подруге разрешается говорить такое. Я даже не обиделась:

— Ну, глупый. Ну, шумливый. Зато большой, тёплый и добрый. И когда Хай меня по голове пеналом бьёт, Парка его сразу по стенке размазывает. Луканура, мешай варенье, закипает, сейчас убежит. А потом, не только парни табуном могут бегать. Вон мой Лейте в Вертулии одной девчонке глянулся, она только ему на празднике стала еду носить, так сразу ещё две девчонки рядом появилось.

— Это другое! — не согласилась Квалта, — Твой Лейте там был в качестве матроса, а от матроса все мечтают родить, даже если не женится. А он ещё и жениться может…

— Ну, у нас в пещере тоже есть такие примеры, когда несколько девчонок за одного парня конкурируют. Помнишь Найву из седьмого, Литану и Заруну из шестого? — припомнила Луканура. Мы печально замолчали — Найва и Заруна погибли летом, во время вторжения. Пока мы печалились, варенье успело сбежать и пролиться на огонь. По учебной пещере поплыл удушливый запах палёного.

— У Лунтаевой одни глупости в голове, — захихикала Рукнатала. Странно, до сих пор она всегда запускала говорить всякие гадости Дедану, чтобы та получала все шишки, а сама только хихикала в сторонке. Рукнатала — отличница, умная девчонка, но вредина, каких мало. С чего это она так осмелела? Ах да, мальчишек рядом нет и Парка далеко.

— Сама дура.

Рукнатала замахнулась поварёшкой, а Снуера кинула в наш котёл какой-то шарик. Шарик тут же растворился в варенье.

— Ты что кинула? — как можно более зловещим тоном спросила я. Вредины захихикали.

Луканура схватила ковшик, зачерпнула в том месте, куда упал шарик, и попыталась вылить содержимое в котёл соседок. Снуера выбила у неё ковшик, и всё содержимое пролилось в огонь под котлом. Повалил дым.

— Девочки, не баловаться, — предупредила учительница Мирина.

Пришлось разойтись к своим очагам, варить второе задание — молочную кашу.

До конца урока учительница Мирина пристально наблюдала на нами, и сделать было ничего невозможно. Мы получили некоторое удовлетворение, глядя на то, как у вредной троицы три раза убегало молоко. Они белоручки, сами ничего делать не хотят. У нас всё получилось прекрасно — мне не раз приходилось варить Масе завтраки, в том числе молочные каши. Мы стояли у котла так плотно, что ничего кинуть туда было невозможно.

Через сорок минут учительница сказала:

— По всем правилам варенье варить надо ещё час, но мы можем попробовать, что получилось, уже сейчас.

Рукнатала, Снуера и Дедана получили за варенье пятерку, а каша у них подгорела. Попробовав наше варенье, учительница сказала, что оно горькое, и поставила тройку. Сколько мы не пытались ей сказать, что соседки подкинули какую-то гадость, она не стала слушать. Эти взрослые иногда бывают такими упрямыми…

Как только учительница объявила конец урока, Рукнатала, Снуера и Дедана, опасаясь мести, первыми выскочили из двери, и уже из коридора донеслось:

— У Лунтаевой в голове одни глупости!

Я вышла в коридор как раз в тот момент, когда троица вредин с разбега уткнулись в группу ребят, состоящую из Дилдо, Севана и Серофана. Урок столярного мастерства у них закончился чуть раньше, и они ждали нас. Дилдо потрепал Рукнаталу за ухо, а Снуера получила пеналом по голове от Севана. Даже не пришлось щипать противных девчонок.

— Спасибо, что подождали. Меня вождь зовёт. Пойдёте со мной?

Поскольку пещера вождя недалеко от школы, мальчишки согласились. Перемена перед последним уроком позволяла успеть сходить туда и обратно.

— А, Найва, — приветствовал меня вождь, — заходи, малышка, охрану тоже с собой зови, нечего им в коридоре торчать. Я по поводу твоей просьбы дать тебе козу или овцу в состоянии «перед родами». Зачем тебе это?

— Я хочу попробовать разрезать её и вытащить помёт, чтобы потом зашить обратно козу и посмотреть, выживут или нет, и коза, и козлята. Некоторые наши женщины умерли от того, что не смогли разродиться. У меня есть сведения, что такое возможно.

Вождь изумился, мальчишки закашлялись. Вождь принялся крутить длинный ус.

— Хм… хм… не могу я тебе дать домашних животных. У нас их и так мало. Хочешь, охотники тебе берлогу медведицы найдут? У них медвежата как раз зимой появляются.

Я представила себе, как режу проснувшуюся медведицу, а для начала — как я её переворачиваю в удобное положение… запах в берлоге, темнота, холод…

— Нет, слишком крупная.

— У других животных сейчас нет детёнышей. Весной, если хочешь, мы тебе корову оленя подгоним, или буйволицу?

— Ну хорошо… а до тех пор придётся тренироваться на людях. Надеюсь, у буйволицы всё пройдёт успешно. После тренировок на людях.

Вождь сказал: «Вот кислота, хуже брата», и выгнал нас из зала приёмов. Мы пошли на физкультуру, играть в мячик. Мальчишки посматривали на меня как-то странно, искоса.

На улице стояла противная погода, влажная и холодная. Временами начинал идти мокрый снег. По этой причине нам разрешили играть не на улице, а в спортзале. Мы только начали перекидывать тряпочный мяч, как в зал опять заглянула памятная патлатая голова.

— Найва Лунтаева… и те трое, что были с ней. К вождю.

Когда вождь зовёт, медлить в нашем племени не принято. Мы явились сразу, как только оделись. Вождь был в прекрасном расположении духа.

— Найва? Тебе боги помогают. Охотники только что принесли мне весть, что они завалили рядом с Красным холмом медведицу. Иди и потренируйся на ней. А вы трое — охрана и слуги ей. Считайте это личным поручением властей племени. Оплата как взрослым воинам за день работы.

— Зачем мне дохлая? Я не смогу понять, выживет она или нет, правильно я делала или не правильно.

— Зато попробуешь. Может, чему и научишься, — в глазах у вождя мелькнуло что-то очень взрослое и очень недоброе. Я поняла, что от этого дела мне не отвертеться. Посмотрела на мальчишек — те сияли. Ну как же, оплата как воинам. Серому это безразлично, он за путешествие на север и ночные вахты получил столько, сколько некоторые взрослые за год не получают, а для Дилдо и Севана это первая оплачиваемая работа в жизни. Зато Серому наверняка захочется показать себя пред вождём. Если я не пойду, они меня понесут.

Через четверть часа мы уже вышагивали по слегка припорошенной снегом грязи. Идти до Красного холма далеко, это почти на краю нашего мира. Пока дошли, здорово устали. На месте я обнаружила, что охотники уже сняли шкуру и срезали мясо с половины мышц. И чему тут научишься на одном костяке? Я их немного поругала за самоуправство, но они только посмеялись — никаких указаний от вождя они не успели получить и действовали, как обычно.

Пришлось закатать рукава моего чудного овчинного тулупчика и лезть вглубь окровавленной туши. Мальчишки дружно перехватили самострелы и уставились в разные стороны — будто охраняют.

