Туманная Сапа. Городок на самом крайнем севере Вьетнама, на границе с Китаем и Лаосом. Опять живописные рисовые террасы. Крестьяне в национальной одежде пашут на волах.

Вот на дороге парни торгуют свежепойманной змеёй.

– Купи большую вьетнамскую змею! Вкусная, ядовитая.

Полутораметровая змея висит на конце палки. Она свёрнута кольцом, голова привязана к хвосту.

Необыкновенно приставучие северо-вьетнамские девчонки, торговки сувенирами. Купишь что-нибудь у одной – остальные целую вечность бегут вслед за тобой:

– Почему у неё купил, а меня обижаешь?

– Купи у меня то же самое, сейчас же!

Днём, с ног до головы в национальной одежде, они торгуют сувенирами. Вечером, в той же одежде, играют в бильярд с туристами, пьют виски и стреляют сигаретки, поругиваясь английским матом.

Мне нравится местный инструмент данмой (что-то наподобие якутского варгана). У меня есть такой. При долгой игре звуковая вибрация хорошо прочищает мозги. Данмой выгодно отличается от варгана тем, что прикладывается к губам, а не к зубам. Таким образом, зубы не изнашиваются при соприкосновении с металлом.

Чёрная вьетнамская курица примечательна тем, что она чёрная не только снаружи, но и внутри. За чёрными перьями идёт чёрная кожа, за чёрной кожей идёт чёрное мясо, за этим чёрным, чёрным мясом идут чёрные, чёрные кости. Курица полностью чёрная. На вкус это просто курица и всё тут.

Норвежский парень – покоритель вершин. Путешествует по миру, и в каждой новой стране восходит к вершине самой высокой в данной местности горы. Он их как бы коллекционирует. Здесь он намеревается покорить самую высокую гору Индокитая, Фансипан, и зовёт нас всех с собой. С ним идёт один только голландец. Этот голландец ещё долго будет с ужасом вспоминать метель на вершине более чем трёхкилометрового Фансипана. Такие уж они, вершины. А норвежец ничего. Не чувствует ни холода, ни усталости. Вершина зовёт. Он мечтает об Эвересте.

Рестораны Сапы закупают не мясо, а живых поросят. Один поросёнок крутится на вертеле, другой ждёт рядом, в очень тесной железной клетке, глядя на вертящегося сотоварища.

Я вижу тоскливый ужас в глазах обречённого поросёнка. Весь кошмар ситуации в том, что животному приходится увидеть всё, что ожидает и его. Как уносят того, с кем он сюда прибыл, как приносят обратно, проткнутого вертелом, и как медленно покрывается корочкой кожа первого по очереди. Меня передёргивает. Так вот что значит «и живые позавидуют мёртвым». Я борюсь с желанием открыть крючочек на клетке. Мои попутчики, итальянец и норвежский покоритель вершин, отговаривают:

– Его всё равно поймают и съедят. Ничего, кроме лишнего стресса, он не выиграет.

На следующий день клетка пустеет. Поросёнок закончил свои страдания.

Я не вегетарианка, я хищница, что поделать. Но я противница неоправданной жестокости. Ведь можно же было как-то погуманнее… Хотя, по наблюдениям, одни из самых не толерантных людей – это вегетарианцы. Они часто бывают очень жестоки и нетерпимы к людям. Может, это от нехватки мяса? В каждой шутке есть доля шутки.

На рынке вместе со свиными тушками продаются собачьи тушки, тоже без волос, обожжённые. Рядком стоят свиные и собачьи головы. При мне цивильная вьетнамская дамочка покупает собачьи мозги. Мясница разрубает собачью голову напополам и достаёт чистенький ум интеллигентного животного. Дамочка теперь поумнеет.

 

Ханой, Халонг Бей

По утрам в столице Вьетнама Ханое люди выходят на главные площади, чтобы сделать многотысячной толпой зарядку. Вместе веселей. Звучит позитивная коммунистическая музыка. Многие песни переведены с русского на вьетнамский. Например, «Миллион алых роз». Не только Вьетнам, вся Азия любит эту песню.

Вьетнамский традиционный суп Фа не так уж плох. Это насыщенный бульон, например, из утки. В ход идёт вся утка, голова, лапы, внутренности. Всё, пожалуй, кроме перьев. Немного лапши, ростки пшеницы и зелёные непроваренные листья шпината, с хрустом. Очень хорошо ложится на желудок. На мой взгляд, это самое достойное вьетнамское блюдо.

