Глава первая

Мужчина стоял неподвижно по пояс в воде и даже не заметил, как к нему что-то подплывает. Он рыбачил на северном берегу озера в долине Чу-Вэлли – водоема площадью 1200 акров у подножия Мендипских холмов на север от Бристоля. Три крупные форели уже были пойманы. Рыбак сосредоточенно вгляделся в многообещающую воронку на спокойной глади воды в том месте, куда он забросил блесну. Условия для рыбалки были отличные: вечер в конце сентября, небо хмурилось, мухи миллионами вились над его головой, выводя эффектные пируэты в предзакатном воздухе. Их плотные массы казались темнее облаков, а звон таким же гулким, как звук проходящего поезда подземки. Неотразимая приманка для голодной рыбы.

Юго-восточный ветерок рябил поверхность вокруг, но дальше следовал клин воды, иначе отражавший меркнущий свет. Рыбаки называют его «накипью». Мужчина по опыту знал, что именно там рыба поднимается к поверхности. Он был настолько захвачен рыбалкой, что не заметил бледного предмета, даже когда тот оказался рядом. Погруженный наполовину в воду, предмет неспешно плыл, подгоняемый ветром, и при этом покачивался так, что создавалось впечатление живого существа.

И наконец коснулся мужчины. Белая кисть мазнула его по бедру. Рука изогнулась и зацепилась подмышкой за его ногу. Рядом с мужчиной лежала в воде вверх лицом мертвая голая женщина. Рыбак исторг откуда-то из горла непроизвольный пронзительный крик. На мгновение застыл, но затем нашел в себе силы собраться и освободиться от непрошеных объятий. Не желая касаться трупа, он воспользовался ручкой удилища словно рычагом и, повернув тело, пустил плыть по ветру. Затем выхватил из воды сетку с добычей и, не удосужившись смотать леску, быстро двинулся к берегу. Там оглянулся – вокруг никого.

Рыболов не был проникнут духом гражданской ответственности. Его реакция на находку была однозначной – поскорее смотать удочки, добраться до машины и отвалить.

Однако одна здравая мысль посетила его. Прежде чем уехать, он открыл сетку и выбросил обратно в воду трех пойманных рыб.

 

Глава вторая

В тот же субботний вечер в половине одиннадцатого полицейский констебль Гарри Седгемур и его жена Ширли сидели в своем доме в Бишоп-Саттон, на противоположной стороне озера, у телевизора и смотрели ужастик. Констебль сменился со службы в шесть часов и теперь распростер свое долговязое тело во всю длину дивана, свесив голые ступни. В тот жаркий вечер он переоделся в черную майку и шорты. В левой руке держал банку с пивом «Молтхаус битер», правой – поглаживал по голове Ширли, раскручивая ее темные кудряшки и чувствуя, как они снова сворачиваются, принимая присущую им форму. После душа Ширли надела только ночную рубашку и, устроившись рядом на полу, привалилась к дивану. Потеряв интерес к фильму, она закрыла глаза, но не возражала, чтобы его смотрел Гарри, – обычно после такого ужастика он теснее прижимался к ней в постели. Думала о том, что подобные фильмы нагоняли на него страху больше, чем на нее, но разве скажешь такое мужу, особенно если он полицейский? И Ширли терпеливо ждала окончания. Пленки осталось совсем немного. Гарри несколько раз нажимал на клавишу ускоренной перемотки, пропуская скучные разговоры. Скрипки на звуковой дорожке достигли крещендо, когда супруги Седгемур услышали, как щелкнул замок входных ворот.

– Это еще что такое? – буркнула Ширли. – Который теперь час?

Муж вздохнул, спустил ноги с дивана, поднялся и выглянул в окно:

– Какая-то женщина.

Других подробностей в свете фонаря на крыльце он разглядеть не сумел. А гостью узнал, только открыв дверь, – мисс Тренчард-Смит. Она жила одна в старом доме в самом конце поселка. Осанистую семидесятилетнюю женщину никогда не видели без тирольской шляпки, которая за годы выцвела и превратилась из коричневой в нечто напоминающее цветом местный темно-розовый камень.

– Не хотела вас так поздно беспокоить, офицер. – Ее взгляд скользнул по майке и шортам Гарри. – Но, полагаю, вы согласитесь: то, что я нашла, оправдывает мое вторжение. – В своей подчеркнуто благовоспитанной манере она выделяла каждое слово. Женщина хоть и жила в поселке с самой войны, но за местную никогда не сошла бы, да она этого и не хотела.

– И что же это такое, мисс Тренчард-Смит? – снисходительно спросил полицейский констебль Седгемур.

– Труп.

– Труп? – Гари коснулся пальцем подбородка, стараясь не выдать волнения, но его сердце забилось быстрее. После шести месяцев службы в полиции ему еще ни разу не приходилось выезжать на вызов туда, где обнаружили труп.

– Я выгуливала у озера своих кошек. Люди не верят, что кошки любят, если их выводят на прогулку, но с моими это так. Я выхожу с ними каждый вечер примерно в это время. Они сами настаивают. Не дадут мне спать, если их не выведу.

– Вы видели тело?

– Разумеется. Женщины. И ни клочка одежды на бедняжке.

– Будет лучше, если вы все мне покажете. Это… далеко?

– В озере. Если еще не унесло.

Седгемур воздержался от комментария, что тело все равно останется в озере, даже если его отнесет от берега. Он хотел, чтобы мисс Тренчард-Смит сотрудничала с ним. Седгемур пригласил ее в дом, а сам взбежал наверх за свитером и рацией.

К гостье вышла поздороваться Ширли. Мисс Тренчард-Смит ответила ей тоном, который ясно говорил, что порядочную женщину не должны видеть в ночной рубашке нигде, кроме как в ее спальне.

– Представляю, как это для вас было ужасно, – заметила Ширли, имея в виду то, что случилось у озера. – Хотите что-нибудь выпить, чтобы успокоиться?

Гостья поблагодарила и отказалась.

– Но вы можете присмотреть за моими кошками, пока я буду отсутствовать. – Это прозвучало так, словно она делала Ширли великое одолжение. – Вы ведь не против кошек? – Не дожидаясь ответа, она повернулась к двери и позвала: – Сюда! Сюда! Сюда! – Из тени выскочили две сиамские кошки и прыгнули на нагретый Гарри диван, будто это место было специально приготовлено для них.

Когда Седгемур снова спустился вниз, Ширли, увидев, во что он одет, сказала:

– Мне показалось, ты пошел наверх взять брюки?

– Может, мне придется лезть в воду и кое-что вылавливать, – произнес он.

Жена поежилась. Гарри взял с полки у двери фонарь и проговорил:

– Пока, дорогая! – Он чмокнул жену и, старясь успокоить, шепнул: – Она, наверное, все выдумала.

Только не эта твердолобая старая кляча, решила Ширли. Если говорит, что труп там, будьте уверены – он там.

А вот Гарри продолжал сомневаться. И пока вез мисс Тренчард-Смит с полмили к озеру, размышлял, что она, наверное, захотела оживить свою монотонную жизнь, устроив себе бесплатное развлечение. Ведь известны случаи, когда одинокие старухи морочат полиции голову всякими небылицами. Если это тот случай, он разозлится не на шутку. Ясно, что Ширли теперь откажется заниматься с ним любовью. После упоминания об утопленнице, что бы он ни сказал и ни сделал, она не успокоится.

Чтобы держаться как подобает полицейскому, пришлось сделать над собой усилие. Гарри спросил, где остановить у озера машину.

– Не знаю, – ответила мисс Тренчард-Смит безразличным тоном. – Я понятия не имею, где мы сейчас находимся.

Он затормозил там, где заканчивалась дорога. Они вышли и стали пересекать торфяную полосу. Гарри водил перед собой лучом фонаря. Водоем был огорожен забором, за которым колебался на ветру камыш, то появляясь, то исчезая в свете фонаря.

– Как вы проходите к воде? – спросил Гарри.

– Через ворота.

– Ворота предназначены только для рыбаков.

– Я им нисколько не мешаю. – Мисс Тренчард-Смит рассмеялась. – И никому не скажу, что вы нарушили закон.

Она толкнула ворота, и они продолжили путь к кромке воды.

– То самое место?

– Сейчас все выглядит совершенно иначе, – отозвалась мисс Тренчард-Смит.

Сдерживая раздражение, Гарри широко повел лучом фонаря:

– Вспомните. Как вы заметили тело?

– Тогда еще не совсем стемнело.

В пятидесяти ярдах по берегу находилось место, где тростник вырос особенно высоким.

– Похоже?

– Ну, посмотреть не повредит, – кивнула она.

– Для этого мы сюда и приехали, мисс.

Гарри сделал шаг и почувствовал, что его нога утопает в мягкой грязи.

– Оставайтесь где стоите, – предостерег он мисс Тренчард-Смит, прошел до конца участка, но не обнаружил ничего, кроме семейства протестующе закрякавших уток. Гарри вернулся.

– Взгляните, во что превратились ваши кроссовки, – произнесла мисс Тренчард-Смит.

– Мы ищем труп, мисс, и должны постараться найти его, – напомнил он.

– Если вы собираетесь влезать в каждую кущу камыша, мы проведем здесь всю ночь, – безмятежно заметила она.

Двадцать минут поисков ничего не дали, если не считать, что мисс Тренчард-Смит вела себя все с большим вызовом, а полицейский констебль становился нервознее. Гарри светил фонарем и с горечью думал об оставленной дома в компании противных кошек Ширли, пока он тут пляшет под дудку взбалмошной старухи. Было почти половина двенадцатого. Ничего себе субботний вечерок! Словно демонстрируя невыполнимость задачи, Гарри нетерпеливо махнул лучом по поверхности воды. И в этот момент мисс Тренчард-Смит словно в отместку сказала:

– Там.

– Где?

– Дайте мне фонарь.

Он послушался и смотрел, как она держит его в вытянутой руке. Луч выхватил нечто белое в озере. Полицейский констебль коротко вздохнул и прошептал:

– Надо же! Вы оказались правы.

Тело застряло в камышах в десяти футах от них – в том месте, где голубовато-зеленые в свете фонаря водяные растения густо сплетались. Это была, без сомнения, женщина. Она лежала лицом вверх, длинные волосы плавали по воде, одна прядь обернулась вокруг шеи, бледная кожа пестрела зелеными семенами. Никаких ран. Седгемур вспомнил картину, которую видел во время школьной экскурсии в Лондон: мертвая, явно утонувшая женщина среди тростника. Полотно произвело на него впечатление. Учитель объяснил, что художник заставлял натурщицу часами лежать в ванне в его студии и однажды забыл заправить лампы, которые подогревали воду. Девушка подхватила простуду, которая если и не убила ее сразу, то, конечно, сократила жизнь.

История была рассказана ученикам как пример излишней верности своему делу. Седгемур стоял перед картиной до тех пор, пока учитель громко не окликнул его из соседнего зала. Прежде мальчик ни разу не видел изображения мертвого тела, а смерть, как известно, завораживает детей. Теперь, взглянув на утопленницу, он понял, насколько идеализировал прерафаэлит образ погибшей. Даже не потому, что живописная утопленница была в одежде. Ее лицо и руки изящно покоились на поверхности воды. Лицо же подлинной утопленницы под тяжестью головы погрузилось под воду. Раздутый живот, наоборот, оказался наверху. Кожа на груди сморщилась, руки отвесно уходили на глубину, и их вообще не было видно.

– Поднимается ветер, – заметила мисс Тренчард-Смит.

– Да, – кивнул Гарри.

– Если вы что-нибудь не предпримите, ее снова отнесет от берега.

Дежурный инспектор полицейского управления Йовила уловил в срочном вызове констебля Седгемура самое важное слово – «голая», что означало объявление тревоги. Если обнаружен труп без одежды в озере, можно сразу исключить несчастный случай или самоубийство.

– Ты говоришь, что трогал ее? Без этого нельзя было обойтись? Хорошо, дружище, оставайся на месте. Никуда ни шагу. Не топчи землю. Трупа больше не касайся. Не кури, не расчесывай волосы – в общем, замри.

Этот приказ Седгемуру пришлось нарушить. Он не решился признаться, что говорит из машины, где по глупости забыл рацию. И теперь рысью припустил обратно к озеру.

Мисс Тренчард-Смит, на удивление спокойная, стояла неподалеку от утопленницы.

– Я выключила ваш фонарь, чтобы сэкономить батарею, – сказала она.

Гарри объявил, что подмога на подходе, и он позаботится, чтобы ее как можно скорее доставили домой.

– Надеюсь, этого не случится, – возразила мисс Тренчард-Смит. – Я хочу помочь.

– Очень любезно с вашей стороны, – кивнул Седгемур. – Но при всем уважении к вам, Скотленд-Ярд в помощи не нуждается.

– Это вам бы так хотелось, молодой человек.

– Да.

Ее было не остановить. Женщины такого склада когда-то поднимались на гору Маттерхорн в длинных юбках и приковывали себя к ограждениям во время демонстраций.

– Необходимо установить ее личность, – проговорила она. – Я не Шерлок Холмс, но уже могу кое-что сказать. Она была замужем, гордилась своей внешностью, и ей жали туфли. И еще у меня впечатление, что она рыжая. Когда вы ее выловили, мне показалось, будто женщина шатенка. Но присмотревшись, я решила, что ее волосы имели прелестный оттенок конского каштана. Согласны? – Мисс Тренчард-Смит включила фонарь и, любуясь, склонилась над лицом утопленницы, словно то вовсе не было обезображено после долгого пребывания под водой. – Неудивительно, что она их отращивала.

– Не прикасайтесь! – предупредил Седгемур.

Но она уже зажала локон между большим и указательным пальцем.

– Не брезгуйте, попробуйте, какие они приятные на ощупь.

– Дело не в этом. Таковы правила. Нельзя ни до чего дотрагиваться.

Мисс Тренчард-Смит подняла голову и улыбнулась:

– Да будет вам! Вы только что вытащили ее из воды.

– У меня приказ, – упорствовал Гарри. – И советую вам сотрудничать со следствием.

– Ладно. – Она распрямилась и, двигая фонарем, принялась излагать свои выводы: – На левой руке заметна полоса от обручального кольца. Видны следы маникюра и педикюра. Пальцы на ногах сведены судорогой, на пятках покраснение. Она не крестьянка и не феминистка, мой дорогой Ватсон. Так где же ваши коллеги? Им уже пора появиться.

Седгемур ощутил облегчение, заметив вдали проблесковый маячок полицейского автомобиля. И широко взмахнул фонарем у себя над головой.

Через несколько минут их растерянность сменилась деловой активностью, которую молодой констебль видел только в учебных фильмах. «Панда», два больших фургона и микроавтобус выехали к берегу, и из них вышли не меньше дюжины мужчин. Место огородили лентами и осветили дуговыми лампами. Два старших детектива приблизились к трупу, прибыла бригада судмедэкспертов. Фотограф делал снимки, натянули экран. Мисс Тренчард-Смит пригласили в микроавобус и стали задавать вопросы, каким образом она обнаружила труп. Детективы проявили больше интереса к ее зеленым резиновым сапогам, чем к заключениям по поводу личности жертвы. Сапоги сфотографировали и сделали слепки с подошв. Вскоре женщину отвезли обратно к дому констебля Седгемура.

Самого его тоже больше не задерживали. Он дал объяснения, вручил измазанные грязью кроссовки экспертам, дождался, когда их вернут, затем покинул место преступления и отправился домой. Когда вскоре после полуночи Гарри вошел в свой коттедж, мисс Тренчард-Смит со своими кошками находилась еще там. И в половине второго пила какао и предавалась воспоминаниям, как во время войны служила на «Скорой помощи», когда насильственная смерть стала для нее буквально обычным делом. Чего не мог сказать о себе Гарри Седгемур. От какао он отказался и пошел наверх принять таблетки от несварения желудка. В восемь утра ему предстояло выйти на дежурство.

 

Глава третья

В морге Бристоля на металлической каталке лежало тело. Огромный живот напоминал картину горного пейзажа. А для обладателей богатого воображения навевал мысли о динозавре, притаившемся в доисторическом болоте, если не принимать в расчет возлежащую на вершине мягкую фетровую шляпу из тех, что носили в сороковых годах. На теле был двубортный костюм, со складками в особенно натруженных местах, серый, широкого покроя – в полиции Эйвона и Сомерсета он был хорошо известен как рабочая одежда детектива суперинтенданта Питера Даймонда. Лысая, с пучками седых волос голова покоилась на клеенке, которую он нашел свернутой на одной из полок. Питер ровно дышал.

Его сморило. С тех пор, как на прикроватном столике в его доме в Бэр-Флэт возле Бата вскоре после часа ночи прозвенел телефон, у него не было ни минуты передышки. Когда он прибыл на место преступления на озере Чу-Вэлли и осмотрел тело, местные полицейские уже начали расследование, но требовались решения, которые принять мог только он, Питер Даймонд. Нужно было тронуть струны, доступные лишь обладающему полномочиями человеку. И он тронул не хуже, чем гитарист Сеговия.

Голая утопленница погибла странным образом, и безусловно заслуживала внимания патологоанатома министерства внутренних дел, а не местного полицейского врача, обладающего единственным правом – констатировать наступление смерти. Даймонд позвонил за семьдесят миль в Рединг – домой доктору Джеку Мерлину и изложил факты. В списке министерства внутренних дел значилось не менее тридцати предназначенных для Англии и Уэлса патологоанатомов, и некоторые из них жили ближе к озеру Чу-Вэлли, чем Джек Мерлин. Но Даймонд предпочел его. Опыт научил требовать только самое лучшее. На практике лишь двое или трое патологоанатомов тянули лямку работы во всей Южной Англии, подчас проезжая большие расстояния, чтобы осмотреть место преступления. Мерлин был чрезмерно перегружен – кроме того, что мотался по срочным вызовам, был еще обязан производить в год множество рутинных вскрытий, чтобы таким образом зарабатывать деньги для своего научного судебно-медицинского подразделения. Неудивительно, что, получая очередное приглашение от заинтересованного детектива, он хотел убедиться, что его присутствие необходимо.

Не отвечая на любезности Даймонда, патологоанатом сразу согласился и прибыл на место преступления к половине четвертого утра. И вот теперь, через десять часов, делал вскрытие в соседнем помещении.

Вид свободной каталки оказался для суперинтенданта непреодолимым искушением. Он приехал сюда якобы для того, чтобы присутствовать при вскрытии. Современные веяния в полиции требовали от расследующих странные случаи смерти детективов изучать последние ноу-хау и наблюдать в анатомичке, как происходит вскрытие. Но Даймонд, в отличие от многих своих коллег, не горел желанием следовать моде, и готов был положиться на отчет эксперта. По дороге в анатомический театр он не впервые выбрал окольный путь и подчинялся знакам ограничения скорости. Затем не торопясь покружил по Бэксфилду, выбирая место для парковки. В результате, оказавшись в морге, узнал, что доктор Мерлин уже приступил к делу, а надежный подручный суперинтенданта инспектор Уигфул занял пост рядом с ним.

– Вот досада! – усмехнулся Даймонд. – Молодец Джон Уигфул. Мне же остается только ждать.

Для пребывающего в объятиях Морфея суперинтенданта первые часы расследования являлись настоящим стрессом. Так всегда бывает, когда приходится наводить порядок в ситуации такой же стихийной, как сама неожиданная смерть. Но мотор расследования уже заработал: были привлечены коронер и судебные эксперты, изучен список пропавших лиц, задействованы криминалистическая лаборатория и служба связи с прессой. В общем, Питер вполне законно воспользовался возможностью подремать, пока ждал новостей от Джека Мерлина.

Его разбудила внезапно открывшаяся дверь прозекторской. Потянуло неприятным запахом – цветочным дезодорантом, который распылил из аэрозольного баллона не в меру рьяный служитель. Даймонд моргнул, потянулся, нащупал фетровую шляпу и приподнял ее в знаке приветствия.

– Вам ведь надлежало находиться со мной, – послышался голос патологоанатома.

– Слишком мало времени до ланча.

Даймонд грузно приподнялся на локте. Действительно, не в его привычках было пропускать ланч. Он перестал покупать готовые костюмы с тех пор, как бросил регби и начал толстеть. Спорт остался в прошлом, восемь лет назад, когда ему стукнуло тридцать три. Зато процесс прибавления в весе не прекратился. Но его это не беспокоило.

– Ну, и каков ваш черновой вердикт, доктор? А уж потом все обычные оговорки.

Мерлин терпеливо улыбнулся. Его мягкий выговор уроженца юго-запада Англии навевал воспоминания о голубом небе и варенце. Этот седовласый подтянутый мужчина излучал оптимизм, и было искренне жаль, что клиенты не могли оценить его.

– Я бы на вашем месте, суперинтендант, распалился!

Даймонд изобразил внимание: привел себя в сидячее положение и, повернувшись, свесил ноги с каталки. Мерлин начал объяснять:

– Перед нами возможность, о которой мечтают люди вашего склада – реальное испытание способностей ищейки. Неопознанный труп. На нем никакой одежды, позволяющей выделить данную особь из миллионов других женщин. Ни особых отметин. Ни оружия, причинившего смерть.

– Что означает «люди моего склада»?

– Вы прекрасно понимаете, Питер. Вы – конец эпохи, последний детектив. Истинный сыщик, а не выпускник полицейской академии с дипломом в области компьютерных технологий.

Речь Мерлина не произвела на суперинтенданта впечатления.

– Говорите, нет оружия, причинившего смерть? Следовательно, подтверждаете, что женщину убили?

– Я этого не сказал. С какой стати? Мое дело – вскрытие, а не дедукция.

– Буду признателен за любую помощь, – устало промолвил Даймонд. Он был слишком измотан, чтобы обсуждать, где пролегает водораздел профессий. – Она утонула?

Патологоанатом пожевал губами, словно хотел потянуть время:

– Хороший вопрос.

– И какой на него ответ?

– Тело имеет такой вид, словно оно долгое время находилось под водой.

– Джек, вы должны знать, утонула она или нет. Даже мне известны признаки. Пена во рту и ноздрях. Раздутые легкие. Грязь и ил во внутренних органах.

– Спасибо, что напомнили, – усмехнулся Мерлин. – Никакой пены. Никакого перерастяжения органов. Никакого ила. Вы это хотели узнать, суперинтендант?

Даймонд привык допрашивать и не обращал внимания, когда вопросы задавали ему. Он ничего не ответил, только посмотрел на собеседника.

Из прозекторской вышел человек с белым пластиковым пакетом. Он что-то проговорил в качестве приветствия, и Даймонд узнал в нем одного из экспертов. Пакет направлялся в судебно-медицинскую лабораторию в Чепстоу – такие посылки на профессиональном жаргоне называли наборами потрохов.

– Смерть в результате утопления – один из самых трудных диагнозов в судебной патологии, – подытожил Мерлин. – В нашем случае разложение трупа превращает исследование в лотерею. Я не вправе исключить утопление из-за того, что отсутствуют классические признаки. Пену, вздутие легких и прочее можно обнаружить, если тело выловлено вскоре после погружения в воду. А можно и не обнаружить. Но даже если признаков нет, утопление исключать нельзя. Большинство случаев утопления, которые мне приходилось наблюдать, были лишены этих так называемых классических признаков. Если же после погружения в воду проходит достаточно времени… – Патологоанатом пожал плечами. – Разочарованы?

– Что еще могло ее убить? – спросил Даймонд.

– На данной стадии определить нельзя. Проведем тесты на наличие в организме наркотиков и алкоголя.

– Других симптомов нет?

– Другие, как вы выразились, симптомы неочевидны. Не исключено, что лаборатория в Чепстоу даст нам какую-нибудь наводку. Данный случай – вызов и для меня. – Голубые глаза Мерлина блеснули от предвкушения. – Настоящая загадка. Вероятно, целесообразнее установить, что ее не убивало. Женщину не застрелили, не зарезали, не забили до смерти и не задушили.

– И не загрыз тигр, – подхватил Даймонд. – От чего же мне отталкиваться, Джек?

Мерлин подошел к шкафчику с табличкой «Яды», достал бутылку виски, щедро плеснул в два картонных стаканчика и один подал суперинтенданту.

– От чего отталкиваться? Белая женщина тридцати с небольшим лет, с естественными рыжевато-коричневыми волосами до плеч, рост пять футов семь дюймов, вес примерно сто десять фунтов. У нее зеленые глаза, прекрасные зубы с двумя дорогими эмалевыми пломбами, ногти на руках и ногах покрыты лаком, под коленом след от прививки, операционные шрамы отсутствуют, на соответствующем пальце отметина от обручального кольца и… да… она обладала сексуальным опытом. Вы не делаете пометок? То, что я говорю, – квинтэссенция двадцатилетнего опыта ношения прозекторского передника. Вам следовало бы это знать.

– Она не была беременна?

– Нет. Вздутие живота вызвали гнилостные газы.

– А ранее она рожала?

– Маловероятно.

– Сколько времени провела в озере?

– Какая была погода? Я был слишком занят и не обращал внимания.

– Последние две недели довольно теплая.

– В таком случае не менее недели. – Мерлин, словно защищаясь, вскинул руки: – Только не спрашивайте, в какой день она умерла.

– В течение последних двух недель?

– Вероятно. Полагаю, вы проверили список пропавших.

– Никто не подходит, – ответил суперинтендант.

Патологоанатом от его слов расцвел:

– Вы же сами не хотели, чтобы все оказалось просто. Благодаря трудностям проверяются ваши технологии. Все эти невероятно дорогостоящие компьютеры, о которых я постоянно читаю в «Полицейском обозрении»…

Даймонд пропустил его иронию мимо ушей. Не стал спорить, зная, в каких условиях работают патологоанатомы – в муниципальных моргах, где мало места, плохое освещение, плохие вентиляция, канализация и дренаж. Здания моргов никогда не значились в первых строках социальных приоритетов. Суперинтендант и сам не прочь был пожаловаться на службу и зарплату в полиции – но только не Джеку Мерлину.

– Компьютеры? – произнес Питер.

Патологоанатом усмехнулся:

– Вы меня поняли – всеобщая следственная система.

– Какая там всеобщая следственная система? Здравый смысл и отлов свидетелей. Вот таким способом мы добиваемся результатов.

– Если не считать доносов, – добавил Мерлин и продолжил: – Как вы собираетесь поступить с этой женщиной? Опубликовать рисованный портрет? Фотография не будет похожа на то, как она выглядела перед тем, как оказаться в воде.

– Наверное. Но сначала хочу собрать все улики.

– Какие, например?

– Мы ищем ее одежду.

– На месте преступления?

Даймонд покачал головой:

– В данном случае место преступления не имеет значения. Тело дрейфовало по озеру. Из того, что вы сказали, я сделал вывод: труп мог сначала пойти ко дну, а затем всплыть, как обычно бывает, если к нему не привязан груз.

– Верно.

– Когда тело всплыло, его понесло ветром. Придется организовать поиски по периметру водоема.

– Сколько же это составляет миль?

– Десять. Вполне достаточно.

– Что означает множество отложенных выходных.

– Нелегкое занятие. Но будем надеяться, что нам повезет. На озере полно отдыхающих и рыбаков. Я организую публичное обращение по радио и телевидению. Если удастся обнаружить место, где тело попало в воду, это даст нам точку отстчета.

– Смелое предположение, – заметил паталогоанатом.

– Дедукция. – Суперинтендант сверкнул глазами. – Что еще я мог предположить? Молодая женщина решила искупаться, сначала сняла обручальное кольцо и одежду, а затем утонула. Лишь наивный человек способен объяснить ее смерть естественными причинами. – Он смял картонный стаканчик и бросил в урну.

 

Глава четвертая

Оперативная группа по расследованию тяжких преступлений с субботнего утра работала из передвижного штаба. Он представлял собой большой автомобильный прицеп, поставленный на участке дерна как можно ближе к зарослям тростника, где обнаружили труп. Каждый раз, когда Питер Даймонд проходил по полу, раздавались звуки, словно открывали бочонки с пивом. Они не утихали до позднего вечера, пока он руководил первыми, самыми важными шагами следствия. Все это время не умолкали пять телефонов, команда регистраторов заносила поступающую информацию сначала на оперативные листы, а затем на карточки. В середине помещения маячила вращающаяся четырехъярусная картотека на двадцать тысяч ячеек. Карточки вполне устраивали Даймонда, хотя многие его молодые коллеги твердили о преимуществе компьютеров. Если расследование не даст быстрых результатов, придется обзавестись столь презираемым им монитором, и горе всем крикунам, когда эта штуковина сломается.

Сначала поиски одежды утонувшей женщины вели в тех местах на берегу, куда легче добраться с трех ведущих к озеру дорог. Стала собираться странная коллекция забытых предметов гардероба – примет деятельности человека вокруг водоема. Вещи аккуратно снабжали ярлыками и помещали в пластиковые пакеты, потом отмечали на карте, где они были найдены, и заносили в оперативные листы, хотя не очень надеялись, что они связаны с данным делом.

Призвали водолазов, чтобы те обследовали участок озера, где плавало тело. Не исключалось, что в этом месте утопили одежду или другие улики. Однако многие, включая Даймонда, понимали: труп могло прибить откуда угодно, даже с противоположного берега.

Одновременно опрашивали всех жителей в прибрежных деревнях – задавали вопросы, не заметил ли кто-нибудь в прошлом месяце чего-нибудь необычного у воды. Поток сообщений подтвердил то, что полицейские уже знали: на закате берега́ оккупировали рыбаки, наблюдающие за птицами орнитологи, собачники и влюбленные парочки. Никто не видел, чтобы к озеру несли или волокли обнаженное тело. Питеру Даймонду эта ловля неводом представлялась необходимым, хотя и неблагодарным процессом перед тем, как начиналась настоящая работа детектива – установление личности и допросы подозреваемых. Сколько бы ни старались относиться к случившемуся как к несчастному случаю, расследование велось так, как принято, если произошло убийство. А то, что это убийство, Даймонд не сомневался. С тех пор, как его назначили в отдел по раскрытию убийств Эйвона и Сомерсета три года назад, он вел пять расследований: три местных и два более широкого масштаба. Четыре из них завершились приговорами обвиняемых. Пятое требовало экстрадиции и могло затянуться еще на год. Но Даймонд был доволен, что уличил преступника. Неплохой послужной список. Он мог быть более впечатляющим, если бы не шумиха по поводу дела Миссендейла.

Четыре года назад молодой чернокожий Хэдли Миссендейл был осужден за убийство во время ограбления жилищно-кооперативного товарищества в западном районе Лондона Хаммерсмит. Местный житель, бывший старшина, пытался остановить преступника, но был застрелен выстрелом в голову и умер на месте. Расследование вел детектив-суперинтендант Джейкоб Блейз из столичной полиции. Даймонд, в то время в чине старшего инспектора, являлся вторым человеком в группе. Миссендейл был известен своими воровскими делами и раскололся на допросе у Даймонда. А через два года, когда Даймонд получил повышение и стал суперинтендантом полиции Эйвона и Сомерсета, другой тип, прозрев и обратившись к Богу, признался, что это он совершил преступление и предъявил пистолет, из которого застрелил жертву. Назначили новое расследование другими полицейскими, после которого Хэдли Миссендейла, отбывшего двадцать семь месяцев из своего пожизненного срока, освободили по ходатайству министра внутренних дел.

Пресса, разумеется, набросилась на полицию. Таблоиды открыто обвиняли Даймонда и Блейза в том, что они выбили признание у невиновного чернокожего молодого человека. Обоим неминуемо грозило служебное расследование. Джейкоб Блейз, не выдержав напряжения, взял вину на себя и ушел в досрочную отставку. Тогда журналисты переключились на Даймонда. Пресса требовала расправы, но он достойно держался перед комиссией. Неизвестно, как повлияло на комиссию его упорное сопротивление критике. Считалось, что у него не было шансов на успех, поскольку главным обвинением являлось то, что он, благодаря своей напористости, добился ложного признания. Но Даймонд отчаянно защищал на слушаниях свои интересы.

Через восемь месяцев комиссия все еще не обнародовала выводов. Сам же Даймонд каяться не собирался и готов был жестко поспорить с любым, кто решился бы осудить его поведение. Но таких не находилось – обвинения сыпались лишь с безопасного расстояния. Ответом же Даймонда было стремление доказать, что он хороший детектив. И этим он довольно успешно занимался между появлениями в Лондоне. Серия расследований в Эйвоне велась грамотно, без намека на какие-либо угрозы и запугивание.

На новом месте приходилось непросто. Сотрудники отдела оказывали Даймонду профессиональную помощь, однако на личном уровне они его не приняли. С одной стороны, он был детективом из Скотленд-Ярда, родная стихия которого – городские улицы, что не могло не вызвать скептицизма у сыщиков, всю свою карьеру служивших в провинции, на земле Юго-Западной Англии. А с другой – некстати разразилась история с Миссендейлом.

Но несмотря на все отвлекающие моменты, работа должна идти своим чередом. Даймонд научился жить в состоянии стресса. В отделах по расследованию убийств так бывает всегда: в первые часы нервы старшего детектива подвергаются жестокому испытанию. Процесс напоминает ту «странную войну» между сентябрем 1939 года и маем 1940-го, когда ничего не происходило. Задействованы дорогостоящие ресурсы. Люди требовались в других местах. Сколько времени можно обоснованно отрывать сотрудников от дел, если нет результата? Разумеется, офицеры управления уголовных расследований считаются главными сыщиками и при различных обстоятельствах пользуются помощью тех, кто носит полицейскую форму. Они не ограничены рамками рабочего дня, более мобильны и независимы. Если кто-нибудь пропал или найден труп, могут, щелкнув пальцами, получить подкрепление. Но это вызывает возмущение. Оно встроено в систему и проявляется на любом уровне, хотя на высших незаметнее, чем на остальных. Но возмущение реально, и с этим приходится мириться.

Даймонд научился общаться с противниками, словно снова играл в регби. Он доказал, что человека с таким резким, напористым характером непросто остановить. В компьютерных «электронных прибамбасах» упрямо видел лишь способ помочь подлинному детективному расследованию. Окружающие его карьеристы считали чудом или издевательством, что звание суперинтенданта досталось человеку с острым языком и довлеющим над головой расследованием по делу Миссендейла. Им было невдомек, что грубоватая прямота Даймонда выгодно выделялась на фоне злостных сплетников.

Пока рано было предсказывать, мог ли он завоевать уважение в полиции Эйвона и Сомерсета. Очернители Даймонда утверждали, будто его успехи объяснялись помощью платных информаторов. Они не могли его судить за то, что он пользовался услугами стукачей, но с нетерпением ждали момента, когда ему придется вести расследование, не опираясь на оплачиваемую поддержку.

И возможно, Чу-Вэлли – тот самый случай.

Воскресенье принесло разочарование. Ничего существенного обнаружить не удалось. В понедельник Даймонд записал интервью для Би-би-си и Эйч-ти-ви, которые планировали запустить в эфир в региональных блоках после ранних вечерних новостей. Показали рисованный портрет утопленницы, а затем стоящий у озера Даймонд попросил помочь установить ее личность и сообщить, не замечено ли в последние три недели в данном районе что-либо подозрительное. Дело ненадежное, признался он позднее телевизионщикам – просто способ для всех зевак из Чу-Вэлли выпустить пар и насладиться острыми, хотя и не из первых рук, ощущениями, – но попробовать все равно следует. Тридцатисекундный сюжет на экране может принести больше пользы, чем недельное хождение по домам.

Вечером, пока продолжались звонки, Даймонд набрал номер Джека Мерлина и поинтересовался, каковы результаты лабораторных исследований.

– А на что вы надеялись? – произнес тот кротким, но доводящим до бешенства тоном, словно сам принадлежал к иной, более интеллектуальной форме жизни.

– Достаточно и причины смерти.

– Боюсь, с этим придется повременить, пока не будут получены все результаты. Но и тогда…

– Джек, вы хотите сказать, что эти супертесты еще не закончены? Вскрытие производилось вчера утром, то есть тридцать шесть часов назад.

За свое раздражение Даймонд был наказан лекцией о том, что для гистологического исследования тканей требуется не менее недели и жалобами на загруженность криминалистической лаборатории министерства внутренних дел.

– У них так много работы, что это может занять недели.

– Недели? Вы им сообщили, что мы подозреваем убийство? Неужели там не понимают, насколько это срочно? – Даймонд взял в рот карандаш и стиснул зубами. – Вы еще не готовы определить, утонула она или нет?

– Причина смерти до сих пор неочевидна. – Мерлин прятался за формулировками, которые употреблял, когда давал показания.

– Джек, дружище! – взмолился Даймонд. – Когда примерно наступила смерть?

– Сожалею, пока сказать не могу.

– Потрясающе! – Карандаш переломился пополам.

Последовало долгое молчание, а потом Мерлин заявил:

– В данных обстоятельствах я делаю все, что могу, суперинтендант. Не надо на меня давить. Вы должны принять во внимание, что у нас не хватает сотрудников.

– Джек, окажите мне любезность, позвоните, как только придете к какому-нибудь выводу.

– Именно это я и намереваюсь сделать.

Даймонд отшвырнул телефон и оставил висеть под столом. Телефонистка, не говоря ни слова, поставила его на место и убрала огрызки карандаша. Он встал и пошел проверить, нет ли отклика на выступление по телевидению, пихнув по пути картотеку.

– Семь звонивших убеждены, что жертва – Кэндис Милнер, – сообщил заместитель Джон Уигфул. Помолчал, размышляя, нужно ли продолжать, и добавил: – «Милнеры» – сериал на Би-би-си. Кэндис исчезла из сюжета более двух лет назад.

– Боже, дай мне силы! – воскликнул Даймонд. – Что еще?

– Два брошенных мужа. В первом случае жена оставила записку, в которой сообщила, что поехала на неделю развеяться. Их дом в Чилкомптоне. И отсутствует уже полгода.

– Полгода! Она должна значиться в списке пропавших.

– Да. Но на фото совсем не похожа. Мы решили, что она нам не подходит.

– Я сам взгляну. Завтра пошли кого-нибудь к этому придурку. А второй случай?

– Перспективнее. Фермер по фамилии Труп из местечка Чутон-Мендип три недели назад поцапался с женой, и она свалила с водителем молоковоза. С тех пор муж ее не видел.

– Он не заявил о пропаже?

– Дал время одуматься. Она не первый раз от него бежит. Взбрыкивала и раньше.

– Как он считает, жена похожа на протрет?

– Я с ним не разговаривал, сэр. Нам позвонила его свояченица. Она думает, что похожа.

Глаза Даймонда чуть округлились.

– Что-нибудь еще о них известно? Жалобы на жестокое обращение?

Уигфул кивнул:

– Один эпизод – 27 декабря 1988 года. Труп буквально вышвырнул жену из дома и не пустил обратно. Заявление подала сестра. Из Бата направили констебля, и он констатировал побои. Женщина отказалась свидетельствовать против мужа. Сказала, что это было Рождество.

– Ну и везунчики эти мужья. – Даймонд неодобрительно тяжело вздохнул и медленно выдохнул. – Что тут скажешь? Данный эпизод нам с тобой лучше взять на себя. Чутон-Мендип не более пяти миль от озера. Утром я съезжу проведать свояченицу. А ты выясни, как зовут того доблестного рыцаря молочных бидонов.

Уигфул улыбнулся. Он понимал, что любое проявление чувства юмора со стороны суперинтенданта нужно поощрять. Они с Даймондом не стали закадычными друзьями. Уигфула назначили его заместителем в момент хуже не придумаешь – когда разразился скандал из-за дела Миссендейла и газеты запестрели броскими заголовками. Предыдущие несколько месяцев Даймонд эффектно дебютировал в полиции Эйвона и Сомерсета и с помощью инспектора Билли Мюррея, с которым прекрасно поладил, избавил общество от двух убийц. Но через несколько часов после того, как разразился скандал, из главного полицейского управления графства пришел приказ о переводе Мюррея в Тонтон, где появилась вакансия. А его место занял Джон Уигфул из администрации Скотленд-Ярда. Справедливо или нет, Даймонд не сомневался, что его новый заместитель – «шпион», получивший задание сообщать обо всех его просчетах. В отличие от Билли Мюррея, он делал все по инструкции. С трудом сработался с коллегами и до сих пор не установил нормальных отношений с начальником.

– Что-нибудь еще? – спросил Даймонд.

– Много сообщений о том, кто что видел.

– Например?

– Наблюдения, главным образом, касаются тех, кто совершал там пробежки.

– Никаких сообщений о проявлении насилия?

– Нет.

– В конце недели я еще раз выступлю по телевизору. А пока посмотрим, не даст ли нам что-нибудь Чутон-Мендип. Свояченица тоже там живет?

Ее звали миссис Мюриэл Пиэтри. Ее муж Джо владел авторемонтной мастерской рядом с шоссе. Вывеска обещала: «Низкие цены и высокое качество ремонта. Мы вернем вас на дорогу». Полиция, если приходилось расследовать дорожно-транспортные происшествия, частенько туда наведывалась. Нанес визит на следующее утро и Даймонд. Можно было бы послать сотрудника более низкого ранга, но перспектива провести допрос манила сильнее, чем еще одно утро в автомобильном прицепе.

В воздухе витал тошнотворно-приторный запах целлюлозной краски, когда он неуклюже лавировал по узкому проходу между разбитых машин, собирая ржавчину на свой серый в клетку костюм. Даймонд взял с собой сержанта, чтобы тот снял показания.

Миссис Пиэтри стояла на пороге в цветастом платье, какое, видимо, надевала для встречи гостей. Она подготовилась к событию: припудрилась, подкрасила губы, подвела ресницы и брови и подушилась составом, по сравнению с которым автомобильная краска показалась лесной свежестью. Худощавая, темноволосая, немногословная женщина кипела от сознания того, что, по ее мнению, случилось.

– На сей раз я опасаюсь самого худшего, – заявила миссис Пиэтри с сильным сомерсетским акцентом, проводя гостей в тщательно убранную гостиную. – Карл ведет себя просто неприлично. Он сотворил с моей сестрой нечто нехорошее. Ужасно! Могу показать вам фотографии, которые муж сделал «Инстаматиком», когда бедная Элли приходила к нам в последний раз. Вся черная от синяков. Надеюсь, вы взгреете негодяя его же собственным методом. Он того заслуживает. Присаживайтесь.

– Вы видели рисунок женщины, которую мы нашли? – спросил Даймонд.

– Вчера вечером в «Пойнт-Уэст». Элли, никаких сомнений.

– У сержанта Буна есть копия рисунка. Посмотрите еще раз. Только имейте в виду: это всего лишь набросок художника.

Миссис Пиэтри вернула его, почти не взглянув:

– Богом клянусь!

– Какого цвета волосы вашей сестры?

– Рыжие. Потрясающие – огненно-рыжие. Самое лучшее, что в ней было. И совершенно натуральные. Женщины тратят целое состояние, чтобы их покрасили в такой цвет в парикмахерских, но не могут добиться и половины результата.

Упоминание о сестре в прошедшем времени свидетельствовало о том, что миссис Пиэтри считала, что та умерла.

– Вы сказали, огненно-рыжие волосы? – произнес Даймонд. – Это значит красные?

– Естественные – вот что я сказала. Красных волос нет ни у кого. Разве что у панков и поп-звезд.

– Мне необходимо знать.

Миссис Пиэтри показала на стоявшую на комоде резную шкатулку из розового дерева:

– Примерно такого цвета.

– Какие у нее глаза?

– Люди говорили, что карие. А мне всегда казались зелеными.

– Рост?

– Как у меня. Пять футов, семь дюймов.

– Возраст?

– Сейчас… Элли родилась через два года после меня. На день Святого Георгия. Значит, тридцать четыре.

– Ваш муж ее фотографировал?

– Не лицо. Ноги со стороны спины, где ее благоверный насажал ей синяков. Чтобы была улика, если бы она надумала разводиться. Вряд ли у меня найдется снимок ее лица. Разве что с тех времен, когда мы девчонками учились в школе. В нашей семье не любят фотографироваться.

– Но у вашего мужа есть фотоаппарат.

– Для работы. Снимает повреждения машин на случай, если начнут возражать страховщики.

– Понятно.

– Это ему пришло в голову щелкнуть ноги Элли.

– Заснять повреждения.

– Если хотите, могу найти.

– Не сейчас. А как вы узнали, что ваша сестра пропала?

– Мы живем рядом, и она заглядывала утром по вторникам поболтать. А в прошлый вторник не появилась. Тогда я позвонила этому придурку, шурину, и спросила, что случилось с сестрой.

– А он?

– Понес околесицу, будто она слиняла с мистером Мидлтоном, развозчиком молока. Мол, твоя сестра бесстыжая, как вавилонская блудница. В общем, опять обзывался.

– Когда это предположительно произошло?

– Он сказал, в понедельник, две недели назад. Я не поверила ни единому слову и оказалась права. Бедная овечка, с тех пор лежала мертвая на дне озера. Хотите, я приеду опознать ее?

– Наверное, в этом не будет необходимости.

– Вы арестуете этого мерзавца?

– Я хочу, чтобы вы подписали письменное заявление, миссис Пиэтри. Сержант вам поможет. – Даймонд поднялся, вышел из дома и связался по рации с инспектором Уигфулом.

– Есть новости?

– Да, – ответил тот. – Я рядом с коттеджем молочника.

– Мидлтона?

– Да.

– И что?

– Дверь мне открыла Элли Труп.

 

Глава пятая

Любой детектив знает, что в современной полиции загадка убийства редко решается блестящим применением дедукции на основе улик, которые ставят в тупик менее талантливые умы. Если только личность преступника не очевидна и расследование не завершается в первые часы, предстоит трудоемкий процесс, требующий многочасовой работы сотрудников полиции, экспертов и офисных служащих. Ответственность лежит на многих индивидуумах, и если случаются промахи, их могут вызвать административные проволочки, неверные заключения и даже роковые ошибки. В наши дни детективное расследование – отнюдь не трамплин для искателей славы.

После бесплодного допроса миссис Пиэтри Даймонд вернулся в передвижной штаб и снова, грохоча, начал вышагивать по полу. Вновь потребовал список пропавших в Эйвоне, Сомерсете и соседних районах. Заметив, что список не обновлялся с тех пор, как он держал его в руках в последний раз, выплеснул раздражение на сотрудницу. Обвинил в погрешностях в списке, которые были явно не ее виной, довел девушку до слез и почувствовал, как накаляется атмосфера.

Ее могло разрядить появление Уигфула. Луч света их сыскной команды, как называл его Даймонд, Уигфул находил для каждого слова поддержки и знал по именам не только полицейских, но и всех штатских. Всегда был готов подставить плечо. Много улыбался, но даже когда не улыбался, казалось, светился улыбкой – такое впечатление возникало из-за закручивающихся кончиков его пышных усов. От одного вида инспектора, который, поигрывая ключами, поднимался по ступеням, Даймонд разразился новой тирадой:

– А ты, я смотрю, не спешил!

– Прошу прощения, сэр, – произнес Уигфул. – Миссис Труп немного не в себе. Ей требовался совет.

– Джон, – если у тебя есть желание вступить в ряды консультантов по вопросам брака и успокаивать рыдающих жен, флаг тебе в руки! Я же занимаюсь расследованиями преступлений. Если у тебя нет склонности к данному ремеслу, скажи прямо сейчас, чтобы я попросил прислать человека, на которого бы мог положиться.

– Ее избил муж, сэр, – заметил инспектор. – Я уговаривал потерпевшую на сей раз написать заявление.

– Занимаешься социальной помощью? – Это было сказано таким тоном, словно Даймонд говорил о болезни, подхваченной из-за несоблюдения правил гигиены. – Ты обязан заниматься расследованием. Почему я должен торчать здесь один как пень и ждать у моря погоды?

– Есть какие-нибудь сдвиги?

Даймонд треснул кулаком по коробке со скрепками для бумаг:

– Какие могут быть сдвиги, если ты сидишь в Чутон-Мендип, распиваешь кофе и слушаешь стенания дамочки? Три дня, а результат один – моя сгоревшая на солнце плешь. Мы останемся в заднице до тех пор, пока как-нибудь не наречем труп.

– Давайте взглянем еще раз на список пропавших? – неудачно предложил инспектор.

У всех присутствующих в штабе застыли от напряжения плечи, но, как оказалось, напрасно. Даймонд решил, что уже поднял свое кровяное давление до опасного уровня и перешел в средний голосовой регистр, который, как он знал, не менее эффективен, чем вопли.

– Этим я и пытаюсь заниматься!

– Только по данному региону?

– И по Уилтширу. – Даймонд прихлопнул ладонью пачку тонких листов. – Проклятый список каждую неделю удлиняется на семьдесят с лишним позиций.

Уигфул кашлянул:

– Нам сможет помочь НПКЦ.

Даймонд задумался. Его мозг плохо расшифровывал аббревиатуры. А у человека, лучше его знающего, хватило бы такта не предлагать в помощники Национальный полицейский компьютерный центр.

– Да уж! – презрительно бросил он. – Выдав двадцать тысяч фамилий.

– Количество можно ограничить, если ввести имеющиеся у нас данные, – объяснил инспектор. – В нашем случае: женщины, до тридцати лет, рыжеволосые.

Вообще-то Даймонд понимал, чем занимается компьютерный центр, иначе не удержался бы в управлении уголовных расследований. Протестовал он против того, чтобы считать электронику панацеей от всех бед.

– Сейчас мы работаем со списками графств, – заявил он. – Прошу обновить все, что я пометил. Звони в региональные полицейские участки. Получай описания, реальные описания, а не чертовы данные, как ты привык говорить. Я хочу знать, что собой представляли эти люди. Результат должен появиться к половине четвертого. На это время я назначаю совещание.

– Отлично, сэр.

– Отлично или нет, это мы увидим. Тебе может показаться, будто я придираюсь к мелочам, мистер Уигфул. Но где-то за стенами фургона бродит убийца. Мы же почти никуда не продвинулись в своем расследовании. Черт возьми, даже не выяснили, каким способом совершено преступление.

– У меня такое впечатление, что компьютерный центр нам все же потребуется, – не отступал инспектор.

Даймонд отвернулся, пробормотав, что надо тщательнее проверять сообщения, поступающие в ответ на напечатанную в газетах просьбу о помощи в опознании трупа. Рисунок неизвестной опубликовали в понедельник в «Бат ивнинг кроникл» и «Бристоль ивнинг пост».

– А мы получаем бред о Кэндис Милнер, – продолжил он. – Свидетельство о современных ценностях в обществе, когда люди не способны отделить реальность от паршивой мыльной оперы. – Потребовался бы прорыв космического масштаба, чтобы унять его раздражение.

Не желая слышать постоянного треньканья телефонов, Даймонд собрал совещание в припаркованном рядом с фургоном микроавтобусе. В половине четвертого в салоне в неловкой близости друг от друга собрались четверо главных сотрудников группы и по очереди доложили, что удалось обнаружить.

Общение Уигфула с телефоном принесло кое-какие результаты: он получил более детальное описание трех пропавших женщин, чья внешность в общих чертах совпадала с той, что обнаружили в озере.

– Дженет Хеппл, разведенная, тридцати трех лет, подрабатывающая моделью у художников. Волосы рыжие, рост пять футов семь дюймов. Покинула квартиру семь недель назад, не заплатив арендную плату, и с тех пор ее не видели. Такое на нее не похоже. Все отзываются о ней как о честной женщине, на которую можно положиться.

На Даймонда информация не произвела впечатления.

– А другая?

– Сэлли Шептон-Хоу из Манчестера. Пропала 21 мая – поругалась с мужем и убежала из дома. Продавец косметики в городском универмаге. Волосы описывают как золотисто-каштановые, глаза зеленые, тридцати двух лет, миловидная. Женщину соответствующей наружности в тот вечер видели в районе Кнутсфорд, на шоссе. Голосовала, ловя машину, следующую в южном направлении.

– Уточни. Что еще?

– Странный случай. Писательница из Западного Лондона, из Хоунслоу. Сочиняет романы. Как называются книги, которые постоянно покупают женщины?

– Исторические мелодрамы, – предположил кто-то.

– Нет, по названию издательства.

– Спросите кого-нибудь другого. Я читаю только научную фантастику.

– Так вот, она сочиняет эти самые книги. А зовут ее Мэг Зуммер.

– Зуммер? Это псевдоним?

– Настоящая фамилия по третьему мужу.

– Третьему? – удивился Даймонд. – Сколько же лет дамочке?

– Тридцать четыре. Ведет себя так, словно сама персонаж из своих романов. Темно-зеленая накидка, длинные волосы. Они у нее цвета конского каштана. Ездит на спортивном «Эм-Джи», ищет сюжеты для своих книжонок.

– Слушай, Джон, может, тебя разводят? – предположил Кит Холлиуэл, инспектор, курирующий опрос местных жителей.

– Никому бы не посоветовал, – мрачно буркнул Даймонд. – Мы ищем убийцу, а не на вечерней гулянке в пабе. Что еще по ней? Когда миссис Зуммер видели в последний раз?

– Девятнадцатого мая на вечеринке в Ричмонде. Она ушла вскоре после полуночи с мужчиной, судя по всему незваным гостем. Все решили, будто он явился с кем-то еще. Темноволосый, примерно тридцати лет, крепкого телосложения, говорил с французским акцентом.

– Прямо герой из ее романа, – прокомментировал Холлиуэл. – А он на чем ездит? На «Порше» или на четверке лошадей?

– Замолчи! – крикнул Даймонд. Он считал Холлиуэла сущим наказанием и поэтому поручил ему опрос жителей. – Кто был информатором?

– Соседка, сэр. Она каждый день забирала ее молоко, пока у нее не переполнился холодильник.

– Ей уже показывали рисунок?

– Сейчас делается. А Скотленд-Ярд запрашивает у дантиста ее карту.

– Модель, продавщица и писатель, – усмехнулся суперинтендант.

– Все пропавшие – рыжеволосые женщины, примерно соответствующие нашему описанию, сэр.

– Я надеялся, вы выясните больше!

– При всем уважении к вам, – парировал Уигфул, – больше бы выяснил компьютерный центр.

Последовало неловкое молчание, а затем Даймонд кивнул:

– Займись.

Инспектор победно посмотрел на Холлиуэла.

– И коль скоро мы решили шире забрасывать сеть, давайте расширим и базу данных.

Присутствующие на совещании, не ожидавшие профессионального оборота от «последнего детектива» оторопели.

– В каком ключе? – невинно поинтересовался Уигфул.

– Введем брюнеток. Люди по-разному понимают, что такое рыжие волосы. Наша женщина – не то, что называют огненно-рыжими. Ее волосы рыжевато-каштановые.

– Больше рыжие, чем каштановые, сэр.

– Кто-то может назвать их каштановыми. Проверьте в компьютерном центре также брюнеток.

Совещание продолжалось еще двадцать минут и разочаровывающе констатировало, что ни опросы жителей, ни обращения в прессе ничего существенного не выявили. Когда участники вылезли из микроавтобуса и разминали ноги и руки, к Даймонду подошел инспектор Кроксли – немногословный амбициозный человек, по собственному мнению, восходящая звезда. Он координировал поиски вокруг озера.

– Я не стал говорить при всех, сэр, но вот что пришло мне в голову. Мы решили, что имеем дело с убийством, поскольку труп голый. Но на нем не обнаружено никаких следов насилия.

– Пока не обнаружено. Заключение патологоанатома еще не поступило.

– Если окажется, что утонувшая – писательница, как вы считаете, сэр, не могло это быть самоубийством?

– Почему?

– Я видел телепередачу, сэр. Не игровую – документальную – об одной известной писательнице. Она, как мне представляется, повредилась рассудком и покончила с собой, войдя в реку. Это случилось в 1940 году. Женщина утонула. Мы знаем, что эта дамочка Зуммер неизвестно что о себе возомнила – и то, как она одевалась и все такое. Предположим, она впала в депрессию и решила расстаться с жизнью. Разве конец в озере не в ее стиле? Театральный жест.

– Уходить из жизни голышом? А та женщина из телепередачи тоже разделась, прежде чем нырнуть в реку?

– Нет, сэр.

– Получается «золочение лилии».

– Не понял, сэр?

– Этот театральный жест – улучшить и без того хорошее.

– Похоже на то. Я лишь предположил.

– В пользу твоей версии, инспектор, свидетельствует вот что: я слышал о нескольких случаях, когда самоубийцы оставляли одежду на берегу. Подобное случается. Например, член парламента от лейбористов… как бишь его…

– Стоунхаус.

– Вот именно. Разница в том, что он имитировал самоубийство. Хотел, чтобы люди, обнаружив его одежду, решили, будто он утонул. Тогда была одежда, но не было трупа, в нашем случае есть труп, однако нет одежды. Найди мне женские тряпки, включая длинную зеленую накидку, и я приму твою версию. – И Даймонд с важным видом двинулся в сторону мобильного штаба.

Во время долгого лета, когда Питер был не слишком загружен расследованием, он покупал на ланч сэндвичи и садился среди туристов на деревянную скамью в церковном дворе аббатства Бата – открытом мощеном пространстве напротив западного фасада. Там Питер проводил двадцать приятных минут, читая «Фабиана Скотленд-Ярдского» – книжонку по мотивам телесериала, которую купил за 10 пенсов в магазине Оксфордского общества помощи голодающим. Хорошее имя – Скотленд-Ярдский. Недаром многие великие детективы от Фреда Черрила до Джека Слиппера воспользовались им в заглавиях своих мемуаров. Даймонд Эйвонский и Сомерсетский совсем не то. Хорошо, что он не рвется на страницы книг.

Во время перерывов на ланч Даймонд поднимал голову от текста и смотрел на огромное окно между двумя башнями, украшенными резьбой шестнадцатого века. Ангелы на ведущих в небо лестницах, на его взгляд, больше возбуждали любопытство, чем служили элементом украшения. Побитые непогодой фигуры располагались на ступенях с математически точными интервалами. Многие считали их символом лестницы Якова. Хотя официальная версия гласила, что это лестница Оливера Кинга, поскольку епископ с данным именем, начавший в 1499 году восстановление храма, утверждал, будто видел во сне тянувшуюся в небеса лестницу. А кто усомнится в искренности слуги Божьего? Одинаковые, если не считать изъянов от ветра, дождя и загрязнения воздуха, эти несчастные ангелы олицетворяли скорее крушение надежд, чем обещание царствия небесного. Питеру Даймонду было знакомо это чувство. Однажды, глядя на западный фронтон, он сам удостоился откровения и увидел на ступенях лестницы себя в роли главного сыщика Эйвона и Сомерсета. С тех пор это видение часто возвращалось к нему.

Утром в среду раздался звонок от патологоанатома доктора Мерлина. Даймонд без всяких на то причин начал день в хорошем настроении. Он пересек помещение и поблагодарил девушку, которая протянула ему трубку.

– У нас потрясающая погода. А как дела у вас в Рединге?

– Я все-таки добил ради вас лабораторию. – По голосу было ясно: патологоанатом удивлен добродушию собеседника. – Мне неофициально предоставили кое-какие предварительные результаты.

– И?

– Не обнаружено ничего такого, что бы позволило с определенностью установить причину ее смерти.

– Вы называете это результатом?

– Подтверждением моего предварительного суждения.

– Нисколько в этом не сомневался.

Отсутствие сомнения у Даймонда не закрыло вопрос для патологоанатома.

– Тем не менее существует вероятность, что она утонула.

Суперинтендант вздохнул:

– Джек, это мы уже проходили. Неужели нам никуда не удалось продвинуться, чтобы установить причину ее смерти? Скажем так, – быстро добавил он, не желая, чтобы собеседник бросил трубку: – Могу я что-нибудь исключить? Например, отравление?

– Рано утверждать. Но вы должны иметь в виду, что у утопленников буквально через пару минут – особенно если смерть наступает в пресной воде – из-за осмотической абсорбции через легочные мембраны происходит значительное, иногда до ста процентов, увеличение объема крови. От чего, также до ста процентов, снижается концентрация в крови содержания наркотиков или алкоголя. Посмертный анализ может открыть лишь половину истинной картины того, что происходило с организмом до смерти.

– Джек, предположим, что она не утонула и в озеро ее бросили уже мертвую. Есть ли что-нибудь такое, что могло бы указать на причину ее смерти?

– Она была в сущности здоровой молодой женщиной. Следовательно, можно исключить коронарно-артериальное заболевание, миокардит, диабетическую кому или эпилепсию.

– Господи! – крикнул Даймонд – У меня впечатление, что вы что-то знаете, но держите меня в подвешенном состоянии.

– Я все это рассказываю, потому что иначе мое заключение будет носить в лучшем случае самый предварительный характер. Во время вскрытия я обнаружил точечные кровоизлияния в глазных яблоках, на коже головы и в меньшей степени в мозгу и в легких. Наличие петехиальных кровоизлияний может объясняться различными причинами в зависимости от иных факторов.

– Хорошо, хорошо, я понял: вы не уверены на все сто. Но на что бы вы поставили монету?

По тону суперинтендант понял, что Мерлину не понравилось сравнение его работы с тотализатором.

– Поскольку отсутствуют внешние повреждения, приходится принимать в расчет…

– Ну же, приятель!

– В качестве причины смерти – асфиксию.

– Асфиксию?

– Теперь понимаете трудности? Утопление есть форма асфиксии.

Даймонд застонал:

– Но я только что исключил утопление!

– А я нет. – Мерлин, помолчав, продолжил: – Существует такое явление как сухое утопление.

Даймонду на мгновение пришло в голову, уж не издевается ли над ним патологоанатом.

– Я правильно расслышал: сухое утопление?

– Подобное происходит в одном случае из пяти. С первым глотком воды возникает спазм гортани жертвы, и в легкие попадает совсем немного жидкости. Люди тонут, почти не нахлебавшись воды. Вот вам и сухое утопление.

– А при чем тут найденные вами кровоизлияния?

– Они обнаруживаются при любой форме асфиксии.

– Значит, она все-таки могла утонуть? Это мне мало что дает. – Даймонд снова закипал. – Это не несчастный случай на воде. В озере плавать запрещено. Ее нашли голой, на руке отсутствовало обручальное кольцо.

– Вы меня слушаете? – спросил Мерлин.

– Продолжайте!

– Отвечаю на ваш вопрос: если исключить утопление, наркотики и алкоголь, наиболее вероятная версия такова: до того, как она оказалась в воде, ее задушили мягким предметом, скорее всего подушкой.

– Ну вот, мы к чему-то пришли! – воскликнул Даймонд.

– Я этого не сказал, – возразил патологоанатом. – Просто пытаюсь сопоставить возможности. Убийство удушением подушкой трудно констатировать даже в более благоприятных ситуациях.

– Вы то же самое говорили об утоплении. Иногда мне кажется, вас будут одолевать сомнения, даже если обнаружите в сердце трупа кинжал. – Даймонд повесил трубку и окинул взглядом подчиненных. – Где, черт возьми, Уигфул?

– На улице, сэр, – ответил сержант. – Приехали журналисты.

Суперинтендант выругался и покинул временный штаб.

– Хорошо бы оказаться снова в городе, – проговорила одна из сотрудниц.

– Почему? – удивился сержант.

– Он меня пугает. Мне неприятно находиться рядом с ним. В этом тесном караване от него никуда не деться. В настоящем штабе хотя бы больше места. И еще Даймонд все ломает. Видели? Картонные стаканчики, карандаши – все, что попадет под руку. Он действует мне на нервы.

Сержант усмехнулся.

– Вот так Даймонд достиг положения, которое занимает теперь, – ломая вещи.

На улице по сигналу суперинтенданта Уигфул свернул пресс-конференцию, и два репортера побрели по берегу мимо сидящих на расстоянии друг от друга рыбаков. Выслушав рассказ начальника о разговоре с Мерлином, инспектор с присущим ему оптимизмом прокомментировал:

– Это большой шаг вперед.

– Вероятно. Но лишь в том случае, если мы узнаем, кто она. – Даймонд помолчал и вдруг признался: – Ничего не зная о ней – как ее зовут, откуда она, – я даже не могу испытывать к ней жалости. Мне следует переживать по поводу того, что приключилось с жертвой, но у меня не возникает подобного чувства. Она просто труп, одного этого недостаточно.

– Кое-что нам все-таки известно, – возразил Уигфул. – Женщина была замужем, следила за собой. Она не бродяга.

– Я постоянно это твержу. Ее должны были хватиться. Прошло более двух недель. У нее должны быть друзья, родственники, коллеги. Куда они подевались?

– Я занялся пропавшими женщинами, о каких мы говорили вчера, и получил длинный список брюнеток, которых стоило бы проверить.

Даймонд в сердцах поддел ногой пихтовую шишку.

Они повернули назад, но прежде чем оказались в огороженном лентой пространстве, где стояли черно-голубые полицейские автомобили, к фургону временного штаба подкатил мотоциклист. Он вошел внутрь, но там ему, очевидно, сообщили, где искать начальство, и он, снова появившись на пороге, направился к Даймонду и протянул коричневый пакет из управления полиции Бристоля.

– Не иначе приказ о моем повышении! – сострил суперинтендант, открывая клапан. Внутри оказалась ксерокопия схемы. – Ошибся. Это стоматологическая карта миссис Зуммер. С сожалением, мистер Уигфул, сообщаю, что твоя эксцентричная писательница имеет два лишних зуба мудрости. На две штуки больше, чем у нашей озерной дамы.

Позднее в тот же день было принято решение свернуть лагерь. Опрос местных жителей и поиски по берегу водоема завершились. Эксперты давно уехали. Настало время перемещаться в Бристоль.

Мошка роилась над водой тучами, когда последняя полицейская машина покинула берег озера и направилась через Бишоп-Саттон к шоссе.

– Знаешь, что меня больше всего удручает в этом месте? – спросил с заднего сиденья Даймонд.

Джон Уигфул покачал головой.

– Чертовы рыбаки. Они видели наш позор.

Когда кортеж миновал Уитчерч, поступил вызов по рации. Говорил дежурный сержант полицейского участка на Мэнверс-стрит в Бате:

– Не знаю, важно это или нет для вашего расследования, сэр. Сюда пришел мужчина и заявил, что у него пропала жена. Ее зовут Джеральдин Сноу.

– Снусер?

– Сноу. Джеральдин Сноу.

Рядом на сиденье Уигфул открыл рот, но суперинтендант предостерегающе поднял руку.

– Ей тридцать три года, и муж утверждает, что у нее золотисто-каштановые волосы, – добавил сержант.

– Когда он видел ее в последний раз?

– Три недели назад.

Даймонд с выражением почти благоговейной благодарности воздел к небесам глаза.

– Он еще у вас?

– Да, сэр.

– Не отпускайте его! Задержите! Как его зовут?

– Профессор Джекман.

– Профессор? Вы говорите, что его фамилия Джекман, он муж пропавшей, но ее, как вы сказали, зовут Сноу.

– Она известна под данным именем. Эта женщина актриса. Звезда. Вы смотрели по телевизору сериал «Милнеры»? Джеральдин Сноу играет роль Кэндис.

Даймонд так сильно ухватился за ручку дверцы, что она не выдержала и сорвалась с креплений.

 

Глава шестая

Звезда мыльных опер должна где-то жить, так почему бы не в Бате – этом безупречно чистом городе на юго-западе страны? Расположенные между семью зелеными холмами изящные волнообразные вереницы построенных в георгианском стиле таунхаусов отвлекают взгляд от всего менее живописного. Чистка камня – второе по прибыльности занятие в городе после туризма. «Желтые страницы» перечисляют пятьдесят четыре фирмы такого профиля. Мойки высокого давления превращают почерневшие дома в сияющие декорации для телевизионных постановок, смысл которых показать всему миру, что британская нация – лучшая. Из двухтысячелетней истории Бат признает только римский и георгианский периоды. Хотя утверждают, что это место – лишь тематический парк, а если кому-то хочется увидеть настоящий город, то нужно проехать еще тринадцать миль на запад до Бристоля. Но тогда – как это знакомо Питеру Даймонду – придется пострадать от проклятия современного мегаполиса – автомобильного движения. Даймонд был доволен, что поселился в Бате. Тут тебе и поп-звезды и чистые дома.

Его дом находился на Уэлс-уэй, всего в двадцати минутах ходьбы от тянувшейся южнее железной дороги. Не самый живописный район, но ничего лучшего главный местный детектив позволить себе не мог.

Даймонд почти пританцовывал, когда шел через автомобильную стоянку и поднимался по ступеням в полицейский участок на Мэнверс-стрит. Он успел забыть, какими словами назвал тех, кто позвонил и сообщил, что утонувшая женщина на рисунке – телевизионная звезда. Не терзался из-за собственных прошлых ошибок. На карту поставлено нечто большее, чем его самооценка. Главное в расследовании – не упустить возможность. Вот убрался с этого проклятого озера, и удача повернулась к нему лицом.

Его встретил знакомый дежурный сержант.

– Профессор здесь?

Сержант кивнул и молча указал в сторону двери. Суперинтендант чуть понизил голос:

– Как он держится?

– Очень тревожится о жене, сэр.

– Еще бы, ведь прошло уже три недели.

– Он сказал, что его долго не было дома. Считал, что жена у друзей.

– И до сих пор тянул, прежде чем начать розыск? Какое у тебя о нем сложилось впечатление?

Сержант пожевал губами, словно не знал ответа на вопрос:

– Я не такими представлял профессоров.

– Не все похожи на Эйнштейна. Он сказал правду о жене? Вот что меня интересует.

– Похоже, правду. Иначе зачем сюда явился?

Суперинтендант ответил взглядом, который говорил, что причин тому может быть множество.

– Профессор слышал, что в озере Чу-Вэлли найдена мертвая женщина?

– Друзья сообщили, – кивнул сержант.

– Видел рисунок, который мы распространяли?

– Не упоминал.

– Хорошо. Нечего стоять столбом – очень много дел. Предлагаю устроить штаб здесь. Мы направлялись в Бристоль, но появление профессора многое изменило. Организуй все, что положено. И пришли кого-нибудь для записи показаний.

С уверенным видом человека, занимающегося любимым делом, Питер распахнул дверь кабинета, где ждал потерявший жену профессор.

– Меня зовут Даймонд. Детектив суперинтендант Даймонд.

Сразу стало очевидно, что́ имел в виду сержант. У стоявшего у окна мужчины был вид не профессора, а спортсмена. Словно он только что принял душ и переоделся после пяти сетов в Уимблдоне. Даже если согласиться, что эффект усиливали накладные плечи черного льняного пиджака, за ученого принять его было трудно. Ему было лет тридцать. Расстегнутый ворот небесно-голубой рубашки без галстука демонстрировал двойную золотую цепь на груди. Густые черные волосы подстрижены в дорогой парикмахерской, усы подкручены в мексиканском стиле. Нынешняя молодежь знает толк в финансовых рынках. А вот кончают ли они университеты – еще вопрос.

– Грегори Джекман, – произнес мужчина. У него был чистый йоркширский выговор. – У вас есть новости о моей жене?

Даймонд не стал отвечать на вопрос.

– Вы профессор Батского университета?

Джекман наклонил голову.

– По какой специальности?

– Английский язык. Послушайте, я здесь по поводу моей жены.

Появилась женщина-констебль с блокнотом для стенографии.

– Не станете возражать, если она будет делать записи?

– Нет. С какой стати?

– В таком случае садитесь. Сначала для протокола: вы не обязаны говорить ничего такого, что сами не пожелаете сказать, но все, что вы скажете, может быть представлено в качестве доказательства. А теперь расскажите о вашей жене.

Джекман, не сделав ни шагу к стулу, остался стоять.

– Полчаса назад я все объяснил в дежурной части. Там записали детали.

– Отнеситесь ко мне с терпением, – попросил суперинтендант с нарочитой обходительностью. – Я занимаюсь данным делом и предпочел бы все услышать от вас, а не читать в журнале регистрации происшествий. Как ее имя?

Профессор вздохнул и сел.

– Джеральдин Джекман, больше известная как Джерри Сноу. Это ее актерский псевдоним. Через неделю или две ей исполнится тридцать четыре года, если только… Господи, мне страшно об этом подумать!

– Будьте добры, опишите ее, сэр.

– Разве в этом есть необходимость? Вы, наверное, видели ее по телевизору. «Милнеры». Помните? Если нет, то вряд ли пропустили рекламу пива с девушкой и бульдогом. Это и есть она. После того как ушла с Би-би-си, несколько раз Джеральдин снималась в рекламных роликах.

Последовала короткая пауза. Даймонд так внимательно изучал выражение лица собеседника, что пришлось прокрутить в голове последнюю фразу, чтобы уловить смысл.

– Я редко смотрю телевизор. Допустим, что я никогда не видел вашу жену. Какого цвета ее волосы?

– Рыжевато-каштановые. Красновато-коричневые.

– Сержанту вы сказали, золотисто-каштановые.

– Пусть будут золотисто-каштановые. – Тон взлетел вверх, что свидетельствовало о том, какое напряжение испытывал профессор. – Вы пытаетесь подловить меня? Не забывайте, я здесь не потому, что меня привели на допрос. Моя жена пропала, и мне сказали, что, возможно, ее нет в живых.

– Кто?

– Те, кто ее прекрасно знает и видел рисунок, который вы показывали по телевидению. Сказали: на рисунке – она. Связывались с вами.

– Не со мной лично. В ответ на нашу просьбу предоставить информацию нам позвонили много людей, – объяснил Даймонд. – Требуется время, чтобы проверить каждый звонок. Но теперь, когда появились вы…

– Я хочу знать, где та женщина, которую вы нашли?

– В городском морге Бристоля. Давайте не будем спешить с выводами. Вам нет необходимости ехать туда, если обнаружится, что внешность той женщины не совпадает с внешностью вашей жены.

Суперинтендант терпеливо вытягивал из Джекмана информацию, и обнаруживалось, что все черты двух женщин сходились.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– В понедельник три недели назад.

– Это получается 11 сентября?

– М-м-м… да. Я рано уехал в Лондон. Жена еще оставалась в постели. Я сообщил ей, когда предполагаю вернуться, и поспешил на поезд из Бата в восемь девятнадцать.

– У вас были в Лондоне дела?

– Я отвечал за открываемую в те выходные в Бате выставку, посвященную Джейн Остен. Надо было встретиться с людьми по поводу ее рукописей.

Даймонд не читал ни одного романа Джейн Остен. Он не верил в телевизионных детективов, которые шпарили цитатами из Шекспира и в свободное время сочиняли стихи. Его коньком были биографии, предпочтительнее тех людей, чьи имена включали эпитет «Скотленд-Ярдский».