Вождь оказался прав. По неопытности я перепутала желудок с домиком для детей, случайно разрезала жёлчный пузырь и долго не могла приспособиться, как сшивать ткани. Только через несколько минут я поняла, что в одиночку это невозможно и что нужны зажимы или помощь другого человека. Мальчишки в ответ на просьбу подержать края разреза дружно заявили, что заняты охраной. Помочь смог только один из охотников. Я долго тыкала скользкой иголкой в упрямые ткани, шов никак не получался. Руки замёрзли, пальцы не гнулись. Да, будь это живой человек, я бы тут начередила…

Когда старший из охотников закричал, что приближается стая завриков, я почти обрадовалась. Охотники действовали чётко — одни направились к дальнему укрытию, нас и меньшую часть охотников распорядитель направил к ближайшему. Мы побежали.

Заврики — маленькие летучие хищные ящеры. Обычно они не очень опасны. Реальную опасность они представляют только для одиноких людей. Действуют они обычно так: сначала из глубины леса вылетает одиночный заврик и пытается тяпнуть жертву за руку или шею. В передних зубах заврики носят яд, он парализует на некоторое время. Если получится, то прилетает вся стая и разбирает жертву на косточки. Если нет, то стая отправляется дальше. Так обычно бывает летом. Но сейчас, зимой, если они оголодали, то могут навалиться и всей стаей…

Мы бежали к камнями укрытия. Это было крупное укрытие, на много человек. Мы подходили почти одновременно — Дилдо, Севан, я и Серый. Взрослые охотники уже сидели в убежище и целились в небо из самострелов. Взрослые бегают быстрее. В такие моменты особо ясно проявляется, кто чего стоит. Дилдо и Севан кинулись наперерез мне к отверстию убежища. Серофан приотстал. Этим он нарушил одно из правил, которое нам вдалбливают на природоведении — мужчина важнее, он может вырастить продовольствие, а уж кому родить от него ребёнка, всегда найдётся. Поэтому он должен бежать к убежищу первым. Да, он нарушил. Но теперь я знаю, на кого можно положиться.

Охотники пропустили нас в заднюю часть пещеры и отобрали самострелы. Я услышала, как один из охотников сказал Серому: «Молодец!». Заврики попытались навалиться всей стаей на охотников, те в ответ накинули на себя шкуры и принялись сбивать летунов из самострелов. Одни стреляли, другие заряжали.

— На дадите заряжать хотя бы? — попросил Серый.

— Чтобы вы по неосторожности нам в спину стрелу засадили? Сидите лучше тихо, под руку не толкайте.

Мы засели в уютном тепле и принялись решать математические задачки. Благо, теперь благодаря Пете их было много. Для начала я предложила мальчишкам найти такие прямоугольники, у которых площадь численно равна периметру и выражается целым числом, с разными соотношениями сторон.

— Это невозможно, — была первая реакция у Дилдо.

— Возможно, — возмутилась я, — вот представь себе квадрат со стороной единица. Площадь единица, периметр четыре. Теперь если его вытягивать так, чтобы площадь оставалась постоянной, то периметр будет расти.

Дилдо посмотрел на заврика, который прорвался через лавину стрел и запутался в шкуре у охотника, достал нож, почесался и задумался. Серофан начал думать вслух:

— Прямоугольник два к одному уже большой… площадь два, периметр шесть. Три к четырём уже ближе — площадь двенадцать, периметр четырнадцать. Найва, иди ты шить! Это все целые числа надо перебирать, от нуля и до тысяч!

— Нет, тут надо простенькую формулу написать. Что длина умножить на ширину равна две ширины плюс две длины. Теперь если выразить ширину через длину, то получится, что ширина равна две длины делить на длину минус двойка. И в эту формулу надо теперь подставлять целые числа, смотреть, получается целое число или нет. Есть и другой способ решения — графический, просто через логику.

Мальчишки оживились и довольно быстро нашли ответы — шесть и три, четыре и четыре.

— А теперь задача поинтереснее — доказать, что таких прямоугольников может быть только два.

С этой задачей мы просидели очень долго. Заврики к этому времени уже съели всех своих павших товарищей и всё, то осталось от медведя. Охотники им не мешали, надеялись, что заврики насытятся и улетят. Но те, поужинав, вместо поиска новой пищи расселись на ветвях окружающих деревьев, вне пределов прицельной стрельбы из самострелов.

Короткий зимний день начал клониться к концу, охотники забеспокоились — так можно не успеть к закрытию врат. После недолгого обсуждения решили, что надо кого-нибудь послать в пещеру за помощью, за отрядом со щитами. Надув щёки, глава отряда охотников произнёс, глядя на мальчишек:

— Как старший мужчина в отряде, я приказываю одному из вас… пойдите и приведите помощь или умрите! Выбирайте, кто будет первым?

Мальчишки побелели и задрожали. Я сказала:

— Я. Я пойду.

Лейтане.

Ящер приближался. Сбросив самострелы и моток верёвки, я перехватил копьё так, как учил дедушка Артуал, и подкатился под брюхо ящера. На этот раз ящер оказался правильным, он атаковал чётко сверху вниз. Моих сил не хватило, чтобы всадить копьё глубоко до живота, но ящер, почувствовав боль, попытался пригнуться, чтобы достать меня, и сам себя насадил на копьё. Туша повалилась к моим ногам, я не совсем осознанно вспрыгнул на шею, чтобы спастись от конвульсивных движений ног.

Моряки всё ещё бежали к стенам.

— Эй, можете не бежать, — крикнул я им и пошел подбирать самострелы.

Моряки остановились, обернулись и припустили снова. Я оглянулся. Из-за стены выходил тигр, огромный, я ранее таких никогда не видел. Изо рта у него торчали клыки такой длины, которыми можно прокусить даже хищного ящера. Именно к ящеру тигр и направился. Я снял самострелы с предохранителя и медленно попятился. Дедушка Артуал учил, что от хищников убегать нельзя — они кинутся догонять даже тогда, когда им этого не надо. Кроме того, шкура тигра, в отличие от шкуры ящера, очень даже пробивается самострелами.

Тигр посмотрел на мёртвого ящера, на меня и издал ужасающий рык.

— Он весь твой, ешь сколько хочешь, — мирно ответил я тигру, продолжая пятиться. Зверюга как будто поняла и двинулась к ящеру, не обращая на меня внимания. Я обернулся.

Моряки продолжали бежать к развалинам и почти их достигли. И тут из-за ближайшей к ним стены вышел второй хищный ящер. Хищные ящеры часто охотятся в паре, и на этот раз первый ящер должен был нас напугать, а второй — перехватить у стен, когда мы разбежимся и выдохнемся. Дядьки, увидев ящера, встали как вкопанные.

В воздухе мелькнуло полосатое тело. Второй тигр приземлился точно на спину ящеру и перекусил ему шею, как цыплёнку. После чего посмотрел на нас и зарычал. Моряки развернулись с явным намерением бежать изо всех сил в мою сторону.

— Не бегите. Медленно идите группой. Он не будет нападать, — успел крикнуть я. На этот раз до них дошло. Они сбились в тесную группу и попятились к обрыву пирса. Я подобрал верёвку и присоединился.

Второй тигр заревел, первый ему ответил. На этот раз их рёв был немного другим.

— Откуда ты знаешь, что они не будут нападать? — спросил кто-то.

