Для «Роллингов» новый 1967-й год начался со скандала. За день до своего выступления на шоу «Sunday Night At the London Palladium» 22 января 1967 г. Брайан, Анита и Кит занялись шопингом в магазине одежды в Челси под названием «Granny Takes A Trip» («Бабушка путешествует»). Кит купил себе футболку с надписью «Иисус спасает», а Брайан — гирлянду украшений и пять или шесть слоев одежды с шарфами, которые он обернул вокруг колен и локтей. Следующим вечером, когда «Роллинг Стоунз» играли на телешоу, на Брайане и Ките были те же самые костюмы, что и во время визита к «Бабушке». В финале концерта «Роллинги» со всей вызывающей самоуверенностью отказались выйти вместе с остальными участниками шоу на вращающуюся сцену, откуда они могли бы мило попрощаться с ожидающими их выхода 10-ю миллионами зрителей. Эти плохие мальчики еще раз подтвердили свою репутацию. Сразу же после этого инцидента Брайан пришел к Питеру Джонсу и сказал ему с горечью: «Мик и Кит подумали, что мы повредим своей славе, если встанем на вращающуюся сцену, потому что это — шоу-бизнесовская сентиментальщина. Но, честно говоря, я с ними не согласен. «Роллинги» наверняка продадут еще 100 тысяч пластинок после такого шоу. Я не понимаю, почему мы не сделали того, что сделали все остальные».
Вышедший в том же месяце альбом «Between the Buttons» встретил у публики далеко не самый теплый прием. Критики окрестили его «однообразным». Брайан добавил на диск множество различных инструментов, в том числе блокфлейту, терменвокс, аккордеон и саксофон.
В начале года газета «News of the World» опубликовала серию статей о тайной жизни дебоширов из стана богатых и бесстыдных небожителей. И, спрашивается, кто более подходил для одной из таких статей, чем распущенные «Роллинг Стоунз»? В ней говорилось, что Мика Джаггера видели в ночном клубе «Blaise’s», игриво предлагающего своим друзьям «бенни» — таблетку амфетамина-бензедрина. На самом деле это был Брайан. А спустя менее чем неделю, 12 февраля — возможно, по наводке «News of the World», — полиция обыскала дом Кита Ричардса в Западном Уиттеринге. Брайан в то время завершал работу над музыкой к фильму и решил передохнуть. Он позвонил Киту с тем, чтобы сказать ему, что он и Анита присоединятся к его вечеринке в течение пары часов. Брайан просто-таки подгадал время! В ту самую секунду отряд детективов во главе с главным инспектором Дайнли вломился в дом Кита, потрясая ордером на арест перед удивленными лицами всех присутствовавших там. «Не волнуйся, Брайан, — успел сказать ему по телефону Кит, — нас всех только что арестовали!»
Впрочем, несмотря на столь широкий публичный резонанс, со временем оказалось, что Мик и Кит были и не особо-то виноваты, и Джаггер много позже говорил, что теперь вся эта история выглядит просто невинной шуткой. Но тогда все было очень серьезно, и это отразилось на судьбе группы. И без того подорвавший свое душевное спокойствие постоянными скандалами с Анитой, Брайан был по-своему шокирован этим арестом и в конце концов поддержал общее решение на время покинуть Британию, которую теперь все называли не иначе, как полицейским государством, пока судебное дело Мика и Кита находится на рассмотрении. Они выбрали Марокко — а именно Марракеш. Для Брайана это путешествие, едва начавшись, стало судьбоносным — в самом плохом смысле этого слова.
Он путешествовал с Анитой и Китом в его авто ”Bentley Continental”, которое вел Том Килок — бывший десантник, видимо, более сведущий в искусстве нападения, чем в умном ведении машины, но у Кита была неисправимая склонность к подозрительным людям. Во время многокилометрового пробега по Франции и Испании они остановились в Париже, чтобы принять к себе на борт подругу режиссера Дональда Кэммелла — Дебору. Дорога, по которой они ехали, была гористой, и вскоре Брайану стало очень нелегко, так как разреженный воздух вызвал у него астматический приступ. Несмотря на то, что он использовал свой аэрозоль, его самочувствие резко ухудшилось всего за час. Вскоре у него случилась лихорадка, температура поднялась необычайно высоко, и им пришлось сдать его в ближайшую больницу, где его немедленно приняли с подозрением на пневмонию. Предположительно, что именно в этот момент Брайан попросил Аниту ехать в Испанию с Китом и остальными без него, сказав, что он присоединится к ним в Танжере, когда будет чувствовать себя лучше. Остановившись в Валенсии, Кит и Анита не могли больше противостоять друг другу, и Кит провел ночь в ее комнате. В это же время Брайан лежал без сна в своей больничной кровати, мучая себя бесконечными подозрениями о том, что же на самом деле происходит между ней и Китом. В приемной отеля служащий передал Аните гору записок от Брайана, в которых он просил ее вернуться к нему в Тулузу, чтобы они уже вместе смогли бы вылететь оттуда прямо в Марракеш. Кит, стараясь сделать еще хоть что-нибудь приличное, попросил ее об этом, но приехав в Тулузу, Анита и Брайан немедленно подрались.
Брайан немедленно почувствовал, что его страхи имеют под собой вполне реальную почву. Недоказанные подозрения, мучившие его еще в Англии, казались ему тогда ничтожными, но у Брайана еще оставался призрачный шанс, что он ошибается. Теперь же и его не осталось. К тому времени, как он вылетел с Анитой к Мику, Мэриэнн, Роберту Фрейзеру, фотографу Майклу Куперу, Киту и Деборе, то был изможден, напряжен и психологически сломлен. Каждая секунда с тех пор была наполнена непереносимым напряжением. Заняв весь десятый этаж отеля, «Роллинги» и антураж устроили «кислотную вечеринку» в надежде заглушить тревогу ожидания надвигающегося суда, но в случае с Брайаном это только спровоцировало в его душе еще большее напряжение. Сцена оказалась уже приготовлена для финального акта драмы, в котором Брайон Гайсин, с кем Брайан немедленно встретился в Марракеше, был всего лишь невинной жертвой.