– И эта выставка держала вас вдали от дома целых три недели?

– Нет, нет, я вернулся в среду.

Даймонд выпрямился на стуле и прогнал из головы мысли о Джейн Остен.

– Домой?

– Да.

– Но таким образом вам стало известно, что ваша жена пропала в среду 13 сентября?

– Пропала? Нет! – Профессор сделал жест рукой. – Жены дома не оказалось, но это не давало поводов для беспокойства. Она часто оставалась у друзей.

– И при этом ничего не сообщала?

– Я не надсмотрщик над Джерри.

Ответ неприятно удивил Даймонда.

– Но вы ее муж, и подразумевается, что хотели бы знать, где находится жена.

– Я не настаивал. – Профессор Джекман помолчал, но все-таки решил, что необходимо объяснить: – Мы вели достаточно независимые друг от друга жизни. Каждому требовалось собственное пространство. Мы поженились с таким условием, и если Джерри не появлялась дома день или два, я не бежал с заявлением в полицию.

– Мы говорим не об одном или двух днях, сэр. У вас было три недели, чтобы известить нас. – Даймонда не устроило объяснение Джекмана. Тот говорил складно, что естественно для профессора словесности, однако не мог опровергнуть факта, что подозрительно поздно обратился в полицию с заявлением о пропаже жены.

– Все то время я находился дома не постоянно, – произнес Джекман. – Хлопотал по поводу организации следующей сессии. Ездил в Лондон, Оксфорд, Рединг. Я состою во многих комитетах. Пару дней провел в Париже. Часть лета отдал организации выставки и совсем запустил работу на английском отделении.

– Где, по-вашему, находилась все это время жена?

– Навещала друзей. У нее множество знакомых в Лондоне и Бристоле.

– То есть она не работает?

– Как говорится, на покое.

– Кем говорится?

– Безработными актерами.

– Вот как… – Неожиданно Даймонд вспомнил на скольких могильных камнях читал слова: «Покойся с миром».

Джекман, видимо, что-то почувствовал, потому что решил уточнить:

– Джерри была полтора года вне обоймы. После того как распростилась с Би-би-си, снялась в паре рекламных роликов, но телевизионная работа иссякла.

– Почему? Ее воспринимали только как Кэндис Милнер?

Джекман кивнул:

– И это тоже. Но также потому, что она не получила специального актерского образования. Еще училась в школе, когда ей предложили роль. – Профессор понял, что можно уйти от переживаний настоящего в прошлое, и не преминул воспользоваться возможностью. – То, как ее отобрали, – мечта каждой школьницы. Режиссер заметил в толпе в Уимблдоне. Пришел посмотреть теннис, а любовался Джерри. На вид она была именно такой, какой он задумал персонаж юной девушки в «Милнерах». Исключительно красивой. Помните слезливые сцены в голливудских мюзиклах, когда герои Фреда Астера говорят: «Леди, мне безразлично, кто вы такая. Вы мне нужны для моего шоу»? Нечто подобное произошло с Джерри, когда ей было восемнадцать лет. Роль подправили в соответствии с ее характером, и она играла саму себя. Имя было у всех на слуху, но оборотной стороной медали стало то, что она не могла найти себе другую роль.

– Это ее угнетало?

– Поначалу нет. Съемки в мыльной опере, серии которой выходили дважды в неделю, требовали серьезной отдачи сил: заучивание текста, репетиции, запись. Плюс присутствие на открытиях субботних церковных праздников и игры в прятки с репортерами скандальных изданий. Джерри не очень расстроилась, когда ее персонаж исчез из сценария.

– Когда это случилось?

– Два года назад.

– Сколько же времени она играла эту роль?

– Начала в восемнадцать лет, а когда персонаж убрали, ей исполнилось тридцать один год. Бедняжка Джерри! Это было для нее словно гром среди ясного неба. Первый звоночек прозвучал, когда она прочитала в сценарии, что Кэндис садится в самолет, он терпит крушение в Альпах и никого из пассажиров не остается в живых. Я помню, как Джерри разозлилась. Сражалась как тигрица, чтобы защитить свою роль. Но режиссер заявил, что больше нет возможности делать вид, будто она инженю. И Джерри повернулась к Лондону спиной.

Джекман рассказывал с сочувствием, но в то же время в нем чувствовалась нотка отстраненности, словно его жалость была не настолько глубока, как он старался показать. Это не укрылось от Даймонда, который прекрасно улавливал фальшь. Дело оказалось не настолько запутанным, как он сначала представлял. Суперинтендант рассчитывал вскоре разгадать загадку.

Он больше не стал вникать в семейную историю – достал из кармана рисунок выловленной в озере женщины, развернул его и протянул профессору:

– Вот эту картинку показывали по телевидению. Что скажете?

Джекман взглянул и глубоко вздохнул:

– Очень похожа на Джерри.

Через минуту они устроились бок о бок на заднем сиденье полицейской машины и поехали в городской морг.

– Должен предупредить, – произнес суперинтендант, – что тело, которое мы едем смотреть, пробыло пару недель под водой. Для показа изображения по телевидению художник «облагородил» оригинал.

– Спасибо, что сказали.

– Если есть возможность опознать ее по какой-нибудь отметине или шраму…

– Ничего такого не знаю! – бросил профессор, но тут же, словно что-то пришло ему в голову, добавил: – А если окажется, что в морге не она?

Даймонду пришлось сделать над собой усилие, чтобы скрыть эмоции.

– Вы заявили о пропаже жены, идет расследование, и мы начнем его с опознания. Если окажется, что в морге не ваша жена, делом займутся другие.

– Но ведь возможно, что я ошибся?

Даймонд побоялся, что не сдержится, и промолчал.

Они приехали в девять часов вечера, и потребовалось время, чтобы проникнуть внутрь. У сотрудников морга другие приоритеты, чем у полицейских. Наконец прикатил на велосипеде служитель и открыл дверь.

Даймонд не говорил ни слова, он был поглощен наблюдением за Джекманом.

Но вот извлекли тело и открыли лицо.

– Разумеется, я могу рассчитывать на ваше сотрудничество.

Это была первая фраза, которую суперинтендант произнес после того, как они покинули морг. Он специально построил ее так, чтобы она звучала как утверждение, а не как вопрос. Профессор Джекман сидел, наклонившись вперед на заднем сиденье полицейской машины и закрыв ладонью глаза.

– Что? – тихо произнес он.

Даймонд повторил, акцентируя каждое слово, как школьный учитель, который хочет, чтобы его точно поняли.

– Сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. – Джекман даже не поднял головы.

– Превосходно. – Автомобиль остановился на светофоре, суперинтендант замолчал и продолжил говорить только после того, как они двинулись дальше: – Я организую вам ночлег в «Бофорте», если только вы не предпочитаете другую гостиницу.

На сей раз профессор повернулся к нему:

– Гостиница не нужна. Мне будет лучше дома – поеду домой.

Даймонд покачал головой:

– Исключается.

– Почему?

– Утром я, с вашего разрешения, собираюсь осмотреть ваш дом. А до того момента он будет оставаться опечатанным.

– Что значит осмотреть?

– Криминалисты, эксперты, отпечатки пальцев – обычные процедуры на месте преступления. Ну, вы понимаете…

– На месте преступления? Вы же не предполагаете, что Джерри убили у меня дома?

– Профессор, в мою задачу не входит предполагать. Я работаю с фактами. Факт номер один: ваша жена мертва. Факт номер два: место, где ее в последний раз видели живой, – ваш дом. Так с чего прикажете начинать?

Выдержав внутреннюю борьбу с аргументами полицейской логики, Джекман в итоге сдался:

– Будь по-вашему. С тех пор как пропала Джерри, я столько раз отлучался из дома, что еще одна ночь под чужой крышей меня не утомит.

– Как вы добрались до полицейского участка, когда сегодня вечером решили заявить о пропаже жены?

– Приехал на машине.

– Где она теперь?

– Надеюсь, на государственной стоянке рядом с участком.

– Ключи у вас?

– Да. – Джекман нахмурился.

– Дайте их мне.

– С какой стати? Вы что, конфисковываете мой автомобиль?

Суперинтендант ободряюще улыбнулся:

– Никакой конфискации – старое надоедливое занятие сбора фактов. Снимем отпечатки протекторов. Затем, если найдем другие отпечатки шин, например напротив вашего дома, то сможем исключить ваш автомобиль.

Даймонд остался доволен тем, как ответил. Все прозвучало вполне логично и не выдало его истинной цели – он хотел, чтобы проверили багажник, не перевозили ли в нем труп. Получив ключи, Даймонд небрежно спросил:

– Вы планируете завтра быть в университете?

– Если завтра в моем доме начнется обыск, я буду находиться там, чтобы следить за всем, что происходит, – заявил профессор.

 

Глава седьмая

Но случилось так, что следующее утро началось не с обыска в доме профессора Джекмана. В шесть тридцать на прикроватном столике Даймонда пикнул телефон. Суперинтенданта вызывал помощник главного констебля, а сообщение передал дежурный инспектор управления. Даймонду надлежало в восемь тридцать явиться с отчетом к высокому начальству. Он готов был поспорить, что помощник главного констебля вызывает его не для того, чтобы похвалить. И это пробуждало неприятное предчувствие.

Питер снова откинулся на подушку и застонал. Какова бы ни была причина его внезапного вызова, более неудачного утра выбрать было невозможно. Сплошные осложнения! Надо как-то разруливать то, что он планировал накануне. Детективы, полицейские и эксперты в восемь тридцать должны начать осмотр дома Джекмана, но именно в это время ему назначено явиться в Бристоль.

Даймонд сел на постели, снял телефон с прикроватной тумбочки и устроил на одеяле между ног. Жена Стефани, недовольная, что их спальня превращается в полицейский участок, молча натянула халат и пошла вниз ставить чайник. Питер поднял трубку и сделал первый из серии звонков, передвигая обыск на одиннадцать часов утра. Он не хотел, чтобы в дом входили без него. Теоретически ответственность можно было бы переложить на Джона Уигфула, но Даймонд предпочитал не вспоминать о теории. Попросил заместителя съездить в гостиницу к профессору Джекману и объяснить изменение распорядка дня.

По дороге в Бристоль он пытался представить, что надумали в управлении. И пришел к печальному выводу, что накануне профессор, наверное, весь вечер висел в гостиничном номере на телефоне. Когда грозят неприятности, люди высокого уровня, как профессор Джекман, не забиваются по щелям, будто мелкие жулики, а ищут поддержки у старых друзей.

В то утро помощник главного констебля мистер Тотт восседал за столом в белой рубашке и красных подтяжках – зрелище настолько необычное, что сотрудники менее высокого ранга застывали на пороге. Но Даймонда он приветствовал по-свойски – назвал по имени и жестом пригласил на кожаный диван у окна. И словно чтобы развеять все опасения, что грядет выговор, поднялся, подошел к двери и попросил принести кофе с печеньем. А затем устроился на диване, сложив на груди руки и выглядя со своими прилизанными и расчесанными на пробор волосами и гвардейскими усами так, словно позировал фотографу Эдвардианской эпохи.

Вся эта наигранная непринужденность привела суперинтенданта в уныние. В последний раз его такой подчеркнутой заботой окружал врач перед тем, как сообщить трагическую новость, что у его жены выкидыш.

– Прошу прощения, что спутал ваши планы. – Мистеру Тотту удалось заставить звучать свой голос искренне. – Потребовалось как можно скорее с вами увидеться. Кстати, как идет расследование убийства?

Это «кстати» заставило Даймонда дернуться, поскольку предполагало, что причина вызова – не жалоба Джекмана.

– Вчера вечером мы опознали женщину, – ответил он. – Возможно, вы уже слышали.

– Телевизионная актриса?

– Да, сэр. Была замужем за профессором английской словесности в Клавертоне.

Тотт добродушно усмехнулся:

– Слышал, слышал. Вам не помешает освежить ваши знания Шекспира, Питер. – Он развел руками. – Но давайте к делу. У меня на столе сигнальный экземпляр отчета по делу Миссендейла.

– Понимаю.

Прошло восемь месяцев после того, как Даймонд предстал перед следственной комиссией. И более двух лет с тех пор, как Хэдли Миссендейл по ходатайству министра внутренних дел вышел на свободу и был рекомендован к помилованию. Ложное признание и неправомерное заключение в тюрьму. Пресса раздула историю и превратила в непримиримую кампанию против ненавистных полицейских, которых обвиняла в жестокости и расизме. Ее целью стали суперинтендант Блейз и Даймонд. Джейкоба Блейза затравили до того, что у него пошатнулось здоровье, и он преждевременно ушел в отставку. Журналисты же злобно и без всяких оснований утверждали, что это стало подтверждением их клеветы.

– Я решил, что вам следует как можно быстрее взглянуть на него, – продолжал помощник главного констебля. – Для вас будет облегчением узнать, что дикие обвинения в ваш адрес не имеют никаких оснований.

Даймонд покосился на стол.

– Можно?

– Давайте, давайте. Вы здесь именно для этого.

Суперинтендант встал, на негнущихся ногах пересек кабинет и взял документ.

– Главные находки, разумеется, в конце, – прокомментировал Тотт. – Начинайте с параграфов на странице 87, они касаются вас лично. И не торопитесь.

Даймонд перелистал страницы и нашел резюме документа. В глаза бросилась его фамилия.

Мы не нашли никаких свидетельств расовой предвзятости старшего инспектора Даймонда… Представ перед комиссией, которая подвергла его интенсивному допросу, он эффективно защищался… Что же до заявления Миссендейла, в нем не содержалось ничего, что бы противоречило уликам… Поэтому старший инспектор Даймонд обоснованно заключил, что его признание подкрепляется фактами.

Суперинтендант перевернул страницу. Он чувствовал странное безразличие, хотя, казалось бы, должен был испытывать облегчение от того, что реабилитирован после месяцев нападок в прессе. Но тут его глаза выхватили в тексте фразу.

– Боже праведный!

– Что-то не так? – повернулся к нему Тотт.

Мы считаем нужным констатировать, что физическое присутствие и напористость старшего инспектора Даймонда возымели на Миссендейла устрашающее воздействие.

– Это несправедливо, – заявил Даймонд. – У меня такое телосложение. Ничего не могу поделать.

– Да, удар ниже пояса, – подтвердил помощник главного констебля, но таким тоном, словно не придавал сказанному никакого значения.

Однако Даймонд не собирался сдаваться:

– Добиваясь признания, я его не устрашал. Во время процесса судья установил, что давление на обвиняемого не оказывалось.

– Разумеется, но комиссию назначили, чтобы все перепроверить.

Глаза Даймонда уже скользили дальше.

– Не могу поверить!

Мы с озабоченностью установили, что образец волос, обнаруженный на шерстяной шляпе нападавшего, не сравнивали с образцами волос мистера Миссендейла.

– Ну и в чем проблема? – удивился Тотт.

– Мы отправляли шляпу в лабораторию.

– Но не довели дело до конца. Не взяли образец волос Миссендейла.

– Этот тип сознался, сэр.

– Все равно было бы разумнее это сделать – довести до конца.

– До какого конца? – изумился Даймонд.

– Провести сравнительный анализ.

– Это было в 1985 году. Тогда генетическая экспертиза еще не практиковалась. Сколько бы мы ни настаивали, эксперты нам бы не ответили, чей это волос – Миссендейла или артиста Сэмми Дэвиса-младшего. Доклад подразумевает, что, отправь мы на сравнение волосы, и невиновность Миссендейла была бы установлена. Но это неправда.

– Доклад не содержит настолько далеко идущих выводов.

– А это как понимать: «мы с озабоченностью установили»? Подразумевается чья-то вина.

– Подразумевается, что все должно совершаться автоматически, – отрезал Тотт. – Вас никто не обвиняет в сокрытии улики.

– Джейкоба Блейза и меня обвинили в том, что мы засадили Миссендейла в тюрьму.

– Не будьте настолько мелодраматичны. Если бы это было так, вас бы выперли с работы. В вашей честности никто не сомневается.

Даймонд понимал, что пора остановиться, но чувствовал себя обиженным.

– Я сказал на допросе следственной комиссии, что произошло на самом деле, однако меня не послушали. Да, Миссендейла подставили и засадили в тюрьму, но не я. Он был мелким воришкой с уголовной биографией – одни сплошные отсидки. Обладал низким коэффициентом умственного развития. За ним стояли более опытные кукловоды, слишком хитрые, чтобы попасться. Оглядываясь назад, можно точно сказать: Миссендейла они выбрали на роль крайнего. Тот, кто застрелил старшину, был нужен им для последующих дел, и они сказали Миссендейлу, что, если он не возьмет вину на себя, они его уничтожат. В камере он был в большей безопасности. На свободе у него не оставалось шансов на будущее.

– Согласен, – кивнул Тотт. – Организованная преступность стоит за многими делами, которые мы расследуем. Но подобное теоретизирование выходило за рамки компетенции комиссии. Ей вменялось вникнуть в конкретные обстоятельства нарушения правосудия.

– Я далеко не удовлетворен тем, что прочитал, – заметил Даймонд.

– Доклад содержит почти сотню страниц. Было бы странно, если бы то, что в него включено, удовлетворило бы всех и каждого. Довольствуйтесь тем, что теперь это гнусное дело утихнет. То, что тревожит вас, журналистов не заинтересует.

– Но и прошлое не забудется.

– Мне кажется, я слышу звяканье чашек, – сказал помощник главного констебля.

Даймонд дождался, когда секретарша с хорошими манерами разольет напиток из стеклянного, отделанного хромированным металлом кофейника и, когда они остались одни, продолжил:

– Я хотел бы спросить, сэр, какое влияние все это окажет на мою карьеру в полиции Эйвона и Сомерсета.

– Абсолютно никакого. – В голосе Тотта зазвучали металлические нотки, свидетельствующие о его уверенности в том, что он говорит. – Все, что произошло четыре года назад в Лондоне, принадлежит истории.

– С тех пор на меня вылили столько грязи!

– Да, однако ничего не пристало.

– Но вы не станете отрицать, что мне подрезали крылья?

Тотт молча помешал кофе. Было очевидно, что Даймонд говорил о замене Билли Мюррея на Джона Уигфила, человека управления.

– Я не в обиде, – произнес суперинтендант. – После того как раскрутилось дело Миссендейла, с вашей стороны это было разумной предосторожностью. Но я имел право рассчитывать, что доклад комиссии восстановит мое доброе имя. По-моему, этого не случилось. Во всяком случае, не полностью.

– Скажем так: если он научит вас обстоятельнее относиться к порядку действий, то работа проделана не зря. Вы должны признаться, Питер, что сопротивляетесь современным технологиям. Согласен, научные достижения последних нескольких лет ошеломляют, но требуют, чтобы мы все сделали усилие и научились использовать их.

– До определенной степени. Национальное сознание еще на многое способно, и существует опасность, что мы превратимся в рабов данных технологий.

– Ничего подобного я не предлагаю. Проблема в соразмерности, в правильном соотношении.

Даймонд закрыл доклад и положил Тотту на стол.

– Ну и что произойдет в следующий раз, сэр, если какой-нибудь мелкий негодяй станет протестовать против того, как я его допрашиваю?

– Рассмотрю любую жалобу по существу. – Тон Тотта свидетельствовал о том, что на его участие можно рассчитывать лишь до определенной степени. – И сразу отметаю предположения в предубежденности. Я не заметил, чтобы к вам пристала грязь. Надеюсь, вы не думаете, что я к вам придираюсь? Хотели бы мне еще что-нибудь сообщить?

– О чем, сэр?

– О текущем расследовании.

– Нет, сэр, больше ничего. – В пылу момента Даймонд и так сказал больше, чем следовало.

– Я это ценю, – кивнул помощник главного констебля. – Перевод Уигфула произведен по моей инициативе. Он не является – я это особенно подчеркиваю – какого-либо рода информатором. Я умею контролировать своих подчиненных без таких, как Джон Уигфул. Вам понятно?

– Понятно, сэр.

– Принимается?

– Да, сэр.

– Тогда скажу вам о Уигфуле. – Тотт, глядя в чашку, медленно провел пальцем по кромке. – Сознавая, что выход данного доклада неизбежен, но, не зная, каковы будут выводы, я учитывал возможность – это был бы наихудший сценарий, – что вас придется срочно убрать из отдела. Мне был нужен человек, который стал бы вашим преемником. В вашей команде я такого не видел. И выбрал Уигфула. Причину ему, разумеется, не объяснил, но, будучи хорошим детективом, он мог догадаться сам. Я учитывал, что у вас разные характеры. Вы тоже отличный детектив. И большой человек, как неуместно подчеркивается в докладе. Большой человек также в том смысле, что сумеете оценить Уигфула.

Около одиннадцати часов утра кортеж полицейскиих автомобилей и фургонов скрипнул покрышками на подъездной аллее, отходящей от одной из уединенных дорог на Батуик-Хилл. Первой ехала «БМВ» Питера Даймонда. Рядом с ним сидел Джекман. За ними на «Тойоте» следовал Уигфул с двумя сержантами и констеблем. Другие машины везли криминалистов из управления, экспертов и группу поддержки в штатском.

Синего цвета «Вольво» Джекмана в это время изучали на Мэнверс-стрит.

– Не разочаруйте меня, – попросил Даймонд, отдавая ключи криминалистам. – Хозяева всегда считают, будто ликвидировали все следы.

Джон-Брайдон-Хаус на вид вполне подходил в качестве профессорского жилья: далековато для походов в университет пешком, но не слишком. Все это наверняка говорили Джекману риелторы, когда он заинтересовался недвижимостью в городе. Дом представлял собой квадратное, увитое плющом здание с колоннами на крыльце и балконом на втором этаже. Построенный лет сто назад, он расположился на просторном участке за каменной стеной сухой кладки. На окраине города все наделы были большими, а дома отличались оригинальной архитектурой. Район был слишком далеко от центра Бата, чтобы планировщики настаивали на унификации, и рядом с виллами Георгианской и Викторианской эпох выросли современные здания из яркого камня.

Даймонд попросил Джекмана открыть дверь, а потом взял профессора за руку и не пустил внутрь:

– Нет, сэр, нам с вами пока туда нельзя.

Хозяин в замешательстве и недоумении смотрел, как вперед вышли двое мужчин в белых комбинезонах, сели на крыльце, сняли обувь и надели бахилы из полиэтилена.

– Если не возражаете, – проговорил ему на ухо Даймонд, – дадим поработать специалистам. А вы покажите мне сад.

– Напрасная трата времени, – пробормотал сбитый с толку профессор.

– У меня есть шурин, – Даймонд решил разрядить обстановку болтовней, – так вот всякий раз, когда мы попадаем к нему в гости, он оттаскивает меня от дам и предлагает: «Пойдем, посмотришь мой задний сад». Я не садовник – отнюдь – понятия не имею, когда положено подрезать розы. Но у меня хватит компетентности утверждать, что сад Регги запущен до безобразия. Крапива в некоторых местах высотой по грудь. Мы рыщем в поисках тропинки, а он указывает мне на жалкие растения, все в тле и увитые какими-то ползучими сорняками, и сообщает их названия. Через час мучений мы слышим крик моей сестры, она зовет пить чай, и пробиваем дорогу к дому, где нас ждет спасительная чашка. Но я и торта распробовать не успеваю, как Регги поворачивается ко мне и говорит: «Ты еще не видел моего переднего сада. Пошли, посмотрим». Хотя я считаюсь детективом, но не понимаю, почему он так поступает. Боится выходить на улицу без сопровождающего? Или дом набит ворованными вещами и шурин не хочет, чтобы я их заметил? Пытаюсь дать на вопросы ответы и не могу.

Джекман не пожелал предложить свою версию, но хотя бы не отказался прогуляться с суперинтендантом. Они представляли собой странную пару: передвигающийся пружинистыми шагами широкоплечий ученый и тяжело топающий толстый полицейский. Фоном им служили разделенные кустами и со вкусом посаженными деревьями лужайки. В конце росло достаточно яблонь, чтобы присвоить саду статус фруктового.

– Что касается вашей жены. – Даймонд неожиданно перескочил от дел домашних к заботам дня. – Мне необходимо знать о ней все. Окружение, родные, друзья прошлые и настоящие, враги, если таковые есть, повседневные заботы, личные средства, состояние здоровья, пристрастья к спиртному, хобби, места, какие она посещала, магазины, где делала покупки.

– Мы поженились всего два года назад. – Тоном профессор явно показывал, что недоволен длиной и полнотой списка.

– Разве не достаточно, чтобы быть в курсе всего этого? – не отступал суперинтендант. – Подобное выясняется сразу. Как вы познакомились?

Такой подход принес свои плоды. Профессор издал нечто вроде смешка и в то же время, вспоминая какой-то случай из прошлого, грустно покачал головой.

– Благодаря голубю. Во всяком случае, Джерри всегда так утверждала. Голубь то ли был, то ли его не было, но он стал частью нашей семейной мифологии. Она ехала в своем «Рено» по Грейт-Рассел-стрит…

– Когда это было?

– Более двух лет назад. Так вот, Джерри ехала, а этот упрямый, тупоголовый лондонский голубь переходил дорогу и отказался улетать. Она не захотела убивать живое существо, вывернула руль и повредила крыло. Только не птицы, а стоявшего у тротуара фургона. Вам, вероятно, часто приходится выслушивать подобные истории.

– Я не из дорожной полиции.

– Случилось это, кажется, в мае, я заканчивал последний семестр в Бирбекском колледже, перед тем как занять профессорскую должность здесь. В тот день я занимался в Британской библиотеке и вышел прогуляться и перекусить. Никакого голубя я не видел, но услышал удар. Первым оказался у машины и открыл дверцу, проверить, не пострадала ли девушка. Вижу ее как сейчас: глядит на меня – бледная, испуганная, красивая, потрясающе красивая. Она даже не ушиблась – отделалась испугом. Я помог ей убрать автомобиль с дороги, нашел место в ближайшей бутербродной и заказал крепкий сладкий чай. А затем, не упустив возможности сыграть роль сэра Галаада, отправился разбираться с водителем фургона. Им оказался буддийский монах.

– Монах – в Лондоне?

– Занимался, как и я, научной работой. Я встречался с ним раз или два в читальном зале. Когда я сообщил ему об аварии, он безмятежно заметил, что очередная вмятина на машине его нисколько не волнует. Наоборот, похвалил Джерри за то, что она не позволила погибнуть голубю. По его мнению, это стало шагом к просветлению. Я вернулся в бутербродную успокоить ее.

– И посоветовать обратиться в ближайший полицейский участок и сообщить об инциденте? – ехидно промолвил Даймонд.

– Я нашел ее сидящей на высоком табурете и вытирающей глаза прядью своих удивительных рыжих волос, – продолжил рассказывать профессор. – Джерри призналась, что впервые попала в аварию, и ей было стыдно, что она повредила чужой автомобиль ради того, чтобы объехать паршивого голубя. Помнится, я встал на сторону птицы – стал защищать право голубя перейти дорогу без того, чтобы его размазали по мостовой. И заставил Джерри опять улыбнуться. У нее великолепная улыбка. Она объявила, что через двадцать минут ей надо быть в телевизионном центре, и я предложил подвезти ее в «Уайт». Неловкая ситуация. Я и не подозревал, что она – знаменитость, поскольку редко включаю телевизор.

Они остановились на границе яблоневого сада. Дальше трава выросла такой высокой, что стало неудобно идти. Даймонд сорвал стебелек и пожевал, мысленно похвалив себя за то, что у него хватило терпения выслушать всю эту чушь, как мальчик познакомился с девочкой. Времени было достаточно, он мог не торопиться переходить к теме насильственной смерти.

– Вы условились встретиться снова?

– Да. Мы сразу поладили. Симпатия была взаимной, хотя, признаю, каждой стороне льстило новое знакомство. За плечами Джерри не было ничего, кроме школы, и ей нравилось, что за ней ухаживает профессор. Я же, кроме того, что, подобно всякому нормальному мужчине, находил ее исключительно привлекательной, тешил самолюбие, наблюдая, как мне завидуют те, кто смотрел «Милнеров», и не могут понять, как яйцеголовый ученый умудрился подцепить телевизионную диву.

– Вы находили темы для разговоров?

– Что вы имеете в виду?

– Были с ней на одной волне?

– У Джерри была светлая голова. Если бы она не прервала учебу из-за съемок, то наверняка поступила бы в университет.

Даймонд заметил в этом высказывании странность. Джекман говорил скорее отстраненно, чем с гордостью, которую должен был бы испытывать преданный муж. Правда, остальные воспоминания событий двухлетней давности были проникнуты теплотой. Рассказ о первом знакомстве звучал правдиво. Джерри очаровала Джекмана, а взглянув на него, было нетрудно понять, почему и ее потянуло к нему. Хорош собой. Не зануда. Нисколько не похож на надменного интеллектуала.

– В первый раз мы занялись любовью в Ричмонд-парке под звездами, – продолжил профессор. – Не сообразили, что ворота на ночь запираются. Чтобы выбраться наружу, пришлось лезть через ограду, а сил у нас к тому времени почти не осталось. – Он улыбнулся. – После этого мы выбирали более удобные места. Джерри переселилась в мой «полуотдельный» дом в Теддингтоне. В сентябре поженились и после регистрации прокатились по Темзе на прогулочном теплоходе в компании двухсот пятидесяти гостей.

Отметив цифру, Даймонд встревожился. Если дойдет до того, что придется отслеживать всех друзей жертвы, потребуются огромные силы.

– Удивительно, как подошли друг к другу люди из мира академического и мира шоу-бизнеса – отплясывали под джазовый квартет до утра!

– Вы сказали, это происходило в сентябре 1987 года. Когда вы переехали в Бат? – спросил Даймонд.

– Сразу. У меня начинался новый семестр, а Джерри еще снималась на Би-би-си. Мы не знали, что ее дни в «Милнерах» сочтены. На время съемок она сняла квартиру в Илинге. Я уже упоминал, что каждый из нас был предан своей карьере, поэтому связывающий нас узел казался не таким крепким, как традиционный. У нас имелись собственные банковские счета. Этот дом на мое имя. Я нашел его и запустил правовой механизм покупки еще до того, как познакомился с Джерри.

– Она одобрила ваш выбор?

Обдумывая вопрос, профессор потеребил подбородок.

– По-моему, дом ей понравился. Расположен далековато от центра, но она водила машину.

– «Рено»?

– «Метро». Купила новую. Стоит в гараже. Хотите осмотреть?

– Позднее. А почему, если ее автомобиль до сих пор в гараже, вас не насторожило, что жена так долго не появлялась дома?

– Джерри часто ездила на такси, особенно если предстояла выпивка.

– Она много пила?

– Могла выпить. Но не скажу, что слишком.

В это время в доме одетого, как положено, в полиэтиленовые бахилы Джона Уигфула позвали наверх взглянуть на хозяйскую спальню. Там криминалисты, стоя на коленях, собирали полосками липкой ленты образцы волокон. Уигфул сложил руки на груди и обвел взглядом комнату:

– Две односпальные кровати…

– Некоторые предпочитают спать таким образом.

– А вы тоже предпочли бы, если бы вашей женой стала Джерри Сноу?

Криминалист улыбнулся:

– Я занудный эксперт, Джон. Полное отсутствие воображения.

Для осмотра с кроватей сняли все, кроме матрасов, лишив комнату индивидуальности. Помещение было большим, хороших пропорций, отделанным в коричневых и салатовых тонах. На столике напротив кроватей разместились телевизор и видеомагнитофон. Стены украшали две абстрактные картины Питера Мондриана, которые, на взгляд Уигфула, усиливали впечатление гостиничной безликости.

Иное впечатление производила одна из примыкающих к спальне гардеробных. Она представляла собой святилище телевизионной карьеры Джерри Сноу. Стены были плотно залеплены кадрами из «Милнеров» в серебристых рамках вперемежку с газетными и журнальными фотографиями актрисы на вечеринках с другими знаменитостями. Зеркало туалетного столика, как положено в уборной всякой звезды, обрамляли электролампочки, стена за ним пестрела серебристыми подковами, поздравительными открытками, факсами и веточками вереска. Поперек комнаты стояла складная ширма вся в вырезках из прессы. От встроенного шкафа до окна тянулись полки с кассетами и изданиями «Милнеров» в бумажных обложках.

– Пропавшая дамочка – большая знаменитость, – усмехнулся криминалист.

– Похоже. – Уигфул вернулся в спальню. – Что-нибудь нашли?

– На одеяле несколько микроскопических пятен. Не исключено, что кровь. Посмотрим, что определит анализ. Множество отпечатков пальцев на туалетном столике, скорее всего ее собственные. Но больше нигде. Ящики комода и шкаф тщательно вытерты. Его работа?

– Мужа?

– Кого же еще? Убийства, как правило, совершаются внутри семьи. Разве не так?

Уигфул пожал плечами. Криминалист закрыл металлический чемоданчик с инструментами.

– Если он виноват, держу пари, твой босс прищучит его. Я видел, как работает Даймонд, – как кошка с мышью: немного поиграет и прихлопнет. Если не отгрызет голову, то переломит хребет.

– Но пока до этого не дошло, я хотел бы уяснить мотив, – произнес Уигфул.

– Яснее ясного. Они не спали в одной постели. Она спуталась с кем-нибудь еще. Муж их застукал. Занавес падает, Кэндис конец.

В саду Даймонд терпеливо разбирался в коллизиях семейной жизни профессора.

– В машине вы мне сказали, какой удар испытала ваша жена, когда ее персонаж вычеркнули из сценария телесериала. Но затем она нормально восприняла разрыв с Би-би-си?

– Именно так, – подтвердил Джекман. Вопросы детектива стали упорядоченнее и предсказуемее, и он успокоился. – Разумеется, высказала режиссеру все, что думала, но, когда поняла, что дело проиграно, смирилась. Сказала, что собирается наверстать упущенное за годы.

– В каком смысле?

– У нее не было свободы, к какой стремятся девушки. Но наконец она вырвалась из плена – могла отдыхать по выходным, танцевать до утра, сменить прическу, прибавить в весе, если бы захотела, и не отвечать на письмо очередного фаната. Я бы назвал это молодежным бунтом с опозданием на десять лет.

– Не самая удачная ситуация для начала супружеской жизни.

– Мы на это смотрели иначе. Как я уже упоминал, договорились предоставить друг другу достаточно свободы, чтобы оставаться собой и не поступаться своими интересами. Мы не хотели уподобляться парам, когда один из партнеров постоянно приносит жертвы ради другого.

– Но основа вашего соглашения, или как вы это называете, изменилась, – заметил Даймонд. – Жена лишилась работы и не занималась карьерой.

– Ну и что? Да, Джерри больше не снималась, но я не собирался заставлять ее штопать мне носки. Она вкладывала энергию, строя свою социальную жизнь. А с квартирой в Илинге, конечно, рассталась.

– Не просто привыкшей к Лондону женщине переехать сюда, где она никого не знала. – Даймонд не сомневался, что подобный брак был обречен.

– Только не для Джерри. Стоило ей здесь появиться, молва тут же облетела округу, и посыпались приглашения.

– Вас тоже приглашали?

– Очень часто, но, как правило, я не мог сопровождать ее. Надо было организовывать новое отделение, и это отнимало все силы. Постепенно я узнал людей, с которыми жена проводила время. У себя мы тоже иногда устраивали вечеринки.

– Для людей из Бата?

– Из Бристоля. И, как я понимаю, отовсюду.

– Что значит – «как я понимаю»? Вы с ними не так уж хорошо познакомились? Это были люди не вашего круга?

Профессор холодно посмотрел на суперинтенданта:

– Людям не обязательно принадлежать к моему кругу. К тому же я не интересовался, где они живут. Если вам нужны их фамилии и адреса, я могу найти записную книжку жены.

– Вы хотите сказать, что не знали фамилий друзей жены?

– Я этого не утверждал. Приходили приятели по фамилии Молтби, они вроде бы из Клеведона. Пола и Джон Хейер. Лайза, не помню, как ее дальше. И высокий малый по имени Джон, не могу сказать, где он живет.

– Не старайтесь, – перебил Даймонд. – Как вы посоветовали, я обращусь к ее записной книжке. Ваша жена не упоминала, что поссорилась с кем-нибудь из своих друзей?

– Нет.

– Что ж, нам пора обратно. – Суперинтендант повернул и направился к дому, ступая по уложенным через лужайку плиткам. Капли утренней росы, возможно, останутся на них до самого вечера. – Из того, что я услышал о вашем браке, чувствую, что ваша жена не обсуждала с вами своих друзей! – бросил он, осторожно выбираясь на тропинку.

– Скорее всего нет, – отозвался за его спиной профессор. Казалось, ничто не могло его смутить.

Впереди, практически в середине сада, находилось замощенное пространство, более темное в середине. Даймонд принял это место за клумбу, но, приблизившись, сообразил, что перед ним обожженный до черноты фундамент строения восьмиугольной формы.

– Похоже, у вас здесь когда-то случился пожар, – небрежно промолвил он.

– Это была главная достопримечательность сада, – ответил Джекман с учтивостью умелого хозяина. – Летний домик. Он сгорел в ту ночь, когда Джерри попыталась убить меня.

Даймонд остановился так резко, словно наткнулся на стену и чуть не упал. А когда обрел дар речи, его голос звучал совсем по-другому – тускло, словно у него перехватило дыхание:

– Не знаю, правильно ли я расслышал вас, профессор, но у меня возникло впечатление, будто мы перескочили в нашей истории чуть вперед.

 

Глава первая

Пятого августа моя жена Джеральдин пыталась убить меня.

Убийство мужа требует определенной степени неприязни, если не сказать, ненависти. Джерри все считали человеком с пылким, отзывчивым и жизнерадостным характером, очаровашкой. Еще она была исключительно миловидной. И достигла той стадии жизни, когда эпитет «красивая» сдает позиции словам не менее выразительным, но более благородным: «элегантная», «изысканно-изящная». Огненные волосы она собирала высоко на затылке над длинной белой шеей. В том, что ей нравились черные юбки и блузки, не было ничего зловещего – в том, как она одевалась, был стиль и вкус.

Но вынужден сказать, что в стенах дома все складывалось иначе. В последние полгода с ней становилось труднее жить. Настроение было непредсказуемым. Она винила меня по любым мелочам, по всякому поводу взрывалась, и ее постоянно охватывали вспышки гнева. Помню, как Джеральдина обвиняла меня в том, что я испортил ее машину и та не заводится, спрятал газету и вылил горячую воду из бака, хотя она сама оставила кран открытым. В общем, глупые домашние неприятности, которые Джеральдина раздувала до глобальных катастроф, но утверждала, будто это мой злой умысел. Затем впадала в веселье и требовала забав, однако это настроение я выносил еще труднее. Впрочем, вскоре оно сменялось периодами черной молчаливой депрессии. Состояние жены тревожило меня, но она не проявляла личной агрессии, во всяком случае, я в это верил.

Оглядываясь назад, я понимаю, что первый намек, что Джерри что-то замышляет, я получил опосредованно – от врача. В конце июля пошел на ежегодное обследование – процедуру, на которой настаивают мои университетские работодатели. Меня взвесили, измерили кровяное давление, жидкие выделения, проверили рефлексы и все, что положено по списку. Затем пригласили во врачебный кабинет для вынесения вердикта. Мой лечащий терапевт в это время отсутствовал, и я впервые познакомился с главным человеком в больнице, доктором Букбиндером, врачом старой закалки, седым, в оспинах и в галстуке-бабочке. Он был из тех, кого силой не подтащить к компьютеру. Хотя на стене его кабинета висел антитабачный плакат, а окна он держал открытыми, помещение пропахло сигарами.

– Как вы себя ощущаете? – спросил доктор.

– Как пес мясника, – ответил я и не покривил душой. Я чувствовал себя крепким, ясноглазым, веселым.

– Сколько вам лет – тридцать шесть, тридцать семь? Неприлично молоды для профессора. Какая у вас специальность?

– Английский язык.

– Отлично. – Доктор Букбиндер посмотрел на меня, и его глаза блеснули из-под очков. – Хотя бы не будете учить меня, как работать. Не знал, что в Клавертоне озаботились изучением родного языка.

– Я создаю отделение. Кафедра существует уже пару лет.

– Кафедра английского языка? Похвально. Только не засиживайтесь слишком долго. Неподвижный образ жизни ведет к запорам и геморрою.

– Я не только сижу. Время от времени встаю и тянусь.

– Превосходно. Процесс нервный?

– Потягивания?

– Нет, руководства отделением.

– Не очень. У меня пока немного студентов.

Врач просмотрел лист с моими анализами и неловко сунул в кожаную папку, куда была упрятана вся моя жизнь в медицинских терминах.

– Ничего не читал более скучного после той книги о… как их там: хоббитах или боббитах. С точки зрения страховой компании вы вполне надежный клиент, если только не выжжете себя сами. Вы женаты на той очаровательной молодой даме, которая раньше играла в «Милнерах» Кэндис? Она моя пациентка.

Я кивнул.

– Приходила ко мне в понедельник, – продолжил врач. – Одна из особенностей моей работы, иногда я вижу женщин чаще, чем их мужей. Только без обид.

– Никаких обид. Я взял за правило посещать врачей лишь в том случае, если это неизбежно. – Я снял ногу с ноги и хотел подняться и уйти. – И поскольку не собираюсь выклянчивать справку, чтобы устроить себе недельный отгул, не смею больше вас задерживать.

Но Букбиндер сделал жест, призывая остаться.

– Когда миссис Джекман назначает в регистратуре дату визита, там все встают на уши.

– Сила телевидения.

– Хотите знать, почему она пришла ко мне на прием?

В его словах было нечто непристойное. Я не хотел ничего такого знать и сдержанно проговорил:

– Мы с женой уважаем частную жизнь друг друга.

– Вы с ней спите?

Мои глаза округлились, и я резко выпрямился на стуле.

– Это имеет значение?

– Если бы не имело, я бы не спрашивал, – отрезал врач.

– Если вы имеете в виду в одной комнате, то да, – после паузы ответил я.

– В таком случае вы не могли не заметить.

– Что?

– У вашей жены бессонница.

– У моей жены… бессонница?

– Поэтому я спросил, не нервничаете ли вы на работе. Подумал, не сваливаете ли на нее свои заботы. Но вы ответили, что спокойны.

Мне была до лампочки его доморощенная психиатрия. Как психиатрия вообще. И я огрызнулся:

– Я редко обсуждаю с Джеральдин свою работу!

– В таком случае причина тревоги кроется где-то еще. Не может ли ее тревогу объяснить недовольство теперешней жизнью? Ведь ей приходится мириться с тем, что она больше не звезда и не в той степени, как раньше, предмет обожания.

– Это правда. Иногда Джеральдина снимается в рекламных роликах, но другой работы на телевидении ей не предлагают.

– Почему? Все ассоциируют ее только с Кэндис?

– Наверное.

– Вы не заметили, что она лишилась сна?

– Честно говоря, нет. Мы спим на разных кроватях. И как только моя голова касается подушки, я сразу отрубаюсь.

– Утром вы не спрашиваете жену, хорошо ли она спала?

– Как правило, не спрашиваю. У меня сложилось впечатление, что когда я встаю, она крепко спит. – Я помолчал. – Должен вам сказать, доктор, меня встревожил наш разговор. Если Джеральдин беспокоит бессонница, она могла сказать об этом мне. Но она потихоньку отправилась к вам.

– Я же сделал вполне обоснованный вывод, что вы в курсе проблемы. – Затем врач сказал нечто такое, что мне совсем не понравилось. – Я так понимаю, вы озабочены.

– Естественно, озабочен, после того как вы мне сообщили, – произнес я, еле сдерживаясь. – И сделаю все необходимое, чтобы помочь, если речь идет о том, чтобы подать среди ночи чашку горячего шоколада.

– Нет, нет! – возразил Букбиндер. – Бдения не нужны и составлять ей компанию среди ночи не надо. Так бессонницу не лечат.

– Что вы предлагаете?

– Не беспокойтесь, – небрежно бросил он. – Джеральдин теперь будет спать. Я «посадил» ее на люминал.

Я нахмурился:

– Неужели все так серьезно?

– Она принимала более легкие снотворные, но, по ее признанию, они не помогли.

– То есть Джеральдин уже какое-то время лечилась? Я не знал.

– У нее упорная бессонница, профессор. Необходимо как-то перебить это состояние. В подобных случаях хорошо действует старый проверенный люминал, в то время как новомодные транквилизаторы бессильны. Когда мы вернем привычку ко сну, через несколько недель все образуется само собой.

– Вы хотите сказать, что я ничем помочь не могу?

– Главная причина никуда не делась. Она может носить физический характер. Однако чаще всего бессонница – следствие нервного расстройства. Я вижу, вы сочувственно относитесь к жене, и если обнаружите, что не дает ей покоя, и сумеете как-то исправить, это будет эффективнее всякого люминала. И будьте благоразумны.

– Забавно!

– И еще, профессор, – вы разумный человек. Уверен, вам не нужно напоминать, что откровенность пациента с врачом жизненно необходима.

– Приму к сведению. – На сей раз я не стал сдерживаться и сказал ему все: – Как разумный человек я посоветую жене сменить лечащего врача. Всего хорошего.

Я поднялся и вышел из кабинета. Сел в машину, но завел мотор не сразу – сидел и размышлял, отчего у Джеральдин бессонница и почему я этого не заметил. Мне не пришла в голову мысль, что люминал предназначался не ей, а мне.

 

Глава вторая

В то же утро в Университете Бата я поймал себя на том, что наблюдаю, как секретарь декана литературного факультета мисс Хантер раскладывает на тарелке шесть шоколадных печений. В соседней комнате заседал управляющий университетский комитет, куда меня пригласили на обсуждение шестого пункта повестки дня. Но прождав двадцать минут, начал тревожиться. Так и не сумел успокоиться после разговора с Букбиндером. Схватил печенье, пытался острить.

– Смешное название – управляющий совет. Управлять, править, рулить… Чем они там рулят? Велосипедами?

Хилари Хантер любила посмеяться. Ее наверняка позабавила картина: пять профессоров давят на педали, кружась все утро по кабинету декана. Но храня верность начальнику, она осталась серьезной, только выключила закипевший во второй раз электрический чайник. Прошла еще минута. На секретарском столе прозвучал сигнал. Хилари разлила кофе и подхватила поднос. Я открыл перед ней дверь и прошептал:

– Обрати внимание на лидера заезда в желтом джерси.

Все равно что пихнул локтем под ребра. Секретарь улыбнулась и переступила порог.

– Дать вам носовой платок, мисс Хантер? – спросил декан.

Она покачала головой.

– Тогда оставьте поднос, мы справимся сами. Джекман, проходите, присоединяйтесь к нам.

Декан показал на обитый английским ситцем диван. Он ценил удобства и носил клетчатые шерстяные рубашки и галстуки ручного плетения. На двери висели его шляпа и мешок с клюшками для гольфа. В этом году была его очередь председательствовать в управляющем комитете. Остальные представляли другие факультеты. Троих я немного знал, а с четвертым, профессором Оливером с искусствоведческого отделения, иногда захаживал в бар.

– Как поживает наша вылупляющаяся из яйца школа английского языка? – поинтересовался декан.

– Чирикает, – ответил я.

– Готова подняться на крыло?

– А какая альтернатива? Путешествие в Штаты?

– Да вы оптимист! – Он усмехнулся и повернулся к соседу слева: – Профессор Оливер, будьте добры, объясните.

– Я? – удивился Том Оливер, рассыпая изо рта крошки печенья.

Ему постоянно требовалось что-нибудь жевать. Заседание, где запрещалось курить, было большим испытанием для постоянно дымившего трубкой человека. Он пригубил кофе и с трудом проглотил.

– Грег, тебе, вероятно, известно, что мы стараемся поддерживать в городишке образ нашего университета.

– Не в городишке, а в городе, – поправил декан.

– В городе. Год или два назад прозвучала критика, что мы превратились в ту самую легендарную башню из слоновой кости и плюем на бюргеров.

– Зачем вы так? – возмутился председатель комитета.

– Бюргеров, – повторил Оливер. – То есть добрых жителей. Это, разумеется, не соответствовало действительности. Учитывая нашу компетентность в науках и технологиях, мы постоянно участвуем в местной промышленности, организуя курсы без отрыва от производства. Предлагаем широчайший спектр циклов заочных лекций. Организовали концертное общество, которое проводит музыкальные мероприятия. На Рождество открываем для покупателей свою автостоянку, где люди могут оставлять машины и ехать дальше на общественном транспорте. Студенты устраивают неделю представлений, собирая средства на благотворительность.

– Например, носят кого-нибудь в балдахине, – вставил профессор религиоведения – легкий как пушинка человек, который ежегодно соглашался, чтобы носили именно его.

– И это тоже. Я вот к чему веду, Грег. Три года назад, когда тебя с нами еще не было, мы устраивали выставку в галерее «Виктория».

– Той, что над публичной библиотекой, – пояснил декан. – Хорошая выставка, если учесть, что мы только набирались опыта. – Он скользнул по мне взглядом.

– Организовывать выставку выпало мне, – продолжил Оливер. – В мою задачу входило развернуть экспозицию на тему «Искусство в Бате» – о художниках, которые в определенный период своей жизни находились в нашем городе. Подобралась пестрая компания: Гейнсборо, сэр Томас Лоренс, Уистлер, лорд Лейтон и несколько менее ярких звезд.

– Одну картину выставил сам профессор Оливер, – напомнил декан. – Абстрактную. Если не ошибаюсь, в красных тонах.

– Надо было чем-то заполнить место, – смущенно объяснил тот. – Я бы вообще предпочел экспозицию современного искусства. Но Общество живописцев Бата месяцем ранее провело ежегодную выставку, а мне было строго указано организовать нечто более традиционное.

Видимо, почувствовав, что необходимо акцентировать положительные аспекты мероприятия, снова заговорил декан:

– На нашу просьбу предоставить полотна на выставку «Искусство в Бате» откликнулись не только традиционные источники, но и частные коллекционеры. В этом частично и есть смысл подобных мероприятий. Способ привлечения местных жителей, напоминание им, что мы существуем. О выставке сообщали газеты, местное радио и телевидение. В итоге профессор Оливер превратился в медийную персону.

Оливер, вспоминая былую славу, закатил глаза. Я же сложил руки, откинулся на стуле и произнес:

– Понятно, джентльмены. Чем хотите нагрузить меня?

Декан нахмурился:

– Никто не собирается вас ничем нагружать, Джекман. Я считал, что профессор английского языка мог бы подобрать более удачное слово.

– Хорошо, озадачить.

– У нас, кажется, недопонимание. Вижу, вы не привыкли выбирать выражения, но зачем ершиться до того, как выслушали предложение? На мой взгляд, это прекрасная возможность английскому отделению создать себе имя. У самого молодого отделения должно быть много творческих замыслов по сравнению с нами, которые стояли у истоков. И еще, управление двухлетним учебным циклом я бы не назвал перегрузкой. К тому же в следующем году присвоения дипломов не будет.

– Сдаюсь, пойман на месте преступления. Вы хотите, чтобы я устроил рекламную шумиху? У меня развязаны руки?

– До определенных пределов.

Я пожал плечами:

– Значит, руки у меня не развязаны.

– У нас есть предложение – очень заманчивое. Исходит от самого городского совета. И естественно, получило горячую поддержку нашего комитета.

– Какое?

– Джейн Остен в Бате.

Наступила тишина.

– Джейн Остен, писательница, – уточнил декан, чья утонченность ничуть не умаляла его сарказма. – На случай, если вы не в курсе: несколько лет она прожила в нашем городе.

– Каждый день приходится узнавать что-нибудь новое. Значит, договор такой: Джейн.

– И Бат. Тема и смысл выставки – празднование дней Джейн Остен в городе.

– Празднование? Жаль, что она не с нами, а то бы оценила иронию.

– Объясните! – потребовал декан.

– Годы жизни Джейн Остен в Бате – не повод для праздника. Этот город изрядно достал ее.

– Профессор Джекман!

– Хорошо, сформулируем иначе: здесь прошла не самая счастливая пора ее жизни.

– Огульное обвинение!

Профессор религиовед потянулся за последним шоколадным печеньем и изрек:

– Что есть счастье? Что значило счастье для Джейн Остен? Мы имеем дело с абстракцией.

– Насколько помню, – заметил я, – когда преподобный Джордж Остен объявил семье, что им придется переехать сюда из Стивентона, где Джейн родилась и выросла, она вырубилась. Простите, лишилась чувств. По ее собственной оценке, Бат не стал для нее тем, чем являлся Стивентон. Тут она испытала горести, пережила смерть друзей, разрыв с женихом. Здесь умер ее отец. Семье пришлось переехать в более скромное жилище. Когда наконец она уезжала из города, то назвала это счастливым избавлением. Счастье состояло в том, чтобы бежать из Бата.

После новой неловкой паузы декан упрямо возразил:

– Факт остается фактом: Джейн Остен здесь жила. И она одна из величайших романисток.

– Но ни один из великих романов не был написан в Бате.

Декан посмотрел на меня поверх очков:

– Поправьте меня, профессор, если я ошибаюсь. Черты Бата доподлинно воспроизведены в ее творениях.

Я оглядел других членов комитета.

– И никак нельзя от этого увильнуть?

– Кто говорит, что мы собираемся увиливать? Нам открывается потрясающая возможность. Все, кто узнал об этой идее, горячо поддерживают ее. Помощь обещал главный городской библиотекарь и его коллектив.

– Вы уже рассказали о вашем проекте людям?

– Только паре ключевых персон.

– Лучше бы раньше со мной посоветовались.

– Грег, мы сами узнали только сегодня утром, – объяснил Оливер.

Я тяжело вздохнул, поднялся и подошел к окну.

– Где найти столько экспонатов, чтобы наполнить галерею «Виктория»?

– Бальный зал, – сообщил декан. – Нам предоставляют бальный зал.

– Боже, он еще больше!

– Только представьте, какой глубокий смысл! В нем наверняка не один раз танцевала Джейн Остен.

– Если честно, декан, – произнес Оливер, – зал разрушили бомбежки во время последней войны.

– Но вскоре его прекрасно восстановили.

– Правильно. – Я повернулся к членам комитета. – Огромный бальный зал. Чем мне его наполнить? Насколько помню, существует всего один портрет Джейн Остен размером с почтовую открытку, который написала ее сестра. Он хранится в Национальной портретной галерее, а других нет. Если мне даже удастся его позаимствовать – в чем я сильно сомневаюсь, – этого явно не хватит на помещение длиной в сто футов.

Декан пошелестел бумагами.

– Не сомневаюсь, если вы ухватитесь за появившуюся возможность, как это сделал три года назад профессор Оливер, мы устроим прекрасное представление.

Я обратился к профессору религиоведу:

– Как это с точки зрения абстракции?

– Можно использовать ее романы, – подсказал Оливер. Он хотел мне помочь.

– Открыть на каких-нибудь страницах книги и поместить в стеклянные витрины? – уточнил я. – Не слишком плодотворная идея. Толпы не соберет. Люди могут купить такие же романы в любом книжном магазине нашего городишки.

– Города, – пробормотал Оливер.

– Сфотографируйте дома, где она жила! – подхватил декан.

– А потом увеличу до натуральных размеров. – Если наклеить их на картон, а затем поставить вроде театральных декораций, они займут часть этого дурацкого бального зала. Своих студентов одену в костюмы того времени – пусть разгуливают вокруг и приговаривают: «Спасибо достойным аплодисментов господам из управляющего комитета за то, что устроили счастливейшую смычку города и мира, величие которой невозможно постигнуть».

– Брось, Грег! – вмешался Оливер. – Посидишь поразмышляешь, какие-нибудь идеи в голову придут.

– Это вам что, украшение витрин? Имя Джейн Остен – приманка для туристов? Никто не удосужился раскинуть умом, что она действительно думала об этом городе? Хотя, полагаю, поздно порицать того гения, который все это предложил.

– Это совсем не то, к чему мы стремимся, – возразил декан. – Наша цель – протянуть руку городу, а не унижать жителей, набирая академические очки. Да, согласен – опоздали. Намного опоздали.

– Сколько у меня времени? – обреченно спросил я.

– Такие выставки обычно устраивают летом, – заметил Оливер.

– А эту планируется открыть 9 сентября сроком на три недели, – подхватил декан.

– Значит, на моем отпуске можно поставить крест?

– Прошу на следующей неделе в это же время доложить, как продвигаются дела.

У меня тонкий слух, и, выходя из приемной, я услышал, как декан сказал:

– Бунтарь. Не припоминаю, чтобы на собеседовании, когда его рассматривали на должность заведующего кафедрой, он так себя вел.

– Вас тогда не было, декан, – подсказал Оливер. – Вы находились в творческом отпуске.

– Ах, вот как…

– Студенты его очень ценят.

– Можно поверить.

– Он нас не подведет.

– Надеюсь.

 

Глава третья

Многие люди идут по мосту Палтни, не отдавая себе отчета, что под ними Эйвон. Причина, разумеется, в том, что на нем, как на мосту Понте-Веккьо во Флоренции, по сторонам постройки. Реку не видно, если не войти в один из магазинчиков и не посмотреть в окно. Я слышал, что когда в 1769 году Роберт Адам проектировал мост, то вспоминал Понте-Веккьо, но сходство, если и есть, лишь поверхностное. Мост красив и оригинален – трехарочный, с венецианским окном в центре и высокими башнями-заставами по сторонам. Та, что напротив библиотеки на западной стороне, – кофейня «Давид». В нее-то я и зашел после заседания управляющего комитета. Мое посещение кофейни не было связано с новым заданием. Я заскочил к «Давиду» выпустить пар. Пообщавшись с Букбиндером, а затем с комитетом, полагал, что имею право развеяться. Не выносил профессорскую, возмущался нравами и повадками провинциальных ученых. В качестве создающего новое отделение профессора мне полагалось дни напролет выслушивать пережеванные суждения из «Гардиан» и «Индепендент» или жалобы на профсоюз, на то, как плохо сформирована крикетная команда или на вечно ломающийся ксерокс. Но только не в этот день.

Кофейня «Давид» для меня рай. Я считаю счастливым знаком, что обнаружил ее три года назад, приехав в Бат на собеседование в качестве претендента на главу английского отделения. Крохотная, не шире железнодорожного вагона, она привечала ароматом капучино, узкими скамьями и столами с льняными скатертями, за которыми посетители неспешно просматривали предоставляемые хозяином газеты. С одной стороны висело изображение Давида Микеланджело в раме. С другой – современный Дэвид разливал чай и кофе за своей малюсенькой стойкой, оставлявшей в тесном помещении максимальное пространство для гостей. Дэвид был худеньким и гибким – напоминал танцовщика с Гавайев, – а иначе за здешним прилавком ему бы не управиться.

Лучшими местами в кофейне являлись те, откуда открывался вид на реку. Течение воды из-под моста определяет состоящий из трех уровней U-образный каскад. Его изящные линии скрывают смертельную ловушку. Масса воды собирается и падает в закрытую зону, где образуется водоворот, доставивший много неприятностей безрассудным пловцам и байдарочникам.

Я сел у окна и привычно ужался, чтобы не мешать человеку за соседним столиком. Заказал кофе и стал вспоминать разговор в медицинском кабинете. Черт с ним, с Букбиндером, я расскажу Джеральдин, о чем мы с ним говорили. Честные отношения в нашей семье важнее медицинской этики, которая и без того уже подпорчена врачом.

Я взглянул на первую страницу «Таймс», отодвинул газету в сторону и достал из кармана «Нортенгерское аббатство» в бумажном переплете. Книгу я снял с полки в своем кабинете, прежде чем спуститься в город с Батуик-Хилл. Полистал и нашел фразу, которую Джейн Остен вложила в уста Изабеллы Торп: «Вы знаете, мне так осточертел Бат. Утром мы с вашим братом решили, что хотя здесь и можно неделю-другую развлечься, но жить постоянно мы бы не согласились ни за какие миллионы». Бальзам на сердце. Слова меня воодушевили. Оказывается, я все правильно помнил. Разумеется, неверно отождествлять взгляды литературного персонажа со взглядами автора, и надо признаться, в книге есть и положительные отзывы о городе, но в своем тогдашнем настроении я порадовался, представив, как члены совета ходят по выставке и наталкиваются на благостные виды георгианского Бата, снабженные едкими цитатами из книг Джейн Остен.

Я потягивал кофе и уговаривал себя выкинуть из головы крамольные мысли. Выставка свалилась на меня – она мое детище. Будет лучше, если я постараюсь ее полюбить. Чествование Джейн Остен в Бате. Я бы с удовольствием превознес все шесть ее законченных романов. Почему бы нет? Иначе я сижу не на своем месте. Но петь осанну их автору – для меня проблема. Я никогда не причислял себя к легиону обожателей Остен, называющих себя «джейнистами». Не потому, что мне что-то неприятно в ее характере. Напротив, проскакивающие в письмах Остен едкие замечания делают ее ближе и человечнее, по сравнению с мягкой Джейн-романисткой. Мои трудности фундаментальнее. Я не сочувствую тем, кто преклоняется перед писателями и изучает их жизнь под микроскопом. Любое литературное произведение обретает собственную, независимую от автора жизнь. Поэтому я не согласен с современными тенденциями хоронить творчество в биографических датах.

От этих мыслей меня моментально отвлекло то, что я увидел за окном. Три подростка нащупали точку опоры для ног у края каскада – там, куда прибивало плавник. Течение в этом месте было не таким быстрым, как в середине, где вода перекатывалась через край – результат непрекращающихся в последнее время дождей. Ребята выталкивали деревяшки к центру, развлекаясь тем, что нарушали поблескивающее однообразие потока.

Эта сцена красноречиво демонстрировала мои затруднения. Для выставки требовался зрительный ряд. Страницы текста, каким бы он ни являлся красивым, не годятся для демонстрации публике, если нет иллюстраций. Однако романы с этой точки зрения малопривлекательны. А иллюстрации к изданиям Остен всегда наводили на меня тоску. Немного лучше, чем странички мод. В Бате были написаны два ее романа: «Нортенгерское аббатство» и «Доводы рассудка». Но кто станет рассматривать фотографии Милсом-стрит или зала для питья минеральной воды, если все это рядом и можно увидеть своими глазами? Нет, придется ломать принципы и эксплуатировать биографический аспект – демонстрировать портреты родных Джейн, изображения домов, где она жила, и людей, с которыми встречалась. Иллюстрации будут статичными, но по крайней мере не покажутся безжизненными.

А как быть с движущимися картинками? Можно демонстрировать эпизоды из поставленных по ее произведениям телефильмов, которые снимались в Бате. Я вспомнил недавнюю телеверсию «Доводов рассудка». Би-би-си, возможно, просило разрешения городского совета проводить натурные съемки, поэтому будет вполне резонно рассчитывать на ответную помощь корпорации.

Я представил несколько рядов стульев перед большим экраном в бальном зале и проникся оптимизмом. Взгляд вернулся к каскаду. Один из пареньков двигался вдоль кромки к центру. Почти у вершины искривления в воде кувыркалась палка, которую он, вероятно, туда бросил. Двое других наблюдали, как парень уверенно идет в ее сторону. На вид ему было лет двенадцать-тринадцать, крепкого телосложения. На обоих берегах висели объявления, предупреждающие, что купаться и плавать на лодке в этом месте опасно.

Помню, я поспорил сам с собой: сначала говорил, что мальчишка идиот, и сразу возражал себе – мол, парням в этом возрасте постоянно требуется преодолевать себя. И если они не полезут в каскад, то станут съезжать по пандусам на скейтборде на какой-нибудь автостоянке. Мальчишка добрался до высшей точки закругления каскада, выхватил из воды палку и поднял над головой, словно меч Экскалибур.

Один из наблюдавших парней, видимо решив, что хватит уже их приятелю выставляться, схватил деревяшку, швырнул в его сторону, но не попал. Заметив, что в него чем-то запустили, парень увернулся, однако, недооценив силу течения, был вынужден, чтобы сохранить равновесие, шагнуть в сторону. Это привело его ближе к краю. Он почувствовал опасность и мгновение балансировал, размахивая руками. Затем переступил на следующий уровень.

Ход, казалось, был верным. Бетонные ярусы были в этом месте широкими, а перепад высоты составлял не более нескольких дюймов. Течение ему не грозило, он мог в любую секунду уйти на безопасное место. Но парню не повезло. Нога соскользнула, и он, потеряв равновесие, опрокинулся на спину. Вода потащила его вниз на следующий уровень.

Я вскочил, испугавшись, что сорванца затянет в водоворот. Кажется, крикнул Дэвиду: «Мальчишка в опасности!», выскочил из кофейни и побежал через мост. Другие люди тоже видели с набережной, что происходит, но я оказался ближе всех. Повернул направо и, схватившись за железные перила, бросился вниз по лестнице к поддерживающей мост каменной опоре. Я спешил к ограждению у реки. Оттуда открывался хороший обзор, но мальчишка исчез, а два других, будто в столбняке, смотрели на то место, где вода, скатываясь с уступа, образовывала кипящую воронку.

С этого берега реки в конструкции перепада было устроено нечто вроде шлюза – огромные ворота на платформе. Чтобы добраться до цели, мне требовалось преодолеть сотню ярдов до противоположной стороны, где находилась лестница, и перебраться через платформу. Там же висели спасательные круги. Времени на это не было.

Я сорвал пиджак и ботинки, перелез через ограждение и прыгнул. Полет вниз составил футов пятнадцать. Я ушел под воду, вынырнул, отплевался и поплыл. До этого момента мои действия были автоматическими. Но в воде одолели сомнения. Было ли ребят трое или только двое? Мое представление бессмысленно и глупо, если попавший в беду парень выбрался самостоятельно и уже стоит на берегу.

Правая рука коснулась чего-то твердого под водой. Ухватившись за камень под бетонным водоразделом, я подтянулся, сначала оперевшись на одну ногу и вытолкнув себя наверх. Теперь я сумел встать примерно в том месте, куда добрался парень, когда полез за палкой. Течение сбивало с ног. Ребята на берегу что-то кричали и махали руками.

– Вы его видите? – крикнул я в ответ.

– Пока не выплыл. – У парня был приятный выговор, навевающий воспоминания об учебнике латинского языка и полосатых школьных шапочках.

– Где вы его видели?

– Там, сэр! – Он показал пальцем.

Я повернулся налево и заметил руку в клочьях пены. Но она сразу же исчезла из виду.

– Бросьте спасательный круг и приведите помощь!

Я понимал, что мои шансы невелики, но нельзя же спокойно смотреть, как тонет человек. Я спустился на второй уровень. И тут моя нога поехала в сторону, я рухнул на колени и пополз к тому месту, где заметил руку. Ясно представлял, как завихрения потока не дают парню выкарабкаться назад, а реке унести его вниз. Парня будет затягивать на глубину и выталкивать наверх, пока он не захлебнется.

Ни на что не надеясь, я снова окинул взглядом бурлящую поверхность и вдруг увидел мальчика. Его в очередной раз подбросило вверх в двух или трех ярдах передо мной. Крутило, как бревно, судя по всему безжизненное. Я бросился вперед, выставив руки, и попытался схватить утопающего. Холодная вода ударила в меня с силой носорога и потянула на дно. Я наглотался воды, в ушах звенело. Меня опрокинуло, и я потерял представление, где верх, где низ. Голова угодила во что-то твердое, но мне удалось ухватить парня, и я держал его за ногу.

Обхватил обеими руками, подтянул ближе. Водоворот играл нами, будто бутылочной пробкой, – то тащил вниз и волочил по дну, то, выбрасывая наверх, крутил и бил в лицо. Но я не отпускал парня. Хотя сознавал, что силы тают, и бороться с рекой становится труднее. В очередной раз оказавшись на поверхности, улучил момент, вдохнул и увидел над собой листву. Это означало, что нас снесло к внешней стороне каскада, где течение было не таким сильным.

Плечо чиркнуло о камень основания, и я нащупал ногами дно. Вдохнул и перехватил парня – подсунул руку под спину и приподнял, чтобы лицо оказалось над водой. Оно было белым, безжизненным. Голова безвольно откинулась назад.

Держа в руках обмягшее, тяжелое тело, я боролся с течением, пока не удалось переступить на нижний уровень у края каскада, как раз под тем местом, где стояли его приятели. Должен сказать, хотя это может прозвучать цитатой из журнала «Бойз оун пейпер», мое усилие сделать все возможное, чтобы спасти юную жизнь, придало мне больше сил, чем я в себе подозревал. Сначала я встал на колени, затем, опершись на правую ногу, поднялся во весь рост и, спотыкаясь, двинулся к тому месту, где каскад заканчивался перемычкой со шлюзом. Она была достаточно широкой, чтобы там посадили деревья.

Наклонившись, я положил парня на землю. Чтобы у него появился шанс выжить, мне нужно было делать искусственное дыхание. Но я плохо представлял, с чего начать. И тут, словно в ответ на мои мысли, раздался юный голос:

– Поцелуй жизни, сэр! Попробуйте поцелуй жизни!

Это советовал один из товарищей парня.

Я пытался вспомнить, что следует делать. Положил ладонь на лоб бесчувственного мальчишки и запрокинул голову. Из края рта вытекла струйка воды. Повернул голову, но безрезультатно. Ноздри и рот, похоже, были свободны от водорослей и тины.

– Зажмите нос и дуньте в рот!

Я попробовал. Губы были клейкими, неживыми. Дунул несколько раз и вдруг увидел, что грудь парня поднялась – воздух попал ему в легкие. Но на этом все и закончилось – у меня ничего не получилось. Тогда я стал ритмично давить ему в нижнюю часть грудины. И, не отрывая взгляда от бледного лица, спросил:

– Ты сбегал за помощью?

– Нельсон побежал, – ответил мальчик. – Тот, что кинул деревяшку.

Мне было наплевать, как звали метателя деревяшки. Я быстро терял уверенность, что мне удастся привести несчастного в сознание.

Я перестал давить на грудину и, коснувшись пальцем шеи, попытался нащупать пульс. Если в парне и сохранилось биение жизни, оно было слишком слабым, чтобы различить. Я приподнял ему веки – глаза были неподвижны. Опять зажал ноздри и приложил свои губы к его губам.

На таком близком расстоянии трудно было не ошибиться, но, когда я дунул ему в легкие во второй раз, мне показалось, будто его глаза дернулись. Они оставались закрытыми, но я ощутил движение мышц вокруг глазниц. Хотя не мог сказать, было ли это на самом деле или кожа собралась, потому что я надавил ему на нос.

Я перестал дуть и отодвинулся, чтобы лучше рассмотреть лицо, и, когда поднес руку к глазу, он открылся и радужка дернулась. Полностью открылись оба глаза.

Это был поистине трогательный момент. Спасение. Помилование. Человеку вновь даровали жизнь.

– Слава богу! – Я неверующий, но другие слова не могли бы вместить мои чувства.

Парень закашлялся и стал отплевываться.

– Сейчас положу тебя на бок, – предупредил я. Никогда радость общения не была настолько совершенной.

Он сделал несколько коротких вздохов, а затем его стошнило водой. Я принялся массировать ему спину.

– С ним все в порядке! Вы его спасли! – Другой парень опустился около товарища на колени. – Ты живой, Мэт?

– Его зовут Мэт? – спросил я.

– Мэтью. А я Пирс.

– Хорошо, Пирс, тащи рубашку. Надо накинуть ему на плечи. – Мэт повернул голову, и я его успокоил: – Скоро доставим тебя домой.

– Вон бегут Нельсон со старым Биллом, – сообщил Пирс.

Я повернулся. Бежали не только Нельсон со старым Биллом. По берегу к каскаду спешили еще человек двадцать. Им предстояло подняться по лестнице и перебраться через шлюз. Я воспользовался временем, чтобы замолвить слово за Нельсона.

– Слушай, Пирс, я бы на твоем месте больше не распространялся о той брошенной деревяшке. Мэтью топал по границе водораздела, споткнулся и упал. Вот все, что тебе следует сказать.

– Наверное, сэр.

– Не сомневаюсь.

– Хорошо, сэр.

Хриплым голосом заговорил сам Мэтью:

– Он не специально.

Я взглянул ему в лицо – веки покраснели, темные волосы прилипли ко лбу. Он производил впечатление сообразительного парня.

– Ты прав, сынок, – произнес я. – Случается, мы совершаем в жизни дурацкие поступки, а потом об этом жалеем и не хотим, чтобы о них вспоминали. – «Сынок» сорвалось с губ непроизвольно, хотя у меня не было ни сына, ни дочери. В тот чудесный момент, когда Мэтью открыл глаза, я испытал нечто подобное радости и облегчению отца, узнавшего о рождении ребенка.

– Этот джентльмен спас тебе жизнь, Мэт, – объяснил Пирс.

– Мэту нужно отдохнуть, – сказал я.

Нельсон нашел не полицейского, а дорожного инспектора и вел спасательную партию к лестнице и через платформу. Им оставалось перелезть через ограждение и спуститься вниз. Кто-то предусмотрительно захватил мой пиджак и ботинки. Пока я надевал их, парни излагали свою версию происшествия. Их рассказ прервала сирена «Скорой помощи». Вниз передали одеяло. Мэтью возражал, хотел идти домой, но его завернули и подняли наверх.

Теперь мне представилась возможность исчезнуть. Меня нисколько не привлекала роль отважного спасителя. Пусть меня лучше считают отравляющим декану жизнь бунтарем.

 

Глава четвертая

Позднее в тот же день я пил кофе в кухне своего дома на Батуик-Хилл, когда барабанная дробь колесиков гаражных ворот возвестила, что после ланча в пабе вернулась Джеральдин. Последовала быстрая череда звуков: стук дверцы «Метро», дробь каблучков по бетону и скрип дверной ручки. Она распахнула створку. После долгих лет съемок на телевидении Джеральдин любила эффектные выходы. Этот тоже прекрасно получился.

– Боже, что происходит? – воскликнула она, увидев меня в белом банном халате. – Ты мне изменяешь?

Я улыбнулся. Если жена способна на юмор, в чем я в последнее время начал сомневаться, это хорошо.

– Хочешь кофе?

Она кивнула. От выпитого коктейля с джином Джерри раскраснелась. Туго натянутая кожа на скулах, четкий контур подбородка. Почти десятилетие косметический отдел Би-би-си хранил и лелеял персиковую мягкость ее юности. Теперь мягкость исчезла. Уже два года, как Джерри убрали из сериала, но и сейчас при взгляде на нее нельзя было не вспомнить Кэндис. Она была по-прежнему потрясающе привлекательной женщиной, однако и перемены все же были разительными – горькая иллюстрация того, почему свадебные фотографии по прошествии нескольких лет во многих семьях прячут в ящик комода.

