15.06.3006

Целый месяц после моего грандиозного доклада продолжалось наше знакомство друг с другом. Инопланетники рассказывали о себе, по одному в день. Мне было не очень интересно, большую часть сведений о них я уже знал из альбома — определителя видов. Первое время, конечно, было забавно и удивительно видеть, как неведомое чудище оказывается разумным и пытается говорить на всеобщем. Но потом их похожие выступления начали надоедать.

Большинство курсантов происходили из миров, где вели близкое к растительному существование. Они ели то, что давала им природа, размножались, как им хотелось, причем некоторые даже не знали, как именно они размножаются. О том, что это именно размножение, многие из них узнали только от исследователей косморазведки. Иногда они воевали, но эти войны, с нашей точки зрения, были больше похожи на драки мальчишек с соседних улиц. Нигде больше не было таких общественных и технических форм, таких противоречий, как на Земле.

Через месяц занятий космопсихологи решили, что пора учить инопланетников чему-нибудь конкретному, и сразу навалили на них физику, арифметику и геометрию. Наивные души! Даже они не представляли, насколько дикие существа оказались по соседству с нами. Большинство инопланетников жили одним днем и сиюминутными впечатлениями. Такие понятия, как справедливость или взаимное уважение, совершенно чужды им. Зато вот набить кому-нибудь морду для того, чтобы показать свое преимущество — это всегда пожалуйста. На днях ко мне подошел один инопланетник и спросил, сколько земляне возьмут за перевозку ста лучших бойцов его мира на планету другого курсанта, того, который говорил о его народе плохо. Я ради интереса поинтересовался, сколько они готовы дать? Он сказал, что не меньше ста свиней. Пришлось его несколько огорчить, сказать, что для этого надо три тысячи свиней и тысяча тонн руды из урановых месторождений. Бедняга ушел, глубоко задумавшись. И как тут прикажешь учить их на космических юристов?

Некоторые из инопланетников, как мне удалось узнать, повадились срывать со стен базы провода (кабели на базе проложены, в лучших армейских традициях, прямо по стенкам, открыто), резать их на кусочки и мастерить вышивание бисером. Проводочки ведь такие красивые, разноцветные: и красненькие, и желтенькие, и голубенькие. Особо ценились золотистые, но их было тяжело достать, по ним шел ток высокого напряжения. Кое-кого при добыче проводов дернуло током, но нашли управу и на высокое напряжение. У одного курсанта бивни торчали так далеко, что ему шлем скафандра сделали с уплотнениями, так, чтобы бивни торчали наружу, проходя сквозь уплотнения на скафандре. Этот парень как-то похвастался, что может рвать провода бивнями безбоязненно, и ему тут же нашли применение. Его авторитет сразу возрос на три пункта, и даже рослые курсанты стали уступать ему дорогу.

Металлической сердцевине тоже нашли применение. Ведь воткнуть её в розетку так весело: и треск, и искры, и свет мигает.

С преимуществом при движении по коридорам вышла тоже интересная история. Первое время косморазведка водила каждого курсанта отдельно, по очереди. Со временем курсанты стали передвигаться самостоятельно, и тут же возник принципиальный вопрос: кто кому должен уступать дорогу при встрече в коридоре. Несколько особо наглых тупиц из числа крупных курсантов сочли, что их рост дает им право расшвыривать всех, кому не повезло оказаться у них на дороге. Это привело к возникновению нескольких довольно суровых драк. Группы быстрого реагирования погасили драки, но до причины не докопались. В итоге среди курсантов установилась целая иерархия: кто, кому и когда должен уступать дорогу. Особым шиком считалось идти по коридору так, чтобы другие сворачивали с середины и обходили тебя по стеночке. В первых рядах оказались, как и следовало ожидать, самые наглые и самые крупные.

Было много и других примеров полного непонимания инопланетниками сути происходящего. Многие из них считали, что воздухом за окном можно дышать, и что жестокие земляне не выпускают их погулять из вредности.