Не говоря Брайану ни слова, Кит и Анита приняли решение уехать от него, и сказали Гайсину, что в аэропорту должна приземлиться компания британских репортеров. Они попросили его о том, чтобы ради группы Брайан подождал их вместе с ним где-нибудь в городе. Гайсин отвел его на целый день на Джемаа Эль Фна — самую большую городскую площадь, — где бы они могли записать музыку и погрузиться в туманную, сюрреальную атмосферу, наполненную пикантными ароматами приправ и других манящих запахов. Как только Брайан закончил запись, то, счастливый, начал бродить по излюбленному лабиринту базаров с легким сердцем — не ведая, что это ощущение к нему уже долго не вернется. Тем временем в отеле злоумышленники лихорадочно готовились к отъезду. Вся их веселая компания эвакуировалась в мгновение ока. Кит и Анита забрались вместе в «Бентли» с Томом Килоком за рулем и уехали, не оставив ни записки и ни минуты не переживая о том, что почувствует Брайан, когда всего через несколько часов обнаружит себя здесь обманутым и покинутым.
Килок отвез их из Марракеша в Танжер, где они наняли яхту до Малаги, а потом пересели на самолет из Мадрида в Лондон. Вместо того, чтобы вернуться в Марракеш, Том уехал назад в Британию, оставив, таким образом, Брайана предоставленным исключительно самому себе. В этот момент Брайан вернулся в отель, светящийся от радости из-за того, что сделал удачные записи, сжимая в руке длинную резную курительную трубку, перед покупкой которой он не смог устоять на базаре. Когда он обнаружил, что произошло, то просто обезумел. Он начал бешено бегать по отелю, совершенно не в состоянии поверить в то, что его все покинули. Снова и снова спрашивал он служащего в приемной отеля, нет ли какой записки для него, и, наконец, бурно разрыдался. Его самые глубокие и потаенные страхи оказались правдой, и в этот день он готов был покончить с собой. В ту ночь он позвонил Ронни Мани в Лондон, еле связывая слова в предложения. Та посоветовала ему не терять голову и дать телеграмму в офис «Стоунз» о том, чтобы ему немедленно выслали деньги на обратный путь. Брайан повиновался.
Льюис Джонс сказал в радиопередаче о Брайане, которая вышла уже после его смерти в 1971 году: «В чем я твердо убежден — это что он потерял единственную девушку, которую он когда-либо любил; это стало для него большим ударом. Он изменился неожиданно и пугающе — из светлого энтузиаста Брайан превратился в тихого, мрачного и погруженного в себя молодого человека. Эта перемена была настолько разительной, что мы с матерью, увидев его, были просто шокированы, и, как мне кажется, он уже никогда не стал прежним. Именно в это время, как мне кажется, он связался с наркотиками. Принимал ли он их так, как многие любят выпить иногда, или нет — не знаю... Я не узнаю этого никогда. Я убежден и всегда буду убежден в том, что это был переломный момент в жизни Брайана — гораздо более значительный, чем вся эта его поп-сцена».
Прибыв в Париж, Брайан появился на пороге квартиры своего друга Дональда Кэммелла, растрепанный, шальной и без багажа. «Они покинули меня, — это все, что он мог сказать ему, когда тот открыл дверь, — они просто отвалили и покинули меня!» В ту ночь Брайан был так взволнован, что Дональд с трудом понимал, что же с ним произошло. Временами все, о чем Брайан мог говорить — это о деревянной трубке, которую он купил вместе с Гайсином в Марракеше, но Дональд мог легко заметить, какой ужасный стресс Брайан получил от всего происшедшего с ним. Брайан все время продолжал бормотать о том, что просто не представляет, где же Кит и Анита могли запропаститься. (Тем временем беглецы приютились в небольшой квартирке на Сент-Джонс-Вуд в Лондоне.)
На следующий день, будучи совершенно не в состоянии отвлечься от навалившихся на него эмоций, Брайан продолжил свой путь в Лондон. Несмотря на всю свою ярость и горестные чувства, его единственной мыслью тогда было умолять Аниту вернуться к нему. Но его мольбы остались неуслышанными. Единственное, что теперь надолго завладело умом Брайана — это вернуть Аниту назад, но чем больше он унижался и получал от нее очередной отказ, тем больше он ощущал всю горечь этой коварной измены. Он стал намного больше пить. Брайан поглощал теперь двойной «Бакарди» с «Колой» как простую воду, но и в этом питье ему никак не удавалось утопить свое горе. Если раньше его квартира была переполнена друзьями, то теперь вокруг него были лишь немногие, у которых хватало терпения или желания попытаться хоть как-то помочь ему. Он обратился к наркотикам — заполняя ими свою душу, он пытался забыться, укрыться от буйного пожара смешанных чувств, что кипели в нем — и, в случае «хорошего трипа», его непреходящая грусть и одиночество, которые неумолимо простерли свои объятия над ним, на время уходили. Эта история привела к самым плохим последствиям из всех возможных. Брайан никогда не был дураком по части наркотиков. Он всегда знал свой предел и не принимал определенных видов наркоты. Но на этот раз он полностью потерял контроль над собой.
