История Берингии, насколько можно о ней судить, свидетельствует о палеолитической культурной общности не только применительно к Северной Евразии, но и ко всей околополярной области. А значит, правомерно попытаться и в палеоиндейских культурах (прежде всего на севере континента, на территории бывшей Русской Америки) отыскать следы гиперборейского субстрата, о которых в этой книге говорится достаточно подробно на евразийском материале.

Вот только будут ли убедительными результаты таких разысканий? Сравнительное языкознание и сравнительная мифология еще не разработали вопросы глубинного родства культур Старого и Нового Света столь тщательно, как это сделано, скажем, в области ностратических языков и культур; исследования такого рода немногочисленны (работы Е. М. Мелетинского, С. А. Старостина, В. В. Шеворошкина, Ю. Е. Березкина, А. Г. Каримуллина и некоторых других авторов), да и сами их авторы подчеркивают предварительный характер своих выводов. Поэтому ограничимся лишь несколькими частными культурологическими реконструкциями. Хотя надо сказать, что даже «консервативная» по своей природе археология предоставляет весьма важный материал для этих реконструкций.

Одна из древнейших археологических культур Старого Света, которая может быть признана родственной культурам палеоиндейским, выявлена на Камчатке. Это ранняя ушковская культура, существовшая 15–11 тыс. лет назад (получила название по стоянке Ушки). Изучавший ее археолог Н. Н. Диков отмечает сходство камчатских кремневых орудий с теми, что были обнаружены на Аляске, на поселениях культуры бритиш-маунтин (20–18 тыс. лет назад), и даже южнее, в Центральной Америке (примерно 13–10 тыс. лет назад существовал «сквозной» сухопутный проход из Евразии в Америку; он не прерывался тогда ни водными преградами, ни ледниками и вел через Берингию и Аляску на юг Нового Света, между Кордильерским и Канадским ледниковыми щитами). Причем, как ни странно, в палеолите Сибири, соседствующей с Камчаткой, не обнаружены аналоги ранней ушковской культуре.

Можно ли на данном основании предположить, что эти археологические культуры происходят от гипотетической культуры-прародительницы, существовавшей еще севернее — на нынешнем шельфе Ледовитого океана или на каких-то остатках континента Гипербореи? Наверное, такое предположение не лишено смысла. Небесперспективны и поиски следов этого «аляскинско-берингийского» локального варианта общей гиперборейской протоцивилизации в наследии здешних народов, живших в более близкие к нам эпохи. Ведь, по мнению большинства археологов и этнографов, Дальний Восток и Аляска сохраняли традиции единой по происхождению культуры, по крайней мере, до IV–III тыс. до н. э.

Да и позднее, в неолите, новокаменном веке родственные культуры (на высокоспециализированной охотничье-рыболовческой основе) прослеживаются на огромной территории — от Волго-Окского междуречья до Беломорья, от Приладожья до Прибайкалья и Камчатки (эти культуры объединяла керамика с орнаментом из ямок и отпечатков гребенчатого штампа). В приполярной Европе эти традиции сохранялись вплоть до середины I тыс. н. э., а в Северной Азии и Америке — вплоть до самого недавнего, «этнографического» времени: у таких народов, как юкагиры, нганасаны, ханты, манси, нанайцы, нивхи; в Новом Свете — у алгонкинов, атапасков Аляски, индейцев Северо-Западного побережья Тихого Океана…

Думается, этот перечень убеждает, что индейцы Русской Америки действительно могут для своего региона считаться наследниками гиперборейской протоцивилизации. Вот только что конкретно можно сказать о культуре их далеких предков?

Прежде всего, отметим, что их природное окружение в верхнем палеолите было (во всяком случае, в некоторые периоды времени) более благоприятным, чем сейчас. Об этом свидетельствуют, в частности, раскопки 1990‑х годов на Аляске, на полуострове Сьюард. Здесь был обнаружен слой вулканического пепла возрастом 17 тыс. лет; под этим слоем оказался «законсервированный» участок древней поверхности земли времен Берингии. Это была тундровая равнина, которая изобиловала травоядными животными и водоплавающей птицей (озер здесь тогда было больше, чем сейчас).

Это лишь материальная база. А культура здешних гипербореев? Если судить по этнографии северных индейцев, исключительно стойко хранивших традиции предков, в Гиперборее Палеоиндейской пользовались достаточно изысканной, легкой, красивой и гигиеничной посудой из бересты и дерева, как и на Русском Севере. Относительно прочной и «стильной» одежды из кожи и меха можно особенно не распространяться: у индейских народов она не только дожила до XX века, но и оказала колоссальное воздействие на разработки многих современных модельеров.