— Де-дедушка Артула рассказывал, — задыхаясь на бегу, пояснил я. Никто их моих старших товарищей не знал, кто это такой, но объяснять у меня не было никакого желания. Мы бежали по холмистой равнине, бывшему дну гавани, и сил ни на что больше не оставалось. Когда я оглянулся, то увидел рядом с первыми двумя тиграми много других, среди них было много тигрят. Петя толкнул ногу. Я приотстал.

— Если здесь много таких больших хищников, значит, здесь есть чем кормиться, — сказал Петя.

— У-ум?

— Значит, и вы можете подстрелить себе кое-что из дичи.

Я ничего не ответил. Нам сейчас самим бы не стать дичью.

За два часа нашего отсутствия остававшиеся на корабле моряки подремонтировали мачту и собрали траву для маскировки. До полной высоты мачту восстановить не удалось, но мы хотя бы могли поставить косые паруса из аварийного запаса. Увидев наше паническое бегство (точнее, ускоренное шагание), они сразу начали отталкивать корабль от берега. Нам пришлось прыгать на борт уже из воды.

— Хищники? — спросил капитан.

— Ящеры и тигры, — кратко ответил Арагон, вытаскивая меня за руки из воды.

Мы отошли от берега и провели ночь в море, недалеко от суши. Услышав про руду, капитан приказал повыбрасывать в море все запасы рыбы, даже часть бочек с солёной рыбой. Ещё он строго предупредил всех, чтобы мы никому — даже родным — не рассказывали про находку, только вождю.

На следующий день мы занимались тем, что таскали в заплечных мешках руду из старых кораблей. Весь день прошел в бегах. Чтобы сохранять способность бежать с грузом, носили понемногу, по двадцать килограмм. Пришлось сделать двадцать ходок. Мне повезло, после обеда меня, как ночного рулевого, услали спать. А Парка с Иргамом так и бегали до самого вечера. Натаскав пять тонн руды, мы двинулись на запад. На безжизненном скалистом островке мы нарубили дров и приготовили горячую еду, впервые за девять дней. Это было так прекрасно! Самое вкусное лакомство в мире — это свежесваренная каша с солёным маслом.

Когда капитан увидел, какой мыс мы обошли во время непогоды по пути сюда, то посмотрел на меня очень подозрительно. Мы обходили выдававшуюся на север цепочку скал и отмелей целую ночь, а потом ещё полдня.

— Ты знал, что мы там найдём, — скорее сказал, чем спросил капитан на второй день.

— Нет. Только общее ощущение, где находится земля.

— Хм…, - капитан не поверил, но расспрашивать не стал.

Двигались мы под аварийными парусами на удивление неплохо. До сих пор я считал, что треугольные паруса намного слабее прямых, но в реальной жизни оказалось, что при встречных ветрах приходится ходить гораздо чаще, чем при попутных, а треугольные паруса были для этого удобнее. Но даже так мы двигались медленнее, чем обычно. До Маланиры мы тащились пять дней. В Маланире нашему приходу удивились.

Сгустки Тьмы игнорировали наше присутствие до самого последнего дня. Каждый день я полировал свою медную пластинку и вставлял её в «волшебный фонарь», но чудовища так и не появлялись. Только в самый последний момент, утром накануне прибытия в Маланиру, Арагон заметил кляксу, движущуюся по направлению к кораблю. Арагон теперь почти каждую ночь составлял мне компанию. С ним было легче, но зато пропадала возможность порешать задачки с Петей. Мы спрятались в мостике, я направил узкий луч света из «волшебного фонаря» на открытое окно. Сгусток тьмы просочился в мостик через маленькую щёлочку где-то ещё, я увидел его, когда он уже надвигался справа, одновременно с тем, как передо мной начала появляться бабушка. Арагон тоже почувствовал движение и сорвал сосуд с масляной лампы. Сгусток тьмы лопнул, распавшись на множество чёрных лоскутков. Я сразу смыл их за борт, стараясь не прикасаться. Арагон боялся даже близко к ним подходить. Так я и не смог проверить действенность моего «волшебного фонаря». Поутру другие моряки не хотели верить, что мы прикончили чудовище. Но мы ничуть не жалели, что избавились от доказательств, было в этих Сгустках Тьмы что-то жуткое, даже в их остатках.

Самая северная пещера, Маланира, представляла из себя комплекс из трёх пещер. На берегу располагалась меньшая из них, Мала, на расстоянии около пятнадцати километров — самая большая под названием «Лана», а ещё на расстоянии пяти километров — третья, её называли «Ланира». Это не были отдельные пещеры, как у нас, во всех трёх жило одно племя. Жители перемещались из одной в другую по желанию или в зависимости от сезонных работ. Школа, например, находилась только в Лане.

Злаки здесь действительно почти не сеяли. В этом просто не было необходимости. Здесь, к северу от Холодного Хребта, людей жило совсем немного, зато всякой живности и растительности водилось в изобилии. Кое-какие огородики у местных были, но на них выращивали, в основном, специи и деликатесы. Остальное сельское хозяйство в Маланире было больше похоже на охоту. В сезон заготовок местные садились на тележки со скакунами, мчались до рощи хлебных деревьев, или до ореховой рощи. Там они отпускали скакунов и залезали на деревья, чтобы не попасть на зубок преследующим хищникам. Когда хищники разбредались, а мешки переполнялись плодами, скакунов вызывали сигналом рога и мчались обратно. Дикие клубни заготавливали аналогично. Нескольких выездов хватало на то, чтобы заготовить еды на несколько лет вперёд. По этой причине работали здесь гораздо меньше, чем на юге, а свободное время посвящали развитию ловкости или вышиванию. Вместо овец здесь разводили других животных, длинноногих и длинношеих, с густой и длинной шерстью, их называли «ламы». По утрам их пинками выгоняли на вольный выпас, а вечером впускали в пещеру. От хищников они убегали сами.

Благодаря этим животным мяса и шерсти было в изобилии. Шерсть красили и делали из неё разноцветные вышитые полотна. От нечего делать и красоты ради здесь вышивали даже мужчины.

А вот школа здесь была совсем слабенькая. У нас обучение в школе занимало восемь лет, в Вертулии и Зирании десять. Здесь школу заканчивали после четырёх классов. Письменные знания на севере были просто не нужны, зато сила, ловкость и быстрота были в большом почёте. Быстрых и сильных хищников здесь было ещё больше, чем у нас. Кроме хищников, северные просторы бороздили огромные стада травоядных животных, при охоте на которых тоже требовалась ловкость. Здесь спасались от хищников и рогов травоядных, в основном, не на деревьях, как к югу от Хребта, а с помощью большой скорости — либо верхом на скакунах, либо — зимой — в санях, запряжённых оленями. Постоянная близость к опасности, любовь к скорости и отсутствие переутомления, характерного для сельскохозяйственных народов, создали здесь очень своеобразный народ. Отчаянные и быстрые, задиристые, но добрые, готовые на всё, что угодно, ради взаимопомощи — я полюбил их с первых часов пребывания здесь. Насколько же отличались они в лучшую сторону от заносчивых людей Зирании, а тем более от Макланты, нашей соседней пещеры!

Жители Маланиры себя обделёнными жизнью совсем не считали и жителям юга не завидовали. Единственное, что их печалило — это то, что пригодных для жизни скал к северу почти не было, а горы Холодного Хребта для жизни не очень подходили — они далеко отстояли от источников пищи. Это ограничивало распространение людей на Север.