То, что Анита покинула Брайана ради Кита, было для него несчастьем вдвойне: с одной стороны, из-за того, что его предали, с другой — как коварно все это было обставлено. Еще более жестоким было то, что Анита, живя с Китом, стала для него постоянным напоминанием этого фиаско — и его, Брайана, неадекватности, как ему самому это казалось. Одно — это потерять женщину, но совсем другое — увести ее у друга, участника своей же группы. Это невозможно было забыть, так как главный виновник — Кит — был всегда рядом как постоянное напоминание о случившемся. Очевидно, что Анита никогда не любила Брайана — с самого начала. Она использовала страстное чувство Брайана, чтобы купаться в лучах его славы под солнцем «Кайфующего Лондона» — и для того, чтобы пробиться в сферу влияния «Роллингов». В конце концов она этого добилась. Развязка была неизбежной…
Брайан в душе всегда оставался ребенком. Слишком многого в своей жизни он достиг играючи, почти нечаянно, он привык к легким победам и сознательно искал для себя трудностей, если не сказать — проблем. Анита была для Брайана больше, чем просто красивой игрушкой: в ней он видел плод своих долгих мучений в поисках себя и славы; награду за свое существование в мире страстей; итог своих вечных стремлений к прекрасному. Вместе с тем вкус Брайана был безнадежно испорчен его образом жизни: вместо обычной человеческой любви, простых и понятных чувств он хотел запретных любовных утех, безумного томления, бесплодных переживаний и роковых страданий — и он получил их в итоге.
Теперь он был самым несчастным человеком на свете — без веры во что бы то ни было, дрейфуя между пароксизмами рыданий и всплесками ярости. Наконец, он обратился к неизбежной в своем положении помощи. 9 марта 1967 года Брайан решился лечь в частную психиатрическую клинику «Priory» в Роуэмптоне в надежде избавиться от депрессии. Впрочем, оставался он там весьма недолго, и вся польза от этого вскоре улетучилась буквально в один момент, так как спустя две недели «Роллинги» отправились в европейское турне, начавшееся в Швеции. И каждый раз, когда Брайан смотрел на Кита, он являл для него символ его, Брайана, личных неудач. Этот изматывающий прессинг привел к быстрой дегенерации Брайана, превратившегося, как любили и любят отмечать до сих пор, из ее лидера в главного отстающего. Но, тем не менее, по этому поводу имеются диаметрально противоположные мнения. Одни утверждают, что возможности Брайана в эту пору резко сошли на нет, другие — что он был настолько экстраординарен, что даже когда находился под действием наркотиков, то мог играть просто великолепно. Наверное, истина лежит где-то посередине.
Закончив свой памятный тур 17 апреля, группа, прекратила гастролировать, как оказалось потом, на следующие два с лишним года. Это турне оказалось последним в жизни Брайана. Вернувшись домой, Брайан изо всех сил начал стараться отвлечься от своих проблем, но у него это абсолютно не получалось. С тех пор, как в его жизнь вошли Перрины, он стал по-настоящему зависим от них. Брайан очень верил Лесу, и тот помогал ему везде, где только можно. Джэни Перрин стала лучшим другом Брайана. Несмотря на то, что у нее была своя семья, она всегда находила время для Брайана — и это дошло до того, что ее собственные дети считали его своим старшим братом. В основном Брайан просил выслушать его разговоры о наболевшем. Ему было необходимо знать, что он может обратиться к Джэни по любому волнующему его вопросу. Но Брайан был таким мужчиной, который никогда ни с кем не обсуждал своих женщин. Его частная жизнь оставалась его личной проблемой. Это подтверждал и его новый друг Ноэль Реддинг, басист Джими Хендрикса — Брайан взял его под свое крыло. Они часто появлялись вместе на серебряном «Роллс-Ройсе» Брайана: в «Speakeasy» или в «Ad Lib» — просто как два друга-одноклассника.
Некоторые силы Брайан по-прежнему черпал из своей работы над саундтреком. Фильм «Mord Und Tőtschlag» (в английском переводе названный «A Degree of Murder») представил Германию на Каннском кинофестивале, который прошел в начале апреля. Однако вся гордость, переполнявшая его, была омрачена тем, что ему нужно было ехать во Францию на фестиваль вместе с Анитой. Ее присутствие в Каннах в качестве главной «звезды» фильма означало то, от чего он старался спрятаться, вновь настигло его и начало преследовать с новой силой.
Но сие было неизбежно. Анита была рядом — вместе с остальными заговорщиками: Китом, Майклом Купером и всем антуражем. В прессе появились фото Брайана и Аниты, пирующих в ресторанах, но в реальности они были далеки друг от друга, как никогда. К сожалению, Брайан еще не принял данный ему в Марокко урок впрок, и каждый раз, когда ему подворачивался шанс, он по-прежнему слезно упрашивал Аниту вернуться к нему. Но его рыдания были напрасными. Он отступал и снова наступал, налегая на наркотики и выпивку, которые, как он ожидал, могли привести его в забытие.
Уехав из Канн за день до закрытия фестиваля, 10 мая, Брайан в безрадостном расположении духа прилетел назад в Лондон, где обнаружил у порога своей квартиры отряд из отдела по борьбе с наркотиками Скотленд-Ярда, которые немедленно ткнули ему в лицо ордер на его арест. Было четыре часа вечера. Брайан с затуманенными глазами недоуменно взирал на то, что полиция устроила в его доме ночью. Один из гостей еще оставался в квартире — это был его друг, происходивший из швейцарской благородной фамилии — принц Станислаус Клоссовски де Рола, барон Уоттвилльский, своим друзьям известный как Стэш. Брайану в этом художественном беспорядке просто некуда было ступить. Детективы методично шерстили всю квартиру, постоянно что-то находя. Шаря под покрывалами кровати в зале, они обнаружили кошелек с таинственной субстанцией. Брайан сказал, что хоть эта кровать и его, он никогда не видел этого кошелька — и Стэш тоже. В ванной полисмены обнаружили фиалу с небольшим количеством в ней кокаина. Всего в различных местах квартиры было найдено 11 «объектов», каждый из которых содержал в себе следы наркотиков: две канистры, два кошелька, две трубки, два сигаретных окурка, коробка с папиросной бумагой, кувшин и даже колесико от кресла, которое использовалось как пепельница. Конопли они нашли достаточно, чтобы скрутить семь или десять «косяков».