Разумеется, в реконструкции духовной культуры ситуация более сложная. Но и здесь заметны важные для нашей основной темы северные мотивы, которые можно соотнести с полярным символизмом или даже с представлениями о Гиперборее. Один из таких мотивов есть в общем для Северо-Восточной Азии и Северной Америки эпосе о божественном Вороне — творце мира. В палеоазиатском эпосе, отразившем «реликты» космогонического мифа, говорится о сакральном браке Ворона с Гусыней (или Уткой); у атапасков Аляски Ворон вступает в этот брак, необходимый для сотворения мира, с Лебедью, после чего они летят на юг. Ворон останавливается отдохнуть на скале посередине океана и создает в этом месте сначала остров, а затем и материк — Аляску. В палеоазиатском материале этот рассказ о перелете через океан отсутствует.

Сюжет глубоко значительный. Ведь получается, что место сакрального брака Ворона и Лебеди находится еще севернее, чем аляскинское Заполярье: в Гиперборее? Конечно, миф (тем более, его отголоски) — это не историческое свидетельство, но в рамки полярного символизма тут «укладывается» и образ скалы посередине океана, традиционно соотносящийся с мифологемой Полярной Горы, Первичного Холма в изначальном Океане. Причем в атапаскском мифе косвенно присутствует и мотив Демиурга в образе божественной Птицы, ныряющей на дно океана и достающей оттуда «материал» для сотворения мира. Но ведь «миф о ныряющей Птице» — это общий космогонический миф для многих народов Евразии и Северной Америки, от русских поморов и карел до нганасан и юкагиров, возможно, связанных генетически с палеоиндейской культурой, до индейцев алгонкинов и сиу (это убедительно показывает в своих работах В. В. Напольских). Высказывается обоснованное предположение о праурало-алтайском происхождении этого мифа и его проникновении в Америку лишь в X тыс. до н. э.; однако и гиперборейская версия его происхождения, как в Лапландии, так и в Новом Свете, представляется не менее убедительной.

Немало интересного в палеоиндейских исследованиях открывает и «лингвистическая археология».

Начнем с данных русского языка. Всем известно слово «закуток» — уголок, укромное место. Происходит оно от общеславянского «кут» (kąt), чаще всего переводимого как угол; согласно Словарю В. Даля, в русской избе это мог быть или второстепенный, «бабий», или, наоборот, почетный угол. Есть в русском слово «кутать» — укрывать, прятать; есть и ныне полузабытое «котец» — кошель, запруда для ловли рыбы. В чешском языке это последнее слово означает маленький дом. У этого слова — глубокие индоевропейские корни: например, в авестийском языке древних иранцев kata — это комната, кладовая (см. Словарь М. Фасмера. Т. II. С. 351).

Исследуемый корень есть и в ностратическом словаре В. М. Иллич-Свитыча. Слово *kadV в ностратическом праязыке означало сплетать (из прутьев) (ОСНЯ, № 192); в русском языке сохранились, пережив 10–15 тысячелетий, рефлексы этого слова: «котец, коты» — плетеное сооружение, плетенка для рыбной ловли. В. М. Иллич-Свитыч отмечает, что в этом же ряду находится латинское catinus, миска — слово, первоначально означавшее плетеная посуда.

На первый взгляд, все это — лексика сугубо бытовая. Интересно, что и латынь сохранила северный образ плетеной посуды (наподобие русских туесов) в условиях давнего господства в Средиземноморье посуды керамической. Однако ведь и одно из средневековых именований образа, священнейшего для европейского эзотеризма, — образа Грааля — это Sacro Catino, «Святая Чаша». То есть в буквальном, изначальном смысле речь тут идет о чаше именно плетеной, палеоарктической. Европейская мифология сохранила и родственный Граалю образ «корзин изобилия», хотя невозможно точно установить, восходит ли этот образ к борейской культуре или возник позже.

Однако, что касается самого корня kot-, kut-, то он уверенно прослеживается и на уровне более древнем, чем ностратический. Об этом свидетельствует лексика языковых семей, контактировавших в верхнем палеолите с ностратическими регионами. Скажем, в коптском языке Египта (раннехристианской эпохи) мы обнаруживаем слова «котэ» — окружать и «экот» — строитель. В очень древних по происхождению языках синокавказской макросемьи «куат», «кот», «кхат» могло означать двор, квартал, улица, проход. В почти исчезнувших ныне (но очень важных для реконструкции древнейших контактов Старого и Нового Света) енисейских языках «коат», «кат», «кут» — это дорога, путь.

Здесь в образ огороженного, «оплетенного» пространства привносится идея движения, которая тоже вполне могла изначально соотноситься с гиперборейскими определениями святилища. Но, видимо, главный смысловой оттенок исследуемого корня — это мотив ограды, что подтверждается и данными дальневосточных языков-изолятов, «языков-заповедников». Скажем, у айнов «кутеки» — частокольная изгородь для охоты на оленей; «куту» — изготовленная из загородок рыбная ловушка (почти как в русском языке!); «кут» — пояс; «каси» в древнеайнском означало дом. У нивхов «кэть» — деревянное корыто (типологически родственное плетеной посуде, о которой говорилось выше), а «кути» — безусловно, сакральный и очень важный для нашей темы термин — отверстие, связующее мир людей с миром иным, запредельным: через это отверстие (один из традиционных образов Полюса Мира) лебеди осенью улетают в иной мир.