«Удивились» — это не то слово, которым можно описать чувства людей Малы, когда они увидели наш изрядно потрёпанный корабль у ворот своего порта. Летний корабль с континента до этих мест не доходил, последний торговый караван с юга приходил два года назад. Поэтому явление нашего крайне необычного двухкорпусника, да ещё в начале зимы, было воспринято как маленькое чудо.

На наше счастье, жители Маланиры готовились к зимней рыбалке и потому расчистили завал из камней, который у них, как и у нас, закрывал створки ворот порта. Они закончили его разбирать только накануне. Когда ранним утром наш корабль влетел в гавань, они даже не успели созвать всех жителей Малы для встречи. Весь народ подтянулся только тогда, когда уже началась разгрузка.

Пришедший вождь объявил, разумеется, пир. Но в первую очередь нас интересовали сухая одежда и горячая ванна, в любой последовательности. Выглядели мы ужасно, а пахло от нас ещё хуже. И горячая вода, и одежда были нам обещаны тут же и с избытком. Когда вождь услышал, как капитан приказывает сгрузить на берег две тонны железной руды и две сотни килограмм железных изделий, то запрыгал, как ребёнок. После этого улыбки встречающих, и без того радостные, стали просто невероятно широкими.

Когда мы проходили мимо вождя, тот намётанным взглядом углядел на моей меховой куртки обширные следы крови и остановил капитана:

— Мальчишка ранен?

— Нет, это он хищного ящера завалил, вот его кровью и облило, не было возможности отмыться.

— Ящера — забрину? — удивился вождь.

«Забринами» называют небольших хищных ящеров, размером они примерно по грудь человеку. Они быстро бегают на задних лапах, опираясь на хвост, и нападают большими стаями. Передние лапы у них намного короче задних, но вооружены острыми когтями. Очень опасное животное, особенно зимой, когда они голодают. Стая забрину может завалить даже взрослого мужчину, если тот вовремя не влезет на дерево. Но для внимательного человека — даже ребёнка — забрину не очень опасны, с дерева их можно перестрелять из самострела сколько хочешь. Да и на открытом пространстве, если найти, чем прикрыть спину, от них не так уж и трудно отбиться. Даже ножом, надо только лишить их возможности нападать со всех сторон. Волки опаснее.

— Нет, ящера — морана.

По установившейся тишине и устремлённым на меня взглядам я понял, что умение бороться с хищными ящерами забыто и здесь, и что рассказывать мне сегодня придётся много и долго. Капитан подтолкнул меня под спину, и мы пошли отмокать в горячих ваннах.

На вечернем пиру про меня — к большой моей радости — почти забыли. Говорили в основном взрослые. В первую очередь северян интересовали новости про общее положение и про родственников в других пещерах. Эта пещера жила без новостей очень долго. Разговоры затянулись почти до вечера. Выяснилось, что в Маланире было совсем плохо с металлом. Не только наконечники для стрел, но зачастую и топоры здесь приходилось делать из камня. Наша новость о том, что корабли с континента больше не будут приходить из-за Сгустков Тьмы, вызвала длительное обсуждение. Сгустки Тьмы и здесь стали известным бедствием. Зато жители Маланиры смогли рассказать нам нечто интересное про нашествие рыжих волков. Оказывается, рыжие волки жили здесь издавна, их считали не очень опасным хищником. Но этим летом по неизвестной причине поголовье тигров резко увеличилось, они начали охотиться на рыжих волков, и весьма успешно. Так получилось, что тигры выгнали рыжих волков на юг.

Сухопутных головногов здесь тоже видели. Местные утверждали, что это обычные морские головоноги, которых неведомые чудовища выдавили на сушу, говорили, что головоноги сильно проредили поголовье крупных хищных ящеров. Они даже предположили, что это именно благодаря снижению количества хищных ящеров смогли расплодиться тигры, которые теперь нападают на ящеров. Раньше было наоборот.

Наши моряки тут же вспомнили сцену на севере, и разговор ушел на новый круг, на обсуждение изменений в природе и хозяйстве. К счастью, его течение обогнуло меня. Ближе к полуночи вождь сообразил, что мы не успели обсудить и половины тем, и объявил продолжение праздника на завтра.

Весь вечер дети, которым было положено прислуживать гостям и ведущим людям племени, скапливались в нашем конце стола — там, где сидели мы с Паркой и Иргамом. Вождю пришлось несколько раз прикрикнуть, чтобы они не забывали о своём деле. Дети пытались задавать вопросы, мы честно пытались отвечать, но приходилось каждый раз замолкать, чтобы послушать более интересные беседы взрослых. Потом я устал и положил голову на стол. Очнулся я на следующий день в своей постели, под меховым одеялом. Дядьки смеялись и говорили, что мы уснули прямо за столом.

С утра к нам явилась целая делегация ровесников, приглашать нас кататься на оленях. Оказывается, ночью выпал снег, и такой глубокий, что катание на собаках и оленях стало возможным. Мы с радостью согласились. Увидев, что водящими всех трёх наших нарт оказались девчонки, мы ничуть не удивились.

Катание на оленях и собаках оказалось делом забавным, но слишком уж рискованным. Мы не умели вовремя отклоняться в нужную сторону, и потому постоянно оказывались в снегу. Местные только со смеху покатывались, глядя на то, как мы соскребаем снег с лиц и вытряхиваем из капюшонов. Мы тоже смеялись. Они сами каким-то чудом ухитрялись удерживаться, даже стоя на упряжках (мы сидели в грузовом отделении).

У нас тоже выпадает снег, мы умеем бегать на лыжах и кататься на коньках. Но по снегу мы ничего не возим, в крайнем случае для перевозки тяжестей в сани запрягают быков. Торговые караваны зимой не ходят. Поэтому я никак не ожидал, что упряжки окажутся настолько быстроходным транспортом. У нас зимой иногда катаются на собаках, но это больше забава для детей. В упряжку запрягают не более двух собак, а в сани сажают кучу малышни. Собаки едут медленно, еле-еле. Здесь же в упряжку запрягали сразу восьмёрку, а то и дюжину крупных зверюг. Они повизгивали от нетерпения, пока их запрягали, а по команде брали с места так, что можно было вывалиться, если не держаться изо всех сил. Двигались они почти с полной скоростью, на которую способны собаки. После этого катания я понял, что чувствует волк, который бежит на полной скорости. Упоительное чувство, когда земля (точнее, снег) пролетает под тобой на огромной скорости.

Через два часа катания хозяева смилостивились и отвезли нас показывать другую забаву — ловлю оленят. Смысл забавы заключался в том, чтобы накинуть кожаную петлю на рога необученного оленя и удерживать его до тех пор, пока он не смирится. Я попытался кинуть петлю, у меня она улетела на три метра. Парка кинул на четыре метра, Иргам — на пять.

Когда Мика — водящая моей упряжки — кинула петлю на добрые двадцать метров и попала точно на рога нужного оленя, мы дружно открыли рты. Олень принялся упираться и прыгать. Остальное стадо начало рыть копытами снег, твёрдо намереваясь насадить нас на рога. Тут в дело вступили огромные собаки, что сопровождали нашу группу. Среди них был даже один ручной тигр. Они моментально заставили оленей передумать и отойти подальше. Мика дала мне верёвку, на другом конце которой ярился оленёнок. Не подозревая ничего плохого, я взял её двумя руками. В следующую секунду я оказался на снегу, лицом вниз. Небольшой на вид олень оказался на диво сильной скотиной, он тащил меня и не собирался останавливаться. Сразу трое маланирцев рухнули на меня и на ремень.

