FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

В складском помещении, заполненном самыми разнообразными товарами, находятся вперемешку холодильники и галантерея, самовары и мебель, обувь и радиоаппаратура, ящики с наклейками, коробки, тюки.

Рабочий день окончен. В конце центрального прохода полуотворены широкие двери, и сквозь них видны двор, огороженный забором, группа женщин, собравшихся расходиться по домам. Среди них заведующая складом Стольникова, ее заместитель Гуторская и кладовщицы. Сторож закрывает двери и навешивает на них большой замок.

— Дуся, ты опломбировать не забыла? — придерживает Гуторская Стольникову, двинувшуюся было прочь.

— Захотят утащить — пломба не спасет! — беспечно передергивает плечами заведующая.

— Порядок есть порядок, — наставительно произносит Гуторская, наблюдая, как Стольникова пломбирует замок.

Обе женщины направляются вслед за остальными. Минуя проходную, прощаются со сторожем.

— Счастливо, Николаша! — весело улыбается Стольникова. — Карауль получше!

— До свидания, — начальственно кидает Гуторская.

— Путь добрый, путь добрый! — Сторож провожает их глазами. — Эх, годиков бы двадцать с плеч!.. — Он сладко потягивается и зевает. На столе приготовлены чашка, термос, тарелка с сушками. Сторож запирает дверь проходной и садится чаевничать…

А в укромном уголке склада из-за ящиков поднимается тонкая струйка дыма…

Стемнело. За столом в неловкой позе спит сторож, не слыша рева пламени, которое бушует уже вовсю.

К горящему складу, зарево которого видно издали, по дороге, ведущей через пустырь, подъезжают светлые «Жигули». Приостанавливаются, потом объезжают склад сбоку. Но на пути машины появляется зевака, спешащий на пожар. Машина резко разворачивается и уезжает. Кто сидит за рулем, не видно.

Дежурная часть пожарной охраны принимает сигнал о пожаре. И через считанные минуты мчатся по ночному городу пожарные машины. Жарко полыхают деревянные складские постройки. Багрово освещен лежащий вокруг пустырь, пожарные машины и люди в касках, сбивающие пламя.

Полковник пожарной охраны дает по рации указания тем, кто работает внутри, среди огня:

— Очаг загорания нашли?.. Что? Повторите, не слышу!.. Что там хранилось?.. Пометьте чем-нибудь, это может быть ложный очаг!.. Сжимайте кольцо, сжимайте!..

Неподалеку один из его офицеров беседует со сторожем. Возле них стоит спасенный из вахтерки стул, на нем в беспорядке свалены плащ, кепка, термос с чашкой и еще какие-то случайно попавшие под руку мелочи. За гулом и треском огня слов не разобрать, однако по жестам ясно, что сторож вяло оправдывается, приговаривая восхищенно:

— Вот уж горит так горит! Ой, люто полыхает! Так и взметывает!..

В милицейском «рафике» мчатся к месту происшествия и наши герои. К их приезду пламя уже понемногу стихает. Знаменский и Кибрит отходят в сторону и разговаривают с полковником. А к Томину и Томилину спешит зевака:

— Опоздали! Уже и смотреть не на что! А что было! Что было! Языки до неба, честное слово!

— Вы откуда такой огнепоклонник? — осведомляется Томин.

— Я-то? Да прохожий. Случайно повезло! Я еще до пожарных успел!

— Какие-нибудь документы при себе есть?

— Заводской пропуск, — достает документ зевака.

— На всякий случай ваши координаты, — записывает Томин.

Подкатывает и резко тормозит такси, из него выскакивает кое-как одетая и встрепанная Стольникова. Перед открывшейся картиной в отчаянии всплескивает руками:

— Да что же это! Как же так?! Неужели все сгорело?! — Она всхлипывает. — Все дотла?!

Бочком виновато придвигается сторож. Стольникова, настроения которой вообще быстро меняются, обрушивается на него:

— Раззява! Губошлеп бессовестный! Ты что же со мной сделал? — Хватает и яростно трясет его. — Куда смотрел? Подлюга! Подлюга ты! Лучше б ты зажарился, старый хрыч! Завтра же уволю!

Рядом останавливается Знаменский, называет себя, спрашивает:

— Позвольте поинтересоваться кто вы?

Женщина снова ударяется в слезы.

— Стольникова… Заведующая…

— А вы?

— А я это… сторож я… — Он неудержимо зевает.

— Откуда вы узнали о случившемся?

Стольникова жестом указывает на сторожа:

— Он позвонил.

— Вы на складе единственное материально-ответственное лицо?

— Н-нет… на пару с Женей… Это замша моя, Гуторская.

— Заместительница, — «переводит» сторож. — Гуторская по фамилии.

— Ей вы тоже звонили? — обращается Знаменский к сторожу.

— У ней новый дом, — мямлит тот. — Телефона нету.

— Товарищ Стольникова! — окликает Знаменский.

Та с трудом отрывается от созерцания догорающих развалин.

— А?..

— Адрес Гуторской, пожалуйста.

— Малаховская улица, дом семнадцать, квартира… квартира тридцать два…

— Я съезжу? — предлагает стоящий рядом Томилин. — Увижу первую реакцию, а?

— Добро. А ты, Саша, разберись со сторожем.

Томин отводит шага на два сторожа:

— На складе кто-нибудь оставался?

— Ни единой души. Кроме меня, ясное дело. — Сторож трет смыкающиеся глаза.

— А если посторонняя душа захотела бы проникнуть?

— Невозможное дело. Все опломбировано. Опять же сигнализация… В общем, с охраной полный порядок.

— А в частности — сгорело. Сильны вы спать! Даже сейчас не проснетесь?

— Сам удивляюсь. У меня хроническая бессонница. Потому и в сторожа пошел… — Он снова мучительно зевает. — Извиняюсь. Никогда такого не было! Лег бы сейчас хоть на землю…

— А вы перед дежурством не того?

Сторож отрицательно трясет головой.

— Один чай пил, один чай! Вон мой термос, можете проверить.

— Проверить не мешает. — Томин берет термос, открывает, принюхивается. Чуть поколебавшись, забирает и термос и чашку.

Тем временем офицер пожарной охраны дает популярные объяснения Кибрит, поводя рукой в сторону склада:

— Сперва огонь охватил все, что легко воспламеняется. Отсюда первое направление. Потом он набрал силу и потек вширь. Но если, как в данном случае, прогорела крыша, то оказывал влияние и ветер…

— Извините, прерву, — появляется Знаменский. — Я вынес постановление о комплексной экспертизе. «Экспертной комиссии, — зачитывает он, — в составе представителя Пожарной испытательной лаборатории, пожарного надзора и криминалиста поручается установить…» Тут порядочно всего. Вот руководящий документ, приступайте. По горячим следам, — добавляет он с усмешкой.

— Да уж, горячей некуда — среди головешек. Куда я такая? — оглядывает себя Кибрит. — Придется вам меня одевать, — оборачивается она к офицеру.

— Сделаем. Только вот габариты, конечно… Народ у нас рослый…

Томин подходит к полковнику:

— Товарищ полковник, кто из ваших инженеров может со мной поработать?

— Илья Петрович! — кричит полковник.

— Угрозыск, — говорит Томин подходящему инженеру и пожимает ему руку. — Я понимаю, горело тут крепко. Но все-таки насчет сигнализации… Может, удастся обнаружить, была или нет повреждена до пожара?

— Пойдемте посмотрим, — соглашается инженер.

Возвращается «рафик», на котором уезжал за Гуторской Томилин.

— Пал Палыч, привез!

Знаменский взглядывает вопросительно, Томилин пожимает плечами: сообщить, мол, нечего.

Гуторская, аккуратная, элегантная, словно не среди ночи подняли, деловито, по-мужски протягивает Знаменскому руку:

— Гуторская, замзавскладом.

— У вас есть какие-нибудь соображения о причинах пожара? Такие, что надо проверить немедленно?

Женщина окидывает пожарище долгим хмурым взглядом.

— Пока соображений нет, — говорит она.

— Товарищ Стольникова! — зовет Знаменский.

Та появляется и бросается к Гуторской:

— Женечка, беда-то какая!..

— Перестань реветь, — сердито отстраняется Гуторская.

— Поедемте в управление, ненадолго. Прошу! — Знаменский приглашает женщин к «рафику». — Вы тоже, — говорит он сторожу.

— И кофта сгорела! — с новой силой сокрушается Стольникова. — Только-только в «Березке» достала! Сунула в письменный стол и забыла!

— Ну знаешь, сгорело гораздо более ценное! — раздраженно фыркает Гуторская.