Подобные оттенки смысла этого древнего корня отслеживает в своих исследованиях и В. Э. Орел, сопоставляя ностратическое *kadV — сплетать (из прутьев) с афразийским (семито-хамитским) «код» — сосуд, а также с синокавказским «кэмдэ» — ограда, стена. И, наконец, подтверждение правильности предположения о гиперборейских истоках этого корня дает языковой материал, собранный у индейцев Русской Америки. В языке тлинкитов, обитателей Крайнего Севера Нового Света, плетеный сосуд, по данным начала XX века, обозначается словом «кат»! У некоторых индейцев северо-запада Америки, живших южнее тлинкитов, подобные сосуды (или плетеные сетки) именовались схожим образом (первый согласный этого корня у них превращался в «ш» или «ч»).

Итак, получается, что исходный смысл борейского слова, которому посвящено это конспективное исследование — локальный участок пространства, обнесенный сплетенной из прутьев изгородью. Но ведь плетеная хижина или священная ограда — это и есть (согласно общему мнению большинства этнографов и археологов) одна из форм изначального храма в древнейших культурах Евразии! Такие ограды (без кровли) еще сравнительно недавно (по гиперборейским меркам) венчали святые горы древних славян, а в русской поэзии этот поистине архетипический сакральный образ дожил до XX века — вспомним известный сборник «Ограда» символиста В. Пяста.

Похоже, что и столь знакомое религиозной культуре последних тысячелетий сближение образов храма и священного сосуда (тема Грааля) в той или иной форме имело место уже в гиперборейской протоцивилизации, отстоящей от нас на 20–30 тысячелетий и простиравшейся по всему околополярному региону Северного полушария. А богословский смысл святилища, обозначавшегося словом «кут» («кот», «кат» и т. д., — в различных родственных диалектах той далекой эпохи), можно, по-видимому, определить как «врата перехода» из профанного мира в мир сакральный. Вестниками этого перехода, возможно, считались лебеди (как известно, упоминаемые и в античных легендах о Гиперборее), — доныне священные и для русских поморов, и для многих других народов Севера. Возможно, в борейскую древность уходит и связанный с лебединой мифологией общеевразийский мотив трансмиграции душ усопших вместе с лебедями (или гусями) к Полюсу Мира.

Гиперборейским наследием Палеоиндейского Севера наиболее адекватно можно объяснить и семантику лабиринта у коренных народов Нового Света. Этот священный символ мегалитической Европы, вроде бы не встречающийся на Евразийском Севере восточнее Новой Земли, неожиданно обнаруживается значительно дальше, в наскальных изображениях у индейцев Северо-Запада Америки, а также в Калифорнии и к востоку от нее — среди петроглифов, оставленных предками нынешних индейцев уто-ацтекской языковой семьи в североамериканском штате Аризона и в Мексике. (В целом границы этих регионов близки к рубежам Русской Америки, и, наверное, тут можно было бы поговорить о России, в широком метафизическом смысле, — как о преемнице гиперборейских традиций; однако такого рода построения не входят в число задач данной книги.)

Известные науке американские лабиринты сравнительно немногочисленны. Как правило, это петроглифы, которые затруднительно датировать. Впрочем, в Мексике выявлен и лабиринт североевропейского типа, выложенный из камней. Важна тут не техника изображения или сооружения, а тот факт, что в Северной Америке сохранились, — прежде всего у аризонского народа хопи, — исключительно четкие мифологические коннотации самого символа лабиринта.

Лабиринтный миф у индейцев Аризоны и Мексики бытует именно как миф — в гораздо более полной форме, чем в Северной Европе, где осколками этого мифа выступают, как правило, лишь названия лабиринтов и иногда имена их строителей. Особенно значительной представляется соотнесенность североамериканского лабиринтного мифа, у индейцев хопи, с космогоническим учением. Ведь символическое воспроизведение космогонической парадигмы всегда составляет сокровенную основу истинной инициации; мистериальная составляющая, как свидетельствуют этнографические данные, действительно присутствует в индейских легендах, связанных с лабиринтами. Вероятно, индейский материал может быть продуктивно использован и при реконструкции гипотетического исходного варианта лабиринтного мифа, восходящего к палеоарктической протоцивилизации.