В моём хостеле останавливаются два друга, мексиканец из Мехико Сити и аргентинец из Буэнос-Айреса. Вместе идём пить самое дешёвое в мире ханойское пиво. Парни обсуждают, как теперь, когда они стали такими большими друзьями, они будут летать друг к другу в гости.

Халонг Бей – место, где разворачивались события франко-вьетнамской войны. Местность с необыкновенным ландшафтом и драматическими скалами. По бухте ходят туристические кораблики. Желающие проводят на таких корабликах два дня и ночь, с кормёжкой, гидом и катанием на каяках.

Провожу маркетинговое исследование и беру самый дешёвый тур, экономлю, как всегда. Шведы – соседи по комнате – критикуют меня:

– Бесплатный сыр только в мышеловке. Хорошее задёшево не бывает. Один раз живём.

Сами они взяли дорогущий тур, заплатив в три-четыре раза больше, чем я.

На следующий день, утром, мы встречаемся в одном и том же автобусе, который везёт нас к одному и тому же кораблику. Мы получаем один и тот же ланч и одинаковые каюты.

Шведы нервничают, задают вопросы гиду. Гид раздражённо огрызается.

Под конец, на шведов не хватает каяка. На жалобы шведов гид затыкает уши указательными пальцами и скороговоркой бормочет:

– А я ничего не слышу, а я ничего не слышу…

Профессиональное умение вьетнамских гидов выходить из сложных ситуаций приводит шведов в бешенство.

– И это уже не в первый раз! Долой из Вьетнама! А то мы здесь кого-нибудь убьём!

Я, на время, отдаю им свой каяк. Справедливости ради. Сама я считаю, что самое лучшее всегда даром.

Халонг Бей великолепен в своей драматичности. Туман, серые обломки скал, покрытые зелёными мхами. Кораблик заходит в разломы и арки в скалах. Люди в соломенных шляпах на плотах появляются из клубов тумана и торгуют разноцветными фруктами. Нигде во всём мире я не видела таких фруктов, как во Вьетнаме.

Несколько слов в защиту дуриана: фрукт семейства мальвовых, известный своим отвратительным ароматом, из-за которого его запрещено вносить в закрытые помещения. А ещё он известен необыкновенным, божественным вкусом.

Со вторым определением я более чем согласна. Первое, на мой взгляд, несколько преувеличено. Не так уж он воняет, чтобы его нельзя было в рот вломить, как обычно описывают бледнолицые. К тому же, воняет кожура, а не плод. Плод в кожуре, действительно, лучше держать на открытом воздухе.

У фрукта именно божественный вкус! Я просто уплываю от этого вкуса, и мир перестаёт существовать! Вот он, нектар, которым вскармливали олимпийских богов.

Во фрукте сочетаются минеральные вещества, витамины и аминокислоты. Это единственный съедобный плод, который содержит серу. Сера выводит шлаки из организма и является важной составляющей гормонов, нервной и костной тканей.

Мы покидаем корабль. И на него поднимается следующая смена, а в ней те друзья, мексиканец и аргентинец.

– Что ж ты с нами не договорилась? Вместе бы поехали.

И действительно, надо было договориться с ними. Было бы веселей.

На обратном пути наша группа становится свидетелем местной вендетты. Две семьи рубятся мачете возле нашего си фуд ресторана, на пристани. Их разнимает полиция.

Моя соседка-шведка травится в этом ресторане и ночью пугает унитаз. Мне приходится кипятить и остужать для неё воду.

– Я не понимаю, почему люди с таким ужасом обсуждают то, что вьетнамцы едят собак, – говорит немец, с которым я познакомилась в ночном автобусе из Ханоя в Хойан. – Вот я в детстве жил на ферме, и у меня был свой домашний поросёнок, который умел открывать щеколду на сарае и воровать продукты. Так что ж, мне теперь шпигачки не есть? (Немецкие свиные сардельки, нашпигованные салом.)

– Да, вопрос вегетарианства – очень скользкий вопрос.

Немцу случалось быть частым гостем на баррикадах в Берлине. Ни одна демонстрация или стачка не обходилась без него. И теперь ему кажется, что за ним постоянно идёт слежка.