Глядя на все происходящее спросонья, но вместе с тем и с изрядной долей тревоги, Брайан понял, что его настигло окончательное поражение. Когда Брайана и Стэша вели к машине, на улице их уже поджидала толпа репортеров, как если бы случилось какое-нибудь культурное событие. Невероятно, но факт — вся пресса Лондона прознала об этом аресте словно заранее, и теперь она словно ожидала момента поглотить Брайана.
В тот же день в 5 часов вечера Брайану было предъявлено формальное обвинение в «хранении конопли и конопляной смолы, что является нарушением пункта 13 Акта 1965 г. об опасных наркотиках и Положения 3 об опасных наркотиках (№2) Положения от 1964 г. (СИ 1964 №1811), а также «использования средств для курения конопли и конопляной смолы, что является нарушением Секции 5(а) вышеназванного Акта».
Это было жуткое совпадение, что Брайан был арестован в тот самый день — 10 мая, когда Мик и Кит появились в суде магистрата Чичестера на предварительном слушании по их делу в «Redlands». Они были выпущены на испытательный срок под залог 100 фунтов каждый, присяжные заслушали ходатайство об их невиновности, и суд был назначен на 27 июня. Для всей страны теперь стало очевидным, что полиция хочет ни много ни мало развала «Стоунз»; для всех, кто был близок к ним, не оставалось никакого сомнения в том, что их решили сделать плохим примером для всех. Пэт Эндрюс, узнав об аресте Брайана, решила было подбодрить его — но у ней не было никакой возможности встретиться с ним хотя бы ненадолго.
На следующий день, 11 мая, Брайан и Стэш ненадолго предстали перед председателем Верховного Суда на Марльборо-стрит. Оба они выбрали суд присяжных на Внутренних заседаниях в Лондоне, и были выпущены под залог в 250 фунтов. Первым движением Брайана была телеграмма родителям в Челтнем: «Пожалуйста, не переживайте. Не делайте плохих выводов. И не судите меня слишком строго. Люблю вас. Брайан». Брайан тогда избрал своим временным жилищем квартиру на Слоун-стрит фотомодели Аманды Лир, впоследствии — известной певицы, которую вывел в люди Дэвид Боуи. С Амандой он познакомился в Париже в 1965 году, когда ездил туда с Анитой. Они оставались хорошими друзьями, и эта их дружба даже была запечатлена в песне «Стоунз» «Miss Amanda Jones». Вместе они тусовались в клубе «Speakeasy», а по ночам Брайан плакал у нее на плече. К сожалению, их отношения долго не продлились, хотя Брайан и Аманда встречались еще пару раз в следующем году.
Если в хит-парадах это был явно не лучший год для «Стоунз», то теперь он обещал стать еще хуже. Когда два года назад Брайан, Мик и Билл были оштрафованы за то, что обмочили стену гаража, их соперники «Битлз» получили Ордена Британской Империи. Теперь, приближающимся летом 1967-го, когда Брайану, Мику и Киту угрожали вполне реальные тюремные сроки, «Битлз» с неподражаемой интуицией сфокусировали все самые разноплановые аспекты «власти цветов» в своем совершенно особенном альбоме “Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band”. С самого первого аккорда эффект этого диска был потрясающим для всех групп на тогдашней поп-сцене. Мик и Кит, прослушав «Пеппера», немедленно решили ответить на него альбомом в таком же духе — и даже лучше. Брайану не понравилось это намерение. Теперь ему все труднее становилось понимать их. Впрочем, он сам и не подозревал, что в нем скрыты просто недюжинные способности исполнителя психоделической музыки, и это со всем великолепием проявится в следующем альбоме группы.
К счастью, у Брайана еще была отсрочка — в следующем месяце в Монтерее, Калифорния, должен был состояться самый первый в мире международный поп-фестиваль под открытым небом. Оргкомитет уже был собран для организации этого действа, и, в частности, туда был приглашен Пол Маккартни. Чэз Чандлер, экс-участник «Animals», был в это время менеджером потрясающего молодого чернокожего гитариста по имени Джими Хендрикс. Будучи давним другом Джонса, Чандлер позвонил Джону Филлипсу из группы «Mamas And Papas» в Калифорнию, и позвал к телефону Брайана, который тогда гостил у него дома. Он попросил своего друга, не объявит ли он Джими со сцены. Тот согласился и сразу же был приглашен гостем оргкомитета на весь уикенд 10–11 июня. Он поехал туда вместе с женой Эндрю Олдэма Шилой и Нико, певицей из «Velvet Underground», и там немедленно накупил себе целый чемодан одежды. Каждый день он примеривал на себя кучу прикидов и всегда спрашивал мнение окружавших его женщин. После нескольких таких примерок Нико даже взмолилась, чтобы Брайан перестал — однако тот, конечно же, не остановился.
Здесь Брайан провел очень счастливые выходные. В отличие от своих коллег, он отказался от услуг телохранителей и свободно разгуливал между бивуаками хиппи, радостно созерцая зрелище разноцветных палаток и сопутствующих шоу, наслаждаясь ощущением «всемирного товарищества». Как утверждали в основном те, кто не был там, Брайан был якобы «эфирной тенью» себя самого, уже неся на своем челе печать медленного угасания. Если принять во внимание то, что с ним произошло незадолго до этого, в подобном описании нет ничего удивительного. Оглядываясь назад, он уже почти считал свой арест чем-то маловажным и, несмотря на слухи, будто все эти три дня он провел на STP — наркотике, который вызывает 72-часовой «трип», Брайан был не «под кайфом».