Миф этот, очевидно, имеет полярно ориентированный характер. Его полярность обусловливается не только соотнесенностью с лабиринтом, который, так сказать, по определению ведет к мистическому Центру Мира, но и одной необычной особенностью легенд народа хопи об антропогенезе (эти легенды, также связанные с символикой лабиринта, развивают космогоническую тему происхождения Вселенной и ее обитателей и входят в число инициатических преданий). В этих легендах фигурирует исхождение хопи из Подземного Мира, где они первоначально жили; исхождение (или восхождение) совершается, согласно общим законам мифологического пространства, вдоль полярной Оси Мира.

«Осецентричность» индейского лабиринтного мифа непосредственно подтверждается мифоритуальной практикой и самой конструкцией церемониального — причем именно инициатического! — сооружения кива (kiva) у народа хопи. Кива представляет собой «прямоугольное или квадратное строение, полуподземное; в полу имеется небольшое отверстие, которое обозначает пуповину, идущую из земли, а также путь исхождения людей из Подземного Мира». Эту незримую ось продолжает лестница, проходящая сквозь кровлю. Символика предельно ясная: Полюс, Ось Мира и гиперборейский квадрат сторон света вокруг Полюса. Справедливости ради отметим, что вышеприведенное определение кива в исторической ретроспективе не совсем точно: наиболее древние, сооруженные до европейского завоевания кива по преимуществу круглые в плане, — хотя есть среди них и квадратные (либо же квадрат присутствует в оформлении центрального отверстия, или входа в подземное помещение).

Какое же место здесь занимает лабиринт? Как установил этнолог Фрэнк Уотерс, несколько лет живший среди хопи и изложивший современным религиозно-философским языком учение индейских знатоков традиции, лабиринт, важнейший символ в религии народа хопи, обозначает творящее лоно Матери-Земли — прародительницы хопи. Собственно говоря, символ Матери-Земли включает в себя как лабиринт, так и исходящую из его центра прямую линию.

Фрэнку Уотерсу были известны среди аризонских петроглифов один круглый и пять квадратных лабиринтов (диаметром от десяти до пятнадцати сантиметров) на скалах к югу от деревни Орайби, а также один круглый лабиринт (22,5 см в диаметре) на скале к югу от Шипаулофи. «Комбинация этих двух форм вырезана на деревянном жезле, который устанавливается перед (…) алтарем в кива Квани, в Валпи, во время церемонии Вувучим.

Этот символ обычно известен под названием Тапуат, Мать и Дитя. Квадратная форма означает духовное перерождение из предшествующего мира в последующий, как это выражено в символике самого Исхождения /из Подземного Мира/. В этой конфигурации прямая линия, исходящая из входа в лабиринт, не связана с ним непосредственно. Два ее конца символизируют две стадии жизни — стадию нерожденного ребенка в лоне Матери-Земли и стадию ребенка после того, как он рожден, причем прямая линия символизирует пуповину и путь Исхождения.

Если повернуть лабиринт так, чтобы эта прямая линия заняла вертикальное положение, вы увидите, что нижний ее конец находится в U-образных объятиях «рук» лабиринта. Внутренние изгибы лабиринта изображают плодные оболочки, охватывающие ребенка в лоне, а внешние изгибы — материнские руки, которые впоследствии держат его.

Круглый лабиринт слегка отличается по своей структуре и значению (это классический лабиринт из семи колец). Осевая прямая линия входа непосредственно соединяется с изгибами лабиринта, и центр креста, который она образует, символизирует Отца-Солнце, дарителя жизни. Внутри колец лабиринта изогнутые линии оканчиваются в четырех точках. Все линии и проходы лабиринта отображают вселенский план Творца, которому человек должен следовать на своем жизненном пути…

Дополнительный оттенок значения, присутствующий в этом круговом варианте, заключается в том, что он также символизирует концентрические границы земель, традиционно принадлежащих индейцам хопи, у которых есть тайные обители вдоль этих границ. Во время Вувучим и других церемоний жрецы выстраиваются в четыре цепи вокруг деревни, чтобы на ритуальном уровне вновь заявить права на эти земли, сообразно вселенскому плану.

Структурной параллелью символу Мать и Дитя служит кива (круглое в плане подземное священное помещение у хопи), означающее, собственно, Матерь-Землю. Сипапуни, небольшое отверстие в полу, представляет лоно, место Исхождения из предшествующего мира, а лестница, ведущая сквозь крышу, для другого Исхождения в последующий мир, представляет пуповину. Исхождение ритуально воспроизводится во время церемонии Вувучим, когда инициируемый испытывает духовное перерождение».

Конечно, старейшины хопи употребляли в своих истолкованиях какие-то иные, более простые слова; однако вряд ли можно сомневаться в том, что Уотерс правильно их понял и изложил. Символ лабиринта в таком понимании приобретает поистине удивительную глубину и осмысленность. Мистериальная составляющая тут очевидна; примечательно, что в роли инициируемого, переживающего второе рождение, у хопи оказывается не просто один герой или адепт (как это обычно бывает в инициатических мифах), но целый народ, — похоже, по праву считающий себя наследником древнейшего населения Америки.