— Само собой! А и кофту тоже до смерти жалко!.. Самая модная, от талии вот такой рукав… — ищет она сочувствия у Пал Палыча.

…Кибрит, утопая в огромном комбинезоне, отправляется с сотрудниками пожарной службы в глубь сгоревшего складского помещения.

Зевака бормочет вслед:

— Все загасили, одна вонь осталась.

В один из следующих дней Стольникова является на допрос во всеоружии женских прелестей.

— Вы так переживали, Евдокия Михайловна, а сегодня, смотрю, цветете и благоухаете, — с любопытством оглядывает ее Пал Палыч.

— Ой, до того переживала — не представляете! Столько добра прахом пошло. Тысяч под двести! Как вспомню — так носом хлюпаю! А сегодня подумала: вчерашний огонь слезами не зальешь. И пошла в парикмахерскую — самое лучшее средство для женщины, если неприятности. Наведешь красоту — и опять вроде жить можно! А плакать… — Кокетливо: — Небось с вами еще наплачусь. Хотя ну ни крошечки не виновата!

— Боюсь, не совсем так, Евдокия Михайловна. — Знаменский идет к сейфу и достает пухлую канцелярскую папку. — Жаль портить вам настроение, но вот тут у меня… — Он неторопливо развязывает тесемочки, а Стольникова с испугом ждет. — «Указание о перепланировке дымоходов», — читает Знаменский, перелистывая подшитые бумаги. — «Предписание о заключении электропроводки в асбестовую изоляцию», «Акт обследования…», «Предупреждение…». Знакомы вам эти документы?

— Знакомы! — с облегчением подтверждает Стольникова. — Пожарный инспектор после каждого обхода оставляет какое-нибудь предписание!

— А вы не выполняете!

— Да чтобы выполнить, не то что капитальный ремонт — новые склады надо строить! Со всякими там анализаторами дыма! Написать-то легко!

— Но если склад сгорел из-за несоблюдения противопожарных мер, для вас это обвинение в халатности.

— И что — под суд?!.. — ужасается Стольникова. — Пал Палыч, миленький, да таких бумажек на каждом складу кипы целые… и на предприятиях тоже! И никому ничего!

— До первого огня, Евдокия Михайловна. Пока везет. А не повезет да загорится как раз от того, про что вас предупреждали, тут уж… — разводит он руками.

— Ой, не расстраивайте вы меня, ресницы потекут!

Параллельно сотрудник БХСС Томилин беседует с Гуторской:

— Значит, склад был самого широкого профиля — от мебели до галантереи. И промтовары из него поступали в специальные магазины для работников вашего ведомства.

— Та же система у речников, шахтеров… Прекрасно знаете!

Гуторская немногословна и начисто лишена непосредственности, свойственной ее начальнице. Томилину приходится пускаться на мелкие хитрости, чтобы как-то ее расшевелить.

— Лишний раз уточнить не вредно. Такая служба, куда денешься! Скажите, ваши сотрудники обедали на складе или ходили в какую-нибудь столовую?

— Да куда там пойдешь?! Вы же видели — кругом пустыри и овраги!

— Не надо сердиться.

— Я не сержусь, но я человек деловой, люблю логику и точность. А ваши вопросы бессистемны… и, простите, лишены смысла!

— Суровая вы женщина!.. — Гуторская отмалчивается. — Ну, тогда поэксплуатируем вас как делового человека. — Он разворачивает на столе рулончик плотной бумаги. — Вот схема склада.

В кабинете Знаменского продолжается беседа с заведующей складом.

— Вы такой еще молодой и с виду добрый… А видно, уже зачерствели на своей должности, — укоряет Стольникова. — Женщина попала в беду, ей же нужно сочувствие!

— Есть обстоятельство, которое предостерегает меня от поспешного сочувствия, Евдокия Михайловна, — и, помолчав, спрашивает: — Когда ожидалась ревизия?

Стольникова растерянно хлопает ресницами — не ожидала атаки с этой стороны.

— Какая ревизия?.. — машинально повторяет она.

— Обычная, полугодовая.

— Не понимаю… при чем тут…

— Ревизия должна была проводиться через два-три дня.

— Возможно, но… мне же не сообщают… к вам, мол, едет ревизор!

— Вы заведуете складом четыре года. И ведомственные ревизоры всегда приходили в одни и те же сроки. Я прав?

— В общем-то, да… — сдается Стольникова. — Но что плохого, Пал Палыч? Подметем загодя двор, в складу приберемся, чтоб легче учитывать. Ревизоры только довольны! И начальство… Честно-то, Пал Палыч, кому нужны лишние приключения?

— А я вот недоволен. Для следователя пожар перед ревизией — вещь подозрительная. Напрашивается мысль о сокрытии каких-нибудь… непорядков.

— Пал Палыч, миленький! Ведь это ж несчастное совпадение, ничего больше! Клянусь всем святым! — Взгляд у Стольниковой открытый, тон искренний.

— Мне, Евдокия Михайловна, частенько клянутся, — усмехается Знаменский. — По-разному, конечно. «Провалиться на этом месте», «Чтоб мне счастья не видеть», «Пусть язык отсохнет»… Клянутся жизнью, могилой матери, здоровьем детей. Вы вот — всем святым. А что для вас святое?

Стольникова воспринимает вопрос с полной серьезностью и после паузы произносит торжественно и проникновенно:

— Я клянусь вам любовью самого дорогого для меня человека!

Закончив разговор со Стольниковой, Знаменский входит к Томилину.

— Кончаем, Пал Палыч, — докладывает тот, имея в виду схему склада, испещренную пометками Гуторской.

Знаменский наклоняется посмотреть.

— Так-так… Что тут за цифры?

— Кожаное пальто на меху, Югославия, — комментирует Томилин.

— Можно принять и за шестьдесят восемь, — указывает карандашом Знаменский.

— Под этим номером фен для сушки волос, — дает справку Томилин.

— Видите, какая разница? — обращается Знаменский к Гуторской.

— Нет, не вижу разницы. И шестьдесят три сгорело, и шестьдесят восемь сгорело.

— Все-таки напишите, пожалуйста, рядом поразборчивей, а внизу примечание: «Исправленному шестьдесят три верить» и подпись.

Гуторская раздраженно фыркает, внося исправление.

— Соображений о причине пожара у вас не появилось?

— Вряд ли следствие с ними посчитается. Будете валить на нас со Стольниковой — чего-нибудь там не соблюдали!

— Мы так кровожадно выглядим? — поражается Знаменский. Гуторская не отвечает. — Так я вас слушаю, — уже серьезно добавляет он.

— Да хотя бы молния ударила — вот вам и причина!

— Отпадает. Мы запрашивали метеосводку.

— Тогда самое вероятное — кинули окурок. Тлело, тлело, потом занялось. Сколько ни запрещай курить, за грузчиками не уследишь!

— Простой вариант… Не исключен, но в ряду прочих. Как вы, например, оцениваете тот факт, что склад сгорел накануне ревизии?

В отличие от Стольниковой, Гуторская готова к подобному повороту разговора.

— Оцениваю с большим сожалением! — чеканит она. — Случись пожар после ревизии, вы бы не задавали таких коварных вопросов! И таким невинным тоном!

Развалины после пожара мрачно чернеют при дневном свете. Кибрит и сотрудники пожарной службы осматривают их, фотографируют, берут пробы золы и пепла. Кропотливая, грязная, долгая работа…

У Пал Палыча дошли руки более обстоятельно побеседовать со сторожем Николашей. Николаша выглядит совсем стариком — понурый, угнетенный чувством своей вины.

— После работы в тот вечер никто на складе не задерживался?

— Не-ет.

— Может, дневной вахтер?

— Не-ет. Он меня еще за воротами встречает. Домой спешит, невтерпеж.

— И ничего примечательного не заметили?

— Все как обычно… Только вот когда я чаевничать наладился, Гуторская прибежала: чего-то на территории забыла.

— Минутку. Воду для чая вы где наливали?

— Я из дому приношу, в термосе. Сладкий, заваренный.

— Значит, прибежала назад? И сколько пробыла?

— Минут пять, наверно. Сумку какую-то вынесла.

— Пока она ходила туда и назад, вы оставались своей вахтерке?

— Там. Чтоб ей пройти, сигнализацию отключил, потом врубил обратно. Потом чуток радио послушал — и вдруг начало меня морить… Да ведь как уснул-то — замертво! Рядом огонь ревет, крыша рушится, от дыму не продохнуть, а я сплю! Вы только подумайте!

— Гуторская термосом не интересовалась? Не брала, например, в руки?