Он привлек к своей персоне колоссальное внимание. Куда бы он ни пошел, разодетый в пух и прах, весь честной народ восхищался одним его присутствием. Представитель «королевской семьи» рока, облаченный в вельвет, кружева и развевающиеся шелковые узорчатые рубашки, кумир молодежи, в то же время пивший со всеми обычное пиво и наслаждавшийся их компанией — Брайан стал настоящим богом для хиппи 60-х. Ему всегда нравилось знакомиться с новыми людьми и не строить из себя недотрогу; одним своим присутствием он заставлял любого, кто находился с ним рядом, чувствовать себя непринужденно и позволял следовать за ним. Брайан постоянно дрейфовал от одной тусовки к другой, оставаясь с каждой из них ненадолго, а потом уходя в неизвестном направлении. Представив публике выступление Джими Хендрикса, он всецело отдался созерцанию новых американских «звезд» блюза — например Джэнис Джоплин. С типичной для него откровенностью он поразил журналистов, сказав об Отисе Реддинге, также выступившему в Монтерей: ««Роллинги» считают себя лучшей группой мира. Но я и за миллион фунтов не смогу стать таким же, как Отис Реддинг».
Широко освещенный в прессе суд над Миком и Китом начался 27 июня. Оба были признаны виновными. Сочувствие к ним было массовым. Брайан, воспользовавшись тем, что все внимание общественности перешло на Мика и Кита, втайне от всех посетил психиатра — доктора Леонарда Генри, принимавшего своих пациентов на Харли-стрит. Угроза суда, как электричество из песни группы «Аквариум», смотрела Брайану прямо в лицо, и куда бы тот не пошел — везде его встречало неизменное осуждение. Брайан буквально гнулся под тяжестью проблем, навалившихся на него. Усталость и опустошение настолько прижали его к стене, что он уже не питал никакой надежды на лучшую жизнь. Доктор Леонард Генри пришел к выводу, что очередной нервный срыв Брайана не за горами, и с 6 июля посоветовал ему отдохнуть второй раз в этом году — на этот раз в стенах клиники «Priory» под чутким надзором доктора Энтони Флуда, которого Генри предварительно попросил об услугах для своего «звездного» пациента. Брайан хотел скрыться от глаз публики тихо, но что бы он не предпринял — неважно, насколько личным был этот шаг — все всплыло-таки в газетах, и уже на следующий день его изрядно огорошили заголовки, кричавшие: «Брайан Джонс в больнице».
Его трехнедельное пребывание в клинике началось с того, что он приехал туда, экстравагантно одетый, вместе со Сьюки Потье и кучкой друзей, на своем «Роллс-Ройсе» с затемненными стеклами. Брайан отказался оставаться в больнице, пока ему не предоставят сдвоенную палату для Сьюки, предпочтительно с двухместной кроватью. Однако доктор Флуд запретил ей расположиться вместе с ним. Брайан спорил, но безуспешно. В итоге он проводил ее, и в тот же вечер Брайана усыпили на несколько часов, чтобы затем начать полноценное лечение.
Надо сказать, что доктор Флуд с самого начала отнесся к Брайану более чем скептически, посчитав, что тот смотрит на него «сверху вниз». В последующие дни они много беседовали на разные темы, говорили и о наркотиках — помогала ли Брайану марихуана расслабиться лучше, чем лекарства, и так далее. Однако доктор Флуд так и не проникся к своему пациенту симпатией, чего Брайан не мог не ощущать. Впрочем, лечащий врач дал ему дельный совет — попробовать выпустить в Англии пластинку с арабской музыкой.
В начале лечения Брайан пребывал в очень плохой форме. В его диагнозе было сказано: «тревожный, депрессивный и явно суицидальный характер». Доктор Флуд считал, что Брайану нужно не лечение от наркозависимости, а помощь в обретении эмоциональной стабильности и сведение на нет его приступов депрессии, случавшихся в результате жизненных проблем. Брайан поначалу с неохотой отвечал на провокационные вопросы психиатра, но вскоре «сдался». Он отлично понимал, что ему нужна помощь, и вскоре открыл доктору Флуду все свои внутренние раны. Словно наказанный за все свои излишества болезнью и депрессией, Брайан в беседах с ним выказал страстное желание стать нормальным, обычным человеком, или даже поступить в университет, чтобы заняться академической карьерой. Но эмоциональный дискомфорт не покидал Брайана ни на минуту. Почувствовав себя несколько лучше на половине лечения, он начал просить доктора Флуда разрешить ему посетить студию «Olympic». Он сказал ему, что группа сейчас записывает новый альбом, и убедил его в том, насколько необходимо его присутствие в студии. Флуд не видел в этом шаге ничего хорошего и с неохотой отпустил Брайана с тем условием, что тот вернется к полуночи. Брайан вернулся на следующее утро в 7 часов, явно что-то приняв «на грудь» — столько, что даже не мог стоять прямо. В студии ему дали наркотик мандракс. Доктору Флуду ничего не оставалось, как начать лечение сначала, снова усыпив Брайана на двое суток.
Спустя десять дней, 24 июля, Брайан был выписан. А еще спустя неделю слушалась апелляция Мика и Кита. В то время как их судьба висела на волоске, Мик и Эндрю Олдэм ответили согласием на предложение Питера Уайтхеда снять клип по мотивам их безрадостных приключений. Съемка проходила в тот же день, когда Брайан сбежал из больницы, и его плачевное состояние как нельзя лучше видно в этом ролике. Это была песня “We Love You” с подпевками Леннона и Маккартни, и она вышла на сингле в августе. Ужасающий вид Брайана со стеклянными глазами под действием психотропных лекарств, скорее всего, был причиной тому, что Би-Би-Си запретила сей клип. По собственным словам Уайтхеда, «это была, наверное, лучшая вещь, что они сделали, так как ее хотели видеть все». С этим трудно согласиться: столь больного и жалкого Брайана не нужно было показывать никому — а тем более миллионам зрителей.