Именно инициатическая парадигма второго рождения (в общем-то универсальная и хорошо изученная), накладываясь на миф и сам графический символ лабиринта, структурирует его семантику и раскрывает присущий ему аспект посвятительного пути. Следуя изгибам лабиринта, адепт (или целый народ посвященных) минует хтоническое Царство Тьмы, Подземный Мир; обретает центральный Полюс (в пределах этого низшего яруса бытия) и по Оси Мира восходит в сферы более высокие — рождается или возрождается в них (всего в религии хопи говорится о четырех мирах). Очевидно, что эта парадигма не противоречит и европейским представлениям о лабиринте как образе земных извилистых путей и о его центре, откуда пилигрим у Я. А. Коменского («Лабиринт Мира и Рай Сердца») восходит от дольнего в горняя.

Обратим внимание еще вот на что. Индейский миф предлагает в графическом образе лабиринта, в его наиболее универсальной и архаичной форме — лона Богини-Матери и исходящей из него линии рождения-посвящения — универсальный ключ к пониманию не только всевозможных собственно лабиринтных святилищ и петроглифов. В том же мистериальном ряду оказываются и курумы Центральной Азии — алтайские каменные курганы с отходящей от них аллеей менгиров (обозначающих путь грядущего возрождения или воскрешения усопшего, путь его души); и лабиринтообразные концентрические круги с исходящей из центра прямой линией — в петроглифах мегалитической Британии; да пожалуй, и загадочные, вызывающие споры в научном мире «знаки с отростками» в петроглифах Российского Севера — скального святилища на Онежском озере. Последние представляют собой круги или полумесяцы с двумя лучами-отростками; это действительно похоже на планировку алтайских курумов с их аллеями менгиров, хотя обычно загадочные карельские петроглифы трактуют, и весьма убедительно, как солнечные и лунные знаки. Сопоставима ли эта интерпретация с символикой лабиринтного посвящения? Ведь и индейский миф говорит об исхождении из лона Земли-Матери, а не из светил небесных…

Конечно, наши реконструкции лишь приближают нас к общему смыслу гипотетического мифа палеоарктических мистерий, предположительно ставшего основой сакрального символизма более поздних культур. В деталях этот миф мы себе не представляем. Да и различные варианты его вполне возможны; они могли существовать и очень давно, в ностратическую эпоху. Так что вариант палеоиндейский мог в чем-то отличаться от палеоевропейского. И все же есть тут одна ниточка, — лингвистического порядка, причем весьма древняя, — связующая образ светил небесных с лабиринтом как таковым. Эта ниточка еще недостаточно хорошо видна, да и не дает она ответ на все возникшие вопросы, но интуиция подсказывает, что это верный путь.

Речь идет об одном борейском корне, реконструированном С. А. Старостиным: MVNCV, светоносный. От этой протолексемы произошло ностратическое слово *mVnzV с тем же значением, а также родственные слова других макросемей. В более поздние эпохи на основе этих корней возникла разветвленная матрица словоформ, связанных по смыслу прежде всего с небесными светилами. Означают эти словоформы в основном Солнце или Луну. В солнечной группе оказались праязыки картвельский (*mze-) и эскалеутский (*maca-). В лунной группе — индоевропейский (*mens-), прасинокавказский (*wengco) и, возможно, аустрические языки (*mongs). В прауральском *minV — небо. А вот дравидийские языки дают значение звезда (*min-), — как и языки америндейские (*meca), хотя эта же индейская протолексема в наречиях уто-ацтекской языковой семьи (распространенной как раз в Аризоне) означает Луну.

В афразийских языках, согласно сетевому словарю С. А. Старостина, коннотации этой борейской лексеме не слишком уверенные: чадское *mVsh-, утро, а также вторая часть семитического слова *sVmVsh-, Солнце (Шамаш — бог Солнца). Однако к этому, наверное, можно добавить и одно довольно редкое и по-разному толкуемое слово из Библии: mazouroth (mazaroth, mazzaroth).

В Ветхом Завете всего лишь дважды (в Книге Иова и в Четвертой Книге Царств) встречается это слово, по-видимому, не вполне ясное уже во времена составления Септуагинты, поскольку семьдесят толковников оставили его без перевода, транслитерировав еврейскую словоформу греческими буквами (аналогичным образом иногда поступают и в новоевропейских переводах Библии). Несомненно лишь, что оно имеет отношение к почитанию неба и небесных светил. Возможно, и тогда, и позднее, во времена масоретские и в период подготовки латинского текста Вульгаты, существовало несколько вариантов истолкования этого слова.

Вот как выглядят эти библейские упоминания, в контексте соответствующих книг и в комментариях «Толковой Библии» преемников А. П. Лопухина.