Сторож таращится в изумлении: экую нелепицу спрашивает следователь!

— Да что вы, на кой?! — И возвращается к прежней теме: — Прям наваждение! Вот вы отправляли на алкоголь проверять. Трезвый же я был?

— Трезвый.

— Видите как. Не иначе судьба! Мне юрист — рядом живет — сказал, статья есть. — Он тяжко вздыхает. — Статья сто.

— Да, статья есть… Вспомните, пожалуйста, куда вы отлучались до того, как сон сморил.

— Никудашеньки!

— Ошибаетесь.

— Нет, точно! Заступил на дежурство, пошел доложиться Евдокии Михайловне…

— Где она была?

— В конторке с Гуторской. И больше ни с места. Только, конечно, замок на склад навесил, когда бабы на автобус собрались.

— Уходили они поодиночке?

— Нет, гуртом проводил.

— А раньше, пока докладывались Стольниковой, вахтерку запирали?

— На пять-то минут?!

— Так. Пять минут она была безнадзорной!

— Ну к чему вы это, товарищ следователь?.. Знаю, виноват, сам себя казню. Да еще суд добавит! Старухе каково? Дочерям? Чего уж теперь задавать зряшные-то вопросы!..

— А того, что остатки вашего чая отданы на анализ. И в них обнаружено крепкое снотворное.

У ошеломленного сторожа глаза лезут на лоб.

— Пока об этом никому ни слова, поняли? И давайте думайте, кто мог подсыпать.

— На кого ж я такое подумаю?!.. Что вы!..

Томин прохаживается у ворот небольшого завода. Оттуда появляется группа людей, среди них зевака.

— Привет огнепоклоннику! Не узнаете?

— Почему? Узнаю.

— У меня два-три вопроса.

— Хоть двадцать три!

— Как вы очутились на пожаре?

— От приятеля домой чапал. Гляжу — полыхает! Понятно, завернул.

— С какой стороны вы приближались?

— Да там сзади тропка на дорогу выводит. Я по ней.

— Никого рядом не видали? Не встретили?

— Откуда? Позднотища же?.. Только подлюга одна подъезжала из интереса. Поглазела, развернулась и уехала. Даже из машины не вылезла! А я вижу — окошко светится, давай в дверь барабанить. Еле сторожа добудился! Начали пожарным звонить, потом барахлишко таскали, боялись — на хибарку его перекинется…

— Ну-ка поподробней, что за машина, — прерывает его Томин.

У Знаменского собрались Кибрит, Томин и Томилин. Кибрит вооружена актом экспертизы и схемой склада, размеченной сотрудниками пожарной службы.

— Зинаида, не углубляйся в дебри! — просит Томин.

— Тебе неинтересно, а я увлеклась. Пожарно-техническая станция меня прямо заворожила!.. Ну ладно, изложу попросту. — Она откладывает акт. — Сначала думали, что пожар в месте наибольшей степени обгорания. Но когда учли все условия, влиявшие на распространение пламени, мнение изменилось. Первоначальный очаг оказался здесь. — Она обводит небольшой участок на плане. — Судя по черепкам, тут стояли ящики с посудой и, следовательно, было много упаковочной стружки.

— Совершенно точно, — поддакивает Томилин, сверяясь со своей схемой. — Номер семь — чайные сервизы «Весна».

— А хоть какие-то данные, отчего загорелось, — не терпится Пал Палычу.

— Кое-какие есть, — небрежно произносит Кибрит, чтобы поэффектней подать новость. — В том месте на бетонном полу найдены следы бензина, — она загибает пальцы, — осколки бутылки и свечной парафин.

— Так это ж умышленный поджог! — восклицает Знаменский.

— Молния… окурок… — вспоминает Томилин в сердцах.

— Нет, погодите. Получается, плеснули бензину, чиркнули спичкой и пошли? Заперли горящий склад — и по домам? А сторожа усыпили? Такой вот дружный общий сговор… Как-то странно, братцы!

— Не обязательно сговор, Пал Палыч, — возражает Кибрит. — В заключении об этом не сказано, но мы много обсуждали… И по расчетам — конечно, предположительным — до ящиков пламя добралось не сразу. Не стану утомлять Шурика подробностями, но могло и двадцать минут пройти, и даже тридцать, а тогда уже начало разгораться всерьез.

— То есть можно было чиркнуть спичкой и удрать? Причем еще до конца работы? И при опломбировании ничего не заметили?

— Да, Пал Палыч.

— Если расчеты достоверны, снимаю шляпу! — говорит Знаменский.

— Я б в пожарники пошел, пусть меня научат!.. Как будем дело делить? — произносит Томин, обращаясь к коллеге. — Тематика вроде бы хозяйственная — карты в руки БХСС. На чужое мы не посягаем!

— Мы тоже, — в тон отзывается Томилин. — Если хищение — область моя. Но если воры посторонние — раскланиваюсь и исчезаю со сцены.

— Пока всем работы хватит. — Пал Палыч хочет, чтобы Томин остался вести расследование. — Давайте малость порассуждаем. Сторож прибыл без четверти семь, как всегда. Тотчас отправился к начальству. Это единственные пять-семь минут, когда термос был без присмотра. Но все это время Гуторская и Стольникова находились в конторе. Кто подсыпал снотворное?

— Икс, — говорит Томилин.

— Он же поджигатель?

— То ли он, то ли неведомый сообщник.

— Еще, значит, игрек, — замечает Томин. — Не исключен, между прочим, и зет. Зевака на пожаре — помните его? — видел загадочные «Жигули». Подкатили к складу, постояли и умчались. За рулем сидела женщина. Нет-нет, — отзывается Томин на оживление слушателей, — приметы неизвестны. Но сдается мне, сия особа являлась проверить, хорошо ли горит.

— Шурик, не разводи хитростей на пустом месте! — урезонивает Кибрит. — Женщина помчалась звонить по ноль один.

— Если бы, Зинаида, если бы! У пожарных четко: все сообщения дежурному параллельно пишутся на магнитофон. И там зафиксирован только звонок сторожа. Этого самого Николаши!

— Какая модель «Жигулей», твой зевака не разглядел? — спрашивает Томилин.

— Светлая «двойка», универсал.

— У складских ни у кого «двойки» нет, — задумчиво произносит Томилин. — А любопытно бы познакомиться с этой дамой.

— Сомневаюсь, — пожимает плечами Кибрит. — Ну, мне пора.

— Зиночка, подожди, пожалуйста, — останавливает Знаменский. — Есть одно соображение…

— Сомневаться вольно во всем, — продолжает между тем Томин. — Я вот возьму и не поверю, что Николашу усыпили!

— И что предложишь взамен? — живо оборачивается Пал Палыч.

— Сам намешал дряни в чай. И набивался потом со своим термосом: проверьте, мол, что за жидкость, меня споили, я чистенький!

— Ты серьезно? — удивляется Кибрит.

— Нет. Но только потому, что очень он непритворно зевал! А вообще-то ничего нельзя скидывать со счетов. И даму в «Жигулях» тоже. Пламя было яркое, а сколько темного! Каламбур на скорую руку…

— Не столько темного, сколько пока не доказанного, — возражает Томилин.

— И темного хватает, — поддерживает Томина Пал Палыч. — Я не зачисляю сторожа в иксы и игреки, однако… Предположим, он скрыл визит какого-нибудь дружка. Дружок в тот вечер просто заглянул проведать. Но у него дурная репутация, поэтому лучше умолчать. Между тем дружок незаметно сыпанул в термос сонных порошков, потом под храп Николаши появились прочие дружки, вывезли со склада все, что понравилось, а для маскировки следов учинили пожар. Опровержения будут?

— Нет, — отвечает за всех Томин. — Правомерная версия. И — благо это по моей части — начинаю изучать Николашину биографию и круг знакомств.

— Пал Палыч! — Кибрит постукивает по циферблату наручных часов. — Время бежит — что ты хотел?

— Прежде всего услышать твое личное мнение. — Знаменский слегка «подлизывается» к ней ввиду предстоящей просьбы.

— Если с женской колокольни, я бы сказала, что этот склад — маленькое бабье царство. Возможны интриги, острая вражда.

— Однако с юридической колокольни к словам «поджог» и «ревизия» так и напрашивается слово «хищение»! — подхватывает Томилин.

— Ладно, — заключает Пал Палыч, — проверять будем все: Николашу, вахтера, образ жизни складских работников, вариант женской мести и тэ дэ и тэ пэ. Но по линии хищения мы плотно упираемся в вопрос о недостаче.