В то время как Мик вместе с «Битлз» слушал в Уэльсе лекции нового гуру хиппи из Индии — Махариши, Брайану и Киту пришлось взвалить на себя весь груз работы над новым альбомом «Their Satanic Majesties Request». Но конфликты внутри группы не утихали, и, чтобы развеяться, Брайан отправился вместе со Сьюки в Танжер и, как всегда, остановился в отеле «Minza». Вместе с ними поехал Кристофер Гиббс. Во время своих каникул парочка повздорила, и Сьюки в отчаянии приняла сверхдозу наркотиков. Брайан отнеся к этому событию на удивление прохладно — но, к счастью, все закончилось благополучно: вскоре Сьюки выписали из больницы, и пара продолжила свои каникулы еще на неделю.
Они вернулись в Лондон, где Брайан стал ожидать суда. Он провел много ночей в походах по клубам. Однажды в клубе «Speakeasy» Брайан выпивал вместе со Сьюки и несколькими друзьями, как вдруг неожиданно заметил у стойки бара привлекательную блондинку с волосами точь-в-точь как у него. Ее звали Дебби Скотт. Так как Брайан был навеселе, она отреагировала на его интерес довольно холодно, но согласилась приехать к нему домой — в то время как Сьюки ничего не оставалось, как с досадой ретироваться. Брайан позднее спросил Дебби, поехала ли она к нему на квартиру из-за того, что он ей понравился, или из-за того, что был «Роллингом». Она сказала, что из-за того, что он был «Роллингом». Брайан удивился, но ненадолго.
Дебби работала официанткой в клубе «Blaise’s», и Брайан начал посещать ее по нескольку раз в неделю. Менеджер «Blaise’s» Джим Картер-Фэй иногда позволял Дебби отлучаться, когда Брайан приходил к ней. Однажды вечером они уехали за город, и Брайан украсил все заднее сиденье своей машины опавшими листьями с деревьев, которые подобрал на дороге — потому что они выглядели очень красиво и уютно шуршали, когда на них садились. Брайан и Дебби виделись друг с другом время от времени в течение следующего года — обычно тогда, когда Сьюки не было в городе. Вместе они принимали много «кислоты». Хотя у Брайана с Дебби так и не случилось настоящего «путешествия» под ее действием, это часто происходило у него с другими — часто случайными — людьми.
В то же время Брайан иногда занимался работой над альбомом «Роллингов» “Their Satanic Majesties Request” — и качество этой работы было превосходным. Как считает Глин Джонз, именно Брайан спас от провала песню “2000 Light Years From Home”, изменив ее стилистическую и лирическую направленность с помощью меллотрона. Его игра на этом инструменте в песнях “We Love You” и “2000 Light Years From Home” — это одни из его самых замечательных музыкальных пьес. Меллотрон представляет собой похожую на орган машину, которая, используя записанные ранее звуки на магнитных пленках, воспроизводит звук любого инструмента или их комбинации. Играть на нем — это целое дело, так как ни одна из лент внутри него не выстроена ровно. Чем больше клавиш вы нажимаете, тем медленнее крутятся пленки внутри него. Брайан про себя отрабатывал, в какой отрезок времени нажимать определенные клавиши на секунду раньше других, чтобы не получилось диссонанса.
Мистическая, загадочная, холодно-космическая партия меллотрона Брайана вызывает в памяти знаменитую Хоральную прелюдию фа-минор И.С. Баха, звучащую в фильме А. Тарковского «Солярис». Тоска Брайана по извечному — любви и пониманию, его тревоги и страх перед настоящим и будущим, тяжкие видения и призраки его прошлой жизни, о которой мы никогда не узнаем, и которые он так желал изжить в себе навсегда — чтобы они оказались «за 2000 световых лет» от него, — все это соединилось в инструментальной дорожке “2000 Light Years From Home” (в рабочем варианте, еще без текста, она носила название “Toffee Apple”.) Прерывистые, тревожные звуки заключенных в недрах меллотрона скрипок и альтов напоминают морзянку или позывные неведомого космического корабля, а может быть — крик о помощи заблудшей в недрах далеких галактик одинокой человеческой души. Эту вещь можно смело назвать предтечей «нью-эйджа» и всей «электронной» музыки. Меллотрон немедленно взяли на вооружение новые талантливые исполнители и группы, среди них — “King Crimson”, чей дебют состоялся уже после смерти Брайана — на мемориальном концерте в Гайд-парке 5 июля 1969 года. Меллотрон Брайана также звучит в вещах “She’s A Rainbow”, “On With the Show”, а также “Citadel”, где он играет, кроме того, и на саксофоне. Хаотические, сюрреальные композиции “Satanic Majesties” как нельзя лучше охарактеризовали его жизнь и его настрой в этот период. Как он однажды сам заметил по-философски: «Вся наша жизнь так или иначе испытывает на себе воздействие социальных и политических влияний. Немудрено, что все это проявляется в наших работах». В ту пору Брайана часто обвиняли в том, что он не приходил на запись, или же ничего не делал в студии. Однако никто и не задумывался о том, насколько близко он подошел к очередному жизненному кризису. К тому же прибавились и другие проблемы. После четырех лет работы группу покинул Эндрю Олдэм. После своего увольнения он немедленно начал судебное преследование издательской компании, организованной Кляйном — “Nanker Phelge USA”.