В Книге Иова это речение Бога: «Можешь ли ты связать узел Хима и разрешить узы Кесиль? 32 Можешь ли выводить созвездия /mazouroth/ в свое время и вести Ас с ее детьми? 33 Знаешь ли ты уставы неба, можешь ли установить господство его на земле? «(Иов 38: 31–33). В комментариях к этому речению отмечается идея строгой, неподвластной человеку гармонии в устроении созвездий «Хима» — Плеяд и «Кесиль» — Ориона. «Такая же правильная закономерность наблюдается в движении (…) маззарот. По мнению одних, под маззарот разумеется Венера, Юпитер или Марс, и выражение «выводить в свое время» указывает на их периодические появления. Другие (Делич, Ланге) разумеют под маззарот двенадцать знаков Зодиака. При последнем понимании вышеприведенное выражение получает такой смысл: можешь ли ты для каждого месяца вывести определенный знак Зодиака так, чтобы он был видим пред и после солнечного захода. Чтение LXX «μασουρώθ» — оставленное без перевода еврейское название созвездия. Ас — Большая Медведица; дети ее — три звезды, составляющие хвост созвездия».

В Четвертой Книге Царств речь идет о борьбе царя Иосии с многобожием: «И отставил жрецов, которых поставили цари Иудейские, чтобы совершать курения на высотах в городах Иудейских и окрестностях Иерусалима, — и которые кадили Ваалу, Солнцу, и Луне, и созвездиям /mazouroth/ и всему воинству небесному…» (4 Цар. 23: 5). В комментариях подробно рассматриваются терминологические моменты, связанные с отстранением прежних жрецов: ««Отставил» (евр. гигибит, отстранил — не «сжег», как LXX, слав. кατέκαυσε, сожже, в Алекс. код.: κατέπαυσε, Vulg. не точно: delevit) жрецов, евр. кемарим, LXX: Хωμαρίμ (кодд. 19 82. 93. 108 у Гольмеса: τους ιερεις), Vulg. aruspices, слав. Хамаримы (жерцы чародеи) — жрецов — ставленников царей иудейских и израильских (ср. Пс. 10: 5; Соф. 1: 4), т. е. священников нелевитских, какими, например, были священники культа тельцов (3 Цар. 12: 31, 32; 2 Пар. 11: 15) и которые отличаются /с одной стороны/ от жрецов идолов, или жрецов Ваала, Солнца, Луны, созвездий и всего воинства небесного, с другой — от священников высот, которые, хотя отправляли служение на высотах, однако были из рода Левия (4 Цар. 23: 8) (см. проф. Бродовича, Книга пророка Осии, стр. 350). «Созвездия», маззалот, LXX μαζουρώθ, слав. планеты, бл. Феодор (вопр. 54): звезды; по толкованию раввинов (Levy, Neuhebrдisches und chaldдisches Wцrterbuch Bd. III, s. 65), маззалот, как и ассирийск. manzaltu, означает двенадцать знаков Зодиака (Vulg. duodecim signa)».

Кемарим, хомарим, хамаримы древнееврейского оригинала, истолкованные какгаруспики в латинской Библии и как жрецы-чародеи в древнерусском переводе… Не восходит ли это именование жрецов светил небесных к борейским (т. е. включающим в себя и афразийский, и ностратический материал) истокам алтайского слова шаман? И к борейским же коннотациям термина химия (Chymeia, Chemia, Chimia и т. д.), понимаемого как название инициатической науки, связанной в том числе и с астрологическими, и с астрономическими символами? Тем более, что одно из средневековых европейских имен алхимии звучит по-гречески Мaza (латинское соответствие — Massa). Кстати, даже если сходство этого именования с начальной частью рассмотренной библейской словоформы случайно, то это созвучие просто не могло не приобрести символическую нагрузку у греко-египетских алхимиков, прекрасно знавших авраамическую, библейскую традицию и в то же время осмысливавших сакральную терминологию в духе александрийской филологической школы. Заметим, что и в греческой патристике термин mazouroth встречается только у двух авторов, и оба они — александрийцы (Евсевий Александрийский и Олимпиодор Александрийский).

В комментариях к еврейской Библии слово mazzaroth осмысливается как участки неба, небесные обители, зодиакальные созвездия и производится от корня mazal, свет или судьба (ср. известное благопожелание: mazel tov). В диахронической ретроспективе афразийских языков истоки библейской лексемы прослеживаются до III тыс. до н. э., до аккадского языка. В нем положение планеты в зодиакальном круге обозначалось как manzaztu, слово, превратившееся еще в ассиро-вавилонской лексике в manzaltu (mazzaltu в ассимилятивном варианте). Отсюда позднее произошло арабское manazil — лунная стоянка, то есть одно из 28 подразделений ежемесячного пути Луны.

