– Эх-эх, на таком коне я отродясь не ездил, вот так конь! – дивился Практикант, оглаживая бока огромного призрачного зверя. – Я когда батюшке на конюшне помогал навоз убирать, так очень лошадей уважал. Смирные, молчаливые, не дразнятся… Ну, тпру, стой, Серко, не балуй!

– Какой это тебе Серко! – оскорбился Безголовый Тамплиер. – Это рыцарский конь, а не заморенная крестьянская скотина! Зовут Светозар. Вот на нем мы и поскачем в гетто.

– Я на такого и не заберусь, – заколебался было Практикант, но тамплиер рассмеялся:

– Эх, деревня! Ты же призрак – взлети да сядь сверху!

И сам мигом устроился на коне и приладил голову к луке седла, чтоб не мешала при езде.

Пока они ехали по Майзеловой улице, Безголовый Тамплиер рассказывал Практиканту всякие байки про Йозефов и его обитателей:

– Слушай сюда, деревня, и запоминай: жил в прежние времена в гетто старый мудрый еврей, раввин – ну, по-ихнему, священник. У евреев вера не христианская, и священники не христианские, и за то добрые христиане их не уважали и… того… били в морду. И я тоже, пока был жив, досаждал евреям – а что такого, все так делали! Взять у еврея деньги в долг и не вернуть, а если напомнит о долге, то спустить на него собак или приказать слугам избить его – обычное дело.

– По-моему, это очень нехорошо, – заметил Практикант.

– Теперь-то я понимаю, что нехорошо, а тогда живой был, глупый, – вздохнул Безголовый Тамплиер. – Вот странно, я без головы стал гораздо умнее, чем был с головой. Ну ладно. Так вот, этот старый раввин, Иегуда Лев бен Бецалель, был такой умный, что его и христиане уважали. Даже сам император Рудольф советовался с ним, когда что-то не ладилось. И надумал рабби Лев сделать из глины человека – сильного и бесстрашного, чтобы он охранял жителей гетто от христианских бандитов. Вылепил рабби человека небольшого, чуть ниже тебя, но очень сильного и оживил его волшебством. Днем этот человек – Голем – помогал по хозяйству, а ночью ходил и охранял гетто. И никто из христиан больше не осмеливался по вечерам озоровать в Еврейском квартале, а то подойдет глиняная статуя да как даст молча в глаз! Утром рабби Лев вкладывал в рот Голему волшебную бумажку с именем бога – шем, – а вечером доставал ее, и тогда Голем замирал и из почти живого существа превращался в куклу. Это правильно, отдыхать всем надо.

Но вот однажды вечером рабби Лев забыл вынуть шем изо рта Голема. Дело было в пятницу, и рабби ушел в синагогу (это еврейская церковь) служить вечернюю молитву перед субботой – шаббат. А закон такой: если уже пропет псалом, который начинает шаббат, то дальше богослужение нельзя прерывать и уже ничем нельзя заниматься – это грех. И только рабби начал 92-й псалом, как вбежали люди и рассказали, что Голем взбесился: он рушит дома и нападает на людей. Рабби очень не хотел прерывать богослужение, но жителям гетто грозила опасность. Рабби сказал: «Ладно, этот псалом несчитовый», выбежал из синагоги, нашел бешеного Голема и вынул шем у него изо рта. Голем тут же застыл на месте. Рабби Лев вернулся в синагогу и пропел псалом снова. С тех пор каждую пятницу в этой Староновой синагоге 92-й псалом исполняют дважды, чего не делают ни в одной синагоге мира.

– А Голем? – спросил Практикант.

– А Голема рабби Лев больше не оживлял и спрятал его на чердаке Староновой синагоги. Но вот однажды через много лет один из его потомков нашел эту глиняную статую и… да мы уже приехали, вот и Йозефов, он же бывший Еврейский квартал. Как тут все изменилось за последние сто лет… Иди вон туда, обогни Пинкасову синагогу, и за высокой оградой – старое кладбище. Расспросишь их – и назад.

– А ты? – испугался Практикант. – Пошли вместе, а? Я мертвецов с детства боюсь.

– Во дела, – развеселился Безголовый Тамплиер. – А сам-то ты теперь кто? Иди один, мне туда нельзя. Я же рыцарь, тамплиер, мои коллеги знаешь сколько евреев обидели? При мне они не станут говорить. А ты – деревенский мальчик, душа невинная.

Практикант, нервно оглядываясь, перелетел через высокую ограду старого кладбища. Вот так кладбище! Практикант никогда не видел, чтобы могилы лепились так плотно, одна на другой, а вертикальные могильные камни прямо врезались друг в друга гранями. На кладбище было пусто. Чужие буквы на плитах казались волшебными заклинаниями.