Подсобрав пачку подобных примеров, я накатал докладную начальству с предложением организовать базовый курс выживания. Должен же кто-то объяснить инопланетникам самые детские основы и понятия. Руководство в кои-то веки снизошло к идеям снизу и действительно организовало такой курс. Преподавателем назначили, как вы думаете, кого? Конечно, меня. "Инициатива наказуема исполнением" — старый, добрый армейский принцип. И что меня дёрнуло писать эту докладную? Но, как бы то ни было, я начал вести эти "детские" курсы, в результате чего мой собственный рейтинг среди курсантов заметно повысился. Правда, меня и до этого не толкали, землян побаиваются. А вот малорослым курсантам приходится туго.

У нашего потока наконец появился собственный начальник, майор Вилли Смит из земной пехоты, образцовый дурак. По установленному порядку для военных училищ он сразу стал подполковником.

Почему на это место прислали человека без специальной подготовки, никто не ведает. Он ухитрился пропустить мимо ушей всё, что говорили ему на ознакомительном занятии косморазведчики, и пытается строить инопланетников так, как будто это обычные солдаты. Косморазведка только руками разводит: приказ сверху. Когда я впервые увидел полковника в коридорах базы, он громогласно отчитывал двух малорослых курсантов за отказ отдать ему воинскую честь. Малорослики стояли напротив него и смотрели в рот так, будто он вещал абсолютные истины. Я знал этих курсантов, они оба очень плохо знали всеобщий и общались только текстовыми сообщениями. Даже простые сообщения они переводили со встроенным в коммуникатор словарем по несколько минут, и что они там понимали из слов начальника потока, просто непредставимо. За те пять минут, которые я наблюдал эту сцену, подполковник ни разу не остановился, а курсанты ни разу не пошевелились. В конце концов один из малоросликов поднес руку к голове и покачал ладошкой влево — вправо, что на языке ушей покрытого мехом динозавра означало "бестолковый". Второй курсант с ним согласился, изобразив похожее движение левой рукой.

— Вот это здорово, вот так бы сразу, — обрадовался подполковник.

Язык ушей покрытого мехом динозавра, который мне так понравился во второй день моей работы на регистрации, стал довольно распространённым среди тех курсантов, кто не может говорить, но хорошо двигается. Этот язык вобрал жесты ещё нескольких видов и стал довольно неплохим средством общения. По сути дела, в академии существует уже три языка. Те, кто могут говорить, пользуются земным всеобщим, с добавками инопланетных ругательств. Те, кто не могут ни говорить, ни двигаться, изображают символы разными способами, одни — как картинку на коже, другие — как комбинацию из пальцев, или из чего придется. Среди курсантов постепенно складывается новый язык, состоящий из этих трёх языков. Я по мере сил пытаюсь их изучать, но язык символов мне пока не очень-то дается. У космопсихологов этим занимаются целых четыре человека.

Я тогда не стал переводить полковнику, что сказали о нем курсанты, и просто попытался перевести им, чего он от них хочет. Малорослики восприняли это как новую игру и пошли по коридору, отдавая честь всем встречным и поперечным.

Через пару дней ко мне приполз василиск Васся (это его косморазведчики так назвали) и спросил, что ему делать, если подполковник ещё раз потребует от него отдать честь. Васся выглядит как огромная змея с плоской головой и большими, выразительными глазами. Руки у него есть, но в нормальном состоянии, при передвижении, они у него спрятаны в специальных кожаных складках, по бокам от тела. Скафандр ему сделали так, что вытащить их весьма непросто, а отдать честь — и того сложнее. Подполковник о его руках, скорее всего, ничего не знает. Я посоветовал Вассе свернуться в кольца и отдать честь хвостом. До этого он никогда в кольца не сворачивался. Васся попробовал, и у него получилось. Васся сказал, что это самое неприличное, что он видел в жизни, и потому он с радостью будет отдавать честь подполковнику. Он уполз, трясясь всем телом и громко хихикая.

