Они устроились на ночлег очень уютно — под огромной шатровой елью, довольно далеко от кладбища. Сначала Пера вежливо попросил: «Ель-матушка, будь милостива, пусти на ночлег». Потом на всякий случай сказал на коми (вдруг ель по-русски не понимает): «Видз менö быд лёкысь и притчаысь, лёк войтырысь, тöлысь падераысь».

— Я расслышала только «кысь» да «рысь», — сказала Даша. — Это в смысле «отгоняй от нас кошек и рысей?»

— Балда, это старое охотничье заклинание, его надо говорить, когда входишь в лесную избушку на ночлег или устраиваешься под деревом: «Храни меня от всего плохого, от беды, от плохих людей, от ветра-падеры» — это резкий ветер со снегом.

— Ну, снег нам в августе точно не грозит, — хихикнула Даша. — А от остального… хе-хе, вот прямо щас эта ёлка нас начнёт охранять… ой!

Это еловая лапа шлёпнула её по заду.

— Ветер что ли? — не поняла Даша.

— Не ветер, а ель тебя воспитывает, — ответил Пера. — Не серчай, Ель-матушка, девочка молодая, глупая, а того пуще — городская. Они, городские, ничего в жизни не понимают.

Еловая лапа качнулась и слегка погладила Дашу по голове.

— Ты в городе ёлки разве что на новый год видела, шариками украшала, а для нас, охотников, дерево — первый друг после собаки. Вот случай был, мне земляк рассказывал: заночевал он как-то под елью, ветер был сильный. Ну, он попросился, как положено, переночевал, утром пробудился, собирает вещички и слышит голос: «Погоди, я еще не готова». Что за диво, блазнит что ли? Земляк мой вещи взял, поблагодарил ель за приют да дальше отправился. Отошёл шагов десять, слышит — шум какой-то за спиной. Оглянулся — а ель, под которой он ночевал, упала! Ветер её свалил. Это ж она должна была упасть, когда он под ней ещё был, и ветер, видать, ее валил, а она говорила, мол, не готова ещё, погоди, человек ночует, я ж его охраняю. И упала только когда он ушёл.

— А ещё случай был в верховьях Выми, — вступил в разговор Волк. — Два охотника припозднились и заночевали под елью. Попросились, как водится, а всё ж таки в лесу — спят сторожко, от каждого шороха просыпаются. Вот среди ночи слышат, будто кто-то подошёл к их ели и говорит:

— Мать твоя помирает, сходи хоть навести напоследок.

— Я не могу, — отвечает их ель. — Люди пришли ночевать, я их охраняю. Утром приду.

И тихо стало. Они дальше спят. А второй раз проснулись от неясного шума — вроде дерево где-то упало. Утром встали, вышли, глядят — неподалёку и вправду упало старое дерево. Это и была ель-мать, которая умерла ночью. А ель-дочь не пошла к ней, охраняла охотников.

— А в наших справочниках написано, что на вашей планете растения неразумные, — сказал Тове. — Вот мы вернёмся и всё исправим.

— В наших справочниках написано то же самое, — хмыкнула Даша. — Но боюсь, исправить их мне не дадут.

— А мы сегодня будем делать это приятное действие, состоящее из складывания в рот съестных продуктов, измельчения их зубными отростками и пропихивания в глотку? — спросил Мир.

— Ага, понравилось! — хихикнула Даша. — Да, я тоже проголодалась.

— Погодите, я дичины какой спроворю, — сказал Пера. — Утку сейчас нехорошо брать, ей осенью пора, да ужинать что-то надо. Мир, надери лапника вон там, подальше, на подстилку, чтоб не на земле спать, а нодью-костёр я сам излажу. О-о, кого я вижу!

В просвете между деревьями на фоне тёмно-синего неба двигалось золотое пятно.

— Мир-суснэ-хум летит, — сказал Пера. — Высоко летит, видать, к дождю.

— Настоящий? — удивился Мир.

— Ну да, тот самый, Седьмой сын.

— Может, подманим? — предложил Волк.

— Да ну, на что он нам нужен, будет тут хвастать, да и угостить его еще нечем, — отказался Пера. — Кстати, об угощении, я пошел, а ты проследи, чтобы молодёжь по лесу не разбредалась. Кладбище близко и вообще.

— Сам знаю, — проворчал Волк.