– Ты, наверное, русская шпионка, посланная за мной следить. Ничего просто так не бывает.

Как это ни смешно, но подобное я уже слышала и ещё услышу. Некоторые люди одержимы идеей шпионажа.

– Если за тобой никто не следит, это ещё не значит, что у тебя нет мании преследования, – говорю я.

– Если у тебя есть мания преследования, это ещё не значит, что за тобой никто не следит, – переиначивает немец.

Он уже был здесь. Он знакомит меня с Хойаном. Какой же милый городок! Здесь издавна живут китайская и японская колонии, что очень обогащает местную культуру и кухню. На улицах висят китайские фонарики, стоит японский мост. Мы постоянно пробуем местные блюда. Баклажаны, нашпигованные мясом с овощами. Кальмары, фаршированные грибами. Као Лао – блюдо из лапши, которое больше нигде в мире не встретишь. Хойанцы утверждают, что секрет рецепта Као Лао – это местная вода.

Город стоит на море. Лёжа на пляже, мы наблюдаем, как местные рыбаки ловят мелких созданий, похожих на морских блох. Нашествие съедобных «блох» случается не каждый день. Нам повезло. Рыбаки бродят по мелкоте с сетями, и «блохи» буквально сами запрыгивают в эти сети из моря. Какой странный массовый суицид! Затем наполненные сети вытряхивают в огромные корзины на берегу.

Вечером мы берём пиво и покупаем газетный кулёчек с мелкими улитками, размером с семечку. К кулёчку прилагаются шипы какого-то растения. Этими шипами нужно выковыривать улиток из розовых раковин.

Наталкиваемся на аргентинца и мексиканца. Они только прибыли в Хойан, а мы уже уезжаем.

 

Далат, Муй Не

Далат мне тоже нравится. Спокойный приятный городишко в горах Вьетнама. Рынок полон роскошных вьетнамских фруктов. Продаются перепелиные и утиные яйца с эмбрионом. Я люблю такие яйца. Суп Фа и эти яйца – мой основной рацион здесь, во Вьетнаме.

Представляю, как сейчас морщатся и вегетарианцы, и мясоеды. Ну, что ж! Я ем яйца, я ем птицу. Почему бы не есть птицу в яйце? Это всего лишь чистейший протеин зародыша, кроме того, находящийся в своём собственном герметически закрытом контейнере, что очень важно в антисанитарных условиях Юго-Восточной Азии. Я вообще очень смела в еде.

В Далате есть crazy house, или «сумасшедший» дом. Нет, не дом сумасшедших, а сам дом называется сумасшедшим. Его построила вьетнамская архитекторша, которая училась когда-то в Ленинграде. Кривобокий дом, как с картины Сальвадора Дали, попирает все законы архитектуры и гравитации. Туда ходят экскурсии. Это самое главное увеселение Далата. В этом доме можно и остановиться на ночь.

Но как же я устала! Устала от скитаний с тяжёлым рюкзаком на плечах. Устала от одиночества и дискомфорта. Неизведанное больше не радует, а наводит тоску. Очередной город, где я никого не знаю, очередной отель, где меня никто не ждёт. Вот тогда это и началось. Просыпаясь, я не могла вспомнить, где я, в какой стране, а иногда, на долю секунды, кто я. Серьёзно, такое тоже случалось.

Опять спрашиваю себя: «Зачем это всё? Что я приобрела? Приобрела ли? И если приобрела, не потеряла ли я больше?» Брожу по Далату, напевая песню Криса Кристоферсона «Freedom is another word for nothing else to lose» – «Свобода – это когда нечего больше терять».

Бред! Человеку всегда есть что терять. Во всяком случае, пока он жив. И, кто знает, возможно, когда мёртв, тоже. Помните? Я же агностик.

Очень хочется отдохнуть. По плану, после отдыха в Муй Не я еду в Сайгон и ищу работу, месяца на два-три, до конца лета. Где-нибудь на ресепшене в гестхаусе. А потом – домой, в Гоа.

Муй Не – курортный город и место паломничества кайт-сёрферов. Здесь живёт целая русская коммуна. Есть русские аптеки, русские рестораны и прочее.