— Документы, естественно, в ажуре, — вздыхает Томилин. — А доказательства огонь скушал. Вот тут и…

— Может, не совсем скушал? — прерывает Пал Палыч. — Ничто не сгорает абсолютно бесследно, а, Зина? Насколько я понимаю, для химика сгоревшая пластмасса все-таки пластмасса, а не кожа и не дерево.

— Ну, теоретически…

— А практически? — настаивает Знаменский.

— Да ведь вам нужно количество! Число предметов!

— Мы не будем добиваться, восемнадцать шуб спалили или девять. Если недостача, то крупная, иначе бы не жгли!

— Одна шуба или пятьдесят, Зинаида Яновна! — присоединяется Томилин. — В таких пределах можно определить?

— Н-не знаю… Невероятный объем работы — и на пожарище, и в лаборатории… С ума сойти!..

— Зиночка, нет таких крепостей!.. Тем более ты начальник отделения, можешь добавить еще группу экспертов!

— Пал Палыч, разве моей группы хватит?

— Зинаида, ты никогда нас не подводила! — напоминает Томин.

— Прямо беда с вами… — Кибрит встает.

— Мы договорились? — давит Знаменский.

— Не знаю… попробую, но…

— Сегодня же?

Кибрит взглядывает на часы.

— Тираны вы! У меня ж и других дел невпроворот!.. Ну ладно, еду в испытательную лабораторию, оттуда позвоню.

— Та-ак, — говорит довольный Пал Палыч после ее ухода. — Возникает необходимость охранять пепелище. А то вездесущие мальчишки…

— Сделано, Пал Палыч, — докладывает Томилин. — Я на всякий случай распорядился, чтобы и вахтер, и сторож выходили к складу и не допускали посторонних.

— И я подстраховался, — признается Томин. — Попросил тамошнее отделение милиции приглядывать. Чтобы считали местом происшествия, где работа не закончена. — Он смешливо косится на коллегу. — Трудно нам разграничить сферы влияния!

— Сочтемся славою, абы на общую пользу, — примирительно улыбается тот. — Пал Палыч, если напрячь интуицию, кто поджигатель?

— Пока интуиция молчит. А поджигатель — ключ ко всему…

По территории грузовой автобазы шагает начальник колонны. Рядом юлит щегольски одетый, заискивающий и одновременно нагловатый шофер Костя, смазливый, пухленький, длинноволосый парень лет двадцати пяти.

— Начальник, дай отгул! Бабушка ногу сломала! Доктора надо, лекарства всякие…

— Вечная песня!

— У нее, кроме меня, никого! — жалобно врет Костя.

— Если считать, это пятая, не то шестая твоя бабушка! Скольких ты уже в последний путь провожал? Имей в виду — еще одна помрет, ищи себе другую работу!

— Не нравится Костя — пожалуйста, в любом автобусном с поклоном примут!.. — и, видя, что начальник нахмурился, нажимает: — Дай отгул! Позарез нужно! Личные обстоятельства!

— Когда? — бурчит начальник, злясь, что приходится уступать.

— Прям сейчас! Ну, порядочек, спасибо! — Костя резво пускается прочь, пока начальник не передумал.

Спешно помчался Костя укладывать многочисленные свои пожитки. Среди них ни единой книги, но одежды хватило бы на троих. Умяв и застегнув второй чемодан, Костя утирает влажный лоб и выходит на лестницу, с силой захлопнув за собой дверь с красивой табличкой «Е. М. Стольникова».

На очередном допросе Стольникова заторможенная и сникшая.

— День был суматошный, Пал Палыч. Конец квартала. Привоз, увоз… Одним надо сбыть на склад готовую продукцию. Магазины рвут дефицит для плана. Иной раз прямо во дворе с машины на машину перегружают. У нас с Женей только глаза туда-сюда бегают, как бы чего не напортачить. На кило худеешь за такую смену, честное слово! А вы спрашиваете: кто был? что делал? куда ходил? Не сумею я ответить…

— Меня больше всего интересуют последние полчаса рабочего времени.

— Да тут уж как раз схлынуло. Мы даже сели чай пить… — Она что-то вспоминает, хмурясь, задумывается.

— Евдокия Михайловна, ваши мысли куда-то упорхнули.

Та грустно-виновато улыбается:

— Да…

— В конце левого прохода стояли ящики с посудой?

— Стояли.

— Оттуда к вечеру забирали что-нибудь? Или сгружали из нового привоза?

Стольникова отрицательно качает головой:

— Посуда давно попусту место занимала. Тот угол у нас вообще был неподвижный — на что спросу нет… — Она опять умолкает.

— Что с вами приключилось? На себя не похожи.

— Дома неладно… — с заминкой признается женщина. — Как-то вдруг…

— Недаром подмечено: беда одна не ходит.

— Ой, не надо так говорить! — вскидывается Стольникова с испугом. — Должно наладиться! Мало ли что случается, а потом налаживается!

— Тоже верно… Расскажите-ка, Евдокия Михайловна, какие у вас отношения с людьми.

— По работе? Кладовщицы меня ругают, что ли?

— Дружно хвалят.

— Да? Я иногда могу и пошуметь… но в общем-то нормальные отношения.

— А с заместительницей? Конфликтов не было?

— С Женей? — удивляется Стольникова. — Чего нам ругаться?.. Честно сказать, зануда она, Пал Палыч. Сухарь… Такая начальница — кошмар! А заместительница — вполне! — Отвлекшись от печальных мыслей, Стольникова несколько оживляется.

— Тогда копнем шире: вне работы были у вас враги?

— Враги?..

— Да, готовые крепко насолить.

— Кое-кто, возможно… — говорит она, помолчав. — Не знаю… не задумывалась как-то… Немножко странный разговор…

— Ничуть, Евдокия Михайловна. Ведь на складе был совершен поджог.

— Как поджог?! — страстно восстает Стольникова. — Не может быть поджог!.. Пал Палыч, миленький, что вы!!

— Вот заключение экспертизы. Вывод из него однозначен.

Стольникова берет протянутые листы, пытается читать.

— Буквы прыгают… — Она роняет бумагу на стол.

— Пожар возник между ящиков с посудой. Не исключено, что спичкой чиркнули еще до опломбирования замка.

— До опломбирования?.. Но были только свои! А я вообще вышла последняя… самая последняя… Пал Палыч!

— Я не утверждаю, что это сделали вы. Но кто тогда?

Лицо Стольниковой темнеет, глаза смотрят мимо Знаменского.

— Соберитесь, Евдокия Михайловна, сосредоточьтесь! Конечно, поджигатель осторожничал, чтобы не заметили. Кладовщиц я тщательно опросил — пока ничего. Но вы все-таки попробуйте припомнить… или догадаться.

Пал Палыч вопросительно ждет, но до женщины уже не доходит смысл его слов.

— Ну и подлость… ну и подлость… — шепчет она с искаженным лицом. — Это надо ж додуматься! — И непонятно, на весь ли род людской негодует или проклинает кого-то конкретно. Вдруг ослабев, стонет: — Господи!.. — и прижимает руки к груди.

— Сердце?

Она не слышит.

— Валидол есть, Евдокия Михайловна?

— А?.. Отпустите меня… Пожалуйста!

— А не лучше ль посидеть, успокоиться? И мы обсудим ваши подозрения.

— Нет! Нет! Ничего я сейчас не соображаю! Обухом по голове! Мне срочно надо, срочно… пройтись по воздуху! Пал Палыч, миленький!..

После короткой паузы Знаменский подписывает пропуск.

— С условием, что завтра в двенадцать вы будете здесь.

— Да-да… обязательно! До свидания!.. — Она стремительно выходит, оставляя Пал Палыча в раздумье.

Мечась вдоль тротуара, а порой выбегая от нетерпения на проезжую часть, Стольникова ловит такси. Но то ли остановка тут запрещена, то ли по иной причине — машины не тормозят.

Тогда она достает полусотенную купюру и за уголок поднимает в протянутой руке.

Тотчас к тротуару подворачивает «Волга» с надписью «Аварийная».

Томилин в беседе с Гуторской пытается выяснить ее отношения с сослуживцами.

— Значит, прежний заведующий ушел на пенсию и прислали Стольникову.

— Да, прислали.

— По мне, надо бы вас назначить!

— Я бы тоже себя назначила, — сухо замечает Гуторская.

— У вас гораздо больше данных…

— Зато она умеет подольститься к мужчинам! — не удержавшись, поддается Гуторская на лесть. — Обошла, кого надо, в ГлавУРСе. Богатый опыт! Вы не видели ее трудовую книжку? Стюардесса, буфетчица на теплоходе, завтурбазой… Трех мужей сменила… Если кто поддерживал порядок на складе — так только я. Стольникова совершенно безалаберная!