– А мне сейчас показалось, будто ты умер, – произнесла мне жена.

– Умер?

– Увидела в гараже твой висящий костюм и сначала подумала, что ты в нем. С какой стати он там?

– Намок. По крайней мере, брюки. Сегодня мне пришлось понырять. Ткань пахнет речной водой. Вот я и повесил его там.

– Речной водой? Ты серьезно?

Я насыпал в чашку растворимый кофе, налил кипяток и рассказал ей о парне в каскаде. А когда закончил, Джерри заметила:

– Ты же мог утонуть. Действительно умереть. – В ее голосе не прозвучало озабоченности. Напротив, в тоне проскользнула нотка сожаления.

Я не обратил внимания. Как имеющий отношение к литературе человек, я принимал ограниченность способности мозга к полету воображения. И бодро ответил:

– Вряд ли. Меня Бог бережет, как того голубя на Грейт-Рассел-стрит.

– Неужели?

– Еще не забыла?

– Не собираюсь забывать.

В те дни голубь с Грейт-Рассел-стрит превратился в птицу, символизирующую несчастья. Наш брак не дал бы трещину, если бы мы не выбрали тот образ жизни, который вели. Джеральдин больше не снималась, однако мы придерживались соглашения о полной независимости друг от друга. Я ехал на курсы за границу, не ожидая, что она захочет составить мне компанию. Джеральдин без меня каталась на лыжах по выходным. У каждого из нас имелись свои машины, кровати, газеты, книги, музыкальные записи. Она ходила в церковь, я нет. Иногда порознь шли с кем-нибудь пообедать. В теории предполагалось, что время, которое мы проводим вместе, будем больше ценить, поскольку это наш собственный выбор, а не дань обстоятельствам. В первые месяцы брака все прекрасно получалось – мы любили друг друга и с радостью занимались сексом.

Учитывая свободный стиль нашего союза, изменившаяся после потери работы на телевидении жизнь Джеральдин, казалось, не должна была слишком подорвать наш брак. Во время съемок она заработала много денег и тратила их, как хотела. Быстро познакомилась с веселой компанией из Бристоля, и люди охотно приняли ее в вихрь социальной жизни, какой ей раньше не хватало.

Но вот миновало два года, и наша независимость осталась тем единственным, что нас объединяло. Изменчивость настроений, ссоры, обвинения превратили созданное нами пространство в бездну. Сексом занимались с безразличием, наполовину притворяясь. Наши миры не совпадали, и нам не о чем стало говорить, даже когда Джеральдин находилась в хорошем настроении. Она обзавелась друзьями, с которыми я так и не познакомился. «Тебе будет с ними неинтересно, а им с тобой», – говорила она. Все шло к разрыву.

Но я не мог вообразить, насколько представление Джеральдин о разрыве категоричнее моего. И продолжал чувствовать по отношению к ней ответственность. Налив ей кофе, сказал:

– Сегодня утром ходил на медицинское обследование и познакомился с твоим врачом Букбиндером.

– Я тебе не говорила, что Букбиндер мой врач, – произнесла она.

– Ты мне также не говорила, что лечишься от бессонницы.

– Черт возьми! – Взмах ее руки, и чашка с кофе на столе перевернулась. – Это мое личное дело. Ты не имел права спрашивать!

– Успокойся, Джерри! – попросил я. – Пока не запустила что-нибудь в потолок. Он сам рассказал. Думал, я знаю. Я ответил, что не знал. Это для меня новость. Не замечал, чтобы ты лежала без сна.

Она не ответила – сверлила меня взглядом зеленых глаз, каждую секунду готовая подтвердить аксиому о вспыльчивом нраве рыжих.

– Джерри, – примирительно продолжал я, – я не хочу делать из этого историю. Если у тебя была бессонница – сочувствую. Мне недавно тоже не спалось, я слышал, как ты ровно дышала, и не сомневался, что совершенно отключилась. Видимо, таблетки сняли проблему.

Ее глаза округлились и тут же превратились в щелочки.

– И об этом пронюхал? Что еще удалось выяснить? Может, читаешь мои дневники?

Я хотел снизить градус нашего разговора, но ее упрек показался слишком обидным, и я отрезал:

– Жалуйся своему врачу, а не мне!

Она налетела на меня, как вихрь:

– Змея подколодная! Лезешь в мои дела! Ходишь за моей спиной к моему врачу и суешь нос в мою историю болезни! Это подло!

Обычная песня.

– Ты меня слушаешь? – огрызнулся я. – Мне осточертела твоя мания преследования. Меня послали на медицинское обследование. Но поскольку моего врача Маршалла не было, попал к Букбиндеру, узнать результаты.

– Специально отправился в тот день, когда отсутствовал Маршалл! – Джерри ткнула пальцем в мою сторону. – Воспользовался своим обследованием, чтобы выяснить, чем меня лечат.

– Уймись.

– И дураку понятно! Ты с ним что-то замышляешь за моей спиной. Сговорился с моим врачом, негодяй!

– Если бы я что-то замышлял за твоей спиной, то зачем бы я сейчас тебе все это рассказывал?

– Ты лживый подонок, вот почему! Притворяешься, будто играешь в открытую, а делаешь все исподтишка! Почему ты мне все это рассказал, если знал, что я расстроюсь? Наверняка задумал какую-то гнусность!

– Хочешь знать, почему я рассказал? Отвечу. Всегда считал, что нужно быть честным с тобой. И другая причина: уверен, что тебе нельзя пить, водить машину, если лечишься люминалом. Пользуйся такси.

– Иди к черту! – Джерри схватила сумку и направилась к двери.

– Я действительно так считаю! Если будешь продолжать в том же духе, то кого-нибудь убьешь.

Она расхохоталась.

Я отчаялся в чем-либо убедить ее.

 

Глава пятая

В четверг на той же неделе я стоял перед телекамерой у одного из семи мраморных каминов в главном бальном зале Бата – месте, необдуманно выбранном для проведения посвященной Джейн Остен выставки. Но мое пребывание там не имело непосредственного отношения к ней. Меня пригласили по другому поводу – рассказать об истории здания для региональной программы Би-би-си. Однако мои мысли все равно уносились вперед, в сентябрь. Зал оказался больше, чем я помнил. Мой взгляд скользнул по коринфской колонне, по пышно украшенному потолку к оркестровой галерее.

– Профессор, вы не подвинетесь чуть ближе к Сэдди? – попросили меня.

– Если только Сэдди не перевозбудится.

– Так достаточно. Там и оставайтесь. – Нервный новозеландец, руководивший съемкой, повернулся к осветителю: – Тебя устраивает? – Тот поднял большой палец. – Со звуком порядок?

Пока они решали технические проблемы, я предупредил Сэдди, которой поручили задавать мне вопросы.

– Пока мы не начали, должен вам пояснить. Вы упомянули о выставке «Джейн Остен в Бате». На данной стадии милейшая Джейн только брезжит в моей голове, и причем смутно. Мне самому о ней поведали всего пару дней назад. Лучше не задавайте вопросов о моих планах.

– Хорошо. Разве Дуги вам не сказал? Я ни слова о ней не упомяну. После того как мы прокрутим интервью, сообщим зрителям, что в сентябре вы планируете провести такую выставку. Небольшая предварительная реклама. Но если возражаете, можем не говорить.

– Нисколько. Давайте приступим.

– Наша сегодняшняя тема, профессор: как пользовались этим залом в течение веков. Что происходило здесь в эпоху Джейн.

– За колоннами?

В глазах Сэдди мелькнуло беспокойство.

– Мы предпочли бы, чтобы вы сделали акцент на более формальные аспекты – бальные наряды и все такое. Я записала еще два интервью о менее респектабельном использовании зала в более поздние времена. Оказывается, между войнами тут устроили кинотеатр.

– Кинотеатр? – произнес я. И с тем же серьезным выражением лица добавил: – Не могу представить ничего менее респектабельного, чем кинотеатр.

Всякий берущий интервью журналист опасается остряков. Сэдди пристально посмотрела на меня и заявила:

– Должна предупредить, что все будет отредактировано. В эфир пойдет только в пятницу. Дуги хочет два дубля на случай, если возникнут технические проблемы. Например, если вы закашляетесь, это не попадет на экран. Не беспокойтесь.

– Дорогуша, я никогда не беспокоюсь.

Сэдди облизала губы и, отвернувшись, пробормотала:

– Как ты надоел мне, голубчик.

Я решил, что это адресовано съемочной группе. Она кивнула режиссеру Дуги.

– Тишина на площадке! – крикнул тот. – Дубль первый. Мотор!

Но не успели мы справиться с первым вопросом Сэдди, как он скомандовал:

– Стоп!

Что-то случилось со звуком. Пока телевизионщики налаживали аппаратуру, я позволил себе передышку. Отошел от камина к стульям восемнадцатого века, на которых телевизионщики отдыхали между дубляжами. Подобрал оставленную кем-то газету «Бат ивнинг кроникл», сел и прочитал заголовок: «Скромный герой спас тонувшего в каскаде мальчика». Далее следовал текст:

Вчера днем неизвестный мужчина прыгнул в Палтнийский каскад и спас тонувшего школьника, вытащив на безопасное место. Мэтью Дидриксону двенадцать лет. Он живет на Линкомб-Райз, учится в Хоровой школе аббатства. Когда его вытащили из воды, он был без сознания, но спасатель привел его в чувство «поцелуем жизни» – специальным методом реанимации. Потрясенного, нахлебавшегося воды подростка отвезли в больницу «Ройал юнайтед» и вскоре отпустили. Спасителем Мэтью стал хорошо одетый мужчина лет тридцати пяти, который, не назвавшись, ушел с места события.

Мистер Дэвид Бродбент, бывший оптик, а ныне пенсионер, наблюдал за происшествием с набережной.

– Мальчик играл с двумя товарищами, – рассказал он, – и стал перемещаться к центру каскада. После недавних дождей течение было сильным. Мэтью пошатнулся и, поскользнувшись, упал в воду. Мужчина это заметил с Палтнийского моста, сбежал по лестнице и кинулся в воду. Не колеблясь, поплыл к каскаду за парнем. Героический поступок, потому что уже случалось, что люди тонули в этом месте. Каким-то образом ухватил парня. Их прибило к одной стороне, он вытащил Мэтью на берег и привел в чувство «поцелуем жизни». Думаю, нужно проинформировать Королевское общество спасения на водах, ведь этот человек заслуживает медали».

Доктор Раджиндер Мертак, принявший Мэтью в больнице, заявил:

– Мальчик, безусловно, обязан жизнью четким, разумным действиям неизвестного.

Мать Мэтью, Дана Дидриксон, водитель компании «Реалбрю эйлз лимитед», сказала:

– Я бы очень хотела поблагодарить храброго мужчину, спасшего жизнь моему сыну.

Сам Мэтью, нисколько не пострадавший, кроме царапин и ссадин, завтра вернется в школу.

Событие прокомментировал представитель полиции:

– В последние десять лет в Палтнийском каскаде утонули трое, и неизвестно, сколько инцидентов произошло с купальщиками и байдарочниками. Люди не сознают, что глубина там такова, что может погрузиться двухэтажный автобус. Если человека подхватит глубинное течение, то он окажется в смертельной ловушке.

– Не увильнете, – раздался за моей спиной голос. – Я вас нашла.

– Что? – Я отложил газету.

– Начинаем следующий дубль, – объяснила Сэдди.

В тот вечер, когда передавали интервью, меня вызвали на учебную комиссию, и я его пропустил. Видела Джерри и предусмотрительно включила видеомагнитофон, но не обратила внимания, что он настроен на четвертый канал. Поэтому я минут десять смотрел программу для огородников, прежде чем сообразил, в чем дело. Но после нашей ссоры по поводу моего визита к Букбиндеру поступок жены обрадовал меня, и я поблагодарил ее.

– Забавно, – сказала Джерри, – когда я вижу тебя в телевизоре, ты всегда разный. Иногда почти соблазнительный.

– Соблазнительный? – Я сделал вид, будто обиделся. – Мы обсуждали общественные нравы Бата эпохи Джейн Остен. Какие они были на мой профессорский взгляд.

– Я так не поняла. Это же был фарс. Грег Джекман притворялся, что он профессор, как актер изображает Юлия Цезаря.

В ее словах была немалая доля правды, но мне не понравилась аналогия.

Около десяти часов вечера, когда я потягивал коньяк перед тем, как проверить, закрыты ли окна и двери, зазвонил телефон. Джерри принимала душ, поэтому я поднял трубку, ожидая, что со мной заговорит один из ее многочисленных друзей, которые не стеснялись набирать наш номер в любой час, если хотелось поделиться очередной сплетней.

– Могу я поговорить с профессором Джекманом? – спросила женщина.

– Слушаю.

– Я узнала вас по голосу. Извините, что звоню поздно. Я не слишком вас беспокою?

– К вашим услугам, – осторожно отозвался я, прикидывая, не моя ли это студентка, решившая оспорить оценку. – Мы знакомы?

– Нет. Меня зовут Эйбершо. Молли Эйбершо. – Она помолчала, словно давая время вспомнить ее. – Я из «Бат ивнинг телеграф».

– Кажется, я встречал вашу фамилию в газете.

– А сегодня вечером я видела вас по телевизору.

Вот почему она узнала мой голос. Теперь, когда я выяснил, кто моя собеседница и почему ей знаком мой голос, я успокоился.

– Вероятно, вы обратили внимание на объявление о выставке, посвященной Джейн Остен?

– Да. Если не ошибаюсь, она состоится в сентябре?

– Верно, – подтвердил я, но не добавил, что данный вопрос вряд ли оправдывает звонок незнакомому человеку в десять часов вечера.

– Вы наверняка захотите, чтобы она получила отклик в прессе, – продолжила журналистка. – Тогда поближе к делу просветите меня, что и как.

– Хорошо. Пока рано о чем-либо говорить, но с я удовольствием вам помогу. Мой домашний телефон у вас есть. Как и университетский. Связаться будет нетрудно.

– Хочу вас спросить еще кое о чем. Не знаю, знакомы ли вы с нашей газетой. Вероятно, дважды в неделю ее подсовывают под дверь. Газета распространяется бесплатно, но, благодаря нашим материалам, у нас прекрасная репутация. Сегодня вечером я разговаривала с одним юношей, который в понедельник чуть не утонул в Палтнийском каскаде. Он видел вас в телепередаче. Думает, что вы тот самый человек, профессор, который спас ему жизнь. Можете это подтвердить?

– С какой стати вы меня об этом спрашиваете, мисс Эйбершо?

– Случай представляет общественный интерес. Храбрый поступок заслуживает того, чтобы о нем написали.

– Но о нем уже сообщили на следующий день после того, как все произошо.

– Видела. В «Ивнинг кроникл». Но они не смогли назвать имени…

– Неизвестного героя?

– Да.

– А вы рассчитываете, что у вас получится эксклюзивный материал?

– Это были вы, профессор?

Я по глупости признался.

– Послушайте, я не хочу никакой шумихи, – добавил я. – Любой поступил бы так же, увидев парня в опасности.

– Старая песня! – рассмеялась Эйбершо.

– Вы о чем?

– Перестаньте! Подобные истории печатали тысячу раз. Мужчина спасает ребенка, или пожилую даму, или котенка и скрывается, не назвавшись. А когда его находят, заявляет: «Любой поступил бы так же». Черта с два! В наше время девять человек из десяти повели бы себя иначе.

– Не понимаю, мисс Эйбершо, чего вы от меня хотите, но я считаю инцидент исчерпанным.

– Моя газета все равно напечатает вашу фамилию, – заявила она. – Я посчитала, что вы захотите высказаться. Не возражаете, если утром мы пришлем к вам фотографа сделать снимок?

– Нет.

– Очень любезно с вашей стороны. Примерно в девять часов устроит?

– Не привык позировать перед объективом.

– Мы крупнейшая местная газета, сотрудничаем с университетом, освещаем различные события!

– На здоровье. Но данное событие не заслуживает вашего внимания.

– При всем уважении к вам я считаю по-другому.

– Значит, наши мнения расходятся.

И тут она пошла с козыря:

– Разве вам не интересно узнать, как дела у Мэтью?

В ее фразе чувствовалась угроза антирекламы – ведь она могла выставить меня не в самом лучшем свете.

– Вот вы мне и расскажите, – произнес я, – как у него дела?

– Нормально. Но он хочет встретиться с вами, чтобы лично поблагодарить.

– Нет, – быстро возразил я. – Прекрасно, что у него все в порядке. Но вопрос закрыт. Спасибо, что позвонили, мисс Эйбершо. – Я повесил трубку.

Из любопытства и повинуясь тревожному предчувствию, я открыл на следующее утро «Бат ивнинг телеграф». Все оказалось хуже, чем я предполагал. Статью поместили на первой полосе.

Профессор бросается на помощь

Неизвестный мужчина, бросившийся спасать тонувшего в Палтнийском каскаде школьника, оказался профессором Батского университета Грегори Джекманом. Ему тридцать семь лет, живет на Батуик-Хилл, в 1987 году получил назначение на недавно созданную кафедру английского языка. На этой неделе «Дейли телеграф» обратилась с просьбой найти героя, покинувшего место происшествия не назвавшись. В редакцию позвонили много людей, которые подробно описали мужчину, но узнал его тот, кто ему обязан жизнью, – двенадцатилетний Мэтью Дидриксон, ученик Хоровой аббатской школы. Мэтью узнал профессора, увидев его в телепередаче, в которой тот рассказывал об истории городского бального зала.

– Я не сомневаюсь, что профессор именно тот человек, кто спас мне жизнь, – сказал Метью, – когда вчера вечером ему позвонили из «Телеграф». – На тот канал я переключился случайно и вдруг вижу – вот он. Потрясающе!

Вчера вечером редакция связалась с профессором Джекманом, и он подтвердил, что спас юношу. Убедившись, что Мэтью пришел в сознание и «Скорая помощь» на подходе, он ушел, потому что, по его собственным словам, считал, что «инцидент исчерпан». Сказал, что рад, что с мальчиком все в порядке и случай остался без последствий.

Я поморщился, но понимал, что могло быть хуже. Надо было радоваться, что я успел прочитать последнюю в семестре лекцию, а то бы статья послужила отличным поводом для шуточек какому-нибудь острослову из студентов.

Выходные я планировал провести спокойно. Намечалось единственное общественное мероприятие – в воскресенье в магазине книжной сети «Уотерстоун» готовилась рекламная кампания сборника стихов придворного поэта-лауреата Теда Хьюза. Он должен был подписывать свои книги. Я никогда не встречался с Тедом Хьюзом, но мне нравилось его творчество и темы, которые он затрагивал. Затем, если встреча не затянется, решил поехать в Гэмпшир, в селение Чотон, где находится дом, где жила Джейн Остен. В нем организован музей, и я был просто обязан заглянуть в него в связи с предстоящей выставкой.

Выходные выдались необычными – драгоценной, если не сказать сверхъестественной, передышкой в типичном английском лете, когда прогноз погоды обещает знойную жару. Вся страна примеряла не тронутые с прошлого года шорты и смахивала пыль с соломенных шляп. Из пабов и кафе выносили на улицу столы и стулья. Увеличилась продажа кремов для загара, средств от насекомых, пива и латука. А моя жена, втайне от меня, готовилась убить меня.

В воскресенье мне потребовалось поработать в университете, и я провел там несколько часов, пока жара не выгнала из здания. Потом поехал в Бат на литературную встречу, которую омрачил неожиданный эпизод. В книжный магазин я вошел около двенадцати часов и застал столпотворение вокруг стола, за которым Тед Хьюз уже подписывал свои сборники стихов – прекрасное свидетельство литературного вкуса жителей Бата, хотя некоторые все-таки снизили тональность момента, забравшись на стулья, чтобы лучше разглядеть известного человека. Я поискал знакомых и нашел несколько родственных душ из университета. И вскоре мы погрузились в захватывающую дискуссию о направлениях в современной поэзии.

К нам подошла полная женщина и, фактически оттеснив одного из моих собеседников, назвала меня по фамилии. Я ее не знал, хотя голос показался мне знакомым. Женщина представилась – это была Молли Эйбершо, журналистка, звонившая поздно вечером в четверг. Подобная настырность мне не понравилась, и я ей напомнил, что мне больше нечего сообщить для печати.

Моя реакция была предсказуемой, хотя, вероятно, чрезмерной, но она, судя по всему, заранее разработала план кампании. Сказала с улыбкой, что пришла не задавать вопросы, а кое с кем меня познакомить. И тут же вытолкнула из-за спины Мэтью – парня, которого я выловил из воды в каскаде. Бедняга явно стеснялся. Журналистка пыталась заставить его произнести слова благодарности, но, прежде чем он успел открыть рот, я заявил, что этого не требуется.

Можно представить удивление моих знакомых. Они ничего не знали о моем приключении в каскаде. Но Молли Эйбершо на этом не остановилась. Сообщила, что со мной хочет познакомиться мать мальчика. Однако я успел прийти в такое состояние, что стало наплевать на церемонии, и, как только сверкнула вспышка фотоаппарата и я понял, что меня подловили, действовал решительно. Схватил фотографа и велел засветить и отдать мне пленку. Несчастный оцепенел от страха, но я не отступал и добился своего.

Ничего подобного не ожидаешь, когда идешь на литературную встречу.

 

Глава шестая

Как только представилась возможность, я ушел из книжного магазина «Уотерстоун». Поездка в Чотон заставила меня задуматься о других проблемах. Дом, где Джейн Остен провела последние восемь лет своей жизни, расположен ближе к Бату от Альтона у шоссе. Он превращен Обществом Джейн Остен в музей – не такое место, куда меня обычно тянет. Я делал пометки, получилось множество пунктов – рукописи, семейные портреты и другие реликвии, о которых я собирался справиться, можно ли их позаимствовать. Список не включал локон волос Джейн, недавно выкрашенных в ярко-рыжий цвет, или увеличенные фотографии кусочков ее кожи с их корнями. В своем выборе я руководствовался строгим профессорским вкусом, но даже такое просторное место, как стофутовый зал, имеет свои пределы. Я сообщил заведующему о цели своего визита и спросил, какова возможность воспользоваться экспонатами для выставки. Выходило, что мне потребуется обратиться в Общество Джейн Остен в связи с обычными ограничениями по страхованию.

Когда я ехал домой, зной уже спал, но вести машину было трудно – солнце светило в ветровое стекло под низким углом. Я остановился в «Мальборо» выпить кружку пива и закусить салатом и в Бат вернулся после девяти часов, чтобы столкнуться с новым испытанием. Еще до того, как я увидел на подъездной дорожке длинную вереницу машин, до меня донесся бессмысленный ритм диско. Я заметил красный «Порше» и серый старомодный «Бентли» – автомобили людей из бристольской компании Джеральдин. Потянуло запахом горячих углей и кебаба. Совсем не в стиле Джейн Остен.

Передняя дверь была открыта, на пороге сидел незнакомый бородатый мужчина и отбивал ритм диско пальцами на фарфоровом блюде, выпущенном в 1935 году в честь двадцатипятилетнего юбилея правления короля Георга V – вещи коллекционной, которую я обычно держал на комоде.

– Привет! Чего принес? – спросил он.

– Ничего. Я здесь живу.

Он поднял голову и прищурился:

– В смысле с Джерри? Хорошо устроился. Зайдешь?

Я переступил через его ноги, прошел по дому и обнаружил Джерри в патио, танцующую с риелтором Роджером. Тот был в полосатой рубашке и красных подтяжках. Я знал, что он никогда не пропускает подобных сборищ. Музыка била по ушам, и я приглушил звук. Джерри помахала мне рукой и, вихляя бедрами, крикнула:

– Рано пришел, еда еще не готова! Нужно полчаса, чтобы как следует прожарилась. У тебя есть время предаться кое-чему более расслабляющему. – Сама она расслаблялась в изумрудно-зеленом комбинезоне в обтяжку и босиком.

– Джерри, могла бы меня предупредить, что планируешь такое! – раздраженно воскликнул я.

– Не было возможности, сердце мое. Ты поднялся и умчался ни свет, ни заря. Но ничего, я пригласила тебе телку.

– Что?

– Телку. Чувиху, или как это по-вашему?

Джерри остановилась, приблизилась ко мне и попыталась распустить галстук. Она была в приподнятом настроении, как никогда наедине со мной. Никакого особого запаха я не почувствовал и догадался, что она пила водку.

– Переоденься во что-нибудь сексуальное, она сейчас появится.

– Брось трепаться, Джерри!

– Я ничуть не заливаю. Час назад позвонила женщина с мужским именем и попросила тебя. Вспомнила – звезда из фильмов сороковых годов, с глазами с поволокой, в фетровой шляпе. Дана Эндрюс. Дана – вот как ее зовут.

– Не знаю такую.

– Скоро узнаешь. Она так отчаянно хотела поговорить с тобой, что я пригласила ее на барбекю. Она мать того школьника, которого ты выловил из реки.

– Миссис Дидриксон. – Да, день поистине не задался. – Куриные твои мозги! Они не дают мне проходу. Уже объявлялись на литературной встрече.

– Что с тобой, мой скромный мальчик? Я считала, что слава необходима тебе как воздух.

– Но не в роли местного героя. Сыт по горло и не желаю, чтобы журналисты вторгались в мой дом, особенно во время этой вакханалии.

– Она заверила меня, что придет одна.

– Бывает, что свиньи летают, только это вряд ли бывает.

Я поднялся в спальню, снял с вешалки чистую одежду, заглянул в душ, обнаружил, что там моется какая-то женщина, и отправился в ванную. А там кто-то снял зеркало со стены.

Сначала я хотел сказать Джеральдин, чтобы она развернула Дидриксон восвояси, как только та объявится. Но на Джерри нельзя полагаться, даже когда она трезвая. Придется делать все самому. Я переоделся, спустился вниз, перешагнул через мужчину на пороге и стал вглядываться в подъездную аллею – не прибавилась ли еще одна машина. Затем вышел на дорогу. Стемнело и стало прохладно. В те дни, когда я курил, с удовольствием бы в такое время затянулся. У меня не было ни малейшего желания принимать участие в барбекю Джеральдин. С ее друзьями я не имел ничего общего, хотя смирился с необходимостью порой встречаться с ними. Пытаться заснуть – бесполезно.

Со стороны Бата послышался гул мотора. Но прежде чем я увидел автомобиль, поверх стен и живых изгородей ударили лучи фар. Он приближался медленно, словно водитель высматривал нужный дом. Но вот машина появилась, и лучи нырнули к земле. «Мерседес» остановился напротив того места, где стоял я, но никто из салона не вышел. За рулем сидела темноволосая женщина. Она опустила стекло и спросила:

– Может, лучше съехать с дороги?

– Вы на барбекю?

– Не совсем, – поколебавшись, ответила она. – Вы ведь профессор Джекман?

– Да. Но вечеринку устраивает жена. Если хотите, паркуйтесь здесь. В это время тут мало кто проезжает.

– Кажется, мы друг друга не поняли. Я приехала на несколько минут именно к вам, профессор.

– Так вы миссис Дидриксон? – Я никак не ожидал, что она прикатит на «Мерседесе».

– Разве вас не предупредили?

– Если вы приехали поговорить, то тут неподходящее место. – Мне пришла мысль, что я могу перехитрить Молли Эйбершо, которая наверняка затесалась среди гостей, и на некоторое время смыться на машине Дидриксон в ближайший паб. – Будет удобнее в местном заведении – «Виадуке». У вас нет возражений?

Она колебалась, но наконец ответила:

– Нет, если вам так удобнее.

Я сел в машину и стал болтать о погоде и о туристах, восхищаясь, как уверенно она вписывается в крутые повороты на Брасснокер-Хилл. Миссис Дидриксон вела автомобиль так, словно наслаждалась процессом. Я удивился, почему она не ездит на спортивном – для «Мерседеса» ей явно не хватало роста. Она подложила под себя две подушки.

В пабе было не протолкнуться. Поскольку миссис Дидриксон хотела что-нибудь безалкогольное, я заказал ей апельсиновый коктейль «Сент-Клементс», а себе большую рюмку коньяка.

– Прошу прощения за то, что произошло сегодня в книжном магазине, – произнесла она, как только мы сели за столик. – Поверьте, появление фотографа для нас с Мэтью стало шоком. Мы пришли туда, рассчитывая, что можем неофициально повидаться с вами и поблагодарить за то, что вы сделали. Предложение Молли Эйбершо мне показалось удачным. Какой же я оказалась наивной! Простите меня, пожалуйста.

В книжном магазине я взглянул на нее лишь мельком. Все произошло внезапно. Я и сына-то ее не рассмотрел как следует до того, как сверкнула вспышка. Теперь глубоко посаженные карие глаза Даны Дидриксон тревожно сверлили меня – она ждала ответа. Не похоже было, что она приехала ко мне ради газетной шумихи. Овал лица, высокий лоб, четко очерченные губы и подбородок свидетельствовали об уме без коварства. Она сидела, крепко сжав руки.

– Забудьте, миссис Дидриксон, – сказал я. – Я вспылил и жалею об этом. Надеюсь, ваш сын восстановился после купания?

– Да. Я не могу оставить это дело. Не могу не поблагодарить вас за то, что спасли ему жизнь. Хотя слов здесь недостаточно.

– Хорошо, – улыбнулся я. – Вы заплатите за мою выпивку, и мы оба успокоимся.

– И по счету за чистку вашей одежды?

– Ее все равно следовало отдать в чистку.

– Костюм, наверное, испорчен?

Я покачал головой:

– О, вы не знаете, какой замечательный умелец работает в нашей химчистке. Гений! Артист! Ему бы восстанавливать фрески Леонардо, а он оттирает мои брюки.

Она была из тех женщин, чья красота заключается в их улыбке.

– А сейчас я увезла вас с вашей вечеринки.

– С вечеринки моей жены. Справедливее будет сказать, что увез вас я. Ведь Джерри вас пригласила?

Дана вспыхнула:

– Я не собиралась оставаться. Простите, это звучит невежливо. Я вымоталась. Выдалась трудная неделя.

– Чем вы занимаетесь?

– Я водитель пивоваренной компании.

– Полезное знакомство.

Она опять застенчиво улыбнулась.

– У меня нет с собой образцов, а машина принадлежит фирме.

– Трудное ремесло?

– Надо как-то зарабатывать на жизнь.

– Вы…

– Разведена. – Ее голос прозвучал спокойно. – Отец Мэта вернулся в Норвегию. Мы поженились с ним слишком рано.

– Трудно растить сына? У меня детей нет.

Дана, обдумывая ответ, посмотрела в бокал. Я заметил, что она не бросается ничего не значащими фразами.

– Проблема в том, что необходимо постоянно следить за его развитием. Сейчас ему двенадцать лет, приближается экзамен, от которого зависит, где он продолжит учиться. Он взрослеет, сейчас уже не ребенок, но и не мужчина. Уговариваю себя не удивляться его поведению. Очень боюсь, что Мэт перестанет уважать меня. Как мне его поддерживать, если он будет относиться ко мне с пренебрежением? Я уже вижу такие признаки и разрываюсь между желанием не спускать с него глаз и прижимать к груди.

– Тяжело. Мэт поддерживает связь с отцом?

– Нет. Со Сверром он не общается, но гордится им. Отец Мэта – шахматист международного уровня. Сын собирает его фотографии и вырезки из газет, которые я ему даю, но подобное обожание напоминает почитание идола. – Дана откинулась на стуле и провела рукой по волосам. – Ну как, готовы ко второй порции?

Я смотрел, как она несет стаканы к стойке и здоровается со знакомыми за соседним столиком. Небольшого роста, но держится уверенно. Видимо, работа ее закалила. Мне выпала особая честь, что Дана решила поделиться, насколько трудно быть для Мэтью одновременно и матерью, и отцом. Но вернувшись с напитками, Дана ясно дала понять, что хочет изменить тему беседы.

– Я поняла из вчерашней телепередачи, что вы организуете выставку, посвященную Джейн Остен?

– Как ни сопротивлялся, однако придется. Ничего не поделаешь, вытянул короткую соломинку. Ищу в Южной Англии экспонаты, но их катастрофически не хватает. Если узнаете, что где-то хранится ее шляпка или вышитый ею каминный экран, немедленно звоните.

– Все, что имеет к ней отношение?

– Да. Строго говоря, тема «Джейн Остен в Бате» здесь ни при чем, но я не отклоняю никаких предложений: ни кружевных платков, ни чайных ложек, ни тапочек, ни теннисных ракеток – беру все.

– Разве во времена Джейн Остен играли в теннис?

– Шутка. Мне надо чем-то заполнить бальный зал.

– Она жила на Гей-стрит.

– Да. Простите за бестактность, но откуда вам это известно?

– Есть в программе Мэтью.

– Похоже, мне придется заручиться его помощью. Но кроме этого, в городе есть еще три дома, где она жила: на Сидни-плейс, в Грин-парке и на Трим-стрит. Останавливалась на Куинн-сквер до того, как в Бат переехала семья. И у своей скандальной старой тетки. Во флигеле особняка «Диамант».

– У Джейн была скандальная тетка?

Миссис Дидриксон заинтересовалась моей характеристикой, и я посчитал себя обязанным рассказать ей историю.

– В биографических работах данный эпизод игнорируют. Но тетушка Джейн, хотя словом «диамант» обозначался ее адрес, сама бриллиантом не являлась. Ее судили за кражу в магазинах, а это считалось тяжким преступлением. Говорили, она стащила кружева у модистки. Знаете магазин одежды на углу Бат-стрит и Столл-стрит напротив входа в термы?

– Вы имеете в виду «Принципы»?

Я улыбнулся:

– В этом есть доля иронии. Да, место там, рядом. В августе 1799 года тетушка Джейн купила моток черных кружев и прихватила с собой еще белые, за которые не заплатила. Управляющая остановила ее на улице и обвинила в воровстве. Та ответила, что это ошибка магазина, но управляющая настаивала, и тетушка Джейн провела семь месяцев в тюрьме, дожидаясь, пока рассмотрят ее дело.

– Наверное, жуткое место в то время.

– Могло быть и хуже. Поскольку она принадлежала к высшим слоям общества, ей разрешили в ожидании суда поселиться в доме надзирателя, а не посадили в камеру. Муж переехал с ней. Джейн тоже туда чуть не угодила. Ее мать предложила послать их с сестрой Кассандрой составить тетке компанию, но на всех места не хватило.

– Хороший материал для писателя.

– Но считала ли так сама Джейн – другой вопрос. Жена надзирателя завела привычку, пожарив лук, облизывать дочиста нож, а затем намазывала им масло на хлеб.

Дана поморщилась:

– Я бы предпочла сидеть на хлебе и воде. Что решили в суде?

– Тетушку Джейн со временем освободили, и все подумали, будто старую склочницу оболгали и она стала жертвой лжесвидетельства. Однако современные авторы, исследовавшие показания, более скептичны. Она выкрутилась главным образом благодаря своей репутации честной гражданки. На ее защиту встали члены парламента, пэры, священнослужители, хозяева магазинов. Все это подчеркивалось в обращении судьи к присяжным, который в заключение добавил, что богатой знатной даме не было нужды красть кружева в лавке.

– Дело не обязательно в нужде, – заметила Дана. – Богатые женщины крадут, это факт. И мотивы могут быть другими, кроме бедности.

Я кивнул:

– Тетушке Джейн повезло, что постфрейдистскую психологию в начале девятнадцатого века не изучали.

– Тем не менее интересно. Надеюсь, вы сумеете использовать данную историю в вашей выставке.

– Не сомневайтесь. Дело в том, что она не настолько побочна, как может показаться на первый взгляд. Представьте, что получилось бы, если бы присяжные приговорили тетю Джейн.

– К повешению?

– Скорее к ссылке на каторгу в Ботани-Бэй. Семья Остен наверняка не переехала бы в Бат, как это случилось после ее оправдания. Они останавливались у нее, пока подыскивали себе дом. «Нортенгерское аббатство» и «Доводы рассудка» могли бы не увидеть свет.

– Они находились в кровном родстве?

– Нет. Тетушка Джейн была из семейства Холмели. Вышла замуж за дядю Джеймса и превратилась в миссис Ли-Перро. Дожила до глубокой старости и умерла, когда ей было за девяносто.

– Невинность вознаграждается?

Я покачал головой:

– Хорошие умирают рано, плохие живут долго.

Каждый раз, когда Дана улыбалась, черты ее лица смягчались, и это нравилось мне все больше. Прежде чем я успел что-либо добавить, она повесила на плечо сумку и произнесла:

– Боюсь показаться невежливой, но не пора ли отвезти вас обратно?

– Уже?

– Мне не следует отвлекать вас от гостей.

– Меня к ним не слишком тянет. Но вы говорили, что устали. Не следовало начинать рассказ про тетушку Джейн. – Я допил коньяк. – Поехали.

 

Глава седьмая

Пока «Мерседес» забирался по извилистому подъему на Брасснокер-Хилл, я посмотрел на мисс Дидриксон и сказал:

– Я думал о вашем сыне. После того что случилось, вопрос может прозвучать глупо: он любит плавать?

– Да, – ответила она. – Может много проплыть, хотя это не тот вид спорта, в котором он лучше всего себя проявляет. В школе физкультуре уделяют мало внимания. На мой взгляд, слишком много времени уходит на пение. Хотя глупо жаловаться, ведь я сама отдала его в хоровую школу.

– Я вот к чему веду: у нас в университете есть бассейн. Странно, но в это время года там почти никого нет, хотя в других городских бассейнах столпотворение. Почти все студенты разъехались. Если пожелает, пусть приходит плавать.

– Профессор, вы и так сделали для моего сына более чем достаточно!

– Мне хочется увидеться с ним снова. Мы познакомились с ним не где-нибудь, а в воде.

– Ему ваше знакомство почти не запомнилось, – улыбнулась Дана.

– Зато запомнится мой отпор в книжном магазине. Подобные случаи сильно действуют на психику подростков. Пусть приходит как-нибудь вечером после школы.

Дорога выровнялась, и миссис Дидриксон, немного помолчав, промолвила:

– Ему бы понравилось.

– Например, во вторник?

– Договорились.

– Около семи часов. Почему бы вам тоже к нам не присоединиться?

– Нет, спасибо, – отказалась она.

Я счел необходимым подчеркнуть, что мое предложение лишь дань вежливости:

– Как угодно. Знаете, где находится университетский бассейн?

Дана рассмеялась:

– Вы имеете дело с бывшим водителем такси.

Когда мы остановились на дороге напротив моего дома, Батуик-Хилл сотрясала музыка «Роллинг Стоунз». Из заднего сада доносились почти истерические крики.

– Хорошо, что ваши соседи живут на расстоянии, – прокомментировала миссис Дидриксон. – Когда мы устраиваем барбекю, приходится следить за децибелами.

– И, готов поспорить, как только зажигаете первую спичку, выходит соседка, чтобы снять с веревки сохнущее белье.

– Каждый раз.

– Может, зайдете выпить? Немного перекусить? Пожевать кебаб?

– Спасибо. Я лучше поеду, расскажу обо всем Мэтью. Ему не терпится узнать.

Я понял, что это не просто предлог. Пожелал Дане спокойной ночи, вышел из машины и смотрел, как машина развернулась по аккуратной дуге и понеслась вниз, в направлении города. Толковая женщина. Под броней независимости скрывается цельная, содержательная личность – качество, которое я высоко ценю в людях.

Ночь выдалась душной, без малейшего ветерка. После заката температура почти не понизилась. Запах жареного мяса дразняще смешивался с терпким ароматом жимолости. У бассейна горели прожекторы, вокруг стояли гости и развлекались необычным зрелищем: три обнаженные женщины и двое голых мужчин гонялись друг за другом по берегу, пытаясь столкнуть кого-нибудь в воду, чтобы затем прыгнуть самим. Друзья Джеральдин считали себя отчаянными – самыми бесшабашными в округе, и перегрузка временами сказывалась. Я решил, что Джерри должна находиться среди беснующихся голых, но увидел, что она все еще в своем комбинезончике в роли наблюдателя повисла на плече риелтора Роджера. Гонки вокруг бассейна напомнили мне карикатуру Джеймса Тербера «Бег жизни» – бледные фигуры с брюшком, скорее чудны́е, чем эротичные. Не представляю, сколько времени длилась их забава, но визги и смех казались вымученными, словно веселье продолжалось по обязанности. Наконец один мужчина был атакован с двух сторон, прыгнул в воду и увлек за собой двух женщин. Громкие всплески, взрыв смеха – и третья нырнула сама. Того гляди запоют: «К нам, к нам!» и будут хватать за лодыжки всех, кто близко стоит к краю.

Помню, я посмотрел на часы и вспомнил сентенцию Вудхауса из «Эммы»: «Чем раньше расходится любая компания, тем лучше». Этот Вудхаус – знаменосец современных фанатов своего здоровья – наверняка сказал бы что-нибудь уместное по поводу опасностей купания нагишом.

Отвернувшись от бассейна, я направился во внутренний дворик присмотреть за барбекю. Совком отгреб с тлеющих углей золу и раздул пламя. Мясо лежало на подносе, закрытое проволочной сеткой. Оставалось еще много. Подняв крышку, я взял стейк свиной грудинки, несколько колечек помидор и грибы и переложил в тарелку над огнем.

И вдруг почувствовал кого-то рядом. Джеральдин обвила меня руками.

– Где ты прятался весь вечер?

– Ненадолго отъезжал. Как вечеринка?

– Супер. Твоя приятельница объявилась?

– Приехала, но остаться не смогла.

– Жаль. – Джеральдин посмотрела на стейк. – Я оставила достаточно для вас обоих. Ты, наверное, проголодался. Хочешь, займусь?

– Иди к друзьям.

– Я им не нужна. Только затянут в бассейн и испортят одежду. Послушай, что там делается! – Она взяла вилку и перевернула мясо. – Кроме того, я не могу бросить самого близкого и дорогого человека.

– Змею подколодную.

– Что?

– На днях ты назвала меня змеей подколодной и обвинила, что я бог знает что замышляю с твоим врачом.

Джеральдин стиснула мне руку:

– Ты же меня достаточно узнал, дорогой. Я – Лев, не могу справиться со своей натурой. Немного порычу, как львица, и все. Раздуй огонь, а то мясо никогда не зажарится. Я припрятала для тебя немного домашнего соуса. Эти налетели, как стервятники. Он в доме.

– Где? Сейчас принесу.

– Не надо. Приглядывай за барбекю. Только я знаю, куда его засунула.

Я отодвинул помидоры в сторону, чтобы не сгорели, но мысли мои были о другом. Для выставки набралось достаточно материала – вопрос в том, как его интересно разместить. Мое прежнее нежелание организовывать экспозицию сменилось стремлением добиться успеха. Я по-прежнему не хотел идеализировать жизнь Джейн Остен в Бате. Считал, что нужно детально показать, какие чувства она испытывала к этому городу. Вернулась Джерри с банкой соуса.

– Тебе понравится. Тарелка есть?

Я взял из стопки.

– Не лей на мясо.

Поздно! Она все обильно сдобрила.

– Забирай, и пошли к бассейну. Большинство из них ты знаешь.

– Спасибо. Но лучше поем здесь, пока горячее.

– Ты не в отпаде от моих чокнутых друзей, профессор?

– Нет.

– Сейчас сварю кофе и зазову всю ораву в дом. После купания им захочется выпить горячего. – Джерри убрала со стола несколько тарелок и протянула мне нож, вилку и бумажную салфетку. – Понимаю, что после целого дня поездок тебе надо выспаться. Я поставила раскладушку в летнем доме. Укладывайся, там тебя не побеспокоят. Около кровати поставила полбутылки «Курвуазье» и положила пачку сигар.

Джерри так редко проявляла супружескую заботливость, что я заподозрил тайные мотивы. Но даже от нее не ждал, что она потащит своего восхищенного риелтора в спальню в то время, как ее благоверный коротает ночь в саду. Но что еще предположить?

– Я не устал.

– Вот и отлично, – произнесла Джерри с таким неотразимым шармом, что я сразу успокоился. – Только помни, что коньяк и сигары в летнем домике и ты можешь в любой момент туда уйти.

Джерри отправилась в дом, оставив меня ужинать в патио. Мясо получилось прекрасным, но соус, на мой вкус, немного переперченным, и я соскреб его со стейка. Кто-то подошел ко мне со стаканом пива. Роджер, риелтор. Его лунообразное лицо отсвечивало зеленым в искусственном свете.

– Привет, братец Грегори. Второй заход?

Я ответил взглядом, не выражающим особых братских чувств.

– Первый. Меня здесь не было.

– Работал или развлекался? Надеюсь, последнее. Как говорится, шесть дней трудись в поте лица своего…

– А в день седьмой ешь барбекю.

Роджер рассмеялся:

– Кстати о работе. Завтра утром я должен быть в конторе как огурчик.

– Джерри варит кофе, – сообщил я.

– Боюсь, придется пропустить. Ты не видел Вэл?

– Вэл?

– Мою жену.

– Нет. – Я не стал добавлять, что, судя по тому, как он ведет себя с Джерри, всегда считал его холостяком.

– Она была одна из первых в бассейне.

– Наверное, пошла в дом обсушиться.

– Да вот же она! Вэл, дорогая, мы сейчас уходим! Иди попрощайся с компанией.

Его жена приблизилась к нам. В мокрой одежде, с прилипшими к голове мокрыми волосами она еще больше напоминала кого-то из персонажей Джеймса Тербера. Взгляд блуждал.

– Так вы муж?

Я почувствовал себя хозяином непослушной собаки. Роджер слабо улыбнулся.

– Она хочет поблагодарить за то, что вы нас позвали. Идем, моя русалка. Вечеринка для нас закончилась. Спокойной ночи, Грег!

Они обошли вокруг дома. Я услышал, как завелась и отъехала их машина, и подумал, в курсе ли Джерри, что они нас покинули.

Покончив с ужином, я направился домой выпить кофе. И там невольно пришлось вступить в разговор с людьми, отдаленно связанными с бристольской театральной группой «Олд Вик», которые жаждали произвести впечатление знанием закулисной жизни. Меня развезло сильнее, чем их – крыша поехала так, что не помог черный кофе. Не в состоянии больше выслушивать их рассказы, я пробормотал извинения и двинулся во двор. Теперь мечтал лишь об одном – о раскладушке в летнем домике. Брел так, словно на мне был старинный скафандр для погружений на дно с грузами на ногах. Я пришел в такое состояние не от спиртного – не пил ничего, кроме коньяка в пабе, а от коньяка меня никогда не клонило в сон. Затем услышал стук каблучков и увидел Джерри.

– Грег, с тобой все порядке?

– Немного устал. Пойду прилягу. – Мой язык заплетался.

– Дойдешь?

– Да.

Больно ударившись бедром о стол, я обернулся, но жена уже исчезла. Это столкновение мгновенно прочистило мне мозги. Я решил, что меня опоили – чем-то задурили голову. Потянулся через стол, схватил баночку с горчицей, щедро подхватил на палец и засунул в горло. Сразу стал давиться. Доковылял до горшка с геранью и изверг большую часть того, что съел на ужин. Стоило поднять голову, она начинала кружиться. Я ощущал усталость, снова засунул палец в глотку и почти с таким же результатом. Пот на лбу был ледяным. Проковылял по лестнице в патио, затем с трудом вокруг бассейна и по лужайке к летнему домику – с двух сторон открытому ветрам восьмиугольному деревянному строению.

Джерри сказала правду – она принесла туда раскладушку. Я повалился на нее, словно подрубленное дерево, не в силах даже снять ботинки. Возникло ощущение, будто я поднимаюсь в воздух, – скажу вам, не из приятных.

Домашний соус, решил я, опять засовывая палец в глотку.

Следующее, что помню, – как, пошевелившись, открыл глаза и пытался понять, где нахожусь. Было темно и тихо, но меня что-то насторожило. Руки и ноги казались тяжелыми, мысли ворочались медленно, я опять закрыл глаза. Новый звук и движение где-то рядом. Я вспомнил, что нахожусь в летнем домике и он открыт на две стороны. Возможно, поднялся ветер и чем-то прошелестел. Но звук был слишком явственным, будто ко мне наведалось живое существо. Лиса? Иногда они пробегают по саду. Не двигаясь, я открыл глаза и в слабом свете луны различил человеческую фигуру – Джеральдин в темном спортивном костюме. Зачем она здесь? – удивился я, но не хватило сил искать объяснение.

Вскоре, как сквозь пелену, донесся булькающий звук, словно что-то выливали из бутылки с узким горлом. Я сделал усилие и взглянул: Джерри, перевернув бутылку с коньяком вверх дном, выливала содержимое на пол. Пришла мысль, что она, вероятно, пьяна, если совершает такую глупость. Не в состоянии вмешаться, я пассивно наблюдал, точно смотрел сюрреалистический фильм, слишком странный, чтобы вникнуть в содержание. Когда бутылка опустела, Джерри наклонилась и взяла другую, которую, наверное, принесла с собой. Откупорила и принялась обильно поливать все вокруг, в том числе и кровать.

Я хотел возразить, но сумел издать только нечто вроде рычания.

Джеральдин не обращала на меня внимания. Она взяла сигару из оставленной рядом с кроватью коробки, поднесла спичку и принялась раскуривать. Невероятно – она никогда не прикасалась к сигарам. А тут взяла и затянулась – тлеющий кончик разгорелся и засветился. Она присела, и мне стало трудно за ней наблюдать.

Веки опустились. Я слишком долго делал усилие, пытаясь держать глаза открытыми. Но обоняние меня не подвело. Я уловил острый запах дыма. Он вполз в ноздри, заставил открыть рот и закашляться. Послышался шипящий звук. Я открыл глаза и увидел, что кровать в огне. И не только кровать – весь пол светился веселыми язычками голубого пламени.

Если сейчас не встану, подумал я, то превращусь в золу со всем летним домиком.

 

Глава первая

В штабе в полицейском участке на Мэнверс-стрит, по сравнению с мобильным, было не так тесно. Скрепки больше не плясали в коробках, когда Питер Даймонд ступал по полу. И сотрудники не ощущали затылками его дыхание. Документы и карточки не слетали со столов. Картотека больше не доминировала в центре помещения – ее переместили в угол. Четыре, как их величал Даймонд, троянских коня в облике терминалов компьютера ждали своего часа на столе возле двери. Полицейское начальство постановило, что ни одно расследование тяжких преступлений не должно обходиться без поддержки новомодной техники, как бы ни капризничал вздорный следователь.

– Сейчас установим, запустим, и все будет хорошо, – опрометчиво пообещал инспектор Дэлтон, прибывший с аппаратурой и четырьмя гражданскими операторами.

– Не уверен, – огрызнулся суперинтендант.

Но если не считать этого эпизода, царившая у озера растерянность сменилась уверенностью. Люди работали, имея перед собой реальную цель. Фраза избитая, однако ободряющая: гражданин решил оказать содействие следствию. И уже полтора часа давал показания в допросной.

Даймонд и Уигфул вышли перекусить сэндвичами. Оба были без пиджаков. Уигфул распустил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Он чувствовал себя прекрасно и хотел, чтобы все это поняли. На экраны компьютера даже не поглядывал – считал, что толчок расследованию даст исключительно то, что происходило в допросной. Открыв банку пива, Даймонд произнес:

– Догадываешься, к чему эта история с пожаром?

Уигфул молчал.

– Строит фундамент для защиты, – объяснил суперинтендант. – Мысленно он уже в суде и просит смягчения приговора. В прошлый раз она хотела убить его, поэтому, когда это произошло во второй раз, он защищался, но не рассчитал свои силы. Запаниковал, хотел избавиться от трупа и утопил в озере. Вот увидишь, я прав, Джон.

Тот удивленно поднял брови:

– Вчера Джекман говорил другое.

– Естественно. – Даймонд был непробиваем. – У таких, как он, гамбит всегда один и тот же – чистый, словно только что выпавший снег. Мол, она мирно заснула, и с тех пор я ее больше не видел. У него было достаточно времени сочинить историю. Это лишь его первая линия обороны. Джекман не рассчитывает удержаться на ней и скоро отступит.

– Вы полагаете, он готов признать, что убил ее?

– Пока нет. Не забывай, у Джекмана есть голова на плечах. Прежде всего он хочет переиграть нас и выставить себя в наилучшем свете. Но эта чушь с летним домиком демонстрирует, в каком направлении работает его мысль.

– Вы ему не верите, сэр?

Даймонд не ответил.

– А летний домик действительно сгорел, – напомнил Уигфул.

– Согласен. Однако не забывай, что своевременно о пожаре он не заявил, и теперь может сочинять все, что заблагорассудится.

– Надо бы попросить экспертов взглянуть на пепелище. Пусть проверят, соответствуют ли улики его версии.

– Уже сделано, – самодовольно произнес суперинтендант.

Он радовался, что идет на шаг впереди Уигфула, которого идиотом отнюдь не считал. С видом отличника Даймонд принялся открывать пакет с сэндвичем с кресс-салатом и яйцом.

– Только учти, лаборатория будет возиться неделями, пока не выдаст чего-нибудь стоящего, а мы можем раскрыть дело сегодня.

Пакет не поддавался, Даймонд стиснул его и получил фонтан из сэндвича. В сердцах швырнул в ближайшую урну и промахнулся.

– Возьмите мой, сэр – предложил Уигфул. – Лук-латук с помидором.

– Кроличья еда, – отмахнулся суперинтендант. – Давай-ка продолжим с нашим подопечным. Придется мне сегодня пораньше поужинать.

– Вы собираетесь его предупредить об ответственности за дачу ложных показаний?

– Это совет или что? – усмехнулся Даймонд.

Уигфул покраснел:

– Просто я думал, если у нас имеются веские основания…

Даймонд ткнул ему пальцем в грудь:

– Никогда не учи, что мне делать, инспектор. То, что я сказал тебе о его виновности, – чутье. Хочешь, чтобы мы сработались как единая команда? Тогда запомни: высказывать мысли вслух – мое исключительное право. Если захочу узнать твои – спрошу. Ясно?

– Да, сэр.

– Я предупредил его вчера вечером, еще до того, как произнес хотя бы слово. Придем – напомни ему.

Когда они вернулись в допросную, профессор Джекман посмотрел на часы. Он так уверенно держался, будто не ему, а он задавал вопросы. Перед ним стояла пустая кружка и лежало печенье, одно из трех в пачке. Даймонд потянулся за ним и быстрым движением забросил себе в рот. В комнату незаметно проскользнула констебль-стенографистка и заняла свое место.

Даймонд не собирался разводить церемоний и сразу приступил к делу:

– Вернемся к пожару в летнем домике, профессор. Я понимаю, что вы обошлись без серьезных травм?

– Да.

– Поднялись, как только почувствовали опасность?

– Не без труда. Это потребовало исключительных усилий.

– Вы уверены, что вас чем-то опоили?

– Не сомневаюсь. Она, вероятно, воспользовалась прописанным врачом люминалом. Не известно, сколько таблеток раскрошила и подмешала в соус. Если бы меня не стошнило, как я вам говорил, то вообще бы потерял сознание.

– Повезло.

– Не то слово. Когда я вставал, ботинки и брюки уже дымились.

– Полагаю, бесполезно надеяться, что вы их сохранили?

– Ботинки и брюки? Выбросил. – Джекман прищурился. – Вы мне верите?

– Я видел пожарище, – произнес Даймонд и, откинувшись на спинку стула, сцепил руки на затылке. – Меня интересует, что произошло дальше. Жена пыталась убить вас, и как вы поступили?

– Я был не в том состоянии, чтобы что-то предпринимать. Отошел на безопасное расстояние, повалился на лужайку и смотрел, как догорает домик. Лекарство еще бродило в крови, и я, наверное, уснул, потому что, когда очнулся, был уже день и у меня болело все тело. Произошедшее казалось сном, если не считать пепелища вместо сгоревшего летнего домика. Я отправился домой искать жену. Джерри исчезла.

– Как вы об этом узнали?

– Ее машины в гараже не оказалось.

– Что вы предприняли?

– Еще несколько часов проспал. Когда пришел в себя, стал убираться после вечеринки. Хотел занять себя чем-то практическим.

– Но нас вы в известность не поставили. – Слова Даймонда прозвучали мягким упреком, словно он журил собеседника за совершенную оплошность.

– Вас?

– Полицию.

– Хотел услышать объяснение Джерри.

– Но вы же не знали, где она находилась. Могла покончить с собой. После убийства супруга так часто поступают.

– Тот, кто придумал замаскировать убийство под несчастный случай, не станет портить картины, кончая с собой, – сухо промолвил Джекман. – Я не сомневался, что Джерри вернется.

Даймонд переглянулся с Уигфулом.

– Вы сказали, что начали мыть посуду?

Джекман оперся локтями о стол и, чтобы фраза прозвучала убедительнее, подался вперед:

– Послушайте, я пришел к вам по доброй воле и рассказываю все как было. Не ожидал, что мое поведение может быть поставлено под сомнение.

Даймонд ответил ему с видом человека, чье поведение столько раз ставили под сомнение, что это уже не имеет никакого значения:

– Мы просто хотим понять, почему все происходило так, а не иначе. Давайте продолжим. Когда вы снова увидели жену?

– Вечером.

– Она вернулась домой?

– Да. – Джекман описывал события ярко и убедительно. – Но в дом сразу не вошла. Я увидел, что Джерри оставила машину на подъездной аллее и вернулась в сад. Она была в том же темном спортивном костюме, что и накануне. Остановилась у пепелища, но не приблизилась – стояла ярдах в тридцати, теребя волосы. Затем повернула к дому и вошла через открытую стеклянную дверь патио. – Он едва заметно улыбнулся. – И буквально подскочила, увидев, что я сижу, задрав ноги, перед телевизором. Едва не лишилась чувств. Пришлось налить ей выпить. Я не стал обвинять ее, хотел посмотреть, как она станет выкручиваться. Спросил, где она провела целый день. Джерри ответила, что отсыпалась в шезлонге в Парейд-Гарденс. Дома оставаться ей было невмоготу. Не исключаю, что она говорила правду.

– А как повела себя, когда вы упомянули о мелкой неприятности с пожаром?

– Естественно, все отрицала. Заявила, мол, ее появление в домике мне, наверное, приснилось. Вероятно, я уронил зажженную сигару, и от нее возник пожар. Уверен, именно такую версию Джерри бы и отстаивала, если бы ее замысел удался. Но в данном случае этого никак не могло быть. – Профессор словно вспомнил, что делает официальное заявление. – Начнем того, что она меня опоила.

– Скажем так: кто-то вас опоил, – поправил Даймонд.

– В ее распоряжении был люминал, – возразил Джекман. – Она приберегла для меня соус и настояла на том, что принесет его сама. Полила им мясо. Я съел и вскоре почти вырубился. В летнем домике Джерри поставила рядом с раскладушкой коньяк и положила сигары. Все было предусмотрено. И наконец это был не сон, когда я увидел, что она туда пришла, потому что запомнил, во что она была одета. В тот самый темный спортивный костюм, в котором Джерри вернулась домой на следующий день.

– Вы об этом уже упоминали. Наверное, много раз прокручивали в уме?

Джекман кивнул:

– Выводы неоспоримые.

– Хорошо, профессор. – По бодрому тону Даймонда можно было заключить, что он принимает каждое слово собеседника. – Как вы думаете, зачем ей это понадобилось?

– Зачем Джерри пыталась убить меня?

– Да.

Он задумчиво провел ладонью по лицу.

– Я объясняю это ее психическим состоянием. Как я уже говорил, незадолго до того у жены появились симптомы паранойи. Джерри вообразила, будто я что-то замышляю против нее. Пусть это была выдумка, просто фантазия, но для Джерри нечто вполне реальное. До рокового вечера я не отдавал себе отчета, насколько далеко зашел процесс.

– Раньше за ней замечалось нечто подобное?

– Нет. Только то, о чем я упомянул. Но я не психиатр.

– Паранойя. – Даймонд с озорной искоркой в глазах повернулся к стенографистке: – Вы не хотите попросить, чтобы профессор продиктовал вам это слово по буквам?

Констебль покачала головой.

– А как обстоит дело с вами? – снова обратился к Джекману суперинтендант. – У вас нет мании преследования?

Профессор напрягся и отодвинулся от стола.

– Как вы сказали?

– Вам не кажется, что вас преследуют или вам угрожают? После того что произошло, это было бы вполне естественно.

– Я бы не стал это описывать такими словами.

– Опишите, какими считаете нужным.

Джекман колебался, а когда заговорил, то с явной неохотой, будто очутился на незнакомой ему территории:

– Разумеется, я потерял доверие к жене и понимал, что в будущем придется быть настороже.

– Вы полагали, что сумеете постоять за себя?

– Джерри не собиралась бросаться на меня с топором или что-нибудь в этом роде. Во всяком случае, мне так представлялось. Инцидент с пожаром потребовал тщательного планирования – она хотела представить убийство несчастным случаем. Попасться с поличным в ее планы не входило. Если бы Джерри задумала новую попытку расправы надо мной, я бы заметил признаки и не позволил делу дойти до реальной опасности.

– Вы храбрый человек, – заметил Даймонд, хотя ничего подобного не считал.

Джекман снова подался вперед, словно призывая собеседника к большему пониманию.

– Человек в браке, делящий с супругом горести и радости, вправе надеяться, что может влиять на партнера. Пусть в нашем союзе не осталось былого очарования, но это не повод убивать друг друга.

Повисла тишина. Ни Даймонд, ни Уигфул не проронили ни слова, боясь отвлечь профессора от того, что казалось началом признания. Джекман, заметив в их глазах ожидание, произнес:

– Сформулирую иначе: я хотел взять на себя свою долю ответственности за то, что произошло. Мы совершали в браке ошибки. Я оттолкнул от себя Джерри, потому что не сумел достучаться до ее сознания. И теперь единственное, что я мог сделать, – исправить положение, развеяв подозрения жены.

– Применив к ней принцип сомнения в пользу ответной стороны?

– Никаких сомнений, – возразил профессор. – Она пыталась меня убить, но это ей не удалось. Я знал доподлинно, и это служило залогом моей безопасности.

Кто-то, постучав, открыл дверь. Даймонд развернулся на стуле, готовый учинить разнос. Он не терпел, если его прерывали во время допроса свидетеля. Но порог переступил полицейский врач в сопровождении констебля, который нес металлическую посудину в форме почки со шприцем и прочими медицинскими инструментами.

– Заходите. – Суперинтендант мгновенно остыл и повернулся к Джекману, на чьем лице отразились недоверие и тревога. – Я позвал врача, потому что нам нужно взять образец вашей крови для криминалистической лаборатории. Обычная процедура. Надеюсь, мы можем рассчитывать на ваше сотрудничество?

– Обычный анализ крови?

Даймонд усмехнулся:

– А вы что предположили? Сыворотка правды?

 

Глава вторая

Пока детективы стояли за дверью, Уигфул воспользовался паузой и спросил:

– Что дальше?

Начальник был немногословен:

– Это. – Он вынул книжку и держал на уровне плеча, словно собирался произнести клятву в суде, с той лишь разницей, что книжка была в блестящей обложке, разрисованной розовыми слонами. – Записная книжка Джеральдин.

– Хотите пройтись по всем именам?

– Не без помощи нашего приятеля. Подкинем ему веревку.

– И посмотрим, не повесится ли он?

– Ты отстал от жизни, приятель.

Уигфул кивнул. Взгляды Даймонда на смертную казнь были хорошо известны. Он свято верил, что закат Британии в роли мировой державы восходит к 1964 году – году отмены смертной казни. Но сейчас был не тот момент, чтобы позволить ему оседлать любимого конька.

– Каким образом он себя выдаст?

– Ткнет пальцем в кого-нибудь не того.

– Чтобы пустить нас по ложному следу?

– Нет, чтобы подать руку помощи. – Даймонд скорчил жалобную гримасу. – Зачем возводить напраслину на нашего профессора? Он изо всех сил с нами сотрудничает. Какой ты, однако, непорядочный тип.

– А вы насмешник, – буркнул Уигфул.

Суперинтендант расцвел.

Когда они вернулись в допросную, Джекман застегивал манжету рукава и выглядел совсем не таким уверенным, как раньше.

– Зачем вам понадобилась моя кровь? – спросил он.

– Вы говорите так, словно я вампир, – усмехнулся суперинтендант. – Я же вам объяснял, в наше время это обычная процедура. Слышали о генетической экспертизе?

– Да, но какое отношение это имеет ко мне?

– На одеяле, на кровати вашей жены остались следы крови.

– Я не заметил.

– Они не бросаются в глаза.

– Следовательно, на нее напали, когда она находилась в постели?

– Неизвестно. Мы даже пока не знаем, ее ли это кровь. Не исключено самое невинное объяснение: она оцарапалась, как со всеми нами бывает. Или случилось самое плохое. В общем, мы этого не узнаем до начала следующей недели. Криминалистическая лаборатория не славится рекордами скорости. Если вдруг выяснится, что на одеяле ваша кровь, не сомневаюсь, что этому найдется безобидное объяснение. Если хотите, можем поговорить прямо сейчас.

Джекман покачал головой:

– Пустая трата времени.

– Как угодно. – Суперинтендант положил записную книжку на стол, и они приступили к процессу сверки имен.

Является ли записная книжка показателем характера ее владельца – вопрос спорный, но записная книжка Джеральдин представляла собой абсолютный хаос. На каждую букву она занесла всего несколько знакомых с именами и фамилиями, большинство – только по именам и зачастую без адреса – лишь с номером телефона. Некоторые были обведены кружочком или жирно подчеркнуты, другие вычеркнуты. На многих страничках обнаруживались не относящиеся к персоналиям заметки: расписания поездов, время встреч, остатки на банковских счетах. И повсюду поверх текста машинально сделанные рисунки – словно иллюстрации к хитросплетениям записей. Детектив школы Шерлока Холмса применил бы метод дедукции и, основываясь на картинках, непременно бы вычислил преступника и узнал, когда и каким способом совершено злодеяние. Суперинтендант Даймонд действовал обычным способом: хотел понаблюдать за реакцией профессора и выслушать его замечания, пока они втроем составляли список друзей Джеральдин.

На это потребовалось мучительных полтора часа. Наконец список был готов. Сосредоточившись на местных адресах, Джекман узнал более тридцати человек, что в последние два года стали друзьями его жены. Разброс фамилий по-прежнему представлял загадку, но намерение Джекмана помочь не вызывало сомнений. Он скрупулезно переходил от страницы к странице и объяснял пометки. Его можно было упрекнуть лишь в одном: он так и не указал на вероятного подозреваемого. Не удовлетворенный такими упражнениями, Даймонд произнес:

– Рассказывая о вечеринке с барбекю, вы упомянули риелтора Роджера, который танцевал с вашей женой.

– Да, должен быть где-то здесь. Роджер Плато. – Джекман перелистал страницы. Вот, на букву «Р», два номера, рабочий и домашний.

Даймонд потянулся за книжкой и вгляделся в запись так, словно раньше ее не заметил.

– Его жена здесь не упоминается.

– По-моему, она не входила в бристольскую компанию.

– Но, как вы сказали, на барбекю явилась.

– Да. До того вечера я вообще не знал о ее существовании.

– Однако ваша жена, вероятно, знала.

Джекман пожал плечами. Даймонд захлопнул записную книжку и продолжил неожиданно напористым тоном:

– Роджер спал с вашей женой?

Шоковый эффект был явно постановочным, и профессор, оставшись невозмутимым, показал, что на уловку не поддался.

– Данную тему вам лучше обсудить с Роджером, а не со мной, – заявил он.

Суперинтендант вернулся к вежливому обхождению:

– Поставлю вопрос иначе: вы подозревали, что она с ним спит?

Странно, но вопрос вызвал вспышку раздражения.

– Нет, не подозревал. Джерри бы не стала это демонстрировать. Носилась с ним, словно с новой шляпкой.

– Может, у нее был другой мужчина?

– Не знаю.

– Вам безразлично?

– Нет.

– Следовательно, открытость в ваших отношениях, о какой вы упоминали, не распространялась на область выбора любовников?

Профессор попытался перехватить инициативу и сам спросил:

– К чему подобные вопросы, суперинтендант?

– Я ищу мотивы убийства, и ревность может быть таким мотивом.

– Ревность с чьей стороны?

Непривыкший выступать в роли ответчика на прямые вопросы, суперинтендант вскинул взгляд к потолку:

– Например, со стороны обманутой жены.

– Или мужа? – сердито продолжил профессор. – Вы достаточно явно демонстрируете, что я ваш главный подозреваемый. Так почему не сказать об этом прямо?

– Главный свидетель, – поправил Даймонд. – До сих пор вы являлись моим главным свидетелем, и мне необходима ваша помощь. Я не собираюсь бросаться обвинениями в то время, как вы нам помогаете. – Он снова взял записную книжку. – Здесь есть несколько имен, которые мы пропустили. Вот, например, Энди. Фамилии нет. Бристольский номер телефона. Вам знаком друг вашей жены по имени Энди?

– Нет.

– Был на вечеринке человек с таким именем?

– Понятия не имею. Сомневаюсь, что видел всех, кто тогда к нам пришел.

– Вы упоминали мужчину, через которого переступили на пороге. Он колотил, словно в бубен, в ваше коронационное фарфоровое блюдо.

– Фарфоровое блюдо, посвященное двадцатипятилетнему юбилею коронации. Я так и не узнал, кто он такой.

Даймонд зашел с другой стороны:

– Крисси. Это имя вам что-нибудь говорит?

– Нет.

– Фиона?

– Послушайте, если бы я узнал имена, то сказал бы об этом, когда мы просматривали книжку. По-моему, я говорил, что мы с женой не шарили друг у друга в карманах. Джерри вела собственную жизнь, я разделял ее лишь частично.

Даймонд терпеливо кивнул и откинулся на стуле.

– Тогда сосредоточимся на вашей жизни. Просветите нас по поводу недель, предшествующих исчезновению жены. Сколько времени прошло после вечеринки до того момента, когда она пропала?

– Барбекю устроили пятого августа. Последний раз я видел Джерри в понедельник одиннадцатого сентября.

Даймонд вопросительно посмотрел на Уигфула. Тот подсчитал и произнес:

– Более пяти недель.

– Чем вы заполняли это время?

Джекман раздраженно вздохнул:

– Ради бога! Я из кожи вон лез, организуя проклятую выставку!

Посвященная Джейн Остен выставка суперинтенданта не интересовала.

– Займемся вашей личной жизнью. Что происходило у вас в доме?

– Ничего особенного. После того что случилось, мы относились друг к другу с большим подозрением. Джерри меня избегала. Думаю, ждала, чтобы я сменил гнев на милость. А я поздно являлся домой.

– Вы продолжали спать вместе?

– Если вы имеете в виду в одной спальне, то да.

– Как же вам удавалось расслабиться и засыпать, зная, что жена пыталась убить вас? – поинтересовался Уигфул.

– Если Джерри находилась со мной в одной комнате, я чувствовал себя в большей безопасности, чем когда ее не видел. В доме без присмотра она могла затеять что угодно. – Слова профессора прозвучали разумно.

– Значит, в те пять недель до ее исчезновения распорядок вашей жизни был таков: вы целыми днями готовили выставку?

– Верно.

– А как же с отдыхом?

– Иногда вечером я ходил поплавать.

Даймонд поднял палец:

– Вот! Я как раз хотел задать вам вопрос по поводу плавания. Вы рассказывали про мальчика, которого спасли. Как его имя?

– Мэтью.

– Вы пригласили его в университетский бассейн.

– Не понимаю, почему это может интересовать полицию?

Суперинтендант подался вперед и, опершись на локти, закрыл лицо ладонями, затем провел по лбу и по куполообразной лысине. Весь его вид выражал то ли усталость, то ли обескураженность.

– Профессор, во время расследований таких серьезных преступлений полицию интересует все.

– Откровенный ответ. Несколько раз Мэтью приходил в бассейн. Как правило, я встречал его около семи часов вечера рядом со спортивным центром.

– Приходил с матерью?

– Она привозила его к университету, но с нами не плавала. Я помог ему исправить ошибки в стиле оверарм. Мэтью станет замечательным пловцом, если продолжит тренироваться.

Выслушав оценку профессора, Даймонд не проявил интереса к прогнозам успехов Мэтью-пловца. Его занимало другое: приглашение Мэтью в бассейн послужило Джекману предлогом, чтобы регулярно видеться с его разведенной матерью. Суперинтендант помнил, как одобрительно он отзывался о миссис Дидриксон, даже описывал красоту ее улыбки.

– Когда сеанс купания подходил к концу… – начал он.

– Мэтью ехал домой.

– На машине матери?

– Главным образом.

– Но бывали исключения?

– Пару раз я сам отвозил его.

– Заходили домой? На кофе или еще на что-нибудь? – Небрежный тон Даймонда предполагал, что ответ его не волнует.

Но его легкомысленный вид не обманул профессора. Невозмутимость Джекмана дала трещину.

– На что вы намекаете? Что купание в бассейне служило ширмой моих тайных свиданий с миссис Дидриксон? Боже, дай мне силы! Если бы мне захотелось встречаться с женщиной, не потребовались бы дурацкие оправдания.

– Может, вы ответите на мой вопрос, профессор?

– А вы объясните мне, какое это имеет отношение к смерти моей жены?

– Вы устали? Хотите сделать перерыв?

Джекман вздохнул:

– Два или три раза меня приглашали на кофе. Вы это хотели узнать? И коль скоро продолжите данную линию допроса, отвечу сразу. Я брал Мэтью на крикетный матч в Троубридж и на фестиваль воздушных шаров в Бристоль. Мне нравится этот мальчишка. Своего сына у меня нет, и я был рад проводить с ним время. В том и другом случае его мать находилась на работе. Вы способны поверить, что люди иногда руководствуются невинными мотивами?

– Мои взгляды к делу не относятся, – ответил Даймонд. – А ваша жена не возражала против того, чтобы вы брали парня на крикетный матч и еще куда-то?

– С какой стати?

– С ее подозрительностью она могла решить, что вы наведываетесь к его матери.

– Джерри могла заподозрить заговор где угодно, но не забывайте: именно она пригласила миссис Дидриксон на вечеринку, поэтому вряд ли стала бы возражать, если бы я при следующей встрече обменялся с ней несколькими вежливыми фразами. Я с ней не спал.