В первое же утро я понимаю: здесь явно не сезон. Все рестораны и бунгало пусты. Место вымерло. Я не хочу сидеть одна в очередном «Камино Реале». Пора в путь.

В этот момент около меня останавливается малюсенький скутер и огромный, высоченный брюнет, в мотоциклетной каске, выдаёт мне флаер в один из местных клубов. На этом скутере он смотрится, как Дон Кихот на ослике.

Мотоциклетные каски во Вьетнаме – самые интересные в мире. Каких только нет! В виде шлема сафари, в виде рогатого шлема викинга, в виде партизанской каски с камуфляжной сеткой, в виде дамской шляпки, в виде чепчика, в виде котелка. Всё, что только может родить богатое воображение.

– Спасибо за флаер, – говорю, – но уже к вечеру я отсюда уеду.

Мы разговариваемся. Я рассказываю, что еду в Сайгон, искать работу, поскольку деньги на исходе, и прочее.

Парень только что арендовал на пять лет местный клуб-ресторан.

– Думаю, у меня есть для тебя работа, – говорит он. – Мне нужен учитель английского для моего вьетнамского персонала. В качестве оплаты, на первое время, предлагается полный пансион «всё включено».

– А почему бы и нет, чёрт возьми?! По рукам.

В клубе меня опять подозревают в шпионаже:

– Откуда ты привёл эту «Мату Хари»?.. – спрашивает земляк и друг хозяина.

Вьетнамский персонал ни «уха» не знает на английском! Моя задача – тыкать пальцем в предмет и произносить по слогам:

– Шу-га, шу-га (сахар).

– Нгхы-гха, нгхы-гха.

– Шу-га.

– Нгхы-нгха.

– Милк (молоко).

– Нгх.

Сколько я с ними ни бьюсь, языковые сдвиги наблюдаются только у меня самой. Я стремительно осваиваю всё новые вьетнамские слова:

рис – ком

ложка – кай тхиа

сахар – дуон»

молоко – суа

да – да

нет – хён»

лёд – да (дан»).

Персонал же молчит, как рыба, переглядывается и похихикивает. Английский ему кажется смешным.

Я тоже похихикиваю: «Возможно, они не ученики плохие, а учителя хорошие. Уж куда лучше, чем я!»

Море кишит медузами, они жалят сёрферов немилосердно. Чтобы избавиться от зуда, нужно пописать на пораженное место или смазать его уксусом. Это то, чему меня первым делом учат сёрферы. Несколько лет назад, в Крыму на диком пляже, я пригрелась на камне в ста метрах от берега. Когда я очнулась, обнаружила, что мой камень в несколько слоёв окружён целой толпой огромных крымских медуз. Ничего не поделаешь, мне пришлось прыгнуть в самую гущу этой толпы и плыть с минуту, чувствуя склизкие обжигающие бока на всём своём теле, от ушей до щиколоток. Вот когда бы мне пригодился этот рецепт.

Сама я сёрфингом не занимаюсь. Не тянет меня к этому.

– Дайвинг для пенсионеров, – презрительно сплёвывают сёрферы.

Во многих домах на стенах висят светильники в виде товарища Хо Ши Мина со светящимся, переливающимся нимбом над головой. В Мексике и Индии висят такие же, только с Девой Марией и лордом Кришной. Думаю, все светильники делают в Китае.

Открываются и другие милые вьетнамские особенности. Хотя вьетнамцы так же, как русские и лаосцы, грызут семечки, они не умеют готовить европейскую пищу. Поварам в нашем ресторане особенно плохо удаётся картофельное пюре. Не зря третьего дня австралийцы в зале отплёвывались.

Отношение к рецептуре картофельного пюре более чем свободное:

1. Сначала трём картошку на тёрке, потом варим. (Конечно, тёртая картошка разваривается быстрее, чем целая. Зачем терять время?)

2. Затем добавляем кокосовое молоко. (Коровьего не завезли, извиняйте.)

3. Затем – арахисовое масло. (Не бежать же за сливочным специально. Кому оно нужно?)

4. А теперь покруче посолить и немножко подсластить, а то не вкусно получается… Вот теперь можно есть.

– И как вы, европейцы, такое едите?

У меня особое задание: научить местных профессионалов готовить сложнейшее европейское блюдо – мятую картошку. И мне приходится попотеть, твёрдо отклоняя «кривые» ингредиенты.