Cьюки все труднее было успокаивать расшатанные нервы Брайана, и в конце концов она сама подверглась его разрушительному влиянию. Брайану все время казалось, что он окружен врагами, и что за ним охотятся. Однажды, когда он был в квартире один, к нему домой стали яростно стучать какие-то двое мужчин, и первой его мыслью было, что это — полиция. Брайан стремглав побежал к телефону, чтобы позвонить Джэни Перрин. Та немедленно посоветовала ему открыть дверь на минуту и ударить одного из них по лицу. Не желая следовать смелому совету Джэни, Брайан положил трубку и сел в испуге, прислушиваясь к повторяющимся ударам в дверь и угрозам в его адрес. Наконец, непрошенные гости ушли.
В одиночестве Брайану неизменно начинал являться самый жуткий кошмар, который он когда-либо видел в жизни: тюремное заключение. День суда приближался с каждым днем, отношения с группой у него были просто никакие, и, за некоторым исключением, его окружали только недоброжелатели. Находясь в столь опасном положении духа, Брайан за сравнительно недолгий период времени дважды попытался свести счеты с жизнью. Однажды он позвонил Джэни с тем, чтобы сказать о том, что собирается выкинуться в окно в отеле “Дорчестер”. Во второй раз он сказал ей, что хочет перерезать себе вены, но та невозмутимо ответила ему, чтобы он сделал это в ванной, чтобы не пачкать кровью паркет в спальне. Подобные «шуточки» на время успокаивали Брайана. Но вообще трудно сказать, в какой помощи на самом деле он нуждался. В сочувствии — да, но какими понятными ему и действенными способами можно было выразить его в те черные дни? Брайан замкнулся в себе и, кажется, словно полюбил это невероятно тяжкое, но вместе с тем и такое бесконечно щемящее чувство покинутого и преданного всем миром.
Суд над Брайаном начался 30 октября на Внутренних слушаниях в Лондоне. После обвинения было зачитано ходатайство о признании Брайана виновным в хранении и курении конопли, но невиновного во всех остальных обвинениях. Главный обвинитель сказал суду, что когда Брайана допрашивали в процессе обыска его квартиры, есть ли у него еще какие-нибудь наркотики, то он ответил: «Я страдаю астмой; единственные наркотики — это лекарства от нее». Обвинение строилось на 11-ти «объектах», которые были конфискованы при обыске.
Защитник Брайана, королевский адвокат Джеймс Комин, доложил суду, что Брайан страдает от глубокого нервного срыва и находится под строгим медицинским надзором, который идет ему на пользу. Он многое сказал о музыкальном таланте Брайана и его интеллекте. В суд был вызван и доктор Леонард Генри, подтвердивший необходимость продолжения лечения. Затем было дано слово самому Брайану. Когда его спросили, намеревается ли он полностью завязать с наркотиками, то он ответил: «Это — моя непосредственная цель». Он сказал судье, что наркотики приносят ему только неприятности, мешают его карьере, и озвучил желание в том, чтобы никто не последовал его примеру. Адвокат счел нужным отметить, что Брайан не торговал наркотиками и не распространял их.
Но все это было бесполезно. Брайана признали виновным. Попросив Брайана встать, судья сказал: «Я чрезвычайно тронут всем тем, что услышал, но ввиду всех обстоятельств вас правильнее всего приговорить к тюремному заключению». Несмотря на то, что в штрафном списке Брайана не значилось ничего более страшного, чем хождение в туалет перед гаражной стеной, его приговорили к 9-и месяцам тюремного заключения за то, что он сделал свою квартиру местом для курения наркотиков, плюс 3 месяца за хранение конопляной смолы. Отбывание наказания должно было начаться немедленно. Кроме того, судья присудил Брайана заплатить 250 гиней судебных издержек и отказался отпустить его под залог. Как только Брайан, охваченный ужасом, был увезен в тюрьму, суд словно прорвало. Журналисты осадили недоумевающих друзей Брайана и его фанов, сгрудившихся в галерее зрителей, в надежде протащить сенсационный вердикт в прессу сегодня же.
Брайан, бледный как мел, сжав решетку в полицейской машине, в безмолвии и страхе смотрел на тюремных офицеров, которые по-садистски размахивали парикмахерскими ножницами перед самым его лицом, показывая тем самым, как долго они ждали, чтобы состричь его знаменитые локоны. На улицах уже собирались маленькие демонстрации против осуждения Брайана. Одну из них, в частности, возглавлял брат Мика Джаггера Крис, который отсидел после этого ночь в полицейском участке. В тот же вечер доктор Грин, по распоряжению адвокатов Брайана, пошел на встречу с судьей в его приемной в Королевском Зале Правосудия. Грин внес в дело Брайана поправку о том, что тот болен. В итоге Брайана освободили под залог в 750 фунтов. Когда Брайан покидал тюрьму, то единственное, что он сказал, было: «Все, что я хочу — это чтобы меня оставили в покое». Спустя несколько дней публицист «Роллингов» издал официальное заявление: ««Роллинги» продолжат свою карьеру — в этом нет никакого сомнения». Другими словами, они стремились доказать всему миру, что если Брайана и посадят, то группа определенно продолжит играть без него.