– Какой была ваша жена в последние пять недель ее жизни?

– Вы имеете в виду поведение? Я мало видел Джерри. Утро она проводила в постели, разговаривая по телефону с друзьями.

– С кем именно?

– Да со всеми. Когда мы встречались, вела себя невыносимо: или угрюмо молчала, или набивалась на ссору, но я не поддавался.

– С другими она тоже так держалась?

– Нет. Если звонил телефон и оказывался кто-то из ее друзей, превращалась в само обаяние. Могла рычать на меня, но брала трубку и, еще не выяснив, кто говорит, отвечала самым сексуальным тоном: «Привет, это Джерри». Видимо, это качество хорошей актрисы.

– По какому поводу вы ссорились?

Джекман стиснул кулаки и стукнул по столу.

– Я с ней не ссорился. Агрессия исходила исключительно с ее стороны. Причины самые незначительные. Вот пример. С ее туалетного столика исчезло зеркальце, и она обвинила в пропаже меня. Зачем мне было брать зеркальце в оправе из черного дерева? Я сказал, что на него, скорее всего, положила глаз какая-нибудь женщина с вечеринки, но Джерри не поверила, что среди ее друзей могут быть нечистые на руку. Вот из-за подобных пустяков она поднимала шум. В конце концов, чтобы утихомирить ее, я предложил ей свое зеркало для бритья, но оно оказалось ей ненужным – на туалетном столике имелись три регулируемые зеркала, было зеркало в ванной и много других в доме на стенах. Потом Джерри заявила, что в ванной уже была и пользовалась моим зеркалом. Я не стал разбираться, почему ей непременно потребовалось ее зеркало. В таком настроении логика была ей недоступна.

– Вы предполагаете, что это был один из симптомов паранойи, о которой вы упоминали?

– Я ничего не предполагаю, лишь констатирую, что происходило. У меня нет ни знаний, ни сил вникать в проблемы ее душевного расстройства. Как долго вы намереваетесь здесь меня держать?

Уходит от ответа, решил суперинтендант.

– Мне необходимо войти во все детали последних дней жизни вашей жены. Самое время сделать перерыв. Вы подумаете, повспоминаете. Не могу поверить, что вы и дальше способны обходиться без еды. Пошлю кого-нибудь за сэндвичами, только скажите, какие вы любите. Из напитков: кофе, чай или пиво?

– А я уж решил, что мне подобных вы потчуете хлебом и водой.

 

Глава третья

Питер Даймонд снял пиджак и повесил на картотеку, высвободил руки из подтяжек и пощупал влажную от пота на груди рубашку. Допрос шел не так продуктивно, как хотелось бы. Профессор оказался более сильным противником, чем показался вначале. Определенного прогресса добиться удалось – некоторые ответы были не такими осторожными, но его сознание все так же превосходно защищалось. Отказавшись возложить вину на другого, Джерри справился с соблазном, перед каким не устояли бы самые отчаянные преступники. Любой на его месте ухватился бы за возможность перевалить подозрения на одного из перечисленных в записной книжке.

Нисколько не обескураженный, Даймонд принял вызов. Тактический ход был ясен: испытать на выносливость коллегу и профессора. Не отрывая взгляда от лежавшей на столе вечерней газеты, он обратился к Джону Уигфулу:

– Теперь продолжим в четыре руки. Ты будешь тянуть из него факты, а я выводить из себя, когда появится возможность.

Приятно было наблюдать, как встряхнулся Уигфул, которому до сих пор приходилось довольствоваться лишь пассивным участием. Даймонд все это время один вел допрос, хотя до того, как инспектора назначили к нему на сомнительную роль недоучки, Уигфул самостоятельно расследовал два убийства. Даймонд держал его на втором плане не потому, что сомневался в его способностях. Наоборот. Согласно личному делу, Джон поступил на службу в полицию в двадцать четыре года, через год был переведен в управление уголовных расследований и быстро поднимался по служебной лестнице. Сообразительный малый, ему прочили большое будущее. Он получил диплом Открытого университета, легко сдал экзамены на повышение и удивительно рано заработал звание инспектора. Затем раскрыл пару местных бристольских убийств. Уигфулу не повезло, что Даймонда оправдали по делу Миссендейла, а то бы сейчас он вел и это расследование.

– Ну, как дела? – заботливо спросил суперинтендант у Джекмана, когда все собрались в допросной, и тут же испортил впечатление, показав, насколько ему неинтересен ответ. – Теперь коснемся нескольких часов, предшествующих смерти вашей жены. Готовы? Вопросы будет задавать инспектор Уигфул. – Даймонд поставил локоть на стол, обхватил рукой подбородок и замер, словно Нерон в Колизее в предвкушении захватывающего состязания.

Уигфул расположился на стуле напротив Джекмана. Из-за закручивающихся усов и широко поставленных карих глаз он не казался таким грозным, как Даймонд.

Уигфул начал мягким тоном:

– Если я правильно понял, сэр, вы заявили, что в последний раз видели жену живой в понедельник одиннадцатого сентября?

– Да.

– Можете припомнить что-нибудь из тех выходных?

– Вряд ли забуду, – спокойно произнес Джекман. – В субботу мэр города открыл посвященную Джейн Остен выставку. Я носился как ошпаренный.

– Волнения последней минуты?

– Не без того. В действительности к вечеру в четверг все уже было на месте. Сомневаюсь, что кто-нибудь из вас посетил выставку, но уверяю, получилось достойное зрелище. Не могу сказать, что мы полностью использовали бальный зал, но при помощи выставочных стендов и видеоаппаратуры создали впечатляющее пространство. Были одобрительные отзывы в общенациональной прессе, а для местных каналов телевидения мы подготовили специальные программы. Однако вам не интересно слушать про выставку.

– Если она имеет отношение к тому, что случилось…

Резкий выдох и скрип стула Даймонда не дал Уигфулу договорить. Суперинтендант понял, что допрос пошел не в ту сторону.

– Не представляю, какую роль могла сыграть выставка в том, что произошло, – признал Джекман. – Для меня смерть Джерри до сих пор необъяснима. Так мне рассказывать о тех выходных, как вы просили? Пятницу я провел в аэропорту Хитроу – встречал гостей.

Глаза Уигфула удивленно округлились.

– У вас были важные гости?

– Доктор Льюис Джанкер – американский ученый из Университета Питсбурга. Он специалист по Джейн Остен, чего не могу сказать о себе. Джанкер опубликовал несколько работ о ее романах, участвует в главном биографическом исследовании. Он услышал про нашу выставку и приурочил к ней свой отпуск. Мы переписывались все лето, и я пригласил его к нам провести выходные дни, на которые пришлось открытие выставки. К сожалению, его самолет опоздал. Должен был прилететь в пятницу в десять часов утра, а совершил посадку только в четыре. Хорошо, что выставка была готова накануне.

– Вы встречались раньше с доктором Джанкером?

– Нет. Лишь состояли в переписке. Для ученых обычное дело принимать коллег. Я и сам пользовался гостеприимством, когда ездил в Америку.

– Он провел с вами все выходные?

– До воскресенья. Присутствовал на открытии и задержался на день. Сказал много теплых слов. Я сбился с ног: организовывал интервью, сопровождал по выставке высоких гостей, а его пришлось предоставить самому себе. Хотя не совсем. С ним находилась Джерри. К моему удивлению, вызвалась сама – обычно ее не интересовало то, что происходило в университете. С Джанкером они поладили, хотя не представляю, какие находили темы для разговоров. Джерри за всю жизнь не прочитала ни одного серьезного романа.

– Она вела себя нормально?

– Зависит от того, что вы называете нормальным. С чужими превращалась в сплошное очарование. А сумасбродные взрывы, когда они случались, были направлены, главным образом, против меня. – Джекман тяжело вздохнул, словно винил себя за то, что поддался настроению и показал накопившуюся на душе горечь. – В общем, вечером в субботу мы падали с ног. Выставка закрылась в шесть часов. Мы втроем отправились в паб перекусить, а затем вернулись домой. Воскресное утро провели тихо, с газетами, а затем сходили в ближайший бар выпить пива и съесть по сэндвичу.

– Вы с доктором Джанкером?

– Да. Джерри, как обычно, нежилась в постели. Но поднялась вовремя, чтобы проводить гостя. Я отвез его на станцию примерно без пятнадцати четыре.

– Вы что-то говорили о паническом приступе…

Джекман кивнул:

– Это случилось тем же вечером.

– В воскресенье?

– Да. Не знаю, имеет ли это отношение к смерти Джерри. В связи с шумихой, вызванной подготовкой выставки, мне предложили много вещей, тематически связанных с Джейн Остен: модель корабля, на котором плавал капитаном ее брат, силуэты персонажей ее романов, ранние издания в особых переплетах и подобное. Лично подарили мне два письма, датированные 1800 годом, которые, если окажутся подлинниками, произведут сенсацию в литературных кругах. Очевидно, они написаны Джейн Остен тете, которая уже несколько лет проживала в Бате.

– Ничего себе подарочек, – прокомментировал инспектор.

Словно спохватившись, что переоценил значение писем, профессор быстро добавил:

– Они коротенькие и ничего любопытного в них не написано, но ученые могут заинтересоваться ими. Я не мог включить их в экспозицию без установления подлинности. Но, как легко догадаться, пришел в большое волнение. Очень хотел выставить, если письма не подделка. Естественно, показал доктору Джанкеру. Он знаком с почерком Джейн Остен лучше меня. И по его мнению, письма написаны ее рукой.

– Надо же! Как, вы говорите, они вам достались?

– Мне их передал человек, видевший, как я по телевидению рекламировал выставку. Даритель не хотел афишировать свой поступок, и я обещал уважать его желание. Думаю, эти письма находились в пачке с другими такими же старыми, которые некий филателист продал ради почтовых штемпелей. В то время почтовых марок не существовало. До того как появились конверты, письма писали на одной стороне листа, адрес на другой, затем лист сворачивался и запечатывался. Коллекционеры собирают такие письма ради штемпелей, однако они ценятся не так, как черная пенсовая или другие викторианские марки, и иногда их можно приобрести за бесценок.

– Но не в том случае, если их написала романистка с мировой известностью.

Джекман позволил себе мимолетную улыбку.

– Вы хотите сказать, в том случае, если продавец разбирается в том, что предлагает? На письмах стояла подпись: «Ваша племянница Джейн». Имя Джейн в начале девятнадцатого века было очень распространенным в Англии. Чтобы понять ценность документа, надо знать, что миссис Ли-Перро – тетя Джейн Остен с материнской стороны.

– На сколько бы потянули письма Джейн Остен?

– Трудно сказать. До нас дошло около полутора сотен ее писем, однако их редко выставляют на продажу. Но можно не сомневаться, что на лондонском аукционе за них предложат пятизначную цифру.

– А даритель знал, с какой ценностью расстается? – поинтересовался Уигфул.

Джекман покачал головой:

– Вряд ли. Я намеревался вернуть их обратно, если бы они оказались подлинниками.

Употребление профессором прошедшего времени насторожило инспектора.

– Что-то пошло не так?

Джекман опустил голову:

– Письма исчезли из ящика моего стола. Я должен был держать их под замко́м, но по глупости не запер. В воскресенье открыл ящик, а писем в нем не оказалось. Я перевернул все содержимое, пересмотрел каждую бумажку. Вытащил ящик, проверить, не завалились ли они за него. Спросил Джерри, не взяла ли их она. Джерри ответила, что не брала.

– Она знала об их существовании?

– Да. Находилась рядом, когда Джанкер изучал их. Джентльмены, мне стало плохо. Я понял, что кто-то залез в ящик и взял их. Разумеется, я обыскал весь дом – занимался этим до середины ночи, хотя с какой стати письма могли оказаться где-то еще, а не в столе? Наконец крупно поскандалил с Джерри, обвинив, что она украла их. Ирония судьбы – я был не лучше ее, когда она кричала, что я портил ее машину и воровал вещи. Случай для психиатра.

До этого момента Даймонд превосходно держался, но теперь не выдержал:

– Вы сказали, крупно поскандалили. Вы что, ее побили?

– Рукоприкладством не занимаюсь! – Профессор был явно оскорблен подобным предположением.

– Когда это случилось: в воскресенье вечером или в понедельник утром?

– Скорее в понедельник.

– Что значит «скорее»?

– Самые ранние часы. Я же объяснил, что провел полночи в поисках писем.

– Где происходила ваша ссора? В спальне?

На лице профессора появилось загнанное выражение.

– Да, Джерри была уже в постели.

– Спала? Вы разбудили ее и обвинили в том, что она украла ваши письма?

– Нет, – возразил Джекман. – Она еще бодрствовала.

– Вы до нее не дотрагивались, не трясли, чтобы добиться признания?

– Ничего подобного.

– Тогда как понимать ваше «крупно поскандалили»?

– Я кричал. Обвинил Джерри, что она взяла письма, желая мне досадить. Потребовал, чтобы сказала, где они находятся.

– Укажите точно, где вы стояли, когда это происходило!

– Не помню. Я перемещался. Не стоял на одном месте.

– Перемещались в сторону кровати?

– Не исключено. Но жены не коснулся, если вы это имеете в виду. Пальцем до нее не дотронулся.

– Даже в тот момент?

– И потом тоже.

– А утром?

– Нет.

– Порой, профессор, люди после жарких ссор не помнят, что делали и что сказали друг другу. – Даймонд заговорил размереннее. Он знал, что допрос теряет продуктивность после нескольких минут темпа, который он набрал.

– Не тот случай, – произнес Джекман. – Я точно помню, что происходило. Мы бросали друг другу оскорбления, жена смеялась надо мной, что меня еще сильнее подогревало. Заявила: так мне и надо, если даже не догадался их запереть. В этом, конечно, была права. Но мне не понравилось, как Джерри это снова и снова повторяла, ведь я подозревал, что именно она из озорства или вредности спрятала от меня письма. В конце концов мы просто перестали друг с другом разговаривать.

– Вы можете сказать о себе, что заводитесь с пол-оборота?

– Хотите знать, горячий ли у меня характер? Нет, я редко выхожу из себя.

– Но в данном случае вышли.

– Только в том смысле, что не сдержался и наговорил ей грубостей. Если бы я напал на нее физически – что, как мне кажется, вы хотите от меня услышать, – неужели я стал бы рассказывать обо всем остальном?

Суперинтендант одарил его милостивой улыбкой, заметив:

– Иногда это приносит облегчение.

Джекман поджал губы и замолчал, а Даймонд царским жестом предложил помощнику продолжать допрос. Перед тем как прозвучал вопрос, возникла недолгая пауза.

– Вы рассматривали возможность, что письма взял доктор Джанкер? – спросил Джон Уигфул, решив, что такой поворот поможет ему восстановить контакт со свидетелем.

Профессор немного помедлил и наконец произнес:

– Позднее мне приходило такое в голову. Джерри была главной подозреваемой, но и американца я не мог сбрасывать со счетов. Неприятный факт – ученые иногда опускаются до краж. Настолько увлечены исследованиями, что считают себя вправе приобретать документы или первые издания любыми способами – если необходимо, бесчестными. Любой университетский библиотекарь может рассказать жуткие истории о вороватых ученых. Ответ на ваш вопрос: да, я пришел к выводу, что Джанкер тоже на подозрении.

– Но когда вы так решили, его в вашем доме уже не было?

– Да, Джанкер уехал. Я вам говорил, что отвез его на станцию, чтобы он успел на поезд, отправляющийся в Паддингтон в шестнадцать пятнадцать. В понедельник Джанкер планировал встретиться с профессором Далримплем из университетского колледжа, а затем отправлялся в Париж, в отпуск. Чем дольше я размышлял, тем больше убеждался, что мне нужно ехать за ним. В понедельник встал, не выспавшись, и сел в лондонский поезд.

– Отправлением в восемь девятнадцать, как вы сообщили, когда заявляли о пропаже жены?

Демонстрация памяти инспектора произвела впечатление, если не на суперинтенданта, то на профессора точно.

– Совершенно верно.

– И тогда перед отъездом вы в последний раз видели жену. Она спала или бодрствовала?

Джекман склонил голову:

– Это я вам тоже говорил.

– Что вы ей конкретно сказали?

– Еду вслед за Джанкером, спросить у него о письмах.

Даймонд подался вперед на стуле:

– В прошлый раз вы нам сказали другое. Мол, собираетесь встретиться с несколькими коллегами по поводу заимствования рукописей. – Своим замечанием он дал понять, что тоже помнит все, что говорилось раньше.

– В тот раз я не подозревал, что придется вытаскивать на свет историю о пропавших письмах.

– Хотели умолчать?

– По возможности, да.

– Надо запомнить эти расхождения, – обратился Даймонд к Уигфулу. – Продолжай.

– Что произошло потом? – спросил инспектор. – Вы догнали Джанкера?

– В университетском колледже он не объявился и на условленную встречу с профессором Далримплем не явился, что мне показалось подозрительным. Позвонил Далримплу из Хитроу и, извинившись, отговорился неожиданным изменением в расписании вылета. Я рванул в аэропорт и взял билет на ближайший рейс до Парижа.

– Вам было известно, где он намеревался остановиться?

– Нет, но я знал, что гостиницу он не заказывал, потому что не собирался улетать из Лондона раньше вторника. Оказавшись в аэропорту имени Шарля де Голля, я направился в туристический информационный центр и попросил помочь. Объяснил, что мне срочно требуется найти коллегу. Оказалось, Джанкер туда заглядывал, и ему посоветовали маленькую гостиницу рядом с Сорбонной.

– Там он и оказался?

– Когда я приехал – нет, но номер снял. Я остановился в той же гостинице, решив ждать, сколько потребуется. Наконец около одиннадцати часов Джанкер вернулся. Увидев меня, удивился, но, судя по всему, не встревожился. Я назвал причину своего появления – обставил все как можно деликатнее: мол, письма могли случайно завалиться среди других документов. Это был намек: вернуть похищенное и избежать обвинения. Я все обдумал – не собирался никого наказывать, только хотел получить обратно письма.

– Они действительно были у Джанкера?

Джекман покачал головой:

– Убежден, что нет. Если он обманул меня, то проделал это блестяще. Тревожился за меня и в то же время обиделся на то, что я заподозрил его. Пригласил к себе в номер, и мы вместе осмотрели багаж. Джанкер вывернул карманы, показал бумажник, буквально все. В итоге мне пришлось признать, что письма взяла Джеральдин. Я вылетел домой на следующий день с намерением выведать у жены правду, но, разумеется, не застал ее.

– Вы не посчитали это делом, достойным внимания полиции?

– Кражу писем? Кто мог их взять, кроме Джерри? Я посчитал, что сумею добиться от нее правды без огласки. И еще я не хотел, чтобы даритель узнал, что письма пропали.

– Вы не назвали нам имени щедрого жертвователя.

– Оно не подлежит оглашению.

– Да будет вам, профессор! – вступил в разговор Даймонд. – Мы расследуем убийство, не забывайте.

– Клянусь, все так, как я говорю, – заявил Джекман.

– Есть такое понятие, как препятствование ходу полицейского расследования.

– Я ничему не препятствую.

– Это нам решать.

– Нет, – возразил профессор. – На сей раз решение за мной.

 

Глава четвертая

– Вопросы есть?

Даймонд поднял глаза на сотрудников отдела, собравшихся в комнате для инструктажа на Милсом-стрит. Он не ждал вопросов. Его инструкции были предельно ясными. Даймонд хотел, чтобы в ходе опросов друзей убитой выяснилось, когда те видели ее в последний раз живой, говорили с ней по телефону. И наконец – в подобных делах стараются прислушиваться и к распространителям слухов – не известно ли им, почему ее могли убить.

Когда они остались вдвоем с Уигфулом, Даймонд повернулся к нему:

– Ты тоже, Джон. За тобой ее приятель Роджер Плато и его жена. Как ее зовут?

– Вэл.

Суперинтендант не ожидал такого немедленного и уверенного ответа и добродушно заметил:

– Выдаешь информацию, как автомат. Зачем загромождать помещение компьютерами, если есть ты? Отдохни часок от опеки и попробуй что-нибудь вытрясти из этих Плато. Они для нас слишком важны, чтобы отдавать их желторотым вчерашним курсантам.

Уигфул был хорошим детективом, и ему полагалось уважать мотивы, которыми руководствовалось начальство, отдавая приказы, однако, получив новое задание, он расстроился:

– Как же быть с профессором? Мы ведь с ним не закончили.

– Пусть пока потомится, – беспечно ответил Даймонд.

Такая перспектива не могла удовлетворить инспектора.

– Он человек несговорчивый и волен уйти, если мы его официально не арестуем, – произнес он.

– Профессор не хочет демонстрировать нежелания сотрудничать, потому что впоследствии это сыграет против него.

– У нас были целые сутки сотрудничества с ним.

– В течение которых мы едва процарапали поверхность. Нужно углубляться, от этого зависит все.

– Так вы его арестуете?

– А ты бы арестовал?

Оба детектива помнили об ограничениях, налагаемых законом о полиции и доказательствах в уголовном праве. Офицер уровня Даймонда мог задержать подозреваемого без выдвижения обвинений до тридцати шести часов, после чего требовался ордер магистрата.

– Сначала я бы предпочел взглянуть на заключение лаборатории, – сказал инспектор.

– Сегодня мы его не получим.

– Он не захочет провести еще одну ночь у нас, – заметил Уигфул.

– Но если мы его отпустим, может удариться в бега, – возразил суперинтендант.

– Нужно проверить, летел ли он тем рейсом в Париж 11 сентября.

– Уже делается.

– Еще этот профессор из университетского колледжа – Далримпл.

– Им занимается Бун.

– Так какой будет план, сэр?

Даймонд не стал отвечать прямо:

– Дело прекрасно выстраивается. Возможность – очевидная: Джекман находился вместе с женой в доме. Повод – их брак разваливался, и она, по его словам, была опасна.

– Это не оправдывает убийства.

– Я не настаиваю на хладнокровном преступлении, – в голосе Даймонда прозвучало раздражение. – Скорее всего, убийство произошло во время их бурной ссоры. Пропали письма, профессор – справедливо или нет – обвинил в краже жену. Женщина с горячим темпераментом не станет терпеть подобное оскорбление. Она набросилась на него. Если в то воскресенье действительно был жуткий скандал и профессор задушил ее подушкой, он сразу бы понял, что это конец его карьеры. Он положил труп в машину, отвез на озеро и утопил, предварительно сняв одежду и обручальное кольцо. На следующий день, чтобы обеспечить себе подобие алиби, Джекман вел себя так, будто жена жива, а он заподозрил, что письма украл американец.

Объяснение не убедило инспектора.

– Если причина ссоры, повлекшей смерть жены, письма, зачем профессор рассказал нам о них? – возразил он.

– Он хитрец, Джон. Преподнес так, что кража писем превратилась в его алиби. Не сомневаюсь, профессор сказал правду, сообщив, что летал в Париж и встречался с доктором Джанкером. Готов поспорить на двойной виски, если мы сумеем выйти на этого Джанкера, он подтвердит, что их разговор протекал именно так, как сказал профессор. И еще, тебе не приходило в голову, – сам Даймонд недовольно отметил, что его самого осенило только сейчас, – что вся эта история с письмами – отвлекающий маневр, а жену он убил по какой-то другой причине?

– Вероятно, – великодушно признал инспектор.

Даймонд кивнул, приблизился и выставил толстый палец перед носом Уигфула.

– Я назвал тебе мотив. А теперь его поведение. Он повел себя как виновный. Тянул две недели, пока труп не обнаружили, и только после этого заявил о пропаже жены. Почему? Надеялся, что тело утонет и останется на дне. Но поскольку жену нашли и мы показали рисунок на телевидении, у него не осталось выбора. Зрители уверенно опознали актрису, которая играла Кэндис Милнер.

– А в итоге опознал даже весь отдел, – пробормотал инспектор.

Но суперинтендант не обратил внимания на иронию и продолжил:

– У Джекмана было время состряпать историю. Получилось неплохо, но далеко от совершенства. Он до смерти боится того, что сообщит лаборатория. Заметил выражение его лица, когда врач пришел брать кровь? Анализ может его окончательно разоблачить.

– Люди в белых халатах все-таки приносят пользу, – усмехнулся инспектор.

– В качестве последнего средства. Даже могут доказать, что машина профессора послужила средством перевозки трупа. Джекман умный человек и стал закладывать основу позиций для отступления – принялся внушать нам, будто Джеральдин не в себе и сделалась очень опасной. Если улики неопровержимо подтвердят, что он задушил ее и утопил в озере, то профессор заявит, что был спровоцирован на подобный поступок. Получит условный срок. – Последнюю фразу Даймонд произнес тоном, не вызывающим сомнений в его отношении к мягким приговорам.

Положение, в которое попал Уигфул, стало проверкой его роли в данном расследовании. Состоял ли он только в резерве для помощи суперинтенданту, как утверждал главный констебль, или был назначен, чтобы предотвращать попытки запугивания? Если так, то начальник, дав поручение, создал ему проблему. Пока он доедет до Бристоля и снимет показания супругов Плато, Даймонд успеет настолько запугать Джекмана, что тот признается в чем угодно. Даже выражения, какими он описывал ситуацию профессора, пусть отнюдь не специально, были проникнуты агрессией.

– Если вы планируете новый допрос, я хотел бы присутствовать, – заявил инспектор.

– Пожалуйста, – легко согласился Даймонд. – Я тебя подожду.

– А он подождет? Я могу допросить этих Плато позднее.

– Важность момента в том, чтобы допросить всех одновременно, – объяснил суперинтендант. – Нельзя, чтобы одни друзья звонили другим и предупреждали, что сейчас на них выйдут ищейки и станут задавать такие-то вопросы. Роджер Плато – важная персона. Он твой – действуй. – Даймонд пододвинул инспектору лист, на котором значились адреса всех приятелей Джеральдин.

С явным нежеланием Уигфул взял его и нашел адрес Плато. Даймонд потянулся и сообщил:

– Пойду-ка я прогуляюсь, глотну свежего воздуха.

Он прошел с инспектором через зону для посетителей. Там сидящие кучкой люди сразу поднялись и окружили их. Журналисты.

– Есть подвижки, мистер Даймонд?

– Абсолютно никаких. Расходитесь по домам. Я сам собираюсь скоро отчалить.

– Вы допрашивали подозреваемого? Задержали его?

– Готовитесь выдвигать обвинение?

– Мы задаем вопросы всем, кто может помочь.

Детективы вышли во внешний двор, где стояли машины. Уигфул сел в «Тойоту», завел мотор и уехал. Даймонд проводил его взглядом, повернулся и быстро поднялся по ступеням в здание.

 

Глава пятая

Он прошел через штабную комнату, ни к кому не обратившись. Информация поступала таким потоком, что шестеро гражданских сотрудников и операторы компьютеров не могли поднять головы. Гора рапортов и компьютерных распечаток ждала анализа, но у ведущего следствие были приоритеты важнее. Он не сомневался, что сумеет добиться признания до того, как Джон Уигфул вернется из Бристоля.

Даймонд толкнул дверь в допросную. Джекман встретил его стоя, и его поза выражала если не воинственность, то напористость. На лице напряженное выражение – он словно ждал, что его подвергнут допросу с пристрастием.

– Я хочу получить от вас четкий ответ: я арестован или нет?

– Арестованы? – Даймонд произнес это с такой интонацией, будто в современной полиции данного слова не знали.

– Я пришел к вам по доброй воле, помочь. Но могу и уйти.

Суперинтендант подтвердил его право кивком.

– Я бы этого не хотел. Мы не все прояснили. Согласны? – Его обнадежило, что подопечный напрягся. Этот невозмутимый ученый оказался крепким орешком.

Лицо Джекмана потемнело.

– Что вам еще надо? Я рассказал все, что знал.

Даймонд мягко улыбнулся:

– Вы чрезвычайно помогли нам, сэр. – Уважительное обращение свидетельствовало о том, что он изменил тактику допроса. – Кстати, меня зовут Питер. Мы остались одни и можем общаться менее официально.

Это предложение вызвало у профессора усмешку:

– Менее официально? – Его взгляд презрительно скользнул по стенам со звукоизолирующим покрытием.

– Мы не записывали наши разговоры. – В этом Даймонд не покривил душой. – Не посмели бы, не предупредив вас. Поэтому здесь присутствовала стенографистка. – Он помолчал, желая убедиться, что отсутствие девушки произвело на профессора благоприятное впечатление. – Если хотите, можем перейти в другое помещение. Я пригласил бы вас прогуляться по улице, но за нами потащится целая свора журналистов. Вы же их знаете, Грегори.

Сбитый с толку этим приливом добродушия, Джекман, услышав, что его назвали по имени, вздрогнул.

– Если не возражаете… Грег.

Даймонд заговорил с ним как со старинным другом. В противоположность слухам, которые возникли после его перевода в полицию Эйвона и Сомерсета, будто Даймонд запугиванием принуждает подозреваемых к покорности, он на самом деле действовал более тонко. Ему нравилось завоевывать доверие. Когда Даймонд считал, что время пришло, он больше не давил на человека, а пытался покорить обаянием, против которого после многих часов допроса невозможно было устоять. Тогда улыбка становилась действеннее, чем сжатый кулак. В свое время в деле Хэдли Миссендейла Даймонд решил, что принудил того к признанию таким же образом – Хэдли был настолько ошеломлен, что готов был рассказать, как стал сообщником Бонни и Клайда или любых других вооруженных грабителей. И теперь, по мнению суперинтенданта, единственная ошибка не умаляла эффективности метода.

– Вы должны простить меня за то, что я наговорил вам раньше, – продолжил он в той же приятельской манере. – В нашей работе мы настолько одержимы фактами, что человеческие соображения отступают на второй план. Вот и я мог недооценить, что вы пришли к нам добровольно, чтобы оказать содействие.

– Я пытался доказать вам это с пеной у рта, – едко заметил Джекман. Судя по всему, у него был иммунитет против обаяния полицейского.

– Совершенно справедливо. Хотите кофе, Грег?

Озадаченный переменой тона, но понимая, что это циничный маневр, профессор пришел к неверному выводу.

– Пытаетесь отвлечь меня, чтобы я потерял бдительность, а потом вернется ваш коллега и разделается со мной?

Даймонд улыбнулся, удивившись, в чем заподозрили Джона Уигфула, и представив, как этот Мистер Чистюля из управления разделывается с подозреваемым.

– Он уехал в Бристоль снимать показания со свидетеля.

– Я пошутил, – промолвил Джекман.

Суперинтендант снова улыбнулся.

– Кажется, я начинаю понимать ваше чувство юмора.

– Пожалуй, я выпил бы кофе.

– Отлично. Спустимся в буфет. Не знаю, как вы, а я проголодался. – Даймонд посмотрел на часы и взялся за телефон: – Не возражаете? Я должен позвонить. Жена к такому привыкла, но все-таки просит сообщать. – Он набрал номер и заговорил в трубку: – Это я. Как дела? Не уверен, дорогая, приду, как только освобожусь. Чем занимаешься? Совершенно забыл… Да, конечно, но не жди меня. – Он повернулся к Джекману: – Смотрит футбол. А когда я сажусь посмотреть матч, ругается. Не понимаю женщин.

Он нарочно продолжал эту тему за кофе с сэндвичами под аккомпанемент старых песен «Битлз» и под шум карточной игры, которую в углу затеял бывший сержант, а теперь гражданский компьютерщик. Даймонд заметил, как от его рассуждений о женских причудах разгладилось лицо Джекмана. Окрыленный, он рассказал, как трудно было ухаживать за Стефани. Когда они познакомились, его будущая жена была лидером девочек-скаутов. В качестве районного полицейского он приезжал в Хаммерсмит рассказывать им, как вести себя на дорогах, и был очарован их обаятельной руководительницей. В тот вечер был подожжен запал их отношений, и почти все последующие вспышки их чувств и ссоры происходили в присутствии девчушек в коричневых формах.

– Я изо всех сил старался смириться с этим, – вспоминал суперинтендант. – Стефани приняла меня серьезно после того, как я заявился в летний лагерь с двумя осликами. Отставной сержант из Хаммерсмита открыл приют для животных. Он был славным малым. Ссудил мне пару ослов, они и решили дело. Вскоре мы со Стефани обручились. В то время я был стройнее. – Даймонд усмехнулся. – Мог сесть верхом на осла, и никому бы в голову не пришло пожаловаться в Королевское общество защиты животных. – Он помолчал, затем доел сэндвич и спросил: – Вы верите в любовь, Грег?

– В любовь?

Даймонд кивнул.

– Есть она или мы заблуждаемся, и нас просто разводят писатели и певцы? Желание – это понятно. Восхищение, уважение – тоже ясно. Но любовь – это нечто иное. Вы любили Джеральдин, когда женились на ней?

Джекман пристально посмотрел на него:

– Вот вы куда клонили. Хотели больше узнать о моих отношениях с женой. Почему прямо не спросить?

– Не отвечайте, если у вас возникло такое впечатление, – обиженно промолвил Даймонд. – Я просто искал почву для взаимопонимания.

– Питер, приятель, – насмешливо произнес профессор, – я скажу вам, что угодно, только бы вы слезли с моей шеи. – Он кашлянул и продолжил: – Сформулирую иначе: если вас что-то интересует, переходите прямо к делу. Я хочу сегодня ночевать у себя дома. Да, я считал, что люблю ее. Потом у нас начались проблемы, но теплые чувства у меня к ней остались. Вы удовлетворены?

– Кроме миловидной внешности, что делало ее такой привлекательной?

– Я считал, что данную тему мы уже обсудили. Мне льстило, что Джерри предпочла меня гламурным телевизионщикам, с которыми раньше работала.

– Это не любовь.

– Что вы пытаетесь доказать? Что я лишен человеческих чувств, своего рода психопат? Сочинили некую версию убийства, в какую пытаетесь втиснуть меня? Я любил Джерри, потому что она отличалась от всех, кого я знал. Остроумная, наблюдательная, смелая, оптимистичная. Каким-то своеобразным, загадочным образом ее ум был на одной волне с моим. Нас забавляли и восхищали одни и те же вещи.

Сказано было коротко, но убедительно.

– Но затем все пошло не туда, – продолжил профессор. – Драгоценная связь между нашими умами была утеряна. Не знаю, почему. До какой-то степени понять могу: карьера Джерри рушилась, но зачем относиться ко мне как к врагу? Эту загадку я никогда не смогу решить. С друзьями она оставалась прежней, жизнерадостной. А со мной вела себя иначе.

– Сделала вашу жизнь невыносимой, – подсказал Даймонд.

– Нет! – поспешно возразил Джекман. – «Невыносимой» – такого слова я не употреблял. Суть в том, что я мог выносить ее.

– Мне урок – не бросаться словами в присутствии профессора английской словесности, – поморщился суперинтендант. Он вовсе не желал ставить запруду на пути словесного потока Джекмана. – Скажем по-другому: ваша жена была трудным человеком. Почему вы с ней не развелись, Грег? Это же был самый простой способ решения всех проблем.

Джекман выдохнул, словно протестуя, что его снова загоняют на арену для корриды.

– Вы вновь ведете к тому, что я решил свои проблемы, убив ее.

– Я этого не говорил.

– Вам и не требовалось. – Он оттолкнул тарелку с недоеденным сэндвичем. – Если хотите знать, я не возражал против развода. И Джерри тоже. Наверное, оба считали, что быстро катимся к такой развязке, но ни разу не обсуждали эту тему.

– Почему?

– Мы состояли в браке всего два года. Да, я видел, как за это время изменился ее характер, но понимал, почему. Это был болезненный период: Джерри лишилась работы на Би-би-си и привычного образа жизни, переехав со мной в провинцию. Мы не так планировали жить. Наверное, я был наивным, однако не сомневался, что женщина, которой она стала, не настоящая Джерри. Ей требовалось больше времени, чтобы превратиться из медийной звезды в обычного человека. – Его взгляд метался из стороны в сторону – знак того, что он делится самым сокровенным, запрятанным в глубине души. Но никто в буфете, заполненном звуками битлловской «Она тебя любит», не услышал его слов. – Порой мне казалось, будто в нее вселился демон. Если бы мне удалось изгнать его, мы сумели бы спасти наш брак. Возвращаясь к вашему вопросу: я не заговаривал с женой о разводе, потому что не хотел оставлять ее. Любовь, которую мы друг к другу испытывали, должна была помочь преодолеть кризис.

– Но у вас были бурные ссоры.

– Да, Джерри привязывалась ко мне по любому поводу.

– Вы убили ее, Грег?

– Нет.

– Непреднамеренно?

– Ставите мне ловушку? – Джекман сверкнул глазами. – Предлагаете признаться в непредумышленном убийстве вместо предумышленного?

– Вы знакомы с терминологией.

– Кроме Мильтона и Шекспира, читаю и другие книги. Нет, мистер Даймонд, я не призна́юсь в непредумышленном убийстве. А если вы попытаетесь пришить его мне, это будет самой большой вашей ошибкой. Я вам в этом не союзник.

Суперинтендант стиснул зубы.

– Кстати о писателях, – продолжил Джекман, – герой одной из пьес Джо Ортона говорит: «Полицейские словно красные белки – их надо охранять». Ваш пушистый хвост может оказаться в опасности, если ошибетесь по моему поводу.

Даймонд не понял, как это произошло, но допрос вдруг перевернулся, и он превратился из нападающей стороны в обороняющуюся. Возникло неприятное подозрение, что этот велеречивый профессор знает о деле Миссендейла. И своевременно возникла мысль: искушение выколотить из него правду нужно подавлять всеми силами. Он зажал в кулак гордость и обратился за помощью к людям в белых халатах.

– Вам не удастся опровергнуть заключение криминалистической лаборатории. Если вы убили ее, убийство, как вы выразились, вам пришьют благодаря уликам, а не мне. Благодаря вашей крови, отпечаткам пальцев, образцам из автомобиля. Я готов подождать еще несколько часов.

– Какое отношение к делу имеет моя машина?

– Труп надо было на чем-то отвезти к озеру. – Теряешь хватку, слушая себя, подумал суперинтендант. Вместо того чтобы очаровать и добиться правды, ты его запугиваешь и провоцируешь сопротивляться.

– Мне позволительно оставлять отпечатки пальцев в собственной машине, – нахмурился Джекман.

– Да, но если, например, в багажнике обнаружится волос и будет стопроцентно доказано, что это волос вашей жены, вам придется ответить на кое-какие вопросы.

Профессор с сомнением посмотрел на Даймонда.

– Разве возможно таким образом определить принадлежность волос?

– Дело не в самом волосе. Эксперты работают с прилипшими к корню микроскопическими частичками кожи.

– И что, они нашли волосы?

– Эти люди умеют обнаруживать пыль и любой мусор.

– Вы все-таки решили меня прищучить.

– Вам следовало держаться компании Мильтона и Шекспира, Грег. А вас понесло не туда.

– Вам взбрело в голову, что я убийца! – вызывающе возразил Джекман. – И теперь вас ничем не разубедишь.

Тон разговора изменился. Даймонд покачал головой, давая понять, что ему не просто взбрело в голову, дело гораздо серьезнее.

– Как вас убедить, что вы ошибаетесь? – воскликнул профессор.

– Начните с объяснения, почему тянули три недели, прежде чем заявили в полицию о пропаже жены.

– Я полагаю, что это очевидно.

– Только не для меня.

– Меня нисколько не удивило, что Джерри исчезла. Она украла письма Джейн Остен и не захотела признаться.

– Куда она, по-вашему, могла деться?

– Остановилась у кого-нибудь из друзей. Хватало мест, где можно найти дупло.

– Вы обзвонили знакомых?

– Тех, кого лучше знал, но ничего не добился. Не исключено, что Джерри просила их не говорить мне ничего.

– И все-таки вы нам не сообщили, что жена исчезла. Не рассказали даже о пропаже писем.

– Я хотел сам во всем разобраться. Не сомневался, что письма взяла она. Если бы сразу пошел в полицию и обвинил Джерри в краже, чего бы я добился? Я меньше всего желал, чтобы о нас трезвонили газеты. – Его ответы звучали правдоподобно.

– Что еще вы предприняли кроме того, что обзвонили знакомых?

– Я подумал, что Джерри могла отдать письма на оценку. Связался с аукционистами и дилерами в западных графствах и в Лондоне. Но с тем же результатом.

– Давайте проясним. Сейчас вы утверждаете, будто она намеревалась продать письма? А раньше говорили, что жена взяла письма по злобе.

Джекман кивнул:

– Это первое, что пришло мне в голову. Я решил, что их денежная стоимость не имеет для нее значения. Насколько мне известно, жена была хорошо обеспечена. Но через три дня после исчезновения Джерри пришли распечатки ее банковских счетов. Я вскрыл их, надеясь, что получу ключ к тому, где она находится. Оказалось, что Джерри превысила кредит на три тысячи фунтов.

– Вот как?

– Долг по кредитной карте составил полторы тысячи. Она пустила на ветер все деньги.

– Неужели?

– Значительную часть заняла под кредитку, что было глупостью, учитывая процент.

– Да, но на что она потратила сколько денег?

Джекман пожал плечами:

– Прогуляла со своими так называемыми друзьями.

– Целое состояние?

– Не знаю, можно ли это назвать состоянием. Когда мы познакомились, у меня сложилось впечатление, что Джерри жила зажиточно. На телевидении платили хорошие деньги. Да и в других местах тоже.

По плиткам пола простучали шаги, и сержант из штаба прервал их разговор, сообщив Даймонду, что его срочно просят к телефону.

– Кто звонит?

– Инспектор Уигфул, сэр.

– Из Бристоля?

– Да.

– Останься с профессором, я скоро вернусь.

Даймонд ругал Уигфула на чем свет стоит – не сомневался, что инспектор решил его проверить. Ворвавшись в допросную, схватил телефонную трубку и крикнул:

– Да!

– Мистер Даймонд? – Он сразу почувствовал, какой напряженный у инспектора голос.

– Кто же еще?

– Я только что разговаривал с супругами Плато. Они сообщили мне нечто такое, что вы должны немедленно узнать. В тот день, в понедельник, когда профессор Джекман видел свою жену в последний раз, она звонила им между десятью и половиной одиннадцатого.

– Утра?

– Улавливаете смысл, сэр? Если Джекман, как он утверждает, уехал в Лондон на поезде отправлением восемь девятнадцать, а оттуда улетел в Париж, он не мог убить жену. После его отъезда она была еще жива. Вы меня слушаете, сэр?

Даймонд, не ответив, бросил трубку.

– Сержант Бум! – крикнул он в дверь.

– Да, сэр!

– Ты отследил перемещения профессора, как я приказывал?

– Так точно, сэр.

– И каков результат? Ну же, не тяни!

– Все проверено, сэр. До одиннадцати утра одиннадцатого сентября он встретился в университетском колледже с профессором Далримплем, затем улетел в Париж из аэропорта Хитроу рейсом 1410 «Эр Франс».

На мгновение Даймонд стал похож на спущенный воздушный шарик. Затем сумел прошептать:

– Машину к заднему входу. Профессор едет домой.

 

Глава шестая

Первые заморозки. Все лето люди обсуждали разрушение озонового слоя и парниковый эффект, не в состоянии принять, что и в английском климате могут быть продолжительные периоды ярких солнечных дней. Теперь погода возвращалась к своему нормальному состоянию. Герани в цветочных ящиках на окнах батских домов потускнели и приняли обреченный вид побежденных, что Даймонд отметил циничным взглядом, остановившись в пробке на Манверс-стрит по пути в полицейский участок. В этом году Управление парков и садов Бата не пожалело усилий, чтобы отобрать у Эксетера звание самого цветочного города. Каждый подоконник, уступ, любая поверхность – даже крыши автобусных остановок – были заставлены цветочными горшками. Корзины с цветами висели на каждом фонаре. Какой энтузиазм! Какая преданность делу! И все впустую. Эксетер сохранил свой титул. Батские цветы проиграли.

Даймонд, до мозга костей полицейский, не стал бы заморачиваться проблемой увядших гераней, но предпочел бы, чтобы их убрали с улиц.

Автобус впереди стал притормаживать перед остановкой. Даймонд начал его обгонять, но встречная полоса «стояла». Не слишком многообещающее начало дня – застрять в заторе, перекрыв движение по встречке. К счастью, кто-то, посигналив сзади фарами, отъехал назад на несколько ярдов. Как любезно с его стороны. Вернувшись на свою полосу, Даймонд взглянул в зеркальце узнать, кто тот добрый самаритянин. Мужчина в «Тойоте». Большие усы, широкая улыбка. Ну конечно, Уигфул, кто же еще? Наверное, решил, что кретин начальник не заметил, что двухэтажный автобус ярко-желтого цвета – для туристов. Каждый ребенок в Бате знает: такие автобусы не останавливаются на обычных остановках.

Даймонд включил радио и после треска, пока выдвигалась автоматическая антенна, которую он неделями не вытирал, услышал голос диктора бристольского канала: «Сегодня детективы планируют расширить поиски убийцы Джеральдин Сноу – звезды долго не сходившего с телеэкранов сериала Би-би-си “Милнеры”. Ее голое тело в выходные обнаружили в озере в долине Чу-Вэлли. Труп опознал муж, профессор Батского университета Грегори Джекман, который, как утверждается…»

– Шило у полиции в заднице, – пробормотал Даймонд, выключая приемник.

Автобус двинулся вперед. Компания, демонстрируя приверженность идее туризма, присвоила каждой машине имена из славного городского прошлого. Теперь Даймонду стало видно, чье имя носит этот автобус: Джейн Остен. Не слишком ли? Такое впечатление, что боги насмехаются над ним. Даймонд чуть не пропустил вход в полицейский участок и, не включив указатель поворота, резко крутанул руль. Повезло, что за ним ехал не кто-нибудь, а Уигфул.

Ни один из них не упомянул об этом маленьком происшествии, когда позднее они собрались с Холлиуэлом, Кроксли и Дэлтоном в кабинете Даймонда. Так называемое совещание по делу – пусть ни у кого не возникнет мысли, будто отдел в тупике. Скорее на той каменной лестнице, которая украшает фасад аббатства. И каждый сотрудник закреплен за своей ступенькой. Теперь четырем карабкающимся вверх детективам нужно привнести в расследование свои идеи. И как можно быстрее.

– Есть новые поступления из криминалистической лаборатории, хотя за достоверность не поручусь, – начал Даймонд. – Люди в белых халатах увиливают от прямого ответа по поводу времени смерти жертвы. Самая вероятная дата – одиннадцатое сентября. Безусловно, в озеро она попала уже мертвой. Причиной смерти по-прежнему называют асфиксию. Будь все это неладно! – Он схватил другой лист. – Донесение по автомобилям Джекмана и жертвы. Никаких свидетельств того, что они использовались для перевозки тела. Ни значимых следов, ни волокон. Либо убийца поработал пылесосом, либо нам нужно искать другую машину. – Что-то бормоча себе под нос, он уставился в третий лист. – Группы крови. У жертвы – первая, резус положительный. У ее мужа такая же. Вы помните, что следы крови были найдены на одеяле. Но они оказались слишком незначительными, чтобы дать заключение после предварительного анализа.

– Все этому профессору на руку, – пробурчал Холлиуэл и сразу же пожалел, заметив, каким взглядом одарил его начальник.

В группе Даймонда каждому требовалось средство выживания. Молодой Холлиуэл вообразил себя закаленным нью-йоркским копом. Его не видели ни в чем ином, кроме кожи и джинсовки. Суперинтендант снова посмотрел на документ в своей руке:

– Здесь сказано, что образцы крови с одеяла отправлены на анализ ДНК, что может порадовать лишь журналистов.

Его замечание побудило Кроксли, обычно самого сдержанного из инспекторов, выступить на защиту науки:

– Это действенный способ установления личности.

– Но абсолютно бесполезный для нас, пока у нас не будет подозреваемого с подходящими характеристиками.

Кроксли покраснел. Холлиуэл бросился защищать его:

– Станем сравнивать данные, пока не получим такие же, как сделали во время расследования грабежа и убийства в Центральной Англии.

Холлиуэлу повезло – Уигфул опередил суперинтенданта:

– Не говори ерунды, Кит! Если ты о случае в Лестере, у нас нет ни малейшего шанса повторить то же самое. Тамошняя полиция имела дело с ограниченным кругом параметров. Искали белого мужчину в возрасте от семнадцати до тридцати четырех лет – одного из жителей трех небольших деревень. Это составляло четыре с половиной тысячи человек, но и то поиски заняли несколько месяцев. Мы же не знаем даже пола преступника.

– И нашли они злодея только потому, что один болван распустил язык, – добавил Дэлтон. – Преступник решил обмануть экспертизу и уговорил его сдать кровь за него.

– Если вы закончили, я был бы не прочь обсудить наше дело, – мрачно буркнул Даймонд. – Возможно, я неизлечимый оптимист, но на сегодняшнее утро назначаю мозговой штурм.

Присутствующие притихли. Суперинтендант выдержал паузу, взвешивая произведенный эффект, и продолжил:

– Прежде обновим информацию. Вчерашние допросы. Дэлтон, начинай!

Дэлтон, отвечающий за компьютерную информационную поддержку, в ужасе посмотрел на него:

– Мы еще не обработали данные, сэр.

– Почему?

– Не хватило времени.

– Я полагал, что все это содержится в компьютере. – Даймонд обвел взглядом кабинет, словно просил совета, но на самом деле просто смеялся над злополучным инспектором, который, желая произвести впечатление, превратился в легкую мишень. – Мы накупили техники на бог знает сколько тысяч фунтов. Так почему же перед нами не лежат распечатки с информацией?

– Сначала данные надо «забить», сэр.

– Не дури мне голову своим жаргоном! Я полагал, что компьютер призван ускорить процесс расследования.

– Так и есть, мистер Даймонд. Однако ввод данных – ручной процесс.

– Ладно, проехали. Я уже сам взглянул на доклады и не нашел ничего ценного… за одним исключением.

Казалось, ему никто не подыграет, но дрогнул Кроксли – не выдержал напряжения паузы.

– Каким, сэр?

– В результате одной из бесед выяснилось, что утром одиннадцатого сентября Джеральдин Джекман была еще жива. В это время она сделала телефонный звонок. Джон, будь добр, расскажи, что тебе удалось узнать от мистера и миссис Плато.

– Представляется, что… – начал Уигфул.

– Стоп! – прервал Даймонд. – Только факты, никаких «представляется».

Когда инспектор продолжил, коллеги заметили, как у него сводит скулы.

– Миссис Валери Плато заявила, что им позвонили между десятью и половиной одиннадцатого. Звонившая назвалась Джеральдин Джекман.

– Миссис Плато имела основания сомневаться? – спросил Даймонд.

– Насколько я понял, нет, сэр, – сдержанно ответил Уигфул. – Но не могу считать установленным фактом, что голос принадлежал Джеральдин. Пришлось поверить супругам Плато на слово.

– Дальше!

– Она хотела поговорить с Роджером, мужем Валери. В то утро Роджер находился дома. Он взял трубку, а его жена осталась в комнате. С этого момента я, с вашего позволения, хотел бы сверяться со своими записями.

Даймонд не сумел определить, были ли его слова насмешкой. Ни у кого не хватило духу улыбнуться. Инспектор открыл блокнот:

– Миссис Джекман попросила прощение за то, что доставляет неудобства, но сказала, что ей необходима помощь. Она поссорилась с Грегом – профессором Джекманом, и ей, чтобы разрядить атмосферу, необходимо на несколько дней уйти из дома. Она спрашивала, нельзя ли ей остановиться у Плато. Валери стояла рядом и дала ясно понять, что не примет под своей крышей эту женщину.

– Почему? – спросил Холлиуэл. Его, как самого неопытного следователя и к тому же человека, на которого с подозрением косились из-за псевдоамериканского стиля одежды, постоянно отправляли по разным адресам, и он целую неделю не появлялся в штабе.

– Плато ухлестывал за ней, – объяснил Уигфул.

– «Ухлестывал» – подходящее слово для оперативного совещания?

– Так считала Валери Плато. Роджер же категорически отрицал. Я ему верю. Допрашивал отдельно. Он пояснил, что у них несерьезно, один флирт, поскольку их супруги обычно на вечеринках не появляются. Утверждал, что Джерри Джекман не искала любовника.

– Похоже, Валери Плато оценивала ситуацию по-иному.

– Так мы проведем все утро, твердя одно и то же – «похоже». Вернитесь к телефонному звонку.

– Плато ответил Джерри Джекман, что ей будет неудобно остановиться у них, и она повесила трубку.

– В сердцах?

– Судя по всему, нет. Видимо, догадалась, что проиграла, когда к телефону подошла Валери.

– Это все, что сказала Джерри об их ссоре с мужем? Поссорилась, хочет на несколько дней расстаться, чтобы разрядить атмосферу?

– По словам супругов Плато, она не была слишком расстроена.

– После этого Джерри еще кому-нибудь звонила? Что мы имеем в результате вчерашних вечерних опросов? – спросил Кроксли со своим западно-ирландским акцентом.

– А ни черта не имеем! – усмехнулся Даймонд с менее ритмичным выговором Южного Лондона.

– Звонок супругам Плато – последнее свидетельство того, что она была еще жива?

– Последнее из того, что у нас есть. – Даймонд развел руками.

Возникла неловкая пауза. Если в мозгах и бушевал ураган, молния сверкать не спешила. Суперинтендант обвел взглядом присутствующих:

– В таком случае, джентльмены, если не находится ничего более гениального, придется вернуться к доброму, отжившему методу расследования Даймонда – хождению по домам. Ты, Холлиуэл, бери своих ребят и отправляйся в район Видкомб. Мне нужны сведения обо всем и обо всех, кто одиннадцатого сентября находился поблизости от Джон-Брайдон-Хаус. Опросите соседей, молочника, газетчика, почтальона. Ясно?

– Так точно, сэр.

– Тогда чего тянете?

Холлиуэла как ветром сдуло, и, надо думать, он при этом чувствовал облегчение.

– Что дальше? – обратился суперинтендант к оставшимся.

– Может, скажу невпопад. – Прежде чем внести предложение, Дэлтон занял оборонительную позицию. – Я бы проверил, как остаток того дня провела Валери Плато. Справедливо или нет, она считала, что знаменитая телезвезда имеет виды на ее мужа. А тут Джерри Сноу и вовсе попросилась к ним домой, что могло вывести Валери из себя.

– Он предлагает считать миссис Плато подозреваемой, – обратился суперинтендант к Уигфулу. – Что думаешь?

– Я бы не исключал подобную возможность. Она женщина спокойная, рассудительная, но не такая, о которых говорят «обаятельная». В припадке ревности могла поддаться панике.

– У нее есть алиби? – спросил Дэлтон.

– У нее есть машина? – уточнил Даймонд.

– «Вольво». Занятия с недвижимостью приносят неплохой доход. Муж водит «Ровер». Что до алиби, оба супруга находились дома до часа дня, затем Роджер поехал на оценку дома, а Валери отправилась за покупками.

– Никакого алиби, – прокомментировал Дэлтон.

– Если она ходила по магазинам, то ее могли заметить и теперь опознают, – произнес Уигфул.

– А если она была в супермаркете?

– У нее могут сохраниться кассовые чеки.

Дэлтон пожал плечами и не стал спорить.

– Какой она тебе показалась, когда ты с ней беседовал? – поинтересовался Даймонд. – Нервничала?

– Не особенно. Но была неразговорчива.

– А муж?

– Тот больше дергался, но это понятно – рядом находилась жена, у которой возникли подозрения, что он привирает насчет своих отношений с другой женщиной.

– У тебя не создалось впечатления, что они из-за этого поругались?

– Не исключено.

– Однако ты не склонен включать их в число подозреваемых?

– Нет, сэр. Но если хотите, поговорите с ними сами.

– Спасибо за совет, Джон, – съязвил суперинтендант и, откинувшись на стуле, положил ладонь на живот, словно намереваясь оценить его размер. – Джентльмены, не могу сказать, что меня сильно потряс ваш… вклад в расследование.

– Я думаю, сэр, Плато сказали правду, – заявил Уигфул. – Достаточно вспомнить, что их показания соответствуют показаниям профессора Джекмана.

– Дальше.

– Мне кажется логичным то, что Джекман сообщил о пропаже писем Джейн Остен. Если бы, как он предполагает, их взяла Джеральдин, она бы точно не захотела встречаться с ним после его возвращения из Парижа. Неудивительно, что Джеральдин принялась обзванивать знакомых в поисках места, где бы отсидеться.

– Так сказать, дупла?

– Да.

– Словцо Джекмана, не мое, – объяснил Даймонд. – Вчера вечером профессор поведал, что таких мест у жены было много, поэтому он не сразу заявил в полицию о ее пропаже. Считал, что она жива, пока не услышал об обнаруженном в озере теле.

– Вопрос на миллион долларов, – вставил Дэлтон. – Что произошло после того, как супруги Плато дали от ворот поворот Джеральдин? Никто из ее друзей больше с ней не общался.

– Если не врут, – заметил Кроксли.

Даймонд пристально, с любопытством на него посмотрел:

– Как это понимать?

– Например, сэр, следующий, кому она позвонила, и есть преступник. Предложил убежище, а затем убил.

– Зачем?

Кроксли не мог придумать правдоподобный мотив, и его спасло предположение неугомонного Холлиуэла:

– Из-за писем Джейн Остен! Не исключено, что она взяла их с собой.

– Убить человека из-за пары писем?

– Они были лакомым куском.

– По оценке Джекмана, стоимостью свыше десяти тысяч фунтов, – подсказал суперинтендант. – Но люди, с которыми водила компанию Джеральдин, не идиоты. Они понимали, какую опасность представляет попытка продажи подобного раритета.

– И тем не менее, – мягко промолвил Уигфул, – хорошо бы связаться с торговцами редкими письмами. Их, очевидно, немного.

За свою инициативу он был награжден ледяным взглядом и кратким приказом:

– Вот и действуй!

– А я бы переправил их в Америку, – заявил Дэлтон. – Там за них можно взять цену получше.

Даймонд покачал головой:

– Не уверен, что письма могут представлять собой заслуживающий доверия мотив. И не до конца убежден, что они вообще существуют.

– Считаете, что профессор соврал про письма?

– Он был весьма уклончив.

– Насчет того, откуда они взялись?

– Да.

Дэлтон пожал плечами:

– Так давайте как следует прижмем его.

– Поздно! – отмахнулся суперинтендант.

– Есть еще способ проверить, существуют ли письма, – заметил Кроксли. – Спросить у американца Джанкера. Ведь предполагается, что он изучал их на предмет подлинности.

– Джанкер! – Даймонд щелкнул пальцами. – Надо им заняться. Я до поры до времени списал его со счетов, полагая, что он путешествует по Европе. Но теперь Джанкер уже в Америке. В каком университете он преподает?

– В Питсбургском.

– Можем сразу туда позвонить.

– Я бы этого не делал, – возразил инспектор.

– А в чем проблема?

Уигфул достал из кармана калькулятор:

– Проблема в том, сэр, что там сейчас десять минут шестого утра.

 

Глава седьмая

С Льюисом Джанкером Даймонда соединили после трех часов дня. В кабинете суперинтенданта собрались Уигфул и Дэлтон, и, чтобы они слышали ответы профессора, был включен динамик телефона.

– Кто говорит? – раздался голос из Питсбурга.

– Детектив-суперинтендант из английского города Бат. Вы меня не знаете, сэр.

– Слушаю вас.

– Я расследую убийство Джеральдин Джекман из Джон-Брайдон-Хаус.

Возникла пауза. Трое детективов ждали.

– Миссис Джекман умерла?

– Печально, но факт.

– Жена Грега Джекмана?

– Ее тело обнаружили в озере. Судя по всему, ее убили.

– Убили? – Голос взлетел на октаву выше. – Не может быть!

– В последний раз ее видели живой в понедельник, одиннадцатого сентября. Я так понимаю, что примерно в это время вы гостили у профессора Джекмана в Джон-Брайдон-Хаус.

– Дайте припомнить… нет, накануне я улетел в Париж. Послушайте, мистер…

– Даймонд.

– Мистер Даймонд, мне об этом ничего не известно. Для меня это шок.

– Доктор Джанкер, никто не предполагает, что вы как-то причастны к смерти миссис Джекман, – заверил суперинтендант. – Я просто надеюсь, что вы поможете мне сложить воедино события тех выходных. Не возражаете?

Возникла пауза, вполне длинная, чтобы Дэлтон успел прошептать Уигфулу:

– Звонит по другому телефону своему адвокату.

– Никак не могу осознать, – наконец произнес Джанкер. – Но если вы считаете, что я могу чем-то помочь, сделаю все, что в моих силах. Грег в порядке?

– С профессором Джекманом все нормально.

– В последний раз я встречался с ним в Париже. Он прилетел поговорить со мной. В какой день, вы сказали, ее убили?

– Я сказал, что она пропала в понедельник, одиннадцатого сентября.

– В тот понедельник? О боже! В тот день мы виделись с ним в гостинице. Поздно вечером… часов в одиннадцать. Он сообщил, что прилетел во Францию после обеда. Вы его подозреваете? Грег очень хорошо отнесся ко мне. И его жена тоже.

Джанкер тараторил скороговоркой, с акцентом, который было трудно понять. Чтобы впоследствии проанализировать беседу, Даймонд включил магнитофон. Требовалось направлять разговор в нужное русло и добиться логичной модели вопросов и ответов.

– Доктор Джанкер, обвинение в убийстве никому не предъявлено, если вы это имели в виду. Я всего лишь прошу вашей помощи, чтобы установить факты, имевшие место в выходные, предшествующие дню исчезновения миссис Джекман.

– Спрашивайте.

– Спасибо. Начнем с вашего первого контакта с профессором Джекманом.

– Он состоялся в июле. Раньше мы не были знакомы. Я написал ему, узнав, что он организует в Бате выставку, посвященную Джейн Остен. Роман девятнадцатого века – главная тема моей научной работы. Так совпало, что в настоящее время я пишу биографию Джейн Остен, которая, надеюсь, станет авторитетным трудом. Вам нужны мои биографические данные?

– На данном этапе нет. Итак, вы решили приехать?

– На самом деле, я еще до этого планировал провести в Европе отпуск. Осталось приурочить его срок к открытию выставки. Грег был настолько любезен, что пригласил меня на выходные к себе домой.

– Кажется, даже встретил вас в аэропорту Хитроу.

– Верно. Это было в пятницу. К сожалению, случилась какая-то техническая неполадка, и самолет задержался на несколько часов. Грег героически дождался меня. Помню, мы приземлились в шестнадцать десять – на семь часов позднее расписания. Я не рассчитывал увидеть его, но он меня встречал и помахал рукой. Потом повез в Бат, по дороге мы останавливались перекусить сэндвичами, но не могу сказать, где именно.

– Не важно.

– Дорога заняла два – два с половиной часа. По пути мы разговаривали о моей и его работе. Я помню тот вечер сумбурно – честно говоря, сильно вымотался. До Джон-Брайдон-Хаус мы добрались примерно в половине восьмого, к этому времени я путешествовал уже много часов. Джерри – миссис Джекман – вышла встретить меня. Не женщина – мечта. Красавица, изумительная красавица. Другого слова не подобрать. Вы в курсе, что она была актрисой на телевидении? Хотела приготовить ужин, но я отказался – сказал, что слишком устал. И мы ограничились сэндвичами с кофе. Грег ушел в другую комнату. Ему нужно было сделать несколько звонков по поводу выставки. Бедняга, он не рассчитывал, что проведет целый день в аэропорту. После того как я поел, Джерри показала мне мою комнату, и я принял душ.

Расставшись с предубеждениями против общения с полицией, Джанкер проявил себя свидетелем с превосходной памятью.

– Если в тот вечер больше не случилось ничего существенного… – начал суперинтендант, но не успел договорить.

– Я еще не рассказал вам о гостье!

– О гостье?

– Женщине, которая в тот вечер наведалась в их дом.

Даймонд стиснул ручки кресла и подался вперед:

– Пожалуйста, продолжайте.

– Таким образом я узнал о письмах Джейн Остен. Душ меня немного оживил. Я переоделся и спустился вниз, решив, что, если удастся продержаться на ногах пару часов, я приспособлюсь к вашему английскому времени и справлюсь с эффектом перелета через несколько часовых поясов. Из передней комнаты на первом этаже доносился голос Грега, и я туда заглянул. С ним находилась женщина, но не Джерри. Невысокая, с каштановыми волосами. Они стояли у стола и изучали какой-то документ. Я извинился, что прервал их разговор, но Грег пригласил меня войти. Я понял, что он чем-то сильно взволнован – даже забыл представить меня даме. Сказал: «Льюис, вы как раз вовремя. Полюбуйтесь». Я сразу понял причину его возбуждения. Передо мной были два оригинала писем Джейн Остен. Ее почерк, это не вызывало у меня ни малейшего сомнения.

Даймонд, избегая взгляда Уигфула, невозмутимо слушал. Он столько раз подвергал сомнению существование писем, что не удивился бы, заметив в глазах инспектора злорадство. Хотя это его мало волновало. Опытный детектив ничего не принимает на веру.

Джанкер начал описывать находку настолько детально, что сомневаться в существовании писем стало невозможно. Оба были написаны в сентябре 1799 года и адресованы миссис Джеймс Ли-Перро – тете Джейн Остен, которая в это время ждала суда по обвинению в магазинной краже в доме тюремщика в Илчестер-Гоул. Они были отправлены из Стивентона и подписаны «Любящая племянница Джейн». В первом выражалась поддержка предложения матери послать двух дочерей пожить с Ли-Перро (дядя Джеймс постоянно, пока не закончилось их испытание, находился рядом с женой). Джейн Остен писала, что ее самое большое желание убедить дядю и тетю позволить любящим племянницам разделить их незаслуженное заточение и тем самым скрасить одиночество. Второе было написано позднее – когда Ли-Перро, поблагодарив, отклонили предложение – и дополняло первое. Джейн не сумела скрыть облегчение. Текст был по тону живее, непосредственнее, письмо короче, но легкомысленнее. Ближе по стилю ее эпистолярным образцам.

– Разумеется, всегда надо страховаться против подделок, – продолжил Джанкер. – Но я готов поставить последний доллар, что письма – подлинники. Стиль, почерк – все соответствует. Даже ошибки в словах. Например, в слове «верить» она мило переставляла местами «е» и «и». И это тоже присутствует во втором письме.

Трое детективов хотели выяснить, кто же та таинственная дарительница, а не выслушивать лекцию о почерке и орфографии романистки. Чтобы направить разговор в нужное русло, суперинтендант произнес:

– Щедрый подарок. Не правда ли?

– Поразительный! Вам описать, как физически выглядели письма?

– Спасибо. Эти сведения мы можем получить у профессора Джекмана. Меня больше интересует женщина, которую вы застали в его комнате. Она нашла письма?

– Так мне сказали.

– Вы упомянули, что вас забыли познакомить.

– В первый момент. Грег был настолько взволнован, что забыл об этикете. Но потом исправился, и я был удостоен чести быть представленным. Ее фамилия миссис Дидриксон.

Дана Дидриксон. Одна тайна раскрыта. На сей раз Даймонд встретился взглядом с Уигфулом. Открывались интригующие подробности. Джекман отказался назвать имя дарителя, ссылаясь на его скромность – человек не хотел себя афишировать. Но теперь отказ можно было интерпретировать по-иному.

– Вы расслышали фамилию? – донесся голос из Питсбурга.

– Да. Мне она знакома в другой связи. Скажите, этот дар был неожиданным для профессора Джексона?

– Не сомневаюсь. Он ликовал. Любой на его месте испытал бы такое же чувство.

– Миссис Дидриксон тоже волновалась?

– Нет.

– Неужели?

– По-моему, она держалась спокойно и немногословно.

– Но она должна была сообщить, откуда у нее письма Джейн Остен.

– Миссис Дидриксон приобрела письма через продавца почтовых марок.

– Как, по-вашему, она знала их ценность?

– Несомненно. Понимала, что за них можно взять много денег. Я в ее присутствии упомянул, что на аукционе за письма дадут высшую цену. Удивительно, но это ее как будто не тронуло. У меня создалось впечатление, что она хотела их просто отдать и поскорее убраться из дома. Грег твердил, что вернет письма после того, как выставка закроется, но она ответила, что это подарок лично ему. Видимо, таким образом хотела отблагодарить за то, что он спас ее сына, когда мальчик тонул. Это вам о чем-то говорит?

– Да. Соответствует тому, что нам известно.

– В тот момент я начал понимать, что я там лишний. Грегу следовало все с ней обсудить. Мне были не известны жизненные обстоятельства этой женщины, но она расставалась с чрезвычайно ценными документами. Я дипломатично направился к выходу, намереваясь оставить их одних. Но тут дверь открылась, и вошла миссис Джекман. Нет, не то слово – совершила выход, словно знаменитая гостья на ток-шоу. От нее исходил аромат дорогих духов, она была в облегающем черном платье до пола. И это была та самая женщина, которая полчаса назад делала мне сэндвич в клетчатой рубашке и выцветших джинсах. Я подумал, что, может, они решили куда-нибудь сходить поужинать, хотя на Греге была по-прежнему повседневная одежда, в какой он ездил в аэропорт. Муж рассказал ей о письмах. Джерри и миссис Дидриксон явно друг друга знали, но с самого начала общались прохладно. Миссис Джекман, бросив на письма мимолетный взгляд, заявила, что никогда не понимала, зачем люди собирают такие заплесневелые бумажки, не имеющие никаких литературных достоинств.

– Она хотела разозлить гостью?

– Вероятно. Но не добилась ожидаемой реакции. Та не проронила ни слова. Грег пытался разрядить обстановку. Я поддержал его. Джерри подошла ко мне вплотную, совсем близко и, бросив томный взгляд, спросила, что сейчас модно на Бродвее. Она подчеркнуто игнорировала миссис Дидриксон. Я почувствовал себя неудобно. Ответил, что живу не в Нью-Йорке и не слежу за театральными новинками. Джерри упорно, ни на кого не обращая внимания, втягивала меня в разговор, пока миссис Дидриксон не дала ясно понять, что ей пора уходить. Тогда Джерри, прервавшись на полуслове, предложила мужу отвести миссис Дидриксон куда-нибудь поужинать.

– В тот самый вечер?

– Да. В благодарность, что та взяла на себя труд отыскать письма Джейн Остен. Я не понимал, что за игру она затеяла, и до сих пор это для меня загадка. Грег заявил, что не может бросить меня, своего гостя, в первый вечер одного. На что Джерри возразила, что с радостью возьмется развлекать меня. Она в своем наряде, мы вдвоем в доме – только вообразите.

– Грегори принял предложение?

– Нет. Миссис Дидриксон разрешила ситуацию, заявив, что занята. Он проводил ее до двери. Точнее, вышел на подъездную аллею – наверное, сказать несколько слов наедине. Я оставался с Джерри вдвоем. И достаточно долго, чтобы она успела провести пальцем мне по позвоночнику и заметить, что ее нельзя винить, что она так поступает. – Доктор Джанкер нервно кашлянул, словно вновь переживал тот момент. – Мистер Даймонд, я не мальчик – ученый. У меня очки с толстенными стеклами, мне сорок шесть лет, я лысею, и у меня большущий нос. Я не привык, чтобы со мной заигрывали привлекательные женщины. Ни одна из таких не смотрит в мою сторону. Как бы вы поступили на моем месте?

Как бы ни было интересно узнать мнение суперинтенданта на сей счет, он отвечать не стал. Вместо этого спросил:

– Между вами и миссис Джекман что-то произошло?

– Нет, сэр, я ее отверг! – После такого резкого утверждения в голосе американца появились нотки сожаления.

– Это было не так трудно, если муж находился поблизости.

– Думаете, она меня разводила? Подшучивала?

– Откуда мне знать? – Даймонд начал терять терпение. – Я полицейский, а не журналистка, ведущая женскую колонку. Что произошло дальше?

– Миссис Джекман налила мне выпить. Затем я услышал, что миссис Дидриксон отъезжает, а Грег возвращается. Некоторое время мы провели, изучая письма. Грег справедливо решил, что, прежде чем выставлять их, необходимо точно установить подлинность. Заняться этим можно было не раньше понедельника. Как же я не догадался сфотографировать письма? Вы их не нашли?

– Нет.

– Плохо.

– Вы выпили, что потом?

– Отправился в спальню. И заснул. Очнулся в одиннадцать часов утра. Когда спустился вниз, Грега уже не было – ушел на выставку.

– Следовательно, вы с миссис Джекман оставались в доме одни?

В трубке послышался смущенный смешок:

– Да. Только она вела себя не так, как накануне. Дружески, но не напористо. Отвела меня на открытие выставки и оставалась рядом весь день, что было для нее невыносимо скучно. Я имею в виду выставку. Я фотографировал почти каждый экспонат. Надо отдать Грегу должное – получилась потрясающая экспозиция.

– Вы много общались?

– Конечно.

– Узнали что-нибудь существенное о миссис Джекман: о ее проблемах, планах?

– Прошу прощения, – произнес американец, – мы избегали личных тем. Учитывая то, что мне пришлось пережить накануне, я предпочитал говорить исключительно о романе девятнадцатого века.

– Вы с кем-нибудь познакомились? Например, с ее приятелями?

– С парой сотрудников английского отделения университета, которые хотели обсудить мою статью, недавно написанную для литературного приложения к «Таймс». Это все.

– Ни с кем, кто знал миссис Джекман?

– Десяток людей попросили автограф, но таких, кто бы ее знал по-настоящему, я не заметил. Она объяснила, что ее друзья не из книгочеев.

– Видимо, так и есть. – Даймонд продолжал закидывать невод, надеясь выловить новых подозреваемых. – Вы кому-нибудь упоминали о письмах?

– Нет. Мы с Грегом договорились не рассказывать о них ни одной живой душе. В научных кругах не принято трезвонить о таких вещах, пока нет стопроцентной уверенности в их подлинности.

Суперинтендант задавал вопросы, стараясь выяснить, как прошел день американца, но картина получалась примерно такой, какой ее нарисовал Джекман: еда в пабе после закрытия выставки, решение пораньше лечь спать, спокойное утро с газетами в другом пабе.

– Только вдвоем с профессором Джекманом?

– Да. Его жена, как я понимаю, к тому времени еще не встала.

– Значит, это был первый случай после эпизода в пятницу вечером, когда вы с Джекманом могли поговорить с глазу на глаз?

– Да.

– Упоминали о том случае?