Повара раздражённо переговариваются за моей спиной на своём вьетконговском. Чувствую затылком, называют меня избалованной бледнолицей груглоглазкой, а может, и похуже. Я творчески подхожу к поставленной задаче, вкладываю все силы и энергию. Вьетнамцы пробуют, «Гугл» переводит:

– Фу, мы таким младенцев кормим!

В один жаркий полдень наталкиваюсь на двух друзей, аргентинца и мексиканца. Они только что прибыли в Муй Не. Вместе мы едем смотреть закат в красные дюны. Красно-пылающее солнце медленно уходит в красно-кирпичные дюны. Всей группой мы фотографируемся в воздухе, в момент прыжка. Фотографии получаются великолепные.

Со шлёпанцами не расставайтесь. Иначе местные дети или старухи встанут рядом, скажут, что они их сторожили, и потребуют денег за услугу. Ни за что не отвяжетесь.

Вечером, за бутылочкой рома, друзья делают мне незабываемое предложение.

– Мы тут посовещались и решили, – начал один, другой кивает. – Мы предлагаем тебе продолжать путешествовать вместе и жить втроём. Все финансовые расходы на нас…

По финансовым возможностям каждый может позволить себе только половину женщины, плюс я им обоим нравлюсь. И они посчитали, что это хорошая идея. А вообще, ну каких только предложений я не получала!

Оба они парни хоть куда. Приятной наружности, с юмором. Что ещё надо? Удача улыбнулась! Ну почему я такая старомодная?!

– Смотри, не пожалей, – говорит один.

– Может, хоть разок попробуешь? – спрашивает другой.

Парни уезжают, а я остаюсь биться с моими вьетнамскими нерадивыми учениками.

Как всегда одна, посещаю Фейри Стрим или Ручей Фей. Опять одна! Надоело одиночество! И что я с латинскими парнями не бросилась в бездну полиандрии? Было бы у меня сразу двое мужчин, вместо «ни одного». Говорили же:

– Смотри, пожалеешь!

Так всё-таки, «хоть что-то» лучше, чем «ничего», или «ничего» лучше, чем «лишь бы что»? Ох, уж эта дилемма!

Но Фейри Стрим – это нечто особенное! Взаправду сказочный мелкий ручей с крутыми берегами, наподобие песчаного каньона. Склоны берегов состоят из разноцветных пород песка. Жилы красного песка смешиваются жилами чёрного, белого и жёлтого. Действительно сказочно. Ручеёк начинается с водопада. Чтобы добраться до этого водопада, нужно в течение получаса брести по дну ручейка. Дно тоже разноцветное и похоже на текущую песчаную картину. Сюда надо возвращаться! Я под впечатлением! Только одно мелкое обстоятельство его омрачает. Ну, знала же: «Не оставляй шлёпанцы!» Здесь шлёпанцы не воруют. Их берут в заложники и требуют за них выкуп.

Обострилось воспаление в недолеченном, после дайвинга, ухе. По ошибке вместо ушных капель закапываю в ухо жидкость для снятия лака! Хорошо, не сам лак. Флакончики ну очень похожи, особенно в полумраке. В ухо стреляет. Болит голова.

Мой новый знакомый, «интернешнл мен оф мистери», вызывается отвезти меня в госпиталь близлежащего населённого пункта.

«Интернешнл мен оф мистери» – человек без определённого рода занятий, места жительства и национальности, долго жил в Бразилии, в Нью-Йорке, Таиланде… Да где он только не жил! Он разговаривает на множестве никак не связанных между собой языков и уже пару-тройку лет провёл в «камино реале» Муй Не. Его любимая присказка: «Кайтеры приезжают сюда, чтобы кататься на кайтах, женщины приезжают сюда, чтобы кататься на кайтерах. Ха-ха-ха!»

Здесь он просто занимается кайт-сёрфингом и своим любимым парапланеризмом. Он сыт по горло местной едой, беспрестанно ругает фиш соус, но хвалит вьетнамские фрукты. В общем, что называется, прожигает жизнь. Этим мы с ним похожи.