Смеющаяся Мика пояснила:

— Нельзя держать просто с силой, жёстко. Олень сильнее. Надо притягивать к себе, когда он ослабляет натяжение, и отпускать, когда он дёргает. Мягкое и податливое сильнее жёсткого и твёрдого, вас этому Главный Ведун не учил?

— Нет, — удивился я и попробовал держать ремень так, как посоветовала Мика. На этот раз меня страховали двое мальчишек. Кое-что начало получаться. Кожаную верёвку у меня забрала Рина — девочка, которая вела нарты Парки. Удивительно, но она удерживала верёвку без особых усилий. Потом она передала её Парке. Парке, напрягаясь изо всех сил, удалось удержать оленя и не упасть. Иргаму поначалу удавалось держать оленя, но потом он ошибся и оказался на снегу. Все смеялись, и Иргам в первую очередь.

Потом мы вернулись в Малу. Я подумал идти в нашу пещеру, но Мика сразу предупредила, что для детей обещали накрыть стол с обедом в общей пещере. Я удивился и подумал, что это розыгрыш, но когда пришел в пещеру собраний, то обнаружил накрытые столы и всю компанию детей, причём в увеличенном составе. Еду подавали взрослые женщины, заботливо раскладывали и следили, чтобы всем досталось вкусненькое. Мы сидели и пировали, как взрослые. Поначалу я не мог поверить своим глазам. У нас детей, пойманных на безделии, либо заставили бы работать, либо послали бы делать уроки. Здесь же детей любили баловать, а правильным образом жизни считалось обретение ловкости. Кто поборолся или побегал в этот день, тот и заслужил обед.

Только у таких людей в пещере мог жить домашний тигр. «Вы не бойтесь, он добрый, мы его ещё маленьким подобрали», — говорили нам местные, трепля тигра между ушами. Тигр жмурился и мурлыкал, но мы всё равно обходили его десятой дорогой. А он, как назло, всюду таскался за детьми.

Женщины, которые организовывали для нас стол, работали не за деньги, а просто потому, что считали забавным организовать детям праздник. Свет обеспечивали двое стариков, они же держали отражатели, отбрасывавшие свет от костра на стол и потолок. Самое удивительное началось тогда, когда пришел вождь. Все дети дружно встали, приветствую его, но вождь… извинился за то, что пришел в их время, и приказал продолжать так, как будто его нет. И дети сели и продолжили, в том числе баловаться, что было ещё более удивительным.

Вождь пришел как раз тогда, когда я показывал способы уклонения от хищного ящера. Головой ящера на этот раз служил моток травы, который я предусмотрительно запас на поверхности, а шеей — настоящее боевое копьё. Боевые копья здесь были расставлены по периметру пещеры так, будто это были прялки или коптильни. Когда я закончил и перевёл взгляд на вождя, то увидел, что он улыбается, глядя на наше буйное сборище. Рядом с ним уже сидело несколько специалистов. Кода они пришли, я даже не заметил.

— Вечером повторишь? — попросил он. Вождь! Попросил? Десятилетнего мальчишку! От удивления я смог выдавить только краткое «Угу».

Потом детское время закончилось. Все дети дружно встали, принялись убирать посуду, расставлять столы и готовить пещеру для взрослых. Все старились что-нибудь сделать, никто не отлынивал. Это было удивительно. У нас половина народа сразу испарилась бы.

Вечером праздник продолжился. Я опять показывал способы уклонения от укуса хищного ящера. К этому времени я так объелся, что еле двигался. Ровесники, которые видели меня относительно резвым во время обеда, животики надорвали, глядя на то, как я еле переступаю по полу. Взрослые смотрели на них удивлённо и не могли взять в толк, отчего молодёжь сползает под стол — с их точки зрения, я показывал удивительные вещи. Тем более, что наши моряки подтвердили — да, так оно и было, так я и спас их от первого ящера. Я посмотрел на ровесников и решил пролить на них холодный дождичек:

— Только моих сил не хватило, чтобы задвинуть копьё достаточно глубоко, так что не пытайтесь повторить.

— А как же ящер погиб? — спросил Главный Ведун. Здесь по совместительству он был и главным мастером боевых искусств.

— Попытался меня задавить весом и сам себя насадил на копьё. Да, чуть не забыл. Самое главное — после удара запрыгнуть на шею или тело ящера, иначе он начинает ногами размахивать и может убить, — с этими словами я запрыгнул на пояс дядьки, который держал в руках копьё с мотком травы и изображал ящера. Дядька не ожидал прыжка, потерял равновесие и упал.

Весь зал грохнул от смеха. Я принял этот смех на свой счёт и встал, весь красный от стыда — как же я мог забыть про такой важный приём! Вождь, который смеялся вместе со всеми, заревел:

— Малыш, ты даже не представляешь, сколько жизней ты сегодня спас! Ведите его сюда, сегодня он сидит рядом с мной!

Дядька, который столь неудачно прославился в роли ящера, подхватил меня на руки и понёс к столу. Меня сажают рядом с вождём! Место рядом с вождём всегда было особо почётным — кроме Мастера Запасов и Главного Ведуна рядом с вождём сажали на моей памяти только капитанов судов. Капитана вождь попросил остаться, подвинулся Главный Ведун. Вождь собственноручно наложил мне каких-то окорочков, подвинул сладкий пирог и приказал налить пива. Высокий красивый кубок он поднёс к моим губам сам. Пришлось пить эту жгучую и горькую гадость. И за что взрослые его только любят? На третьем глотке из-за жжения я закашлялся. Все засмеялись, вождь отвесил мне ласковый подзатыльник — ешь, мол, и переключился на капитана. Я поглядел на еду с тоской. В меня уже не лезло.

За плечом проявилась Рина и налила мне в кубок компота. Спасительница! Рина нравилась мне всё больше и больше. Она не была такой боевой и весёлой, как Мика, но с ней было… надёжно. Тем временем вождь вёл разговор с капитаном. Поневоле я стал его свидетелем.

— А от нас детей по обмену не возьмёте? — спрашивал вождь.

— Мы не сможем оставить вам в заложники наших детей. Да и опасное это дело, по морю сейчас ходить, — осторожно отвечал капитан.

— А и не надо заложников. Да и если утонут не беда. Мне их некуда девать, пещеры перенаселены. Сейчас у нас появится железо, мы сможем немного углубить старые, но совсем чуть-чуть. Придётся рыть четвёртую, в горах. К северу у нас одна равнина, ни одной приличной скалы. Предки два поколения сидели без железа, мы не могли ничего сделать. Но это дело долгое, а детей уже через поколение станет вдвое больше. Хищные ящеры не успевают их есть, ловкие, прохвосты. Так что берите сколько возьмёте, желательно девочек. Можете не возвращать, пусть у вас выходят замуж.

— У нас сейчас нехватка продовольствия, потому и рискнули сюда плыть. Куда нам дополнительные рты?

— А мы вам дадим. Вы нам столько железа привезли, что мы вам ещё два корабля едой должны нагрузить. Так что везите домой что наторговали, а потом приходите пустые два раза. Заберёте детей и еду. Мяса дадим, оно зимой сейчас не портится.