Не правда ли, все эти соответствия исследуемой библейской словоформы в совокупности удивительно точно согласуются со спектром значений реконструированной С. А. Старостиным борейской лексемы MVNCV? Свет и небесные светила, Луна и Зодиак — зримый небесный путь Солнца. Древнейшая известная нам афразийская форма — аккадское manzaztu — выглядит как убедительный коррелят реконструированному ностратическому *mVnzV, светоносный…

Вот только при чем здесь миф лабиринта? Да при том, что, если уж мы в этой книге пытаемся в сравнительно-исторических исследованиях сопоставлять не отдельные слова, признав этот путь рискованным и ненадежным, а целые лингвосемантические матрицы, то нельзя не заметить следующее. Практически все, что выше говорилось о мифе лабиринта, в палеоиндейской, палеоевразийской и гиперборейской ретроспекции, укладывается, в своей целокупности, в семантическую матрицу лексемы MVNCV и ее авраамических соответствий! Полярный символизм Оси Мира в семантике аризонских лабиринтов — и указание на северные созвездия (Плеяды, Большая Медведица, Орион) в упоминании mazouroth у Иова; Солнце и Луна в осмыслении протолексемы MVNCV — и солнечно-лунные знаки карельских петроглифов, в широком смысле лабиринтообразные; 12‑звенный Зодиак как ключ к загадочному библейскому слову — и 12 колец лабиринта, в его наиболее полном варианте (эта привязка к числу 12 в религиоведении традиционализма XX в. трактуется как один из признаков гиперборейского наследия).

В этой же лабиринтной матрице, по-видимому, оказываются и древнейшие алхимические коннотации. Ведь известно же греческое (александрийское?) название алхимии μαζα и его латинское соответствие massa. Можно предположить, что и алхимическое Великое Делание, и мистериальное прохождение лабиринта (а он входит в число священных символов у александрийских алхимиков) метафизически тождественны и к тому же безусловно связаны с мистикой света или его обретения — то есть с исходным значением все той же борейской лексемы MVNCV. Тогда не исключено, что и индоевропейское (английское) maze, головоломка, лабиринт, — из того же ассоциативно-семантического поля.

Или еще такое наблюдение. Библейское mazzaroth (Иов 38: 32) в еврейской экзегетике обоснованно сопоставляется с таким термином, как Heder, комната, дворец, обитель, и, соответственно, с Hadre Teman, тайники юга в синодальном переводе (Иов 9: 9). Образ загадочный; но существенно, что он опять же сближается с теми же самыми северными созвездиями: Бог «сотворил Ас, Кесиль и Хима и тайники юга»! Если допустить, что мы находимся в смысловой матрице лабиринтного мифа, то ведь центр лабиринта — это символ Полюса. А значит, все кольца лабиринта, по которым идет взыскующий полярных таинств, находятся к югу от этого центра. Тайники мистического Юга? Созвездия, слагающие небесный лабиринт вокруг Полюса Вселенной? Маззарот, обретающие свой борейско-лабиринтный смысл в ретроспективе гиперборейского мифа?

Звездная мудрость авраамической традиции в обозначенной здесь лингвистической матрице сакральных символов и слов смыкается с неясным нам в деталях, утраченным в его конкретных формах гиперборейским символизмом лабиринта и ритуалом посвящения в его мистерии — и у палеоиндейцев, и у мудрецов Европейского Севера. В пользу этого косвенно свидетельствует и то обстоятельство, что лабиринт — не единственный сакральный образ, связующий мистериальные центры Лапландии и Аризоны.

В 1997 г. на Кольском полуострове было сделано открытие мирового значения: на скалах Канозера, близ Умбы, обнаружены многочисленные петроглифы, родственные карельским, известным ранее. И среди канозерских петроглифов — своеобычной формы концентрическая четырехконечная звезда, или крест. Именно такой символ занимает центральное место среди петроглифов в пещерном святилище Аризоны — в так называемой Пещере Жизни, в композиции, имеющей отношение к мистерии творения, порождения новой жизни (на тождественность концентрических крестов Лапландии и Аризоны внимание автора этих строк впервые обратил мурманский краевед, исследователь северных лабиринтов Леонид Васильевич Ершов). Эта композиция включает в себя, помимо концентрической звезды, изображение шамана с ритуальными жезлами, увенчанными изображениями птиц, фигуру Кокопелли (божество плодородия) и сцену ритуального соития. Схожая четырехконечная звезда в современном индейском искусстве трактуется как ярчайшая Утренняя Звезда, возвещающая зарю, как могущественный дух, почитаемый народами пуэбло.

Не напоминание ли это о мифе полярной зари, о возрождении Солнца в начале гиперборейского литургического года? Тем более, что исследователи Пещеры Жизни установили: солнечный свет проникает в нее, падая на звезду-крест, приблизительно в то время, когда у современных индейцев хопи проходит инициатическая церемония Вувучим. Она начинается 5 ноября и длится две недели, предвосхищая зимнее солнцестояние — великий праздник воскрешения Солнца, североевропейский Юл. Вспомним: именно церемония Вувучим мистически реализует миф творения, миф лабиринта. Получается, что звезда-крест — в том же мистериальном ряду, что и символ лабиринта, во всей его гиперборейской глубине. И обнаружение аналогичной звезды в петроглифах Лапландии вполне закономерно.