Впрочем, инопланетники делают дурака не только из командира потока, но и из меня тоже. По десять раз спрашивают об одном и том же, делают вид, что не понимают, а потом заявляют, что несколько дней назад я ответил на этот же вопрос по-другому, и что в моих ответах есть логическая неувязка.

В устройстве скафандра самым сложным оказалось объяснить понятие вакуума. Большинство из них не осознает понятия "воздуха", считая, что вокруг них пустота, а вакуум, для защиты от которого нужен скафандр — это такой страшный зверь, которого можно отогнать палкой. Космопсихологи только за голову хватаются, а косморазведка над моими проблемами только смеётся. Им что, они сюда инопланетников притащили, языку кое-как обучили, и теперь их дело — сторона. А расхлёбывать всё это приходится мне. Космопсихологи далеко, сидят в своих боксах и научные работы пишут.

На днях с одним из курсантов, тем самым летуном, который на первом занятии обозвал Землю "смертоносной планетой", у меня вышел прелюбопытный диалог. Я читал им лекцию о том, что такое вежливость и почему стоит уступать друг другу дорогу в коридоре, когда он заявил, что я учу их плохо. Я удивился и спросил, как же мне поступать? На это он ответил буквально следующее: "Ты должен делать всё хорошо и правильно, аккуратно и в свое время". Мы с остальными курсантами долго ждали продолжения, но оказалось, что это было всё, что он хотел сказать. Когда я наконец устал ждать и потребовал продолжения с конкретными примерами, он понес какую-то чушь о том, что какой-то там их мудрец имярек золотое крыло сказал, что бывает правильная мысль, правильное чувство и правильное дело, и потому все должны стремиться делать хорошо, чувствовать правильно и думать точно. Распинался он так долго, что за время его речи все забыли, почему вообще возник вопрос. В итоге я просто вернулся к тому месту, на котором меня перебили, и продолжил свою речь. А что ещё мне оставалось делать?

Неожиданное продолжение получила история со стоунсенсом. На следующий день после моего доклада ко мне зашел офицер из исследователей, с целью пожурить меня за двойное заведение одного и того же вида, которого он считал стоунсенсом. Однако, когда мы начали разбираться, выяснилось, что он имел в виду совсем другое существо. Офицер ушел, а через пять минут примчалась бригада техников с тачкой и аппаратурой. Мы пошли искать стоунсенса в учебном классе, но его там не оказалось. Я послал ему сообщение с просьбой откликнуться, и он ответил, что находится там, где собирают летающие корабли. Он и вправду обнаружился в ангаре, там, где для нас собирали учебные корабли. На стоунсенсе висели кабели, ветошь, инструменты и прочие необходимые в производстве предметы. Очевидно, что техники — сборщики, как и многие до них, восприняли его как предмет обстановки. Как никто не заметил этакую громаду, шляющуюся туда-сюда по коридорам, остается загадкой.

Мы со стоунсенсом поговорили немного. Стоунсенс сказал, что перешел сюда, так как ему интереснее, чем в классе, тут больше информации и новых слов. Звучало это, как "там интересно — нет, тут интересно — да". Учитывая то, что работяги тут почти всё время ругаются, представляю, какой у него вскоре будет словарь. Беседа наша была недолгой, вскоре набежали исследователи, стали пытаться выспросить у стоунсенса хоть что-нибудь про его родной мир, но добились не больше, чем я при регистрации. В итоге они пришли к выводу, что надо тащить стоунсенса в лабораторию. Тот заупирался, стал говорить, что тут ему интересно, и он никуда не хочет. Кое-как с моей помощью удалось его уговорить, что в лаборатории ещё интереснее.