— Вы связываете с этим и случившийся пожар?

— Почему нет? Где руководитель безответственный, там и люди распускаются!

— Безусловно, Евгения Антоновна, безусловно! А зачем вы в вечер пожара возвращались на склад?

— Что вы хотите сказать? — медленно произносит Гуторская, опешив от неожиданности.

— Я хочу услышать, что вы скажете.

— Забыла сумку с продуктами. Поставила на землю, когда запирала контору. И забыла.

— И в складское помещение не входили?

— Разумеется, нет!

— К сожалению, теперь этого не проверишь. А следствие установило, что был совершен поджог!

Некоторое время Гуторская переваривает новость.

— Ничего себе!.. Поздравляю — нашли преступницу! — Она взвинчена, но тон привычно едкий. — Скажите на милость, зачем мне?! Я материально ответственная! Зачем мне поджигать?!

— Можно сбыть «налево» все ценное и ликвидировать полупустой склад.

— Чтобы говорить такие вещи, надо иметь доказательства! — заходится от раздражения Гуторская. — Или помалкивать!

— Вы же просили к примеру, — невинно возражает Томилин.

Кибрит идет по коридору Петровки, помахивая от возбуждения рулончиком ватмана. Входит к Знаменскому.

Тот поднимает голову от стопы бумаг, переложенных тут и там закладками.

— Ничего, если я тебя оторву? — спрашивает она.

— А вы по какому вопросу? — бюрократическим тоном вопрошает Пал Палыч.

— Да по служебной надобности. Не угодно ли вам сплясать, товарищ майор?

— Недостача?! — догадывается Пал Палыч.

— Она самая! — Раскатывая рулон, Кибрит говорит: — Я с этой схемой не расстаюсь, уже замусолила… Наверно, археологам и то легче. У меня ощущение, будто с ног до головы в саже, сколько ни мойся!.. Двигаемся мы от передней стены, — показывает она по схеме, — и вот смотри, в этом квадратике что, по-твоему, лежало?

— Как сейчас помню, пальто на меху, Югославия, пятьдесят штук.

— Ни малейшей Югославии! Зола от стеллажей плюс что нападало с крыши!.. Есть и еще. Тут вот рядом значились телевизоры. Они честно сгорели, останки найдены. Зато транзисторы числом восемьдесят явно испарились до пожара!

— Еще?

— Пока все, Пал Палыч. Ведь только начали.

— А я Стольникову отпустил полчаса назад! Хотя… заикнись сейчас о транзисторах, скажут — куда-нибудь перенесли. Чтобы на допросе произнести «недостача», нужны результаты всей вашей работы. Ждать и ждать…

— Но ты-то понимаешь, что недостача была?

— Да… Была недостача. Была… — с оттенком сожаления подтверждает Знаменский.

— Однако плясать не собираешься? — Кибрит разочарована.

— Зиночка, за помощь огромное спасибо, без тебя — зарез! Но радоваться… Понимаешь, сидела заведующая, истово клялась всем святым, что пожар и ревизия — случайное совпадение…

— И ты поверил?

— Нельзя же никому не верить! Когда верится — верю.

— Я не о том. Но у тебя такой нюх на вранье!

— Я и сегодня ей поверил! — сердится Знаменский. — Даже сейчас верю, что не знала она о поджоге!

— Удивительно! По-твоему, Стольникова — невинная овечка?

— Разумеется нет!

— Тогда ты сам себе противоречишь!

— Обстоятельства противоречат. С одной стороны — недостача и ревизия. Чего еще? Ясно. А с другой стороны, я убежден, что пожар для нее неожиданность!

Стольникова выскакивает из «аварийной» у ворот склада — не своего, сгоревшего, а другого. Тут все как-то почище и посолидней. Вахтер важничает, словно церемониймейстер.

— Вы куда, гражданочка?

— Ленка на месте?

— Что еще за Ленка? — одергивает он. — Заведующая складом, товарищ Уварова, у себя.

— К ней я! — порывается пройти Стольникова.

— Минутку! — загораживает дорогу вахтер. — Вам она лично требуется?

— Лично и срочно!

— Обязан доложить. Организация? Фамилия?

— Скажи, Дуся пришла!

— Вы не покрикивайте. Доложу — примет. Или не примет. По усмотрению. — Он звонит по внутреннему телефону. — Елена Владимировна, Сидоров беспокоит. Тут вас Дуся спрашивает… Ясно. Будет исполнено. — Обернувшись к Стольниковой, говорит ледяным тоном: — Велела обождать. Присядьте пока.

Стольникова, округлив от безмерного удивления глаза, садится…

Уварова в своей конторке оглядывает небольшой стол, накрытый к чаю, достает коробку конфет. Она развязывает шелковый бантик на коробке, когда врывается разъяренная Стольникова:

— Ты, Ленка, сдурела — держать меня в проходной?!

— Да народ был посторонний, Дусенька. Зачем при чужих?

— Я со мной так обращаться не позволю!

— Батюшки, нервы-то у тебя ходуном. Седуксен попей, Дусенька. Таблетки такие. Говорят, помогают.

Участлива и доброжелательна Уварова через край — переигрывает: в ласковой улыбочке скрытое коварство.

— Скоро сама будешь пить! Килами!

— Зачем мне? Я спокойная.

— Сатана ты в юбке!

— Не обижаюсь, Дусенька. Знаю, несчастье у вас. Посоветоваться, видно, пришла? Давай чайку. Прошлый раз ты меня поила — теперь мой черед, — и разливает чай.

— Да я у тебя крошки не съем, глотка не выпью! Прошлый раз… прошлый раз ты, подлая… — задыхаясь, начинает она.

— Когда я срок отбывала, — с нажимом перебивает Уварова, прихлебывая из чашки, — очень к чаю пристрастилась.

— Срок? — ошарашенно переспрашивает Стольникова. Сбила Уварова ее наскок.

— Ну да, срок. Давненько то было, можно сказать, в другой жизни. Но привычка осталась — крепкий люблю, в красноту.

— Во-он кто ты есть!

— Я есть уважаемый работник, всегда на лучшем счету. Это ты, голубонька, под следствием.

— Врешь, не отвертишься! — Стольникова ударяет кулаком так, что чашки подпрыгивают…

Наташа, племянница Уваровой, и кладовщица постарше идут по двору, приостанавливаются против окон конторки.

— Кто это у хозяйки? — спрашивает кладовщица.

— Не знаю. — Наташа пожимает плечами.

— Больно расшумелись.

— Нам что за дело? Пошли…

В ссоре Стольниковой и Уваровой произошел между тем перелом. Уварова оставила елейный тон.

— Этот разговор кончен! — непререкаемо произносит она. — Ваша беда — ваш и ответ.

Стольникова клокочет от бешенства:

— Значит, мы с Женей отдувайся, а ты, гадина, в стороне?!

— Потише, переборки тонкие. Тебе первой лучше, что я в стороне. Прикинь-ка, если ума хватит!

— Ну, Ленка!.. Сколько жила — таких не видела!

— Плохо смотрела. — Уварова подливает себе чаю. — Жизнь у нас, конечно, разная была. У тебя чересчур вольготная, вот ты на плаву и не держишься.

— Не отпевай раньше времени! Еще посмотрим!

— Ну что было, того уже не будет. И Костеньки тебе вовек не будет, — ядовито добавляет Уварова. — Убежал ведь? Ай, какой непостоянный! Полгода вы всего…

Стольникова, не совладав с собой, всхлипывает:

— Замолчи, подлюга!..

— Тебе же, Дусенька, добра желаю. Годами ты не молоденькая. Надо постарше себя искать. Той радости, понятно, не будет, но хоть не убежит, — с наслаждением растравляет ее Уварова.

— Кого мне искать — не твоя забота!! Ты говори, как рассчитываться будем?

— Думала я, думала, чем помочь. Если дадут условно — возьму тебя на работу. Допустим, кладовщицей.

— Кладовщицей?! Может, уборщицей?! Змея! Гадюка проклятая!

Стольникова кидается к ней, замахивается.

По складу бежит давешняя кладовщица, зовет:

— Наташа! Наташа!.. Елена криком кричит! А дверь изнутри заперта!

Обе устремляются к конторке.

На часах в кабинете Знаменского стрелка переползла за полдень.

— Опаздывает Стольникова… — неодобрительно произносит Пал Палыч и возвращается к прежнему разговору: — Каналы сбыта, каналы сбыта! Товар мог идти через постороннюю лавочку. Могли торговать и прямо со склада.