– Вскользь. Он пытался извиниться, я ответил, что нет необходимости. Грег объяснил, что на Джерри иногда накатывает. Я разрядил атмосферу каким-то шовинистическим замечанием о женщинах вообще. После ланча мы вернулись домой, и вскоре мне надо было уезжать. Джерри спустилась попрощаться со мной. Вела себя нормально. Мы скромно пожали друг другу руки, с тех пор я ее больше не видел. Грег отвез меня на вокзал, где я сел на поезд в Лондон. На следующее утро у меня была назначена встреча с профессором университетского колледжа.

– Далримплем?

– Вы хорошо информированы. Но мне пришлось ее отменить. Бронируя билет на рейс до Парижа, я не учел, насколько далеко от города расположен аэропорт Хитроу. У меня не было шансов повидаться с Эдгаром Далримплем и успеть на самолет. – Джанкер помолчал. – Видимо, вы хотите услышать о моей встрече с Джекманом в Париже.

– Да. Расскажите, пожалуйста.

– Это не займет много времени. В понедельник я вышел поесть, а когда вернулся, сильно удивился, увидев его в вестибюле гостиницы. Он сообщил, что пропали письма Джейн Остен, и спросил, не взял ли их случайно я. Можете вообразить мои чувства! Нетрудно догадаться, что́ у него было на уме. Я не скрывал зависти, что документы буквально приплыли к нему в руки. Получалось, будто я, злоупотребив гостеприимством, украл их. Уверяю вас, мистер Даймонд, я этого не делал. И никак не мог взять письма по ошибке. Мы вместе обыскали мои вещи: багаж, номер… Надеюсь, что в итоге я убедил его, что писем у меня нет. Тогда Грег сказал, что их, наверное, взяла из вредности Джерри. Больше о них никто не знал. Я был вынужден согласиться с ним. Заметил: может, ей не понравилось, что такой ценный подарок ему сделала другая женщина. Это бы объясняло, почему она так странно вела себя в тот вечер.

– Как профессор Джекман прокомментировал вашу версию?

– Заявил, что подобные драматические сцены жена устраивает постоянно. У меня сложилось впечатление, что его больше заботило возвращение писем, а не анализ поведения жены. Грег обещал позвонить мне, если письма найдутся. Я предложил ему утром вместе позавтракать, но он очень рано выписался из гостиницы. Больше мы с ним не общались.

Даймонд кивнул Уигфулу и Дэлтону, чтобы они задавали вопросы, но те покачали головами. Тогда он завершил разговор и повесил трубку.

– К чему такая таинственность? – начал после паузы Уигфул.

– Объяснись, – попросил суперинтендант.

– Я об этой миссис Дидриксон. Почему Джекман не сообщил, что письма ему принесла Дана?

– Ты ищешь ответ или, как мне представляется, он у тебя готов?

Инспектор развел руками, намекая, насколько его вывод очевиден.

– Он ее выгораживает. Знает, что его жену убила Дана, и выгораживает.

– Холодно, – неодобрительно отозвался Даймонд.

– Не сомневается, что в итоге все выплывет наружу, но сам указывать пальцем не хочет.

– Почему?

– По-настоящему он ее не винит. Хотел бы, чтобы она выкрутилась. Не исключено, что любит эту женщину.

Уверенность, с какой была предложена эта версия, удивила Даймонда. И что она исходила от его заместителя – этого стукача из управления. Ладно бы с подобной версией пошел ва-банк любой другой из команды… Но Уигфул! Видимо, ударило в голову, на мгновение потерял контроль над собой, и в нем открылось что-то человеческое.

– Продолжай, Джон. Каковы ее мотивы?

– Безрассудная страсть.

Даймонд покосился на Дэлтона. Тот, застыв как изваяние, хранил молчание.

– Классический расклад, – продолжил инспектор в защиту своей версии. – Она одна растит сына, не слишком обеспечена, мечтает чтобы мальчик учился в частной школе. Джекман – настоящий рыцарь, бесстрашно пришел на помощь ее сыну и вырвал его из лап смерти. И притом красивый мужчина. Дана узнает, что он профессор, при деньгах, со своим домом. Жена не только превратила его жизнь в ад, но даже пыталась убить. Дана видит в нем решение всех своих проблем, но при условии, что он бросит супругу. Но Джекман, к несчастью, на это не идет. Слишком благороден и верен Джерри, чтобы планировать развод. И тогда… – Уигфул подытожил рассуждения, чиркнув по горлу пальцем. Жест если не суммирующий факты, то вполне понятный.

– Надо бы с ней пообщаться. – Суперинтендант не спешил с выводами.

– Оставляете это мне? – спросил Уигфул.

Даймонд улыбнулся. Но это была отнюдь не добрая улыбка.

 

Глава восьмая

Взрыв эмоций и куча ругательств в «БМВ» Даймонда. Дорогу указывал Уигфул и слишком поздно объявил о нужном повороте. В свое оправдание сказал, что дом Даны – адрес они нашли в телефонной книге – находится между Видкомбом и Линкомбом, в том месте на карте, где разорвавшийся изгиб подклеивали прозрачным скотчем. Края неровно совместили, поэтому ничего нельзя разобрать. Но, несмотря на трудности, он непременно найдет другую дорогу. Даймонд понял укор – мол, он настолько криворук, что и карту не способен как следует склеить – и сместил острие критики: теперь жаловался на то, что помощник выбрал путь, непригодный для современного автомобиля. Ему никогда не нравились холмистые южные районы города с их разбитыми мостовыми и глухими каменными заборами высотой футов десять, увитыми вечнозелеными растениями.

Уигфул молчал, пока не возникла очередная проблема. Не в состоянии развернуться, они были вынуждены подниматься по крутому проезду, настолько узкому, что там должны были организовать одностороннее движение. Но вскоре им предстояло убедиться, что это не так – навстречу спускался почтовый фургон, и «БМВ» пришлось подавать назад. Со второй попытки они одолели три четверти подъема и почти у самой вершины наткнулись на красный «мини», совсем маленький, однако способный перегородить дорогу. Из вежливости водитель мог бы пропустить их, но он, включив дальний свет фар, продолжал двигаться вперед.

– Знаешь, что говорят в дорожном отделе? – произнес Даймонд. – Всегда опасайся тех, кто ездит в шляпе и водит красную машину. Вот тебе и достойный образчик. – Он остановил «БМВ».

– Сейчас разберусь, – сказал Уигфул, отстегивая ремень безопасности. Даймонд и помощник столкнулись с общей неприятностью, и атмосфера разрядилась.

– Оставь его, – посоветовал суперинтендант, снова бросив взгляд на человека за рулем тоже затормозившего автомобиля. – Там девяностолетний дед. Наверное, забыл, как включать задний ход.

– В таком случае его не должно быть на дороге.

Инспектор оценил несправедливость ситуации: он постоянно получает нагоняй. Так почему же какой-то старый хрыч может вести себя как ему вздумается?

– Лучше не трогай его, Джон!

– Готов поспорить, что в Лондоне вы бы так не поступили, – заметил Уигфул.

– Ты прав. С приездом сюда я размяк, как яблочное пюре.

– На себе я этого не заметил.

Старик в «мини» промчался мимо них, беспечно сняв руку с руля, чтобы приподнять шляпу.

– Видел? – спросил Даймонд. – Вежливость порождает ответную вежливость.

Третья попытка увенчалась успехом. Одолев на вершине два крутых поворота, они прочитали название нужной улицы. Высоко над уровнем мостовой выстроилась линейка шести небольших георгианских домов, каждый со своими железными воротами. Дом Дидриксон стоял вторым. Как и остальные, он требовал чистки, особенно в потемневших местах под карнизом и подоконниками. Детективы остановились, вылезли из салона, с трудом поднялись на три пролета каменных ступеней и оказались у двери ярко-синего цвета.

– Кто-то дома, – проговорил Уигфул.

– Отлично, – кивнул суперинтендант. – Мне бы не хотелось часто совершать это путешествие.

На их стук открыл парень в серых брюках, белой рубашке и полосатом галстуке одной из самых престижных в районе школ – видимо, тот самый, которого профессор Джекман выловил из Палтнийского каскада.

– Привет, сынок! – сказал Даймонд. – Твоя мама дома?

Его приветливое обхождение вызвало резкий отпор:

– Мы ничего не покупаем с улицы!

Парню было от двенадцати до четырнадцати лет – возраст, когда все черты становятся непропорциональными и лицо выражает обиду на этот процесс или на весь мир.

– Мы из полиции, – объяснил суперинтендант.

– Покажите ордер.

– Сынок, как тебя зовут?

– Мэтью.

– Мэтью, а дальше?

– Мэтью Дидриксон.

– Ты смотришь «Билла»?

– Иногда.

– Должен смотреть внимательнее. Ордер мы обязаны предъявлять только в том случае, если приходим с обыском. Спрашиваю еще раз: твоя мама дома?

– Пошла на работу.

– Тогда мы войдем и подождем ее. – Даймонд сделал шаг вперед.

Мэтью загородил ему дорогу, но сразу отступил, как только суперинтендант перенес свою огромную ногу через порог. Уигфул за его спиной заметил в коридоре движение:

– Кто-то пытается удрать через черный ход!

– Хватай!

Неожиданно Даймонд был остановлен жестоким ударом в пах. Как бывший регбист, он отреагировал на замах ногой попыткой уклониться и одновременно сложился пополам. Прием его бы спас, если бы, бросив играть, он не набрал столько лишнего веса. Замыслу не хватило подвижности. Хотя удар мог оказаться разрушительнее, будь на Мэтью кожаные ботинки, а не тапочки. Но и теперь ощущение было таким, словно в Даймонда угодила ракета теплового наведения и вдобавок куснул ротвейлер. В следующую секунду мальчишка попытался поднырнуть под бедро Даймонда. Вопя от боли, тот инстинктивным движением отшвырнул его в сторону и грохнулся на колени. Где-то позади него Мэтью впечатался в стену.

Боль казалась нестерпимой. Сейчас наступит онемение, уговаривал он себя. Но как его дождаться? Глаза были крепко зажмурены. Сквозь собственные стенания он уловил голос инспектора:

– Предоставьте все мне. – Совершенно излишнее предложение.

Боль разливалась по телу, но при этом становилась не такой острой. Даймонд открыл глаза. Слезы текли ручьем. Вот и ладно, мрачно сказал он себе, поскольку сильно сомневался, что орган, предназначенный для выведения из тела влаги, будет после этого действовать. Даймонд оглянулся, ища юного преступника, который его покалечил. Тот, движимый инстинктом самосохранения, исчез через переднюю дверь.

Ухватившись за ножку стола, Даймонд, кряхтя, поднялся. Изображая борца сумо, вызывающего на бой соперника, шатаясь, добрел до ближайшего стула. И сидел, не воспринимая ничего, кроме пылающего жара под собой. Сколько времени, он не знал и знать не хотел.

– Вы в порядке, сэр?

Даймонд поднял голову. Дурацкий вопрос задал его помощник Уигфул.

– Разве по мне можно сказать, что со мной все в порядке? – Даже звук собственного голоса причинял боль.

– Тот, кого я заметил, была явно миссис Дидриксон, – объявил инспектор. – К сожалению, мне не удалось поймать ее. Задняя дверь выходит на другую улицу. Она пробежала через двор и укатила на черном «Мерседесе». Номер я запомнил.

– Чего теперь ждешь от меня? Чтобы похлопал тебя по плечу?

– Полагаю, личная радиостанция не при вас? – осторожно спросил Уигфул.

– На кой мне она?

– Могли бы передать сообщение.

– Вон на столе перед тобой телефон. Передавай сколько влезет. – Сказав это, суперинтендант почувствовал себя немного лучше.

Взявшись за телефон, инспектор потребовал оповестить дорожных патрульных.

– На такой быстрой машине Дана будет стремиться на шоссе, – предположил он, завершив разговор. – Если повезет, в течение часа ее перехватят. А мы с вами продвинулись в нашем деле. Эта дамочка драпанула, и теперь она первая в моем списке подозреваемых. Она еще пожалеет. Хотите поищу для вас какое-нибудь болеутоляющее?

– Первое разумное слово, которое от тебя слышу, – буркнул суперинтендант.

Вскоре он опустился на пассажирское сиденье своего «БМВ». Кодеин, который нашел для него в ванной Уигфул, начал действовать. Инспектор аккуратно закрыл дверцу, обошел машину и, сев за руль, озадаченно кашлянул.

– Ключи?

– Раньше сообразить не мог? И я тоже, если на то пошло. – Ничего нет более неудобного, чем рыться в карманах, сидя в машине, и более рискованного, если в определенном месте так сильно болит.

Предприятие потребовало усилий и вызвало новый приступ боли, но ключи были извлечены, и они наконец смогли уехать. Даймонд не предложил себя в штурманы. Помощник обязан был запомнить дорогу. Два крутых поворота, и улица вильнула налево к спуску, который на пути сюда доставил столько неприятностей. Инспектор остановил машину.

– Что опять?

Проезда вниз не было.

Даймонд расхохотался. Поступок нелепый, ведь каждое движение вызывало болезненный спазм. Но он ничего не мог с собой поделать. Его буквально сотрясало от смеха. Машина на середине спуска была застывшим черным «Мерседесом» – застывшим, потому что он встретился с другим, идущим на подъем автомобилем. Они стояли бампер в бампер. Автомобиль, в который врезался «Мерседес», был тем самым красным «мини», у которого по-прежнему горели фары. Знакомый хозяин в шляпе вылез из машины и осматривал повреждения. Водитель «Мерседеса» по-прежнему находился в салоне.

– Раз горят фары, стукнулись не сильно, – предположил инспектор. – Сбегаю посмотрю, что там.

Даймонд выбрался из «БМВ» и поплелся за ним.

Хотя сознавал, что прогулка наверняка ухудшит его состояние.

 

Глава девятая

Повреждения действительно оказались незначительными: содранная краска у «Мерседеса» и вмятина на левом крыле «мини». Но повод для разбирательства имелся. Убедившись, что никто из водителей не пострадал, Уигфул торжественно взял данные у владельца «мини», врача на пенсии, а Даймонд открыл дверцу «Мерседеса», представился и попросил женщину за рулем отдать ему ключи.

– Теперь будьте добры, пересядьте на соседнее сиденье.

Она повиновалась, но когда перебиралась из-за руля на пассажирское место, ее руки дрожали.

– Вы не ранены?

– Нет.

Даймонд хотел втиснуться за руль, но понял, что не уместится. На подушке, не оставляя пространства, лежали два квадрата поролона. Он не собирался добивать свое и без того подвергшееся испытанию тело.

– Мне придется это убрать.

Женщина пожала плечами, и он со второй попытки уместился за рулем.

– Вы миссис Дана Дидриксон?

– Да.

Ее бледное лицо обрамляли каштановые волосы. Аккуратный, изящно очерченный рот, темные глаза, в которых застыло загнанное выражение. Если бы не это, Даймонд мог решить, что она учитель или социальный работник. Неужели она способна на убийство? – спрашивал он себя, а вслух произнес:

– Расскажите, пожалуйста, как произошла авария.

– Я ехала слишком быстро. Его вины нет. Думала, что смогу вовремя остановиться.

– К чему такая спешка?

Дана вздохнула, давая понять, что игры кончены.

– Пыталась скрыться.

Простая причина и естественный результат. Разумеется, если пыталась скрыться, то очень спешила. По ее бесстрастному тону можно было решить, что она рассуждает о погоде.

Даймонд не мог сравниться с ней выдержкой. Он весь дрожал. Адреналин гулял по телу. Вот он, прорыв! Вознаграждены все жалкие часы в фургоне у озера, разговоры по телефону с патологоанатомом Мерлином, совещания, вглядывание в экраны отвратительных компьютеров, вытягивание информации из профессора. У Даймонда пересохло во рту. Он исторг из себя единственное слово, которое имело значение:

– Скрыться?

– Из задней двери дома. Разве вы меня не заметили?

– Заметили.

– В чем тогда дело? – Дальнейшие рассуждения на эту тему она считала излишними.

Опасаясь произнести хоть один звук, который бы помешал ее откровенности, Даймонд обратился к практическим деталям:

– Ваша машина стояла на заднем дворе?

Женщина кивнула:

– Я вскочила за руль и понеслась. Что со мной будет?

– Надо получить ваши показания. Оставайтесь, пожалуйста, здесь. – Он с трудом поднялся с сиденья и подошел к Уигфулу, который все еще задавал вопросы пожилому водителю «мини». – Садись за руль «Мерседеса», Джон. Я думаю, она расколется.

– Если женщина признаёт свою вину, пусть это будет официально зафиксировано, – заявил старик.

– Спасибо, за совет, сэр, – отрезал суперинтендант. – Сейчас подъедет сотрудник дорожной полиции и все оформит должным образом. – Он вернулся в «Мерседес» и сел на заднее сиденье. Когда к ним присоединился инспектор, приказал: – Назад в дом!

На вершине перебрался в свою машину и пока ехал, почувствовал, что боль отпускает. Уигфул следовал за ним в «Мерседесе», и вскоре они остановили оба автомобиля перед домом.

Дверь так и осталась открытой после того, как они покинули это место. Понимая, что второй попытки побега не будет, Даймонд позволил миссис Дидриксон войти первой. Она что-то крикнула в глубину коридора.

– Если зовете сына, то он убежал через эту дверь, когда мы вошли, – сообщил суперинтендант.

– У него не было никаких причин от вас бежать. Мэт! – позвала она громче.

– Он пытался нас не пустить и сильно ударил мистера Даймонда, мэм, – объяснил Уигфул. – Мы можем привлечь его за учинение помех и нападение на сотрудника полиции.

– Он всего лишь школьник! – презрительно бросила Дана.

Суперинтендант сделал знак помощнику не продолжать эту тему – удивительный пример альтруизма при исполнении служебных обязанностей.

– Нам предстоит с вами долгий разговор.

– Здесь?

– На Мэнверс-стрит. Уже поздно. Соберите вещи, которые могут потребоваться вам ночью.

– Вы хотите, чтобы я поехала в полицейский участок? Разве нельзя поговорить дома?

– Нет.

– А как быть с Мэтом? Я не могу оставить его ночью одного. Ему двенадцать лет.

Суперинтендант заверил ее, что о мальчике позаботятся во время ее отсутствия. У Хоровой аббатской школы на Лэнсдаун-роуд есть общежитие. Пока миссис Дидриксон под присмотром Даймонда собирала вещи на втором этаже, Уигфул дал указание патрульным найти Мэтью и препроводить на ночь в школу.

Спальня Даны Дидриксон мало что могла рассказать о своей хозяйке, разве что о ее аккуратности и скромности. Стены выкрашены в цвет магнолии, такой распространенный среди оформителей интерьеров. Встроенные полки, шкафы, двуспальная кровать. Отдельный туалетный столик. Ковер от стены до стены нейтрального серого цвета и соответствующие шторы. Ни картин, ни фотографий, ни мягких игрушек, ни разбросанной одежды. Наверное, эта комната была похожа на гостиничный номер, потому что Дана, работая водителем, приходила сюда только спать.

Она сняла сумку с верхней полки шкафа и положила в нее несколько вещей.

– Могу я собрать вещи для Мэтью?

Даймонд кивнул. Он слышал, что Уигфул внизу все еще разговаривает по телефону. Комната мальчика находилась на один лестничный пролет выше и имела более обжитой вид. К потолку были подвешены картонные птицы и летучие мыши из наборов для моделирования. Стены украшали плакаты с поп-звездами, на полу валялись носки и конверты от грампластинок. На столе стояла шахматная доска с неоконченной партией. Хозяин лежал на кровати за дверью.

– Мэт, я решила, что тебя нет дома, – сказала мать. – кричала, почему ты не отвечал?

Парень лежал на животе и листал комикс. Были видны только его темные волосы. Он не поднял головы.

– Мэт, ты меня слышишь?

– Это легавые, – произнес он. – Отшвырнули меня, когда я не давал им войти. Просил показать ордер, но они отказались.

– Отшвырнули?

– Я оттолкнул его, когда он хотел ударить меня, – объяснил Даймонд.

– Грохнул головой о стену так, что искры из глаз посыпались! – воскликнул Мэт. – Что вообще вам надо?

– Твоя мама должна нам помочь в расследовании, которое мы сейчас ведем. – Даймонд сказал это гораздо мягче, чем, по его мнению, заслуживал юный головорез.

Яркий пример парня, которому требуется отцовская твердая рука и который вытворяет бог знает что со своей бедной матерью. Суперинтендант вышел на лестничную площадку и крикнул вниз:

– Джон, мальчишка здесь! Находился дома все это время.

В спальне миссис Дидриксон объясняла сыну, почему ему необходимо провести ночь в школе. Мэтью предпринял тщетную попытку уговорить ее разрешить остаться дома одному. Затем, повернувшись ко всем спиной, углубился в комикс. Мать собрала ему вещи под присмотром Даймонда. Несмотря ни на что, ему было жаль парня.

 

Глава первая

Что случилось с Джеральдин Джекман? Хотите знать, как я связалась с семьей профессора? Готова ответить, но только если вы позволите говорить по-своему. Это потребует от меня много сил. Я не из тех женщин, которые в очереди в универсаме живописуют всем обстоятельства своей жизни. По натуре я человек закрытый, предпочитаю держать людей на расстоянии. Но не застенчивый. Это слово у меня ассоциируется с пятилетней девчушкой, закрывающей от смущения лицо на собственном дне рождения. Просто мне нелегко откровенничать с людьми, и меня иногда обвиняют в том, что я недружелюбна и холодна. Поверьте, я постоянно борюсь с этим. Если воспитываешь ребенка одна, приходится говорить и за себя, и за него.

После того как меня бросил мой бывший муж Сверр, я водила такси. Вы можете подумать, что для нелюдимого человека это странный способ зарабатывать на жизнь. На самом деле это было моим спасением – я научилась производить определенное впечатление и скрываться за ним. Играла роль таксиста: произносила общепринятые слова о дорожном движении, о туристах, о том, что слышала по радио, но сама была от этого в миллионе миль. Ничто меня не волновало. Но нынешняя ситуация в корне отличается от всего остального. Даже в камне можно пробудить чувства.

Когда я познакомилась с Джекманами, то такси уже не водила. Получила работу шофера у мистера Стэнли Бакла, исполнительного директора пивоваренной компании «Реалбрю эйлз лимитед». Вот почему ездила на «Мерседесе». Мне он не принадлежит. Место мистер Бакл предложил мне сам, когда однажды вечером возвращался в моем такси из Бата домой в Бристоль. Он был моим пассажиром не в первый раз. Мы разговорились, я нашла его приятным человеком и даже немного флиртовала, как может позволить себе таксистка с мужчиной среднего возраста. Никаких видов на него – я тогда даже не знала, что он пивоваренный босс. Слышала, что у него есть доли в разных предприятиях в Бате и Бристоле и, конечно, видела красивый дом с окнами на Клифтон-Колледж. Когда он предложил мне место, я не испугалась, что он хочет обмануть меня. В конце поездки домой он спросил, сколько я зарабатываю в удачную неделю, и установил такую же постоянную зарплату за шестидневку без сверхурочных. Я могла в любое время пользоваться автомобилем компании при условии аккуратного учета пробега.

Я не колебалась. Работа в такси давала средства к существованию, но это был однообразный труд. До знакомства с мистером Баклом я не видела возможности вырваться из этой круговерти.

Разумеется, вы знаете о счастливом спасении в июле моего сына. Вам об этом рассказывал Грег – профессор Джекман. Это был один из самых ужасных дней в моей жизни и не только из-за того, что произошло с Мэтом. У меня возникли неприятности с полицией. Не в Бате, иначе бы вы знали.

Прошу прощения, я говорю сумбурно. Давайте по порядку, ведь события того дня тесно связаны со всем, что произошло потом.

Рано утром мне позвонил мистер Бакл. Ему требовалась машина. Он спрашивал, сумею ли я подать «Мерседес» в Клифтон к девяти часам. Это, как правило, означало, что он собирается совершить деловую поездку в Лондон и хочет, чтобы я отвезла его на вокзал в Бристоль к поезду. Междугородный поезд идет на час быстрее, чем можно добраться на машине по шоссе. Но в тот раз я ошиблась. День обещал быть жарким, на небе ни облачка. Горничная-филиппинка отвела меня на задний двор, где мой босс в соломенной шляпе, зеленовато-голубых шортах и зеркальных солнцезащитных очках растянулся в шезлонге у бассейна. Единственная дань бизнесу – лежавший на плитках в досягаемости руки сотовый телефон. Он зна́ком пригласил меня сесть на металлический стул.

Настроение мистера Бакли было под стать погоде. Он извинился за то, что вызвал меня так рано, и предложил грейпфрутовый сок. Затем спросил, сдал ли мой сын в подготовительной школе вступительный экзамен в среднюю. Я ответила, что Мэту предстоит сдавать экзамены на будущий год, когда ему исполнится тринадцать лет.

– В таком случае послушайтесь моего совета, Дана: дайте ему отдохнуть от книг – пусть наслаждается летом.

Я кивнула. Мужчины постоянно давали мне советы, в которых я не нуждалась, словно мужскую солидарность оскорбляла мысль, что парень может вырасти жалким существом – маменькиным сынком.

– Причина, по которой я вас вызвал, сугубо личного свойства, – продолжил мистер Бакл. Чтобы до меня яснее дошло, он дотронулся пальцем до края носа. – Семейные ценности. Ясно?

Я изобразила губами букву «О» – мол, все понимаю, но ничего не принимаю.

– Не в моих правилах сбивать с пути истинного молодых дам. – Босс по-волчьи оскалился.

Ирония заключалась в том, что он был прав. Чармин, тигрица с которой он жил, собственными руками лишила бы его самых главных органов, если бы заметила, что на него покосилась другая женщина. Она дала мне это ясно понять, как только мы познакомились.

– То, что я предлагаю, довольно безнравственно. Вы водитель пивоваренной компании, и «Мерседес» тоже принадлежит ей. Но у меня, как вы догадываетесь, есть интересы и в других предприятиях. Я хочу вас, так сказать, позаимствовать на день. В Саутгемптоне ждет партия товаров. Их надо забрать, но все мои водители заняты. Будьте ангелом, помогите! – Босс возвел глаза к небу и сразу стал похож на гипсовую копилку-собачку, которыми пользуются на благотворительных мероприятиях. – Дело исключительно срочное.

Я колебалась. Ели бы он прямо мне приказал, нисколько бы не задумывалась. Но его манера вызвала подозрения. По тому, как он жил, я невольно сомневалась, что вся его деятельность укладывалась в рамки закона. Меньше всего мне хотелось вляпаться в какую-нибудь аферу.

– Что за товар?

– Плюшевые медвежата.

Я решила, что ослышалась:

– Медвежата?

– Восемьсот изготовленных на Тайване медвежат. Очень маленькие. Примерно такого размера. – Мистер Бакл показал большим и указательным пальцем, оставив между ними небольшой просвет. – Почти ничего не весят. Упакованы в четыре картонные коробки и легко поместятся в машине.

В моей голове проносились тревожные мысли. Мозг отбивал слова, словно принтер: доки Саутгемптона… разрешение на ввоз… опасные игрушки… спрятанные наркотики.

– Документы в порядке, если это вас тревожит. Вы только покажете пропуск, заберете товар на складе и привезете сюда. То есть не домой. На Уайтледи-роуд есть запертый гараж. Я дам вам от него ключ.

– Могу я спросить, к чему такая спешка, если речь идет лишь о коробках с медвежатами? – Я старалась говорить так, чтобы босс не почувствовал ничего, кроме любопытства.

Он развел руками, словно все было очевидно.

– Вы не слышали о большом благотворительном дне в замке Лонглит-Хаус? В субботу состоится пикник медвежат. Кто только туда не понаедет! И конечно, дети. Я заказал мишек на сувениры, и не хочу, чтобы ребята остались разочарованы.

– О! – В ушах зазвучала песня про пикник медвежат. Внезапно я почувствовала себя очень глупо.

А Стенли Бакл улыбался.

Разумеется, я согласилась выполнить его поручение.

Я ехала по шоссе, приближаясь к Уорминстеру. Поездка складывалась относительно гладко. Я без труда нашла нужный склад в доках Саутгемптона, расписалась за мишек и погрузила четыре картонные коробки в багажник «Мерседеса». Успела проехать сорок миль в обратном направлении и находилась в Хейтсбери, когда заметила, что меня преследует красная машина. В какой-то момент я приняла вправо, но меня не стали обгонять. Тогда придавила газ – не люблю, чтобы у меня висели на «хвосте». Через милю посмотрела в зеркальце и увидела на крыше догоняющей машины синий проблесковый маяк. Двое мужчин в салоне, насколько я могла разглядеть, были в штатском, но бешено сигналили фарами, поэтому я остановилась на следующей площадке. Они подъехали и встали за мной.

Я опустила стекло. Мужчина подошел к дверце и сказал, что он из полиции. Показал удостоверение, которое выглядело вполне правдоподобно, приказал заглушить двигатель и вынуть ключ из замка зажигания. Я повиновалась, и между нами произошел примерно такой разговор:

– Вы сознаете, что ехали быстрее семидесяти миль в час?

– Не обратила внимания.

– Знаете, какое здесь ограничение, мисс?

– На этом участке – шестьдесят миль в час.

– Куда вы следуете?

– В Бристоль. Возвращаюсь из Саутгемптона.

– Были там по делам?

– Да. – Я вспомнила о грузе в багажнике.

Он спросил мою фамилию, какой-нибудь документ и поинтересовался, чем я занимаюсь. Ответила, что я водитель. Поняла, что на алкоголь меня тестировать не станут. Из красного автомобиля вышел второй мужчина и, приблизившись к нам, показал удостоверение инспектора.

– Багажник закрыт, мисс?

– Полагаю, что да.

– Отоприте.

Я подняла крышку. Все четыре картонные коробки находились внутри. Я подумала о боссе, который нежился у бассейна, в то время как я вляпалась в какую-то историю. Ну погоди, мистер Бакл, если в мишках найдут что-либо недозволенное, я изо всех сил постараюсь, чтобы ответил ты! Мотать срок за другого почетно у воров, но я не воровка. Даже не знаю, что за контрабанда в коробках. Пусть я потеряю работу, но это лучше, чем приобрести судимость.

– Что в них, мисс? – спросил один из полицейских.

– Плюшевые мишки, – сказала я как можно убедительнее. Раз я решила отрицать вину, нужно придерживаться своей версии.

Полицейские переглянулись.

– Как название вашей фирмы?

– Пивоваренная компания «Реалбрю эйлз лимитед», но я ездила в качестве личного одолжения начальнику.

– Личного? Он любит мишек?

Я объяснила, что мишки для пикника в замке Лонглит-Хаус.

– Мы хотели бы взглянуть на них. Будьте добры, откройте одну из коробок.

Извиваясь как на крючке, я сообщила, что коробки не мои, и я не имею на это права. Инспектор кивнул.

– Скажете начальнику, что мы предъявили документы полицейских и предложили сотрудничать. Я так понимаю, что вы готовы нам помогать?

Он протянул мне перочинный нож. Под барабанный бой пульса в голове я разрезала вдоль виниловую ленту, скрепляющую клапаны крышки.

– Раскройте упаковку.

Я убрала лежащий сверху лист поролона и ощутила дрожь облегчения, увидев двадцать пять маленьких желтых медвежат, лежавших в пять рядов на полистироле. Полицейские настояли, чтобы я добралась до самого дна, пока не увидели все содержимое коробки – двести медвежат. Затем попросили проделать то же с остальными коробками. Протестовать не имело смысла – они явно рассчитывали что-то найти. Каждый слой вызывал во мне новый приступ страха, но мы проверили весь груз и не обнаружили ничего, кроме рядов медвежат.

Инспектор взял одну из игрушек и, внимательно осматривая, долго вертел. Затем полицейские отошли и стали совещаться. Я видела, как они крутили медвежонку голову и лапки. Инспектор встряхнул и поднес к уху, затем понюхал. Все это могло показаться смешным, если бы я не была страшно напугана их подозрением.

Полицейским требовалось указание начальства. Инспектор вернулся в машину и взялся за рацию. Стараясь унять волнение, я занялась упаковкой коробок, пока не подошел полицейский и не отдал медвежонка.

– Поскольку вы согласились сотрудничать, мисс, я не стану докладывать о том, что вы превысили скорость. Но считайте это серьезным предупреждением. Ограничения скорости устанавливаются для вашей же безопасности и для безопасности других участниках движения. – О медвежатах он не произнес ни слова.

Я покаянно что-то пробормотала.

Они сели в машину и уехали.

Когда я вернулась, мистер Бакл по-прежнему находился у бассейна, только перевернул шезлонг, чтобы сидеть лицом к солнцу. Его кожа покраснела, и я подумала, что потом ему будет больно. Он был не один – двое мужчин среднего возраста в шортах играли под тентом у бассейна в карты. На меня они не посмотрели. Третий брассом плавал в бассейне, и я не сразу поняла, что его стелющиеся по воде длинные волосы не седые, а очень светлые. Он повернулся и по-мужски, оценивающе, взглянул на меня, но не удостоил даже кивком.

Мой босс спал. Мне пришлось дважды позвать его, чтобы он пошевелился и поинтересовался, который час. Я ответила и спросила, могу ли поговорить с ним наедине. Он заявил, что нет такого вопроса, который он отказался бы обсуждать в присутствии друзей. Тогда я рассказала, что случилось на дороге. Мистер Бакл, не перебивая и не делая замечаний, внимательно слушал.

– Что все это значит? – произнесла я в заключение, и это было скорее требованием, чем просьбой.

Он почесал в затылке:

– Для меня самого загадка, Дана. Они упоминали мое имя?

– Нет.

– Вот вам стиль их работы: за мелкое нарушение такой спектакль. Тормоза и покрышки не стали проверять?

Я покачала головой:

– Разве я не ясно выразилась? Состояние машины их не интересовало.

– Они же видели, что автомобиль новый, и решили прицепиться к чему-нибудь еще. Вы правильно поступили, что держались спокойно, моя дорогая.

Не сомневаясь, что меня дурачат, я заметила:

– У меня сложилось впечатление, что они действовали по наводке. Очень уж уверенно держались.

– С какой стати? Просто у них такой менталитет: увидели большой блестящий «Мерседес», дай-ка проверим, не найдется ли чего недозволенного. Пора привыкать к подобному или ездить медленнее.

– Вы говорите как один из них.

Босс улыбнулся и спросил, не хочу ли я искупаться. Тогда он найдет мне купальник – трусики и лифчик. Или одни трусики, если так мне удобнее.

Он снова изображал ловеласа. Видимо, Чармин дома не было. Я отказалась и собиралась уходить, но босс вспомнил, что мне передали по телефону сообщение: необходимо срочно позвонить на коммутатор компании. Мистер Бакл протянул мне сотовый телефон.

Так я узнала, что мой сын попал в больницу.

 

Глава вторая

Представляете, какое я испытала потрясение? Телефонистка коммутатора «Реалбрю» постаралась сообщить это как можно мягче. Мол, Мэтью упал в реку, а в больницу «Ройал юнайтед» его отвезли из предосторожности. Но что думает мать, если ей сообщают нечто подобное? Только худшее. Подозревает, что чего-то все недоговаривают, чтобы она не впала в панику.

Пока я, рискуя правами и жизнью, на полной скорости неслась в больницу, мне в голову лезло самое плохое. В реальности все бывает далеко не так, как вас пытаются убедить. Я поставила машину на стоянке перед приемным покоем, подбежала к входу, глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, и назвала себя.

Я узнала регистратора, но она встретила меня фальшивой улыбкой, какой в больницах успокаивают родных, чтобы те не устраивали истерик. Сообщила, что Мэтью осматривает доктор Мертак. На вопрос, сильно ли пострадал мой сын, ничего не ответила, только предложила сесть. Потом, повернувшись вполоборота, снова взглянула и спросила, не виделись ли мы раньше.

У меня не хватило сил объяснять, что я работаю в пивоваренной компании и на прошлой неделе привезла мужчину, повредившего кисть на конвейере.

Я сидела в первом ряду и растирала себе руки. Гусиная кожа на них была не оттого, что в больнице был холод. Не забывайте, дело происходило в июле. Меня часто упрекают, будто я смотрю на жизнь слишком серьезно. Нет смысла спорить и убеждать людей, что я люблю повеселиться. Но, как уже говорила, не демонстрирую свои чувства никому, кроме близких друзей. Это вовсе не так уж плохо. Каждый, кто зарабатывает на жизнь, крутя баранку в такси, считает человечество волками и вампирами.

Появился мужчина в белом халате и, назвавшись доктором Мертаком, пригласил следовать за ним. Пока мы шли через двери в отделение, он сообщил, что молодой человек – врач имел в виду моего сына – после неудачного приключения легко отделался. Немного поцарапался и ушиб спину. Он сделал укол пенициллина для предотвращения инфекции.

Спросил, часто ли Мэтью играет у реки, и я честно ответила, что понятия не имела, что он там. Предположила, что сын прогуливал уроки.

– Он мне сказал, что учится в Хоровой аббатской школе.

– Да, но живет дома, а не в интернате.

– Не собираюсь вмешиваться в ваши дела, миссис Дидриксон, Мэтью славный парень. Только не нужно, чтобы такое приключение повторилось. На вашем месте я бы попросил мужа сделать ему строгое предупреждение. На сей раз я бы его не наказывал. Он достаточно физически пострадал. Но объяснил бы юному сорванцу, что к чему.

– Понятно. – Я не стала признаваться, что разведена. – Спасибо, доктор, что возились с ним.

Врач показал мне палату и оставил наедине с Мэтью – моим напуганным сыном, сидевшим на смотровой кушетке.

– Мама! – Его глаза заблестели от радости.

Несколько мгновений я молча обнимала его.

– Я… – начал он.

Я закрыла ему рот ладонью.

– Позднее поговорим. Не здесь.

– Эту одежду мне дали на время. Моя еще мокрая.

– Не важно, – произнесла я.

Вошла медицинская сестра и спросила, есть ли у нас на чем добраться домой. Я кивнула. Она сказала, что мальчику лучше ехать в халате и в сандалиях. Я пообещала, что верну одежду. Хотела отвлечь мозг практическими действиями. Наклонилась, чтобы надеть на ноги Мэтью сандалии. Но он меня опередил, первый их схватил – не желал, чтобы я его опекала. А когда распрямился, я вспомнила, что он в свои двенадцать лет на дюйм выше меня. Любопытно, как изменились наши отношения с тех пор, как сын подрос.

Когда мы вышли в приемную, регистратор дала мне бланк и объяснила, какие графы заполнить. Заметила, что это необходимо и займет минуту. Надо было указать мою фамилию и адрес, дату рождения Мэтью и фамилию нашего лечащего врача. Пока я вписывала данные в бланк, сын с кем-то разговорился. Я подняла голову и увидела полную блондинку с коротко подстриженными волосами и большими серьгами. Она была в расстегнутой синей льняной курточке поверх красной футболки и в белых джинсах. Сначала я решила, что женщина из больничного персонала – развозит чай. Затем Мэтью и она, держа стаканчики в руках, отошли, и я сообразила, что на ней не форма, а своеобразный ансамбль. Я приблизилась к ним.

– Хотите чаю? – Когда женщина улыбалась, у нее на щеках появлялись ямочки. – Присядем на минуту. Как, Мэтью, задний ряд подойдет?

Может, она из органов социальной защиты? Получив картонный стакан, я поблагодарила ее.

– К сожалению, я вас не знаю.

– Наверное, слышали мое имя, – ответила она. – Меня зовут Молли Эйбершо.

Я не сомневалась, что прежде не встречала ее. Но говорила она с апломбом.

– Понимаю, вы спешите домой, и не задержу дольше, чем потребуется, чтобы выпить чаю. Кстати, Мэтью, хочешь печенье? Мне-то самой нужно избегать лишних калорий.

Я стараюсь приводить ее речь слово в слово, поскольку это даст вам представление, что за человек Молли Эйбершо. Ведь она во многом повлияла на то, что случилось. Вы наверняка встречали подобных людей. Наглая, навязывается людям с такой бесцеремонностью, словно они ее закадычные друзья.

У Мэтью хватило ума отказаться от печенья.

– Волнующая история! – воскликнула Молли. – Я находилась в Батфорде, когда мне позвонили, и буквально ринулась по шоссе. Уговаривала себя: надо поостеречься, не то сама попаду в сводку новостей. Но так важно оказаться на месте события первой. Мой фотограф в пути. Мэтью, я хочу, чтобы тебя засняли.

– Так вы репортер? – удивилась я.

– «Ивнинг телеграф», с вашего позволения. Сообщать о спасении необыкновенно приятно. Обычно приходится иметь дело с катастрофами и трагедиями.

Я сказала, что нам бы не хотелось, чтобы о нас писали в газете.

– Миссис Дидриксон, не напишем мы, напишут другие газеты. Спасение вашего сына по местным меркам – большое событие. Обещаю, мы не исказим факты. Поэтому я говорю с вами, чтобы проверить их.

– Какой смысл? – Я оглянулась в поисках, куда бы деть стаканчик с чаем. – Меня там не было. Я знаю даже меньше вашего.

– А я почти ничего не помню, – поддержал сын.

Но Молли Эйбершо не отступала:

– Не хочу вам надоедать. Мне только нужно уточнить основные сведения. Я даже не знаю, как пишется ваша фамилия.

Я сказала.

– Очень необычно.

– Я не хотела бы продолжать.

Молли достала из сумочки блокнот:

– Только самое главное. Сколько лет Мэтью?

Сын покосился на меня, не зная, отвечать или нет. Я по глупости кивнула, решив, что мы можем в любой момент остановиться.

– Двенадцать.

– Ты играл с друзьями в Палтнийском каскаде?

– Да.

– Сколько было друзей?

– Двое.

– Кто они?

– Я не хочу, чтобы у них возникли неприятности.

– Зачем они столкнули тебя в воду?

– Меня никто не сталкивал, я сам упал. Шел по краю и оступился.

– И чуть не утонул?

– Про это мало что помню.

Я поднялась.

– Все. Больше мы вам ничем помочь не можем. Будьте добры, пропустите нас. Мне надо отвезти сына домой.

– Но мы еще не коснулись самого спасения.

– Вы же слышали, что сказал сын. Он ничего не помнит.

– Но того мужчину, который тебя спас, Мэтью, ты должен был запомнить. Ты увидел его, когда открыл глаза.

– Да.

– Ты узнал его имя?

– Нет. У него темные волосы и усы.

– Какие усы?

Мэтью приложил обе руки к лицу и провел пальцами к уголкам рта.

– Такие.

– Как у мексиканцев?

Сын кивнул:

– На нем была полосатая рубашка и галстук.

– Следовательно, одевается хорошо. Молодой?

– Не очень.

– Среднего возраста? За сорок?

– Нет, не такой старый.

– Он говорил тебе что-нибудь?

– В основном разговаривал с Пирсом.

– Твоим школьным товарищем?

Мэтью беспокойно задышал.

– Только не упоминайте его имени в газете. В это время мы должны были находиться в школе.

– То есть прогуливали.

– Это не предмет для обсуждения в газете! – возмутилась я. – Их поведением займется школьная администрация. Пошли, Мэт. – Я шагнула к двери.

– Жаль, что мой фотограф не успел, – посетовала Эйбершо. – Мне неловко просить вас подождать.

– Не собираемся.

Она вышла с нами из приемного покоя и предложила подвезти домой. Я ответила, что у меня машина, и посмотрела вдоль рядов сияющих на солнце автомобилей, пытаясь вспомнить, где оставила черный «Мерседес» компании. Когда подъезжала к больнице, совершенно потеряла голову.

– Вон, – Мэтью показал пальцем.

Молли Эйбершо все еще стояла рядом.

– Вы ездите на «Мерседесе»?

– Мама водитель, – объяснил сын.

– Да, можете записать в блокнот, – усмехнулась я. – Или хотите узнать, сколько миль я наездила за свою жизнь?

– Всем нам приходится зарабатывать на жизнь. – Ее слова прозвучали почти извинением.

Молли искала свои ключи, а я размышляла. Ее замечание пробило брешь в моей обороне. Своей настырностью Молли раздражала меня, но внутренний голос подсказывал, что она занимается нелегким трудом. Редактор посылает ее на задания. Похоже на то, как мой босс, мистер Бакл, отправляет меня на вокзалы в Бат или Бристоль встречать важных гостей. Некоторые из них, я бы сказала, ведут себя не очень приветливо.

– Извините, – обратилась я к ней, – у меня сегодня был трудный день.

– Можно Максиму, нашему фотографу, заехать к вам через часок сделать снимок? – попросила Молли.

Я села в машину, достала визитку и написала на обороте адрес.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Ценю вашу любезность. Ваш муж будет дома?

– Я разведена.

– Мой папа играет в шахматы за Норвегию, – объяснил Мэтью.

Я закрыла дверцу и завела мотор. Когда мы выезжали из ворот больницы, я сказала сыну:

– Тебе не следовало говорить ей об отце.

– Но это правда, – возразил он.

Я промолчала.

 

Глава третья

На следующий день Мэтью не пошел в школу, но не потому, что плохо себя чувствовал. Я решила: пусть денек отдохнет перед тем, как его вызовет директор. Вы, конечно, знаете Хоровую школу аббатства. В ней есть начальные классы, где учится мой сын, и средняя школа для мальчиков от тринадцати лет и старше. В нее он на следующий год не попадет. Вступительные экзамены принимают, когда ученику исполняется тринадцать лет, а у Мэтью день рождения только в феврале. Птицы высокого полета продолжают обучение в лучших частных школах страны, но большинство поступает в обычную среднюю школу. В проспектах учебных заведений много рассуждений о традиционных ценностях. Родителям приходится подписывать документ, разрешающий администрации пороть их детей за плохое поведение. Считается, что таким образом в ребенке воспитывается уважение и преданность, и родители соглашаются. Прогул всегда грозит неизбежным наказанием.

Я училась в большой государственной школе, и мне методы обучения в частных школах чужды. Мучительно сомневалась, нужно ли отдавать в такую школу Мэтью. Но когда сыну исполнилось девять лет, решилась. Мой муж недавно бросил меня, и в этот кризисный период жизни я боялась растить мальчика одна. Все мои связи с мужчинами оборвались: с отцом, который под завязку накачивался пивом, и я научилась презирать его, с братьями, в ком видела лишь соперников, и с мужем, бросившим меня не ради женщины, а из-за шахмат. Какое же право я имела воспитывать из мальчика мужчину?

Уговорила себя: раз эта школа – заведение для мальчиков, Мэтью научится жить среди себе подобных, что поможет ему преодолеть трудности возмужания. Таково было оправдание, и вот, когда он поет в хоре и все такое прочее, я засомневалась, надо ли переводить его дальше. Все эти годы мне приходилось горбатиться, чтобы вносить за него плату, – сначала крутила баранку такси, теперь работаю водителем компании.

Было бы легче, если бы я верила в систему. Принимаю уроки изучения Библии и церковную музыку, латинский язык в качестве обязательного предмета, но зачем все остальное организовывать настолько старомодно? На уроках английского языка они часами разбирают предложения. Список для чтения заканчивается Диккенсом. Учитель математики запрещает вносить в аудиторию калькуляторы. Игры, похоже, сводятся к обучению правильно держать крикетную биту. Никакой радости. Не надо быть специалистом по педагогике, чтобы понять: в этой школе одна зубрежка. А телесные наказания – вообще нечто отвратительное.

Странно, но Мэтью никогда не просил перевести его в другую школу. Единственное, что ему категорически не нравилось, – петь на субботних венчаниях в аббатстве и тратить на это часть единственного в неделю свободного дня. А в остальном он почти ни на что не жаловался. Прогул занятий – в моей школе говорили грубее: «закос» – было чем-то новеньким, если только раньше ему не удавалось умело скрывать свои побеги из школы.

Я спросила сына об этом, и он отнесся к моему вопросу легко. Не отрываясь от телевизора, небрежно бросил:

– Мистер Фортескью ушел на сессию присяжных заседателей. Наш класс отправили в библиотеку, а мы втроем решили сбегать поплескаться. Вот и все.

– Вы выбрали опасное место для плаванья, Мэт!

– Мы не плавали. Так, бултыхались в воде.

– А почему именно ты шел по кромке каскада, а не кто-нибудь из твоих друзей?

– Они сказали, что я испугаюсь.

– О, Мэт!

Он поднял голову, взъерошил волосы и произнес тоном, предвещавшим нечто важное:

– Мам!

Недавно я из «мамули» превратилась в «маму» и посчитала это знаком того, что сын хочет казаться взрослее. В больнице он забыл об этом, а теперь снова из мальчишки превратился в молодого человека.

– Прости, что я доставил неприятности. Обещаю, больше не повторится.

Я не добивалась от него извинений:

– Ты не один такой. В свое время я сама время натворила немало глупостей. Многие в твоем возрасте совершают дурацкие поступки.

Сын удивленно посмотрел на меня:

– Он тоже так сказал!

– Кто?

– Мужчина, который меня вытащил. Почти слово в слово. Мол, иногда в жизни мы совершаем дурацкие поступки.

– Похоже, хороший человек, – заметила я. – Жаль, ты не узнал, кто он такой, чтобы мы могли поблагодарить его. Кроме всего прочего, он наверняка испортил одежду.

– Странно, что ты сказала то же, что и он.

– Еще бы!

– Надо его найти. Мне бы хотелось с ним увидеться.

– Не представляю, куда он мог подеваться в мокрых брюках. Скорее всего, отправился к стоянке такси у аббатства. Завтра расспрошу людей, с которыми раньше работала.

Я сделала громче звук телевизора. Нам обоим было непросто говорить о случившемся на реке.

Утром шоферская братия тепло встретила меня на стоянке такси у аббатства. Начались неизменные подковырки по поводу «Мерседеса», и как я, наверное, «вознеслась». Я спросила о вчерашнем случае. Никто не помнил пассажира в мокрой одежде, но таксисты уже держали в руках утренний выпуск «Телеграф». На первой странице красовалась большая фотография Мэтью. Заголовок гласил: «Скромный герой спасает мальчика в каскаде».

Я прочитала репортаж Молли Эйбершо и должна была признать, что все написано в основном правильно. Хотя не могла припомнить, чтобы говорила что-то добродетельно-ханжеское, как цитировала журналистка, но суть она передала верно: мы с сыном хотим разыскать пришедшего на помощь Мэтью человека и поблагодарить его. Я отдала газету и попросила таксистов сообщить мне, если они что-нибудь узнают.

Из-за моего похода на стоянку я почти на сорок минут опоздала на работу. А когда подъезжала к компании, от неожиданности ударила по тормозам, увидев на директорском месте другой черный «Мерседес». Таких машин в компании было две. Одну водила я, а другая находилась в личном пользовании мистера Бакла. Босс редко появлялся в Батфорде, а если появлялся, то не так рано. Я догадалась, что меня ждет еще до того, как предстала перед администратором Симоном. Тот сказал, что босс велел мне явиться к нему, как только объявлюсь в конторе.

Стэнли Бакл приобрел контрольный пакет акций компании «Реалбрю» в 1988 году, когда она после периода неэффективного управления пришла в упадок. Он вложил достаточно средств в новый завод, нанял персонал, и скатывание в пропасть, судя по всему, прекратилось.

Устроившись в компанию, я поняла, что Стэнли Бакл далек от образа доброго Санта-Клауса. Половину работников он сразу уволил. Еще несколько человек ушли сами из-за того, что он стал закручивать гайки.

Я постучала в дверь и вошла, готовая каяться, если потребуется, молить о прощении, посыпать голову пеплом. Не могла терять работу. Возвращение в такси было невозможно – машину я продала, а деньги потратила на десяток нужных вещей. Вздохнула с облегчением, когда мистер Бакл улыбнулся, посмотрев на меня поверх очков. Одетый, как всегда, в темный костюм в мелкую полоску, вероятно, итальянский и баснословно дорогой, с непременным бутоном красной розы в петлице, он придавал всему окружающему некий плутовской налет. Босс вышел из-за стола и направился ко мне с таким видом, словно собирался обнять меня.

В голове промелькнула мысль: если потребует за опоздание такую расплату, лучше согласиться. Он был лыс и начал раздаваться под своим классно сшитым костюмом – герой-любовник не моей мечты. Но чмокнуться и обняться – это совсем ничего не значит. Босс взял меня за плечи и притянул к себе, а затем пожал ладонь своей горячей рукой.

– Поздравляю, моя дорогая…

Мое недоумение было слишком очевидно.

– …со счастливым спасением вашего сына! Я прочитал о нем в газете. Чудо! Отметил необычное имя. Но на сто процентов убедился, что это вы, наткнувшись на название нашей компании.

Вот оно что: босс обрадовался бесплатной рекламе в местных газетах. Меня спасло могущество прессы.

– Как насчет чашечки кофе? – продолжил он. – Представляю, какое было испытание вашим нервам! Сын действительно не пострадал?

– С ним все в порядке, – ответила я. – Я опоздала потому…

– Опоздали! Мы вообще вас сегодня не рассчитывали увидеть! После такого кошмара! Не хотите взять отгул?

– Вы очень добры. Но то, о чем вы говорите, произошло позавчера.

– Какая разница? Если мы можем вам чем-нибудь помочь, только скажите.

В тот вечер я пришла домой после Мэтью. Он смотрел телевизор и ел тушеную фасоль с сэндвичем. Я не спросила, что было в школе – он и без того наверняка претерпел достаточно унижения.

– Звонила слоноподобная мисс Эйбершо, – сообщил сын.

Я вздохнула, отчасти негодуя на ее упорство, отчасти сетуя на мужскую черствость по отношению к ней.

– Мэт, она не виновата, что такая толстая. Что ей на сей раз понадобилось?

– Спрашивала, не запомнил ли я что-нибудь еще о том человеке. Сказала, позвонит позднее. А что касается толщины, конечно, виновата. Села бы на диету.

– Что конкретно ты ей ответил?

– А что я ей мог сказать? Нос у него английской булавкой не проколот. Обычный мужчина с усами.

Я терпеливо спросила сына, получил ли он домашнее задание.

– До фига. – Он выключил телевизор. – Как всегда, учить латинские слова. А старик Фортескью вообще придумал какую-то историческую чушь. Каждому дал по улице в Бате и велел написать ее историю.

– Тебе какая досталась?

– Он специально это сделал. Мол, раз меня оживляли поцелуем, буду писать про Гей-стрит. Ребята, конечно, поржали.

– Некоторые учителя ведут себя не лучше учеников. Как думаешь начать?

– Сегодня нарисую большой план. Он велел указать каждый дом. Завтра стану выяснять, когда они были построены и кто в них жил.

– Это интереснее, чем учить латинские слова, – заметила я, чтобы ободрить его.

Зазвонил телефон. Молли Эйбершо хотела узнать, видела ли я утренний номер газеты.

– Да, – ответила я.

– Понравилось?

– Что значит – понравилось? Мы не привыкли, чтобы о нас писали в газете. Но пожаловаться не на что. Вы придерживались фактов, ничего не прибавили. А мой босс порадовался, что вы упомянули название его компании.

У Молли Эйбершо выдержки было не меньше, чем у меня.

– Из чистого любопытства: вы больше ничего не выяснили о человеке, который спас Мэтью?

– Нет. Интересовалась, где могла, но безрезультатно. Вы написали в своей статье, что я хочу лично поблагодарить его. Это правда.

Журналистка оживилась:

– Поэтому я решила с вами поговорить, миссис Дидриксон. Статья может иметь продолжение. Объявим кампанию «Найти героя» и обратимся за помощью к читателям.

– Понимаю.

– Вы не слишком воодушевлены?

– Рассчитывала, что больше не появлюсь в газетах.

– Но вы сказали, что хотите его найти.

– Да.

– Данный способ не хуже любого другого. От вас требуется одно: я процитирую ваши слова, что вы стремитесь встретиться с ним.

– Это естественно. Человек рисковал жизнью, спасая моего сына. Я искренне желаю сказать ему слова благодарности, но…

– Прекрасно! Максим хочет сфотографировать вас вместе с сыном. Давайте устроим это завтра до того, как он пойдет в школу.

– Это будет рано. Мэт уходит в половине девятого.

– Не проблема. Максим приедет сразу после восьми. И вот еще что, миссис Дидриксон…

– Слушаю.

– Не возражаете, если Мэтью назовет фамилии двух своих приятелей? Они сумеют вспомнить детали, которые помогут найти его спасителя.

– Давайте не будем впутывать ребят!

– Я хотела бы с ними пообщаться. Получится достаточно полное описание этого мужчины, а наш художник нарисует его примерный портрет, который мы потом напечатаем.

– Так поступает полиция, когда пытается установить личность преступника, – напомнила я.

Возникла недолгая пауза, затем Молли Эйбершо продолжила:

– Это мне в голову не приходило и сомневаюсь, чтобы пришло читателям. В любом случае было бы полезно поговорить с ребятами. Можно по телефону. У вас есть наш номер? Он напечатан на последней странице газеты.

Ничего не обещая, я сказала, что поговорю с сыном.

– Разумно. И конечно, если сам Мэт что-нибудь вспомнит, я с радостью выслушаю его.

– Я ему передам.

Положив трубку, я подумала, как плохо становиться предметом всеобщего внимания. Теперь я хорошо понимала спасителя сына, который предпочел остаться неизвестным.

 

Глава четвертая

В пятницу Мэтью пришел в кухню и открыл холодильник. Я спросила, что он рассчитывает там найти.

– Заварной крем, – ответил сын.

– Ты оптимист! – рассмеялась я. – Вчера доел последнее. Но если так сильно хочется сладкого, в морозилке лежит мороженое. Какое задание ты получил на выходные?

У меня не хватало времени, и разговоры с сыном сводились к подобным репликам. Не хотелось играть роль этакой мамочки-наседки, но в глазах Мэтью я выглядела именно такой. В возрасте сына дети не готовы делиться с родителями мыслями, поэтому наше общение ограничивалось бытовыми вопросами и его домашними заданиями.

Мэт ответил, что ему дали перевод с латинского, нужно подготовиться к предстоящему в понедельник тесту по Священному Писанию и еще – я буквально привожу его слова – «этот долбаный исторический проект».

– Мэтью! – Работая в такси, я слышала выражения и покрепче, но если такое говорит мой сын, меня коробит. – Что тебе не нравится?

– Нам надо выбрать живших на улице знаменитых людей и что-нибудь написать об их жизни. Пирсу легко, ему дали Серкус, там на каждом доме таблички с именами. А мне всучили несчастную Гей-стрит.

– Придется заняться исследованием. В этом, как я понимаю, смысл задания.

– Исследованием?

– Не тупи, Мэт. Следует заглянуть в книги.

– Где?

– Для начала в библиотеке.

– Шутишь?

– Не в школьной – в городской. Пойдем завтра. Я тебе покажу, где искать.

– Завтра в какое время? Ты же по субботам работаешь.

– Пока не знаю. Договорюсь и сообщу.

Взгляд сына говорил, что он не очень мне поверил. Мэт повернулся ко мне спиной и, сутулясь, выскользнул из кухни. Вскоре я услышала, как он включил в комнате телевизор. От постоянного кручения баранки у меня ломило шею и плечи. К чему все это, подумала я, если не удается выкроить время помочь сыну с домашней работой? Отчаяние усугубляла грубость Мэтью. Я постоянно убеждала себя, что в его возрасте все подростки так себя ведут. Просто он недостаточно взрослый, чтобы справляться со своими бушующими гормонами. Хотя бывает, что мужчины так и не взрослеют. Печальный пример отца Метью. Внезапно из комнаты раздался крик:

– Ма, поди сюда!

– Не смей со мной так разговаривать, Мэтью! – возмутилась я.

– Скорее!

Услышав в его голосе настойчивость, я двинулась в комнату и увидела сына, стоявшего на коленях перед телевизором.

– Это он!

– Кто?

– Человек, который меня спас.

На экране мелькнул темноволосый мужчина с усами, затем камера сместилась и стала показывать интерьер огромного зала с колоннами и канделябрами. И остановилась на молодой женщине в синей юбке.

– Сейчас его опять покажут, – предупредил Мэтью.

– Кто он такой?

– Не знаю.

Женщина на экране интересовалась какими-то событиями из жизни Джейн Остен. Снова появилось лицо того мужчины. Он отвечал уверенно, строя фразы так, словно давать интервью было для него не в новинку. В глазах мелькали веселые искорки, будто он находил предмет довольно забавным.

– Это он! – воскликнул Мэтью.

– Тысячи людей носят такие же усы.

– Да.

– Он не может быть тем самым человеком.

– Почему? Он тот самый.

– Сколько людей показывают по телевизору?

Программу могут передавать откуда угодно. Хоть из Шотландии.

– Ма, это первый канал. «Пойнтс уэст». Если ты помолчишь и послушаешь, мы выясним его фамилию.

Мужчина на экране говорил:

– …в «Доводах рассудка» Джейн Остен пишет, что бальные залы сдают позиции тому, что она называет «глупыми светскими гостиными». Пренебрежение, на мой взгляд, притворное. Ее не приглашали туда, куда она хотела бы попасть. По канонам того времени сборища, рауты в светских гостиных являлись дикими событиями, не подчиняющимися правилам и традициям бальных залов. Число посещающих балы сокращалось. В одном из своих писем Джейн радуется, что их снова стало больше по мере того, как теряли значение частные вечеринки.

– Он рассказывает о Бате! – удивилась я.

– То есть менялась модель социальной жизни? – спросила журналистка.

– Да, к тому времени, когда семья Джейн Остен переехала сюда, Бат сдал свои позиции. Звание модного места перехватил Брайтон. Принц Уэльский предпочитал морской воздух, поэтому все тогдашние знаменитости стали ездить туда, а не в Бат.

Журналистка повернулась к камере:

– А бальные залы начали использовать по-иному. Профессор Джекман, спасибо. Профессор организует выставку, посвященную Джейн Остен, которая откроется в сентябре. А как пользовались залом в недавние времена, расскажет другая передача…

Мэт выключил звук.

– Видела? Вот он кто! Его фамилия Джекман!

– Но этот человек – профессор!

– Что из того? Он же вытащил меня из воды! Мама, надо его поблагодарить!

– Мы будем выглядеть ужасно глупо, если ты ошибся.

– Не ошибся!

– Мэт, перепутать легко. Люди по телевизору выглядят иначе, чем в жизни.

– Он точно такой. – Сын упрямо поджал губы. – Неужели ты не хочешь отыскать его?

Я колебалась. Спор грозил перерасти в ссору, и я согласилась:

– Хорошо. Но прежде, чем мы с ним заговорим, ты его как следует разглядишь. Не по телевизору. Интересно, есть ли он в телефонном справочнике?

Мэт побежал за справочником.

В субботу утром все мои подозрения по поводу груза плюшевых медвежат рассеялись. Мистер Бакл попросил отвезти зверушек в павильон Женского института на территории замка Лонглит-Хаус. И теперь мне показались глупыми посещавшие меня в предрассветные часы фантазии, что игрушки набиты героином или бриллиантами. Босс выглядел довольным. Но и о моих делах, как выяснилось, не забыл.

– Я снова прочитал о вас в газете, моя маленькая леди. Видели вчерашний вечерний выпуск? – Он подал мне газету: – На четвертой странице.

Я перевернула листы и увидела на фотографии себя, обнимающую за плечи сына. Выше красовался заголовок: «Помогите найти героя!»

– Господи!

– Надеюсь, этот человек скоро объявится, – заметил мистер Бакл.

– Спасибо.

– Если к началу следующей недели он не отыщется, предложу сто фунтов тому, кто назовет его фамилию.

Я проглотила застрявший в горле ком. Его предложение мне совсем не понравилось. Возможно, он таким образом хотел расплатиться за мою стычку с полицией, когда я везла ему плюшевых медвежат.

– Спасибо. – Тоном я намекнула ему, что благодарна, но без особого энтузиазма. Но эти тонкости босс оставил без внимания.

– Не за что. Жесты, подобные этому, не повредят репутации фирмы.

– Я не уверена, что вознаграждение в данном случае уместно. Вознаграждение объявляют за налетчиков на банки и грабителей.

– И за пропавших домашних животных. Не вижу никакой разницы.

– Не подумайте, что я неблагодарная, мистер Бакл. Я только не хочу, чтобы у этого человека возникло ощущение, будто на него охотятся. Вероятно, он хочет остаться неизвестным и, если таково его желание, имеет право на невмешательство в личную жизнь.

– Логично, – кивнул босс. – Возможно, у него была веская причина уехать из Бата, и сегодня его здесь нет.

– Справедливо.

– Иногда нам всем хочется сорваться с поводка, согласны, Дана?

– Ко мне это не относится, – ответила я. – Но я вам благодарна за предложение назначить вознаграждение.

Прежде чем отправиться на задание, я убедилась, что к коробкам с тех пор, как я их сюда поставила, никто не прикасался. Для полной уверенности пересчитала восемьсот медвежат. Затем поехала в замок Лонглит и отдала игрушки представителям Женского института для раздачи детям. Со всем справилась примерно к половине одиннадцатого. Рано освободившись, решила, что имею право сорваться с поводка – хотя не в том смысле, в каком говорил Стэнли Бакл, – выполнить данное Мэтью обещание. Я забрала сына, и мы поехали на Батуик-Хилл искать Джон-Брайдон-Хаус. Согласно телефонному справочнику, его владельцем являлся Г. Джекман – единственный проживающий в Бате Грегори Джекман. Я смутно помнила, что несколько раз проезжала мимо этого места, но сейчас не собиралась полагаться на память.

– Ничего не обещаю, – сказала я сыну. – Найдем дом, остановимся где-нибудь поблизости и подождем, не появится ли хозяин.

– А если он не выйдет?

– Тогда придется придумать что-нибудь еще.

– Постучать в дверь?

– Не привязывайся, Мэт. Я же сказала, что ничего не обещаю.

В общем, он был прав. Самый верный способ добиться цели – войти в дом. Шпионить за человеком – недостойное дело, но я знала, насколько ненадежен мой сын. Он постоянно фантазирует. Как только научился складывать слова в предложения, принялся населять улицы Бата гоблинами, инопланетянами, кинозвездами и персонажами из телесериалов. И хотя в последнее время ему не удается долго смотреть телевизор, я решила – пусть лучше сначала взглянет на профессора Джекмана на расстоянии, а уж потом мы представимся ему. Не сомневалась: Мэту придется признать, что он ошибся.

Повернув налево, мы несколько минут ехали, разглядывая названия домов. По мере того как расстояние между участками увеличивалось, улица приобретала все более сельский вид. Джон-Брайдон-Хаус находился справа. Табличку с названием на воротах Мэтью разглядел за мгновение до того, как ее увидела я. Мы остановилась так, чтобы «Мерседес» не был виден из построенного в глубине участка дома. Особняк из темно-серого камня, почти целиком увитый плющом, был и не грегорианским, и не современным. Викторианский или эдвардианский, решила я. На полукруглой подъездной аллее стоял коричнево-малиновый автомобиль «Вольво».

– Стоп, шеф. – Мэт сразу вошел в роль игры «Полицейские и воры». – Будем вести наблюдение за притоном отсюда?

– В доме кто-то есть. Давай прогуляемся мимо.

Мы вылезли из машины и двинулись вдоль невысокой, сухой кладки стенки, стараясь не слишком явно засматриваться на особняк. В конце остановились у разросшегося куста пироканты. За ним можно было спрятаться, там открывался хороший обзор дома и подъездной аллеи.

– Вернемся обратно? – спросил сын.

– Постоим немного здесь, – произнесла я.

– Там дальше начинается тропинка. Если по ней пойти в поле, дом будет виден с задней стороны. Может, он работает в огороде?

– Не суетись!

Он пожал плечами и, вскочив на стенку, сел, стуча по камню каблуками. Где-то над нами щебетал дрозд. Я обрадовалась возможности послушать пение птицы – это было редкостью в моей жизни. Мэтью, словно лишь для того, чтобы скоротать время, небрежно бросил:

– Вчера вечером опять звонила Могучая Молли!

На сей раз я не стала упрекать его за то, что он оскорбляет женщину.

– В котором часу?

– Поздно. Когда ты была в ванной. Я ей ответил, что ты не можешь подойти к телефону.

– Что она хотела?

– То же, что и раньше. Спрашивала, нет ли у нас новостей. Сказала, что после того, как они опубликовали статью «Найти героя», в газету звонило очень много людей. Некоторые видели, как меня вытаскивали из воды. Но ни один не узнал спасителя. Я сообщил, что узнал его. Видел по телевизору.

– Мэт!

Сын, сложив на груди руки, поглядел на небо:

– Что тебе не нравится?

– Ты назвал фамилию профессора?

– Конечно.

– Дурачок! А если ты ошибся?

– Не ошибся. Сколько раз тебе повторять?

– Мэтью, ты будешь на меня смотреть, когда разговариваешь со мной? Такие вещи можно сообщать журналистам лишь в том случае, если сам на сто процентов уверен. А иногда вообще не следует общаться с ними.

– Почему? Ты стыдишься? Молли спросила, нет ли у меня чего-нибудь нового. Я что, должен был наврать?

– Ну ты мог, например, сказать… А! Теперь уже не важно. Спрашивается, зачем мы скрываемся за этим кустом, если история стала всеобщим достоянием?

– Это ты предложила, – напомнил неблагодарный сын. Спрыгнул со стенки и произнес: – Теперь можно позвонить в дверь?

– Да. Не сомневаюсь, Молли уже оборвала его телефон. Только вот что, сын…

– Слушаю.

– Предоставь разговаривать мне.

– Говори, сколько хочешь!

Его заносчивость неприятно поразила меня. Я почувствовала в ней мужское высокомерие. Оно ощущалось буквально во всем. Я не сомневалась: сказывается влияние школы. Нельзя допустить, чтобы оно им овладело. Я для него и мать, и отец и имею право требовать уважения. Я схватила сына за рукав пиджака и заявила:

– Будешь мне хамить, придется самому выкручиваться из подобных передряг, потому что потеряешь мое сочувствие.

Его глаза округлились, лицо внезапно стало детским.

– Прости, мама!

– Пошли, покончим с этим делом. – Я шагнула к дому.

Не успели мы дойти до двери, как Мэтью предупредил:

– Кто-то выходит.

Я взглянула поверх стенки и увидела на крыльце мужчину.

– Не он! – произнес сын театральным шепотом.

Я и сама поняла, что человек, надменно и решительно вышагивающий к стоявшей на подъездной аллее «Вольво», вовсе не профессор, которого мы оба видели по телевизору. Гора мускулов и жил – ему было слегка за двадцать, соломенные волосы зачесаны назад, никаких усов. Он был в васильковой рубашке с короткими рукавами, белых джинсах и кроссовках. В памяти мелькнуло, что когда-то я видела его в другой обстановке. Если я узнаю людей, они, как правило, были пассажирами в моем такси. Но порой мозг не может сориентироваться, где ты встречалась с человеком. По-моему, этот молодой блондин в моем такси не ездил. Я взяла Мэтью за запястье:

– Пойдем отсюда!

Не успели мы сделать пару шагов, как стали свидетелями настоящей мелодрамы. Из открытой входной двери раздался пронзительный протестующий голос:

– Ты не можешь так от меня уйти! Вернись! – На крыльцо выскочила женщина с длинными, распущенными рыжими волосами, бросилась вслед за мужчиной и догнала его у открытой дверцы автомобиля. Она была на несколько лет старше мужчины. Ее лицо не потеряло красоты, но кожа была неестественно натянута.

Все произошло, когда мы с Мэтью проходили мимо Джон-Брайдон-Хаус. Я не хотела, чтобы со стороны заметили мой интерес, тем более что женщина была босой и в одной красной шелковой ночной рубашке до бедер. Хотя тревога была напрасной. Действующие лица так увлеклись, что не обращали внимания на окружающих. Женщина схватилась за золотую цепочку на шее мужчины и, пытаясь не пустить его в машину, крикнула:

– Стой, Энди! Пожалуйста, вернись. Чего ты хочешь? Чтобы я встала на колени и умоляла?

Тот, кого она назвала Энди, не ответил. И стал отнимать ее руку от цепочки, словно боялся ее порвать, если просто оттолкнуть женщину. Другой рукой она вцепилась в его пшеничные волосы, но это его как будто не тронуло. Когда цепочку удалось спасти, Энди схватил женщину за запястье, заставив опуститься на колени, а затем презрительно толкнул, и она упала.

– Негодяй! – закричала она, когда ее плечо коснулось гравия. Но удар мог оказаться намного больнее, если бы толчок был сильнее.

Пока она поднималась, Энди успел забраться в салон и, захлопнув дверцу, завел мотор. Женщина молотила кулаками в окно:

– Энди, я не хотела!

«Вольво», выбросив из-под колес кучу гравия, рванул с места и унесся в сторону Бата. Женщина побежала за автомобилем к воротам и, рыдая, глядела вслед.

Мы с Мэтью ускорили шаг от прогулочного до быстрого, сели в машину, которая была, к счастью, припаркована выше по дороге, и закрыли дверцы.

– Кто они такие? – спросил Мэтью.

– Понятия не имею.

– А дом тот самый.

– Да. Но телефонные справочники редко обновляют данные. Может, твой профессор продал дом этим людям и переехал в другое место. В любом случае в эту дверь я стучать отказываюсь.

– Почему они так кричали?

– Нас не касается. Их личное дело.

– Имеешь в виду секс?

– Мэтью, прекрати!

– У нее под рубашкой ничего не было. Она проститутка, ма?

– Не смеши меня. – Я включила зажигание.

– Я просто спрашиваю. Ты никогда не говоришь со мной о сексе.

Вот вам раскрепощенная молодежь. В его возрасте я чуть не умерла со стыда, когда мама мне рассказала, что и как, разумеется, даже не упоминая названий репродуктивных органов.

Мы проехали мимо дома. Женщина скрылась внутри, и дверь была закрыта. В Бате мы остановились на Ориндж-гроув, и я с радостью выполнила другое данное сыну обещание – сводить его в исторический отдел городской библиотеки. Мы провели спокойные полчаса, отбирая на полках книги и находя ссылки на упоминания о Гей-стрит. Оказалось, что улицу назвали в честь некоего Роберта Гея, который владел в том месте землей.

– Велика шишка! – усмехнулся Мэт.

Вскоре нам удалось составить список тех, кто жил на улице, и среди них оказались Джон Вуд, Тобайас Смоллетт, Джошуа Веджвуд, Джейн Остен, Уильям Фриз-Грин. Мэтью выписал фамилии и признался, что ни о ком из этих людей не слышал.