Началась торговля, кто кому сколько и чего должен. А я подумал, что в Маланире нам, действительно, отвели самую маленькую пещеру, все мы спали на нарах в два, а то и три яруса. Жилища людей, насколько я мог видеть, тоже были переполнены.

Капитан в итоге согласился взять с собою пять девочек. Вот только девчонок нам на корабле и не хватало!

Потом наши моряки проговорились о том, как Найва сбежала от гарпий. Гарпий на севере было немного, но здесь они воровали детей так же, как и на юге. Поэтому история вызвала общий интерес, и меня как ближайшего родственника и свидетеля вызвали рассказывать. Во время этого рассказа я впервые закашлялся.

Удивительно, но в Маланире Парка и Иргам не болтали. Они сидели и ждали, пока что-нибудь расскажут взрослые и отвечали, только когда их спрашивали. Наверное, всем нужно один раз в жизни нахвастаться, чтобы больше потом так не делать.

Мы пробыли в Маланире (точнее, в Мале) неделю. Наше предложение наловить местным рыбки вызвало лишь кривые ухмылки. Оказывается, здесь, на севере, было много озёр, в которых водилось просто ужасающее количество рыбы. Её там даже не ловили, а просто выгребали на берег, иногда лопатой. Мелкую рыбёшку даже для собак не оставляли, сразу выкидывали обратно. Зимняя рыбалка в океане практиковалась, но была скорее забавой ради деликатесов, чем добычей. Поэтому океанская рыба была местным просто не нужна. Интереса ради они, конечно, сходили в море, изучили конструкцию корабля, но на этом всё и закончилось. Удивительно, но здесь, как и на юге, путешествия по морю сочли слишком рискованным делом. Маланирцы сказали, что своих кораблей строить не будут и просили нас приплывать почаще. Мы действительно могли так стать народом моря.

Местный кузнец провёл пробную плавку руды и чуть не умер от восторга. Выход руды составил почти шестьдесят процентов. Про настолько богатую руду у нас на острове никто не слышал. Как-то пару лет назад папа показывал мне, как в прежние времена предки добывали руду из болот. Мы копались целый день, а накопали только четыре камешка, выход железа там был не больше четверти. Ещё нас тогда чуть медведь не съел. Северные залежи были настоящим богатством.

Первые дни я ещё бегал вместе со всеми детьми, а потом мне стало плохо, поднялась температура. Пробежки по холодной воде и мокрые ночные вахты аукнулись простудой. Во время урагана ветер часто сдувал с меня капюшон, приходилось работать без него. Наверное, это тоже повлияло на здоровье.

Вождь прислал бабушку, которая отпаивала меня лечебными травками. К выходу мне стало лучше, но я всё равно продолжал кашлять. Всё это время около меня почти неотлучно находились Рина и Китана. (В первый день Китана была возницей у Иргама). С Микой мы разошлись почти сразу, слишком она шумная и резкая для меня. Зато Парка глядел на неё восхищёнными глазами и всюду таскался за нею. Мика помыкала им, как хотела, даже не замечая этого, а этот дурень был рад исполнить каждое её пожелание. Ну и хорошо, хоть от Найвы отлипнет. Никогда он мне не нравился.

Китана была противоположностью Мике, тихая, застенчивая, рассудительная. Ещё она любила решать логические задачки, почти как Найва. Пока я валялся с температурой, ничем другим заниматься было и невозможно. Когда я не спал, эти двое и ещё трое ребят, с которыми мы сдружились, здорово скрашивали мне время. Другие дети тоже заходили, большими, шумными компаниями. Они пели песни и рассказывали разные истории, но они заходили намного реже.

Перед отъездом я подарил две оставшиеся бронзовые пряжки Китане и Рине, произнёс соответствующие слова. Глаза у девчонок распахнулись так широко, что я испугался за их здоровье. Я понял, что они думают, будто получили огромное сокровище. Бронзовые вещи и у нас очень ценились, а здесь даже у многих взрослых не было ни одного кусочка металла. Никакого, даже ржавой железяки. Рина принесла в ответ меховую куртку из меха небольших зверьков, обитающих только тут, на севере.

— Она очень дорогая, но мама разрешила. Самое дорогое в ней не мех, а утеплитель под мехом. Он сделан из пуха особого вида птиц, что обитают севернее. Их можно поймать только когда они осенью на юг летят. Примерь, она такая тёплая, что в ней можно под снегом спать, и не замёрзнешь.

Я примерил. Куртка была мне точно по размеру и намного легче моего тулупа из овчины.

— Можешь выкинуть свою грязную овчину. Куртка дорогая, но я всё равно из неё выросла, — довольно произнесла Рина. (Она была намного выше меня — девочки в нашем возрасте растут быстрее).

И далась им моя овчина! Между прочим, в ней очень удобно было пролезать через корабельные люки — кожа наружу, мех внутрь, за люк не цепляется. Но от грязи и крови ящера её отмыть и правда не удалось, так она и осталась, пятнами. В Маланире над ней смеялись все, кому не лень — северяне ходили в меховых шубах разных видов, ещё и хвалились, чья шуба лучше. Особым шиком считалось иметь шубу из самых маленьких зверьков. Бешеные люди! Охота им было костяными иглами мелкие шкурки шить. Но самой лучшей шубой считалась, конечно, медвежья шуба Главного Ведуна.

Китана принесла деревянное ожерелье. Посередине ожерелья, в деревянной оправе находился крупный мутный полупрозрачный камень.

— Вот, держи. У нас тут в одном месте иногда встречаются такие камни. Они очень твёрдые и совершенно бесполезные, обрабатывать их невозможно. Но ничего ценнее у меня нет. Бусины у него из дуба, считается, что они дают силу и крепость.

Я поблагодарил Китану и спустил ожерелье на уровень пояса, чтобы Петя мог осмотреть подарок. Тот тут же пнул меня лапой в ногу. Я многословно поблагодарил Китану и пообещал носить ожерелье всегда и везде.

— Она подарила тебе крупный необработанный бриллиант. Очень дорогая вещь, — пояснил Петя при первой возможности.

— Насколько дорогая?

— В нашем мире он стоил бы примерно тысячу месяцев работы обычного человека.

— У вас так дёшево стоят люди?

— Нет, просто у нас людей много, а бриллиантов мало.

Я обдумал эту ситуацию с разных сторон.

— А что мне с ним делать?

— Ничего. Не потеряй, это главное. Бриллиант — самое твёрдое вещество в мире. Можешь им сталь царапать. Потом я научу, как его обрабатывать.

С курткой тоже всё закончилось не сразу. Увидев в коридоре обнову, вождь сразу ухватил меня за ухо:

— Откуда такая дорогая куртка?

Шедшая сзади Рина объяснила, откуда.

— Скажи маме, чтобы зашла ко мне. Мы её выкупим у вас для Лейте. Она слишком дорогая, чтобы ты могла просто так забрать её у младших.

Вождь ушел, оставив Рину немало изумлённой.

Девочек, которых выделили для путешествия с нами по обмену, я увидел только перед отплытием. «Девочками» назвать их было сложно — выше меня на голову, они больше походили на тётенек, чем на детей. Они начали ныть, едва вступив на трап. Как же разительно они отличались от Рины с Китаной, а тем более от Мики! Когда я показывал им корабль, Мика и компания вместе со мной лазили по всему корабля, по вантам до самого верха. Эти же сразу залезли в корпус и не показывались до высадки. Когда океан принял наше судёнышко на свои волнистые руки, я обсудил эту проблему с капитаном. Тот отнёсся с пониманием:

— Те девчонки, которых вам подсовывали для веселья — лучше из лучших, дети лучших специалистов. А в дорогу нам вождь навязал тех, кого не жалко, если утонут. По крайней мере я бы на его месте так и сделал. Так что эти дамочки, скорее всего, первосортные коровы.