– Сами мы не местные, – робко начал Практикант, потом вспомнил, что ему говорила Черная Дама, и продолжил, припоминая текст: – Уважаемые умершие жители гетто, император Йозеф… того… даровал евреям свободу… а вы… как это… не неблагодарные скотины, а нормальные добродетельные евреи. Помогите, пожалуйста, очень вас прошу, расскажите, не пропадали ли у вас привидения. А то у нас одно в Малой Стране кто-то слямзил и двоих – в Старом Месте.

Тут на могильных плитах появились синие огонечки и зазвучали голоса:

– Какой забавный мальчик!

– И уважительный!

– Он переврал формулу вызова, но надо таки ему помочь, мы же не собаки-христиане, а порядочные люди, разве нет?

– Нет, Йошек, нет, мы уже не люди… но порядочные. Но я ничего не знаю о похищении привидений.

– И я…

– И я…

– А из ваших никто не пропадал? – осмелел Практикант.

– А у нас почти нет привидений, – сказал один синий огонек потолще. – Призраками становятся неупокоенные мертвецы или страшные грешники. А у нас всех хоронили как надо, по обряду, неупокоенных нет. И евреи – очень добродетельные люди, грешников среди нас почитай что и не бывает.

– А Капеллан! – возразил маленький, но шустрый огонек с соседней могилы.

На него зашикали – видимо, он допустил какую-то бестактность.

– Капеллан – да, – понурился толстый синий огонек. – Это печальная история, мальчик. Тот человек еще в юности предал веру Иеговы, бросил родителей и невесту и перешел в христианство. О, как горевали его почтенные папа и мама, и дедушка-сапожник, и тетя Рива, и дядя Абрам, и все-все родственники! Но он таки не вернулся. Сделал карьеру, стал капелланом аж в соборе Святого Вита! А когда состарился и почувствовал близость смерти, то пришел в гетто, чтобы его похоронили на еврейском кладбище по нашим обрядам.

– Дважды отступник, – сурово сказал еще один огонек. – Сперва отрекся от нас, потом – от христиан.

– Ну что же… рабби прочитал молитвы, и отступника похоронили на нашем кладбище рядом с его бывшей невестой, давно умершей от горя. Но нет покоя двойному отступнику: каждую ночь встает он и идет к Влтаве. Там ждет его скелет-перевозчик и на лодке перевозит Капеллана на другой берег. Идет Капеллан в собор Святого Вита, садится и играет на органе, а скелет надувает мехи. Молится Капеллан о прощении, да только непонятно кому – то ли Христу, то ли Иегове. Потому и нет ему ответа. Когда на Святовитской башне бьет час ночи, Капеллан возвращается к реке, скелет перевозит его обратно, и отступник ложится в могилу на еврейском кладбище. А больше у нас и привидений-то нет.

– Жалко его, – вздохнул Практикант. – Так я передам староместским привидениям, что у вас все в порядке. Спасибо, до свидания!

– Прощай, учтивый мальчик, – зашелестели огоньки. – Прощай, а не до свидания, не будет у нас свиданий, ты христианский призрак, а мы – огонечки еврейских душ…

– Ну и подумаешь, – проворчал Практикант. – Мой батюшка, хотя и простой крестьянин был, говорил, что все люди равны… значит, и привидения тоже равны?

Но огоньки уже исчезли, и Практикант перелетел обратно через ограду кладбища.

– У них все хорошо, – сообщил он Безголовому Тамплиеру.

– А ты кого спрашивал?

– Да огонечки всякие…

– Вот балда деревенская! Они тебе наврали наверняка, чтобы христиане в их дела не совались. Они же хитрые евреи, как… как… как евреи! Надо было рабби Лева поднимать – тот никогда не врал. Получше любого христианина был. Или поискать могилу Мордехая Майзела – тоже исключительно честный был человек.

– Не знаю, по-моему, они правду сказали, – упорствовал Практикант, которому синие огоньки очень понравились. – А ты националист, и все люди равны.

Безголовый Тамплиер развел руками:

– Так я когда жил! Тогда евреев и за людей не держали! Я еще добрым считался, в погромах не участвовал – ну пару-тройку раз всего. И ростовщиков, у которых деньги брал, почти никогда не бил, а ругал исключительно приличными словами. Теперь, понятно, другие времена. Ладно, ты мне нотации не читай, я тебя знаешь на сколько сотен лет старше?

– Не знаю, – заинтересовался Практикант. – А на сколько?

– Понятия не имею, – честно признался Безголовый Тамплиер. – Рыцарям устный счет не преподавали, для расчетов монахи ученые были, да те же евреи – ух и умные! А наше дело – мечом вдарить да конем затоптать. Меч один да конь один – не собьешься, так что математика рыцарю без надобности. Заболтался я с тобой, а пора поторапливаться – в Новом Граде еще полно работы. Вперед, мой верный конь!

 

А в это время в Йозефове…

Как только Практикант скрылся за оградой, из могилы выглянул толстый синий огонек.

– Он ушел. – сообщил огонек. – Вылезайте.