– Узнавай. В этом цель задания. – Я хотела вызвать в нем энтузиазм. – Сейчас пойдем в справочный отдел и я покажу тебе, где искать.

Я оставила сына изучать «Словарь национальных биографий», а сама пошла купить новую парковочную карту. А когда вернулась к машине, там меня ждала знакомая массивная и не слишком желанная особа. Молли Эйбершо поприветствовала меня, сказав, что ребята на стоянке такси узнали мою машину и предположили, что я скоро вернусь. На сей раз она была в разноцветном пончо, которое, вероятно, купила в магазине латиноамериканских ремесел.

– Я решила, вам будет интересно взглянуть на сигнальный экземпляр. – Она протянула мне «Ивнинг телеграф».

– «Профессор спасает тонущего мальчика», – прочитала я заголовок передовицы.

Мы с Мэтью избавили бы себя от неприятностей, если бы воспользовались телефоном, вместо того чтобы таращиться на стену Джон-Брайдон-Хаус. Итак, профессор Джекман – герой Палтнийского каскада.

– Должна признаться, я в восторге, – улыбнулась Молли Эйбершо. – С самого начала это была моя тема. Радует, когда материал находит продолжение.

– Вы сами разговаривали с профессором?

– После того как меня навел на него ваш сын. Светлая голова.

– Вы имеете в виду Мэта?

Журналистка удивленно подняла голову.

– И того и другого. Но сейчас я говорила о мальчике. – Она улыбнулась, и я поняла, что у нее в запасе есть кое-что еще. – Вы не рассердились, что я с ним пообщалась?

– С какой стати? – Я решила, что не позволю вовлечь себя в спор. – Он всегда отвечает на телефонные звонки, если меня нет дома.

– К тому же очень способный. Большинство детей говорят односложно. Школа все-таки имеет значение.

– Вероятно. – Я насторожилась. Не хотела, чтобы в газете снова упоминали школу и Мэта.

– Могу я спросить, вы собираетесь повидать профессора Джекмана, чтобы лично поблагодарить его?

Вот сейчас Мэт мог бы сболтнуть о непристойной сцене, которую видел у Джон-Брайдон-Хаус. Но благодаря историческому заданию мистера Фортескью гнусная история осталась неизвестной для прессы. Я ответила, тщательно подбирая слова:

– Разумеется, мы найдем какой-нибудь способ выразить свою благодарность.

– Готова посодействовать.

– В этом нет необходимости, – быстро возразила я.

– Вы же хотите повидаться с ним?

– Да, но… – Я начала терять самообладание.

– Пожать руку и все такое.

– Пожалуй.

– Завтра он будет в магазине книжной сети «Уотерстоун». Тед Хьюз собирается подписывать экземпляры сборника своих стихов. Приглашены местные любители литературы.

– Я не могу туда пойти.

– Почему? Вход открыт для всех. В этом смысл подобных мероприятий. Речь идет о продаже книг. Вы с Мэтом тихонько подойдете к профессору и поговорите во время аперитива. Это намного проще, чем заявляться домой или в университет.

Я колебалась. Предложение журналистки показалось мне безобидным.

– И Мэту не придется отпрашиваться в школе, – добавила Молли Эйбершо.

– Он по воскресеньям тоже занят.

– Даже во второй половине дня?

Подумав, я решила, что второй такой возможности выразить профессору Джекману благодарность не представится. Уже начала планировать, что бы на себя надеть.

– Мы с вами там увидимся, – сказала Молли Эйбершо.

 

Глава пятая

В то воскресенье около полудня в книжном магазине «Уотерстоун» на Милсом-стрит толпились люди, жаждущие бросить взгляд на поэта-лауреата или получить его автограф. Мы с Мэтом не лезли в гущу – стояли поодаль между секциями фантастики и детективов, стараясь не пропустить появление другого знаменитого человека.

Мэт, как ни сопротивлялся, пришел в школьном, в красную и белую полоску, блейзере, в серых брюках и белой рубашке с галстуком. Я объяснила ему, что в таком месте нельзя появляться в футболке и джинсах – воскресной форме учеников его школы. Футболки и джинсы мальчики надевали под сутаны на службу в аббатстве. Он ворчал, что если одноклассники заметят его разгуливающим в школьной форме по Милсом-стрит, при следующей встрече ему не сдобровать. Я заявила, что мои таксисты мне еще не то устроят, если увидят в юбке.

– Вот он! – внезапно прошептал сын.

– Где?

– В группе с другой стороны, ближе к книгам.

– Книги везде.

– У стены под вывеской «Художественная литература» рядом с женщиной в зеленой шляпе. С ним высокий, черный и лысый с галстуком-бабочкой.

– Точно он? По телевизору он казался выше.

– Да, – кивнул сын. – И он вполне высокий.

– Пожалуй, ты прав.

Профессор Джекман оживленно беседовал со стоящими рядом людьми. С черными усами, быстрым взглядом, энергично жестикулирующий во время речи, он больше походил на гондольера, торгующегося из-за платы, чем на ученого. Мне захотелось подойти и послушать, о чем он говорит. Но я робела при мысли, что придется прервать его, чтобы назвать себя и познакомить с сыном.

Когда возможность поговорить со спасителем наконец представилась, Мэтью тоже смутился и не спешил приближаться. И чтобы потянуть время, сказал:

– Сейчас у него волосы торчат сильнее, чем тогда. Хотя в тот раз он, конечно, намок. И был без пиджака.

– А пиджак-то сшит на заказ, – пробормотала я. – Модный мужчина.

– Я тоже, – буркнул Мэт.

– Вон женщина разносит апельсиновый сок. Пойдем посмотрим, для всех или нет.

Мы не успели сделать и двух шагов, как меня взяли за руку. Повеяло жаром, послышалось звякание металлических украшений. Нас отыскала Молли Эйбершо.

– Вы собрались не в ту сторону, дорогие. Он вон там. Прекрасно выглядишь, Мэт. Пойдемте, я вас познакомлю.

Молли прокладывала дорогу, а мы следовали за ней, как пехотинцы за танком. Люди вокруг профессора внимательно слушали его рассуждения.

– Профессор Джекман?

– Да. – Прерванный на полуслове, он повернулся и удивленно поднял брови.

– Меня зовут Молли Эйбершо. Вчера мы разговаривали с вами по телефону. Я из «Ивнинг телеграф».

– Мне казалось, я дал вам ясно понять, что мне больше нечего сообщить прессе.

Танк, хотя физически замер, во всех остальных смыслах атаку продолжил.

– Не волнуйтесь, профессор. Я не собираюсь добиваться от вас информации. Только хочу кое с кем познакомить. Хотя это скорее воссоединение, чем знакомство. Помните юного Мэтью? – Молли положила ладонь Мэту на плечо, словно профессор мог его не узнать. – Что ты хотел сказать своему спасителю?

– В этом нет необходимости, – произнес Джекман, прежде чем сын успел открыть рот.

– А это его мать, миссис Дидриксон, – продолжала журналистка. – Они специально пришли, чтобы познакомиться с вами.

– В чем дело, Грег? – спросил лысый мужчина с бабочкой. – Настигло прошлое?

Молли, вцепившись как тигрица в плечо Мэта, подтолкнула его к профессору и шепнула мне:

– Останьтесь сзади, миссис Дидриксон.

– Профессор, будьте любезны, взгляните сюда, – раздался чей-то голос.

Блеснула вспышка. Этого никто не ждал, кроме фотографа и Молли Эйбершо. В толпе я не заметила человека с фотоаппаратом. Меня охватила злость. Получалось нечто вроде засады, и мы с Мэтью выглядели участниками заговора.

– Какого черта? – возмутился профессор Джекман.

– Замрите. Еще один кадр, – попросил фотограф, высокий бородатый парень в красной рубашке.

Джекман действовал быстро: шагнул к стенду, за которым стоял фотограф, схватил его за запястье и потребовал открыть аппарат и засветить пленку.

– Не могу.

– Не можете вы, смогу я. – Он потянулся к фотоаппарату.

– Вы сломаете!

– Тогда делайте сами.

– Вы не имеете права! – возмутилась Молли Эйбершо.

– Вношу поправку: права не имеете вы. – Джекман не ослабил хватки, продолжая держать фотографа за руку. – Какие же вы наглые, ребята. Здесь встреча с мистером Хьюзом, а не футбольный матч.

Фотограф надавил на защелку и открыл крышку аппарата.

– Теперь выньте пленку и дайте мне, – велел профессор. Он положил кассету в карман и обвел взглядом любопытных: – Инцидент исчерпан. – После чего повернулся к своим собеседникам.

Он стоял к нам спиной. Ни я, ни сын не имели возможности заговорить с ним. Я похолодела и разозлилась – главным образом из-за Мэта, а не из-за себя. Какой ужасной концовкой обернулось благопристойное желание сына поблагодарить своего спасителя. И винить в этом следовало не профессора, а Молли Эйбершо. Нас просто цинично использовали. Нас всех.

Я посмотрела туда, где журналистка совещалась со своим фотографом.

– Оставь, ма, – попросил Мэт.

Он был прав. Не имело смысла устраивать еще одну сцену. Мы тихо ушли.

 

Глава первая

В полицейском участке на Мэнверс-стрит Питер Даймонд подал Дане Дидриксон кружку кофе и сказал, что только что получил сообщение о ее сыне. Патрульные препроводили юного Мэтью в школьное общежитие и оставили смотреть с товарищами шоу Бенни Хилла.

– Успокойтесь. – Суперинтендант слегка улыбнулся, это означало, что он понимает нелепость своих слов, пусть даже сказанных от всей души.

Дана молча обвела взглядом допросную: стены со звуконепроницаемой обивкой, испачканной кофе, прожженной сигаретами, засаленной грязными волосами и измазанной еще неизвестно чем. В прошедший час она производила благоприятное впечатление идущего на сотрудничество с полицией свидетеля – вспоминала в откровенной, достойной манере, как познакомилась с супругами Джекманами, словно не было ее побега, и она с самого начала намеревалась откровенно поделиться всем с полицейскими. Глядя на ее узкую детскую кисть левой руки, спокойно, без напряжения лежавшую на деревянном столе, Даймонд приходил к мысли, что в душе этой женщины царит гармония и согласие с собой. Но можно ли надеяться, что она решила признаться в убийстве и так же невозмутимо объяснит, как и почему совершила преступление?

– Продолжим? – Ему не терпелось достигнуть кульминации допроса.

На магнитофон поставили новую бобину, и Джон Уигфул, как положено, присвоил ей номер и обозначил дату и время записи.

– Поговорим о том, что произошло в книжном магазине «Уотерстоун», – предложил суперинтендант. – Вас неприятно поразило то, что там случилось?

– Страшно оскорбило.

Вспоминая событие, Дана покачала головой. Потом рассказала, как, набравшись смелости, в тот же день позвонила домой Джекману. Его не застала – ей ответила Джеральдин, говорила приветливо и пригласила вечером на барбекю. Дана решила, что это хорошая возможность объясниться с профессором, и ей вовсе необязательно там долго оставаться. Получилось еще лучше: когда она подъехала к дому, профессор стоял на улице и предложил съездить в паб, выпить и уладить недоразумение.

– То есть с глазу на глаз вы прекрасно поладили? – уточнил Уигфул.

Дана не ответила. По мнению Даймонда, выступление помощника было не удачнее, чем крикнуть трижды «ура» на похоронах. Неподходящий момент интересоваться ее отношениями с Джекманом. Она только что снова втянулась в линию рассказа, и перебивать ее не следовало. Выдержав паузу и оставив вопрос инспектора без внимания, Дана продолжила:

– Профессор объяснил, что готовит посвященную Джейн Остен выставку и с какими проблемами столкнулся, подбирая экспонаты. Разговор каким-то образом коснулся тети писательницы, которую в Бате обвинили в магазинной краже. Грег рассказал об этом случае в комичной манере и разбудил во мне кое-какие воспоминания, но тогда я ему ничего не сказала. Он великодушно пообещал снова встретиться с Мэтом и сводить его в университетский бассейн.

На сей раз Дану прервал сам суперинтендант:

– Расскажите нам о тетушке Джейн Остен.

– Об эпизоде с кражей в магазине?

– Нет. Почему упоминание о ней пробудило что-то в вашей памяти?

Дана сделала глоток кофе, и Даймонд опять отметил, что ее рука не дрожит.

– Вы, наверное, знаете, что ее фамилия Ли-Перро. Я упоминала вам о задании Мэта, как водила его в библиотеку искать знаменитых обитателей Гей-стрит.

– Тетя Джейн Остен тоже жила на этой улице?

Дана покачала головой:

– Мы начали с исторического отдела в цокольном этаже городской библиотеки. На полках, как и следовало ожидать, стояли книги о Бате, Бристоле и окрестных городах. Но вдруг мне на глаза попалась одна, которая, как я решила, по ошибке попала из зоологического отдела. На обложке было написано: «В поисках…» – а дальше я почему-то прочитала «пород леопардов», хотя там значилось другое – «Перро». Книгу написал житель Бата, изучавший историю своей семьи. На Гей-стрит он не жил и в наших исторических изысканиях помочь нам ничем не мог. Но после того как Грег рассказал мне о тетушке Джейн Остен, я захотела одна сходить в библиотеку и полистать книгу. Подумала, вдруг найду для него что-нибудь интересное? Вот было бы здорово, если бы я сумела сообщить ему нечто такое, чего он не знает и что может использовать на выставке. Это было бы моей благодарностью за спасение Мэта.

– Но профессору Джекману вы тогда об этом не сказали?

– Нет. У меня не было уверенности, что в книге упоминается миссис Ли-Перро. – Вспоминая момент, Дана Дидриксон свела ладони и крепко сцепила пальцы, давая волю чувствам. – Но она там упоминалась! В середине книги я наткнулась на абзац, где автор сетовал, что большинство Перро не записаны в архивах. Жаль, – писал он, – что они были такими законопослушными, иначе о них бы где-нибудь сказали, как о той миссис Ли-Перро, которую в 1800 году судили в Тонтоне за кражу в магазине. – Глаза Даны округлились, как у девочки. – Я вспомнила фамилию. Это же тетя Джейн! И что еще волнительнее – автор добавлял, что в уилтширском архиве сохранилось много документов, включая отчет о судебном заседании и письмо, подписанное одним из Ли-Перро.

– Насколько я знаю, уилтширский архив находится в Троубридже, – вставил Уигфул, как решил Даймонд, чтобы продемонстрировать эрудицию, но в результате мог бы сбить Дану с мысли.

К счастью, миссис Дидриксон была так взволнована воспоминаниями об этих событиях, что даже не обратила на него внимания. Рассказала, как при первой возможности отправилась в Троубридж и заказала документы.

– И была разочарована, когда они легли передо мной. Письмо подписал некий Джон Ли-Перро. И когда я наконец расшифровала почерк, не нашла в тексте ничего интересного. Отчет о суде тоже был скучным. На всякий случай я переговорила с работником архива, нет ли у них чего-нибудь о тетушке Джейн. Он справился в картотеке, посмотрел в компьютере и ничего не нашел. Я была готова бросить занятие, но в это время появилась сотрудница из старшего персонала, как я решила, архивистка, и спросила, кто мне нужен. Я ответила. Архивистка сообщила, что ими занимался один из ее коллег. Короче, она ему позвонила, и он подтвердил, что в шестидесятые годы архиву предложили приобрести много писем семейства Перро, но был куплен лишь один образец. Тот, кто совершал сделку, не знал о связи Ли-Перро с Джейн Остен. Но у них имеется фамилия человека, предлагавшего письма. Это капитан Крейдли-Джонс из Девайзеса.

– И вы бросились к нему?

– Разумеется. Дело потребовало больше времени, чем я рассчитывала. Капитана Крейдли-Джонса в телефонном справочнике не оказалось.

– А профессор Джекман в это время понятия не имел, что вы напали на след писем?

Дана покачала головой:

– Мое предприятие могло закончиться ничем.

– Затем вам удалось связаться с этим человеком в Девайзесе?

– С его зятем. Сам капитан умер, а исполнитель завещания, зять, проживает на острове Уайт. Я написала ему, но больше двух недель не получала ответа. Подумала, что след простыл, а до открытия выставки оставалось всего несколько дней. Но вот однажды вечером в первой неделе сентября он позвонил мне. Сказал, что посмотрел бумаги полковника и обнаружил расписку в получении денег за коллекцию писем семейства Перро из шестидесяти трех штук. Шестидесяти трех! Ее в 1979 году приобрел за сто пятьдесят фунтов некий Мидлмис из Кревкерна. Я поехала туда на следующий день, и на сей раз мне повезло больше, чем я ожидала. Мистер Мидлмис жил по тому же адресу и сохранил большинство писем Перро. Он приобрел коллекцию из-за старых марок на письмах. Их он продал с большой выгодой. Остальные сложил в ящик и больше к ним не прикасался. Он принес его мне и разрешил изучать содержимое. – Миссис Дидриксон на мгновение зажмурилась. – Нельзя было показать волнения, которое я испытывала, перебирая старые, пыльные письма. Они побывали во многих руках и, на мой взгляд, охватывали период в восемьдесят лет. Там, где были почтовые марки, зияли прямоугольные отверстия. Но, к счастью, те, какие интересовали меня, были написаны до их изобретения.

Я, правда, не помню, когда это было.

– В 1840 году, – подсказал, как школьный отличник, Уигфул.

Дана Дидриксон даже не заметила – так ее увлек рассказ.

– Представляете, какое я испытала ликование, отыскав два коротких письма, датированных 1800 годом, адресованных в дом тюремщика в Илчестер-Гоул и подписанных «ваша любящая племянница Джейн». Я наткнулась на золотую жилу.

– Мистер Мидлмис понимал значение данных документов?

– Боюсь, что нет, а я ему не сказала.

– Нехорошо.

Дана приняла упрек серьезно:

– Я бы никогда не осилила цену, которую он запросил бы. А так потребовал тридцать фунтов – решил, будто я занимаюсь историей семьи. Я расплатилась наличными и уехала. Разве это нечестно?

– Сделка честная, – заявил Даймонд. – Первый закон рынка: любая вещь стоит не больше и не меньше того, что готов заплатить за нее покупатель. Вы с ним померились знаниями. Сообразили, что письма чего-то стоят, а он – нет. Было бы глупо с вашей стороны просвещать его. Вам не из-за чего терять сон – разве что мучает мысль, что можно было поторговаться и сбить цену до двадцати пяти фунтов. Торговаться в подобных случаях просто необходимо.

– Я была не в том настроении.

– И как можно быстрее убрались оттуда?

– Ехала домой и представляла момент, когда вручу эти письма Грегу.

– В то время вы с ним общались?

Миссис Дидриксон отклонилась назад, словно почувствовав в вопросе подвох:

– Виделись несколько раз, когда он приглашал моего сына в бассейн.

– А также на крикетный матч на фестиваль воздушных шаров, – напомнил Уигфул с деликатностью парового молота.

Его выступление возымело действие.

– Похоже, вы все уже знаете, – холодно промолвила Дана.

Неловкая пауза, и инспектор попытался исправить оплошность:

– Я хотел сказать, что профессор Джекман по-прежнему старался сделать приятное вашему сыну.

– Да, – кивнула она.

– От этого ваше желание преподнести ему подарок в виде писем Джейн Остен стало только сильнее.

– Когда вы их отдали? В тот же вечер? – спросил Даймонд.

И снова она помолчала, прежде чем ответить. Ее словоохотливость исчезла, и суперинтендант знал, кого в этом винить.

– Нет, через пару дней.

– Насколько мне известно, накануне открытия выставки. Что вам не позволило принести их раньше?

Дана откинула волосы со лба, и в этом движении чувствовалось еще больше скованности.

– Когда я вернулась из Кревкерна, произошла отвратительнгая сцена с Джеральдин. К моему изумлению, я обнаружила ее у себя дома, распивающую кофе в гостиной.

– Она была одна?

– Нет. Произошло вот что: пока Грег с Мэтом плавали в университетском бассейне, Джекману позвонили из Чотона – там есть нечто вроде музея Джейн Остен – и сообщили, что получили разрешение предоставить кое-какие вещи в качестве экспонатов для выставки. Грег, естественно, сразу помчался туда, а отвезти домой Мэта попросил жену на ее машине, что она и сделала. Сын решил, что вежливость обязывает пригласить ее на кофе, и она без колебаний согласилась. Это объясняет, почему Джеральдин оказалась у нас дома. Странно другое: почему, стоило мне переступить порог собственной гостиной, эта женщина набросилась на меня?

Даймонд переглянулся с Уигфулом, чтобы тот не вмешшивался.

– Физически?

– Нет. Она не полезла на меня с кулаками, но ее ярость была такой, что словесная атака показалась почти физической. Притом что мы встретились с ней фактически впервые. За несколько недель до того мы разговаривали с ней по телефону. Она пригласила меня на вечеринку и была вполне любезна. Я не могла поверить, что передо мной та же женщина. Джеральдин осыпала меня оскорблениями.

– Какого рода оскорблениями?

– Мне повторить?

– Пожалуйста, все, что вспомните.

Дана Дидриксон снова провела рукой по волосам, опустила голову и тихо произнесла:

– Начала с того, что спросила, кому я хочу задурить голову, разъезжая на «Мерседесе», в то время как сама – велосипед общего пользования.

– Простите, что? – начал Уигфул, но суперинтендант резко оборвал его.

– Ради бога, Джон! Продолжайте, миссис Дидриксон.

– Я больше удивилась, чем обиделась. Спросила, кто она такая. Она ответила, что замужем за мужчиной, с которым я регулярно трахаюсь. Все это происходило в присутствии моего сына, двенадцатилетнего мальчика. – Дана подняла голову. От горького воспоминания ее лицо болезненно морщилось. – Представляете? Я попросила его уйти. Бедный парень был в шоке. Но прежде чем он успел оставить гостиную, она бросила мне нелепое обвинение, и я решила, что ослышалась. Мол, я пользуюсь Мэтом как наживкой, чтобы заполучить ее мужа. Узнав, что у Грега нет детей, поманила мальчиком – ее собственное выражение, ведь ему хочется иметь сына.

– Что вы ей сказали?

– Правду. Она несет несусветную чушь, и я никогда не спала с ее мужем. Джеральдин пыталась подкрепить свои идиотские утверждения, припомнив, сколько раз я приглашала Грега на кофе, когда он привозил из бассейна Мэта. Я возразила, что кофе с печеньем у меня в кухне – не повод для развода. Но в глазах Джеральдин все было частью раскинутой мной сети: бассейн, прогулки, выпивка для Грега, которую я оплатила в «Виадуке», – кто-то нас там, разумеется, засек. Переубедить ее было невозможно. В итоге я перестала сопротивляться и слушала, надеясь, что Джеральдин выговорится и уйдет. Так и случилось. Ее не интересовали мои аргументы. Она вылила на меня поток брани и иссякла.

– Она вам не угрожала? Не выдвигала какой-нибудь ультиматум?

– Нет, лишь оскорбляла.

– Что вы почувствовали после ее ухода? Полагаю, очень злились?

– Скорее была огорошена. Голова шла кругом. Я поговорила с Мэтом – сказала, что женщина явно не в себе. Он извинился за то, что пустил ее в дом, но до того, как я пришла, она была с ним очень мила. Так случается с сумасшедшими: девяносто девять процентов времени они кажутся абсолютно нормальными.

Даймонд кивнул.

– На случай, если сын поверил ее бредовым обвинениям, я поклялась, что все это неправда. Мы поняли, что у Грега с женой серьезные проблемы и Мэту не следует больше ходить с ним в бассейн.

В последних словах Даймонд уловил некий пафос, но он не подал виду.

– Как Мэт это принял?

– Мужественно для мальчика его возраста. Спросил почему, ведь весь июль и август Грег был для него кем-то вроде второго отца. И разрыв с ним был бы для Мэта болезненным. Я объяснила, что после того, что наговорила Джеральдин, Грегу самому придется отказаться от совместных походов в бассейн.

– Мэтью согласился?

– Да.

Размышляя над услышанным, Даймонд проанализировал ситуацию. Инцидент, возможно, не давал прямого повода для убийства, но поведение Джеральдин сильно подействовало на психику Даны. Жена Джекмана не только обвинила ее в аморальности, но и заявила, что она плохая мать. Даже спустя столько времени в глазах и голосе Даны сквозила беспощадная ярость, когда она упоминала Джеральдин.

– Вы не решили другую проблему: письма Джейн Остен по-прежнему оставались у вас, – произнес Даймонд, решив сменить тему разговора.

– Теперь вы понимаете, почему я не отдала их в тот вечер?

– Но потом все-таки отдали.

– Да. После пары бессонных ночей подумала: почему я должна позволить этой жалкой ревнивице лишить Грега радости обладания бесценными письмами? Мне они ни к чему, а в его руках произведут фурор в литературном мире и гарантируют успех выставке. Он страшно рисковал, спасая моего сына. И вот в пятницу, накануне открытия выставки, я собралась с духом и позвонила к ним домой.

– Вы могли послать письма по почте и таким образом избегнуть встречи с миссис Джекман, – заметил Уигфул.

– Слишком важные документы, чтобы доверить их почте. Кроме того, уже не было времени.

– А еще, осмелюсь предположить, вы хотели увидеть реакцию Грега в момент, когда станете отдавать их, – глубокомысленно заметил суперинтендант.

– Если честно, то да. Сначала я позвонила убедиться, что он дома – сказала, что хочу ему кое-что отдать. Спросила, будет ли удобно, если приеду прямо сейчас. И воспользовалась возможностью поблагодарить по телефону за его доброту к Мэту и ко мне и сообщить о своем решении, что походы в бассейн надо прекратить.

– Он спросил почему?

– По-моему, все уже знал. Джеральдин, безусловно, проговорилась о своих подозрениях. Наверняка бросила ему в лицо обвинение. Во всяком случае, Грег ни на чем не настаивал. Когда я приехала, к моему большому облегчению, дверь открыл он. Я показала письма в гостиной – о, это был важный момент! Я очень радовалась, что пришла. Грег был на седьмом небе от счастья. Заставил в деталях рассказать, как я напала на след писем. А затем явился незнакомый мужчина. Американец.

– Доктор Джанкер?

– Да, так его звали. Кажется, специалист по Джейн Остен. Увидев письма, он обрадовался. Нисколько не сомневался, что они написаны почерком Джейн. Мужчины были настолько увлечены, что, когда появилась Джеральдин, не оказали ей того внимания, какое она, по ее мнению, заслуживала. Она надулась, как обиженный ребенок.

Даймонд слушал уже знакомый эпизод в новой интерпретации, стараясь вникать в факты, а не в суть характеров участников. Изложение Даны совпадало с тем, что сообщили ему Джекман и Джанкер. Она упомянула о вульгарном заигрывании Джеральдин с американцем и об озорном предложении мужу сводить гостью – то есть ее, Дану, – куда-нибудь поесть.

– Только для протокола: вы больше не договаривались навестить их дома?

– Разве я не ясно выразилась? Я собиралась прекратить общение с Джекманами. – Дана откинулась на спинку стула. В карих глазах отобразилась усталость. – Это все. Мне больше нечего вам сказать.

Суперинтендант посмотрел на нее, стараясь понять, чего больше в ее словах: демонстративного неповиновения или вредности. Его охватила досада – он был не готов прерывать допрос на середине.

– Хотите сделать перерыв?

– Нет.

– Миссис Дидриксон, вы не во всем признались нам. Мы уверены – не во всем.

В ее глазах мелькнуло нечто такое, что подтверждало его убежденность. Но она не собиралась ни в чем признаваться.

– Следовательно, я арестована?

– До сего момента не были.

– В таком случае я бы хотела уйти.

– Я буду вынужден вас арестовать, – произнес Даймонд.

– За что?

– В качестве причины подойдет неосторожное вождение.

– Абсурд!

– Извините, мы вас забираем.

– Что это значит?

– Мы имеем право задержать вас на двадцать четыре или тридцать шесть часов.

– Но завтра мне надо на работу! Босс рассчитывает, что я буду возить его.

– Ему придется взять такси. – Даймонд обратился к Уигфулу: – Останови пленку. Скоро нам потребуется новая.

 

Глава вторая

– Прежде чем мы вернемся, Джон…

– Я вас слушаю.

– Хочу сказать тебе пару слов.

Брови инспектора над комично топорщащимися усами изогнулись, словно он понятия не имел, что было на уме у Питера Даймонда. Оставив Дану Дидриксон в допросной размышлять, в чем она еще не успела признаться, детективы минут двадцать занимались каждый своим делом. Даймонд сидел у себя в кабинете, а инспектор разговаривал по телефону в штабной. Вскоре они встретились на верхней площадке лестницы.

– Мы с тобой тянем веревку в разные стороны, – заявил Даймонд. – Я пытаюсь разговорить ее, а ты влезаешь и закручиваешь гайки.

– Это чем же?

– Не понимаешь, что я имею в виду?

– Если вы мной недовольны, я хотел бы знать, чем конкретно, мистер Даймонд.

Очень характерно для этого «блохолова», раздраженно подумал суперинтендант.

– Речь идет о фундаментальном подходе. Мы с тобой не на одной волне. Ты враждебен по отношению к женщине и показываешь это.

Инспектор ответил ледяным взглядом:

– Это я-то враждебен? Она пыталась скрыться от нас.

– Это не значит, что на нее надо давить.

– Потрясающе, – пробормотал Уигфул, намекая, что ему странно слышать такое от человека, который в свое время упек в тюрьму Хэдли Миссендейла.

– Наша цель – добиться правды, – продолжил Даймонд.

– Да. И правда заключается в том, что она охмурила профессора и убила его жену.

Инспектор в этом не сомневался.

– Возможно, ты прав, но у данного дела существует и другой план.

– Ее слезливая история?

– Не знаю. Но ей есть что рассказать, если мы дадим ей шанс.

– Иными словами, вы требуете, чтобы я закрыл свой проклятый рот?

Самоирония была отступлением, шагом назад от враждебности и сверкания глазами. Даймонд оценил это и улыбнулся:

– Ну положим, шанс уже упущен. Она себе такую яму вырыла… Теперь станем контролировать ситуацию, но определенным образом.

– Хорошо, хорошо. Сказал же, замолчу.

– Наоборот, мне требуется твое активное участие. Поможет знание деталей. Мы ее расколем правдой, сверяя рассказ с известными нам фактами. Будем работать единой командой, Джон.

Уигфул нехотя кивнул и поинтересовался, какой они должны придерживаться линии допроса.

– Начнем с того, что предположим, что Дана Дидриксон находилась в день убийства в доме Джекманов. Что бы она ни ответила, потребуем отчета о ее передвижениях в тот понедельник. Лишь получив полную картину того дня, можно перейти к мотивам или выявить несоответствия.

Структурированный допрос – любимый конек преподавателей полицейских школ, и инспектор не мог им не владеть. Чтобы смягчить их разговор, Даймонд добавил, что последние дни дались ему большой кровью. Его жена Стефани модернизирует кухню и по этому случаю подает все исключительно подгорелое.

– Приобретите микроволновую печь, – посоветовал Уигфул.

– Я им не доверяю.

– Они часть новых технологий. Не представляю, как бы мы жили без своей.

– Логично. – Дом инспектора Даймонд представлял этаким выставочным залом электрических приборов.

– Может, вы заметили, что я только что звонил по телефону, – произнес Уигфул. – Так вот, я говорил не с женой. С тех пор, как у нее появилась микроволновка, в этом нет необходимости. – Суперинтендант размышлял, какая причинно-следственная связь управляет данными явлениями, а инспектор небрежно и в то же время игриво добавил: – Я звонил Баклу, работодателю миссис Дидриксон.

– Зачем?

– Сообщил, что завтра она не выйдет на службу.

– Не поздновато ли?

– Застал дома.

– Ясно. – Даймонд хоть и почувствовал легкое раздражение, но виду не подал. И по дороге в допросную, обернувшись к инспектору, бросил: – Не сомневаюсь, она будет вам благодарна!

Тот за его спиной повысил голос:

– Я звонил ему не из добросердечия. Спросил, находилась ли она на работе в понедельник одиннадцатого сентября.

Суперинтендант остановился и взглянул на помощника. Тот светился самодовольством, как развалившийся в мягком кресле кот.

– Так вот, ее не было. Бакл сверился с дневником. Миссис Дидриксон взяла в тот день отгул. – Он сказал это с интонациями диктора, завершающего очередной эпизод радиопостановки. Не хватало только бравурного музыкального аккомпанемента.

Но музыка была не по части суперинтенданта, и он лишь кивнул.

– Вы уже знали? – недоверчиво промолвил Уигфул.

Даймонд ответил в стиле рекламной листовки:

– Читал рапорты тех, кто обходил территорию. Женщину в черном «Мерседесе» заметили на подъездной аллее Джон-Брайдон-Хаус вскоре после 11:15.

Карта Уигфула была бита.

Когда детективы вернулись, Дана стояла спиной к двери, и во всей ее позе чувствовалось напряжение. Хрупкая женщина, сложив руки на груди, смотрела в окно на огни Бата. Даймонд подумал, как мало он о ней узнал за два или три часа. Трудность отчасти заключалась в том, что она, безусловно, репетировала в уме рассказ, понимая, что полиция рано или поздно ею заинтересуется. Гладкость повествования препятствовала проникновению в суть, за исключением нескольких взрывов раздражения в конце в ответ на замечания Уигфула. Надо признать, Дана продемонстрировала обостренное чувство моральной ответственности перед своим строптивым сыном, работодателем и рыцарем в сверкающих латах – профессором Джекманом, но что из этого было показухой, предстояло выяснить. Еще одна деталь, какую подметил суперинтендант: ее триумф по поводу успешного поиска писем Джейн Остен – тех самых писем, которые все больше казались поводом к убийству.

– Продолжим? – спросил он.

– Мне больше нечего сказать.

Даймонд кивнул инспектору, чтобы тот поставил на магнитофон новую пленку и сообщил вводные данные. Когда все было готово, предупредил допрашиваемую об ответственности и сказал, что у них появилась о ней новая информация. Все без видимого эффекта.

– Нам стало известно, что в день убийства вы навещали Джеральдин Джекман. Вас видели.

Его слова вызвали дрожь потрясения, которую Дана попыталась скрыть, потирая руки.

– Следовательно, вам есть что нам рассказать, – заключил Даймонд.

– Почему бы вам не присесть? – предложил Уигфул, демонстрируя дружелюбие.

Дана обернулась через плечо и, чуть поколебавшись, шагнула к столу и заняла место напротив суперинтенданта. Глаза остекленели, словно перед ее внутренним взором промелькнуло столько всего, что невозможно было осознать.

– Вы признаете, что находились в доме? – спросил суперинтендант.

Она чуть наклонила голову, что можно было принять за положительный ответ.

– Зачем? С какой целью вы туда отправились?

– Потребовать, чтобы она отдала письма, – прошептала Дана так тихо, что не мог записать магнитофон.

– Джеральдин?

Она кивнула и произнесла громче:

– Я не сомневалась, что Джеральдин спрятала их в доме. – Выражение глаз Даны вновь обрело осмысленность. – Кроме нее, никто их взять не мог.

– Откуда вы узнали, что письма пропали? – задал вопрос Уигфул.

– В половине восьмого утра мне позвонил Грег. Он считал, что письма взял Джанкер и погнался за ним. Успел на утренний поезд в Лондон.

– Зачем он вам об этом сообщил?

– Не сомневался, что Джеральдин из вредности позвонит мне. Не хотел, чтобы я узнала о пропаже писем от нее.

Даймонд решил, что объяснение правдоподобно. Вполне совпадало с тем, в чем профессор подозревал жену.

– Так позвонила Джеральдин или нет?

– Нет. – Миссис Дидриксон подалась вперед. – Что тем более доказывает: письма были у Джеральдин. Грег ошибся. Я не сомневалась, что письма взяла она. – Слово «она» Дана произнесла с презрением и ненавистью. Неприязнь друг к другу двух женщин была сильнее, чем могли вызвать уже известные обстоятельства.

Даймонд понимал опасность ухода в сторону и стал придерживаться событий рокового понедельника.

– Что вы тогда решили? – спросил он.

– Сначала ничего не предпринимала – подождала несколько часов. Меня не покидала мысль, что Джеральдин чокнутая. В итоге я пришла в такое состояние, что позвонила боссу и, сославшись на возникшие обстоятельства, попросила отгул. Примерно в половине девятого отвезла Мэта в школу и сделала в городе кое-какие покупки. Выпила кофе в забегаловке у автобусной остановки. Пока пила, мне вспомнилась фраза Джеральдин, которую она произнесла, когда я отдавала Грегу письма. Она пыталась принизить их значение. Назвала мусором, сказала, что они не имеют никакой литературной ценности.

Данную деталь Даймонд запомнил во время разговора с Джанкером. А Дана до этого не упоминала.

– В голове мелькали страшные мысли. – В поисках сочувствия, она обвела взглядом лица детективов. – Джеральдин бы ничто не остановило, она могла уничтожить бесценные реликвии. Поднесла бы спичку, и не пришлось бы признаваться Грегу, что взяла письма, чтобы досадить ему. Мне предстояло помешать ей. Спасение писем значило больше, чем все неприятности, которые меня ждали, решись я снова скрестить с ней шпаги.

– И вы поехали в Брайдон-Хаус?

– Да.

– В какое время?

– Примерно в половине одиннадцатого. Позвонила в дверь. Мне никто не ответил. Я подумала, что Джеральдин уехала. Обошла дом, проверить, не открыта ли задняя дверь. Она действительно оказалась открытой. – Дана замолчала, опустив голову.

– Вы вошли? – спросил Даймон.

– Да.

– И что?

– Несколько раз позвала ее по имени. Ни звука. Решила обыскать дом. Начала со спальни. На месте Джеральдин я спрятала бы письма именно там. Поднялась по лестнице и снова окликнула ее по имени на случай, если раньше она меня не услышала. Нашла спальню и заглянула внутрь. Джеральдин находилась там.

– Где?

– В кровати. Она лежала в кровати.

Суперинтендант не сводил с Даны глаз. Миссис Дидриксон не могла собраться с духом и сообщить, что Джеральдин была мертва, но это было и так ясно. Первой реакцией Даймонда было посчитать это очередной попыткой уйти от дальнейших вопросов. Он ей не поверил. И Уигфул тоже.

– Вы серьезно?

– Говорю, что увидела, – ответила Дана. Она убрала руки со стола, но под столом сцепила с такой силой, что у нее задрожали плечи и голова.

– Миссис Дидриксон, – произнес суперинтендант, – прошу уточнить для протокола, что вы имели в виду. Вы сказали, что Джеральдин была в кровати?

– Да.

– И?

– Мертвая.

– Точно?

– Да.

– Опишите, что конкретно вы увидели.

Дана глубоко вздохнула:

– Джеральдин лежала лицом вверх, с открытыми глазами. Могло показаться, будто она разглядывает потолок, но потом я заметила, что глаза неподвижны. Лицо ужасного цвета, словно на ней была маска. Губы посинели.

Синюшность губ и ушей свидетельствует об асфикции.

– Вы дотрагивались до нее, щупали пульс?

– Нет. Она умерла. Это было очевидно.

Упорно, словно доверяя каждому ее слову, детективы добивались, чтобы Дана описала место преступления. Они договорились выслушивать ее и, сравнивая показания с фактами, до поры до времени не демонстрировать скептицизма.

Тело, как сообщила Дана, лежало на кровати по диагонали. С одной стороны вздувшееся багровое лицо, рыжие волосы растрепаны, несколько прядей попали под лежавшую на своем месте подушку. Обе руки под салатовым одеялом. Миссис Дидриксон не трогала ни постели, ни тела, но плечи Джеральдин были обнажены, и она разглядела белую ночную рубашку без рукавов. Царапин на теле не заметила. В спальне никаких следов борьбы, кроме упавшего стакана на ближайшем к трупу прикроватном столике. Вторая кровать была застелена таким же одеялом, и Дане показалось, будто она разглядела на подушке мужскую пижаму. Ни в одну из гардеробных она не заглядывала. Дверь в спальню была открыта, окно частично приподнято, а шторы раздвинуты, чтобы пропускать достаточно света.

– Как вы поступили?

– Думала, упаду в обморок. Шагнула к окну и вдохнула свежего воздуха. Затем выбежала из спальни, больше не взглянув на нее. Вроде бы открывала кран в кухне, чтобы попить. Вела себя как робот, сама не своя.

– Объясните!

– Действовала как на автопилоте.

– Не отдавая отчета в том, что делали? – уточнил Уигфул.

Дана обожгла его взглядом:

– Хотите заманить меня в ловушку?

Даймонду снова пришлось успокаивать ее:

– Мы только желаем вас понять, миссис Дидриксон.

– Вам не приходилось испытывать потрясения, когда невозможно пошевелить ни рукой, ни ногой? Я пытаюсь объяснить, каково это ощущать. Я контролировала свои действия, если вас это интересует, но была поражена тем, что увидела.

– Что вы сделали после того, как попили воды?

– Ушла.

– Тем же путем – через заднюю дверь?

– Да. Добралась до машины и рванула домой.

– А затем?

– Насколько помню, выпила коньяку.

– Когда это было?

– Примерно между двенадцатью и часом дня.

– Может, помнит ваш сын?

– Нет, он обедает в школе.

– Каковы были ваши дальнейшие действия?

– Посидела, немного подумала. Включила телевизор, стараясь выбросить из головы стоявшую перед глазами картину.

– Вы не заявили в полицию о том, что обнаружили?

– Нет.

– Ни в тот день, ни в тот вечер, ни на следующий день, никогда? Почему вы нас не известили?

Дана промолчала.

– Обсуждали с кем-нибудь то, что увидели?

Она покачала головой. Суперинтендант положил руки на стол и выпрямился:

– Вы сознаете, что это свидетельствует не в вашу пользу?

Она опять не ответила.

– Взгляните на дело с нашей точки зрения, – предложил Даймонд. – Когда сегодня утром мы к вам пришли, вы скрылись через заднюю дверь. Затем предложили сотрудничать, кое-что рассказали и старались внушить, будто это все, что вы знаете. Признались, что находились в доме миссис Джекман в тот день, когда ее в последний раз видели живой, только потому, что мы вам сообщили: вашу машину заметили поблизости. А теперь пытаетесь заставить поверить, что обнаружили Джеральдин мертвой, но по какой-то неведомой причине не сообщили в полицию. Нехорошо, миссис Дидриксон. Все выглядит очень подозрительно.

От волнения и напряжения щеки Даны подрагивали, а губы были по-прежнему крепко сжаты. Суперинтендант пункт за пунктом перечислял все, что она им заявляла, и просил объяснений, но Дана не говорила ни слова. Даймонд чувствовал нетерпение инспектора – тот не понимал, зачем тянуть, и не мог дождаться, когда сумеет подтвердить свою версию. Что ж, пусть попробует. Он кивнул Уигфулу. Тот с ходу заявил:

– Взглянем правде в глаза, миссис Дидриксон. Вы ведь с Джекманом любовники?

Она отшатнулась:

– Нет!

– Нет? Его брак оказался неудачным. Вы разведены. Случайно познакомившись, вы нашли друг друга привлекательными и поступили так, как поступают миллионы людей.

– Неправда! – возразила она.

– Никакого секса?

– Никакого.

– Да будет вам, Дана! Мы взрослые люди.

– Вы ошибаетесь, – не сдавалась она. – Мы ничего подобного не делали. Никогда. Даже ни разу не поцеловались. – Последние слова подразумевали нечто большее, чем Дана собиралась сказать, и Уигфул, секунду помолчав, с улыбкой предположил:

– Но вы бы не отказались поцеловаться?

Она покраснела.

– Это невыносимо!

– Но ведь правда?

– Вы получили мой ответ.

– Вполне разумный. Вы сказали, что с Джекманом не спали.

– Это соответствует действительности.

– Надеюсь, все, что вы нам говорите, соответствует действительности. Тогда позвольте напомнить вот что: вы думали, что письма Джейн Остен обрадуют профессора.

– Что в этом плохого?

– Ни перед чем не остановились, чтобы приобрести их. В глубине души вы надеялись возвыситься в его глазах.

– Почему бы и нет?

– Письма были не только благодарностью за спасение Мэтью. Но также попыткой завоевать его любовь.

– Я не потому их подарила.

– Но признайтесь, что в тот день, возвращаясь из Кровкерна, вы тешили себя надеждой?

Ее щеки снова тронула краска.

– Никто не сможет вас обвинить за то, что вы нафантазировали, – не отступал инспектор.

– Если даже так, это вовсе не то, что вы утверждали секунду назад.

– Но по большому счету правда?

– По большому счету нет.

– Ну хотя бы в малой степени?

– Хорошо, пусть в малой степени.

Инспектор добился важного успеха и хотел развить его:

– Вы возвращаетесь домой, а там Джеральдин, которая устраивает скандал – обвиняет, что вы – какое она употребила слово? – трахаетесь с ее мужем, что не соответствует действительности. Все это в присутствии вашего сына, что вас, разумеется, возмущает. Более того, рушит ваши романтические мечты, какими бы неопределенными они ни были. Ни вы, ни Мэтью больше не можете встречаться с профессором Джекманом. Вы не знаете, как поступить с письмами.

Инспектор давил, а Даймонд понимал, что коллега строит версию на недостаточных фактах. По тому, как до сих пор вела себя Дана Дидриксон, она не собиралась сдаваться и делать признание. Если потребуется, будет всю ночь стоять как стена. Нужны более веские доказательства. С достойной похвалы сдержанностью он дослушал до конца монолог Уигфула и категоричные ответы Даны. Затем, воспользовавшись мгновением, когда инспектор переводил дыхание, спросил у нее, не станет ли она возражать, если у нее возьмут отпечатки пальцев. Дана согласилась, после чего суперинтендант объявил, что допрос завершен.

Выйдя из допросной, Уигфул великодушно признал, что перестарался, добавив, что версию необходимо подкрепить уликами.

– Надо также проверить ее машину.

– Да, – кивнул Даймонд. – Утром я собираюсь попросить у нее ключи.

– Не нужно. – Инспектор порылся в кармане и звякнул ключами. – Разве вы забыли: последним за рулем сидел я.

Какой умник, подумал суперинтендант.

 

Глава третья

Утром Даймонд позволил себе поваляться в постели до восьми часов, а потом плотно позавтракал. Почему бы и нет? Его присутствие в Бате спозаранку не требовалось. Процедуры снятия отпечатков пальцев и анализ крови назначены на половину девятого. Примерно в то же время отвезут на криминалистическую экспертизу «Мерседес». Пусть Уигфул порадуется, целый час изображая начальника отдела по расследованию убийств.

Подкрепившись, Даймонд отправился в город. Солнце стояло уже достаточно высоко, чтобы высветить все многоуровневые ряды георгианских домов, и с Уэллс-роуд на склоне открывался знакомый живописный вид: сияющий известняк зданий, увенчанных шиферными крышами, словно серо-голубой задник района Лэнсдаун. На переднем плане – выстроенный в форме замка железнодорожный виадук с его арками, спроектированный так, чтобы сочетаться с возвышающейся позади остроконечной башней аббатства. И все это размывалось золотыми и медными пятнами листвы. В такие дни Даймонд почти готов был забыть, что изнанка красивых улиц и стоявших полукругом домов резала глаз почерневшей кладкой, уже два столетия отданной на откуп непогоде, строителям и водопроводчикам. Почти готов, но не забыл. Полицейский в нем не мог оставить без внимания скрытые стороны жизни, как не мог судить о горожанах Бата исключительно по тому, кем они стараются казаться.

Питер надеялся, что цинизм не коренится в основе его характера. Предпочитал думать об этом качестве в положительном ключе – как о специфике своей профессии. Опыт подсказывал, что никого нельзя сбрасывать со счетов в качестве возможного убийцы. Сталкиваясь с такими образцами невинности, как епископ или составитель букетов, надо быть тем более настороже и не позволять себе размякать. Дело Джекмана прекрасно демонстрировало данный принцип. Кто, кроме опытного зачерствевшего полицейского, поверит, что университетского профессора опоила и чуть не сожгла его сумасшедшая жена? А другая женщина – сама зарабатывающая на жизнь и одна воспитывающая сына – задушила эту отвратительную мегеру, а ее труп утопила в озере? Но если бы на этой стадии на него стали давить, заставляя выдвинуть против нее обвинение, он бы отказался. Да, Дана крутит и изворачивается, но он, в отличие от Уигфула, не настолько уверен в ее виновности. Своими уловками она себя дискредитировала, теперь требовались улики. К концу дня суперинтендант рассчитывал получить их из криминалистической лаборатории. И к концу дня его будет мучить сожаление. В глубине души он с уважением относился к этой женщине. Очевидно, в нем все-таки осталась капля романтики.

Его настроение привычно упало, когда между баптистской церковью и национальным автомобильным парком показалось солидное четырехугольное здание. Самое лучшее, что можно было сказать о полицейском участке на Мэнверс-стрит – это одно из немногих строений в Бате, которое с тыла выглядело не хуже, чем с фасада. Внутри входящего встречала типично послевоенная архитектура – уныло функциональная, с дешевой деревянной обивкой и люминесцентным освещением. Требовалось большое усилие, чтобы в таком месте начать рабочий день в приятном расположении духа. Его «Прекрасная погода, правда?» не вызвало отклика дежурных, и это было понятно, но тревожно. Даймонд не привык, чтобы на него не обращали внимания. Зародилось подозрение, что в участке узнали о нем нечто нехорошее, но не хотят сообщать дурные вести. Сержант в дежурной части внезапно принялся листать телефонный справочник, а компьютерщики в штабной дружно уткнулись в экраны. Все это напоминало главу из Кафки, пока Питер, встретившись взглядом с Кроксли, не поинтересовался, куда подевался Уигфул. Тот, запинаясь, ответил, что инспектор у помощника главного констебля. Тотт без предупреждения приехал в девять часов утра и спросил Даймонда. Вскоре после этого наверх вызвали Джона Уигфула. Сейчас было без двенадцати десять.

Самое логичное, успокаивал себя Даймонд, что поступили документы по делу Миссендейла, и мистер Тотт посчитал нужным лично передать их ему. Если так, нечего трепыхаться. Его позднее появление в участке нельзя поставить ему в вину: у него могло оказаться много причин поехать в это время в другое место. Но он не мог представить, зачем Тотту понадобился инспектор. И не странно ли, чтобы помощник главного констебля выступал в роли курьера?

Даймонд поднялся на верхний этаж, где в застеленной коврами комнате для совещаний располагался в свои редкие визиты мистер Тотт. Девушка, оставленная в приемной, попросила подождать его. Если Уигфул оправдывался перед начальством за его опоздание, то разговор явно затянулся. Прошло еще десять минут, прежде чем дверь открылась и появился инспектор. Увидев Даймонда, он развел руками и пожал плечами, намекая, что ничем не мог повлиять на то, что происходило внутри. Суперинтендант жестом попросил объяснить, в чем дело, но в это время вышел помощник главного констебля и поманил его пальцем.

– Закройте за собой дверь.

Приглашения сесть не последовало, и это не предвещало ничего хорошего. Сам Тотт, на сей раз в мундире со всеми регалиями, расположился за дальним концом овального стола. Перед ним стояла чашка на блюдце, два печенья на тарелке, лежала островерхая фуражка и белые перчатки, но никакого доклада по делу Миссендейла не было. Тотт, казалось, не хотел начинать разговор. Застыл, точно восковая фигура – музейный экспонат, копия констебля десятых годов прошлого века. Даймонд мельком подумал, уж не симптомы ли это начинающейся паранойи, если кажется, будто тебя преследуют мужчины с нелепыми усами. Он решил, что нужно извиниться за то, что появился позднее положенного.

Это не вызвало ответной реакции. Помощник главного констебля заговорил о другом:

– Я узнал от инспектора Уигфула, что вы намерены предъявить Дидриксон обвинение в убийстве Джекман.

– Возможно, сэр.

– Только возможно? Не определеннее?

– Нет, пока не получу отчета криминалистической лаборатории.

– Но вы ее держите здесь со вчерашнего вечера.

– Да, сэр.

– И она до сих пор внизу?

– Надеюсь.

Встреча проходила менее дружески, чем предыдущая. Тотт, вздохнув, принялся расхаживать вдоль противоположной стены:

– Расскажите, что точно произошло во время ее ареста. Как вы понимаете, инспектор Уигфул мне уже все доложил.

– Что-то не так, сэр? – спросил Даймонд. Он решил, прежде чем подставляться, попробовать разобраться в ситуации.

– Я жду, суперинтендант.

Какое-нибудь нарушение процедуры? Несоблюдение крючкотворного параграфа закона о полиции и доказательствах в уголовном праве?

– Мальчик, – произнес Тотт.

– Мэтью?

– Он пытался не пустить вас в дом?

– Я ему объяснил, что мы хотели поговорить с его матерью.

– Он вам воспротивился?

– Сделал нечто большее – пнул меня.

– Двенадцатилетний ребенок?

– Угодил в самое больное место.

– И вы ответили?

Даймонд сообразил, куда повернул допрос.

– Все было не так, сэр. Он вцепился в меня, и я, как вам докладывал, оттолкнул его.

– Только забыли доложить, что он треснулся о стену.

– Коридор там очень узкий.

– Вы отрицаете, что парень был отброшен и ударился о стену головой?

Мозг Даймонда, обгоняя события, просчитывал возможные последствия, а сам он старался точно придерживаться фактов.

– Он не мог серьезно пострадать, поскольку сразу вскочил и убежал. – Тотт молчал, пока суперинтендант, не выдержав, спросил: – Не пострадал же – ведь так?

– Вчера вечером его на «Скорой помощи» отвезли в больницу, – сухо сообщил помощник главного констебля.

– В больницу? В связи с чем?

– Парень потерял сознание. В школе поступили грамотно, вызвав медиков. Судя по всему, поставлен диагноз сотрясение мозга. – Тотт говорил обыденно, словно представитель больницы. Обыденно, но беспощадно.

– Когда я видел его в последний раз, он был в порядке. – Даймонд понимал, как мало значит его аргумент. – Свободно говорил, держался без напряжения.

– Бывает, что последствия проявляются позднее, – заметил помощник главного констебля и продолжил, будто зачитывал бюллетень: – Мальчику сделали рентген, чтобы исключить трещину черепа. Пока рано говорить, не получил ли он необратимых повреждений.

Все звучало настолько невероятно, что Даймонд собрался спросить, почему не пришла никому в голову мысль, что мальчишка притворяется. Но он вовремя себя одернул – подобное предположение не облегчило бы его ситуации. Мистер Тотт принимал все всерьез, и ему не понравилось бы оказаться в роли обманутого. Лучшее, что можно было предпринять, – продолжать защищать свои действия.

– Если парень шарахнулся головой об стену, это получилось случайно. Он ударил меня в пах, затем нацелился на ногу. Я всего лишь оттолкнул его. Джон Уигфул видел. Он находился как раз позади меня, сэр.

– Вот в этом вы ошибаетесь, – возразил Тотт. – Инспектор Уигфул ничего не видел. Все его внимание было приковано к миссис Дидриксон. Она мелькнула в конце коридора – убегала через заднюю дверь, и он не смотрел ни на вас, ни на ее сына.

Спасибо тебе, Джон, горько подумал суперинтендант. Любой коллега из полиции с каплей солидарности поддержал бы его перед начальством. Уигфул определенно знал, что мальчишку он отпихнул непреднамеренно.

– Правы вы или нет, – произнес Тотт судейским тоном, – я должен учитывать, как к данной истории отнесутся другие, за пределами полиции. Я имею в виду учебное заведение и мать. Утром мне позвонил разгневанный директор школы.

– Этого еще не хватало!

– Их не проинформировали, что ученик получил удар по голове.

– Никакого удара не было. Парня никто не бил.

– Я здесь не для того, чтобы обсуждать терминологию, Даймонд. Дело слишком серьезное. Директор школы обратился с жалобой и имел на то основания. Как я полагаю, то же сделает миссис Дидриксон. – Чтобы подчеркнуть значение следующей фразы, Тотт немного откинул голову назад. – В сложившихся обстоятельствах я вынужден поручить расследование смерти Джеральдин Джекман Уигфулу в роли старшего следователя.

– Что? – Кожа суперинтенданта покрылась мурашками, в голове застучало.

– Я отстраняю вас от руководства отделом, имея в виду последующее расследование вашего поведения. У меня нет выбора. То, что произошло, может развалить уголовное дело против нее.

– Бред! – крикнул Даймонд, больше не сдерживаясь. – Не могу поверить!

– Следите за своими словами, суперинтендант.

Но Питер Даймонд был не в том состоянии, чтобы держать себя в руках.

– Поздно, мистер Тотт. Я вас раскусил. Теперь мне известна ваша подноготная. Вы смертельно боитесь моей репутации. Говорите, будто дело Миссендейла никак не повлияло на мою карьеру, а сами жмете тревожную кнопку, стоило кому-то бросить обвинение в мой адрес. Все отлично соответствует вашим планам. Ваш стукач прекрасно поработал и добился своего. Ухожу и оставляю вам хлопоты расследования. Вы получите мое заявление об отставке.

Питер Даймонд вышел из комнаты и спустился вниз.

 

Глава четвертая

Слишком разозлившись, чтобы с кем-нибудь заговорить, Даймонд покинул здание и перешел на противоположную сторону улицы. Сообразил, что даже его разрыв с полицией произошел в неподходящий момент – пабы открываются только через час. Даймонд миновал автобусную станцию, убеждая себя, что гнев постепенно стихнет. Не жалел о том, что сказал. Каждое его слово было оправданно. Выражайся он более дипломатично, все равно бы сейчас стоял, придумывая прощальную тираду. Ладно, пусть его называют горячим, безбашенным, неуправляемым, но он не потерял лица. Сдаться Тотту, позволить отстранить себя от дел и убрать из отдела, чтобы он наблюдал за всем со стороны, – все равно что дать себя кастрировать.

Сожаления? Даймонд слишком мало пробыл в Эйвоне и Сомерсете, чтобы обзавестись сильными привязанностями. И еще – он часто на это жаловался – в последнее время работа приносила ему меньше удовлетворения. Управление захватили ученые, а великие детективы прошлого, кумиры его первых лет в полиции вроде Боба Фабиана, Джека дю Роуза и Леонарда «Ниппера» Рида стали казаться динозаврами. Они были сыщиками от бога, но даже им подрезали бы крылья атрибуты современной технологии: компьютеры, мобильные телефоны, фотороботы, полицейские телевизионные программы, ультразвуковое наблюдение и генетическая экспертиза. Даже не случись того, что произошло сейчас на верхнем этаже полицейского участка, Даймонд не представлял, как продолжать служить в современной полиции. За все эти годы он добился кое-каких скромных успехов. Жаль, что не получит удовлетворения, раскрыв убийство Джеральдин Джекман. Вот это действительно жаль.

Главной тревогой Даймонда было насколько происшедшее расстроит его жену Стефани. Бедная Стеф выслушает спокойно. Но если даже для него внезапность случившегося была подобна удару топором по голове, каково придется ей? По крайней мере, он будет рядом и примет все на себя. Жена не ожидала ничего подобного. Ее мир ломается, и она сломается вместе с ним. Даже когда пройдет первый шок, останется безысходность по поводу ипотеки, счетов и стоимости выживания. Он-то способен переносить невзгоды, а Стеф по натуре беспокойная и тревожится буквально обо всем.

На Столл-стрит Даймонд шел мимо магазина электротоваров, и вид разнообразных приборов в витрине внезапно навел его на мысль. Так же импульсивно, как уволился с работы, он завернул внутрь и попросил показать микроволновые печи. Понимая, что с принципами даже ради акта милосердия расставаться поздно, решил пойти ва-банк и, выбрав ту, у которой был самый большой дисплей, расплатился чеком. Ее обещали доставить миссис Даймонд в тот же день. Пусть это станет для нее хорошей новостью, сказал он продавцу.

Выйдя из магазина, Питер продолжал путь мимо входа с колоннами в римские термы и заглянул во двор аббатства, где летом устраивал себе ланч. В это время года туристов было меньше, и деревянная скамья оказалась в его распоряжении. Зато голуби остались в прежнем количестве и немедленно слетелись с единственной целью – поесть. Даже забывали ворковать, исследуя в поисках крошек брусчатку у его ног. Затем со стороны отеля «Эбби грин» появился убежавший от кого-то черный кот, и голуби улетели. Даймонд смотрел, как они шумно поднялись в воздух, сбились в тесную стаю и скрылись вдали. А он остался глядеть на фронтон аббатства, где каменные ангелы вечно восходили по лестницам в небо. В голове мелькнула успокоительная мысль – ему больше не нужно сравнивать себя с ними. Неожиданно его что-то заинтересовало. Питер прищурился на каменный фасад и разглядел фигуру, на которую раньше не обращал внимания. То не являлось игрой света или обманом зрения. Один из ангелов – третий сверху – был изображен не поднимающимся вверх, а перевернутым вниз головой. Не было сомнений: таким образом он спускался вниз. Даймонд не улыбнулся, лишь кивнул и произнес:

– У нас с тобой одна судьба, приятель.

В итоге в ближайший паб он сразу не пошел. Кроме горечи по отношению к Тотту, не давала покоя мысль, что все случившееся построено на обмане. Даймонд не поверил, что Мэтью Дидриксон терял сознание. Через двадцать минут после инцидента в коридоре он видел парня в его комнате. Тот прекрасно себя чувствовал и, растянувшись на кровати, убеждал мать, что полицейские напали на него специально. Играя в прошлом в регби, Даймонд не раз видел, как люди теряли сознание. Они не только сразу вырубались, но потом не могли вспомнить, что с ними произошло перед тем, как получили удар. Однако даже если станет очевидным, что парень притворялся, он не сможет открутить стрелки часов назад и не вернет себе работу. Даймонд смирился с этим. Но тревожило другое. Его внезапную отставку расценят как признание жестокого обращения с несовершеннолетним. При самом неблагоприятном развитии сценария могут даже обвинить в нападении на мальчика, повлекшем губительные последствия. А полицию призывать на помощь поздно.

Даймонд понял: чтобы защитить себя, необходимо выяснить правду о состоянии Мэтью Дидриксона. Он вернулся на Мэнверс-стрит, забрал машину и двинулся по Аппер-Бристоль-роуд.

Даймонд нисколько не колебался, предъявляя полицейское удостоверение женщине в регистратуре больницы «Ройал юнайтед». Она ответила, что Мэтью перевели из отделения скорой помощи в обычную палату. Медицинская сестра на этаже подтвердила, что мальчику сделали рентген и теперь ждут результатов. После его поступления в больницу симптомы потери сознания больше не наблюдались. Он чувствует себя достаточно хорошо, чтобы принять посетителя. Его уже навестили люди из школы.

Сестра показала палату, где должен был находиться Мэтью, но Даймонд его там не нашел. Мэт сидел в холле перед телевизором. К губе приклеилась сигарета, которую ему, вероятно, дал единственный в помещении другой больной – старик, задремавший в кресле с пепельницей на коленях.

В обязанности Даймонда не входило предупреждать о вреде курения, поэтому он просто произнес:

– Привет, как дела?

– Сегодня, наверное, отпустят домой. – Мэтью умел разговаривать с сигаретой во рту.

Взгляда от экрана телевизора он не отвел и сидел, развалившись, в серой больничной одежде, в низком кресле с железной рамой, поставив ноги в тапочках на кофейный столик и сцепив на затылке руки.

– Тебе, я смотрю, явно лучше.

– Не жалуюсь.

– Сознание больше не терял?

Не меняя позы, парень повернул голову:

– А, это вы. Проверяете, как я себя чувствую?

– Для этого можно было просто позвонить в отделение. – Даймонд покачал головой. – Что-то ты зачастил в это место. Понравилось?

– Не понял? – В карих глазах Мэта мелькнула настороженность.

– Ты же здесь во второй раз. Говорят, чуть не утонул.

– Это было сто лет назад, – презрительно процедил Мэт. – Тогда меня здесь вообще не оставили.

– Как плавание в бассейне?

– Пришлось завязать. Миссис Джекман развыступалась. Но теперь она умерла – туда ей и дорога.

– Помнишь день, когда это случилось?

Неожиданно Даймонд подумал: «Безумие! Тебя только что вытурили с работы, а ты опять за свое – пытаешься разговорить этого наглого парня, чтобы получить зацепку к раскрытию убийства Джеральдин Джэкман. Больше не полицейский, а расстаться со своим занятием не можешь. Так курица с отрубленной головой бегает по двору».

– В тот день я вернулся в школу, – ответил Мэтью.

– В понедельник одиннадцатого сентября?

– Угу.

– Тебя отвезла туда мама?

– Да.

– Перед тем как вы уехали, вам кто-нибудь звонил?

– Звонил Грег, спрашивал маму. Вы-то его называете профессором Джекманом, – снисходительно добавил он.

– В котором часу это было?

– Рано. Около восьми. Мама была еще в ночной рубашке. Разволновалась.

– Почему?

– Из-за телефонного звонка. Она только что отдала Грегу очень ценные письма одной романистки, которая написала их сотню лет назад. Грег решил, что их стырил америкашка и бросился за ним.

– А что считала твоя мама?

– Она не сомневалась, что письма у миссис Джекман.

– Откуда ты знаешь?

– Сама сказала, когда везла меня в школу.

– Когда это было?

– В половине девятого. Мы должны являться в школу без четверти девять. – Мэт потянулся за пультом и стал переключать каналы.

– Тебе нравится школа?

– В ней одни малявки. Придется ждать до следующего года, чтобы сдать вступительный экзамен в среднюю школу.

– Если сдашь.

– Без проблем. Я в хоре.

Сам Даймонд оказался в средней школе в одиннадцать лет и думал, что в системе какой-то сбой, если дылд вроде Мэтью продолжают держать в младших классах.

– Странно, что такого большого, самостоятельного парня возит в школу мать.

– Все лучше, чем топать пешком.

– Мог бы ездить на автобусе.

– Предпочитаю на «Мерседесе».

Его ответ подтвердил, что символы социального статуса продолжают играть в школе большую роль. В любой школе. Манеры мальчишки коробили Даймонда, но он помнил собственное детство и понимал, что в основе подобного поведения кроется незащищенность. И еще: каким бы сильным ни было желание надрать сорванцу уши – пусть даже символически, – он сознавал, что последствия стычки будут катастрофическими. Сдерживаясь и взяв себя в руки, Даймонд решил сосредоточиться на том, что помнит Мэтью о дне смерти Джеральдин. Хористы, как он выяснил, провели скучное утро рядом с ризницей и в ней самой, где им выдали чистую одежду. А после обеда получили расписание и учебники восьми входящих во вступительный экзамен предметов.

– Мать встречала тебя после окончания занятий?

– Никогда не встречает. Отец приятеля подбрасывает до Линкомб-Хилл. У него старый «Пежо», но это понятно – он всего лишь школьный учитель. Чего от него ждать?

– Тебя интересуют автомобили, Мэтью?

– Приличные – да.

– Сам пробовал водить?

– Так я и сказал! Даже если бы пробовал, никогда бы не признался легавому. – Последнее слово, произнесенное с выговором ученика престижной школы, прозвучало еще презрительнее.

Даймонд продолжал развивать пришедшую в голову мысль: а если убийство Джеральдин совершил этот подросток, а затем отвез труп к озеру и утопил? Идея граничила с бредом, но раз уж он взялся за нее, почему бы не довести до конца?

– Ребята твоего возраста учатся водить, не выезжая на общественные дороги. Это не является незаконным. Я слышал о школах, которые на своей территории дают уроки вождения.

– У нас уроки только игры на пианино. – Парень не скрывал недовольства.

– Может, твоя мама…

– Шутите!

– Могла бы тебя поучить в каком-нибудь тихом месте – где-нибудь на пустынном пляже или на заброшенном аэродроме.

– Она не разрешает мне даже кататься на электромобиле в парке.

Мэт не обманывал. В его словах Даймонд уловил возмущение разочарованного подростка. Он больше не представлял Мэтью за рулем «Мерседеса» или какого-нибудь другого автомобиля.

– Когда вырасту, заведу себе «Хонду».

– Хочешь стать водителем?

– Ну вы не врубаетесь. Байкером.

– Осторожнее с языком, парень. – Внушение осталось без внимания, и суперинтендант шутливо добавил: – Я ведь могу, выходя из больницы, рассказать сестре про сигарету. – После чего вернулся к первоначальной линии допроса: – Так о чем это мы? Ты мне не сказал: мама находилась дома, когда ты вернулся из школы?

Мэтью сделал последнюю затяжку и затушил сигарету.

– Да.

– Вела себя как обычно?

Мэтью повернулся и снова посмотрел на Даймонда.

– Вы подозреваете ее в убийстве?

– Она куда-нибудь выходила в тот вечер?

– Нет.

– Надеюсь, ты говоришь правду.

– Конечно.

– Вот что я тебе скажу, Мэт: ты изо всех сил хочешь помочь матери, но вранье ей только повредит.

Он выключил телевизор и поднял голову:

– Что вам надо?

– Для начала немного отвлечемся. Я не верю, что ты ударился головой очень сильно. Не верю, что потерял сознание. Моей первой мыслью было, что ты таким образом протестуешь против необходимости ночевать в школе.

– Ничего подобного! – воскликнул Мэтью.

– Но теперь думаю, что причина не в эгоизме. Ты сделал это ради матери. Решил: если тебя примут за больного, маму не станут допрашивать и нам придется отпустить ее ухаживать за тобой.

Мэт нахмурился:

– Отпустите?

– Это не от меня зависит.

– Моя мама никого не убивала.

– Если ты действительно так считаешь, должен понять: то, как ты вел себя вчера вечером, ей не поможет.

– Вы меня ударили о стену.

– Да, – кивнул Даймонд. – А ты мне двинул в пах, но я не раздувал из этого истории.

Мальчик усмехнулся. А Даймонду стало казаться, что он вот-вот сумеет достигнуть понимания, если не чего-нибудь большего. Бравада парня была не толще бумажного листа, а за ней скрывалась тоска ребенка по отцу. Их разговор прервала медицинская сестра:

– Пришло твое рентгеновское заключение, Мэтью. Ничего плохого мы не нашли и можем спокойно отправить тебя в школу.

– Прямо сейчас?

Сестра подмигнула Даймонду:

– После четырех часов.

Стефани приняла известие об отставке мужа спокойнее, чем он предполагал.

– Когда привезли микроволновку, я так и подумала: случилось что-то неприятное. Конечно, это легкомысленно – делать мне такой подарок.

– Глупо.

– Не глупо, я не это хотела сказать. Сумасбродно. Но я давно знакома с твоим сумасбродством – с тех самых пор, как ты привел осликов в детский лагерь. Не каждый способен оценить тебя.

– Точно подмечено. Мне не подходила эта работа: я не человек – чудовище.

– Неправда. Ты не злой.

– Расскажи это мистеру Тотту, Стеф. Взглянем правде в глаза: руководство – не самая сильная моя сторона. Я держался на том, что гнул под себя людей – никому не делал поблажки.

– Не самый плохой способ руководства. Под твоим началом была все-таки не детсадовская группа.

Даймонд заставил себя улыбнуться:

– Да, однако требовалось завоевывать уважение, и я не уверен, что в последнее время мне это удавалось. Надо было шагать в ногу с прогрессом. У меня единственного не было в кармане калькулятора. Все считал в уме.

– Просто ты не сумел прижиться в этом месте.

– Дело не в месте, а в разочаровании. Большие начальники снабдили нас всякими полезными штуковинами и ждут, чтобы мы стали суперэффективными. Но ведь в реальной жизни мы имеем дело с людьми – изворотливыми, страшными, пугающими. Сейчас злодеи хитрее, чем двадцать лет назад. С ними нужно беседовать, проникать в их умы, вытаскивать из них правду. Для этого я поступал в полицию. А теперь расследование ведут по логарифмической линейке. Чтобы все подтверждала лаборатория. Но их штат неукомплектован, и результатов приходится ждать неделями, месяцами. А как в это время вести себя с подозреваемым? Закон запрещает держать его бесконечно. Естественно, приходится выколачивать из него признание. Случаи получения показаний под нажимом – результат воздействия системы, которая не способна правильно функционировать. – Даймонд вздохнул. – Прости, дорогая. Я не собирался грузить тебя этой чепухой.

– Лучше выговориться, чем держать все в себе, – заметила Стефани. – А теперь помоги мне с микроволновкой. Давай посмотрим, сумеем мы с ней управляться или нет.

Вдвоем они за короткое время приготовили сносную тушеную камбалу с овощами, откупорили бутылку шабли и решили, что утром идти в центр занятости неразумно. Пусть Даймонд недельку передохнет и займется кухней, которая стала такой грязной, что в ней не хочется держать новую микроволновку. А потом позаботится о будущем.

Утром Даймонд написал официальное заявление об отставке.

 

Глава пятая

В понедельник «Бат ивнинг кроникл» вышла с крупным заголовком: «Убийство Джерри Сноу – арестована жительница Бата». Фактов было немного. В статье сообщалось, что тридцатичетырехлетняя водитель пивоваренной компании Дана Дидриксон предстала перед судьей по обвинению в убийстве 11 сентября телевизионной актрисы Джеральдин Джекман. Процедура длилась всего пять минут, в результате женщина оставлена под стражей.

У Питера Даймонда теперь были другие приоритеты – изучать объявления о вакансиях. Он твердил себе: полицейские проблемы нужно выбросить из головы. Но у него не получалось, стоило ему представить самодовольного Джона Уигфула во главе отдела на Мэнверс-стрит. Черт с ним, убеждал себя Питер, меня это больше не касается.

Обычно бывшие полицейские искали работу в частных охранных фирмах. Все утро Даймонд с «Желтыми страницами» в руках пытал счастье в организациях, которые раньше называл несерьезными. Названия некоторых, когда он их произносил, заставляли морщиться. Это «Безопасность и спокойный сон»? Или «Караульная служба Сомерсет»? Единственным результатом обзвона – кроме накрученных счетчиком минут – стала новость, что его послужной список никого не интересует. Бывшего суперинтенданта не хотели брать ни обычным водилой или сторожем у магазина, ни руководителем. Должность начальника отдела по расследованию убийств не служила рекомендацией, если предстояло работать с бизнес-клиентами.

«Желтые страницы» также приводили телефонные номера детективных агентств, предлагающих широкий спектр услуг. На поверку они оказывались конторками, состоящими из одного человека, как правило бывшего сержанта полиции, которому также не требовался в подручные бывший суперинтендант.