А сближение мистериальных центров Лапландии и Аризоны, невероятное на первый взгляд, находит неожиданное подтверждение в свидетельствах науки, пожалуй, еще более педантичной и объективной, чем археология, — в антропологических исследованиях. Известный польский антрополог Анджей Верчиньски, проанализировав результаты краниологических измерений серии черепов из захоронений ольмеков — представителей древнейшей известной нам цивилизации Нового Света (II–I тыс. до н. э.) — пришел к довольно неожиданным выводам.

По результатам проведенных в середине XX в. исследований нескольких десятков захоронений в Тлатилько (1100—600 гг. до н. э.) и в Серро де лас Месас (Классический период), расовый состав ольмеков обнаруживает существенный палеоиндейский элемент (10,6—13,6 %) — долихокефалы с признаками как европеоидной, так и монголоидной расы, родственные палеоайнским и палеоарктическим этносам Северо-Восточной Азии. Главенствует элемент тихоокеанский (36,5—45,5 %); встречается и тип средиземноморский, североафриканский (4,5—18,3 %), и даже экваториально-африканский и бушменоидный (4,5—13,5 %). Однако на втором месте после тихоокеанского находится элемент лапоноидный (21,2—31,8 %).

А. Верчиньски объясняет эту этническую ситуацию так. Индейцы палеолита и мезолита характеризовались сочетанием палеоайнского, палеоарктического и тихоокеанского типов с примесью лапоноидного элемента. Затем пришла новая волна населения тихоокеанского типа в сочетании с лапоноидным, — на этой стадии сформировались америндейские этносы доклассической Месоамерики. Все остальное — результат спорадических контактов через океаны, с Китаем эпохи Шан и со средиземноморско-африканским регионом.

Такие контакты, скорее всего, действительно имели место: это подтверждается многочисленными свидетельствами из области культуры и искусства. Вот только могли ли редкие трансокеанские плавания (возможно, вынужденные и случайные) китайских и финикийских мореходов столь существенно повлиять на этнический состав древнейшей цивилизации Нового Света? Вряд ли. И главный камень преткновения тут — лапоноидный элемент. Ведь это антропологический тип древнейшего, дофинноугорского населения Лапландии. Как лапландцы-то добирались в Месоамерику? Через Ледовитый океан и Канадскую Арктику, через Скалистые горы и бескрайние прерии? Или пешком через всю Евразию, а потом опять же через Северную Америку?

Гораздо логичнее будет предположить, что выявленное многообразие расовых типов существовало в Америке со времен палеоиндейских, — та же самая расовая чересполосица, которая обнаруживается археологами в палеолитической Европе. И в Месоамерику эти волны населения шли с севера собственного континента, а также, вероятно, из регионов еще более северных. Прежде всего — из Беринги, которая в конце палеолита и в раннем мезолите постепенно уходила под воду. Этносы палеоарктически-айнско-тихоокеанского типа, сочетавшие в своем облике признаки европеоидной и монголоидной рас, расселялись отсюда в Новом Свете, но одновременно — и в Старом, давая начало предкам палеоазиатов и айнов: две волны медленного, многотысечелетнего продвижения с севера на юг. Впрочем, в Северо-Восточной Азии родственное палеоайнам и палеоазиатам население наверняка было и во времена Беринги.

А лапоноиды? Учитывая, что их основное средоточие находится далеко к западу от палеоазиатских регионов, можно предположить, что и разделение их и предков палеоазиатов началось раньше. Протолапоноиды, ставшие позднее составной частью америндейских этносов, двинулись с арктического шельфа на юг Нового Света (вероятно, опять же через Берингию). Лапландия же, остров Скандза старинных карт, уже тогда входила в состав циркумполярной гиперборейской прародины и лапоноидов, и многих других этносов. Недаром поздний римский историк Иордан (VI в.) сказал, что остров Скандза — «материнское лоно народов», vagina nationum. А субстратные, дофинноугорские предки лапландцев, генетически родственные палеоазиатам и палеоиндейцам, жили здесь со времен гиперборейских.

Все эти вопросы нуждаются в тщательной и деликатной проработке, поскольку затрагивают тему происхождения не только отдельных народов, но, вероятно, и основных человеческих рас. Открытия тут могут быть самые неожиданные. Упомянем лишь один очень выразительный сюжет. У индейцев Северо-Запада Америки зафиксирован такой образ идеально прекрасной девы: белая кожа, бронзовые волосы и светлые, как хрусталь, глаза. Заимствование из европейской культуры? Или воспоминание о временах борейских?..