— Вполне вероятно, — соглашается Томилин. — В общем, нужна большая бригада.

— Так создавайте!

— Уже. Передал список генералу на подпись.

Знаменский кладет руку на внушительную стопу папок бухгалтерского вида, громоздящуюся на столе:

— А что здесь?

— Материалы прежних инвентаризаций и ревизий. По первому впечатлению излишков и недостач у Стольниковой не было. Однако пересортицы случались, Пал Палыч. Не раз! — подчеркивает Томилин.

— Да ведь пересортица что ж… Если товар сходный, ревизоры засчитывают один вместо другого. Так уж повелось.

— Неправильно повелось! Согласно документам должны быть кроссовки, а предъявляют тапочки. Почему? Могут кроссовки сами собой превратиться в тапочки?

— По законам природы — нет.

— Вот именно! Пересортица меня настораживает! Иногда недостача копится постепенно, ее маскируют всякими фокусами. В том числе годится и пересортица, а мы ее принимаем за детский грешок! Извините, что горячусь! — Томилин усмехается: — Любимая мозоль.

— И что за пересортица была у Стольниковой?

— Хрусталь вместо фарфора засчитывали. Магнитофоны — за телевизоры. Мужскую одежду — за женскую.

— Объяснения давала?

— Стандартные отговорки. Напутали при доставке, напутали при вывозе…

Легкий стук в дверь, и входит Томин.

— С утра пораньше уже вместе! Обо мне, похоже, не вспоминают.

— А ты не пропадай! — Знаменский рад его видеть. — С глаз долой — из сердца вон… Слыхал?.. Какие вести с незримого фронта?

— Довольно прозаические. Например, сигнализация до пожара была в целости.

— А сторож? Предполагаемые уголовные дружки?

— Нету.

— С чем же ты, Саша, к нам?

— Вы так погружены в высшую бухгалтерию — даже стыдно со своей мелочевкой… Мадам Стольникова вчера учинила скандал и потасовку.

— С кем?! — в один голос восклицают Знаменский и Томилин.

— У-у, тут таинственная незнакомка в машине!

Томин выдерживает паузу, и Пал Палыч торопит:

— Не тяни!

— Выкроил я минутку и разыскал ее.

— Вот везучий! — улыбается Томилин.

— Везение ни при чем. Я ее вычислил.

— Каким образом?

— Хм… Все-то вам расскажи. Сообщаешь конечный результат — удивляются: «О-о-о!» Объяснишь механику — скажут: «А-а-а…»

— Согласен разочароваться, — настаивает Пал Палыч. — Давай рассказывай!

— Ну, если публика очень просит… Напомню, что я имел: светлые «Жигули» — двойка, универсал, — номер кончается на ноль. За рулем женщина. По счастью, есть на свете райГАИ. Низко бью челом. Мне отбирают все «Жигули» соответствующей модели. Из них отсеивают светлые. Из светлых — все с нулем. Из тех — где за рулем женщина: как владелица или по доверенности. Дальше я уже пристально интересуюсь, что за дамы в остатке. Родная милиция помогает. И сегодня вдруг узнаю: одна из них накануне сцепилась со Стольниковой! Как видите, проще пареной репы.

— Саша… кто? — спрашивает Знаменский, предчувствуя крупную удачу.

— Некая Уварова. Тоже завбазой УРСа, только другого ведомства. Коллеги, так сказать… Ага, пробрало? — Томин доволен произведенным эффектом.

— Договаривай, договаривай! Потасовка…

— Да, Паша, имела место в кабинете Уваровой. Кладовщицы с перепугу вызвали милицию. И тут женщины мгновенно помирились. Прикрыли синяки платочками и стали патрульного спроваживать. Хорошо, он оказался формалист: потребовал письменное объяснение. — Томин достает листок, зачитывает: «Претензий друг к другу не имеем…» И ниже — автографы обеих дам.

— Позволь… — Знаменский берет листок. — В шестнадцать часов… То есть отпросилась у меня и полетела драться?

Все трое переглядываются.

Робкий стук в дверь — и на пороге Стольникова. Под обращенными на нее взглядами невольно ежится и здоровается смущенно.

— Легки на помине, — говорит Знаменский. — С опозданием на пятьдесят пять минут.

— Извините… не рассчитала… троллейбус…

— Обманули вы меня вчера, сославшись на самочувствие.

— Нет, я правда себя не помнила… правда было очень плохо…

— А теперь вам хорошо, когда поколотили Уварову? Теперь полегчало? — требовательно спрашивает Знаменский.

— Ее стоило!.. Стоило! — вырывается у растерявшейся было Стольниковой.

— За что?

— Это не имеет отношения! Чисто личное! Абсолютно не имеет отношения!.. — Голос ее не слушается. — И вообще ничего особенного не было!..

— «Не имеет отношения» или «не было»?

Стольникова молчит.

У жилого дома тормозит автофургон. Из кабины выпрыгивает Костя, идет в подъезд. Звонит в квартиру Гуторской.

Хозяйка, одетая по-домашнему, но подтянутая и аккуратная, как всегда, с неприязнью встречает гостя.

— Тебе чего? — Тот мнется. — Дуся, что ли, прислала?

— Нет. С Дусей я… расстался. — В легком смущении Костя поворачивается к зеркалу, приглаживает волосы, рассматривает какой-то пупырышек на подбородке.

— Как же она отпустила? — с насмешливым любопытством спрашивает Гуторская.

— А я пока ее дома не было. Взял отгул, собрал; шмотки и тягу.

— Хорош гусь!

— Да ведь погорели вы, Женечка! — Костя обретает привычную развязность. — Что она теперь может мне предложить? В беде я никому не помощник — только себе!

— Закругляйся, мне некогда, сейчас муж придет. Зачем пожаловал?

— Ключ, понимаешь, в кармане завалялся. Отдай ей, ладно? — Он протягивает ключ с брелоком.

— Почему я?

— Неохота на истерику нарываться. Ну пожалуйста!

Гуторская неохотно берет ключ.

— И еще чего хотел… Пусть не припутает меня сдуру, в свидетели не потянет! Никаких я ваших дел не знаю, ясно?.. Только ты от себя скажи, как свои мысли. Дуся тебя послушает. Скажешь?

— Ну что ты зубами стучишь? — презрительно кривится Гуторская. — Меня вон в поджигательницы записали, я и то не трясусь!

— А если посадят?

— Просто так не сажают. Доказать надо!

— Железная ты баба, Женечка!.. Слушай, у тебя свободных денег не водится? Мне бы четвертной.

— Это за что же?

— За красивые глаза, — кокетничает Костя.

— Таким глазам — рубль цена.

— Рупь?! — оскорбляется Костя. — У меня собственная десятка есть! — Он отворяет дверь на улицу и гордо выходит.

Щелкает отпираемый снаружи замок, и на пороге появляется муж Гуторской, интеллигентный, приятный человек средних лет.

— Что за типчик отсюда выскочил? — спрашивает он, ставя тяжелый портфель.

— Складской шофер, Митя. — В присутствии мужа Гуторская совершенно преображается, сияя нежностью и оживлением. — Устал, милый?

— Устал. Зачем он тебе понадобился?

— Передал ключи… Ах, да не стоит этот альфонс и минуты твоего времени, поверь! Иди мой руки, на плите все горячее!

— Времени в обрез, в обрез… И как на грех, проклятый твой склад… Я выбит из колеи!

— Митенька, умоляю, выброси из головы! Тебя это совершенно не касается! Совершенно! Думай только о диссертации! Сейчас накормлю, немножко полежишь и начнем печатать. У меня прямо пальцы чешутся!..

Пал Палыч приближается к воротам склада Уваровой.

Вахтер только что не обнюхивает его служебное удостоверение, не раз придирчиво сличает фотографию с оригиналом. Затем возвращает со словами:

— Товарищ Уварова сегодня не присутствует.

— Где же она?

— Нам знать не положено.

— А кто ее замещает, вам знать положено?

— Положено. — Вахтер не замечает иронии. — Спросите там Наташу. — Он пропускает следователя на территорию.

Пал Палыч идет складскими помещениями, оглядываясь по сторонам и постепенно замедляя шаг. Что-то на стеллажах привлекает его внимание. Знаменский рассматривает фирменные наклейки; двигается дальше — и снова приостанавливается, заинтересованный.

— Что вы тут делаете? — раздается голос.

— Ищу Наташу.

— Думаете, я упакована в коробку?

— Обвязаны бечевкой и запечатаны сургучом — все возможно! — подхватывает Пал Палыч. — В проходной мне дали понять, что на складе исключительно суровые порядки!