И снова засияли на могильных камнях синие огни.

– Мальчик принес дурные вести, – сказал очень яркий огонь, горящий на богатом надгробии. – Надо принимать меры и снова, как встарь, охранять наш квартал. А то и наших похищать начнут.

– А как это сделать, господин Майзел? – почтительно спросил толстый огонек.

– Надо пробудить Голема, – сказал яркий огонь. – Пусть ходит день и ночь вокруг Старого еврейского кладбища да мимо синагог, пусть поглядывает, как и что.

– Рабби Лев поклялся не будить Голема никогда, – возразил шустрый мелкий огонек. – Больно много вреда принес он в тот раз…

– Пусть поклялся, а мы его таки уговорим, – сказал тот, кого называли Майзелом. – Я сам с ним побеседую. Он мне не откажет.

– Тогда мы уходим, – зашелестели огоньки и стали гаснуть. – Кто мы такие, чтобы мешать разговору с Великим…

– А христианам ничего не скажем? – пискнул маленький шустрый огонек.

– А что говорить? Они спросили, не пропали ли наши призраки, мы честно ответили, что не пропали. – сказал толстый огонек. – Если бы они спросили: «Рабби Моше, вы не собираетесь пробуждать Голема?» – то мы…

– То мы бы ответили, что не собираемся, и это тоже было бы правдой, – перебил его Майзел. – Мы в момент разговора и не собирались его пробуждать. А сейчас собрались.

– Если бы этот смешной мальчик-призрак вернулся сейчас и спросил, будем ли мы поднимать Голема, то мы бы сказали «да», как честные люди, – закончил толстый огонек. – А он таки ушел слишком рано.

Огонек Майзел помолчал, а потом неохотно сказал:

– Пока Голем пусть охраняет только гетто. Но если опасность будет грозить всей Праге… ну что же, мы одолжим Голема городу. Это ведь и наш город тоже. В нем неплохо жилось, пока… пока мы были живыми. Хоть на кострах не жгли, как в Испании. Все, я пошел уговаривать рабби Лева. Надеюсь, он помнит, на какой чердак запихал свою глиняную куклу.

 

А в это время в Старом Месте…

Снежка распрощалась с химерой у Карлова моста и побежала в свой отель. Ей непременно надо было успеть раньше богатырей – чтобы показать, что она послушная, и ее можно отпускать гулять одну. А привидения Пражского Града ее порядком подзадержали. Она без приключений добралась до Пороховой башни… и на площади Республики чуть не столкнулась с богатырями, усердно фотографировавшимися на фоне Общественного дома. Снежка обежала их по дуге, прижимаясь к стенам домов, влетела в отель. Она так торопилась, что с разбегу врезалась в невысокого молодого человека, открывавшего дверь своего номера, и срикошетила в стену. Молодой человек тоже шатнулся к двери и приложился головой с громким, но неопределенным звуком.

– Вау! – сказал он. – Хау а ю?

– Сам виноват, нечего торчать посередине, когда я бегу, – сказала Снежка, ощупывая шишку на голове. – То есть ай эм файн, сенкс.

Потом подумала и ради мира во всем мире сказала иностранцу:

– Сорри. Даже большое сорри.

– Нитшего, все олл райт, – сказал парень. – Я немношко знать русски язык. Вы не уши… ушибелись?

– Я прочная, – проворчала Снежка.

– Русские девушки есть темпераментные, – продолжил иностранец. – Стены разбивать ин момент. Я есть Джек Холт из Соединенные Штаты, штат Флорида.

– А я есть Снежка из Екатеринбурга, – сказала Снежка назойливому американцу. – Я очень тороплюсь. Еще одно сорри, если вам первого мало. И не стой на моем пути, когда я бегу.

И прошмыгнула в дверь своего номера, скинула кроссовки и, как была, в ветровке и джинсах, не зажигая света, прыгнула в постель, накрылась по подбородок одеялом и зажмурила глаза.

И вовремя! Не прошло и минуты, как в отворенную дверь упал луч света из коридора, и Добрынин голос произнес громким шепотом:

– Да вон она, спит давно! Умаялась!

– Точно спит? – Заведующий Илья Муромец просунулся мимо Добрыни и недоверчиво поглядел на кровать.

– Спит-спит… и нам пора, – подтвердил Васька Буслаев.

Послышался звук притворяемой двери. Снежка подождала минуту для верности и открыла один глаз. И наткнулась взглядом на хитрющую физиономию Васьки Буслаева, который не ушел, а подглядывал в щель. Васька хихикнул, подмигнул ей и закрыл дверь.

– Опять он меня раскусил, – вздохнула Снежка, выбираясь из-под одеяла, – надо же было снять уличную одежду, умыться, зубы почистить перед сном. – Ну ничего, он не выдаст. А завтра… завтра будет еще много интересного.

Она даже не подозревала, насколько интересным будет завтра.