— Но мне дали подержать много вещей, — привел он ещё одни аргумент против передвижения, подразумевая под "вещами", очевидно, весь тот хлам, что на него навалили слесари — сборщики. Меня позабавило его ответственное отношение к делу. Техники от исследователей быстренько свалили все эти "ценные вещи" в сторону, и последнее препятствие пало.

Он начал двигаться, и поначалу никто даже не понял, что это было движение. Скорость его передвижения была не больше сантиметра в секунду, и никаких подвижных частей видно не было. Да, при такой скорости он действительно может двигаться незаметно. Никто просто не поймет, что он двигается.

— А нельзя ли двигаться побыстрее? — передал вопрос командир исследователей.

Стоунсенс располовинился и сделал Шаг, и это был Шаг с большой буквы. Пол под его весом заскрипел и пошел трещинами. Стоунсенс сделал ещё один Шаг.

— Я понял, больше не надо, — передал ему исследователь.

— А я больше и не могу, у меня силы кончились. Я за последние недели слишком много двигался, — ответил стоунсенс.

— И как скоро они восстановится? — поинтересовался исследователь.

— Быстро, дней двадцать — тридцать под солнцем, не больше, — бодро ответил стоунсенс.

Я хрюкнул, а командир исследователей без долгих раздумий показал пальцем на техников и на стоунсенса. Техники подхватили "Искателя истины", погрузили на тележку и повезли в лабораторию.

Исследователей он привел в изумление. Его не просвечивала никакая аппаратура, кроме рентгеновской. Рентгеновская показывала однородную структуру, то есть тоже ничего не давала. У него не было никаких документов, он не знал, откуда он прилетел, зато, как выяснилось, он владел всеми тремя языками курсантов академии и земным всеобщим. В ответ на наше удивление он спокойно ответил, что было тяжело не выучить, так много наблюдая за нами. Он мог слышать звуки, воспринимать свет и даже радиоволны. Он мог есть всё, что угодно, выделяя в качестве отходов соли и оксиды поглощенных веществ. Он не нуждался в кислороде, запасая каким-то образом солнечную энергию напрямую. Единственное, чего он не мог, это говорить. Он настолько удивил и раззадорил исследователей, что те вскоре выставил меня из лаборатории вон, чтобы не мешал. Правда, пообещали ввести в курс дела впоследствии.

Появился стоунсенс в учебном классе через три дня, радостно сияя новеньким, специально для него сделанным коммуникатором. С помощью этого коммуникатора он теперь мог не только посылать текстовые сообщения, как со старым, но и говорить (говорил, естественно, коммуникатор, запрограммированный на различение символов), и даже общаться по радио напрямую с сервером базы. Офицер — исследователь, приведший его, сообщил мне, что никаких следов его происхождения найти так и не удалось. Стоунсенс совершенно биологически и химически нейтрален, а потому может оставаться в нашей группе. Ещё офицер сообщил мне, уже шепотом, что, учитывая обстоятельства появления стоунсенса, это может быть шпион или робот неведомых враждебных сил, и раз уж я поставил его на довольствие и завел в список курсантов, то мне это и расхлёбывать. Отныне я должен за ним присматривать. Так что теперь я и военный контрразведчик тоже.

Довольный стоунсенс ходит на занятия вместе со всеми, точнее, ездит на специальной электрической тележке, которую ему презентовали для сохранения целостности пола. Для отличия от объектов неживой природы ему сшили огромную форменную фуражку курсанта, которую он носит, лихо заломив на бок. Но казусы иногда всё же случаются: обслуживающий персонал регулярно принимает его за скульптуру и пытается чистить пылесосом или вешать на него разные вещи. Стоунсенсу выделили отдельный бокс, но он в нем никогда не появляется, предпочитая проводить время в классах или в ангаре.