Во Вьетнаме, воистину, самые лучшие фрукты из всех, какие я где-либо пробовала. Не сравнить ни с Таиландом, ни с Индией, ни с Латинской Америкой. Вьетнамцы – прирождённые садовники. В этом они азиатские голландцы. Но только в этом. Да, это очень трудолюбивый народ. Трудолюбивы, как пчёлки. И, как пчёлки же, недружелюбны. Не подскажут дорогу, просто сделав вид, что вообще тебя не видят. Даже если ты им суёшь под нос листок с названием места на вьетнамском, нет контакта. Бесполезно. Смотрит в сторону. Возможно, это осталось со времён войн. Такие уж они, эти вьетнамцы.

Не по-вьетнамски дружелюбный доктор в госпитале близлежащего города Фань Тиет засовывает стетоскоп мне в ухо, и я имею удовольствие созерцать на экране монитора густо разросшиеся тропические сады на своей барабанной перепонке. Я близка к обмороку.

– Нисего срасного. Бусесе пись асибиосики и капась капли.

«Главное, не перепутать их с жидкостью для устранения засоров в трубах», – думаю я.

В течение целых двух недель я устраняю косвенные последствия вреда, нанесённого с лёгкой руки провокатора Жак-Ива. В один из таких дней меня царапает обезьяна… Продолжаю пить антибиотики.

В Муй Не намечается спортивная эстафета триатлон. Спортсмены должны плыть, бежать и ехать на велосипеде. Собирается несколько сот участников. Из них половина европейцы, половина вьетнамцы, в основном из Сайгона. Вьетнамцы вообще очень спортивный народ!

Как ни странно, Муй Не закипает. Кайтеры всерьёз готовятся к эстафете. Бросают пить, есть и начинают тренироваться. Неожиданно «человек-мистерия» тоже решает принять участие в триатлоне. И без предварительных тренировок и ограничений он приходит четвёртым, среди сотен!

Вечером мы все идём на грандиозный банкет с шампанским, устроенный для победителей эстафеты, вплоть до четырнадцатого места. Ох, уж этот Вьетнамский си фуд!!

«Мен оф мистери» восхищается моей «коллекцией» из более чем дюжины сим карт из разных стран и называет меня Руби Тьюзди. Руби Тьюзди – иллюзорная женщина, о которой поют «Роллинг Стоунз». Своего рода «интернешнл леди оф мистери».

Неизвестно откуда она появилась,

Что было вчера, неважно, если вчера прошло.

При солнечном сиянии или в темноте ночи

Никто не знает, откуда она приходит и куда уходит.

Не спрашивай, зачем ей нужно быть такой свободной,

Она ответит, что это единственная возможность существовать…

Мне это, конечно, льстит, но ведь, по сути, так и есть.

«Мистери мэн» знакомит меня с местными достопримечательностями. Мы ездим по побережью, заезжаем в самые дикие места. Катаемся на борде со склонов белых дюн. Иногда он раскрывает свой параплан и кидается с какого-нибудь прибрежного холма. На заброшенных пляжах в избытке валяются вынесенные на берег невиданные сорта рыб и гигантские, багровые морские звёзды. Нигде больше я не видела таких.

Во Вьетнаме делают самый лучший в мире кофе. Этого у них не отнять. Также у них есть особый метод заваривания – в специальных чашечках с сеточкой. Особенно хорош кафэ суа да. Что, с вьетнамского, дословно означает: кофе, молоко, лёд. Очень сладкий, крепкий, холодный кофе со сгущённым молоком. Я не кофеман, но в этом что-то есть.

Я уже два раза продляла Вьетнамскую визу, а до Сайгона так и не доехала. Наконец, я покидаю Вьетнам. За компанию с «человеком-мистерией» я еду обратно в Таиланд, откуда и начала скитания. У него на маленьком тайском острове чопер «Фантом», земля и двигатель для параплана (чопер – тяжёлый мотоцикл с низкой посадкой).

Обратно, через Сайгон и всю Камбоджу, на тот самый остров, где несколько месяцев назад высадились на отдых беглые итальянцы. Вот мотает!

Сайгон – ещё один Вьетнамский город, где люди делают по утрам групповую зарядку, а по вечерам даже танцуют что-то похожее на сальсу. Как же я соскучилась по сальсе! Меня поражает многообразие морепродуктов в уличных забегаловках Сайгона. Моллюски самой разной формы, цвета и размеров. Да, щедро ты, Южно-Китайское море!