Девушка смеется.

— Вы заместитель заведующей?

— Скажете тоже! Просто когда самой нет, кто-то должен быть за старшую.

— А вы?

— Рядовая кладовщица. Зарабатываю тут стаж у тети Лены. Если вы по важному делу, то я не решаю.

— Да нет, я из милиции. Насчет… той драки.

— Ну прогремели мы! — веселится Наташа. — И что насчет драки?

— Честно говоря, Наташа, у наших сотрудников хватает работы. И негоже вызывать их попусту.

— Да, глупо получилось…

— Понимать это как розыгрыш? Из-за чего был скандал?

— Как в частушке: я любила — ты отбила. — Не утерпев, девушка прыскает.

— Расскажите мне, и покончим с этой ерундой, ладно?

— Ладно. Все равно все всё знают. Давайте только где-нибудь сядем, с утра на ногах. — Наташа ведет Пал Палыча за собой, по дороге он цепким взглядом охватывает тюки, ящики, коробки…

— Вот «место происшествия». — Наташа вводит его в конторку, приглашает сесть. — В общем, так… Есть у тети Лены приятельница. Тоже в возрасте, но помоложе. И жила она с одним… ездит тут такой шофер, Костенька. Ради него наряжаться стала как сумасшедшая… косметика, духи, даже аэробику пробовала. Умора!..

— Вы о Стольниковой?

— Ну да, о Дусе. А на днях Костя от нее раз — и смылся. Жуткая драма! — Девушка хихикает. — И вдруг вступило Дусе в голову, будто его тетя Лена переманила к себе. Прибежала с кулаками!.. В итоге у тетки фингал под глазом, сидит дома, примочки делает.

— Вы присутствовали при их ссоре?

— Нет, не присутствовала. Тетя Лена уже потом объяснила. Да еще отругала нас: человек не в себе, а вы милицию!

— Все ясно. Кто ж этот Костя? Есть отчего сходить с ума?

— Что вы! Пупсик надушенный!..

Автофургон Кости подъезжает к воротам склада. На противоположной стороне улицы стоит милицейская машина. Костя мельком на нее косится и не придает значения.

На территории склада выскакивает из кабины и орет:

— Где Увариха?

За спиной у него вырастает человек в штатском:

— Вы кто, товарищ?

— Я? Шофер… груз привез…

— Позвольте ваши документы…

И вот Костя уже сидит против Пал Палыча в конторке склада.

— Товарищ следователь, вы внимательно на меня посмотрите, какой я!

— Смотрю. Неотразимый.

— Талант у меня! Я этих баб пудами ем!

— Вместе с кошельками?

— Да они сами!.. Я на своем грузовозе всегда зашибу на жизнь. И комната, между прочим, хорошая, в ихних квартирах не нуждаюсь. Но вы понимаете — холостой. Это кошмар, даю слово!

— Бедняга.

— Ага. Бабы не знают, чем друг у друга отбить. Одних пиджаков кожаных надарили девять ли, десять — не упомню! Не брать, скажете? Да чего не брать, раз им хочется?

— Действительно, зачем обижать людей?.. А если мы выясним, что источником подарков было хищение?

— Хищение?! Товарищ следователь, я пользуюсь, но не вникаю. Мое дело сторона! Полнейшая сторона!

На складе инвентаризация. Среди беготни и тревоги Томилин листает ведомость. Рядом с ним тот сотрудник БХСС, что остановил Костю, и Уварова с запудренным синяком на скуле.

— Теперь, будьте любезны, предъявите болгарские дубленки, — адресуется к ней Томилин.

— Что вы! — подает голос из-за ее спины Наташа. — Их еще в июне отгрузили!

— Не тебя спрашивают! — зло цыкает на нее Уварова и, обратившись к Томилину, сладко улыбается: — Она путает, никаких дубленок не было. С самого начала поступила пересортица. Руки не дошли с ней разобраться.

— Вовсе я не путаю! — упрямо встревает Наташа.

— Вы кладовщица в этих секциях?

— Ну да!

— Были дубленки?

— Были! А потом вместо них привезли кожанки на синтетическом меху!

— Как вы думаете, кто лучше помнит — сопливая девчонка или я?

— Не надо спорить, — ответно улыбается Уваровой Томилин. — Принесите приходно-расходные документы по этой секции за два месяца, и мы уточним.

Уварова делает несколько шагов и, обернувшись, зовет:

— Наташка!

— Простите, она мне нужна, — мило извиняется Томилин: надо помешать Уваровой «вразумить» девушку.

— Не пойму, в чем дело… — хмурится Наташа. — А вы?

— Кожанки, — Томилин кивает на тюки, возле которых стоит, — позаимствованы со склада, который сгорел. Ну а дубленки были, очевидно, пущены «налево».

— И тетя Лена?! Какая мерзость!.. — Наташа готова расплакаться.

Сотрудник БХСС, посланный Томилиным, приоткрывает дверь конторки:

— Пал Палыч, на минутку.

Знаменский выходит и, возвратясь, заговаривает с Костей построже:

— Товарищ Бугаев, вы — свидетель, к которому юридических претензий пока нет. При честном ответе на следующий вопрос останетесь, видимо, в свидетелях. При нечестном — можете попасть в соучастники преступления.

— Я — соучастник?! Да никогда! Зачем мне, подумайте?!

— Повторяю, ответ будет решающим для вашей судьбы!

— Я ничего такого не знаю, не слышал и не могу ответить…

— Вопрос сам по себе простой. Но вам полезно понять, как я к нему пришел. Следите за ходом мысли. Есть два склада промтоваров. На одном командует Стольникова, на другом Уварова. Вашу машину автотрест прикрепил к обеим базам. Со Стольниковой у вас близкие отношения, с Уваровой дружеские. Все верно?

— Разве я скрываю?..

— Теперь допустим, возникла надобность перебросить что-то с одного склада на другой. Станут женщины ловить грузовик на улице? Нет, конечно. Обратятся к своему человеку: к вам.

— Н-не помню, надо путевые листы проверить… — ерзает Костя.

— Базы разных ведомств, товарищ Бугаев! Между ними не должно быть перебросок. Если же были, то не по путевым листам — по личной просьбе.

— Товарищ следователь, всех ездок в голове не удержишь…

— Не виляйте. Итак, ответ для протокола: производились какие-либо перевозки между складами Стольниковой и Уваровой?

— Во ситуация!.. — Костю терзают сомнения. — Что ты будешь делать?! Не знаю прям, что сказать!..

— Скажите правду.

— Ох, товарищ следователь! Оно ведь как? Раз ты на колесах, всегда кто-то чего-то просит… Костенька, отвези, Костенька, пожалуйста, чего тебе стоит…

— Записываю: факты перевозок между базами имели место…

— Имели… Пропади они пропадом, эти бабы!..

Прощально оглядывая останки склада, стоит на краю пепелища сторож. Потом поворачивается к нему спиной и шагает прочь. Останавливается возле дорожного столбика с указателем «База ГлавУРСа». Покачав головой, отдирает жестяную стрелку-табличку и забрасывает на обочину.

В кабинете следственного изолятора тесновато. Здесь Пал Палыч, Стольникова, Уварова и Томилин.

— В связи с противоречиями в показаниях между вами проводится очная ставка, — объявляет Пал Палыч. — Вопрос первый: что у вас общего со Стольниковой? — обращается он к Уваровой.

— Ну… знакомы. На курсах квалификации рядом сидели.

— Какие впоследствии были отношения? Имею в виду — деловые.

— Откуда деловые? — недоумевает Уварова. — Товар получаем из разных мест. Реализуем каждая через свои магазины. Все порознь.

— Так ли это? — дает Пал Палыч слово Стольниковой.

— Конечно нет! Года два уже друг друга выручали. У нее ревизоры в одни сроки, у меня в другие. Она первая попросила: подбрось закрыть недостачу. Потом у меня обуви не хватило, я у нее заняла, отделалась пересортицей. И пошло… Она своим товаром мои недостачи покрывает. А время придет — мой товар к ней едет, и у нее тоже получается все в порядке… В общем, как начали, Пал Палыч… уже ревизии не боишься… А глаза разгораются…

— По-прежнему отрицаете? — задает следователь вопрос Уваровой.

Уварова отвечает после короткого молчания:

— Может, я когда и пожалела, выручила. В том статьи нет. А зачем мне ее-то было? Своего всегда хватало!

— Позвольте реплику, Пал Палыч? — сердясь, говорит Томилин. — «Ты мне — я тебе», «мое — твое». Да разве оно ваше?! Вы забыли такие слова: «народное достояние»? Они, видите ли, «занимали» и «выручали». Мысли нет, что происходило хищение!.. Извините, Пал Палыч, не вытерпел!