В следующие две недели Даймонд расширил круг поисков – готов был согласиться на любую офисную работу, но всякий раз получал отказ. Слишком много мужчин среднего возраста претендуют на места для «белых воротничков», нелицеприятно объявляли ему и спрашивали, не рассматривает ли он возможность потрудиться физически. Здесь, как правило, приходилось карабкаться по лестницам и катать тачки по доскам – занятия, мало подходящие для человека его крупногабаритной комплекции, поэтому подобные предложения Даймонда не воодушевляли.

Удача повернулась к нему лицом в последнюю неделю ноября.

– Мне предложили целых два места, – сообщил Питер жене в пятницу вечером. – Места два, а справиться с работой могу только я.

– Два – это замечательно, – заметила жена. – Надежные?

– Знаешь магазинчики в «Колоннаде» рядом со Столл-стрит? Им нужен человек на роль Санта-Клауса, чтобы ходил поблизости и разговаривал с детьми. Работа сезонная и под прикрытием. Собеседование проходили трое, но место досталось мне из-за размеров моей талии.

– О, Питер! – Лицо Стефани болезненно скривилось.

– Что?

– Знаю, с работой сейчас трудно, но… Чтобы суперинтендант полиции вырядился Санта-Клаусом!

– Не забывай, это временно.

– Какое падение!

– Ничего подобного. Для двадцати процентов населения Санта-Клаус очень важная персона. А остальные восемьдесят не отличат меня от Адама.

Жена вздохнула:

– А другое место?

– Бармен плюс вышибала в пабе «Старое кресло». Работа только по вечерам.

– Где он находится?

– Новый паб на дороге за театром.

– Там же будут буяны из диско-клуба.

– Поэтому, дорогая, им и требуется вышибала.

Однажды вечером Даймонд увидел в газете, что в суде магистрата состоялись слушания по делу Даны Дидриксон, после чего ей предстояло предстать перед Бристольским королевским судом по обвинению в убийстве. Он перевернул страницу и постарался сосредоточиться на спортивных новостях – обзоре физической формы регбистов международного ранга из Бата.

Даймонд оказался популярным Санта-Клаусом, хотя раздавать ему было нечего, кроме воздушных шариков с логотипом «Колоннады». Роль пришлась ему по душе, и он исполнял ее с блеском и удовольствием, которые отсутствовали в его полицейской карьере. Питера умиляли светившиеся восторгом и ожиданием лица малышей. Бездетный мужчина, он легко убедил себя, что от детей, как и от собак, только лишние хлопоты. Теперь же, спрятавшись за белыми нейлоновыми бакенбардами, без стеснения изображал папочку.

Однажды днем он заметил на верхнем этаже «Колоннады» Мэтью Дидриксона с приятелями. Мальчишки катались на лифте со стеклянными стенками, который обслуживал три уровня здания. Хозяин магазина, когда беседовал с ним по поводу работы Санта-Клаусом, обрадовался, узнав о его полицейском прошлом, и рассказал, что порой вытворояют дети школьного возраста. Даймонд возразил, мол, человеку в наряде Санта-Клауса трудно урезонивать маленьких сорвиголов. Мэтью же с товарищами не пинали банки из-под кока-колы и не налетали на пожилых дам. Самое плохое в их поведении было то, что они монополизировали лифт. Но час пик еще не наступил, покупателей было немного, и Даймонд решил не обращать внимания.

Вскоре лифт им надоел, и они стали потешаться над Санта-Клаусом. Малышни вокруг не было, и Даймонд, не рискуя разрушить сказку, выслушал все скабрезности, на которые способны подростки их возраста. «Черные сапоги – его фетиш». «Нет, он тащится от белых носков. Думаешь, он знает (остряк ткнул пальцем в шарики) как пользоваться презервативом?»

Они так наслаждались своим остроумием, что обомлели, получив ответный удар.

– Я тащусь, сдавая пацанов из хора директору школы.

Веселье сменилось страхом:

– Он нас знает!

Двое убежали, но Мэтью остался и, глядя на него своими темными глазами, заметил:

– Этот голос я узнал. Дрянная маскировка. – Серьезная критика, нечего сказать.

Даймонд был с ним откровенен и объяснил, что из-за него больше не служит в полиции. Мэтью ответил такой же откровенностью, поведав, что сбежал с друзьями на часок из школы. В четыре в аббатстве репетиция рождественских гимнов, и до этого времени их не хватятся. Даймонд воспользовался случаем и спросил о том, что не давало ему покоя с тех пор, как он прочитал, что Дана Дидриксон арестована и ей предъявлено обвинение в убийстве.

– Где ты будешь проводить Рождество?

– С Нельсоном. У его родителей. Я у них встречаю все праздники.

– Добрые люди.

– Нельсон мне кое-что должен.

Даймонд вспомнил о происшествии на Палтнийском каскаде. Мальчишка швырнул палку, отчего Мэтью оступился и чуть не утонул. Того парня звали Нельсоном. Что ж, три недели гостеприимства – неплохая компенсация за неразумный поступок.

Даймонд надеялся, что школа куда-нибудь пристроит парня на каникулы. Например, в дом одного из учителей. Серьезное испытание для любого ребенка. После разговора в больнице неприязнь Даймонда к Мэтью уменьшилась. Он понял, что крылось за дерзостью. Сказать по правде, в его собственном характере тоже хватало дури. Даймонд настолько изменил отношение к парню, что решил приютить его на Рождество. Посоветовался со Стефани, и та согласилась. Она всегда любила детей. Но оказалось, что этого не требуется. В компании мальчишки его возраста Мэтью будет лучше.

Мэтью, почувствовав между ними потепление и стесняясь, чего никогда бы не показал при друзьях, спросил:

– Долго ей ждать суда?

– Твоей маме? Несколько месяцев.

– А потом она выйдет?

Даймонд колебался между убеждением и успокоительной ложью:

– Все зависит от того, какие предоставят доказательства. А тебе лучше найти друзей и бежать на хор. У твоей мамы и так достаточно неприятностей, чтобы ей еще говорили, что ее сын прогульщик. Счастливого Рождества, сынок!

После вышагивания вокруг «Колоннады» вечерняя работа в пабе давалась нелегко. К счастью, случались моменты, когда Даймонд мог опуститься на стул и отдохнуть. Посетители были в основном ребята до двадцати лет, устраивавшие себе передышку от танцев в расположенном напротив клубе диско. Как правило, послушные и смирные, они вырывались из дома повеселиться и подчас проявляли не лучшие черты юношеского возраста. Это было резким контрастом с малышней, которой Питер представлялся Санта-Клаусом. Но даже самые обаятельные дети со временем становятся подростками.

Шли недели, продолжалась его работа у «Колоннады». Рождество они со Стефани встретили тихо. От бывших коллег пришла поздравительная открытка. На ней согбенный старик тащил через заснеженную поляну большое полено для камина. Наверное, так они представляли новую жизнь Питера. Расписались все, включая Уигфула. Даймонд прочитал имена: Кит Холлиуэл, Пэдди Кроксли и Мик Дэлтон – они ему показались чужими. Явный признак, что забывалось все, что связывало его с полицией. Забылось до такой степени, что поначалу он не узнал вошедшего в середине января в паб «Старое кресло» мужчину в черном пуховике.

– Здравствуйте. Мне сказали, что я могу найти вас здесь. – Выговор скорее йоркширца, чем человека с юго-запада. Проницательные глаза, широкоскулое лицо, черные усы. Профессор Джекман.

Даймонд по-барменски кивнул:

– Что вам налить?

– Коньяк. И себе тоже. Выпейте со мной.

Вежливое предложение: он как бы давал понять, что одному ему пить неинтересно.

– Я узнал, что вы ушли из полиции, – произнес профессор, сделав глоток коньяка.

Он выбрал вечер, когда клуб диско был закрыт, и в пабе за столиками вдали от стойки сидели всего несколько человек. Даймонд старательно протирал стаканы, поэтому Джекману пришлось самому оценить происшедшие с тех пор, как они виделись в последний раз, изменения.

– Дело дрянь, – произнес он.

– Справляюсь, – промолвил Даймонд, не поднимая головы.

– Я хотел сказать: плохо, что вы бросили дело. Очень подвели Дану.

– Оставьте. Этот вопрос для меня закрыт.

– Но не для Даны. Ее обвиняют в преступлении, которого она не совершала. И если ничего не предпринять, на всю жизнь упекут за решетку.

– Вы мне предлагаете что-нибудь предпринять?

– Дане нужна помощь.

Даймонд, отвернувшись от профессора, потянулся за новыми стаканами.

– Это проблема ее защитников.

– Я разговаривал с адвокатом. Дана не знает, как противостоять обвинению.

Даймонд погрузил стаканы в воду.

– Но она же это сделала. – Пусть профессор считает его черствым, равнодушным к судьбе миссис Дидриксон, он не обязан разделять его чувства.

В паб вошли пятеро американцев, встали у стойки и принялись обсуждать, кому первому за всех платить и что выбрать. Джекман молчал, пока посетители не получили напитки и не сели за столик.

– Вы же сами не верите, что она убийца!

– Во что я верю и не верю, не имеет больше никакого значения. Я бы не хотел продолжать этот разговор, профессор.

– Во время допроса вы называли меня Грегом, – напомнил тот.

Даймонд вздохнул, не в силах поверить, что умный человек клюнул на обычную уловку полицейского.

– Как мне до вас достучаться? – воскликнул Джекман.

– Неправильный вопрос. Вопрос в том, что вам от меня надо. Ответ на него такой: я не могу вам предложить ничего, кроме выпивки.

– Вы занимались данным делом несколько недель. Заложили основу расследования. У вас должны быть альтернативные версии, даже если впоследствии вы от них отказались. Вот чем вы можете нам помочь – назовите возможности, которые не приходили нам в голову.

– Нам?

– Я упомянул, что в контакте с ее адвокатом.

– Полагаете, это разумно? – спросил Даймонд, несмотря на твердое намерение оставаться в стороне. – Обвинение, несомненно, установило связь между вами и миссис Дидриксон. Принимая активное участие в ее деле, вы даете им козырь в руки.

Джекман провел ладонью по волосам и задержал руку на затылке.

– Знаю, но я не могу оставаться равнодушным. Позвольте говорить откровенно. Между мной и Даной не существует связи в общепринятом понимании. Мы с ней не спали, даже не обсуждали интимные темы. Но за последние трудные недели я стал считать ее… скажу прямо, меня беспокоит судьба Даны. Я хочу вытащить ее из этой передряги. И вы совершенно правы: мое вмешательство на данной стадии ей только повредит. Господи, я говорю, как персонаж из третьесортного викторианского романа!

Даймонд почувствовал неловкость, как любой мужчина, когда другой раскрывает перед ним душу. До сих пор он считал Джекмана ученым сухарем, сдержанным и хладнокровным. Исповедь тем временем продолжалась:

– Дана так трогательно в меня верит.

– В каком смысле?

– Подумайте сами. Почему она не сообщила полиции, что обнаружила в моем доме труп Джерри? Она приходит ко мне и находит в кровати мертвую. Любой на ее месте решил бы, что убийство совершил я.

Даймонд промолчал, а Джекман произнес страстным тоном влюбленного:

– Она необыкновенно ко мне добра. Никуда не заявила даже после того, как в озере нашли тело. Когда вы приехали за ней, чтобы допросить, попыталась сбежать. С точки зрения закона подозрительное поведение. Но я не сомневаюсь, Дана так поступила, желая защитить меня. Не хотела, чтобы меня обвинили в убийстве.

– Откуда вам известно, что она пыталась сбежать?

– От адвоката. В распоряжении защиты есть полицейское дело со всеми деталями.

– В таком случае вы более информированы, чем я. Как много из предъявленных ей обвинений она признала?

– Лишь то, что находилась в моем доме и обнаружила труп.

– И придерживается данной линии?

– Разумеется.

В этом «разумеется» был особый смысл. Предполагалось, что Даймонд уверен в невиновности Даны. Но он продолжал сомневаться. Ему уже приходилось слышать подобные рассуждения от влюбленных мужчин. Или виновных.

– Адвокат обсуждал с вами результаты судебной экспертизы?

Профессор вздохнул и развел руками:

– Хуже некуда. Установлено, что тело перевезли на ее машине. В багажнике обнаружены частицы кожи и волосы. Анализ ДНК подтвердил, что они принадлежат моей жене.

Сказать «хуже некуда» не преувеличение. Дело можно закрывать. Но, щадя чувства Джекмана, Даймонд заметил:

– Я понимаю вашу озабоченность, профессор. В наше время с учеными не поспоришь. Вот раньше заключение экспертизы давало повод к различным интерпретациям. У каждой стороны были свои эксперты. Анализ ДНК положил этому конец. С такими уликами я бы и сам обвинил миссис Дидриксон в убийстве. – Какая ирония судьбы, подумал он: Питер Даймонд отступает и признает непогрешимость людей в белых халатах.

– Повод для сомнений, безусловно, есть, – кивнул Джекман. – А если ее машиной воспользовался кто-нибудь другой?

– Хотите сказать, она предоставила ее преступнику? Надо бы у нее узнать. Когда я ее допрашивал, ничего подобного она не говорила.

– С какой стати? Тогда еще никто не доказал, что тело Джерри перевезли на «Мерседесе».

– Попросите адвокатов задать ей вопрос об автомобиле, хотя больших надежд я бы на это не возлагал.

Воцарилась тишина. Джекман покачивал рюмку с остатком коньяка.

– Я о том инспекторе, который принял у вас дело, – наконец произнес он.

– Джоне Уигфуле? Он теперь старший инспектор.

– Не поймите меня неправильно. В прессе столько пишут о ложных обвинениях. По моим наблюдениям, этот человек в высшей степени амбициозен. Можно сказать, фанатично…

– Стоп, профессор! Я не имею привычки вонзать нож в спины бывшим коллегам.

– Я пытаюсь объяснить необъяснимое.

– Вот именно. Допивайте. Мне нужно убрать со столиков.

Даймонд уже час лежал в кровати, но все еще не мог выбросить из головы то, что услышал от Джекмана. Глупо. У него не было ни малейшего желания снова влезать в это дело. Всякое содействие защите примут за злобную попытку из зависти отомстить Джону Уигфулу. Из того что он услышал, стало очевидно, что с тех пор, как эксперты связали «Мерседес» с преступлением, дело Даны Дидриксон стало неоспоримым. Вмешательство влюбленного Джекмана лишь усилит позиции обвинения. Мотив яснее ясного: это все равно что нанять самолет, чтобы тот пролетел над городом с транспарантом «Дана любит Грега».

Но он всегда чувствовал, что в данном преступлении есть и другой план. Мучительно не сходились концы с концами. Странный пожар и не полученный ответ на вопрос: правда ли, что Джеральдин Джекман собиралась сжечь мужа? Была ли она параноиком, как неоднократно утверждал профессор?

Еще необычайная сцена, которую Дана Дидриксон с сыном наблюдали на подъездной аллее у дома Джекманов, когда Джеральдин подралась с мужчиной по имени Энди, пытаясь задержать его. Был ли он любовником, который решил ее бросить? И почему не всплыли письма Джейн Остен?

Даймонд ненадолго забылся неглубоким сном, а когда проснулся, на часах было без пяти два. Он снова стал размышлять об убийстве Джеральдин. Кого же он проглядел? Льюис Джанкер, Стэнли Бакл, Роджер Плато и эта… Молли Эйбершо. Он сел и спросил себя: почему тебя это волнует? Уигфул спит сном довольного человека, раскрывшего преступление.

А я, пожалуй, еще немного посижу, подумаю.

 

Глава шестая

Утром, забыв о своем намерении ни во что не вмешиваться, Даймонд позвонил Джекману в университет:

– Я вспомнил кое-что, что может иметь отношение к делу. Говорю вам, потому что надеюсь, что это способно пролить свет на правду, но не хочу, чтобы вы упоминали мое имя адвокатам или кому бы то ни было другому. Это ясно?

– Слушаю вас.

– Обещаете, что не впутаете меня?

– Обещаю.

– Речь идет о машине миссис Дидриксон.

– Продолжайте.

– Вы сказали, экспертиза установила, что труп вашей жены перевозили в багажнике «Мерседеса». Вывод такой: к озеру мертвую доставила именно миссис Дидриксон. Когда я раньше допрашивал ее, она сообщила, что после каждой поездки должна была указывать пробег.

– Пробег? – Джекман машинально повторил слово, еще не понимая его значения.

– Машина принадлежит компании. И миссис Дидриксон обязали указывать в журнале пробега показания счетчика каждый раз, даже если она ездила по своим делам. Если взглянуть на эти показания, можно выяснить, как использовался автомобиль одиннадцатого сентября и в последующие дни. Если кто-нибудь другой взял «Мерседес», чтобы отвезти тело из Видкомба к озеру в долине Чу-Вэлли, это оборот в тридцать миль, и он должен отразиться в цифрах.

– Боже мой! Вы правы! А если не отразился?

– Должен. Поездку на такое расстояние можно скрыть, изменив запись, придумав маршрут в другое место, либо приплюсовав к другой, длинной поездке.

– Верно.

– Если Дана сама сфальсифицировала запись, это нетрудно проверить. Вы меня понимаете?

– Да. – Настроение профессора упало.

– Вам все ясно?

– Да. Спасибо. Буду на связи.

– Нет необходимости.

Есть люди, которые страшатся правды, подумал Даймонд. Он положил трубку и стал размышлять, чем бы заняться. Оказывается, непросто заполнить столько свободного времени.

Прошла почти неделя, прежде чем Джекман позвонил ему в паб. В тот вечер стойку яростно осаждали посетители диско-клуба.

– Кто говорит?

– Грег Джекман. Я пробил это дело.

– Что? Ничего не слышу.

– Журнал пробега. Вывернулся наизнанку ради Даны.

– Сейчас не время. У меня тут очередь.

– Тогда я сам приду к вам. – Голос выдавал сильное волнение профессора.

– Нет, слишком много народу. – Даймонд закрыл рукой микрофон и заверил двух парней с прическами панков, что немедленно обслужит их. Придется крутиться до самого закрытия, – сказал он Джекману.

– Тогда приходите ко мне.

– Сегодня вечером?

– Спасибо. Буду ждать.

Профессор неправильно понял Даймонда: тот возражал, а не соглашался. Но вокруг творилось такое, что яснее Питер выразиться не сумел.

Когда выпроводили последних посетителей и закрыли двери, он подумал, не перезвонить ли Джекману, но прогнал эту мысль. От него все равно не отвязаться. Та отчаянная решимость, которая звучала в голосе профессора, не признает вообще никаких преград, а уж тем более права другого человека на сон.

Даймонд приехал в Джон-Брайдон-Хаус после полуночи. Джекман встретил его на крыльце и дотронулся до руки, словно испуганный человек, вызвавший врача к своему тяжело заболевшему родственнику:

– Спасибо, что откликнулись!

Даймонд настолько за вечер вымотался, что остался глух к сердечности в его голосе. Только ворчливо бросил:

– Сам не знаю, зачем приехал. Я вам все уже сказал.

Они вошли в дом. Внутри было холодно. Видимо, отключилось отопление, а Джекман по рассеянности даже не заметил.

– Прошу прощения за беспорядок. Ваши люди… О, извините, оговорился. Полицейские перевернули все вверх дном, я не успел убраться.

– Видимо, искали письма Джейн Остен.

– Зря старались. Я облазил весь дом от подвала до крыши и ничего не нашел. Теперь придется потратить месяцы, чтобы снова навести порядок в папках.

Горы книг на полу в гостиной и снятые со стен картины не удивили Даймонда. Ему приходилось видеть, что бывает в доме после обыска. Он сам не раз отдавал приказы на обыски. Переставив с кресла на пол лошадку – копию статуэтки времен династии Тан, Даймонд, не снимая плаща, грузно опустился на сиденье.

– Я ненадолго, – произнес он.

– Хотите кофе?

– Давайте сразу перейдем к делу. Речь идет о журнале пробега машины?

Джекман кивнул:

– Он исчез.

– Журнал должен находиться в «Мерседесе».

– Но его там нет. Полицейские материалы о нем не упоминают. Я поинтересовался у адвоката Даны. Он сказал, что копию журнала непременно бы включили в дело, которое направили в службу уголовного преследования, и предоставили для изучения защите.

– Справедливо.

– Но никаких ссылок на журнал не обнаружено. Адвокат Сиддонс переговорил с Даной. Она утверждает, что постоянно держала журнал в машине.

– Он там был, когда она управляла автомобилем в последний раз?

– В день, когда вы забрали ее на допрос? – В словах Джекмана не чувствовалось упрека полиции в неправомерных действиях. Больше заботило то, что совершил он сам. – Я был настолько взволнован, что, узнав о пропаже журнала, совершил глупость. Но в то время не понял, какой причинил вред. Отправился в полицейский участок и попросил старшего инспектора Уигфула принять меня. Спросил у него, располагает ли полиция журналом.

– Неразумно с вашей стороны, – поморщился Даймонд.

– Я не собирался обвинять его в том, что он препятствует отправлению правосудия или в чем-либо подобном. Вел себя корректно. Проинформировал, что Дана настаивает, что журнал в машине. Он ответил, что его не нашли.

– Джон Уигфул не стал бы вас обманывать. – Даймонд не лукавил. Его бывший помощник, был слишком вышколен в полицейском колледже, чтобы портить карьеру ложными утверждениями.

Грегори Джекману от его слов легче не стало. Он тяжело, судорожно вздохнул, что предвещало новые признания. Он стоял у разоренного белого книжного шкафа, как осужденный, которого привели к фотографу сделать снимок.

– Я привлек его внимание к журналу, совершив тем самым роковую ошибку – отдал козыри в руки обвинения. Сиддонс был вне себя. Объяснил, что они могли не обратить внимания. А теперь будут настаивать, что Дана сама уничтожила журнал.

Питер Даймонд осознал опасность случившегося. Исчезновением журнала регистрации пробега почти наверняка воспользуются, чтобы обвинить саму миссис Дидриксон. Он спросил, что точно сказала Дана адвокату.

– Утверждает, что не выносила журнал из автомобиля, кроме последнего дня каждого месяца, когда отдавала его на проверку в администрацию компании. Но на следующий день обязательно возвращала на место. Я не сомневаюсь: она говорит правду.

– Она не помнит каких-нибудь необъяснимых пробелов?

Джекман покачал головой:

– Говорит, все было заполнено до конца. Последняя запись относится к тому дню, когда вы ее арестовали.

– Пригласил на допрос, – поправил Даймонд. – Все записи были сделаны ее почерком?

– Да.

– Она уверена?

– Абсолютно.

– Значит, следует ждать, что миссис Дидриксон заявит то же на суде. – Он стиснул ручки кресла. – Неудивительно, что этот ваш Сиддонс наорал на вас.

Джекман оглянулся, словно собирался пройтись по комнате – непростое дело среди разбросанных книг и вещей. А Даймонд тем временем размышлял: «Ответственность частично и на мне. Я заварил эту кашу». Прикинув, чем все может обернуться, решил, что для Даны Дидриксон было бы лучше, если бы о журнале пробега вовсе не упоминали. Обвинитель задаст ей о нем вопрос. И чем упорнее она будет настаивать, что вела его должным образом, тем сильнее будет подозрение, что она сама уничтожила его.

К угрызениям совести прибавилось чувство вины.

– Я бы все-таки выпил кофе, если вас не затруднит, – произнес Питер.

Пока Джекман возился в кухне, он сидел в кресле. Вероятность велика, что убийца – миссис Дидриксон, но признать ее априори виновной значит пойти по легкому пути и отказаться от серьезного расследования. Его вмешательство лишь усугубило ее положение. Если можно придумать нечто такое, что восстановило бы баланс, его моральный долг дать об этом знать.

На следующее утро Даймонд решил искупить свою вину. Когда в приемной «Реалбрю эйлз» секретарь спросила, назначено ли ему, он ответил, что нет. О таких визитах не предупреждают заранее. И попросил просто сообщить директору – это ведь мистер Бакл? – что к нему пришли.

– Узнаю, свободен ли он, – промолвила секретарь. – Как вас представить, сэр?

– Даймонд.

– По какому вопросу хотите с ним встретиться?

– Налогообложение.

Маневр удался. Девушка охнула и нажала клавишу на коммутаторе внутренней связи. Она закрыла рот ладонью и смотрела на Даймонда так, будто он держал ее на мушке пистолета.

Пока Даймонд ждал, чтобы его провели наверх, в его воображении возникала картина той паники, которая сейчас творилась в кабинете директора. Из того, что он слышал о Стэнли Бакли, можно было заключить, что у него неважно складывались отношения с налоговыми властями.

– Простите. – Это были первые слова директора, когда Даймонд вошел в его кабинет. – Через двадцать минут мне нужно быть на совещании в Бристоле. А вы знаете наши пробки.

Он вышел из-за стола и пожал гостю руку, явно намереваясь насколько возможно справиться с угрозой. Рука оказалась теплой и влажной. Бакл был ниже ростом, чем представлял Даймонд. С мелкими чертами лица и прилизанными темными редеющими волосами. Он светился доброжелательной улыбкой, и в углу его рта блестело золото. Одежда соответствовала тому, что должен носить финансовый махинатор с интересами в различных сферах бизнеса – желтовато-коричневый костюм, коричневая рубашка и бледно-желтый галстук, который в доме моделей, откуда он явился на свет, вероятно, назвали цвета шампанского. В петлице лацкана красовался бутон розы.

– Я вас надолго не задержу, – пообещал Даймонд.

– Налоговые дела?

– Не без них.

– Надеюсь, ничего личного. – Губы Бакла растянулись в улыбке.

Даймонд покачал головой. Он тоже умел казаться дружелюбным.

– Чистейший бизнес. Как я понимаю, у вас есть деловые интересы в Юго-Западной Англии, мистер Бакл?

– Слишком сильно сказано, – ответил тот. – Торгую помаленьку. А в основном моя работа здесь.

– Чем торгуете?

– Всякой мелочевкой, дешевыми игрушками. Снабжаю детские магазины товарами с Дальнего Востока.

– Из Японии?

– Главным образом, из Гонконга и Тайваня.

– Привозите и реализуете товары?

– В основном в Бристоле и Бате. Налог на добавленную стоимость я плачу. Все проходит через бухгалтерию.

– Ну и как идут дела?

– Кручусь.

– Слышал, у вас в Клифтоне большой дом?

– Это не противозаконно.

Чтобы усилить впечатление инспекторской проверки, Даймонд вытащил из портфеля папку из буйволовой кожи и извлек из нее справочник по налогу на добавленную стоимость, который утром позаимствовал в налоговой службе.

– Вы это изучали, мистер Бакл?

Тот ответил дерзкой улыбкой:

– Мое любимое чтение после Чарльза Диккенса. Присаживайтесь.

Стулья, кроме просторного кресла управленца пивоваренной компании, были выполнены в виде пивных бочек. Даймонд опустился на один из них и счел очень неудобным.

– Вы сами составляете налоговые декларации?

– У меня есть бухгалтер. Вызвать?

– Пока нет необходимости. Ведь сами-то вы следите за цифрами?

– В каком смысле?

– Входящий налог. Пробег автомобилей, которыми пользуется компания.

Бакл, посерьезнев, поправил узел галстука, стараясь этим жестом показать, насколько он уверен в себе.

– Надеюсь, вы найдете все наши документы в порядке.

– Вы ведете учет, сэр?

– Естественно. – Бакл открыл нижний ящик стола и достал красную бухгалтерскую книгу. – Все здесь. Внесен каждый автомобиль.

Даймонд взял книгу, но стоило ее открыть, как все его надежды исчезли: пробег машин был указан помесячно. Такие сведения ему ничем помочь не могли. Он для порядка просмотрел страницы и поинтересовался механизмом получения данных. Бакл объяснил, что каждый водитель подает отчет о километраже пробега.

– Когда подобные отчеты поступают в администрацию, с них снимают ксерокопии?

– Нет. Я не верю в канцелярскую работу. – Бакл сложил пальцы, изображая пистолет, и приставил к виску, словно собирался застрелиться. – Только не говорите, что это обязательно.

Даймонд перевернул страницу и прочитал вслух:

– «Мерседес-Бенц», 190Е, мотор 2,6 литра, автоматическая коробка передач, кабриолет.

– Какой из них? В компании два «Мерседеса». Один в моем личном пользовании, другой водит шофер компании.

– Две машины одной марки?

– Куплены в одно время, сделка осуществлена надлежащим образом, свой пробег я регистрирую сам. Если угодно, можете ознакомиться.

– Да, пожалуйста. А другой автомобиль?

– Журнал находится в нем, но он, к сожалению, сейчас не на территории компании. Извините. – Бакл позвонил кому-то по внутренней связи и попросил принести журнал регистрации пробега его «Мерседеса».

– Другая машина, которую водит шофер, – та, что задержала полиция? – спросил Даймонд.

Зрачки Бакла сузились, взгляд стал пронзительным, как игла.

– Вы хорошо информированы.

– Данный факт широко известен. То есть вы советуете ознакомиться с журналом регистрации пробега в полиции?

– Вряд ли это удастся. В полиции мне сообщили, что журнал пропал. Наоборот, интересовались у меня, не завалялся ли он где-нибудь в компании. С какой стати? У нас заведен определенный порядок: журналы находятся в автомобилях, и их проверяют в конце каждого месяца. Сверка занимает не более суток.

– Вашему водителю, как я понимаю, грозят неприятности.

– Выражаясь вашими словами, данный факт широко известен, – усмехнулся Бакл.

– Она виновна?

– Вероятно. Крутила вовсю с мужем убитой. Заметьте, для меня она была только шофером. Я к ней не приставал. Хорошо водила машину.

– Она водила только одну машину?

– Да. Моей никогда не управляла, если в этом заключается ваш вопрос.

– Это не имело бы значения, раз оба автомобиля принадлежат одной компании.

– Справедливо. Но моя машина предназначается только для меня.

– У вас были причины пересаживаться в другой «Мерседес»?

– Нет. Мне достаточно своего. Послушайте, если вы подозреваете, что я в чем-то мухлюю, скажите прямо.

– Меня больше интересует миссис Дидриксон, – признался Даймонд. – Вы сказали, что на нее можно положиться. Она выходила на работу в день убийства?

– Взяла отгул. Но я не понимаю, какое это имеет отношение…

– А на следующий день?

– Опоздала. А когда явилась примерно в половине одиннадцатого, я решил, будто она всю ночь не сомкнула глаз. Я не сделал ей замечание, понимая, что у такого надежного работника, как Дана, должна быть веская причина для опоздания. Но все это я говорил полиции.

Даймонд представил, какие выводы сделал из его слов Джон Уигфул. Для стороны обвинения Стэнли Бакл бесценный свидетель – отзывается о своем водителе наилучшим образом и сообщает такие факты, которые наводят на худшие подозрения.

– Кто вы такой?

От необходимости отвечать Даймонда избавило появление секретарши.

– Журнал регистрации пробега? – Бакл протянул за ним руку. – Спасибо.

Записи были сделаны одним почерком. Информация свежая, по сегодняшний день, все, как утверждал Бакл, аккуратно и педантично. Месячные показания подытожены и занесены в офисный журнал. В роковой день 11 сентября были отмечены две короткие поездки по девять миль. И такие же поездки внесены в графу с датой 12 сентября.

Даймонд поблагодарил Бакла, сказал, что больше не смеет задерживать его, и ушел. По пути он взглянул на директорский «Мерседес». Машина стояла на специально отведенном для нее парковочном месте. Показания одометра соответствовали последним цифрам в журнале.

Утро прошло впустую и ничего ему не принесло. Обвинения против Даны Дидриксон стали еще серьезнее.

 

Глава седьмая

Три месяца Даймонд пытался убедить себя, что он больше ничего не может сделать для Даны Дидриксон. И пусть правосудие идет своим чередом. Занимаясь расследованием, пришел к выводу, что она виновата, следовательно, вердикт будет правильным. Суд продлится недолго, и он не удивится, если она признает себя виновной.

Из пожизненного срока Дана отсидит лет двенадцать, а затем ее освободят по специальному разрешению, поскольку она не представляет общественной опасности. Большинство известных ему убийц были одиночками, не связанными с криминальным миром. До преступления их довели семейные обстоятельства либо тяга однажды нарушить закон. Тем не менее что-то не давало ему покоя. Некоторые обстоятельства дела по-прежнему ждали объяснения. Писем Джейн Остен так и не нашли. Обвинение предположит, будто их в припадке ревности уничтожила Джеральдин. А ее убила миссис Дидриксон, поскольку была страстно увлечена Джекманом. Но Джеральдин знала, что письма имеют немалую ценность. Если верить профессору, она превысила свой счет в банке на три тысячи фунтов. Не могла ли Джеральдин увидеть в этих письмах способ решения своих финансовых проблем?

Или не следует подозревать ее в расчетливости? Ведь муж утверждал, что она психически нестабильна, даже больна. Муж утверждал… В данном расследовании много предположений строились на утверждениях профессора Джекмана. Пожар в садовом домике он объяснил тем, что жена в приступе паранойи решила сжечь его заживо. Хорошо бы при этом не забывать, что профессия Джекмана – английская литература, а не психиатрия. Какие еще свидетельства профессор приводил? Навязчивые идеи – например, подозрения, будто он сговорился против нее с лечащим врачом. Обвинения его в краже зеркала с туалетного столика жены. Когда Джекман рассказывал об этом, он показался Питеру пустяком. Но все же… Джеральдин уже успела воспользоваться бритвенным зеркалом мужа, но устроила сцену, когда не нашла своего. Нужно ли упоминать о данном эпизоде? Множество людей – абсолютно здоровых людей – возмущаются и ссорятся с другими, если им кажется, что те забрали их вещь, которую они сами куда-то засунули.

Даймонд вспомнил другое свидетельство нестабильности Джеральдин: эпизод, который наблюдала Дана Дидриксон, когда супруга Джекмана схватилась перед своим домом с неким блондином Энди, пытаясь задержать его. И еще один случай: вернувшись домой, Дана застала Джеральдин у себя и подверглась с ее стороны шквалу незаслуженной брани.

Через полгода после ухода Даймонда из полиции, апрельским вечером он размышлял над этими инцидентами, и вдруг ему в голову пришла идея, изменившая понимание всего дела. По иронии судьбы, толчок дало то, о чем он совершенно забыл, – потерянное Джеральдин зеркало.

На следующее утро он позвонил Джекману и попросил принять его в Джон-Брайдон-Хаус. Тот с готовностью согласился. Бесцветный в начале разговора голос сразу оживился, когда профессор узнал, кто говорит.

– Я решил, что вы потеряли интерес к этому делу. – В нем снова затеплилась надежда. – Несколько раз пытался дозвониться вам, и все напрасно.

Даймонд об этом знал – он сознательно не отвечал на его звонки.

– Это потребует времени, – предупредил он, переступив порог. – Я собираюсь устроить обыск.

Профессор от неожиданности растерялся:

– Меня уже обыскивали. Перетряхнули весь дом.

– Я начну со спальни. Согласны?

– Хотите найти те письма? Забудьте.

– И все-таки я начну со спальни.

Когда Джекман вел своего гостя наверх, Даймонд чувствовал, как в нем зреет несогласие. Профессор настроился услышать, что в расследовании совершен прорыв, а не терпеть очередной обыск.

В спальне Даймонд сразу направился в гардеробную и включил свет на туалетном столике. На стенах поблескивали рекламные фотографии Джеральдин. Пока профессор смотрел с порога, он выдвинул средний ящик и принялся изучать содержимое – тщательно все разглядывал, принюхивался к бутылочкам и тюбикам с кремами для лица, в коробку с тальком обмакнул палец и лизнул порошок. Ящик выдвинул совсем, чтобы изучить внутреннее пространство. Повторил те же действия с другими ящиками.

– Что вы надеетесь найти? – спросил Джекман.

– Помните, вы мне рассказывали, какой скандал устроила Джеральдин, когда пропало ее ручное зеркальце?

– Да. Но потом оно нашлось. В саду. Вы его ищите?

– Неужели в саду? Может, им пользовался кто-нибудь еще? – Даймонд не стал развивать свою мысль, повернулся к гардеробу и провел ладонью по полкам. Вынул несколько шелковых шарфов и черную соломенную шляпу. Опустился на колени и принялся перебирать туфли и сапоги. – Зеркала можно употреблять по-разному. Вот что пришло мне в голову.

Но в гардеробной Джеральдин не нашлось ничего, что подкрепило бы его догадку.

– Не возражаете, если я проделаю то же самое в вашей гардеробной? – спросил Даймонд.

Профессор пожал плечами. После гардеробной жены его гардеробная показалась, словно сауна, аскетической: на стенах никаких украшений, комоды используются только для хранения вещей, на столах ничего, кроме газеты и пары поэтических сборников.

– Предпочитаете открывать сами?

– Предоставляю это вам, Даймонд, – ответил хозяин дома.

Но и здесь тоже не нашлось ничего интересного. Как и в ванной и других помещениях на втором этаже. Через два часа бесплодного труда он принял предложение Джекмана выпить кофе. Они устроились в кухне, и профессор снова поинтересовался:

– Что же все-таки рассчитываете найти?

– Вы готовите сами?

– Я бы не назвал это готовкой. Без «Маркса и Спенсера» и микроволновки я бы пропал.

Время было неподходящее открывать дебаты по поводу приготовления пищи в микроволновой печи. Даймонд опасался, что жена еще не овладела новой техникой. Некоторые блюда, хотя и шипели, когда их вынимали из духовки, успевали остыть, пока кусок несли ко рту. В иных обстоятельствах, например стоя за стойкой бара, он бы с немалой для себя пользой обсудил достоинства микроволновки, но теперь верх взял долг сыщика.

– Я имею в виду, помимо соусов для барбекю.

Джекмана его шутка почему-то не позабавила.

– Что вы держите в банках с наклейками «Таррагон» и «Орегано»? – спросил Даймонд.

– «Таррагон» и «Орегано» – просто для того, чтобы произвести впечатление на друзей.

Даймонд одну за другой откручивал крышки банок на стеллаже со специями. Некоторые еще были запечатаны. Он откупоривал их и нюхал содержимое.

– Когда полиция делала у вас обыск, они не потрудились заняться кухней?

– Выпотрошили все буфеты.

– А вот это не трогали?

– Старинное письмо в банках такого размера спрятать не получится.

– Верно. – Даймонд оставил в покое фигурные баночки и открыл дверцу буфета.

– Нужен сахар?

– Нет, спасибо. – Его внимание привлекла коробка с соломинками для напитков.

– Вы любители лимонадов?

– Что?

– Я о соломинках. В коробке было пятьсот штук, но сейчас многих недостает. Их раздавали во время вечеринки?

– Не заметил.

Даймонд вернул коробку на место и взял наполовину израсходованный пакет с мукой.

– Собираетесь испечь пирог? – мрачно сострил Джекман.

Даймонд снова принюхался.

– У вас найдется большая ложка? Спасибо.

Он погрузил ее в муку, зачерпнул и высыпал обратно. Повторив процесс несколько раз, вернул пакет на полку буфета и взял нераспечатанный. Верхние края были скреплены друг с другом клейкой лентой.

На сей раз, погрузив ложку в муку, он ощутил небольшое сопротивление. И попросил Джекмана:

– Подайте из раковины миску.

Тот молча протянул миску. Даймонд высыпал в нее муку и нашел то, что искал: три целлофановых пакетика размером с шарики для пинг-понга и в каждом белая, как мука, начинка. Раскрутив стягивающую пакетик проволочку, он снова повернулся к профессору:

– Не сочтите за труд, включите свет.

Порошок в пакетике поблескивал. Явно не мука, он был кристаллической структуры.

– Наркотик? – прошептал Джекман.

Бывший суперинтендант облизнул палец, ткнул в порошок и попробовал на вкус. Горький. Прополоскал рот и выплюнул в раковину.

– Кокаин. То, что вы выпили с шампанским. Вы не знали, что жена употребляла его?

Лицо Джекмана моментально преобразилось: выражение недоверия исчезло, он все понял.

– Вот для чего требовались соломинки!

– Не только соломинки, – заметил Даймонд. – Не знаю, насколько вы знакомы со способом употребления кокаина. Порошок нужно размельчить до состояния пудры. Для этого, как правило, пользуются зеркалом и бритвой. Стекло – идеальная поверхность. Размельченный наркотик выкладывают в полоску и втягивают в нос через соломинку или свернутую банкноту. У вашей жены банкнот почти не осталось.

– Хотите сказать, что она потратила на эту дрянь все свои сбережения?

– Кокаин не дешевое удовольствие.

Джекман рассеянно провел рукой по щеке:

– Господи, как же я не заметил?

– Слишком погрузились в работу. Из того, что я узнал о вашем браке – вы мне сами сказали, что ваши миры почти не пересекались, – ясно, что не вам было судить о состоянии жены. Мне и то потребовалась уйма времени, чтобы догадаться. Но, в конце концов, я детектив или кто?

– Ее странное поведение – от кокаина?

– Наверняка сказать не могу. Но смею утверждать, что сумасшедшей она не являлась. Кокаин действует так – речь идет о закоренелых наркоманах, – когда проходит эйфория, они подвержены страхам и фобиям. Воображают, будто все против них ополчились. Параноидальный бред, ведущий к агрессии, – хорошо известные симптомы.

– Удивительно, почему не разобрался ее лечащий врач? Значит, Джерри находилась под действием кокаина, когда пыталась убить меня?

– Видимо, нанюхалась на вечеринке.

– Это то, что называют крэком?

– Нет, крэк – кокаин, растворенный в теплой воде, которую затем подогревают с содой вроде пищевой. Получаются хлопья или кристаллы. Сто́ит попробовать, и возникает зависимость. Физическая. А это не крэк.

– Однако привыкание все равно наступает?

– Психологическое. Но на это требуется время. Судя по состоянию счета Джеральдин, ваша жена превратилась в наркоманку.

Джекман помолчал, складывая воедино то, что раньше казалось необъяснимым.

– Как бы я хотел найти негодяя, который снабжал ее кокаином!

– Я тоже, – произнес Даймонд.

– Вы считаете, что он может иметь отношение к ее смерти? – Джекман стукнул ладонью по столу. – Боже, это же все меняет!

– Прошлым летом миссис Дидриксон с сыном стали свидетелями отвратительной сцены на подъездной аллее вашего дома. Дело было субботним утром. Вы куда-то отлучились – наверное, занимались подготовкой выставки. Дана с Мэтью прятались на дороге, надеясь, что оттуда сумеют взглянуть на вас. Мэт видел интервью по телевизору и узнал в вас человека, который спас его в каскаде. Но они заметили выходящего из дома мужчину – чисто выбритого, крепко сложенного, с соломенными волосами. Он был в синей рубашке, белых джинсах и кроссовках. Да, еще золотая цепь на шее. Припоминаете кого-нибудь подобной наружности?

– Нет.

– Он ездит на коричнево-малиновом «Вольво». Его зовут Энди.

– Единственный Энди, которого я знаю, толст, и ему шестьдесят лет. Что произошло?

– Этот Энди направился к машине, а ваша жена бросилась за ним в одной ночной рубашке. Босая, возбужденная. Она не хотела отпускать его, требовала вернуться. Крикнула вроде: «Хочешь, чтобы я встала перед тобой на колени?» Вцепилась в него и устроила потасовку, прежде чем он сумел оттолкнуть ее и уехать.

– Дана это видела?

– Да. И имела основания предположить, что они любовники. Дана поспешила увезти сына. Теперь, когда нам известно о кокаине, инцидент предстает в ином свете.

– Этот Энди поставлял ей наркотик?

Даймонд кивнул:

– Скорее всего. В тот день, вероятно, заломил такую цену, что у Джерри не хватило денег.

– Мы должны найти его.

– Это непросто. Если бы я продолжал служить в полиции, то мог бы обратиться за помощью в отдел по борьбе с наркотиками. У них больше возможностей решать такие задачи. Но в любом случае мы должны заявить об инциденте.

В голосе бывшего суперинтенданта прозвучало сомнение, что не ускользнуло от Джекмана.

– Мы с вами совсем в иной ситуации, – возразил профессор. – Речь идет не только о нашем гражданском долге. Дане грозит пожизненное заключение, а с другой стороны, на карту поставлена репутация инспектора Уигфула. Он передал обвинению идеально раскрытое дело с классическим любовным треугольником и очевидными доказательствами. И не захочет осложнений, связанных с наркотиками.

– Он не вправе препятствовать доследованию.

– Но может спустить его на тормозах. Нам надо решить все самим. Для защиты это первый лучик надежды. Не будем швыряться им и отдавать в руки противоположной стороны.

Даймонду стало не по себе. Как высший полицейский чин он взгрел бы любого, кто бы вздумал утаить факт хранения наркотиков, пусть даже в небольших количествах. Но, как полицейский, он также знал, как ведутся дела об убийствах. Новые улики не считаются хорошими новостями, если дело успели передать службе уголовного преследования. Замечание профессора о возможности спустить доследование на тормозах прозвучало убедительно. Еще не давал покоя недавний прокол с журналом пробега машины. Привлекая внимание к его исчезновению, они отдали козырь в руки обвинения. Почему бы теперь не придержать факт хранения наркотиков, чтобы выложить в подходящее время?

Начать самостоятельное расследование, как предлагал Джекман, означало обречь себя на множество трудностей. Но благодаря профессионально тренированной памяти, у Даймонда была одна возможная зацепка.

– Отмотайте мысленно время на несколько месяцев назад. Помните, мы с вами изучали записную книжку вашей жены? Совершенно уверен, что среди имен, которые мы не сумели соотнести с реальными людьми, было также имя Энди.

– Вы правы! Оно мне ничего не сказало.

– Адрес отсутствовал, но телефон был. Вот если бы нам его получить…

– Сейчас… – Джекман осекся, его лицо помрачнело. – Книжка все еще в руках полиции.

– Адвокат защиты вправе потребовать ее для изучения. Ему не могут отказать. Разумное требование. Адвокату не обязательно сообщать, что́ он намерен искать в ней.

– Сразу же позвоню Сиддону.

Просто, все слишком просто, сопротивлялся циничный ум Даймонда, напоминая, что ничто не дается без труда. Сиддон отправился к Джону Уигфулу, ему предоставили записную книжку, и в течение часа у Джекмана появился телефонный номер Энди.

Проблемы начались, когда они позвонили. Ответил человек с азиатским акцентом. Номер оказался телефоном индийского ресторана в Бристоле в районе Сент-Пол. Там не знали никого по имени Энди. Постепенно выяснилось, что ресторан въехал в помещение только в январе, два месяца оно пустовало, а раньше в нем размещалась мужская парикмахерская.

Даймонду удалось разыскать агента, который занимался передачей недвижимости. Того не обрадовал вопрос об Энди. Ему постоянно звонили и спрашивали об этом. Парикмахера звали не Энди, а Марио. Он умер во время эпидемии гриппа еще до Рождества. Агент догадывался, что у парикмахера был второй доход – он общался с сотнями темных личностей, которые к нему время от времени захаживали. Даймонд положил трубку и повернулся к Джекману:

– Это тупик.

 

Глава восьмая

Мэтью Дидриксон доедал второй кусок шоколадного торта в кондитерской «У Шарлотты» в «Колоннаде». Перед ним сидели Джекман и Даймонд. Они выбрали столик под аркой у дальней стены, но тем не менее подозрительно озирались на посетителей, заходивших сюда подкрепиться перед тем, как отправиться домой. Даймонд в мятом пиджаке в клетку еле втиснулся между столиком и полукруглым сиденьем. Джекман же, элегантный, в коричневом вельветовом костюме и черной рубашке, словно сошел со страниц журнала мод. Мэтью был в белой рубашке, полосатом галстуке и синем пуловере. Со школьным блейзером он расстался при первой возможности. Даймонд решил, что в этот час парня можно найти в «Колоннаде» – досаждает покупателям на эскалаторах или в лифте, – и оказался прав. Осталось выяснить, что они получат взамен подкупа нескончаемыми кусками шоколадного торта.

– Как твоя голова? – обратился к нему Даймонд. – Потери сознания больше не мучают?

Проникнувшись собственной значимостью, Мэтью не спешил с ответом. Оглянулся на девчонок за соседним столиком, взъерошил волосы и наконец бросил:

– Ничего, все в порядке!

– Прошло некоторое время, как мы с тобой разговаривали. Если помнишь, именно здесь. Я тогда маскировался – перевоплотился в Санта-Клауса. Профессор Джекман, думаю, не в курсе, что я играл роль Санты, если ты не успел ему об этом сообщить.

– Грег. Он зовет меня Грегом, – перебил его Джекман.

Мэтью ухмыльнулся. С Даймондом они накоротке не общались, и в итоге инициативу в разговоре взял на себя профессор.

– Начнем с того, что мы с Мэтом долго не виделись. Так пожелала его мама после того, как возникло недоразумение. И я, конечно, уважаю ее волю. Но раньше мы неплохо проводили время. Правда, Мэт?

Тот кивнул. Сцена довольно скоро стала комичной: двое взрослых мужчин пытались за чаем с тортом вытащить из школьника нужную им информацию. Хотя Даймонд отнюдь не собирался изображать доброго дядюшку.

– Ты навещаешь мать в следственном изоляторе? – спросил он.

– Да.

– На этой неделе был?

– В воскресенье.

– Как она держится?

– Нормально.

Трудно было судить, почему Мэт так кратко отвечал: то ли не желал разговаривать, то ли хотел без помех наесться тортом.

– Мэт, мы стараемся помочь твоей матери, – произнес Джекман.

– От тебя зависит, захочешь помочь ты нам или нет, – добавил Даймонд.

Мэтью оставил его слова без внимания.

– Не представляю, понимаешь ты или нет, насколько все серьезно, – мрачно продолжил Даймонд. – В вашей школе учат, что такое закон? Твою маму собираются судить за убийство, но у нее есть адвокат, который обязан защищать ее и доказать, что все не так однозначно и имеют место обоснованные сомнения, которые трактуются в пользу подозреваемого. Ты слушаешь меня, Мэт?

Парень отодвинул тарелку и вытер губы:

– Да.

– Еще кусочек? – предложил Джекман.

– И колу, чтобы запить.

– На. – Джекман протянул ему пятидолларовую купюру. – Только принеси сдачу.

Пока Мэтью бегал к стойке самообслуживания, Даймонд обратился к профессору:

– Кстати о сладостях. Они приобретаются на средства из фонда защиты миссис Дидриксон?

– То, что мы услышали, траты не оправдало.

Когда Мэтью вернулся и поставил на стол тарелку с тортом, Даймонд протянул руку и отодвинул ее так, чтобы он не мог достать ее.

– Я попрошу тебя вернуться мыслями к прошлому. Твоя мама мне рассказала о сцене, которую вы летом наблюдали перед домом профессора Джекмана.

Парень молчал и не сводил с торта глаз.

– Случилось нечто вроде скандала между миссис Джекман и каким-то мужчиной, – наконец промолвил он. – Энди.

– Что ты сказал?

– Того мужчину звали Энди.

– У тебя хорошая память. Нам нужно найти этого Энди. Понимаешь, если кто-нибудь видел, как они сцепились – а я верю, что так оно и было, – его сочтут возможным подозреваемым. Напряги-ка мозги и расскажи все, что сумеешь вспомнить об Энди.

– Зачем?

Даймонд еле сдержал раздражение:

– Я уже объяснил – обоснованные сомнения!

– Я хотел спросить, зачем мне-то вам что-то рассказывать, когда вы можете сами с ним повидаться.

– Повидался бы, если бы знал, где его найти.

– Я знаю где.

– Что?

– Я видел его тысячу раз.

Даймонд так сильно напрягся, что затрещала скамья.

– Где?

– В термах.

– То есть в римских банях?

– Да.

Даймонд подвинул к парню тарелку с тортом:

– Рассказывай!

– Если хотите поговорить с Энди, его можно найти в термах.

– Он там работает?

– Без понятия. – Мэтью набил рот тортом. – Единственное, что мне известно: я видел его там много раз.

– Ты-то что там делал?

– Ничего особенного. – Казалось, что большего от него не добиться. Но неожиданно он выдал самую длинную тираду, которую Даймонд от него слышал: – Клевое местечко. Бегаю туда после школы. Ребята из нашего класса делают это на спор – нужно пройти все термы так, чтобы тебя не застукали охранники. Сначала заходишь в магазин сувениров на Столл-стрит и, когда на тебя никто не смотрит, скатываешься по лестнице с табличкой «Только для сотрудников». И ты на месте. Охраны, конечно, надо остерегаться, но если наловчиться, можно пройти все бани, а в зале минеральных вод тебя уже никто не тронет, потому что это ресторан. Я проделывал это тысячу раз.

– И там видел Энди?

Мэтью кивнул.

– Чем он занимался?

– Показывал то на одно, то на другое, но в основном говорил.

– Значит, он гид?

– Вроде того. С ним находились студенты.

– Студенты? – переспросил Джекман. Его внезапно бросило в жар.

– Не всегда. Иногда он был один.

Даймонд начал догадываться, в чем дело.

– Может, он преподаватель? – произнес он.

– Не знаю.

Ничего важного Мэтью больше не добавил. Мужчины тоже не сказали друг другу ни слова. Если Энди, как они заключили, снабжал Джеральдин кокаином, Джекману самому предстояло ответить на кое-какие вопросы. Когда они собрались уходить, Даймонд предложил Мэтью в понедельник после школы сходить с ним в римские бани.

– Встретимся здесь, – с хитрецой добавил он. – Придешь пораньше, останется время для куска шоколадного торта. А потом поможешь поработать детективом. Только заруби на носу: мы войдем в термы обычным способом, через переднюю дверь. Я слишком заметен, чтобы красться по черной лестнице.

Мэтью улыбнулся и побежал искать друзей.

Когда они вышли на Столл-стрит, Джекман сказал:

– Прежде чем вы зададите вопрос, отвечу: в университете нет отделения археологии.

– А истории?

Профессор покачал головой, но, хлопнув себя по лбу, воскликнул:

– Я ошибся! В этом году сформировали одну группу. Всего несколько преподавателей и первокурсников. Я никого из них не знаю. Полагаю, вы хотите, чтобы я навел справки?

– Лишь в том случае, если никого не встревожите. Хочу устроить Энди сюрприз.

– Вам помочь?

– Нет. Естественно, я буду держать вас в курсе.

– Мне все-таки хотелось бы быть с вами. – Джекман смущенно кашлянул. – В последнее время мы с Мэтью мало виделись. Мне нравится этот парень.

– Сейчас не время для игр. – Даймонд произнес это тем самым тоном, каким раньше держал в узде свой отдел. – Будем на связи.

Хотя, сказать по правде, ему самому, несмотря ни на что, Мэт нравился.

В понедельник Джекман позвонил и сообщил, что в исторической секции университета работает почасовик. Его зовут Антон Ковентри, но многим он известен как Энди. Его специальность – история римской архитектуры. Он руководит группой первокурсников школы архитектуры и градостроения, изучающих римские термы. Они встречаются по понедельникам и четвергам в половине пятого и по специальному разрешению находятся в банях до шести – лишний час после закрытия терм для публики. Джекман навел справки и убедился: Ковентри блондин и одевается в стиле мачо. Более того, увлекается триатлоном.

– Это еще что такое?

– Триатлон – вид спорта. Соревнование на выносливость, нечто вроде марафона, но участники не только бегут, а еще плывут и едут на велосипедах.

– Соревнование в глупости. Но когда вы произнесли это слово «триатлон», я решил, что этот вид спорта изобрели для таких, как я: честь и слава, если хотя бы пытаешься тренироваться, и черт с ними с результатами.

– Понимаю. Так вот, возвращаясь к Энди: у меня не укладывается в голове, как страсть к наркотикам может уживаться с любовью к спорту.

– Ничего странного, – заметил Даймонд. – Наркотики в спорте – обычное дело.

– Кстати, я с этим типом не знаком.

– Ясно. – Вешая трубку, Даймонд недобро усмехнулся.

В понедельник Мэтью то ли всю дорогу несся из школы бегом, то ли прогулял урок, потому что, когда появился Даймонд, он уже ждал в «Колоннаде» у входа в кондитерскую. Следовательно, осталось достаточно времени на торт. Даймонд, следуя совету врача ограничить потребление калорий, заказал себе некрепкий черный кофе и, инструктируя парня, отводил от его тарелки взгляд.

– Твоя задача убедиться, что человек в термах и тот, кто повздорил с миссис Джекман на подъездной аллее к Джон-Брайдон-Хаус, одно и то же лицо. Если ошибся или не уверен, наберись духу и скажи об этом прямо. Договорились? И что бы ни произошло, пока мы за ним наблюдаем, сиди тихо, да и потом тоже не возникай.

Если от Мэтью требовалось рвение, он его проявил – положил недоеденный торт и заявил, что готов действовать. Даймонд ответил, что времени достаточно, чтобы он успел подчистить тарелку.

– Не могу, – признался парень. – Волнуюсь.

– Тогда давай его сюда.

В четыре двадцать они покинули «Колоннаду», пересекли Столл-стрит и вошли в термы. Чтобы оказаться у касс, нужно было миновать зал минеральных вод, где когда-то давно собиралось георгианское общество, а теперь располагался ресторан. Начиналась чайная церемония, не было ни одного свободного места, официантки в черных жилетках, белых блузках и передниках старательно держали марку, трио у входа энергично исполняло куплеты тореадора из оперы «Кармен». Приятно было покинуть зал и очутиться в более спокойной обстановке.

В это время дня термы посещали немногие. Женщина в кассе предупредила, что экспозиция закрывается для посетителей в пять часов, и служители попросят всех на выход. Как только они отошли от кассы и никто не мог их услышать, Мэтью шепнул, что знает сотни мест, где можно спрятаться.

Даймонд не решился признаться, что прежде никогда не ходил на экскурсию в термы. Два семестра латинского языка в юности отбили у него интерес ко всему римскому. Однажды попал на официальный обед в зал минеральных вод, перед которым был коктейль. Его устроили рядом с Большой термой. Задрав голову и восхищаясь игрой света от прикрепленных к колоннам факелов, он споткнулся на неровном полу и расплескал коктейль на взятый напрокат смокинг.

Они оказались в руинах храма богини Сулис-Минервы, где от скрытой подсветки фигуры богов на алтаре озарялись оранжево-золотистым сиянием. Туристы не спешили, стараясь все рассмотреть, читали пояснения. Зато Мэтью пронесся так, словно находился в собственном доме.

– Здесь не надо задерживаться. На этой неделе Энди занимается Большой термой.

Им пришлось спуститься на несколько пролетов лестниц, сделать три-четыре поворота, отчего у Даймонда исчезло ощущение направления, пока не попалось окно, выходящее на купальню на открытом воздухе. Поверхность воды пузырилась.

– Это всего лишь Священный ключ, – пренебрежительно успокоил спутника Мэтью, видя, что тот колеблется.

Уровнем ниже слышался непрерывный шум, и перед ними предстала арка, где вода источника, переливаясь через край, падала миниатюрным водопадом. Впереди блеснул дневной свет и появилась Большая терма – окутанный паром голубовато-зеленый прямоугольник. После точечных фонариков в коридорах свет и простор производили сильное впечатление. Терма представляла собой бассейн семьдесят на тридцать футов, со ступенями к воде. Его окружали ряды колонн на постаментах, поддерживающие своды мощеных галерей, где некогда прогуливались, наблюдая за купающимися, римляне. Полоска воды отражала небо. Туристы осматривали колонны и статуи над галереями.

– Большинство из того, что вы видите, викторианское, – сообщил Даймонду Мэтью. – Римский период едва доходит вам до колен. – Свои познания он приобрел во время незаконных проникновений в бани.

Даймонд явился сюда не для того, чтобы наслаждаться архитектурой. Он увидел, что в дальнем конце термы собралась группа молодых людей. Их стиль одежды и то, что они больше болтали друг с другом, чем интересовались окружающим, подтверждало: ребята – студенты. А вот преподаватель еще не пришел.

Даймонд пока не хотел приближаться к ним. По сторонам бассейна под кровом галерей находилось несколько ниш, где на цоколях демонстрировались разнообразные каменные реликвии. Большая часть этих ниш были либо слишком низкими, либо слишком узкими для такого человека, как Даймонд. Но в центре южной стены располагалась одна большая, с кусками разрушенных пилястров и колонн. Судя по всему, в ней можно было спрятаться и не привлекать внимания.

Они с Мэтью обошли бассейн и, когда поравнялись с углублением, Даймонд, оглянувшись, потянул мальчика за руку. Им даже не пришлось пригибаться.

Посетители еще минут десять продолжали повсюду расхаживать, а затем появились два охранника, чтобы напомнить самым неторопливым, что выставка скоро закрывается. Они прошли совсем рядом от камня, за которым прятались Даймонд и Мэтью, но, к счастью, за него не заглянули.

Постепенно терма опустела – осталась лишь группа историков и тайные наблюдатели. День клонился к закату, и на фоне тускнеющего неба фигуры римских императоров выглядели еще более впечатляющими.

– С тобой все в порядке? – спросил Даймонд.

Мэтью кивнул.

Вскоре поблизости раздался стук шагов по плитам – слишком порывистых даже для опоздавшего посетителя, спешившего досмотреть то, что еще не успел увидеть.

– Он, – прошептал Мэтью. – Точно, он.

Энди Ковентри, шествуя по периметру термы к своим подопечным студентам, прошел в нескольких футах от них. Из своего убежища они разглядели голову и торс. Плечи были настолько широки и мускулисты, что натянутая на них черная футболка казалась второй кожей. Поражала копна обесцвеченных волос, зачесанных со лба назад на манер спортивных кумиров пятидесятых годов.

– Давай немного понаблюдаем, – прошептал Даймонд.

Появление Ковентри студенты встретили возгласами и свистом – он минут на десять опоздал. Открыв спортивную сумку, достал стальные линейки и раздал им. Долетали обрывки его слов, но было ясно, что он дает подопечным задание. Сам тоже опустился у одного из оснований римских колонн на колени и измерил длину и высоту. Они поговорили, какие еще опоры служили поддержкой стропилам крыши. Студенты достали планшеты и стали заносить в них информацию. Ковентри распределил их по парам, на шесть основных опорных оснований вдоль северной стороны бассейна.

Через несколько минут студенты занялись делом – измеряли и заносили на бумагу результаты. Удовлетворенный, что подопечные заняты, Ковентри подхватил сумку и направился к одному из выходов на западной стороне.

Даймонд предостерегающе положил руку на плечо Мэтью. Теперь требовалась профессиональная скрытность. Он оставил его на месте и, ступив в тень, стал красться в направлении, куда ушел Энди. Несмотря на свой вес, Питер двигался с легкостью, какой бы позавидовал более стройный человек.

Подозрение возникло прежде, чем Энди появился со спортивной сумкой. Даймонд сознавал, что несколько следующих минут станут ключевыми в расследовании, которое он начал недели назад и которое вот-вот достигнет кульминации.

Самое главное – оставаться незамеченным, но также важно выяснить, что задумал Энди. Это означало рискованное продвижение среди теплых и холодных купален на западной стороне Большой термы, с вероятностью быть обнаруженным, поскольку другие посетители успели уйти и термы опустели. Даймонд прошел через открытую дверь, используя для маскировки любую деталь здания. Оказавшись у круглой холодной купальни, известной под названием Охлаждающая, осмотрелся в поисках того, кого выслеживал. Даймонду показалось, что он окончательно потерял след. В этой части музея снова начинались огороженные барьерами из пластика дорожки для посетителей. Поверх перил была видна еще одна, практически сухая купальня. Путь привел его в совсем темное место, где на глубине, словно обнаруженная в Китае Терракотовая армия, выстроились ряды колонн из кирпича цвета меди. Даймонд знал из открыток, что это такое – древняя система центрального отопления. В прошлом колонны несли на себе настил, заставлявший циркулировать образующееся от сожжения угля тепло. Выше, в турецкой бане, римляне потели, их натирали маслом, скребли, делали массаж. Подземная печь, как гласила табличка, являлась одной из самых известных достопримечательностей терм, и не только из-за выполняемых функций. Симметричные порядки разрушающихся колонн высотой до колена представляли собой запоминающееся зрелище – смешение цвета меди и охры производило впечатление шедевра современного искусства.

Если бы мысли Даймонда обрели художественное направление, что очень сомнительно, их бы подогрел вид присевшего в дальнем конце среди колонн Энди Ковентри. Даймонд замер, не зная, спускаться с настила дорожки или нет. Энди, увлеченный своим занятием, головы не поднимал.

Бывший суперинтендант решил, что самое правильное – ждать и наблюдать. Он отступил назад – из поля зрения Ковентри – и поднялся на один пролет ведущей к туалетам лестницы.

Две или три минуты ничего не происходило. Затем послышался хруст подошв по песку, Энди забрался на туристическую дорожку и, судя по гулкому стуку шагов, вернулся в Большую терму. Даймонд спустился по лестнице и, прежде чем шаги стихли, перелез через барьер. Медлить было нельзя, поэтому он быстро прошел между колонн к тому месту, где заметил Ковентри. Как он и ожидал, рядом с одним из дымоходов находилось углубление. Даймонд встал на колени и, пошарив в нем рукой, наткнулся на нечто, что меньше всего напоминало римскую реликвию. Мягкое, гладкое, легкое на вес. Это оказался пластиковый пакет с белым блестящим порошком. По виду он напоминал кокаин, найденный в пакете с мукой в кухне Джекманов. Даймонд еще поводил рукой и обнаружил другие пакеты. Их было слишком много, чтобы сразу вытаскивать.

В качестве хранилища для наркотиков подземная печь имела несколько преимуществ. В отличие от других помещений в ней сухо. Одна из колонн прикрывала пещерку. И никому бы не пришло в голову заглянуть сюда. Эта часть музея заглублена, а посетители находятся за плексигласом ограждения. В то же время это нейтральная территория, и Энди, не опасаясь, что его в чем-то заподозрят, может дважды в неделю сюда приходить. Закладывать или брать порошок и носить в своей спортивной сумке. Кому из здешних полицейских, если они в здравом уме, придет мысль устроить налет на термы?

Даймонд поднялся. Возникла проблема: что со всем этим делать? Устроить гражданский арест? Разумно ли? Прежде всего ему нужно допросить Энди по поводу убийства. Распространение наркотиков – опасное и позорное занятие, и Ковентри ответит за него. Но не сейчас.

Неожиданно в музее погас свет. Часть здания, в которой оказался Даймонд, не имела окон. Сразу стало темно, хоть глаз выколи. Бывший суперинтендант вытянул руки в стороны, стараясь не наткнуться на колонны и не потерять равновесия. Первой мыслью стало, что свет погасили, потому что закончилось официальное время работы музея. Затем пришла другая, более пугающая, которая возникла потому, что впереди раздался звук – вроде как шарканье шагов по каменной крошке. Конечно, его могли вызвать естественные причины – например, где-то осыпались мелкие камешки. Но Даймонд в это не поверил. А если Ковентри вернулся и, заметив его у своего тайника, специально погасил свет? В таком случае глупо оставаться на месте.

Не могло быть и речи, чтобы выбраться из подземной печи в полной темноте. Придется двигаться вдоль задней стены, словно упавший в раковину паук. Даймонд осторожно провел рукой по поверхности и перемесился на фут. Замер, прислушался и, ничего не услышав, повторил движение. На сей раз на пути попалась одна из колонн. Не отрывая руки от стены, он обогнул препятствие, стремясь отойти как можно дальше от ямы, в которой нашел спрятанный кокаин.

Таким образом Даймонд миновал три колонны и обходил четвертую, когда снова услышал издалека хруст. Не оставалось сомнений: кто-то спустился с туристической дорожки на песчаный пол печи.

– Я знаю, ты там, толстяк!

Даймонд понимал: будет меньше риска, если молчать и не двигаться. Зато Энди не стоял на месте. Он либо не боялся ободрать колени о колонны подземной печи, либо прекрасно знал это место. Момент был настоящим испытанием нервов. Даймонд в напряжении ждал, готовый защищаться. Ковентри направлялся к месту, где был спрятан кокаин. Видимо, шел между рядами колонн, поскольку не спотыкался, и лишь у стены остановился. Некоторое время царила тишина, затем он снова заговорил:

– Хорошо, ублюдок, сейчас увидим, куда ты делся. – Вспыхнул огонек зажигалки. Держа ее на вытянутой руке, Энди повел широким полукругом, отбрасывая на пол тени. И, как следовало ожидать, увидел Даймонда.

Ковентри занимался триатлоном, но, похоже, также преуспел и в боях без правил. Двинулся на Даймонда, словно на ринге. Огонек зажигалки погас, и Даймонд, потеряв ориентир, попытался отступить, но упал. Простоявшая две тысячи лет колонна рассыпалась под его весом. Вспомнив приемы регби, он поджал колени и локти к груди и резко перекатился вправо. Наткнулся на осколок кирпича, бок пронзила боль, хрустнуло ребро. Скинул с себя противника и, ткнув локтем, почувствовал, как попал во что-то мягкое.

Бок горел от нестерпимой боли. Даймонд понимал, что в рукопашной схватке ему долго не продержаться. Дернувшись в темноте наугад, он наткнулся на другую колонну, которая, к счастью, выдержала натиск. Поднялся на четвереньки, но в этот момент что-то обрушилось ему на голову. Ковентри изо всех сил ударил его кирпичом. Если бы точно попал, то наверняка вышиб бы мозги. Но кирпич скользнул сбоку, содрав за правым ухом кожу, и угодил в плечо. Даймонд пошатнулся и, ухватившись за колонну, накренился вперед. Плечо онемело. Энди Ковентри явно намеревался убить его.

Даймонд разогнулся и двинулся между колоннами, не представляя, в каком идет направлении, с одной мыслью – убраться подальше от противника. Хотя тьма была непроницаемой, обостренные опасностью чувства руководили им, точно зверем. Влажный запах камней забивал ноздри, тело пронизывал холод. Скрип шагов отражался от потолка и стен. Он спасался, будто загнанное животное. Готов был превратить всю подземную печь в груду развалин, только бы выжить. Шумно дышал, продираясь с вытянутыми вперед руками сквозь непроглядную пустоту. И вдруг замер, наткнувшись ладонями на что-то гладкое. Плексиглас туристической дорожки. Потянулся вверх и, обнаружив, что до перил не достать, повернул влево и шел, пока путь не преградило каменное препятствие. Снова стена. За спиной слышались шаги Ковентри.

Даймонд попробовал оценить правой рукой размеры препятствия, но мучительная боль напомнила о сломанном ребре. Он переменил руку и обнаружил примерно в трех футах над полом уступ. Оперся о него коленями и, подтянувшись, нашел следующую ступень. Перебрался выше и опять наткнулся рукой на плексиглас, а затем, слава богу, достал до перил дорожки. Взобрался на нее, ощутив под ногами гладкую резиновую поверхность. Впереди забрезжил свет. Даймонд пошел на него, сознавая, что в любой момент на дорожке может появиться Ковентри.

Перед ним была Большая терма. Здравый смысл подсказывал, что там на него не нападут. В присутствии студентов Энди вряд ли затеет драку. Даймонд на ходу оценил причиненный ему ущерб. Сильно болело сломанное ребро, из раны на голове сочилась кровь. Он чувствовал на шее горячую струйку. Даймонд вовсе не хотел, чтобы в Большой терме его обступили студенты и принялись задавать вопросы. Нужно собраться и, если на него смотрят, пусть думают, будто он идет нормальным шагом. А если заметят кровь, объяснения, что у него такой изъян от рождения – огромное родимое пятно. Ему всего-то надо добраться до одной из дверей на улицу.

Мэтью придется выбираться самому. К счастью, парень хорошо знако́м с этим местом. Сообразительный, как-нибудь выйдет.

А вот Даймонд не вышел. В нескольких ярдах от проема в Большую терму он внезапно заметил справа движение. Повернулся в ту сторону. Дневного света хватило, чтобы узнать Энди, с лопатой в руке. Тяжелой лопатой на длинной ручке, из тех, какими пользуются строители. На сей раз спасения не было. Лопата взлетела вверх, как кувалда, готовая раскроить Питеру Даймонду череп.

 

Глава первая

Черная полоса по белому. Черная тонкая линия, разделяющая поле зрения, как провод небо. Но такой белизны небо не бывает. Значит, это нечто иное. Потолок. И провод поперек потолка? Нет, что-то более солидное. Черная направляющая? Стержень? Рельс? Похоже на рельс. Он с чем-то соединен. Но с чем? Со звуком. Слышно поскрипывание. Металлическое. Неужели звук издают пришитые к шторам ко́льца? В таком случае это карниз. Но с какой стати карниз повешен поперек потолка? Шторы нужны на окне, а здесь нет никакого окна.

Если только это не больничная кровать со шторками. Это объясняет скрип колец. Версию легко проверить. Направляющие должны идти с трех сторон кровати. Но как проверишь, если невозможно повернуть голову ни вправо, ни влево? Когда человек как в тумане и настолько устал, что ему безразлично, что происходит вокруг?

– Сэр, он снова открыл глаза. – Голос женский, но где сама женщина, невозможно определить.

– Губами, полагаю, не шевелит? – На сей раз голос был мужским.

– Нет.

– Бедняга. Прислушивайтесь. Понимаю, как это утомительно, но ничего не поделаешь. Пока вы здесь на дежурстве, пытайтесь с ним общаться. Говорите все, что придет в голову. Медицинские сестры в таких случаях часто делятся своими любовными похождениями. Все, что угодно, чтобы встряхнуть клетки его мозга.

– С вашего позволения, моя личная жизнь мистера Даймонда не касается.

– Расслабьтесь, констебль. Если он вас даже услышит, в чем я сомневаюсь, то ничего не запомнит. Я ухожу. До завтра.

– Пока.

– М-м-м…

– Слышали? – Голос был ликующим. – Он очнулся, говорит. Питер Даймонд, толстяк вы эдакий, что нам такого сделать, чтобы вас оживить? Какая музыка вам нравится? Наверное, песенки бегемотов.

– Он пошевелил губами, сэр.

– Боже мой, точно! Питер, вы меня слышите?

– М-м-м…

– Опять.

– М-м-м…

– Потрясающе! Мистер Даймонд, вы меня понимаете? Я Кит Холлиуэл. Помните меня? Из полиции Эйвона и Сомерсета. Инспектор Холлиуэл.

– Холлиуэл?