–

Две недели назад меня наконец-то выписали из госпиталя. Меня даже не стали поселять в офицерский кубрик, а сразу перевели в отдельный роскошный бокс, в котором я потом буду жить с инопланетниками. Бокс состоит из двух комнат, кухни и санузла. Кухня и санузел примечательны тем, что кроме обычных устройств имеют ещё и плазменные установки биологической стерилизации. У меня никогда не было такого роскошного жилья. В школьном элеваторе я жил в четырехместном блоке, в училище — в казарме, а про "Тусу Счастливую" и говорить нечего. Да и у моей мамы ничего похожего не было, её комната в жилом блоке измерялась тремя шагами в длину и двумя в ширину. Как, собственно, и у всех, кроме ГМС — дам и начальства.

Одним словом, устроился я по-царски, только вот немного тревожило будущее подселение инопланетников.

Елена прислала письмо — маленький лазерный диск, дешевый, бумажный. На диске маленький текст с приветом. Писала, что она подала заявку на мою сперму в банк хранения, но ей отказали. Оказывается, все разрешенные законом двести доз (больше не выдают — опасаются вырождения) уже давно разобрали. Обидно. Ещё писала, что у неё всё хорошо, хвасталась тем, что выучила три новые позы. Я посмотрел прилагающееся видео, сплошная акробатика, я бы так не смог. Послал ей в ответ все полагающиеся восхищения. В письме в качестве шутки описал ей, как я тут мучаюсь всяким вздором и не могу сформулировать, что такое хорошо, а что плохо. Надеюсь, она посмеется над тем, какими смешными делами тут приходится заниматься честному солдату.

16.06.3006

Сегодня господин полковник Вили Смит обрадовал меня тем, что только я один готовлюсь к совместной жизни с инопланетниками. Обнаружилось это совершенно случайно. Я решил сходить в гости к тем своим коллегам, которые вместе со мной учатся в Академии, и тут вдруг выяснилось, что они живут в офицерском общежитии. Удивленный, я поинтересовался, а когда же они переедут в общие с инопланетниками боксы? И тут вдруг выяснилось, что только я один выразил желание проживать вместе с инопланетниками. Эти ребята такого согласия не давали. Стало очевидно, что меня по-детски надули. В госпитале на Земле мне просто подсунули бумаги, в которых даже не было вариантов, согласен я или не согласен. Я, конечно, подписал всё, что там было, я же не юрист, чтобы копаться в бумагах. Их там было страниц двадцать, не меньше. Веселенькое дело получается!

Ну и ладно, ну и пусть. Я пошел в космос, чтобы защищать Землю от всякой пакости. Если для этого надо, чтобы меня съела какая-нибудь инопланетная плесень, то так тому и быть. В конце концов, моим именем отряд космоскаутов на Земле уже назвали, и все двести доз разобрали. Что ещё нужно верному сыну человечества?

17.06.3006

Начальник потока влепил мне строгий выговор за то, что я стукнул одного из курсантов. Есть у нас один курсант, Парабара Парбури, сын Пуриев, он очень любит впадать в задумчивость. Кожа у него толстенная, а кости ещё толще. Чтобы привлечь внимание, нужно как следует треснуть его по голове, для него это примерно то же, что для нас легкое поглаживание по руке. У него для этого дела на скафандре специальные резиновые прокладки наклеены, с надписью "бить сюда", чтобы случайно скафандр не пробить. Он даже носит на боку специальную дубинку, для тех из слабосильных курсантов, кому иначе до него никак не достучаться. Я обхожусь без дубинки, достаточно приложить рукой с разлета. Вот на этом-то действии меня господин подполковник и поймал. Сколько его не убеждали, что это нормально, и я, и Парабара, и косморазведка, — всё впустую. "Раз я сказал выговор — значит, выговор". Идиот.

Интересно, что со мной будет, если я получу три выговора? На Землю сошлют и из космопола выгонят? Может, намеренно так устроить? Так нет же, наверняка оставят здесь, на уровне простого рабочего, или ещё какую гадость придумают.