— Не за что, правы. Итак, Стольникова, не случись пожара — вскрылась бы недостача?

— Если б Ленка моего… то есть народного, — смешавшись, поправляется она, — не вернула… и не подбросила от себя, что обещала…

Знаменский вопросительно оборачивается к Уваровой.

— Сказать все можно! — притворно негодует та. — Тут следствие! Факты нужны!

— Факты есть. Вот Томилин пригляделся повнимательней: маркировку на ящиках сверил, даты поступления. И обнаружил у вас многое со склада Стольниковой. Это раз. Второе: эксперты, что работали на пожарище, недосчитались именно этих товаров. Третье: Константин Бугаев признал, что возил грузы со склада на склад. Достаточно?

Уваровой достаточно — молчит, нервно сплетая и расплетая пальцы.

— А теперь, Стольникова, объясните вкратце причину вашей ссоры.

— Когда вы сказали о поджоге, я сразу поняла — только она! Вторую такую злыдню поискать! — Хотя женщина, естественно, повторяет уже говоренное прежде, но опять волнуется до слез.

— Почему она? — призывает ее к точности Пал Палыч.

— Набрала целых две машины чего подороже и держит! А у нас ревизия на носу. Звоню: вези, мол, пора. Ладно, говорит, заскочу к концу дня, условимся… Мы с Женей сидим, пьем чай, является. Что вы, говорит, девочки, тревожитесь, завтра все пришлю! И зачем-то рысцой на склад. Посмотрю, говорит, что у вас есть. Сейчас-то я соображаю зачем! А тогда подумала — вот завистная!..

— В руках Уварова что-то несла?

— Сумку… такую полухозяйственную, на молнии. Мне бы глаз не спускать, да разве придет в голову?! Я во дворе тогда стояла, но видела — везде она совалась! И в тот угол тоже!

— Все врет! Все врет! — вскрикивает Уварова.

— И больше ничего не скажете?

— Ни-че-го!

Пал Палыч поочередно придвигает женщинам протокол:

— Распишитесь… Распишитесь… Николай Александрович, прошу прислать конвой за Стольниковой, — просит он Томилина.

— Хорошо. Я пойду, если не нужен.

Знаменский кивает. Томилин выходит. Спустя короткое время появляется конвойный. Стольникова поднимается.

— До свидания, Пал Палыч… Будь ты проклята! Змея! — напоследок кидает Стольникова и скрывается за дверью.

Знаменский достает отдельный бланк для допроса, заполняет «шапку».

— Давайте все же поговорим.

Уварова молчит.

— Вы систематически занимались хищениями. Это вы теперь признаете?

— Да, — мрачно отзывается Уварова. — Признаю.

— Вас ожидает лишение свободы. Это вы тоже понимаете. К чему же упорное запирательство в вопросе о поджоге?

— Хотите, чтобы я перестала бороться?

— Хочу, чтобы вы оценили цепь косвенных улик. При инвентаризации у вас выявлены немалые излишки. Их происхождение — сгоревший склад. Так что мотив поджога убедительный: присвоение товаров на весьма круглую сумму. Дальше. Кроме показаний Стольниковой, есть свидетельство одной из кладовщиц. Она заметила, как вы выходили из-за ящиков с посудой, отряхивая ладони. Именно оттуда, где возник пожар.

— Еще не доказательство, что я его устроила!

— Но даже известно, как вы это сделали, Елена Владимировна, — вкрадчиво говорит Пал Палыч. — Вы принесли в сумке бутылку с бензином и свечу. Зажгли ее с тем расчетом, чтобы разгорелось не сразу. — Знаменский не торопится и наблюдает за ее лицом, выдающим изумление и растерянность. — Потом ловко подсыпали сторожу в термос снотворного. Выждав время, приехали еще посмотреть на пожар и убедиться, что сработало!.. Видите, все правильно. Женщина вы неглупая, должны признать свое поражение.

— Глупая, умная — немолодая, вот что!.. — почти шепчет Уварова. — Снова сидеть — век кончен… — Помолчав, поднимает голову, говорит жестко: — Ну, допустим, я подпалила. И что? Да гори оно хоть все ярким пламенем!

— Откуда такая озлобленность?

— А судьба меня, гражданин следователь, не ласкала, не баюкала… не то что некоторых… Хотите послушать, откуда змеи берутся? — с вызовом спрашивает она.

— Всегда стремлюсь понять.

— Вот-вот, понимайте. Была девчонка не хуже других. Кончила товароведческий, показалось — скучная работа. Устроилась в такси. Вроде жизнь наладилась: замуж вышла за трезвого, жилье получили, сына родила. — Уварова исповедуется не покаянно — ожесточенно. — А рухнуло все в один миг. Пассажир в аэропорт. «Гони, — говорит, — опаздываю! Накину тридцатку!» Тогда для меня это деньги были. Погнала. Сто, сто двадцать, пошла на обгон. Перевернулась. Он — насмерть, мне после больницы — срок. Дальше — лучше. Освободилась, приезжаю домой. Узнаю: муж со мной, с осужденной, развелся, с площади выписал, в квартире новая хозяйка. Выпихнули мне на лестницу чемоданчик с барахлом. «Ребенок?!» — спрашиваю. Простудился, говорят, умер. Как только пережила… Достала старый товароведческий диплом, пошла по объявлениям, где «требуются». Поступила на самую низовую должность. И год за годом прогрызалась в начальницы. И остервенилась, да, остервенилась. Зато прогрызлась… А на промтоварах сидеть да нитки не взять… Э-эх, гражданин следователь… жизни вы не знаете, какая она есть!..

— Я знаю, какая она должна быть, — говорит Пал Палыч после паузы. — И еще знаю: жизнь такая, какой ее делают сами люди!..

Кибрит и Знаменский встречаются на лестнице Петровки, здороваются.

— Ну, отмылась от сажи?

— Не говори! До сих пор в горле першит. Как у тебя?

— Помаленьку.

Рядом возникает Томин:

— Привет! Паша, я тебе обзвонился!

— А что?

— Начала раскручиваться вот такая, — поднимает большой палец, — криминальная история! Просто создана для нас с тобой! И Зинаиду примем, если попросит.

— Еще куча работы с пожаром, — говорит Знаменский.

— Паша, не будет тебе прощения, если откажешься!

— Ладно, созвонимся.

Знаменский направляется к себе для последней беседы с Гуторской, утерявшей ныне всю свою заносчивость.

— Стольникова созналась — очередь за мной. Этого вы ждете. И видите во мне главную преступницу! — обреченно говорит она.

— Ангелом я вас не считаю.

— Не могу найти слов… и, очевидно, бесполезно… но я невиновна! Ни в пожаре, ни в недостаче! Клянусь вам!

— Чем? — вдруг заинтересовывается Пал Палыч.

— Что?

— Чем клянетесь?

— Чем угодно!

— «Чем угодно»… Не впечатляет, — непонятно для Гуторской хмыкает Пал Палыч.

— Я знала, что не поверите!

— Как раз верю. Подозрение в поджоге с вас снято. Известно также, что в хищениях вы участия не принимали. Стольникова решительно все берет на себя.

— Дуся… спасибо ей!.. — вырывается у Гуторской теплая нота.

— Но переброски между базами не были для вас тайной. Как же назвать вашу позицию?

— Я не вмешивалась… не хотела связываться… К Дусе поступал дефицит, на мою половину — что попроще…

— И жили со спокойной душой! Не люблю читать мораль, Евгения Антоновна, но вам скажу. Наверно, каждое второе преступление было бы невозможно — просто невозможно! — без таких вот людей, которые «не желают связываться»!.. А еще на вашей совести Стольникова. Удивляетесь? Ведь вы умная, волевая женщина. Вы имели на нее влияние. Но презирали — за легкомыслие, небогатый интеллект, за этого Костю. На ваших глазах Уварова втягивала ее в махинации! Пытались вы бороться, спасти?.. — Секунду-другую ждет ответа и подытоживает: — Нет, умыли руки!

— Да, перед Дусей я виновата, — пристыженно говорит Гуторская после паузы.

— Мы не берем вас под стражу. Вопрос об уголовной ответственности решит суд. Давайте подпишу пропуск.

Он вручает пропуск растерянной и вместе посветлевшей Гуторской. Та берет его, поднимается.

— Спасибо, Пал Палыч… Спасибо!..

— Не за что, — отзывается Знаменский и звонит по внутреннему телефону: — Саша, уговорил, иду к тебе смотреть новое дело!