Я не выдержал и засмеялся. Капитан посмотрел на меня и подмигнул.

На подходе к Лапоте возник спор — заходить или нет. Самым разумным решением было бы идти прямо домой. Потом капитан решил зайти, сказал, что корабль перегружен и надо бы выгрузить тонну-другую руды, да и лишнее продовольствие нам не помешает. Смотрел он при этом почему-то на меня. После ночных вахт я кашлял почти непрерывно.

В Лапоте нас уже не ждали. Все были уверены, что мы не пережили шторм. Когда мы заявились без рыбы, но с железной рудой и с «первосортными коровами», они не поверили своим глазам. Поднимаясь к пещере, я заметил, что капитан что-то говорит вождю, показывая на меня.

Секрет открылся очень просто: вместо общей ванны меня засунули в первосортную лазню — парилку. Это было обидно, у нас так моют только маленьких детей. Лазня представляет из себя небольшую пещерку с маленьким вентиляционным отверстием. В ней разводят костёр и поддерживают до тех пор, пока весь камень не прогреется. Потом угольки выгребают, внутренности окатывают водой с травками, ставят бак с водой — и мойтесь, пожалуйста. (Вход закрывают дощатым щитом). Заботливые родители при этом ещё периодически подливают на камни кипяточек с отваром разных трав. Считается, что это исцеляет даже очень сильно простывших людей. Если коснёшься стенки и вымажешься о копоть, то она условно считается не грязной. Чтобы маленькие дети не выходили из помывки, полностью вымазанные в саже, их иногда помещают и вытаскивают из лазни на хлебопекарной лопате. Они при этом визжат от восторга.

На традиционном пиру я съел всего пару блюд и вознамерился идти спать, но не тут-то было. Стоило мне добрести до пещеры, как из ниоткуда взялись на диво боевые старушки, которые закутали меня в сильно пахучие пелёнки, и всю ночь я потел со страшной силой. Пару раз за ночь они ещё меня и перепеленали. Весь следующий день я проспал, а на третий день мы уходили. Процедуры принесли некоторую пользу, чувствовал я себя намного лучше.

В Лапоте капитан пристроил двух девочек по обмену. Наш корабль нагрузили продовольствием так, что ступить было некуда. Даже весь мостик заняли разные мешки с сухофруктами. Вождь Лапоты, предупреждённый о предстоящей торговле, уговорил соседние пещеры свезти в порт некоторые запасы зерна. Мы выгрузили две тонны руды, но места это особо не добавило. Необходимо было ещё несколько рейсов для того, чтобы вывезти всё продовольствие, которое нам передали за полученное железо.

Уже после второй ночной вахты мне снова стало плохо. Крупные волны разбивались о нос корабля, брызги проникали в мостик. Куртка спасала тело от холода, но вот руки и ноги постоянно мёрзли. У меня поднялась температура, постоянно хотелось спать. Арагон отказывался оставаться на мостике в одиночестве, приходилось сидеть с ним всю ночь.

Арагон оказался на диво суеверным. Почему-то он решил, что он выживет только в том случае, если будет дежурить на мостике по нечётным числам, если только они не приходится на понедельник и пятницу. В чётные числа он прятался в корпусах, кроме четверга и воскресенья. Я старался не смеяться. В конце концов, он был единственным, кто отваживался проводить ночь под звёздами. У нашего народа давно выработано убеждение «ночь — это смерть». Его очень тяжело преодолеть даже в том случае, если ничего не угрожает. Вторую ночь я провёл в одиночестве. Несколько раз я засыпал. Корабль, умница наша, послушно шел прежним курсом, и спустя некоторое время я просыпался, чтобы немного изменить курс. За меня в это время дежурил Петя.

На третью ночь я сидел посередине мостика с «волшебным фонарём» в руках. Арагон предупредил, что за кораблём вьётся Сгусток Тьмы, и потому мы закрыли все щиты на окнах, кроме переднего. Перед ним я и сидел со своим фонарём. Сознание уплывало. Арагон уже несколько раз орал на меня, чтобы я не спал, но глаза всё равно закрывались.

Должно быть, я отключился из-за болезни. А потом я услышал замогильный стон бабушкиных приведений, почувствовал тычки Пети и проснулся. Сгусток Тьмы уже влетал в окно и наваливался на меня. Рядом со мной возникла бабушка, тело начало каменеть. Арагон повернулся, увидел врага и потянулся за лампой. Я понял, что они не успеют. И тут случилось чудо. Коснувшись ожерелья, Сгусток Тьмы взорвался с небольшим хлопком. Чёрные лоскуты усеяли весь мостик. Мыть палубу у меня сил не было, и потому я просто отполз в угол. Арагон забился в другой угол, захныкал и вышел из строя.

Когда утром капитан вылез из люка, то обнаружил хныкающего Арагона, укрывшегося под одеялом с лампой, и меня, мирно спящего в углу. Корабль шел, куда ему хотелось. На наше счастье, хотелось ему на юг, так что мы не сильно отклонились от маршрута.

На этот раз, отмывая мостик от чёрных остатков, все поверили в то, что здесь погибло очередное чудовище. Впрочем, я этого не видел, когда меня несли в корпус, я проснулся всего на мгновение. В эту ночь мы встали на плавучий якорь. Никто не согласился оставаться на мостике в одиночку, а я был недееспособен. Через сутки мне стало немного лучше. Удивительно, но дежурить со мною на мостике вызвалась только одна из «девочек по обмену». Её не пустили, но Иргам, глядя на неё, засовестился и согласился составить мне компанию. С ним мы провели последние две ночи. Я говорил, что делать, а Иргам тягал тросы.

Я долго вертел в руках ожерелье, гадая, что убило чудовище. Я подумал, что Китана немного волшебница и сделала мне защитное ожерелье из заговоренного дуба. Петя предположил, что это, скорее всего, кристаллическая структура бриллианта нарушила какие-то внутренние связи в Сгустке Тьмы.

— Из этого следуют крайне нехорошие выводы, — сказал Петя. Но какие именно, не признался.

В нашу пещеру мы прибыли к полдню шестого дня. Я был без сознания от температуры, до дома меня несли.

Найва.

— Я пойду, — повторила я.

— Как можно? Я тебя не пущу. Я пойду, — еле слышно выговорил Серофан.

Я наклонилась к нему на ушко:

— Не ходи. Ты не обучен. Я обучена. Мне между завриками ходить как по спортзалу. Будешь должен мне желание.

Глаза у Серого стали круглыми — круглыми. Я насладилась их видом и начала пробираться к охотникам. Была у меня одна задумка…

— Да, да, женщина менее ценная, пусть она идёт, — загалдели охотники.

— Дайте мне шкуру медведя. Только предварительно сотрите с неё всё мясо и кровь, — потребовала я.