– Он говорит! Слышали, констебль?

– Да, сэр.

– Замечательно! Позвоните мистеру Уигфулу. Можно наконец начинать работать.

Он открыл глаза, но вместо направляющей со шторками увидел нависшее над собой темное лицо с огромными усами. Лицо, которое было ему не очень интересно.

– Мистер Даймонд!

– Джон Уигфул?

– Как вы себя чувствуете?

– Не могу двигаться.

– И не пытайтесь. У вас голова в зажиме. Вам повезло, что остались в живых.

Избитая фраза неприятно кольнула Даймонда.

– Где я?

– В больнице «Ройал юнайтед». Вы находились в коме. Врачи сказали, если очнетесь, последствий для мозга не будет, но человек не может слишком долго оставаться в коме. Понимаете?

– Прекрасно, – ответил Даймонд.

– Вас нашли в луже крови в римских термах. Нам сообщил о вас сын миссис Дидриксон.

– Славный парень.

– Голова разбита, сотрясение мозга. Череп не раскололся на две половинки только потому, что край лопаты был загнут. Вы помните удар?

– Нет.

– Память постепенно вернется. Нам нужно от вас заявление.

– Вы взяли Ковентри?

– Значит, вы что-то помните?

Питер рассказал, что осталось в его памяти до момента, когда за ним погнался Энди. Инспектор проинформировал его, что Ковентри арестовали по обвинению в хранении наркотиков.

– Ему предъявили также обвинение в распространении. Он прятал в термах два килограмма кокаина.

Мозг работал неторопливо, но исправно.

– Он снабжал наркотиком миссис Джекман – женщину, которую убили.

Уигфул нахмурился:

– Какие у вас улики?

– Мать и сын видели, как он выходил из дома.

– Из дома Джекманов? Когда это было?

– Несколько месяцев назад. Прошлым летом. Ты должен помнить – миссис Дидриксон указывала это в своем заявлении. Джеральдин Джекман умоляла Ковентри не уходить.

– Это был именно Ковентри? – недоверчиво произнес Уигфул.

– Парень не сомневается.

– Что вы предлагаете, мистер Даймонд, – тему наркотиков или миссис Джекман? Не даем ли мы защите в руки то, о чем она может лишь мечтать?

– Я излагаю факты, Джон. Джеральдин Джекман нюхала кокаин. Посмотрите в доме. Свертки с наркотиком спрятаны в кухне, в пакете с мукой.

Уигфул отодвинулся от кровати и оказался вне зоны зрения бывшего начальника.

– Патологоанатомическое исследование на наркотики дало негативные результаты. Если помните, доктор Мерлин распорядился сделать полный анализ на наркотики и алкоголь. Он ничего не выявил.

– Уточни еще раз с Мерлином, – посоветовал Даймонд. – В отличие от марихуаны следы кокаина недолго сохраняются в организме. Самое большее – несколько суток. Если пару дней перед смертью она им не баловалось, то его не обнаружить.

– Даже если все, что вы говорите, верно, это второстепенный вопрос, – заявил Уигфул. – Никто не спорит, Джерри Джекман была не ангелом. Но это не является предметом настоящего расследования. Вы утверждаете, она подсела на кокаин. Я прикажу расследовать это. Но факт остается фактом – ее убила Дана Дидриксон. Доказательства неоспоримы.

– Когда суд?

– Ровно через неделю.

– Через неделю?

– Вы здесь провалялись десять дней. Не волнуйтесь: вам покажут все документы. Вы ничего не пропустите.

Тем же утром Даймонда осмотрел хирург, чинивший его разбитую голову. Даймонд узнал, что его операция длилась пять часов, и никто не мог с уверенностью предсказать, выйдет он из комы или нет. А если выйдет, будет ли функционировать его мозг. Фиксация головы являлась обязательной процедурой для выздоровления. Но через сутки устройство обещали заменить на другое, которое даст больше свободы. Из иных потерь – трещины в двух ребрах и ссадины, но врач считал, что через неделю он сможет подняться на ноги.

– Подняться и уйти отсюда? – уточнил Даймонд.

– Подняться и дойти до туалета, – усмехнулся хирург. – Как заметила мне медицинская сестра, подкладывать больным судно – не самое любимое ее занятие.

По крайней мере у Даймонда появилась возможность подумать. Больше всего его занимало поведение Энди Ковентри. Он бы с удовольствием задал ему несколько вопросов, но такого случая нет и не будет. Джон Уигфул наверняка уже снял с него показания, но этот Джон Уигфул был словно в шорах.

Ярость нападения казалась неадекватной. Ковентри мог легко убить его. Неужели удар лопатой по черепу – закономерный ответ на риск попасться с двумя килограммами кокаина? Конечно, любой человек может запаниковать. Но Энди, судя по всему, был мелкой сошкой в наркобизнесе – не импортер, не поставщик, обыкновенный торгаш. Именно такие взбрыкивают, если им угрожают. Настоящие профессионалы всегда взвешивают последствия своих действий.

Но имелся и более убедительный сценарий. Энди безусловно снабжал кокаином Джеральдин Джекман, систематически опустошая ее счет, пока на нем ничего не осталось. Она намного превысила свой кредит. Энди наблюдал, как Джерри приходит в отчаяние, и заключил, что нет смысла давать порошок человеку, который не способен за него заплатить. Возможно, сказал, что их договор разорван. И тогда сценарий начал раскручиваться. Джеральдин снова вышла с Энди на связь и предложила в обмен на наркотик что-то ценное. Он пришел к ней, и она показала ему письма Джейн Остен.

Они не произвели на него впечатления. Энди понимал, насколько трудно превратить их в наличность. Спор перерос в отвратительную ссору. Джерри пригрозила разоблачить его как торговца наркотиками. Черт с ними, с последствиями – без кокаина ей не жить. Энди Ковентри не оставалось ничего иного, как заставить ее навеки замолчать.

С тех пор Энди несколько месяцев жил в страхе, что правда всплывет наружу. И когда понял, что кто-то выследил его тайник, запаниковал. Однажды он уже убил, чтобы не попасться на продаже наркотиков, так почему не поступить так же во второй раз?

Ближе к выходным Грегори Джекман пришел навестить Даймонда в больницу. Пустой взгляд, опущенные плечи – с их прошлой встречи он выглядел лет на десять старше.

– Разразился скандал с кокаином, – объяснил профессор. – Полицейские пожаловали в мой дом: инспектор Уигфул и сотрудники отдела по борьбе с наркотиками. Я показал им пакеты с мукой. Сегодня эту историю смакуют все бульварные газеты. В доме профессора найдены наркотики! Убитая женщина – наркоманка! Высокому университетскому начальству это не понравилось. Мне велели взять годичный творческий отпуск сразу, как только закроется дело.

– Велели? У них есть такое право?

– Попросили. Со мной поступили порядочно. Выдали зарплату за год. Но подразумевается, что я отправлюсь заниматься исследовательской работой в Америку, а пока буду там, начну искать должность в другом месте.

– Добро пожаловать в наш клуб! – отозвался Даймонд.

– Что?

– В союз тех, кому указали на дверь. Поедете?

– Что меня держит?

– И так быстро, как сказали?

– Благодаря чуду факсимильной связи. Осталось согласовать только день моего вылета. Разумеется, меня вызывают в суд в качестве свидетеля.

– Полагаю, в качестве свидетеля стороны обвинения?

– Да. Таково судебное предписание. Я разговаривал с адвокатами Даны – похоже, у меня нет выбора. Они намерены играть в подобную игру.

Даймонд объяснил стратегию.

– В наше время судебные доказательства настолько заранее выверены и шаблонны, что защите нет необходимости вызывать свидетелей оспаривать их. Если у защиты нет других свидетелей, кроме Даны, она оставляет за собой право заключительной речи, прежде чем судья подытожит ход процесса.

– Надеюсь, Дане сообщили об этом, – произнес Джекман. – Бог знает, что она обо мне подумает, когда я появлюсь в роли свидетеля обвинения.

– Дана по-прежнему намерена утверждать, что невиновна?

Джекман с удивлением посмотрел на Даймонда:

– Разумеется. А зачем ей поступать по-другому?

– Пару дней назад меня навещал Уигфул. Светился, как победивший в скачках жокей. Не сомневается, что добьется обвинительного приговора.

– Ясное дело.

– Значит, ничего не изменилось?

– Все так же безнадежно, как раньше, – мрачно промолвил профессор. – Я надеялся: то, что случилось с вами, поможет защите исправить ситуацию и объявить Энди Ковентри еще одним подозреваемым.

– Не получилось?

Джекман покачал головой.

– Адвокаты Даны не хотят идти таким путем.

– Почему?

– Утверждают, будто это не опровергает основной тезис обвинения: утром в день убийства Дана приходила в наш дом, и экспертиза установила, что на ее машине перевозили труп убитой к озеру Чу-Вэлли. Данные экспертизы – настоящая бомба. У Даны нет объяснения, каким образом ее автомобиль мог участвовать в данном деле. Таким образом, все второстепенные обстоятельства теряют значение. Грамотный обвинитель съест ее с потрохами.

Даймонд был вынужден признать, что адвокаты Даны правы.

К пятнице он настолько окреп, что позвонил Сиддонсу и спросил, в курсе ли команда защиты о роли в деле Энди Ковентри.

– Да, – заявил адвокат. – Из-за наркотиков оно предстает в новом свете. Вспышки миссис Джекман явно вызваны ее пристрастием к кокаину.

– Это так, – подтвердил Даймонд. – Но рассматриваете ли вы возможность, что Ковентри и есть преступник?

По тому, как отвечал ему Сиддонс – вежливо и скороговоркой, – бывший суперинтендант понял, что адвокат не намерен менять ранее выбранный курс. Поблагодарив Даймонда за проявленный интерес, Сиддонс объяснил:

– К сожалению, ваша версия несостоятельна. Полиция допрашивала Ковентри по поводу его местонахождения в момент убийства. В это время он был от Бата в трехстах милях – в Ньюкасле. Целую неделю. Полицейские проверяли. Читал цикл лекций об Адриановом вале. Железное алиби. Обидно.

 

Глава вторая

Когда в Бристольском королевском суде открылся процесс по делу Даны Дидриксон, мрачный Даймонд, как и предсказывали врачи, по-прежнему находился в больнице. Он достаточно окреп, и медики решили, что его пребывание в отдельной палате рядом с кабинетом медсестры неоправданно. Они перевели Питера в палату на шесть человек, рядом с лестницей, которая, как оказалось, была клубом игры в покер. В ней лежали больные с сотрясением мозга, но настолько оправившиеся, что могли отличить стрит от флэша. Игра была свидетельством их выздоровления. Даймонд никогда не увлекался картами, и после нескольких партий, проявив уважение к товарищам, уходил в холл читать газеты.

Снабжающий больницу печатной продукцией агент считал, что в палатах нет спроса на серьезные издания, и новости о первом дне суда Даймонд почерпнул из таблоидов. В них были цветные фото Джерри Сноу и крупные заголовки «Последние часы рассерженной Джерри», но мало информации о самом процессе. Он все-таки узнал, что миссис Дидриксон заявила, что невиновна, и была сформирована коллегия присяжных в составе восьми мужчин и четырех женщин. Обвинитель – королевский адвокат сэр Джоб Могг, известный в судах и среди публики по прозвищу Когти, – огласил версию обвинения, описал обстоятельства дела и обвинил Дану в убийстве. Был упомянут эпизод на Палтнийском каскаде, в результате которого Дана Дидриксон вошла в круг семейства Джекман. Ее представляли матерью-одиночкой – в одной из газет даже назвали «отчаявшейся Даной», которая из последних сил растит сына и старается заработать ему на школьное обучение. Отеческую заботу Джекмана о мальчике, когда он летом водил его в бассейн, посчитали катализатором мотива. Дана узнала, что брак Джекманов на грани разрыва, и это подтолкнуло ее к действию. «Мать-одиночка замышляет убийство» – еще один характерный заголовок. То, сколько труда пришлось положить Дане, чтобы добыть письма Джейн Остен для подарка профессору, также сочли важным обстоятельством. Как и скандальный визит миссис Дидриксон в дом Джерри. «Ярость похитительницы мужа актрисы». Отмечалось, что Дана признала, что утром в день убийства, узнав, что письма пропали, отправилась в дом Джекманов. Мотив и возможности исполнения наглядно представлены читателям. Впрочем, как и присяжным, которые тоже читают газеты.

Издания делали упор на то, что процесс определят достижения судебной науки. Будут вызваны эксперты по анализу ДНК – современному аналогу отпечатков пальцев, – которые докажут, что выловленный в озере Чу-Вэлли труп находился в багажнике машины Даны. Она показала под присягой, что «Мерседесом», кроме нее, никто не управлял. И не сумела объяснить исчезновение журнала пробега автомобиля.

Все это определило силу позиции обвинения и враждебное отношение таблоидов к Дане. Даймонд давно перестал верить в беспристрастную журналистику. Но его неприятно задели две тематические статьи, утверждавшие, что анализ ДНК является неопровержимым методом сыска. В них не содержалось прямого упоминания дела Джекман, но если редакция считает нужным публиковать подобный материал в день открытия судебного заседания, намек очевиден. Одна из газет посвятила целый разворот фотографиям сорока́ убийц и насильников, которых за последние два года поймали благодаря данному методу.

Вспыхнуло раздражение. А он думал, что, расставшись с полицией, избавился от этого чувства. Но возмутился от одного намека, что наука сделала ненужными самих детективов.

Даймонд услышал звук за спиной и, обернувшись, увидел медицинскую сестру и стажера с тележкой.

– Как себя чувствует мой мистер Даймонд?

– Только-только приходит в чувство. – Он бросил попытки говорить нормальным языком с этой Найтингейл, которая сводила общение к исключительно детскому лепету.

– Готов поменять повязочку?

– Да. И если она будет плотнее прилегать к голове, мистер Даймонд будет очень благодарен.

– Зачем это ему? Собирается на футбол или в кино?

Стажер хихикнул.

– На суд.

– Что вы сказали?

– Ваш мистер Даймонд вскоре покинет вас. Сам себя выпишет.

Возникла пауза.

– Посмотрим, что скажет на это сестра.

– Справедливо. Но когда она это скажет, мистер Даймонд искренне поблагодарит добрую сестричку за заботу и пожелает удачного дня.

В половине двенадцатого он уже сидел на галерее для публики Бристольского королевского суда и слушал показания доктора Джека Мерлина. Патологоанатом говорил, как всегда, уклончиво, отказываясь назвать причину смерти Джеральдин Джекман. Под нажимом стороны обвинения объяснил, что асфиксия – возможная причина, но лишь в том смысле, что не противоречит обнаруженным фактам. Дальнейшие после вскрытия диагностические тесты были направлены на выявление в организме следов наркотиков и алкоголя. Криминалистическая лаборатория министерства внутренних дел, где проводился анализ, таких следов не обнаружила. Подвергнутый перекрестному допросу, Мерлин признал, что для подобных анализов существует пороговая точка, после которой результат нельзя считать надежным. В теле, более недели погруженном в воду, следы наркотиков и алкоголя могли не сохраниться. Сам же он считает, что смерть вряд ли вызвана токсичными веществами.

После Мерлина свидетельское место занял криминалист Партингтон, который пространно распространялся о найденных в спальне Джон-Брайдон-Хаус волокнах. Питер Даймонд отвлекся и стал думать о другом.

Дана Дидриксон в темно-зеленом костюме слушала со скамьи подсудимых, сложив на коленях руки. Каштановые волосы были собраны на затылке в тугой пучок, видимо, чтобы не вызывать ассоциаций с женщиной, уводящей у жен их мужей. Никакой косметики – образ на суде был важной составляющей, и ее адвокат посоветовал ей одеться скромно. Даймонду показалось, будто проведенные в заключении месяцы наложили на нее отпечаток. Она прибавила в весе – немного, но достаточно, чтобы лицо приобрело угрюмое выражение, – что в соединении с изменившейся осанкой придало ей вид человека, смирившегося с предстоящим длительным сроком заключения.

– Цвет отчетливо различался? – задал Джон Могг вопрос своему свидетелю.

– Абсолютно, – ответил ученый. – Оттенок темно-красного или красно-коричневого, полученный путем окраски ткани домашним красителем. Мы сравнили с образцами волокон джемпера овечьей шерсти, найденного в доме подсудимой.

– Сэр Джоб, – вмешался судья, уставший от жизни валлиец, – с каким бы уважением я не относился к данным экспертизы, мне хотелось бы знать, куда нас ведет эта серия вопросов?

– Ваша честь, государственное обвинение пытается установить факт присутствия подсудимой в спальне, где произошло убийство. Вместе с анализом ДНК по найденным волосам и частичкам кожи это существенная улика версии обвинения.

– Улика? – произнес судья. – Как я понимаю, прошло несколько месяцев, прежде чем в доме произвели обыск. Невозможно с должным основанием утверждать, что эти волокна и частички кожи оставлены в доме именно в день убийства миссис Джекман. Предположим, подсудимая приходила в дом и после одиннадцатого сентября.

– В таком случае я вынужден спросить, что подсудимая делала в спальне профессора Джекмана в какой-нибудь день или, это только предположение, в какую-нибудь ночь после одиннадцатого сентября.

В зале послышался приглушенный шум. Защитник вскочил:

– Протестую, ваша честь!

– Сядьте! – потребовал судья. – Это замечание недостойно вас, сэр Джоб.

– Приношу извинения суду. Теперь я хотел бы перейти к «Мерседесу», который водила подсудимая. Мистер Пардингтон, вы изучали машину?

– Да, одиннадцатого октября я обнаружил в багажнике частички кожи и волосы, которые подверг анализу на ДНК.

– Будьте любезны, объясните суду, в чем смысл подобного исследования? Это то, что в просторечии называют генетической дактилоскопией?

– Совершенно верно. Это способ установления генетической идентичности, она неповторима, кроме случаев с однояйцовыми близнецами. Генетическими образцами могут служить кровь, частички кожи, сперма и корни волос, из которых выделяют молекулярные цепочки. Химическим веществом, известным под названием рестрикционный фермент, цепочки разрывают на неравные части, которые сортируют на желатине при помощи процесса, называемого электрофорез, а затем экспонируют на рентгеновскую пленку, в результате чего получается блок черных линий наподобие тех, что отпечатываются на чеке в супермаркете.

– И каждое сочетание характерно лишь для одного человека?

– Именно. Поэтому результаты сравнений надежны.

– Вы идентифицировали образцы волос и частичек кожи, найденных в багажнике «Мерседеса», который водила подсудимая?

– Да.

– И каков результат?

– Они соответствуют тем, что взяты у жертвы.

– Полностью соответствуют?

– На сто процентов.

Все молчали, пока присяжные знакомились со сравнительными фотографиями.

– Можете что-нибудь еще сообщить суду по поводу найденных в автомобиле кожи и волос?

– Мы обнаружили четыре волоса, и они по структуре ДНК принадлежали убитой. Три из них были с лобковой области. Это свидетельствует о том, что жертву в какой-то момент в багажнике раздели.

– А частицы кожи? Сколько их вы нашли?

– Двадцать три.

– Так много? Это о чем-нибудь говорит?

– Тело терлось об обшивку багажника, когда его грузили в машину. Оно также могло перемещаться во время езды.

– То есть можно заключить, что вы, доктор Партингтон, не сомневаетесь, что тело миссис Джекман куда-то перевозили в багажнике «Мерседеса», которой водит подсудимая?

– Нисколько не сомневаюсь.

– Благодарю вас.

Задать вопрос свидетелю со стороны защиты захотела адвокат Даны Лилиан Баргейнер – седовласая женщина, дородная, с зычным голосом. Ей случалось во время перекрестного допроса задавать вопросы Даймонду. Защита находилась в умелых руках.

– Доктор Пардингтон, – начала она, – я хочу уточнить кое-что: возможно ли, мыслимо ли, что найденные в багажнике образцы кожи и волос были туда подброшены?

– Что? – Партингтон прекрасно понимал, что имела в виду адвокат. Это был сбивающий со следа отвлекающий маневр защиты, которым адвокат решила воспользоваться на случай, если на присяжных могут подействовать истории о коррупции в полиции.

– Допустим, у некоего лица появилось злостное намерение создать впечатление, будто машину использовали для перевозки тела. Возможно ли было подбросить в багажник образцы кожи и волос?

– Нет! – воскликнул Пардингтон. – Расположение образцов полностью соответствовало тому, как тело лежало в багажнике, и тому, как его туда помещали и вынимали оттуда. Они прицепились к волокнам обивки именно так, как следовало ожидать. Я бы сказал, что подобную картину нельзя создать искусственно.

– Спасибо.

Заседание прервали, объявив перерыв на ланч.

В коридоре Даймонд мельком заметил Джекмана. Тот разговаривал с каким-то юристом, и Даймонд не стал подходить к нему. Он перекусил в одиночестве в пабе на противоположной стороне улицы, где посетители исподтишка косились на его забинтованную голову.

В следующий раз он увидел Джекмана, когда тот стоял на месте для дачи свидетельских показаний. На первом ряду галереи для публики люди вытягивали шеи, чтобы лучше рассмотреть его. На скамье подсудимых Дана Дидриксон опустила голову, словно в этот момент ее больше всего интересовало состояние своих ногтей. Лицо оставалось бесстрастным, но она ничего не могла поделать с нервным тиком – на скуле постоянно дергалась маленькая жилка.

Джекмана привели к присяге, затем сэр Джоб попросил его рассказать об истории брака, о чем Даймонд слушал уже много недель назад. Бывший суперинтендант отдал свидетелю должное: тот придерживался прежней версии и не скрывал трудностей отношений с Джеральдин – упомянул об участившихся ссорах и обвинениях. Пикантные подробности наверняка попадут в завтрашние газеты, которые с особенным старанием будут смаковать обстоятельства ночи, когда жена подожгла садовый домик.

– Вы были убеждены, что супруга пыталась убить вас?

– Да.

– Однако не заявили в полицию.

– Верно. Она была психически неуравновешенна. Во всяком случае, в то время мне так казалось. Но теперь я понимаю…

– Мы сейчас рассматриваем события, как вы их видели в тот момент, профессор! – резко перебил сэр Джоб. – Расскажите суду, когда вы познакомились с подсудимой миссис Дидриксон – до или после пожара в садовом домике?

– Я виделся с ней в тот самый вечер.

– Где именно? В вашем доме?

– Она приехала ко мне домой. Но я встретил ее на дороге.

– Почему? Вы по какой-то причине не захотели приглашать миссис Дидриксон на вечеринку?

– Это было неуместным. Она приехала не развлекаться, а устранить недоразумение.

– Вы выясняли отношения на дороге?

– В пабе.

– Поехали на машине?

– Да.

– По вашей инициативе?

– Это было то место, где мы могли поговорить.

– И, как полагаю, выпить по паре рюмок? Вам не приходило в голову, что о ваших отношениях с миссис Дидриксон – слово «отношения» я употребляю в платоническом смысле – могла узнать ваша жена?

– Она о них знала. Именно жена подошла к телефону.

– Вот как?

Джекмана завели на самую глубину, и теперь он барахтался, пытаясь обрести опору.

– Тогда эти отношения ничего не значили, – обронил он.

– Тогда?

– В том смысле, на который вы намекаете. Ни тогда, ни позднее.

– Хорошо, хорошо, профессор. – Сэр Джоб участливо улыбнулся. – Я старательно обходил все, что может иметь отношение к «позднее», но раз уж вы подняли данный вопрос… Не могли бы вы ответить: справедливо ли утверждать, что ваши платонические отношения переросли в дружбу?

Джекман покраснел. Он очень хотел помочь Дане, а получалось наоборот.

– В платоническую дружбу.

– Которая продолжалась все лето?

– Мы виделись не так часто. Только ради мальчика. Я несколько раз водил его в бассейн.

– И в другие места?

– На крикетный матч и на фестиваль воздушных шаров.

– Затем, после ваших выездов, вы возвращали сына матери?

– Естественно.

– Она должна была чувствовать себя обязанной вам?

– Нет.

– Нет?

– Ничего подобного я не добивался и занимался с мальчиком без всякой задней мысли.

– Однако ваша жена считала по-другому.

Адвокат Даны заявил, что обвинитель подвергает перекрестному допросу собственного свидетеля. Несколько минут оба юриста и судья спорили о юридических тонкостях.

Даймонд все больше мрачнел. Он пришел в зал суда, чтобы своими ушами услышать, что говорится на процессе, а не читать, что перевирают газеты. Однако происходило вовсе не то, на что он надеялся. Не в силах вмешаться, Питер понимал, что отстраненное отношение Даны заранее определяет вердикт. Обвинение уже праздновало победу.

Вскоре возобновился опрос свидетеля.

– Профессор, мы обсуждали реакцию вашей жены на ваши случайные встречи с подсудимой. Что она говорила по этому поводу?

– Все переворачивала с ног на голову.

Обвинитель взглянул на судью.

– Отвечайте суду конкретно, – устало потребовал тот. – Что именно она говорила?

– Намекала, будто у меня с миссис Дидриксон любовная связь.

– Всего лишь намекала?

– Ну, потом выражалась определеннее.

Даймонд очень переживал. Слова Джекмана были для защиты катастрофой. Уж лучше бы профессор не постеснялся и озвучил самые грязные ругательства, которые ему бросала в лицо Джеральдин. Его нежелание говорить об этом подкрепляло впечатление, что они с Даной являлись любовниками.

– Так что именно она говорила?

– Вы требуете точных выражений? – Джекман колебался. – Она утверждала, что мы трахаемся как кролики. Правда там и близко не лежала.

– Повторите, я не понял, кто лежал? – произнес обвинитель.

Общий смех в зале скрыл смущение свидетеля, и сарказм сэра Джоба заработал ему дешевое очко. Защита, заявив протест, ничего бы не выиграла.

Мучения Джекмана продолжались еще час. Обвинитель закреплял успех, развивая тему, как Джеральдин приходила к Дане и обвиняла в том, что та пользуется сыном как приманкой. Он заставил свидетеля рассказать о событиях, предшествующих убийству выходных и подробно остановиться на подаренных Даной письмах Джейн Остен.

– Она просила принять их в дар? Документы потенциально большой стоимости?

– Да.

– В качестве прощального подарка?

– Я так ее понял. После того, что произошло между моей женой и миссис Дидриксон, я не видел возможности продолжать встречаться с ее сыном.

– И вы приняли письма?

– Принял, но с оговоркой, что, если они окажутся подлинными, верну их после закрытия выставки.

– То есть прощальный дар был скорее «до свидания», чем окончательным расставанием? Когда вам в следующий раз удалось пообщаться с миссис Дидриксон?

– В понедельник утром. Я позвонил ей по телефону.

– В день, когда, как предполагается, убили вашу жену? Что вам потребовалось сказать миссис Дидриксон утром в тот понедельник?

Что бы ни ответил Джекман, обвинитель все оборачивал в свою пользу. Фактически получался перекрестный допрос, замаскированный под допрос свидетеля своей стороны. Он проделывал это так умело, что защита только бы навредила себе, если бы постоянно выражала протест. Когда сэр Джоб закончил, присяжные не сомневались, что Дану захлестнул порыв страсти, а профессор поощрял ее чувство.

Истинный перекрестный допрос свелся к минимуму. Лилиан Баргейнер посмотрела на Джекмана поверх очков и спросила:

– Профессор, вы можете найти объяснение неадекватному поведению вашей жены в предшествующие ее смерти месяцы?

– Думаю, да. Она принимала наркотики.

– На это имеются улики?

– Двадцать пятого апреля полиция обнаружила спрятанные в доме пакетики с кокаином. Я считаю, что у нюхающего кокаин человека могут наблюдаться симптомы паранойи.

– Наркотики? – Судья прервал допрос. – Я не слышал никакого упоминания о наркотиках. Сэр Джоб, сторона обвинения в курсе? Представляя дело, вы ничего не сообщили о наркотиках.

Обвинитель кашлянул и, словно ограждая себя от остальных, плотнее запахнул мантию.

– Мы в курсе, ваша честь. Мужчине предъявлено обвинение в том, что он снабжал убитую кокаином. Но, по нашему мнению, это к данному делу не имеет отношения.

– Возможно, однако я удивлен, что до сих пор мы ничего об этом не слышали.

– Я намеревался позднее пригласить полицейского свидетеля, ваша честь. Тема будет, несомненно, затронута, но я не хотел бы преувеличивать ее значение.

Судья повернулся к адвокату защиты:

– Я так понимаю, что вы данной теме значение придаете. Хотите ее обсудить со свидетелем?

– Интерес обозначен, – ответила Лилиан Баргейнер. – В свое время я должным образом допрошу полицейского свидетеля.

Далее следовали рутинные вопросы, целью которых было залатать пробитые обвинением бреши. Джекман старался, как мог.

Когда заседание завершилось, Даймонд поспешил из зала, чтобы избежать разговоров с кем-либо. В этом, казалось, больше не было смысла. К тому же разболелась голова, и он отправился домой принять болеутоляющее.

 

Глава третья

На следующее утро он сидел на галерее для публики на том же месте. Когда привели Дану, в зале уже не осталось свободных стульев. Она выглядела маленькой, слишком маленькой, чтобы оставаться в эпицентре этого выверенного ритуала. При появлении судьи все поднялись, а когда расселись по местам, обвинитель остался стоять.

– С вашего разрешения, ваша честь, прежде чем мы продолжим, я ознакомлю суд с вновь открывшейся уликой.

– Сэр Джоб, – произнес судья, – вам известно положение о новых уликах. Сторона обвинения не может преподносить сюрпризы в зале суда.

– В таком случае прошу прервать заседание. Уверяю вас, что для отправления правосудия это дело чрезвычайной важности.

Судья потрогал парик, помолчал и наконец недовольным тоном объявил:

– Перерыв на тридцать минут. Адвокатов обеих сторон приглашаю в мой кабинет.

Даймонд вышел с остальными, предвидя, что заминка продлится дольше, чем назначенные полчаса.

Публику пригласили в зал почти через два часа.

– Выслушав аргументы обоих адвокатов, – начал судья, – я решил дать возможность обвинению предъявить новую улику суду. Затем мы прерываем заседание до завтрашнего дня, чтобы позволить защите оценить последствия.

Со всей тактичностью адвоката, сознающего, что подошел к пределу своих прав, сэр Джоб тихо сказал:

– Вызовите старшего инспектора Уигфула.

Уигфул вышел и торжественно произнес слова присяги. Даймонду показалось, что усы его бывшего подчиненного топорщатся.

– Старший инспектор, сообщите суду, о чем вы проинформировали меня сегодня утром, – попросил Джоб.

У инспектора не было причин смущаться. Он высокомерно расправил плечи, слегка запрокинул голову и стал рассказывать:

– Сегодня рано утром я провел еще один обыск в доме подсудимой в Бате. С тех пор, как ее взяли под стражу, в доме никто не жил. В ходе обыска один из моих сотрудников, инспектор Холлиуэл, вытащил ящик из туалетного столика в спальне – подчеркиваю, в спальне подсудимой – и обнаружил нечто, прикрепленное клейкой лентой к верхней части конструкции, куда вдвигаются ящики. Находку невозможно было увидеть, просто убрав ящики из столика. Инспектор Холлиуэл провел рукой по поверхности и нащупал прозрачную папку. Он немедленно сообщил мне о своей находке.

– Опишите ее.

– В папке находились два старинных письма, подписанных именем Джейн. Оба датированы 1800 годом. По описанию, которое предоставил нам ранее профессор Джекман, я предположил, что это украденные из его дома письма Джейн Остен.

– Ваша честь, – обратился к судье сэр Джоб, – сторона обвинения представляет эти письма как вещественное доказательство номер шесть. – Он отдал документы помощнику, и тот принес их судье.

После беглого осмотра судья поинтересовался, нет ли у защиты на данном этапе вопросов к инспектору. Миссис Баргейнер заявила, что сохраняет за собой право на перекрестный допрос. И судья, сделав обычное наставление присяжным не обсуждать в кулуарах дело, объявил перерыв.

Во время этой сцены Даймонд наблюдал за Даной Дидриксон. Она больше не владела собой. На лице – выражение глубочайшего потрясения.

В коридоре публика возбужденно обсуждала показания Уигфула. Журналисты заняли все телефоны. В толпе Даймонд сумел перехватить взгляд Джекмана. Профессор оживленно беседовал с седовласым мужчиной в сером костюме, очевидно Сиддонсом, но их слова тонули в шуме голосов. Оба зна́ками приглашали его подойти. Неожиданно какой-то человек, похоже журналист, узнал Даймонда и попросил прокомментировать услышанное. Он категорически отказался и стал проталкиваться сквозь толпу.

– Ну и что вы об этом думаете? – спросил Джекман и сам ответил на свой вопрос: – Поразительно! Хуже некуда! Мое вчерашнее выступление ей уже достаточно повредило. Просто катастрофа.

– Да, нелегкая ситуация, – согласился Даймонд.

– Они что, ее подставили?

– Да будет вам! – возмутился Сиддонс.

– Такого быть не может, – заявил бывший суперинтендант. – Джон Уигфул всегда играет по правилам. И за Кита Холлиуэла я ручаюсь. Они действительно нашли письма.

– Но почему не обнаружили раньше? Они обыскивали дом несколько недель назад.

– Два варианта: либо проглядели, либо писем там не было.

– Как?

– Хотите прокатиться в Бат?

На шоссе у Киншема профессор решил облегчить душу и принялся каяться:

– Когда я вчера давал показания, то ощущал себя паршивым лицемером. Представлял дело так, словно все мои отношения с Даной строились исключительно на альтруистической основе, что я действовал только из сочувствия к юному Мэту. Мне нравится парень, и я с удовольствием брал его в бассейн, но при этом не мог дождаться встречи с Даной. А здесь выворачивался, что-то объяснял.

– Так скажите, как было на самом деле, – предложил Даймонд. – Вы в нее влюбились?

– Влюбился, – пробормотал Джекман. – Несмотря ни на что, надеялся, что присяжные не вынесут обвинительный вердикт, и я предложу ей поехать со мной в Америку. Вместе с сыном. Совершить крутой поворот в жизни каждого из нас. – Он вздохнул. – Теперь никаких шансов.

– Вы допускаете, что это сделала она?

– Не могу поверить. Но больше не вижу шанса, чтобы дело закончилось для нее благополучно.

Даймонд промолчал.

Они въехали в Линкомб, и впереди показался таунхаус, в котором жила Дана. В конце улицы они заметили дежурившего у входа полицейского.

– Двигайтесь дальше. В дом можно попасть через сад с соседней улицы. – Даймонд вспомнил, как они прибыли сюда с Уигфулом и Дана попыталась удрать через заднюю дверь.

Он подхватил с заднего сиденья шляпу и прикрыл забинтованную голову. Особенно не скрываясь, но без шума, они вошли в сад и приблизились к дому со стороны черного хода. Даймонд наклонился, изучая дверной косяк и запор – старомодный врезной замок, который не меняли лет сорок. Приникнув к щели, он заметил сверху и снизу контуры засовов без царапин. Этим путем в дом никто не проникал.

Окна кухни тоже были нетронуты, но, проведя пальцем по нижней кромке крашеной рамы подъемного окна гостиной, Даймонд отчетливо ощутил в ней выемку. И попросил потрогать Джекмана.

– Рама надежно запирается изнутри, – произнес тот. – Не думаю, чтобы тут сумели пролезть.

– Сейчас проверим. – Даймонд вернулся через сад к машине. – Рулите обратно к фасаду.

Открывая им ворота, дежуривший у дома молодой констебль узнал суперинтенданта. Он решил, что они только что подъехали.

– Здравствуйте, мистер Даймонд!

– Если не возражаешь, мы хотели бы осмотреть дом изнутри.

– Сэр, у меня строгий приказ мистера Уигфула.

– В таком случае пойдешь с нами и будешь следить, чтобы мы не украли столовое серебро.

Долетела или нет новость об уходе Даймонда из полиции до этой категории сотрудников, но командный тон возымел свое действие. В сопровождении констебля они вошли в дом и, направившись в гостиную, осмотрели оконные замки. На раме стояла надежная медная запорная арматура. Защелка на оси, поворачиваясь, плотно входила в прорезь и соединяла две части окна в положении «закрыто».

– Здесь все в порядке, – заметил Джекман.

Даймонд повернулся к констеблю:

– Найди-ка мне отвертку, парень!

Через несколько минут он отвернул четыре шурупа, крепившие запор к раме, и снял с деревянной основы.

– Ну, как вам это нравится? – Тон Даймонда был почти таким же торжествующим, как у старшего инспектора в суде.

Дерево под запором недавно треснуло. Были видны дырочки из-под выдавленных с силой шурупов. Чтобы шурупам было за что зацепиться, когда их повторно закручивали, в отверстия напихали свежие белые деревянные щепочки.

– Злоумышленник проник в дом через это окно, а затем поставил запор на место. Я заметил свежее дерево на полу между досками. Давным-давно, когда в Скотленд-Ярде еще не перевелись настоящие детективы, у нас была поговорка: «Дай шанс глазам».

– Когда сюда залезали? – спросил Джекман. – Вчера ночью?

– В любое время в течение последних двух недель. Письма спрятали в спальне с таким расчетом, чтобы, когда потребуется, их обнаружили.

Даймонд улыбался. После нескольких месяцев в немилости у судьбы ему было чем гордиться. Его открытие – детективная работа высшего класса, которая возведет его в пантеон героев сыска из прошлого и поставит на одну ступень с такими людьми в шляпах, как Фабиан Скотленд-Ярдский.

 

Глава четвертая

На следующее утро Лилиан Баргейнер заявила Уигфулу с иронией:

– Поздравляю вас, старший инспектор! Литературная общественность восхваляет вас за находку писем Джейн Остен. Газеты сравнивают с Шерлоком Холмсом и мисс Марпл. Признайтесь, как вам удалось совершить такое счастливое открытие? Перефразируя саму Джейн Остен, как вы действовали: основываясь на кропотливой работе или под влиянием момента? Вел ли вас к тайнику разум или чувства?

Уигфул нахмурился:

– Боюсь, я не понимаю смысла вопроса.

– Удивительно слышать такое от человека вашей проницательности. Хорошо, поставлю вопрос по-другому: кто дал вам наводку?

Инспектор отшатнулся, как боксер от удара на ринге:

– Я не могу сказать.

– Кто-то должен был. Вы же отдали приказ произвести вчера утром в доме обыск не под влиянием внезапного порыва?

– М-м-м… нет.

– Тогда как?

Уигфул медленно провел кончиком языка по губам.

– Теперь вы понимаете смысл моего вопроса?

– Да.

– Жду ответа.

– Кто-то позвонил по телефону, – едва слышно пробормотал Уигфул.

– Громче, старший инспектор!

– Накануне вечером в главное полицейское управление Бата позвонил человек и, не назвавшись, повесил трубку.

– То есть вам все-таки дали наводку. Но вчера в своих показаниях вы об этом не упомянули.

– Не посчитал необходимым на данном этапе.

– Рада слышать. Итак, теперь нам известно – поступил анонимный звонок. Я правильно поняла?

– Да.

Миссис Баргейнер расправила мантию и продолжила:

– Коснемся еще одного вопроса. Когда вчера вы проинформировали нас об удивительной находке, предполагалось, что мы сделаем вывод, будто обнаруженные письма каким-то способом получила подсудимая и прятала у себя в доме.

– Я только сообщил о том, что нашел! – бросил Уигфул.

– И вас это не удивило? Ведь вам уже случалось обыскивать дом снизу до верху.

– Наверное, проглядели. Я уже объяснял…

– Не надо себя недооценивать, старший инспектор. Вы же профессионал. Вам не приходила в голову мысль, что кто-то в последние дни проник в дом и подложил туда письма?

Уигфул покосился в сторону прокурорских мест, но помощь не пришла.

– Сомневаюсь, что подобное возможно. Дом был заперт.

– В таком случае вас, наверное, удивит, что замо́к на окне в гостиной недавно сломали, после чего запор снова поставили на место?

– Это правда? – жалобно спросил полицейский.

– У меня есть такие сведения. Но детектив вы и, несомненно, расследуете это дело. А мы с нетерпением станем ждать результатов и ваших заключений. Мы допускаем, что ваше вчерашнее заявление было сделано из честных побуждений. Но, умоляя суд о снисхождении, решусь утверждать, что оно окрашено в тона гордости и предубеждения. Вопросов больше не имею.

Судья выглядел ошарашенным. Подавшись вперед и опустив подбородок на правую руку, он посмотрел на обвинителя:

– Сэр Джоб?

Шелест бумаг на прокурорском столе только подчеркнул растерянность обвинения.

– На данном этапе предлагаю продолжить со свидетельскими показаниями старшего инспектора.

– Согласен, – кивнул судья.

Следующие час пятьдесят минут продолжалось затыкание брешей – мучительное повторение результатов полицейского расследования. Вернулись к факту обнаружения тела в озере Чу-Вэлли и довели до момента обвинения в убийстве миссис Дидриксон. Сэр Джоб пункт за пунктом приводил все, что могло реабилитировать Уигфула в качестве надежного свидетеля.

Надо отдать должное старшему инспектору – он достойно выдержал испытание. Давал показания с вернувшейся уверенностью, не забывая смотреть на присяжных, когда отвечал на вопросы. Говорил просто и прямо, без колебаний. Наверное, понимал, что Даймонд следит за ним с галереи для публики, но безошибочно вспоминал все, что происходило во время первой фазы расследования, когда следствие возглавлял суперинтендант: поиски на берегу озера, затянувшееся установление личности покойной, обращение за информацией на телевидение и в газеты, опознание трупа профессором Джекманом. Сэр Джоб заставил его рассказать об обыске в Джон-Брайдон-Хаус, допросе Джекмана и телефонном разговоре с американским ученым доктором Джанкером (обвинение приложило к делу письменные показания американца). Старший инспектор объяснил, что запросы в университетский колледж и «Эр Франс» помогли установить алиби профессора, и тогда подозрение пало на Дану.

– Что произошло, когда вы приехали допросить ее?

– Миссис Дидриксон сбежала через черный ход. Я погнался за ней, но она прыгнула в «Мерседес» и укатила. В узком проезде столкнулась с другой машиной и устроила легкую аварию.

– Подсудимая не пострадала?

– Нет, сэр.

– Она признала, что убегала от полиции?

– Ее точные слова: «Я пыталась убежать».

И далее целое утро продолжался процесс, целью которого было устранить все сомнения в виновности Даны. Сэр Джоб не упустил ничего. Заставил Уигфула вспомнить допрос Даны, когда она утверждала, что ей больше нечего сказать, но позднее выяснилось, что она еще много недоговаривала. Установил этапы ее разоблачения – как она призналась, что находилась в доме Джекманов в день убийства и видела мертвую Джеральдин в кровати. Уигфул отметил, что когда поступила информация из криминалистической лаборатории, что труп перевозили в багажнике машины миссис Дидриксон, он в присутствии ее адвоката официально предъявил ей обвинение в убийстве.

Без десяти час сэр Джоб завершил допрос свидетеля, и объявили перерыв на обед. Посеревшую от утренних испытаний Дану увели в камеру. Внизу у лестницы с галереи для публики Даймонда поджидал юрист Сиддонс.

– У вас найдется несколько минут? – спросил он. – Миссис Баргейнер хочет с вами познакомиться.

– Похоже, у нее короткая память, – заметил бывший суперинтендант. – Полгода назад она допрашивала меня в этом самом суде.

Даймонда пригласили пообедать в заведении на противоположной стороне улицы. Без мантии и парика Лилиан Баргейнер вполне могла сойти за завсегдатая баров – пила из бокала сухой херес и курила сигарету, которую держала между большим и указательным пальцем.

– Господи, ну и бодягу затеял этот Когти. Его принцип таков: чем дольше будет говорить Уигфул, тем быстрее присяжные забудут о проколе с пропавшими письмами. Ошибаешься, приятель, я сумею им напомнить. – Она схватила Даймонда за рукав: – Питер, старина, я ваша должница. Что вы пьете?

– Апельсиновый сок. – Он постучал пальцем по повязке на голове.

Лилиан подтолкнула Сиддонсу десятидолларовую банкноту:

– Пожалуйста, возьмите что-нибудь себе и узнайте, что там есть перекусить. – Когда они остались с Даймондом за столиком одни, она продолжила: – Мне бы ваши мозги. Откачала хотя бы половинку.

– Только, пожалуйста, поаккуратнее.

– Сегодня мне предстоит допрашивать Джона Уигфула. Я собираюсь взять его напором и натиском, но не хочу ничего упустить. Какое самое слабое место в его показаниях?

– На вашем месте я бы не заботился о слабых местах, – ответил Даймонд. – И занялся бы самым сильным.

– Трупом в багажнике?

– Именно. Если бы вы не пригласили меня сюда, я бы шепнул на ухо Сиддонсу.

– Да? Значит, вам что-то известно?

– Я бы не формулировал так категорично, особенно после операции, которой подвергся мой головной мозг. Не знаю, насколько могу полагаться на маленькие серые клеточки, но они стараются вовсю, чтобы быть на уровне.

Даймонд не набивал цену тому, что собирался сообщить Лилиан. Он наслаждался моментом, как и тем, что находился в зале суда. Несмотря на панибратские манеры, Лилиан Баргейнер обладала острым умом. Она поймет значение триумфа умелого и разумного сыска над людьми в белых халатах.

– Давайте к делу. Время – деньги.

– Есть одна деталь, важная деталь – можете уточнить у своей клиентки. Но она ее не оценит.

– Она не в том состоянии, чтобы вообще что-либо оценить. Давайте попробую я.

– Попросите Дану мысленно вернуться в тот день, когда она привезла Мэтью к Джон-Брайдон-Хаус и они наблюдали, как от Джеральдин вышел блондин.

– Торговец наркотиками Энди Ковентри?

– Да. На допросе Дана сказала мне, что он показался ей знакомым, но она не могла вспомнить откуда. Мы поможем освежить ее память. Спросите, не видела ли она его плавающим.

– Плавающим? Давайте колитесь, старый скрытный хитрец!

Когда Уигфул снова появился на свидетельском месте, он выглядел встревоженным. И не без основания. Своей реабилитацией он был полностью обязан сэру Джобу. Лилиан Баргейнер, допрашивая его, церемониться не станет. А Питер Даймонд пребывал в великодушном настроении. Последними словами, которые он сказал адвокату защиты, были: «Уигфул неплохой детектив. Он ошибается иногда. Вы уж его не мешайте с грязью».

– Старший инспектор, я не задержу вас надолго, – произнесла Лилиан Баргейнер. – Вы дали суду исчерпывающий отчет о своем расследовании, но не упомянули, что покойная миссис Джеральдин Джекман пристрастилась к кокаину. Посчитали неважным?

– Это стало известно совсем недавно. – По тому, с какой готовностью ответил Уигфул, было ясно, что он ждал данного вопроса.

– Вы считаете, что к делу это не имеет отношения?

– Совершенно верно.

– Таково ваше суждение? – Лилиан повернулась к присяжным и закатила глаза, словно давая понять, в каком она отчаянии от компетенции британской полиции. Затем снова обратилась к Уигфулу: – Должна прояснить еще один аспект. Он касается допроса подсудимой миссис Дидриксон. Вместе с бывшим суперинтендантом Даймондом десятого октября вы отвезли ее для допроса в полицейское управление Бата. Я не ошибаюсь? Если не уверены, можете справиться со своими записями. Я хочу, чтобы все было предельно ясно.

Уигфул открыл записную книжку и пролистал страницы.

– Да, десятого октября.

– Она была задержана. Я правильно понимаю?

– Правильно.

– И одиннадцатого октября машину миссис Дидриксон отправили на криминалистическую экспертизу.

– Да. Но с ее согласия.

– Ваше отношение к миссис Дидриксон было безупречным. Вы по своей инициативе известили ее работодателя мистера Бакла, что на следующее утро она не выйдет на службу.

– Так и было.

– Предусмотрительно, – похвалила адвокат.

Старший инспектор увидел возможность выставить себя в лучшем свете.

– Была и другая причина, почему я это сделал. Хотел проверить, являлась ли подсудимая на работу в день убийства. Она не являлась. – Уигфул посмотрел на сэра Джоба, и тот одобрительно кивнул – его свидетель во время перекрестного допроса заработал очко.

– Когда вы разговаривали с Баклом?

– Между восемью и девятью вечера.

– Десятого октября?

– Да.

– Спасибо, старший инспектор.

Допрос занял не более двух минут. Уигфул был удивлен не менее остальных. Судья спросил, не намерена ли сторона обвинения повторно опросить свидетеля. Сэр Джоб отказался. Уигфула отпустили. Замешательство за столом прокурорской команды становилось все более очевидным.

– Вы намерены пригласить нового свидетеля? – произнес судья.

– Немедленно, ваша честь. – Сэр Джоб рассыпал по полу бумаги.

Следующим свидетелем стал Стэнли Бакл в темно-сером костюме и галстуке. В знак признания торжественности происходящего от привычного бутона розы в петлице лацкана он отказался. А оказавшись на свидетельском месте, прежде чем принести присягу, подчеркнул свою педантичность, водрузив на нос очки-половинки. Бакл излучал значимость – она присутствовала во всем: в наклоне головы, развороте плеч.

Младшему адвокату обвинения, неказистому мужчине с неприятным писклявым голосом, отчего ему, наверное, придется вечно прозябать в младших, поручили немудреное дело – установить, каким образом «Мерседес» оказался в пользовании подсудимой.

– Она работала водителем в моей компании «Реалбрю эйлз», – объяснил Стэнли Бакл.

– Машина находилась в ее распоряжении круглые сутки?

– Мы оговорили, что во внерабочие часы она может пользоваться «Мерседесом» в личных целях, но при условии, что километраж поездок будет занесен в журнал.

– То есть все поездки регистрировались?

– Именно это я имел в виду.

– Известно ли вам, мистер Бакл, чтобы машину водил кто-нибудь еще, кроме подсудимой?

– Никто. Она получила ее новой.

– Журнал пробега хранится в автомобиле?

– Таково правило. В конце месяца сведения проверяются и заносятся в общий гроссбух.

– Вам известно, что, когда машину отправили на криминалистическую экспертизу, журнала в ней не оказалось?

– Слышал об этом. На всякий случай мы устроили поиски в конторе, но на успех я не рассчитывал. Дана вернула журнал в автомобиль первого октября, как, я надеюсь, она и заявила полиции. – Бакл, ожидая подтверждения своих слов, взглянул на подсудимую, и та кивнула. – Должен заявить, – добавил он, – что Дану уважали в нашем коллективе.

– Благодарю вас.

Когда поднялась Лилиан Баргейнер, ничто в ее манере не выдавало, что может произойти нечто иное, кроме уточнения формальностей.

– Мистер Бакл, вы представились управляющим компанией «Реалбрю эйлз». Но этим ваши деловые интересы не ограничиваются?

– Считал, что вам это неинтересно. Я поставщик мелких товаров в супермаркеты и другие магазины, состою в совете директоров нескольких компаний, связанных со сферой развлечений.

– Мелких товаров?

– Игрушки, рождественские хлопушки, металлические головоломки.

– Вероятно, импортируете?

– Да. – Свидетель своим тоном подчеркнул, что предпочел бы поговорить о чем-либо ином.

– С Дальнего Востока?

– Главным образом.

Судья, тоже проявляя нетерпение, положил руки на стол и откинулся на спинку мягкого кресла. Лилиан Баргейнер не обратила внимания.

– Игрушки. Среди них были маленькие медвежата с Тайваня?

– В том числе.

– Прошлым летом вы попросили миссис Дидриксон забрать груз в доках Саутгемптона.

– Было такое.

– Как я понимаю, подсудимая сообщила вам, что на обратной дороге, ее остановили двое полицейских и осмотрели коробки с медвежатами?

– Она мне об этом доложила.

Судья подался вперед:

– Миссис Баргейнер, я пытаюсь понять уместность ваших вопросов.

– Этот случай, ваша честь, как я сейчас продемонстрирую, имеет прямое отношение к нашему делу. Мистер Бакл, вы человек бывалый и должны были задаться вопросом, почему полиция заинтересовалась грузом. Тем, что поступил с Дальнего Востока и был принят водителем вашей компани.

– В нем не содержалось ничего недозволенного! – возмутился Бакл. – Медвежата предназначались для благотворительных мероприятий. Их раздарили на празднике в замке Лонглит.

– Так и оказалось, – кивнула адвокат. – Но у тех двоих полицейских явно имелись основания заподозрить вас во ввозе наркотиков в страну.

Сэр Джоб попытался остановить происходящее:

– Ваша честь, не могу поверить своим ушам. Это чудовищно! Очевидная попытка опорочить свидетеля. Ничто в показаниях мистера Бакла не дает оснований для столь злостной клеветы.

Судья подозвал к себе обоих адвокатов, и начался спор. Даймонд пытался прислушиваться. Если судья вынесет решение в пользу обвинения, задача Лилиан Баргейнер станет почти невыполнимой. На скамье подсудимых Дана нервно теребила прядь волос. Даймонд не мог сказать, понимала она или нет смысл спора, но определенно ощутила напряжение в суде.

После почти десяти минут ожесточенной борьбы адвокаты вернулись на свои места. Сэр Джоб побагровел, Лилиан оставалась невозмутимой.

– Прошу прощения за задержку, мистер Бакл, – произнесла она. – Меня просили как можно быстрее покончить с одним вопросом, и я перехожу непосредственно к нему. Правда ли, что Антон Ковентри, известный как Энди, является вашим компаньоном?

Бакл судорожно вцепился в ограждение свидетельского места.

– Я встречал человека с таким именем, если вы это имеете в виду.

– Вы принимали его в своем доме?

– М-м-м… да.

– Был ли хотя бы один случай, когда он плавал в вашем бассейне?

– Да.

– Вы слышали, что он сейчас под стражей по нескольким обвинениям, включая распространение кокаина?

– Что-то читал об этом в газете. – Бакл не знал, как себя вести. Было слишком поздно отрекаться от своего одиозного друга.

– Вы в курсе, что Энди обвиняют и в том, что он снабжал кокаином покойную миссис Джекман?

Бакл молчал.

– Ну же, это известный факт!

– В таком случае зачем спрашивать меня?

– А почему бы не ответить? – парировала Лилиан. – Наша цель – выяснить правду. Ту самую, которую вы поклялись не скрывать. Вы попали под подозрение полиции как импортер нелегальных веществ. Поездка моей клиентки в Саутгемптон, куда вы ее послали, являлась отвлекающим маневром с целью сбить полицию со следа. Характерно, что, когда к вечеру миссис Дидриксон вернулась из поездки, она застала в вашем доме среди прочих и Энди Ковентри.

Сэр Джоб поднялся и заявил протест. Дело Ковентри находилось в производстве, и делать подобные предположения он считал неправомерным. Лилиан от своих последних замечаний отказалась.

– Но изложенные мной факты вы признаете? – обратилась она к Баклу.

– Все это не относится к делу, – ответил он. – Меня вызвали сюда дать показания по поводу машины.

– Отлично, мистер Бакл, – улыбнулась миссис Баргейнер, – давайте поговорим о машине. Это «Мерседес», объем двигателя 2,6 литра, коробка передач автоматическая, приобретен в то время, когда вы взяли миссис Дидриксон на работу в «Реалбрю эйлз». Вы приобрели для компании два автомобиля одной и той же модели?

– Да.

– Один для себя лично, другой для миссис Дидриксон?

– Да.

– Прекрасно. – Адвокат улыбнулась, свидетель был мрачен. – Я хочу спросить о том, как использовались машины в понедельник, одиннадцатого сентября, и во вторник, десятого октября. Я ясно выразилась, мистер Бакл? Первая дата – день убийства миссис Джекман. Мы уже слышали от вас, что в тот день миссис Дидриксон не вышла на работу. Так что, вероятно, вам пришлось возить себя самому?

– Да.

– Во вторник, десятого октября, вы также остались без шофера, поскольку миссис Дидриксон находилась на допросе в полиции. Когда вас об этом известили?

– Не помню.

– Старший инспектор Уигфул показал, что позвонил вам между восемью и девятью часами вечера десятого октября.

Бакл пожал плечами:

– Наверное, так.

– Настаиваю на более определенном ответе. Вы помните, что вам позвонили?

– Был такой звонок, но не могу сказать, когда именно. Я с часами не сверялся.

– Поймите, это очень важно, поскольку существует временной разрыв примерно в двенадцать часов перед тем, как «Мерседес», который водила моя подзащитная, отправили на криминалистическую экспертизу. Двенадцать часов машина простояла перед ее домом. А затем на экспертизе обнаружилось то, чего не могло быть. Эксперты провели генетическую дактилоскопию и утверждают, будто в багажнике автомобиля побывало тело Джеральдин Джекман. Я же говорю, что его там не было, потому что так мне сказала моя подзащитная, и я ей верю.

Бакл застыл и смотрел прямо перед собой, словно рядовой, которого во всю глотку распекает занимающийся с ним строевой подготовкой сержант. Хотя Лилиан Баргейнер не повышала голоса. Ее умение вести перекрестный допрос радовало Питера Даймонда. Ему приходилось слушать собственные умозаключения, озвученные доверенным лицом, и он впитывал каждое слово, произнесенное адвокатом.

– Я продемонстрирую, что невозможное следует истолковать только определенным образом. Когда вам позвонил старший инспектор Уигфул, вы составили план, как сбить с толку полицию и отвести от себя подозрения. Потому что ведь это же вы, мистер Бакл – не так ли? – бросили в озеро Чу-Вэлли тело Джеральдин Джекман.

Никто не выразил протеста, а сам Бакл даже не пытался отвечать. Любопытство парализовало зал суда, а Баргейнер тем временем продолжала:

– Ночью одиннадцатого сентября вы вывезли труп женщины в багажнике своего «Мерседеса». А когда через месяц узнали, что Дана Дидриксон провела ночь в полиции, придумали, как утвердить следователей в подозрении, что убила она. Запасные ключи от «Мерседеса» моей подзащитной хранились в вашей компании. Вы поехали в Линкомб, где стояла машина, открыли багажник и сняли обшивку.

Взгляд Бакла, словно в поисках сомневающихся, метнулся к скамье присяжных. Но все, кто встречался с ним глазами, были не на его стороне.

– Вы слушаете меня, мистер Бакл? Итак, вы сняли обшивку. Затем поместили туда обшивку из багажника своего автомобиля, в котором перевозили труп. Хотите возразить?

Питер Даймод, переживавший за вопрос так, будто задал его сам, чуть не крикнул: «Да говори же!», но закрыл ладонью рот.

– Вы ошибаетесь, – произнес Стэнли Бакл. – Я не убивал Джерри Джекман. Богом клянусь.

– Только бросили тело в озеро, – не отступала Лилиан Баргейнер.

Бакл колебался.

– Утопили в воде.

Бакл обвел взглядом зал. Дана Дидриксон сидела на скамье подсудимых, вцепившись пальцами в шею.

– Вы отрицаете?

– Ладно, – вздохнул он. – Утопил. – И под прорвавший напряжение гул голосов добавил: – Но я не убивал.

Адвокат нахмурилась, коснулась ладонью щеки и, словно отказываясь понимать сказанное, провела пальцами к подбородку.

– Тогда помогите мне, мистер Бакл. То, что вы утверждаете, абсурдно. Поясните ситуацию. Ночью вы отвезли к озеру Чу-Вэлли труп Джеральдин Джекман и утопили в воде. Однако утверждаете, что не убивали ее. Вы на этом настаиваете?

– Да.

– Что за странный поступок?

Бакл молчал.

– Вы должны объяснить, если хотите, чтобы мы вам поверили.

Он сжал губы.

– Подойдем к вопросу с другой стороны, – предложила Лилиан Баргейнер. – Вы ее не убивали. Но знали, что она убита?

– Нет. – Бакл начал приходить в себя. – В этом-то все дело.

– Хорошо. Я начинаю понимать. Вы нашли труп?

– Да.

– Но не поняли, что женщина убита.

– Не понял.

– Решили, что у нее передозировка?

– Да… то есть нет. – Бакл сообразил, что его заманивают в ловушку.

– Вы сказали «да», но имели в виду «нет». Так одно или другое? Смею предположить следующее: ваш компаньон Энди Ковентри снабжал миссис Джекман кокаином. Вы ввозили товар из-за рубежа, а он продавал его. Так?

Сэр Джоб вскочил, но судья жестом велел ему сесть.

– Обдумайте как следует свое положение, – продолжила Лилиан Баргейнер. – Поздно отрицать свое участие в наркобизнесе. Станете упорствовать, укрепите против себя подозрения в убийстве. Выбор за вами.

Бакл слегка покачнулся на свидетельском месте и тяжело вздохнул:

– Произошло вот что. В сентябре Энди свалил на какие-то курсы в Шотландию. Он, как вы справедливо сказали, снабжал Джерри кокаином. Доверенный человек сообщил, что она скандалит и требует порошок. Очень недовольна, что Энди не выходит на связь. Назревала большая неприятность – Джерри угрожала навести на нас полицию. И в понедельник я отправился к ней.

– В понедельник, одиннадцатого сентября?

– Да.

– В какое время?

– В обед. На стук в дверь мне не ответили, и я обошел дом сзади. Дверь в кухню оказалась открытой. Наркоманы часто не обращают внимания на такие вещи. Я окликнул хозяев и, снова не получив ответа, решил подняться наверх. Джерри лежала мертвая в кровати. Представляете, какой это был для меня удар? Я решил, будто Джерри умерла от передозировки – слышал, что кокаин убивает так же, как героин. Нам грозили большие неприятности, если бы на вскрытии установили причину смерти. И я решил спрятать ее. Перенес вниз, положил в машину и в ту же ночь утопил в озере. – Бакл закрыл глаза и добавил: – Надеялся, что на этом все закончится.

– А письма Джейн Остен?

– Были спрятаны на груди под ночной рубашкой. Я подумал, что это нечто такое, что она хотела обменять на кокаин, и забрал. В то время на них даже не взглянул, разобрался позднее.

– Что произошло, когда труп обнаружили в озере?

– Я испугался. Но о наркотиках не было сказано ни слова. Газеты писали, что Джеральдин задушили. Тогда я понял, что совершил – унес труп с места преступления. Вскоре арестовали моего водителя Дану. Кольцо сжималось, мне это совсем не нравилось. И, как вы сказали, когда представился шанс, я перевел стрелки. Все было сделано с одной целью – отвести от себя подозрения. Я подумал: раз Дана оказалась настолько неумна, что прикончила Джерри, она свое заслужила, и я ей хуже не сделаю.

– Что случилось с журналом километража?

– Я его сжег.

– Сожгли?

– В нем отражалась каждая поездка. Если бы журнал попал в руки полиции, стало бы ясно, что труп на «Мерседесе» Даны не перевозили.

– А свой журнал вы подправили?

Бакл кивнул:

– Это несложно, если все в твоих руках.

– Давайте перейдем к другому вопросу, который уже попадал в поле зрения суда. Узнав, что арестовали Ковентри, вы отправились в дом миссис Дидриксон и, чтобы усилить против нее подозрения, прикрепили письма Джейн Остен в ее туалетном столике.

Бакл колебался.

– Зачем вы это сделали? – мягко спросила Баргейнер, будто он уже признался.

Бакл опустил голову:

– Чтобы еще больше подстраховаться. До смерти испугался, что наркотики всплывут на суде, как и случилось в первый же день заседаний. Надо было снова направить внимание в сторону писем. Я позвонил в полицию и посоветовал обыскать дом. До сих пор считаю, что Дана виновна. В противном случае ничего бы подобного не сделал. Я достаточно сказал?

– Более чем достаточно, – раздраженно заметил судья и спросил, нет ли вопросов у стороны обвинения.

– Нет, ваша честь, – ответил сэр Джоб. – И в свете того, что мы только что услышали, отказываемся вызывать других свидетелей.

– Версия обвинения себя исчерпала?

– Да.

На галерее для публики Питер Даймонд откинулся на спинку стула. Снова поднялась Лилиан Баргейнер.

– Полагаю, ваша честь, что версия обвинения не настолько сильна, чтобы представлять ее на суд присяжных.

Судья кивнул и дал присяжным напутствие освободить подсудимую.

Дана закрыла лицо руками и разрыдалась.

 

Глава пятая

– У тебя вид как у растрепанной бечевки, – сказала Стефани мужу после ужина. – И неудивительно. Почему бы тебе не лечь пораньше спать?

– Еще немного посижу.

– Ждешь новостей? Я уже все видела в шесть тридцать. Она появилась на пресс-конференции, но не сказала и двух слов. Даже не улыбнулась. Газетчики обещали ей за рассказ огромные деньги, но она послала всех подальше. Удивительная женщина.

– Согласен.

– И адвокат у нее тоже женщина. Надо же – какой острый ум, разобраться в том, что случилось! Одной женской интуицией не объяснить.

– Я и не объясняю.

– Светлая голова.

– У Лилиан Баргейнер?

– Да. А вы с инспектором Уигфулом дали маху.

Питера кольнула не столько несправедливость замечания, сколько сравнение с Уигфулом.

– По поводу чего?

– Кокаина. Не разобрались с самого начала.

– Нас сбили с толку. Тесты криминалистической экспертизы показали отрицательный результат. Не установили, что Джеральдин Джекман употребляла наркотики. И ведь это я, – застенчиво добавил он, – всегда утверждал, что нельзя полагаться на чертовых ученых.

– А что было не так с анализами?

– Перед тем как ее убили, Джеральдин не нюхала кокаин. Несколько дней. Отчаянно пыталась раздобыть порошок, в силу чего оказался втянутым в дело и Бакл. А ведь в доме хранилось несколько пакетиков – тех, что нашел я. Видимо, остались после вечеринки. Она их спрятала, а потом, наверное, забыла. Все мысли были только о том, кто поставлял ей наркотик.

– А он ее убил.

– Нет, – возразил Питер.

– Я имею в виду Бакла. Он же арестован.

– Только по обвинению в распространении наркотиков.

Стефани нахмурилась:

– То есть убийца не он?

Даймонд промолчал, и она продолжила:

– Но ты-то, мой умник, знаешь, кто настоящий преступник. Тебе бы вернуться обратно в полицию. – Сразу пожалев о своих словах, Стефани взяла мужа за руку. – Но я рада, что не вернешься. Будем чаще видеться.

– Да.

– Давай завтра сходим пообедать в паб? Вдвоем, только ты и я?

Даймонд покачал головой.

– Извини. Завтра не могу. У меня уже назначена встреча.

– С кем же?

– С убийцей. – Он потянулся за пультом дистанционного управления телевизором.

– Тогда в субботу?

Вскоре Питер ушел в спальню. Напускное безразличие Стефани и упрямство Питера еще несколько часов не давали им заснуть. А вскоре после полуночи он ей обо всем рассказал.

 

Глава шестая

Даймонд, сгорбившись, сидел под большим черным зонтом на скамье напротив аббатства. Плащ застегнут под горло, воротник поднят так, что касался полей шляпы. В этом наряде он был неотличим от сыщиков в штатском на зернистой черно-белой пленке фильмов сорокалетней давности. В кафе в конце Эбби-Гейт-стрит Питер купил две порции рыбы с картофелем, и теперь она, завернутая, ожидала своего часа у него на коленях. С Бристольского залива наползли тучи, и над городом моросил мелкий дождик. Все расплывалось в тумане, и половина фасада аббатства скрылась из глаз. Улетели даже голуби, но Даймонд радовался, что пришел сюда. Место удивительно соответствовало его настроению.

Он внимательно вглядывался в каждого, кто шел по брусчатке церковного двора. В большинстве случаев это были либо покупатели, либо туристы. Группа щебечущих по-французски детей направилась к западному входу и скрылась внутри. Со Столл-стрит донеслись звуки скрипичного концерта Макса Бруха. Уличный музыкант здесь часто играл под фонограмму оркестра. Но сегодня ему пришлось сильно постараться, чтобы найти сухую площадку. Но лучше бы несколько минут повременить с игрой, потому что колокола аббатства начали отбивать двенадцать ударов.

– Вы действительно считаете, что это место подходит для разговора? – раздался за спиной Даймонда голос.

Он обернулся и увидел Мэтью Дидриксона.

– Садись. Под зонтом сухо, а рыба остывает.

Парень обошел скамью, взял пакет с рыбой, но остался стоять.

– По крайней мере, нам здесь никто не помешает. Видел мать?

– Вчера вечером. Грег пригласил нас поужинать. Дома невозможно: журналисты не дают покоя.

– Отпраздновали?

– Не совсем. – Мэтью нахмурился и опустил голову. – Грег собирается в Америку.

– Слышал.

– Зовет с собой маму и меня.

– Ты им признался, что это ты убил миссис Джекман?

Мэтью поперхнулся и зябко повел плечами. Он по-прежнему смотрел на брусчатку под ногами.

– Ты должен! – произнес Даймонд.

– Не могу.

– Почему?

– Будет перебор.

– Хочешь сказать, после всего, что пришлось пережить твоей матери?

Мэтью кивнул.

– Я думаю, она знает, – заметил Даймонд, – поэтому безразлично отнеслась к своему оправданию. В глубине души чувствует, что́ на самом деле случилось. А молчит, Мэт, потому что она твоя мама и любит тебя. Но понимает, что правда все равно выплывет наружу, и ей лучше услышать ее от тебя, чем от таких, как я.

Мэтью вгляделся в лицо бывшего суперинтенданта, желая убедиться, что тот говорит искренне.

– Вы расскажете? – Это прозвучало очень по-детски.

– Если потребуется.

– Я с ней поговорю, – пообещал Мэтью. Он покосился на парня, ехавшего через двор на велосипеде. – Меня посадят в тюрьму?

– В тюрьму не посадят. Ты еще несовершеннолетний.

– Будет такой же суд, как над мамой?

– Вероятно. – Даймонду было не до рассуждений о проблемах судебной системы, действующей в отношении двенадцатилетнего убийцы. И объяснять, во что может вылиться заключение в течение неопределенного срока, он тоже не собирался. – Так ты сядешь или нет?

На сей раз Мэт принял приглашение и придвинулся к Даймонду, чтобы оказаться под его зонтиком. В уголках его глаз блестели слезинки.

– Я не собирался убивать ее. Когда пошел к ней в дом, хотел только найти письма. Знал, что она их взяла, чтобы все расстроить.

– Почему не сообщил мне с самого начала? В тот понедельник профессор Джекман позвонил твоей матери и объявил, что письма пропали.

– Мама по-настоящему расстроилась. Очень разозлилась. И я тоже разозлился. Миссис Джекман нехорошая женщина. Я ее возненавидел. Она ругала маму плохими словами, и из-за нее я больше не мог плавать с Грегом в бассейне. А он хотел со мной плавать – был ко мне добр, спас меня, когда я упал в каскад. Грег не пользовался мной, как червяком на крючке, как она заявила, потому что ему понравилась моя мама. Был…

– Тебе как отец?

– Да.

– Хотя я люблю своего настоящего папу.

Настоящий папа – тот, кто общению с сыном предпочитает игру в шахматы и не приехал в Англию, где судили его бывшую жену. Реальность такова, что отец отрекся от сына.

– Что случилось утром в тот понедельник?

– Когда мама везла меня в школу, я почувствовал, что она совсем съехала с катушек из-за этих писем. И решил попробовать забрать их у миссис Джекман. В первый день семестра нам приходится часами толкаться у ризницы, пока не выдадут чистые рясы. Все внимание малышам, а за нами не очень следят. Можно слинять, обежать все окрестные магазины, и никто не почешется. До Батуика я доехал на маршрутке. Дом, конечно, знал и решил, что найду открытое окно. Но все оказалось проще – дверь была не заперта. Сто́ило повернуть ручку, и я оказался внутри. В доме никого не было. Я пробрался наверх и нашел ее комнату. Миссис Джекман находилась там, еще спала. Я хотел поискать письма, но боялся, как бы она не проснулась и не застукала меня.

– И она проснулась?

– Спала, пока я не убрал одеяло с ее лица. Миссис Джекман лежала на спине, натянув одеяло на голову, чтобы свет не резал глаза. Наверное, я бы ее не убил, если бы она не проснулась. Но миссис Джекман пошевелилась, и я снова накрыл ее лицо одеялом. Она сопротивлялась, но без толку – руки были тоже под одеялом, и она ничего не могла сделать. Чем сильнее она брыкалась, тем сильнее я давил. Встал на нее коленом, одновременно испугался и злился. Не запаниковал, просто не хотел, чтобы она меня поймала, и давил на лицо до тех пор, пока она не затихла. Сообразив, что наделал, струсил сильнее. Стянул с нее одеяло, посмотрел на лицо и понял, что она умерла. Не стал искать никаких писем и убежал.

– Сел в автобус и приехал в Бат?

– Да.

– А потом, услышав, что тело обнаружили в озере, наверное, очень удивился?

– Да.

– Что ты подумал?

– Сначала считал, что Грег, обнаружив ее в спальне, унес, чтобы создать впечатление, будто она покончила с собой. Затем предположил, что к озеру ее отвезла мама. Говорили, что труп находился в багажнике ее машины. Я не знал, как поступить. Признаюсь – подведу маму. В тот день, когда вы пришли к нам в дом и она сбежала, у меня не было никакого сотрясения. Я притворился, решив, что если меня положат в больницу, вы отпустите маму.

Даймонд молча кивнул.

– Простите, вы из-за меня потеряли работу!

– Забудь. Наверное, ты спас мне жизнь тем, что быстро привел помощь, когда Энди Ковентри хотел вышибить мне в термах мозги. Так бы и остался там навечно. Давай-ка, парень, ешь свою рыбу с картофелем.

Даймонд обдумывал то, что услышал. Службе уголовного преследования придется поломать голову, как поступить с данным делом. Все вздохнули бы с облегчением, если бы Грег и Дана улетели в Америку и забрали парня с собой. Экстрадировать несовершеннолетних не принято.

Мэтью словно прочитал его мысли:

– Я хочу признаться, как положено. Вы пойдете со мной в полицию?

– Естественно.

– Только сначала мне надо рассказать обо всем маме.

– Правильно.

– Как, по-вашему, она поступит?

– Не станет спешить в Америку.

– А Грег?

– Меня не удивит, если он изменит свои планы, узнав, в чем ты собираешься признаться.

Они доели и поднялись со скамьи. Даймонд легонько дотронулся до плеча Мэтью. Туман начал рассеиваться, и на нижней ступени лестницы стал виден застывший в своем стремлении к небу каменный ангел.