В начале декабря был, наконец, издан альбом “Their Satanic Majesties Request”. Брайан по-прежнему шел в музыкальном арьергарде, хотя и пребывал в постоянной депрессии. Он старался держать себя в руках — но только до дня своей апелляции. На этот раз Брайан предстал перед советом из четырех судей, возглавляемых верховным судьей лордом Паркером Уоддингтонским. В пользу Брайана снова выступили доктора Генри и Флуд, обрисовавшие для него мрачные перспективы в случае возможного заключения под стражей. Они оба сочли нужным предупредить суд, что «столкнувшись с невыносимой для него ситуацией, Брайан, вполне возможно, совершит попытку самоубийства». (Обратите внимание на это заключение! )
Апелляционный суд решил пойти — на благо Брайану — на весьма нестандартный шаг: консультацию с независимым психиатром Уолтером Нойштадтером. Грин и Нойштадтер встретились за несколько дней перед апелляцией. Тогда Нойштадтер сказал Грину, что Брайан показался ему вполне милым юношей и весьма чувствительной личностью с несомненным талантом. Также он подумал, что Брайан испытывает большие трудности с идентификацией себя как личности. Вместо стандартной процедуры, когда он встречался со своим подопечным только единожды перед судом,
Нойштадтер виделся с Брайаном четыре раза. Для апелляции он подготовил следующий доклад:
«Его IQ равно 133. Интеллектуальное функционирование больного простирается в рамках его словаря и общих познаний об окружающем, способностей к абстрактному мышлению и социальной осведомленности. Он не выказывает признаки расстройства формального мышления либо психотических нарушений мыслительного процесса. Как бы то ни было, мыслительные процессы мистера Джонса раскрывают в себе некоторое ослабление связи с реальностью как результат интенсивной и стихийно возникающей тревоги. В последнее время он чувствует большую угрозу со стороны внешнего мира, как результат возрастающего неадекватного контроля агрессивных инстинктивных импульсов. Этот репрессивный контроль имеет тенденцию к исчезновению, и тогда больной часто отчетливо игнорирует угрозу, созданную при прорыве этих импульсов в сферу сознания. Временами он проектирует свое чувство агрессии так, что ощущает себя жертвой своего окружения; в других случаях он обращает его вовнутрь, результатом чего являются отчетливые депрессивные тенденции и ассоциированный с ними риск суицида. Сексуальные проблемы мистера Джонса тесно соприкасаются с его проблемами по поводу возникающего в нем чувства агрессии — так, он испытывает весьма ярко выраженную тревогу в плане фаллической и садистической сексуальности из-за скрытых агрессивных побуждений. Тем не менее, эти фаллические побуждения также находятся в конфликте с его желаниями, возникающими как результат его значительной пассивной зависимости от кого-то или чего-то. Этот конфликт препятствует любому зрелому гетеросексуальному урегулированию — он отчетливо удаляется от любого нормального гетеросексуального вмешательства. Эти сексуальные трудности являют собой определенную эмоциональную незрелость мистера Джонса и вызывают в нем значительное смятение и вопрос о его идентификации. Он колеблется между образами пассивного, зависимого ребенка со смутными признаками взрослого человека с одной стороны, и идола поп-культуры — с другой. Он по-прежнему очень подвержен Эдиповым фиксациям. Он смешивает роли матери и отца. Частью эта запутанность может показаться результатом очень сильного отторжения, которое он испытывал по отношению к доминирующей и контролирующей матери, отвергавшей его и явно предпочитавшей его сестру. В заключение, моя точка зрения в том, что в настоящее время мистер Джонс находится в крайне рискованном состоянии эмоциональной нестабильности, что является результатом его неразрешенных проблем с импульсами агрессии и сексуальной идентификацией. Его понимание реальности весьма хрупко как следствие ослабленного эффекта интенсивной тревоги и конфликтов, окружающих подобные проблемы. Большая часть его тревоги ныне локализована вокруг его потенциальной возможности тюремного заключения, но ее глубокие причины коренятся гораздо глубже. По этой причине он настоятельно нуждается в психотерапии, которая поможет собрать сведения о его потенциальных личностных возможностях и интуитивных способностях для сдерживания его тревожного состояния. С другой стороны, его прогноз очень неблагоприятен. Ясно и вполне вероятно, что его тюремное заключение спровоцирует полный разрыв с реальностью, психотический срыв и отчетливо увеличит риск суицида для этого молодого человека».
Спустя 5 недель, 12 декабря, слушалась апелляция Брайана. Вечерние газеты вышли с полуметровыми заголовками «ДУША БРАЙАНА ДЖОНСА». Полагаясь на свидетельства троих независимых психиатров, суд оштрафовал Брайана на 1000 фунтов и осудил его условно на 3 года с тем, чтобы он продолжил свои визиты к доктору Грину. Брайан был очень недоволен тем, что ему нужно было каждые 2 недели ходить к офицеру и просить у него разрешения в том случае, если он намеревался покинуть страну. Особенно ему не нравилось, что офицер был старше его и много говорил о своих детях.
Когда суд постановил не заключать Брайана в тюрьму, то лорд Паркер, верховный судья, предупредил его: «Запомните, что это — лишь определенная степень милосердия, которую оказал вам суд. Это — не прощение. Вы не можете теперь хвастаться, что вас «отпустили». Вы по-прежнему находитесь под контролем суда. Если вы не сможете сотрудничать с инспектором, наблюдающим за поведением условно освобожденных преступников, или с доктором, и если вы учините еще одно правонарушение любого рода, то вас снова будут судить и наказывать. И вы знаете, какое наказание вас ждет».
Брайан покинул зал суда в безмолвии. Его единственными словами было: «Я очень счастлив, что свободен». Единственным «Роллингом», присутствовавшим на апелляции, был Мик. На следующий день газеты отдали ему целые страницы. А спустя два дня Брайан был найден без сознания на полу своей квартиры шофером Джоном Кори. Отвезенный в больницу св. Джорджа в Гайд-Парк-Корнер, очнувшись, он запаниковал. Теперь он не верил никому и рвался домой. Спустя всего час после госпитализации Брайан, вопреки советам врачей, начал суетиться и говорить, что он всего лишь устал, и что ему нужно идти домой.
Брайан надорвался. За его плечами было 33 турне; ожидание суда и связанные с ним проблемы, взаимоотношения в группе, прогрессирование болезни — все это постоянно держало его в стрессовом состоянии. Он изменился в худшую сторону — как физически, так и морально. Однако Брайан надеялся, что пройдя через все круги ада в ушедшем году, ему удастся, наконец, поправить свои дела к лучшему в следующем.