Охотники ничего не поняли, но принялись лихорадочно чистить шкуру. Иногда так приятно посмотреть, как мужчины работают…

Через десять минут я вышла из убежища, наклонившись и накинув шкуру медведя. Это должно было помочь мне пройти мимо летающих тварей. Кроме того, дедушка Артуал учил нас, что заврики очень быстрые, но из-за скорости не могут быстро поворачивать. Если крутиться на месте и рубить их копьём или ножом, то можно нарубить их сколько хочешь. Для меня это была сплошная теория, но почему-то казалось, что всё получится. Другие поучения дедушки я уже проверила на Таське и Нате — рыжем волке и собаке. Всё работало.

Заврики шипели, когда я проходила под ними, но так и не решились атаковать. Так и пришлось тащить тяжёлую шкуру до самой пещеры. При подходе к воротам воины в наступающей темноте решили, что на них двигается медведь — шатун, и засадили мне в правую руку стрелу из самострела. Руку обожгло болью, я упала и закричала им, чтобы не стреляли и чтобы отправили группу на помощь охотникам. Охранник, что выстрелил в меня, побежал к вождю, а второй подбежал бинтовать. Правильно первый сделал, я была такая злая на него, что точно сделала бы что-нибудь нехорошее. Потом меня отнесли к маме. Мама вызвала папу, тот откусил хвостовик стрелы и вынул наконечник с другой стороны (стрела пробила руку насквозь). Мама промыла рану, смазала бальзамом и ещё раз перебинтовала.

Через два часа пришел Серый. Я валялась почти без памяти, с высокой температурой. Серый пересказал маме, как было дело, потом подошел ко мне:

— Ты сегодня спасла всех нас. Меня точно. Я бы не прошел мимо стаи.

— Со шкурой прошел бы.

— А как ты придумала про шкуру?

— Логика, как в задаче. Если медведи живы, значит, заврики их боятся.

Лицо у Серого сделалось озадаченным. Как мне ни было плохо, я засмеялась.

— А как доказывается, что возможно только два прямоугольника? Мы так и не придумали.

— Очень просто. Посчитать площадь каёмки единичной ширины вдоль периметра и сравнить её с площадью всего прямоугольника. Это решение простой логикой. Поскольку площадь каёмки единичной ширины меньше площади всего прямоугольника всего на четыре клетки… дальше понятно. Или ещё проще — по формулам. Чем больше становится длина, тем тяжелее в удвоенную длину помещается длина минус двоечка.

— Ничего не понял.

— Иди думай сам. У меня голова болит.

— Всё-то у тебя просто. Так просто, что я завидую. Может, выйдешь за меня замуж, когда подрастём? С тобой я не пропаду.

Я засмеялась:

— Напомни лет через пять.

Серый пожал мне здоровую руку и ушел.

Заглянула мама:

— Что плачем?

— Это я смеялась. Получила предложение о замужестве.

— О…

Рука потом заживала три недели. Чтобы не ходить с некрасивой повязкой на руке, я изобрела себе накидку на плечи, спускающуюся треугольниками на грудь, лопатки и предплечья. Через неделю все девочки школьного возраста ходили с такими накидками разной формы и расцветки, ещё и спорили, какая из форм правильнее. До чего же легко возникают разные моды! Никто так и не понял, что я надела накидку по необходимости, из-за ранения.

Охотники ходили жаловаться к вождю на то, что я не отдала им законно добытую медвежью шкуру. Вождь долго смеялся и говорил, что они просто обязаны мне её подарить. Потом передумал и вызвал воина, который меня ранил, и приказал ему выкупить у охотников шкуру за полцены, а затем подарить её мне. Так охотниками и стражником мне была подарена шкура, которая с момента ранения и так была у меня. Кожевенник обработал её как положено, и я получила неплохое медвежье одеяло.

Когда Лейте вернулся, пришлось его лечить и отпаивать разными средствами. Рука почти не поднималась, что очень мешало. Лейте было так плохо, что он ничего не заметил. Когда он начал приходить в себя, то спросил о происхождении мехового одеяла.

— Да так, подарили, — небрежно ответила я. Лейте чувствовал себя плохо и уточнять не стал. Ранения на руке он не заметил. Мальчишки иногда такие невнимательные!

Парка тоже ничего не заметил. Он привёз с севера мне подарочек — маленький бриллиант. А потом долго хвастался, сколько девочек в других пещерах согласилось назваться его подругами по обмену. Я так и не поняла, то ли это он такой глупый, то ли все мальчишки хвастуны.

После путешествия на север Парка немного отдалился. Он так часто был занят, рассказывая товарищам о том, как на севере он ловил оленей, катался на собаках или носил руду, что на меня времени совсем не оставалось. Не могу сказать, что я особо огорчилась.

Лейтане.

Первое, что я увидел, очнувшись — это как увеличенная копия Найвы подносит к моим губам кружку с отваром. (Впоследствии оказалось, что это не копия, а сама Найва. За время моего отсутствия она ухитрилась вырасти на пол-головы).

— Очнулся! — закричала Найва.

Рядом с Найвой появилась заплаканная мама, затем папа, а затем и Мася. Таська и Ната сами себя пригласили поучаствовать в приветствии, Туся и без того валялась у меня на груди. Оказалось, что я проспал целые сутки с тех пор, как разгрузили корабль. Домашние уже были в курсе всех слухов. Моряки понарассказали им такого, что они и не знали, чего бояться. Якобы я и хищных ящеров пачками истреблял, и Сгусток Тьмы насмерть загнал, и с тиграми обнимался, и стада оленей грозным видом разгонял.

— Всё было не так, — начал объяснять я, — хищный ящер был только один. Его я завалил. А вот Сгустков Тьмы было три, двух мы прикончили, одного прогнали. С тигром я не обнимался, с ним только девчонки обнимались, я ему только мясо на палочке протягивал. Оленей не я распугивал, они сами расходились, потому что с нами собаки шли и тигр тоже.

— И-и! — вдохнула мама.

— А тонна руды откуда взялась? — спросил папа.

— С затонувшего корабля. Это большая тайна, капитан сказал только вождю говорить.

— И-и! — вдохнул папа.

— А бриллиант у тебя на шее откуда? — спросила Найва.

— Китана подарила. Она моя подруга по обмену. В Маланире.

— В Маланире? — удивились папа и мама, — А мы думали, вы севернее Лапоты не пойдёте.

— Так вам что, моряки ничего не сказали?

— Они вообще ничего не рассказывают, кроме того, как ты ящеров пачками укладывал, причём все называют разное число.

— Ходили. Севернее. Шторм в океан унёс, севернее нашего острова. Шесть дней носило.

Папа с мамой нехорошо замолчали.

— Так сколько у тебя подруг по обмену? — влезла Найва.

Я начал загибать пальцы, вспоминая имена своих подруг. Из-за температуры они приходили с трудом.

— Пять.

— И-и! — сказала Найва.

— Вот кобелина, — сказал папа.

Тут я почувствовал, что снова хочу спать. Уже сквозь сон я произнёс:

— Передайте вождю, что бриллиант, что у меня на шее, способен убивать Сгустки Тьмы, пусть пошлёт на север корабль, там девочек много, и бриллиантов, и хлебные деревья нас ждут, надо вывезти. И куртки с капюшонами нельзя использовать, их ветер сдувает, надо меховые шапки брать…

Последнее, что я услышал, были слова папы:

— Бредит. Температура!

Ему отвечала Найва:

— И вовсе не бредит! Хищного ящера и я могу завалить!